Текст книги "Тетрадь в клеточку"

13.09.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня пятница тринадцатое! И сегодня я иду домой к Вонючке – вот уж подходящий день для этого выпал.

Ночью мне опять приснилась мама – мы сидели на кухне, а я был в фашистской форме, и челка у меня была прилизана набок, как у Адольфа Гитлера. Хорошо хоть не было усов.

Мама спросила, зачем я так вырядился, а я и сам не знаю, я ведь не помню, как оказался в такой одежде – этого во сне не было. Поэтому я просто молчал, а потом мама спросила, послушаю ли я кассету дома у Вонючки.

Я сказал:

– Нет, я боюсь к ней идти, вдруг там очень грязно.

А она говорит:

– То есть тебе плевать, что я оставила для тебя послание? Ты лучше никогда не узнаешь, что там, чем один раз сходишь к Вонючке домой? Ты такой трус?

Я хотел сказать маме, что я не трус и что я хочу знать, что на кассете, но, как это бывает только во сне, – у меня полностью пропал голос, я пытался что-то сказать, но не мог и только жалко открывал рот. А мама, глядя на это, начала смеяться надо мной, и даже когда все исчезло и я остался один посреди темной пустоты, то все еще слышал ее смех. И это был плохой смех, недобрый.

Утром я проснулся и сразу подумал, что мама мной недовольна. Наверное, смотрит с небес и обижается, что я боюсь Вонючку сильнее, чем хочу послушать ее кассету. А потому, чтобы доказать свою любовь к ней, я принял решение подойти сегодня к Биби.

Подошел к ней после математики, остановился на расстоянии трех метров и спросил:

– Можно послушать мою кассету на вашем магнитофоне?

Она сидела за партой и даже не поняла, что я к ней обращаюсь, потому что я стоял слишком далеко. Пришлось позвать ее:

– Вонючка!

Тут же подумал: нехорошо, наверное, называть человека Вонючкой, если хочешь его о чем-то попросить. Но она все равно посмотрела на меня и даже улыбнулась.

Оставаясь так же далеко, я повторил свой вопрос. А она сказала, что можно.

Я спросил:

– Когда я могу прийти?

Она сказала:

– Можно после уроков ходить домой ты и я.

Меня внутренне передернуло от связки «ты и я», но я кивнул.

Теперь сижу на географии, пишу это и очень волнуюсь – уже последний урок. Шпагин постоянно пытается заглянуть в тетрадь, думая, что я не замечаю.

Иди нафиг, Шпагин.

14.09.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Важные новости о доме Вонючки: у них нет коров, лошадей, плесени, крыс и тараканов в квартире. Есть огромная собака. Мне это сначала не понравилось: я люблю животных, но на расстоянии. Когда питомцы живут прямо в квартире, они создают антисанитарную обстановку, поэтому меня все равно нервировал дом Вонючки.

Но в итоге это собака помогла мне выкрутиться из ужасной ситуации!

Нас встретила Вонючкина мама – в суперзакрытой одежде и с платком на голове. Обрадовалась мне и сказала самую ужасную вещь на свете:

– Сейчас разогрею вам поесть!

Уверен, что в тот момент у меня от ужаса зрачки расширились до несовместимых с жизнью размеров. Если вообще бывает размер зрачков, который несовместим с жизнью, – я был где-то на его грани.

Обед в Вонючкином доме! Еда, которую готовили грязные и антисоциальные люди! Может, они готовили ее на полу или давали понюхать собаке – короче, я попал в худшую ситуацию. То, что вокруг еды могла крутиться собака, вообще никуда не годится – тогда у меня будут глисты или токсоплазмоз.

Я не знал, что делать. Попытался сказать, что не хочу есть, но в таких ситуациях люди вечно думают, что я стесняюсь и поэтому отказываюсь. Вот и Вонючкина мама поволокла меня на кухню почти насильно. Даже если бы я стеснялся, неужели пищевое насилие помогает кому-то преодолеть стеснение?

