Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

Через неделю после подписания вышеназванного договора, стершего польское имя, генерал Ян Генрик Домбровский создал в Милане легионы, поскольку еще 10 октября 1796 года Директории Французской республики был представлен проект образования польских легионов при французских армиях на Рейне и в Италии. Предполагалось, что легионы станут служить основой и школой будущей польской армии. При этом предусматривалось, что они будут состоять из польских офицеров и «галичан, насильственно взятых на австрийскую службу (и взятых в плен), подчиняясь приказам французских генералов и следуя путем, указанным им французским правительством в соответствии с его планами. Если обстоятельства позволят использовать это армейское ядро в Польше, то оно будет увеличено за счет набора, что приведет к формированию армии, которая начнет наступательные действия совместно с Французской республикой. Зародыши этой польской армии будут работать, в частности, над поддержанием готовности патриотов в самой Польше к восстанию. Следовало бы также собрать польских эмигрантов в турецких провинциях, и тогда их корпус отвратил бы Австрию от войны с Францией».

Случилось так, что французское правительство, первоначально отвергнув этот проект, затем неожиданно с ним согласилось. Генерал Бонапарт, назначенный в марте 1796 года главнокомандующим французской армией в Италии, одержал блестящую победу над поочередно высылаемыми против него австрийскими армиями. Заняв Ломбардию, он учредил в ней Цизальпинскую республику, а для ее обороны решил создать итальянский легион.

Однако этот самовольный шаг победоносного главнокомандующего шел вразрез с политикой Директории, которая, потерпев неудачу в попытке склонить Пруссию к войне с Россией, решила использовать победы над Австрией и любой ценой помириться с ней, а забрав у нее Нидерланды, возместить ее потери именно в Италии. Бонапарт же, создав итальянский легион против Австрии, перечеркнул эти планы. Поэтому Директория вместо итальянского легиона выделила для Цизальпинской республики польский легион, который после подписания мирного договора и компенсации потерь Австрии за счет Италии было легче распустить.

Домбровский, хотя и почувствовал опасность, в ноябре 1796 года приехал к Бонапарту, завоевал его доверие, обговорил создание легиона и 9 января 1797 года подписал с Цизальпинской республикой договор о «помогающих Ломбардии польских легионах». Сохранив максимально близкие к польским войсковые знаки отличия и военную организацию, легионеры, как и другие ломбардские войска, стали проживать в отдельных казармах, получать припасы, жалованье и все необходимое.

Было также обговорено, что офицерские патенты будут выдаваться по представлению Домбровского ломбардским правительством, а утверждаться генерал-губернатором Ломбардии. При этом легионеры получали право на приобретение ломбардского гражданства, что, однако, не мешало им отправиться по домам в случае необходимости, если Ломбардия станет свободной или не сможет себя отстоять.

На основании этих договоренностей Домбровский с жаром занялся созданием легиона, призвав земляков вступать в него в специальном воззвании от 20 января такими словами:

«Поляки!

У нас возникла надежда. Франция дает нам убежище. В ожидании лучших времен для нашей страны станем под ее знамена! Сохраним свою честь и добьемся победы!»

Безжалостно рекрутируя солдат, австрийское правительство призвало в армию в обоих Галициях большое число людей, которые в ходе победоносных битв Бонапарта десятками тысяч попадали в плен, а попав во французские тюрьмы, охотно соглашались вступить в легион. Легион рос в численном отношении, принимал участие в боях, и Домбровский, видя, как Бонапарт победоносно вступил на территорию Австрии и двинулся на Вену, начал предаваться розовым мечтам. Вера в военный гений Бонапарта воодушевляла легионеров. Не задаваясь вопросом, насколько тяжело доставались ему победы и как часто его удача буквально висела на волоске, когда всего лишь одна ошибка могла привести к катастрофе, они верили, что для него ничего невозможного не существует и что скоро он вторгнется в польские земли, а легион, идя вместе с ним, поднимет народ на всеобщее восстание.

