Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

Хотя Хлопицкий и удвоил количество призывников, энтузиазм и храбрость польских солдат он явно недооценивал, о чем позже весьма сожалел. Хлопицкий, как и Любецкий, ошибался, когда надеялся чего-нибудь добиться в результате договоренностей с Николаем 1. Он и не предполагал, что известие о польской революции до глубины души всколыхнет подавлявшуюся до той поры неприязнь к полякам не только у олигархии, но и у всего русского войска и народа. Прозвучал призыв к беспощадной борьбе, и царь, как бы он ни противился в душе этому, должен был его принять.

Ни о каких договоренностях с посланниками Хлопицкого Николай I и думать не хотел. Через статс-секретаря он призвал его отказаться от перевооружения польской армии и сосредоточить ее в Плоцком воеводстве, одновременно потребовав, чтобы Хлопицкий вернул власть министрам. Тогда Любецкий, надежды которого на достижение договоренностей провалились, решил, что его миссия окончена, и остался в Петербурге.

Хлопицкий подал в отставку, а сейм, созванный вновь 25 января 1831 года, объявил о лишении Николая I трона, объявив тем самым ему войну, и через несколько дней учредил Национальное правительство, в состав которого вошли Чарторыйский в качестве председателя и четыре члена: Баржиковский, Немоевский, Моравский и Лелевель. Затем сейм принял решение продолжать совещаться до окончания восстания.

Лишение Николая I трона тогда казалось необходимым, потому что иначе многие могли апеллировать к присяге, данной ему как польскому царю. Но так как дело дошло до войны не на жизнь, а на смерть, все помыслы о договоренностях следовало решительно пресекать. Решение же о продолжении работы сейма вместо того, чтобы оставить правительству всю полноту власти и ответственность, явилось проявлением к нему недоверия и послужило его ослаблением. Вместо того чтобы в зародыше подавить всякие разногласия и исключить разнонаправленные действия, было решено вести войну, имея в тылу свободно политиканствующую Варшаву, а в ней нередко офицеров, уклонявшихся от фронтовой службы.

Начиная с ночи на 29 ноября на протяжении двух месяцев, во время которых шло противостояние между сторонниками политики войны и достижения договоренностей с Россией, а большинство людей, изначально настроенных против военного мятежа, свыкалось с идеей национального восстания и постепенно примыкало к нему, шла подготовка к войне. Но она осуществлялась не в том темпе и не так быстро, как этого требовала надвигавшаяся война. Никакие вооруженные акции тоже не приводили к успеху, поскольку Хлопицкий не дал начальнику штаба Войцеху Хшановскому убедить себя в необходимости выступить со всеми имеющимися у них войсками на Литву с тем, чтобы поднять на восстание литовский корпус, в котором служило много польских офицеров.

Тем не менее численность польской армии, насчитывавшей к моменту начала восстания 27 543 готовых к бою солдата, постепенно увеличивалась. В частности, 4 декабря был осуществлен призыв вышедших ранее в отставку военных для формирования в полках и бригадах третьих и четвертых пехотных, а также пятых и шестых кавалерийских батальонов. Созданные 3 декабря формирования охраны общественной безопасности 6 декабря были переформированы в подвижную гвардию, а 25 декабря эту гвардию организационно реформировали в батальоны, которые 4 января 1831 года пополнили всеми ранее уволенными офицерами. Чуть раньше 13 декабря вышло распоряжение отрядить от каждых 50 дымов по одному вооруженному всаднику. Затем 5 января Верховный Национальный совет постановил довести численность армии до 100 000 пехотинцев и 20 000 конников и 10 января назначил генералов в воеводствах для проведения организационных военных мероприятий. В результате к 24 января общая численность готовых к бою солдат составила уже 70 000 человек.

Самой слабой стороной этой армии являлось чрезмерное количество никчемных генералов. К тому времени умер Зайончек, а в 1818 году преставился и Ян Генрик Домбровский – единственный генерал, умевший поднять народ на восстание и который, ведя войска в бой, думал только о победе. Другие же, оставшиеся со времен Великого герцогства Варшавского, за несколько мирных лет отвыкли от полевых условий, потому что главнокомандующего Константина Павловича интересовали только внешний вид армии и парады, а необходимыми военными учениями он пренебрегал.