Она усадила нас на кухне за стол – друг напротив друга. Я чувствовал непонятные запахи еды, которую никогда раньше не ел, и меня начинало тошнить. Вонючка сидела спокойная и улыбалась – ей не привыкать. Она всю жизнь так живет – должно быть, у нее иммунитет к глистам и микробам, и ее желудок гвозди переваривает. А я непривычный и наверняка отравлюсь или заболею, а потом умру, и все потому, что зашел к Вонючке домой.

Ее мама поставила перед нами тарелки с чем-то похожим на плов, пожелала приятного аппетита и вышла из кухни. Вонючка тут же принялась есть, а я смотрел на свою порцию немигающим взглядом. Все казалось таким жирным… После Дня S я никогда не ел жирное, потому что от этого тоже можно заболеть, читал про холестерин и всякие бляшки.

И тогда я почувствовал, как под столом у меня в ногах крутится собака. Сначала это привело меня в ужас: просто какая-то двойная микробная атака – пес на кухне во время еды! А потом я вспомнил всякие фокусы из фильмов про американских детей, которые не хотят есть брокколи или какую-нибудь другую гадость и скармливают это собаке под столом.

В общем, недолго думая, я стал зачерпывать плов ложкой и, пока Вонючка не смотрела, быстро вываливал содержимое ложки в руку и опускал ее под стол – собаке. А собака с удовольствием ела!

Я понял, что спасен.

Так я, незаметно для Вонючки, избавился от плова. Иногда она выжидающе смотрела на меня и приходилось делать вид, что я подношу ложку ко рту, но как только она опускала глаза в свою тарелку, я тут же отдавал все собаке.

Вонючкина мама сказала, что я молодец и у меня хороший аппетит. Мне было стыдно, но не сильно: в конце концов, никто из них толком не говорит по-русски, что я могу объяснить им про свое обсессивно-компульсивное расстройство? Даже люди, говорящие со мной на одном языке, ничего в этом не понимают и думают, что я чудик или просто их ненавижу, поэтому не ем у них дома.

Но знаешь, что оказалось потом? Самое ужасное: сломанный магнитофон. Я зря туда пришел, зря мучился с пловом и зря терпел Вонючку.

Она сказала, что попросит папу починить и я смогу прийти хоть завтра. Еще раз проходить через все круги ада Вонючкиной квартиры! То есть не то чтобы там прям ад, квартира как квартира, но все равно они странные неприятные люди, в старой закрытой одежде с неотстиранными пятнами. У них все по-другому: у Вонючки нет ни телевизора, ни компьютера, а их жизнь не похожа на нормальную, и мне это не нравится. Мне не нравится там находиться.

Я сказал:

– Тогда я пошел домой.

Но из-за того, что они живут в однокомнатной квартире, Вонючкина мама все слышала, оказалась тут как тут и начала причитать:

– Не надо домой! Ты же только пришел!

– Илья хотел слушать музыка, – сказала ей Вонючка.

– В другой раз послушать, а сейчас поиграть вместе!

Я закатил глаза над этим «поиграть» – как будто нам пять лет. Но пришлось оставаться, и мы с Вонючкой рисовали в ее альбоме какими-то огрызками от карандашей, играли в непонятную настольную игру и слушали истории ее мамы про то, какая забавная Вонючка была в детстве. Я все смотрел на время и ждал, когда пройдет хотя бы часа два и будет уже уместно пойти домой.

А дома первым делом забрался в душ и принялся отмываться от этой квартиры.

15.09.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Рассказал папе, что побывал в гостях у Вонючки. Он первым делом спросил, почему я ее так называю – Вонючка. На самом деле я просто заговорился, я знаю, что при родителях не стоит так называть других детей, но раз уж все равно назвал, пришлось сразу и рассказать, что она грязнуля, у нее старая одежда, опасное количество микробов дома и жирная еда.

А еще сказал:

– Она приехала из Таджикистана.

Он, конечно, ответил, что, даже если она из Таджикистана, это все равно не значит, что ее можно называть Вонючкой. Я сказал, что понял его.

А он говорит:

– Если честно, не вижу в этом смысла…

– В чем? – спрашиваю.