Домбровский был даже готов пройти вместе с легионом через Турцию до Валахии и, пополнив его ряды за счет тамошних польских эмигрантов, вторгнуться в Галицию, чтобы устроить там диверсию в интересах Бонапарта. Он не предполагал, что Франция и ее лидер всего лишь хотели как можно скорее воспользоваться своими победами для достижения долгожданного мира с Австрией и, таким образом, отвести от себя возросшую более чем когда-либо угрозу со стороны коалиции¹⁷. Весть о том, что Бонапарт, дойдя со своей армией практически до Вены, в апреле 1797 года подписал с Австрией перемирие в городе Леобен, дошла до поляков как гром среди ясного неба.

В результате легионы утратили цель, для которой создавались, – возрождение отчизны с помощью Франции. Им грозило, если они останутся, превратиться в наемников для решения чуждых для них задач. К тому же настроенная против Домбровского парижская Депутация не преминула использовать сложившуюся ситуацию и начала строить против него интриги, проводя среди офицеров легиона работу по деморализации легионеров.

Тем не менее до наступления настоящего мира все еще было далеко, так как Австрия умышленно затягивала переговоры, чтобы нарушить достигнутые договоренности. Со своей стороны беспринципная французская Директория вознамерилась в последний момент направить легионы в Валахию или Венгрию, чтобы запугать Австрию и склонить ее к соглашениям. В итоге в воздухе реально запахло новой войной.

Неудобен был Домбровский и для Бонапарта. Ведь еще до создания легионов и завоевания ими заслуг на полях сражений он докучал ему лично и забрасывал его докладными записками с более или менее фантастическими проектами по восстановлению Польши, созыву за границей последнего польского сейма и обеспечению его участия в мирных конференциях. Тем не менее Бонапарт терпеливо его выслушивал, намекая Домбровскому, что «восстановление Польши зависит от времени и поворотов судьбы». Однако, ценя помощь легионов, разросшихся до более семи тысяч солдат, он терпел его настойчивость и оказал ему поддержку в отношении республики в Ломбардии, преобразованной в Цизальпинскую.

Этого было достаточно, чтобы оживить дух легионов. Прибывший незадолго до этого к Домбровскому Юзеф Выбицкий – настоящий патриот, являвшийся депутатом четырехлетнего сейма и участником восстания Костюшко, – под влиянием появившейся надежды сочинил песню «Польша еще не умерла» (эта строка вскоре была заменена на слова «Еще Польша не погибла»), ставшую впоследствии гимном польского народа. Кроме двух легионов Домбровского, в ломбардском городе Брешиа под руководством генерала Зайончека был сформирован отдельный отряд, состоявший на жалованье Циспаданской республики¹⁸, а также создан легион в Генуе на жалованье Генуэзской республики. Офицеры потоком стекались из Польши, а солдатский материал, состоявший из галицких пленных, оказался просто неисчерпаемым.

Однако вопреки всем опасениям и ожиданиям 17 октября 1797 года вблизи местечка Кампо-Формио мир был заключен. Франция получила границу по Рейну и сохранила Цизальпинскую республику, передав Австрии в качестве компенсации недавно оккупированную Венецию и ее владения на Адриатике. Таким образом, опасность, исходившая для Франции от грозной коалиции, была отодвинута.

Конечно, ради нескольких тысяч польских легионеров Франция не могла поставить на карту свое существование. Труднее оправдать то, что в мирных договорах Бонапарт без колебаний жертвовал польскими легионами в интересах Франции. В частности, французские роялистские легионы, поддерживаемые Австрией, были обеспокоены тем, что Франция вышла к Рейну, и поэтому стороны франко-австрийского мирного договора оговорили, что «тем, кто желает причинить вред или другой договаривающихся сторон, не будет оказываться никакая помощь, а также прямая или косвенная поддержка».

В результате Франция перестала поддерживать польские легионы. При этом было довольно странным ее решение, когда, объявив амнистию жителям оккупированных стран, она не предоставила ее легионерам, набранным из австрийской армии. Поэтому рядовые легионеры из-за боязни подвергнуться суровым военным наказаниям не могли вернуться на родину. Офицеров же, приехавших из Польши, бросать на произвол судьбы было тоже нельзя. В итоге легионы сохранились, для чего нашлась лазейка – они ведь находились на жалованье итальянских республик, и формально Франция отношения к ним не имела.