Бездеятельность убила все генеральское мужество и талант, а назначенный революционным правительством новый главнокомандующий не пользовался у них непререкаемым авторитетом. Среди генералитета выделялись только квартирмейстер бригадный генерал Игнатий Прондзинский и начальник штаба Войцех Хшановский, но их стратегический талант мог проявиться лишь под началом смелого командира, а такого среди всех генералов на действительной службе не наблюдалось.

Таковым являлся только отставной Хлопицкий, от которого все ожидали, что он не только поведет войско в победный бой, но и своим достоинством подавит разногласия между генералами и их честолюбие, а также восстановит пошатнувшуюся дисциплину в войсках. Поэтому ему против его воли так упорно и навязывали командование. Когда же он во второй раз сложил с себя диктаторские полномочия, Национальный совет назначил главнокомандующим князя Михаила Радзивилла, но тот, понимая, что поручаемое дело ему не по плечу, согласился на это только при условии, что Хлопицкий будет его советником и фактическим командующим.

Хлопицкий, будучи солдатом, приказу правительства подчинился. Однако вскоре выяснилось, насколько сильно проигрывало от этого единообразие командования и как несказанно страдало послушание подчиненных командиров. Но все эти армейские недочеты и недостатки в командовании он с самого начала с лихвой компенсировал своим патриотическим энтузиазмом и граничащей с героизмом отвагой.

В начале февраля 1831 года огромная российская армия под командованием генерал-фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича (до поступления на русскую службу – Ганс Карл Фридрих Антон фон Дибич-унд-Нартен), заслужившего во время русско-турецкой войны титул Забалканского, несколькими колоннами двинулась на Варшаву. При этом 114 000 русским солдатам и 348 орудиям противостояло 56 000 поляков со 120 пушками. Остальная же часть недавно созданного войска закрепилась на левом берегу Вислы и в крепостях.

14 февраля возле Сточека генерал Дверницкий провел победоносную атаку против русской кавалерийской дивизии Гейсмера, 17 февраля полковник Скшинецкий в ходе пятичасового боя остановил наступление российского корпуса Розена под Добром, а 19 февраля генералы Жимирский и Шембек столкнулись с корпусами Палена и Розена под Вавром. Однако это не остановило продвижение Дибича к Гроховскому полю под Варшавой, где Хлопицкий решил встретить его в узком проходе между болотами.

25 февраля гораздо более слабое, чем российское, польское войско сдержало яростные атаки русских, пытавшихся овладеть лежавшими на их пути Олыпинками Гроховскими. Причем поляки вполне могли бы победить, если бы в бой вступили все их силы. Однако поставленный возле деревни Бялоленка прикрывать польский левый фланг генерал Круковецкий, отразив атаку русских, не подчинился Хлопицкому и не устремился к Гроховскому полю, где решался исход сражения. Так же поступил и командовавший кавалерией Любинский, оправдываясь тем, что Хлопицкий главнокомандующим не является.

Тем временем от тяжелого ранения скончался отважный генерал Жимирский, осколком гранаты был тяжело ранен также Хлопицкий, и Радзивилл оказался беспомощным. Войско осталось без настоящего предводителя, и неприятель преодолел оборонительный рубеж под Олыпинками Гроховскими. Только бесстрашная атака польских улан на российских кирасиров предотвратила преследование отступавших. С наступлением ночи битва прекратилась, и под ее покровом польские войска отошли к окопам возле Праги и Варшавы. Однако и Дибич, понеся огромные потери и понимая, что у него для взятия Варшавы сил не хватит, отступил к городу Седлце.

В ожидании подкреплений Дибич готовился к переправе через Вислу южнее Варшавы с тем, чтобы захватить ее с запада. Причем, не опасаясь нападения поляков, он расположил свой корпус довольно далеко от себя.

Тем временем понесшие большие потери в сражении при Грохове польские войска пополнились прошедшими ускоренное обучение новобранцами, и их численность, не считая гарнизонов крепостей и народной гвардии, достигла 76 000 человек. При этом мужество, проявленное польской армией под Гроховом, и отступление Дибича подняли ее боевой дух и вселили надежду на победу.

На следующий день после битвы при Грохове главнокомандующим был назначен полковник Скшинецкий, который при обороне Олыпинки Гроховской командовал дивизией и проявил себя наилучшим образом. Затем квартирмейстер Прондзинский представил ему план нанесения удара по русским корпусам, наиболее выдвинутым на север, овладения городом Седльце, в котором Дибич аккумулировал свои военные припасы, и отрезания путей его отступления. После долгих колебаний и недопустимого промедления Скшинецкий все же принял этот план, но осуществил его очень неуклюже.