– Не понимаю, почему они едут сюда. По-моему, лучше стараться свою страну поднимать на достойный уровень жизни, а не заполонять другие.

– А что ты сделал для того, чтобы поднять нашу страну?

Я это всерьез спросил, без желания задеть. Но отец почему-то ответил так, как будто я его чем-то уязвил:

– Да это просто выражение такое, не начинай.

Странно. Я и не начинал.

16.09.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня рассказал Шпагину о том, как ходил к Биби домой, как скормил плов собаке и как это все оказалось бессмысленно, потому что магнитофон сломался и теперь, по всей видимости, мне придется повторить все заново. Странно, что он единственный человек в классе, с которым я разговариваю, – у нас ведь не очень много общего, все-таки он педик, а я люблю Лизу Миллер и коплю ей на полет на воздушном шаре. Я совершенно точно не хочу дружить со Шпагиным, потому что из-за этой дружбы меня все задразнят, но так как больше ни с кем поговорить не получается, приходится болтать с ним.

Шпагин смеялся надо мной и говорил, что это дурацкая история и что не надо было отдавать плов собаке. Мне было не смешно.

Я сказал:

– Я же не специально.

– Да, я знаю.

– У меня обсессивно-компульсивное расстройство.

– Я знаю.

Я удивился:

– Откуда?

– Не только ты умеешь гуглить.

– И что ты загуглил?

– Я загуглил: «Странный чудик, который дезинфицирует кассеты, – что с ним не так?»

– И что, там было написано про дезинфекцию кассет и ОКР?

– Да, типа того там и было написано.

И тогда я спросил:

– А зачем ты вообще гуглил про меня?

А Шпагин сказал:

– Вон Биби пришла, спроси, когда еще раз можно прийти.

Я снова остановился на расстоянии трех метров от нее и напомнил про магнитофон. Она ответила:

– Я сказал папе, он починить сегодня.

Забавно, она тоже говорит в мужском роде, как моя мама.

– Я тогда завтра пойду с тобой, – говорю.

А Биби кивнула. Я теперь стараюсь не называть Вонючку Вонючкой.

17.09.2019

Послушал кассету. Не хочу больше ничего писать. Никогда.

02.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Решил начать снова писать, потому что мне больше не с кем разговаривать. Со Шпагиным мы больше не разговариваем. Он меня в щеку поцеловал, а я ему врезал. Теперь мы сидим за партой молча.

03.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня папа заметил, как я прячу между тетрадями больше десяти тысяч рублей. Спросил, откуда у меня такие деньги, а я сказал, что откладываю на свадьбу с Лизой Миллер. Огрызнулся, короче. Потому что не хочу ему ничего объяснять, надоело.

Он сказал:

– Не рано начал про свадьбу думать?

Я спрашиваю:

– Почему это рано?

– Надо сначала в себе разобраться.

А я спросил:

– Ты сам-то в себе разобрался?

Он тогда сказал:

– Ты чего?

А я ничего.

04.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

В классе все говорят, что Лиза Миллер ходила с Данилом в кино и они целовались. Дура тупая. Ну и пусть катится к своему кривозубому, раз ей нравятся придурки.

05.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня День учителя, блин. Притащились десятиклассники, ведут у нас уроки. Какая-то дура на шпильках ходит вокруг карты, не может найти на ней Австралию. Что за мода на дебилизм?

Шпагин тоже урод. Такой же тупица, как и все.

Спросил меня, на что я теперь буду копить деньги, раз уж свадьба с Лизой Миллер обломалась. Я спросил, откуда он знает, что я огрызался с отцом насчет свадьбы. Он промолчал.

Я ему говорю:

– Ты че, мой дневник читал?

Он ничего не ответил. Я ему еще раз врезал и сказал, что больше с ним сидеть не буду. Пересел к Биби. Хотел сначала за последнюю парту, но там была Лада, потому что Лиза Миллер теперь сидит с Данилом, а не с ней.

06.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня утром мыл руки тридцать один раз. Из-за этого торчал в ванной почти полчаса – отец начал стучаться и спрашивать, чего я застрял.