Никто не верил в постоянный мир, хотя он и был таковым провозглашен. Поэтому легионы продолжали существовать в неопределенности. Однако родина стоила того, чтобы рискнуть, и к этому были готовы несколько сотен польских офицеров и тысячи солдат.

Чувствительный удар по легионам нанесла экспедиция Бонапарта в Египет в мае 1798 года. Запертый там с большой армией в результате разгрома в августе англичанами французского флота под Абукиром, он перестал оказывать большое влияние на территорию Европы своим военным гением, и враги Франции вздохнули с облегчением.

В России после смерти Екатерины II с 17 ноября 1796 года воцарился Павел I. Бросаясь из одной крайности в другую, он начал со сближения через Пруссию с Францией. Однако, испугавшись похода Бонапарта в Египет, нанесшего удар по влиянию России на Востоке, Павел I пошел на союз с Австрией и заключил с ней в сентябре 1798 года Конвенцию, породив тем самым вторую коалицию против Франции. Когда же Австрия в марте 1799 года снова начала войну с Францией, он послал ей на помощь сильную армию под командованием Суворова.

Бонапарт отсутствовал, и тогда в победных сражениях при Треббии в июне и при Нови в августе объединенные русско-австрийские войска разгромили французов, а также помогавших им итальянцев и поляков, очистив от них Италию. Тем не менее на полях сражений этой проигранной кампании польские легионы покрыли себя неувядаемой славой. Один из них, посланный для защиты Римской республики¹⁹ от короля Неаполя Фердинанда IV, даже временно занял Рим. Он храбро сражался на стороне французской армии, а затем вернулся на север для подготовки большой переправы.

Легионы принимали участие во всех кровопролитных битвах, отличаясь высокой дисциплинированностью и мужеством, а также блестящими военными талантами своих командиров. Однако на полях сражений их численность таяла. Так, один батальон, запертый в городе Мантуя в результате его капитуляции 30 июля 1799 года, попал в руки австрийцев, жестоко расправившихся с галицкими дезертирами. Остатки легионов укрылись в Генуе вместе с французской армией и стали ее защищать. Обескровленные и разбитые, они требовали полной реорганизации, что и предпринял Домбровский, с большим трудом получивший на это средства в феврале 1800 года.

Тем временем военная удача переменилась. Между русскими и австрийскими войсками возникли трения, и Суворов, оставив завершение войны в Италии Австрии, направился в Швейцарию с тем, чтобы, объединившись с находившимся там генералом Римским-Корсаковым, вторгнуться во Францию. Однако он опоздал, так как в сентябре 1799 года Римский-Корсаков был разбит генералом Массена под Цюрихом. Вследствие этого Суворов оказался в трудном положении и уже в октябре начал отвод войск в Россию.

Австрийцы в Италии остались в одиночестве, но еще были хозяевами положения. Однако в том же месяце Бонапарт внезапно вернулся из Египта и 9 ноября 1799 года совершил государственный переворот. Отстранив от власти Директорию и взяв бразды правления в свои руки в качестве первого консула французского правительства, он, как некогда Ганнибал, перевалил через Альпы и в июне 1800 года наголову разбил австрийские войска в битве при Маренго, а затем занял всю Италию.

Только что реорганизованным легионам Домбровского не довелось участвовать в сражении при Маренго. Однако, когда другая французская армия под командованием генерала Моро направилась в Германию для войны с Австрией, французское правительство придало ей получивший название «наддунайский»²⁰ польский легион под командованием генерала Кароля Отто Княжевича. Уже 3 декабря этот легион принял участие в крупном сражении возле местечка Хоэнлинден неподалеку от Мюнхена, отличившись атакой на тылы австрийских войск.

Тяжелый труд и тяготы, переносимые легионами, были мучительными еще и из-за того, что, сражаясь с австрийской армией, им приходилось воевать с поляками, насильственно призванными во вражеские ряды. Предсказывая все последствия «золотой свободы», Скарга не предвидел только того, что для восстановления родины брату придется сражаться с оружием в руках против брата и что эта братоубийственная борьба прекратится лишь с обретением Польшей независимости.