30 марта польская армия в неудержимом порыве разбила русский авангард под командованием генерала барона Федора Клементьевича Гейсмара (урожденного Фридриха Каспара фон Гейсмара) под Вавром, а на следующий день корпус генерала барона Григория Владимировича Розена у населенного пункта Дембе-Вельке. Однако главнокомандующий Скшинецкий не смог поддерживать связь между польскими соединениями и, напрасно опасаясь, что Дибич нанесет удар с юга, упустил из виду главную цель – овладение Седльцем с его складами.

В начале апреля польские войска вновь предприняли наступление на город Седльце. Но когда Прондзинский начал заходить Розену одной колонной с фланга и 10 апреля победоносно сразился с превосходящим противником возле деревни Игане, Скшинецкий, командуя второй колонной, из-за недопустимой небрежности прибыл слишком поздно, дав противнику возможность избежать поражения и отойти в Седльце. При этом во всех этих боях польские полки и эскадроны проявили большой наступательный порыв, нанося врагу поражение меньшими силами и беря тысячи пленных, много лошадей и пушек. Поляки не падали духом и верили в победу.

С конца марта все сильнее и сильнее разгоралось восстание в Литве. И хотя столицу Литвы Вильно повстанцам взять не удалось, отважные партизаны все же угрожали тылам Дибича.

Правда, радость от побед омрачило первое поражение, которое потерпел победитель под Сточеком генерал Дверницкий. Получив приказ прибыть на Волынь с отрядом из 1500 конников для поддержки тамошнего восстания, он отправился туда со всей своей дивизией, после сражения возле населенного пункта Боремель, преследуемый превосходящими силами противника, пересек границу с Галицией и там вместе с 7000 человек сложил оружие, подав тем самым плохой пример. Ведь к тому времени самый большой из организованных в Червонной Руси повстанческих отрядов под командованием сражавшегося еще вместе с Костюшко генерала Котырки, потерпев поражение в битве при Дастрове, тоже укрылся в Галиции. Другой же во главе с полковником Ружицким пробился из Волыни в Замостье. Однако этот досадный эпизод на основной ход войны не повлиял, и столь редкая возможность ее выиграть еще оставалась.

Русские гвардейцы, которых ожидал Дибич, наконец-то пришли, но стояли еще далеко от него на северной границе Царства численностью в 22 000 человек. Тогда Прондзинский разработал план атаки превосходящими силами, чтобы их сокрушить прежде, чем они смогут соединиться с Дибичем. Однако Скшинецкий снова долго не мог принять решения и только 12 мая собрал войско у города Сероцк. Выступив 19 мая, он почти с подавляющим перевесом сил окружил сосредоточенных у населенного пункта Снядово гвардейцев, но, опасаясь внезапной атаки Дибича с юга, наступательных действий не предпринял.

В результате он упустил время и, праздно стоя возле города Остроленка, дождался того, что польской армии пришлось столкнуться со всей русской силой 26 мая, не имея ни продуманного плана боя, ни должной его организации. Оказавшись в самом невыгодном для себя положении, поляки битву проиграли. Не помог даже проявленный солдатами героизм, которые бесстрашно сражались, и Скшинецкий, ругая себя за неумелое командование, напрасно бросался в самые горячие места, подвергая себя величайшей опасности.

Отступление польской армии прикрыл доблестный командир конной батареи Бем. Потерпев поражение, Скшинецкий приказал разбитым войскам возвращаться в Варшаву, а сам вместе Прондзинским скрылся.

Однако проигранная битва еще не означала бесславный конец всей кампании. Не одна армия и не один народ оправлялся в течение войны и после еще худших неудач. Вскоре польская армия снова встала на ноги и насчитывала 50 000 человек, а также около 30 000 резервистов и солдат национальной гвардии.

В то же время в ходе кровопролитной войны и разразившейся из-за нее холеры русская армия тоже понесла большие потери. Зато она выиграла в главном – после умершего 18 июня от холеры Дибича русские солдаты и офицеры получили доблестного вождя в лице генерал-фельдмаршала Ивана Федоровича Паскевич-Эриванского. А вот польские власти другого главнокомандующего на место недалекого Скшинецкого найти так и не смогли.