Я выключил воду и вышел с равнодушным видом. А он меня схватил за плечи, не давая мимо пройти, и спрашивает:

– Что у тебя с руками?

А у меня ничего с руками. Ну подумаешь, кровь – такое часто бывает от мытья. Я ему так и ответил.

А он спросил:

– Ты пьешь таблетки?

Я говорю:

– Нет.

Я ведь сначала не хотел ему рассказывать, думал, что он не поймет. Но после кассеты мне уже все равно, что он там поймет или нет. Просто плевать.

– Почему?

– Я выкинул их.

– Зачем? – спрашивает он, и я вижу, что начинает злиться.

– Бабушка сказала. Она сказала, что мама умерла из-за таких таблеток. Ну, я и смыл их в унитаз, эти таблетки-убийцы.

Я почувствовал, как у меня резко погорячела левая часть лица, как будто утюгом к ней приложились. Сначала даже не понял, что случилось. Через несколько секунд осознал: он ударил меня!

Поднял глаза на папу – он часто и тяжело дышал. Сказал мне:

– Не тех убийц ты смыл в унитаз, идиот.

Мне стало так обидно, что он обзывается, да еще и дерется, что я закричал на него:

– Ага, надо было тебя смыть!

– Чего? – Он недобро прищурился.

– Того! Рядом с тобой кто угодно повесится!

Тогда уже он качнулся так, будто я его ударил. Мы с минуту смотрели друг другу в глаза, словно играя в гляделки, только это было совсем не забавно.

Я первым отвел взгляд и убежал в свою комнату. Может, не стоило так говорить? Я не знаю. Он меня бесит.

Я до вечера не выходил, не завтракал и не обедал. Он звал меня, но я не реагировал. Вечером отец зашел ко мне в комнату, весь такой виноватый.

Говорит:

– Мне жаль, я не прав, что ударил тебя. Но я не понимаю, что с тобой, почему ты мне постоянно хамишь?

Я лежал на кровати, смотрел в стену и молчал. Папа прошел в комнату и сел рядом.

– И нельзя бросать пить лекарство, – продолжил он. – У тебя же был налаженный курс, теперь он сбился, и все лечение придется начинать заново.

Я ничего не ответил.

– Не слушай бабушку, она психиатрическая диссидентка.

Было любопытно спросить, что значит «психиатрическая диссидентка», но в то же время я не хотел вступать с ним в диалог, так что решил, что лучше помолчу дальше, а термин потом загуглю.

Папа говорил:

– Она вообще не верит, что психические расстройства существуют, а уж тем более не верит в лекарства от них. У нее все лечится учебой и работой, чтобы «некогда было думать о чепухе».

На последних словах он передразнил бабушку – было похоже и забавно.

– И мама умерла не из-за таблеток. Это случилось, потому что…

– Да я знаю, – перебил его я.

– Что знаешь?

– Знаю, почему она умерла. Из-за тебя.

– С чего ты взял?

– Я слушал ту кассету, которую ты замаскировал под музыкальную. Я знаю, что ты ее записал.

Я не был уверен, что запись действительно делал он, но папа ничего не отвечал, а если ему нечего сказать, значит, я прав. Это сделало мне еще хуже. Лучше бы я оказался неправым.

Я сказал:

– Уходи.

И он ушел.

07.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Биби на меня все время так сочувственно смотрит. Наверное, думает, что раз я пересел к ней, значит, хочу дружить. А мне не нужна ни ее дурацкая дружба, ни ее липкая жалость.

Она мне еще говорит:

– А мой папа не мой папа, он мамин муж, а мой папа уйти.

– Мне-то что? – буркнул я.

Биби пожала плечами. Потом сказала:

– Я не сделал русский, помоги.

– Правильно говорить «Не сделала», – раздраженно поправил я. – В женском роде, а не в мужском, с буквой «а» в конце. Поняла?

– Поняла.

А потом я ей помог с упражнением по русскому, потому что надоело – голова болит от ее исковерканной речи. Я подумал, что, если начну ей помогать, она быстрее выучит язык и перестанет быть похожа на набитую дуру. Я еще тогда не знал, что совершаю фатальную ошибку.