Великие подвиги легионов не принесли полякам ожидаемых плодов. Австрия, потерпевшая поражение при Маренго и Хоэнлиндене, запросила мира. И в феврале 1801 года в Люневиле Наполеон на это согласился, радуясь, что ему удалось отодвинуть опасность от Франции и выиграть время и условия для того, чтобы преодолеть сопротивление, которое угрожало ему в Париже. Безжалостные роялисты, не стеснявшиеся подсылать к нему наемных убийц, являлись настоящим ужасом, от которого Бонапарт хотел избавиться любой ценой. Ради всех этих соображений он и принес в жертву польские легионы, повторив условие заключенного в Кампо-Формио договора о неоказании помощи внутренним врагам обеих сторон.

Вспыльчивый генерал Княжевич отреагировал на это, подав в отставку и бросив «наддунайский» польский легион на произвол судьбы. Легион перевели в Тоскану, куда он прибыл полностью деморализованным и без многих офицеров, последовавших примеру Княжевича. Домбровский же, упрекая его за такой шаг, продолжал упорствовать, хотя и в его легионе стало проявляться неприязненное отношение к Бонапарту, появилась бедность, бродили заговоры и начали вспыхивать мелкие бунты.

В связи с этим Домбровский начал вынашивать авантюрный план по переброске легионов в Морею²¹, чтобы дождаться там всеобщего мира под защитой Турции. Тогда первый консул, который после установления мира с Австрией заключил в октябре 1801 года мирный договор теперь уже с Россией, решил жестко избавиться от польских легионов, сначала включив их в качестве полубригады в состав французской армии. Это должно было выглядеть как компенсация за перенесенные невзгоды, а на самом деле позволяло заметно облегчить управление ими без учета их целей, связанных с будущим Польши, и заключенных с ними соглашений.

Домбровский перестал быть командиром, и командование польской полубригадой было передано французскому генералу Виньолю. В мае 1802 года эту полубригаду, расквартированную в Тоскане, погрузили на корабли в Ливорно и перебросили на остров Сан-Доминго, где французская армия во главе с генералом Леклерком подавила восстание негров. При этом мужественно сражавшийся двухтысячный польский отряд погиб не столько в результате боев, сколько из-за убийственного климата.

Однако это не помешало Бонапарту послать из Генуи в Сан-Доминго вторую польскую бригаду, которую постигла та же судьба. Третья польская полубригада и полк улан избежали этой участи, так как Бонапарт экспедицию на Сан-Доминго свернул. Посланные в Апулию, они сражались там с кельтами и англичанами.

Действия Бонапарта по отношению к польским легионам не могут быть оправданными никакими соображениями. Их героические усилия закончились беспрецедентным поражением. И все же ни одно зерно, посеянное в благодатную почву, не дало таких буйных всходов, как зерна, внесенные в польскую землю легионами.

Тем не менее все их памятные записки и манифесты терялись в потоке представленных в то время правительствам и их лидерам политических статей и программ или объявленных в печати. Однако споры и интриги между легионерами прекратились.

Военный подвиг легионов даром не пропал. В то время, когда народ, раздавленный бременем разделов, расчлененный и лишенный своего имени захватчиками, казалось, фаталистически примирился с этим и залег в спячку, легионы громко поднимали свой голос. Во всем мире был слышен их протест, содержавший идею возрождения польского народа и государства, его воинской славы, которая сильно пострадала в последних двух войнах. И если Костюшко просто протестовал против приписываемых ему слов «finis Poloniae»²², то легионы на деле доказали, что народ веру в свое возрождение не утратил.

Военная слава легионов доходила до Польши, высвечивая личности Домбровского, Княжевича, Вельхорского, Зайончека, Косиньского и многих других, пробуждая патриотические чувства у лучшей части польского общества и отрывая ее от унылой действительности. При этом переписывавшиеся и тайно распространявшиеся обращения Домбровского привлекали в легионы бывших офицеров. Непосредственно же политической пропагандой в Польше занималась польская Депутация, штаб-квартира которой находилась в Париже.

Она направляла в Польшу агитаторов и организовывала заговоры с целью подготовки народного восстания. Причем заговоры, спровоцированные эмиссарами парижской Депутации, являлись более чем странными. Ведь, хотя эмиссары и действовали тайно, практики у них, видимо, явно не хватало. Сказывалась и память о прежних публичных конфедерациях. О действиях этих тайных эмиссаров не знал только тот, кто этого не хотел, – разговоры велись открыто, а переписка осуществлялась без всякой, даже примитивной осторожности.