На этом в самом разгаре войны военная удача от поляков отвернулась, и начались одни поражения. Однако дело было не столько в армии, сколько в самом польском народе, который в погоне за победой не рассчитал своих сил и надорвался.

Чарторыйский и те, кто вместе с ним пришел к власти, занялись организацией войны и взяли на себя за нее ответственность. Однако они не признавали революционного характера, присущего каждому восстанию, и, учитывая, что его причиной явилось нарушение конституции царем и его доверенными лицами, хотели вести войну конституционно.

Вместе с Чарторыйским в состав правительства вошли также лидеры парламентской оппозиции Немоевский и Моравский. Причем во время войны власти не решались ограничивать свободу печати и собраний, допуская громкую и все более страстную критику своих действий и политики верховного руководителя. При этом недостатка в такой критике, к сожалению, не было.

Правительство, стремясь получить иностранную помощь восставшим, тайно посылало за границу агентов, поскольку не могло пользоваться услугами официально не признанных послов, и стремилось в первую очередь удалить из национального восстания все следы социальной революции и даже признаки революции республиканского характера. Поэтому после лишения трона Николая 1 сейм провозгласил сохранение монархической формы правления, и власти обратились к Габсбургам с предложением польского престола, стремясь склонить их выступить в качестве посредников в заключении мира с Россией.

Конечно, до одержания решительной победы хотя бы в одном сражении эти надежды являлись весьма иллюзорными. При этом меньше всего полякам следовало верить в Австрию, которая, как и во время восстания Костюшко, выказывала платоническую доброту к восстанию только для того, чтобы оно способствовало ликвидации угрожавшего ее собственности в Галиции политического образования – Царства Польского. Причем договоры европейских держав с Николаем I не только помешали энергичным поставкам оружия повстанцам Хлопицкого в начале восстания, но и не дали позже сбыться надеждам Скшинецкого, удерживавшим его от решительных действий, на их вмешательство.

Долгое бездействие лишило Скшинецкого серьезного отношения к нему со стороны армии, но, что хуже всего, значительно пострадала ее дисциплина. Не только подчиненные ему командиры, принимая во внимание его уступчивость, не шли за ним без всякой оглядки, но и многие младшие офицеры, пренебрегая своей службой и предпочитая развлекаться в Варшаве, чем пребывать в лагере, развивали в кафе бурную оппозиционную деятельность.

После поражения под Остроленком притихшее было во время победоносных боев Патриотическое общество вновь оживилось. При этом подхорунжие, распределенные с началом восстания по полкам, мужественно исполняли свой долг. Желая избежать обвинений в трусости, отправились воевать в составе дивизии Дверницкого и гражданские вожди революции. Однако после его перехода в Галицию они сбежали и вернулись в Варшаву, где развили самую вредную работу. Местом же их сбора являлось кафе под названием «Хоноратка». Причем у властей не хватило смелости расформировать и закрыть это общество, так как начинать надо было с удаления из Национального правительства члена данной организации Лелевеля, который, сидя на двух стульях, служил ей вывеской. В результате в столице наблюдались постоянные волнения, а настроения у ее жителей были наихудшими.

Но еще большей занозой, чем «Хоноратка» и Патриотическое общество, оказалась для правительства беспрерывная работа сейма, который, обладая высшими властными полномочиями, во все вмешивался и сдерживал энергию властей. Не имея должного поля для приложения своих усилий, он стал местом битвы за освобождение крестьянства. Однако этот самый больной вопрос во время продолжавшейся войны следовало либо вообще не трогать, либо, смело взявшись за него, без промедления решать. И такое было особенно важным, так как народ устремился на борьбу за независимость от России еще до того, как обрел свободу у себя дома.

Причиной же баталий в сейме по крестьянскому вопросу явилось следующее. Сельские жители, призванные в армию и оказавшиеся в условиях жесткой дисциплины, обращались к своей врожденной храбрости и отважно бросались на «московитов». Однако при этом они все чаще задавались вопросом о том, какую выгоду им такое сулит? Все громче среди них раздавались голоса, что сохранившаяся во всей своей полноте панщина после ухода в армию крестьян еще большим бременем ложилась на оставшихся дома членов их семей. И такие их высказывания находили отклик у некоторых депутатов сейма, публично выступавших за освобождение крестьянства, а правительство, считаясь с такими заявлениями, вынуждено было выносить данный вопрос на обсуждение в сейме.