В конце урока, когда училка проверила наши тетради, она принялась нахваливать Биби, а та ответила ей:

– Это Илья мне сделала.

Короче, она безнадежна.

А училка сказала, что, раз мы подружились, я должен взять над Биби шефство и помогать ей с уроками по русскому языку. Шефство! Кошмар какой-то. В последнее время у меня вся жизнь рушится.

08.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Я сегодня опять был у Биби дома – помогал ей с уроками. В третий раз накормил под столом ее собаку – какими-то штуками, напоминающими на вид самсу. Я смотрел, как Биби берет эти треугольные конверты в руки и с них капает жир – тошнотное зрелище.

Потом пытался объяснить ей, как делать задания по русскому, но она ничего не понимала, и мне пришлось все сделать самому, а ей только дать списать.

Списывая, Биби спросила:

– Ты не хочешь дослушать свой кассета?

Дура. Наверное, сама хочет дослушать, а потом всем растрепать. Хотя ей некому растрепывать, никто же с ней не общается, но будь у нее подружки – она бы обязательно с ними поделилась. Все девчонки – сплетницы.

В прошлый раз я выключил кассету на середине, потому что там была какая-то чушь.

В тот день мы также пришли к ней домой, и я уже привычным жестом накормил собаку обедом из жирного мяса. Все тянулось мучительно долго – ее мама собиралась в гости и ходила туда-сюда, постоянно на нас поглядывая, – это значительно замедляло процесс скармливания еды собаке.

Меня радовало, что при прослушивании кассеты никого из взрослых не будет дома. Я ведь представлял, что там будет какая-то предсмертная речь – это слишком личное, чтобы врубать во всеуслышание. А Биби все равно ничего не поймет.

То, что на кассете не музыка, стало понятно с первой секунды – запись включилась на полуслове, это была мужская речь в каком-то гулком зале. На удивление, смышлености у Биби оказалось больше, чем у меня, – пока я пытался осознать, что происходит, она сказала:

– Это, наверное, не с начала.

Она нажала на какую-то кнопку, и открылся подкассетник. Дотянулась до простого карандаша, который стоял рядом в подставке, и проделала непонятную вещь: начала крутить карандашом в одной из дырок кассеты. Я смотрел на это с изумлением: она что, из прошлого века?

Затем она закрыла подкассетник и включила магнитофон снова.

Сначала было очень скучно. Мне показалось, что кто-то переписал на кассету передачу типа «Суд идет» и теперь мы ее слушаем. Потому что там правда был суд.

А потом я услышал свою фамилию – то есть нашу общую фамилию, семейную. И еще говорилось:

«10 июня 2018 года супруг подал иск в суд с просьбой расторгнуть брак по причине отсутствия интереса к воспитанию ребенка со стороны жены. Стороны не могут прийти к соглашению о том, с кем будет проживать общий ребенок».

Это значит я. И это значит, что мои родители разводились, а мне об этом не сказали.

Биби посмотрела на меня, как бы жалея, а я нахмурился, делая вид, что мне вообще плевать.

Потом на записи было полчаса не самой интересной болтовни – всякие доводы, почему я должен остаться с мамой, а потом другим голосом – всякие доводы, почему я должен остаться с папой. Между ними иногда задавали вопросы и звучали голоса моих родителей. И мамин тоже.

Мужчина, который защищал папу, все время упрекал маму в том, что она меня била. Он даже спросил ее:

– Правда ли, что вы сломали вашему сыну руку?

– Нет, неправда.

– Тогда почему у вашего сына сейчас наложен гипс?

– Он упал со ступенек в подъезде.

– Потому что вы его с них столкнули?

– Да, столкнула, но не со ступенек. Мы были в подъезде, он баловался, я разозлилась на него и оттолкнула, но я не предполагала, что он не удержится и упадет. Это случайность, у меня не было цели ломать ему руку.

Это была правда – мама сделала это не специально. Но почему-то в больнице она сказала соврать врачу, что я сам упал во время игры на детской площадке. Запретила признаваться, что она толкалась, но в суде об этом почему-то все равно знали.