Поэтому лучше всего о них была информирована оккупационная полиция. Она до поры до времени их терпела, прибегая в том числе к провокаторам, а затем, перехватив переписку, организовывала громкие процессы, обвиняла и карала подозреваемых, делая из них мучеников народного дела. В результате все эти заговоры не только не влияли на шляхтичей, но, пожалуй, их даже отпугивали.

Типичным примером такого наивного заговора была конфедерация, созданная 6 января 1796 года в Кракове для поддержки целей парижской Депутации и легионов, а затем перенесенная во Львов под названием «Центральная ассамблея». Она состояла из помещиков во главе с Валерьяном Дзедушицким. Члены этой конфедерации рассуждали столь открыто, что комендант Львова генерал граф Арнонкур пренебрежительно отмахнулся от нее, полагая, что, кроме пустых разговоров, опасности для государства не существует. Тем более что многие заговорщики руководствовались идеей восстановления Польши Австрией.

Однако в Валахии возле галицкой границы скрывалось множество польских военных, бежавших туда после последних проигранных битв. И «Центральная ассамблея» этих военных в их крайней нищете поддерживала как в моральном, так и в материальном плане, рассчитывая на то, что во время войны с Россией они могут пригодиться. В ожидании войны Турции с Россией «Центральная ассамблея» готовила также восстания на Волыни, в Брацлавском воеводстве и Киеве, рекомендуя привлекать в ряды заговорщиков также мещан и крестьян.

Рассчитывала на выходцев из Польши в Валахии и французская Директория. Когда Турция начала затягивать с объявлением войны России, она без колебания начала подговаривать их к осуществлению нападений на русскую границу, чтобы спровоцировать русско-турецкую войну и вывести тем самым Россию из состава анти-французской коалиции.

Рассчитывала на них, наконец, и Россия, настраивая бывших польских военных против Австрии и надеясь добиться от них согласия на оккупацию восточной части Галиции. Причем, по всей видимости, России это удалось. Так, Ксаверий Повала-Домбров-ский (родственником командира легиона Яна Генрика Домбровского не являлся), один из организаторов этих беженцев, присланный парижской Депутацией, попался на удочку России и привел в нее значительное их число, снискав за это великую милость.

Другой же, Иоахим Дениско, пытался убедить выходцев из Польши в Валахии атаковать Австрию, а когда наткнулся на их сопротивление и яростный протест львовской «Центральной ассамблеи», увидевшей ужасные последствия такого безумного предприятия, организовал тем не менее нападение двухсот отчаянных головорезов на австрийские пограничные заставы. Нападавших легко отразили, и восемь из них повесили, но самому Дениско удалось скрыться в России, где его щедро отблагодарили. Ведь организованная им атака бросила тень на членов львовской «Центральной ассамблеи», что привело к многолетнему следствию и заключению некоторых из них в тюрьму. Гонения распространились и на организацию заговорщиков, которую по поручению львовской «Центральной ассамблеи» организовал в Литве генерал Гедройц.

Этот печальный конец львовской «Центральной ассамблеи» не помешал парижской Депутации создать в конце сентября 1798 года новую и на этот раз радикальную организацию заговорщиков в Варшаве под названием «Общество польских республиканцев». Это общество для привлечения крестьянства в своем уставе провозгласило стремление к свободе и установлению равноправия крестьян с другими гражданами Польши, а также декларировало ненависть к тирании, бесправию и монархизму.

Деятельность общества вылилась в мелкие демонстрации в Варшаве, которые были приписаны австрийским эмиссарам, имевшим цель захватить Пруссию, связанную с Францией. Этот заговор прошел бы бесследно, если бы им не воспользовался Костюшко, о чем мы расскажем несколько позже.

На этом намерения проводить компромиссную политику с использованием в интересах Польши Австрии или Пруссии себя исчерпали. Стало окончательно ясно, что поляки не смогут навязать ее участвовавшим в разделах правительствам и что они сумеют воспользоваться ею только в том случае, если одно из этих правительств выступит вместе с ними против остальных и тогда будет готово пойти на некоторые уступки.