Снизив некоторые наиболее обременительные для крестьян налоги, 19 февраля, то есть в день сражения под Вавром, правительство вынесло на рассмотрение сейма проект постановления, гарантировавшего пенсии для раненых солдат и унтер-офицеров, а также оставшимся после смерти вдов военным сиротам. Кроме того, он предусматривал десятимиллионную субсидию народным поместьям для реализации данных положений. Это было прекрасное решение, но его воплощение в жизнь полностью зависело от окончательной победы восстания.

После битвы возле Грохова правительство решило, что останавливаться на достигнутом нельзя. 3 марта она внесло в сейм ходатайство о предоставлении крестьянам в народных поместьях, коммунах и общественных владениях права собственности на принадлежавшие им земли и постройки с обязательством внесения за них арендной платы. При этом доход от земли должен был исчисляться с учетом улучшения имущественного положения крестьян и, помноженный на двадцать, составлял сумму, какую крестьянин мог уплатить, чтобы освободиться от арендной платы.

В дальнейших положениях этот проект предполагал разбить землю народных поместий на участки и создать на них фольварки. Однако, хотя этот проект и не был целиком связан с существовавшими частными владениями и имевшимися в них крепостными отношениями, он вызвал противодействие со стороны многих депутатов сейма, видевших в нем опасный прецедент для своих личных поместий. Поэтому для сохранения крепостного права они использовали в этом противоборстве любые доводы, какие только мог подсказать их эгоизм.

Одни из них защищали помещиков, которым угрожало бегство крестьян в народные поместья, а другие – тех, чья свобода подвергалась угрозе принудительной арендой. Были и такие, кто противился принятию проекта из-за того, что такое могло привести к бунту литовских панов, опиравшихся на крепостную зависимость своих крестьян. Но встречались и те, кто выступал против данного проекта из-за недостаточной его радикальности, поскольку он не распространялся на частные поместья.

Тогда комиссия, назначенная для внесения изменений в проект, из-за боязни помещиков в том, что их крестьяне начнут скупать наделы в народных поместьях и бросят свою землю в частных поместьях, исключила из него положение о том, что земли в народных поместьях подлежат разделу на участки под фольварки. В результате с таким изменением проект в комиссии был принят большинством голосов.

Его принятию способствовали и битвы, в которых отважно гибли шляхтичи и горожане и где наиболее обильно лилась крестьянская кровь. Поэтому начало преобладать понимание того, что борющиеся за свою родину крестьяне начали чувствовать, что они сражаются и за свою землю.

После долгих обсуждений 28 марта накануне наступления на Гейсмара и Розена проект наконец вышел из комиссии и после громких слушаний был одобрен малым составом сейма. Однако, когда появилось опьянение от побед и собралось большее число депутатов, 18 апреля было принято решение отложить рассмотрение вопроса до новых заседаний сейма с участием депутатов в полном составе. Но они так и не состоялись, и вся эта нерешенная проблема катастрофически отразилась на дальнейших событиях – она напрасно взбудоражила шляхту, а холопов подтолкнула к восстанию, после которого освобождения уже ожидать не приходилось. В результате боевой запал польских войск значительно ослаб, а после их поражения 28 мая в битве при Остроленке дух всеобщего восстания против русских оказался сломленным.

При этом меньше всего возможностей для его оживления оказалось у главнокомандующего Скшинецкого, который первым потерял веру в возможность победы. Именно поэтому, несмотря на настойчивость председателя правительства Чарторыйского и громкие призывы армии, он полностью отказался от решительного противодействия Паскевичу, решившего обхватить Варшаву на севере, форсировать Вислу и захватить столицу с запада, где это сделать было легче всего.

Польский главнокомандующий не помешал Паскевичу в его рискованном марше вокруг Варшавы и крепости Модлин, когда во время следования русских войск по плохим дорогам с 4 по 8 июля он мог нанести по ним сокрушительный удар. Не помешал Скшинецкий и переправиться Паскевичу через Вислу возле города Осек на прусской границе, а когда тот остановился для переправы через реку Бзура, уклонился от боя и отступил к Варшаве. При этом он заявил, что противника будет проще всего полностью разбить в ходе осады им Варшавы.

Могло составить угрозу для Паскевича и польское наступление в Литве, начав отсекать его от России. Но это могло осуществиться только в ходе по-настоящему энергичных действий. Поэтому после битвы при Остроленке Скшинецкий отправил в Литву сначала небольшой отряд под командованием генерала Хлоповского, а затем дивизию генерала Гелгуда и отряд генерала Дембинского.