Другой мужской голос на записи запротестовал и сказал, что все родители иногда злятся на детей, могут вспылить, толкнуть или ударить, но это нельзя приравнивать к избиениям или жестокому обращению.

Когда мужчина, который был против мамы, заканчивал ее допрашивать, он, судя по скрипу стула, садился на место, и было слышно, как он что-то шепотом говорит моему отцу – так я понял, что диктофон был у них на столе.

После разговора про мою руку он шепнул папе:

– Они будут давить на то, что все в меру бьют детей.

Папа ничего не ответил.

Потом другой мужчина выступал против него, и он говорил в основном про то, что ребенку нужна мать и что никакой отец, как бы хорош он ни был, не может полностью восполнить недостаток материнской любви. Если честно, звучало слабовато, но папин защитник все равно не казался довольным.

Тут Биби встряла со своими комментариями:

– Я слышал, что отец никогда не получать детей через суд, даже хороший отец. Только, может, если мать пить. Твоя мать пить?

Я сказал ей заткнуться. Несет какую-то чушь.

На записи снова зазвучал папин защитник. Он спросил у мамы:

– Почему вы так выглядите?

– Как?

– Короткая стрижка, мужская одежда…

– Мне так нравится.

– А быть женщиной вам нравится?

– Да.

– Ваша честь, у меня есть переписка, которая имела место быть между супругами в марте 2018 года и в которой ответчица утверждает… Цитирую: «Я устал от этой жизни, она не моя, мне ее навязали, я устал изображать из себя жену и мать, я хочу сделать переход, быть мужем и отцом или вообще не быть». Как вы можете это прокомментировать?

Тишина. Никакого ответа не следовало, только шумела работающая кассета. Я не дыша поднял взгляд на Биби – она смотрела в ответ немигающими огромными глазами. То ли правда поняла, о чем речь, то ли увидела, что я побледнел как мертвец (я уверен, что именно так и побледнел), и испугалась за меня.

Спустя целую вечность на записи послышался дрогнувший мамин голос:

– Зачем ты это сделал?

Я не хотел слушать ответ и был уверен, что там в принципе не прозвучало никакого ответа. Со всей силы ударил ладонью по кнопкам – наугад, надеясь, что от этого магнитофон выключится. Сработало.

Биби смотрела на меня почти плача и вдруг сказала:

– Мне жаль.

Почему-то я еще больше разозлился от этой жалости. Тесная однокомнатная квартира задавила на меня со всех сторон, как будто стены начали сдвигаться. Я вдруг сразу заметил счастливые фотографии ее родителей на полках, весь этот неустроенный, но при этом заботливо оберегаемый быт, эту дурацкую спящую собаку в кресле – и показался себе самым-самым-самым несчастным на свете. Самым ненормальным. И Биби, ставшая свидетельницей разрушения моей семьи, была в ту минуту отвратительна мне как никогда.

Я вскочил и дрожащим голосом закричал на нее:

– Ты… Ты… грязная… вонючая… чурка!

Я никогда не говорил этого слова вслух. Более того, я никогда его даже не думал. А тут так хорошо легло на язык, словно совсем привычное.

– Не надо меня жалеть, ясно? Это ты тупая мигрантка, это мне тебя жаль, понятно? Не надо меня жалеть.

Я уже пятился спиной в коридор, все повторяя: «Не нужна мне твоя жалость, не надо меня жалеть, это мне тебя жаль», и, обуваясь, говорил, и, уже даже выскочив в подъезд, не сразу заткнулся. А когда перестал повторять, начал плакать и плакал до самого дома.

А Биби даже не обиделась. Ни разу не упомянула эту мою истерику и на следующий день улыбалась как ни в чем не бывало. Странная она.

И сейчас, когда мы сидели и делали русский, а она предложила дослушать кассету, я вспомнил все это и понял, что не хочу еще раз услышать что-то, из-за чего опять поведу себя как псих.

Поэтому я сказал ей:

– Нет, не хочу.

А потом стошнило ее собаку.