По этой причине политика компромиссов в русской части Польши оказалась более успешной. Дело заключалось в том, что занявший российский престол 17 ноября 1796 года после смерти Екатерины II император Павел I, изменяя политику своей матери, перестал мстить полякам, посетил Костюшко в тюрьме и освободил его, а также несколько тысяч польских военных и политиков, участвовавших в последнем восстании, сослав их вглубь России. С его стороны это был шаг человеколюбия и в то же время ловкий ход, потому что условием их освобождения, особенно Костюшко, было принесение ими верноподданнической присяги.

Для освобождения заключенных Костюшко выполнил это условие, за что получил разрешение на выезд за границу и подарок в размере 50 000 рублей. Это было воспринято всеми как отказ от борьбы и примирение поляков с новым правлением. Многим Павел вернул конфискованное имущество, некоторых назначил в Сенат, а других в различные столичные учреждения.

За этим последовало восстановление литовского статута и судебной системы на польском языке, а также уездных сеймиков, избиравших судей. В 1787 году в Вильно были созданы Эдукаци-онная и Госпитальная комиссии по уходу за образовательными и благотворительными учреждениями, которые восстановили польские школы и усовершенствовали Виленский университет. По соглашению с папским легатом Литтом была организована иерархия католической церкви, которая заменила самовольные учреждения Екатерины II.

В результате всего этого Павел I и его российское правительство завоевали себе такую симпатию польского общества, особенно в Варшаве, что об этом заговорили даже за пределами русского государства. Не случайно новый прусский король Фридрих Вильгельм III (с 16 ноября 1797 г.) приказал чиновникам доброжелательно обращаться с поляками, но дальше этого не пошел.

Эта первая политика компромиссов одного из оккупационных правительств в отношении своих польских подданных явилась для народа Польши редкой иронией судьбы. Ведь если Пруссия и Австрия стремились осуществить германизацию своих польских владений, вследствие чего культурная жизнь в них замирала, то в российской части Польши для польского народа открылось большое, свободное пространство, в котором он мог не только проживать, но и развиваться. Это было тем более важным, так как на данной территории польскими являлись только шляхта и несколько крупных городов. В сельской же местности проживали литовцы и русские.

Однако для российских властей это не имело никакого значения, поскольку крестьяне были исключительно крепостными. И в обладании этими крепостными польские помещики соединялись с российскими, которые на пути дарений им поместий оказались в Польше. Таким образом, компромиссная политика русского правительства в отношении поляков являлась также (в отличие от более поздних соглашений) проявлением единения польского и российского дворянства, что нашло отражение в общественной жизни наподобие того, как взаимодействуют у человека правая и левая руки.

Тем не менее политика компромиссов и идея возрождения польского государства с помощью одной из держав, разделивших Польшу, неожиданно натолкнулись на протест. И исходил он от самого предводителя последнего восстания в борьбе за независимость Костюшко.

Выпущенный из темницы Павлом I, в середине 1797 года Костюшко уехал в Америку. Но уже через год он вернулся во Францию, немедленно отослал назад императору подарок в размере 50 000 рублей, полученный им на отъезд, и публично порвал с ним. Тогда Домбровский со своими легионами, польское агентство «Барса» и парижская Депутация провозгласили его народным вождем и перешли под его руководство. Костюшко согласился со своим новым положением, примирил конфликтовавших между собой соотечественников и был демонстративно принят во Франции как борец за свободу. Во французском правительстве он выступил в защиту легиона Домбровского и поддержал идею создания нового польского легиона на Рейне под командованием Княжевича.

Однако долго проводить такую политическую линию ему было не суждено. Подкошенный длительной болезнью от полученных во время сражения при Мацейовицах ран и временем, проведенным в заключении, а еще больше тем, что принес русскому императору верноподданническую клятву, он утратил способность к успешным действиям. Не разбираясь в замысловатых приемах практической политики, Костюшко все больше и больше укреплялся в необходимости осуществления разработанной им доктрины и, веря в ее силу, даже не задавался вопросом, можно ли ее осуществить в сложившихся условиях.