Хлоповский и Дембинский в различных стычках проявили себя весьма отважно, но нерешительность их предводителя Гелгуда погубила все дело. Он слишком промедлил с наступлением на Вильно и начал его только 19 июня, когда на его защиту из городка Остроленка успела подойти часть русской гвардии. Тогда Хлоповский и Дембинский выступили с обвинениями против Гелгуда, в результате чего в польских войсках произошел разлад и они упали духом.

13 июля Гелгуд вместе с Хлоповским перешел прусскую границу и сложил оружие. Тогда один из польских офицеров выстрелом из пистолета убил его. Только Дембинский с небольшим отрядом вернулся в Варшаву, где был встречен как триумфатор.

Крайне печальный пример предпринятых действий подал и генерал Янковский. Наступая в Люблинском воеводстве, он превосходящими силами окружил и смог взять в плен русский корпус генерала фон Рюдигера, но затем отпустил его. По поводу предательства Янковского и коменданта Замостья генерала Хуртига поднялась волна возмущения. При этом улики измены оказались настолько очевидными, что Скшинецкий был вынужден посадить их и других обвиняемых в тюрьму и предать военному трибуналу.

Однако до приговора дело так и не дошло. Ведь для польских восстаний, начиная с восстания Костюшко, стало традицией держать обвиняемых в измене в тюрьме без вынесения приговора, усиливая тем самым подозрения и обвинения и направляя их в правительство и заседавшим в нем лицам.

Одним из примеров и без того предосудительной благосклонности правительства к подобным преступлениям явилось дело крупного помещика Чихоцкого, которого за самовольную поставку продовольствия русской армии военно-полевой суд приговорил к смертной казни через повешение. Тем не менее ему удалось добиться, чтобы его дело, представленное на рассмотрение сейма, было передано в обычный суд, а когда и тот вынес смертный приговор, правительство вновь передало дело в сейм. Однако на этот раз приговор остался без изменения, и Чихоцкий был обезглавлен. При этом хуже всего в такой доброжелательности правительства являлось то, что никто не мог понять, чем она диктовалась – то ли традиционной снисходительностью к преступникам, обвиняемым в государственной измене, то ли благосклонностью к своим собратьям-шляхтичам.

Нежелание Скшинецкого вести наступательную войну настолько пагубно сказалось на восстании, что 11 августа его отправили в отставку. Командование же до решения сейма принял на себя Дембинский, прославившийся возвращением из Литвы. Однако губительные плоды всей политики правительства и Скшинецкого в полной мере проявились лишь 15 августа. Чувство разочарования, вызванное действиями тех, кому вручили бразды правления, распространилось настолько широко, а ощущение предательства стало столь сильно переходить на уровень инстинктивного понимания, что Патриотическому обществу, обходившемуся до той поры лишь страстной критикой властей, показалось возможным призвать толпы варшавян к активному выступлению.

Под предводительством Яна Чинского⁷¹ собралась огромная толпа, которая после горячей дискуссии решила выслать к правительству делегацию с требованием наказать изменников, в том числе и Скшинецкого. Однако, когда эта делегация начала вести переговоры с властями, заседавшими во дворце наместника, толпа двинулась на королевский замок, в котором содержались под арестом обвиняемые в государственной измене, и расправилась с ними. Среди этих убитых узников находились и Янковский с Хуртигом. На следующий же день толпа отправилась в тюрьму, где содержались шпионы, и тоже расправилась с ними.

Перед лицом этих преступных действий правительство проявило беспрецедентную слабость. Причем командир национальной гвардии сенатор Островский даже упрекнул офицера, который хотел защищать ворота замка от толпы, объяснив ему, что охрана не может стрелять в горожан. Затем с несколькими ротами пехоты прибыл генерал Венгерский, который прошел во двор замка, беспечно разрешив толпе следовать за собой. При этом солдаты не подчинились его приказу, заявив, что хотят воевать с московитами, а не с варшавянами.

После этого Чарторыйский, которого толпа тоже объявила изменником, был вынужден бежать от возбужденных варшавян в военный лагерь. В результате его политика, продиктованная самыми лучшими побуждениями и любовью к своему отечеству, но испорченная стремлением к популярности и уступками оппозиции, потерпела полное банкротство.