Ранее уже говорилось, что еще до прибытия Костюшко в Польше столкнулись друг с другом сторонники двух направлений. Первые придерживались лозунгов конституции 3 мая и не хотели выходить за их пределы, то есть придерживались монархической формы правления и сохранения крепостничества, а вторые выступали под лозунгами восстания 1794 года, то есть республиканской формы правления и освобождения крестьянства, считая, что иначе поляки не могут рассчитывать на поддержку революционной Франции. С последними и пошел, наконец, Костюшко, вступив в ноябре 1799 года в варшавское Общество польских республиканцев, которое провозгласило «ненависть к монархизму, освобождение нации и создание национального правительства по принципу подлинного равенства и соблюдения прав человека».

Согласившись с этим лозунгом, Костюшко сразу же столкнулся с Княжевичем, который доказывал ему, что Франция из-за поляков войну никому не объявит и что Польшу могут возродить только общие интересы Франции с одной из разделивших Речь Посполитую держав. Не желая этого признавать, Костюшко призвал легионеров поклясться в ненависти к королям и аристократии, но, услышав от Бонапарта, что спасение Польши должно быть предоставлено ее дальнейшей судьбе, перестал ему досаждать, хотя первый встречный шаг он сделал еще тогда, когда тот провозгласил себя консулом.

Случилось так, что император Павел I после похода Суворова в Италию и русско-английской военной кампании в Нидерландах, а также после великой победы Бонапарта при Маренго отвернулся от коалиции с Англией и Австрией и повернулся к Бонапарту. Тот же не преминул воспользоваться такой ситуацией и для достижения всеобщего мира даже был готов согласиться на создание Польши под скипетром царя или одного из его сыновей. Этого уже принять Костюшко не смог и в 1800 году вместе со своим ближайшим окружением издал брошюру под названием «Могут ли поляки добиться независимости?».

Его ответ на этот вопрос заключался в утверждении, что польский народ достичь независимости может только своими собственными силами, а не за счет иностранной поддержки. При этом подчеркивалось, что для того, чтобы просветить народ, его нужно сначала освободить. Поэтому необходимо новое восстание, которое легко и обязательно увенчается полным успехом. Ведь страны, поделившие между собой Польшу, могут использовать только 450 000 солдат, тогда как Польша способна выставить три или по крайней мере один миллион человек, вооруженных косами. Причем сначала нужно разместить партизан в лесах, а затем провозгласить свободу в самих оккупационных государствах, революционизируя московских крестьян, казаков и так далее. Брошюра заканчивалась обращением к полякам, чтобы они не ждали никаких обстоятельств и не обращали внимания ни на чью-либо войну или мир: «Силы у вас огромные. Используйте их против ваших врагов, и вы победите!»

Однако Костюшко просчитался, когда призвал вооружаться косами и немедленно подниматься на восстание поколение, испытавшее на себе последствия восстания 1794 года, научившееся затем жесткому военному искусству в легионах и ощутившее на себе чудовищное насилие со стороны стран, разделивших Польшу. Против его брошюры выступили легионеры, а также те, кто в варшавском Обществе польских республиканцев составлял союзы и заговоры, но ожидал начала войны между разделившими Речь Посполитую государствами. В конечном итоге победила парижская Депутация, и ее члены во главе с Дмоховским вскоре вернулись на родину.

Костюшко остался в одиночестве, и от большой политики ему пришлось отказаться. Тем не менее его многократно переизданная брошюра польским обществом не осталась незамеченной. Однако наступили времена романтизма, когда силы начали сравниваться с намерениями, а место практической политики заняло участие в игре в патриотизм, и принцип liberum conspire (свобода организовывать заговоры и восстания) стал такой же политической догмой, как некогда liberum veto. В результате борьба под лозунгом, выдвинутым в брошюре Костюшко, оказалась передвинутой во вторую половину XIX века.

Между тем политика компромиссов с Россией, против которой больше всего выступал Костюшко, переживала редкий триумф. Но внезапно уже довольно тесный союз между Павлом I и Бонапартом был разорван в связи с неожиданной смертью русского императоpa, который, настроив против себя своей изменчивостью и мнительностью придворную олигархию, погиб от ее руки, будучи задушенным 23 марта 1801 года. После него русский трон занял его старший сын Александр, замаравший себя участием в заговоре против своего отца.