Текст книги "Тетрадь в клеточку"

24.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня я пришел к Биби в гости, а ее мама опять позвала нас обедать. Мне даже захотелось плакать: неужели ничего не меняется?

Но когда я прошел на кухню, то увидел, как она накладывает макароны в одноразовые тарелки – для меня и для Биби.

От неожиданности я остановился на пороге. Биби, подталкивая меня в спину, говорила:

– Не бойся, заходи! Я просить маму сделать все так, чтобы ты мочь кушать!

– Да что вы, не надо было… – несколько ошалело ответил я, проходя на кухню и разглядывая макароны как какой-то деликатес.

Мы сели обедать, и впервые, находясь на этой кухне, я чувствовал себя спокойно и не строил планов по избавлению от еды. Это были самые вкусные макароны в моей жизни!

25.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня приснился странный сон про папу. Ну, про другого папу, который повесился. Сто лет уже ничего такого не снилось.

Только теперь во сне все было по-другому. Мы были на пляже, и рядом со мной был вроде бы совсем незнакомый мужчина, но внутри сна я все равно почему-то знал, что это тот самый папа. Мы как будто где-то на море отдыхали – солнце, мягкий белый песок, чайки, а мы лежим на шезлонгах и смотрим на все это, болтая обо всякой ерунде.

Сначала вокруг не было вообще никого, а потом появились Лиза Миллер и Данил. Они играли с мячом в воде и выглядели до противного счастливо вместе, я даже приревновал немного. И еще подумал: как они тоже оказались на этом курорте?

На некоторое время я о них забыл, снова отвлекся на разговоры с отцом. Он мне вдруг сказал, что рад, что я больше не фашист. Пока я пытался осознать эту фразу, Лиза с Данилом как заорали:

– Помогите! Мы тонем!

Мы повернулись, а они уже на бесконечно далеком расстоянии от берега барахтаются в воде, хотя только что были вот прям рядом с нами. Я весь оцепенел – что делать-то? А папа говорит:

– Ты чего просто так сидишь?

– А что мне делать?! – нервно выкрикнул я.

– Как – что? Спасать!

– Да я плавать не умею! Сам спасай!

– Я же призрак! Я не смогу их схватить! Смотри! – Папа коснулся моего плеча, и его рука прошла сквозь меня.

Почему-то во сне я воспринял это как что-то нормальное, и я был не так сильно впечатлен, как в случае с тонущими Лизой и Данилом.

– Что тогда делать? – совсем беспомощно спросил я.

– Если сам не можешь спасти, позови на помощь.

– Да кого?!

Я оглянулся и увидел далеко-далеко еле виднеющуюся будку спасателей. Она была настолько недосягаема, что бежать пришлось бы не меньше двадцати минут – а за это время кто угодно утонет. Но делать было нечего, и я бросился было к будке, но случилось то, что я больше всего ненавижу во снах. Всегда, когда надо бежать, когда это вопрос жизни и смерти, ноги буквально отказывают мне, и я не могу сделать ни шагу.

Так и в этом сне. Я пытался побежать, но не мог ступить и шагу, ноги налились свинцовой тяжестью, и я упал.

Надо мной навис папа и, сокрушаясь, спросил:

– Ну и что, из-за тебя они теперь просто утонут?

– Почему из-за меня? – возмутился я. – Не я же их топлю! В конце концов, спасение утопающих – дело рук самих утопающих!

– Да? – несколько грустно переспросил отец. – Значит, тонущий сам виноват, что тонет? Не знаю, не знаю…

После этих слов отец сделался прозрачным, как настоящий призрак, и начал постепенно исчезать. Пытаясь удержать его, я закричал изо всех сил:

– Ну а что я могу сделать?! – и проснулся от этого крика.

Он звоном стоял у меня в ушах, даже спустя час после пробуждения.

26.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня последний день первой четверти. У меня пятерка только по ИЗО, а тройка – по математике. Остальные – четверки. Думаю, это не так уж страшно.

На уроке географии Шпагина вызвали к психологу. Я не понял прикол – за что? Ребята мерзко захихикали:

– Это из-за СПИДа!

В моей прошлой школе к психологу вызывали только хулиганов. Тот говорил им, что нельзя хулиганить, а они плакали от стыда. То есть на самом деле, конечно, не плакали, но, по задумке, должны были. Короче, это не работало.

В любом случае, Шпагин не хулиган, и ситуация сложилась тревожная. Я весь урок просидел один.

На перемене он вернулся, и я сразу спросил, чего он такого натворил.

– Ничего, – ответил Шпагин удивленно. – Я сам написал ему письмо в тот ящик.

– Нафига?

– Хотел поговорить.

– А чего со мной не поговорил?

– Не обо всем можно поговорить с друзьями.

Меня почему-то обидело это, и я возмутился:

– А зачем тогда вообще нужны друзья, если с ними не обо всем можно говорить?

Шпагин вздохнул и снисходительно улыбнулся:

– Затем, чтобы они с пониманием относились к тебе, когда ты идешь к психологу.

Я намек понял и сразу изобразил на лице все то понимание, на которое был способен.

Но все равно мне казалось это странным – ходить к психологу. Я один раз говорил с психологом – в больнице, когда мне выписывали таблетки. Она провела какие-то тесты и отпустила меня. В школе психологи либо ругают хулиганов, либо тоже проводят тесты.

– Он проводил с тобой какие-нибудь тесты? – опять пристал я.

– Нет, он нормальный.

– В смысле «нормальный»?

– Нормально делает свою работу. Он со мной разговаривал.

– И это помогает?

– Конечно.

Я чуть снова не спросил: «Тогда почему ты не поговорил со мной?» – но почувствовал, что ничего нового он не скажет, так что просто кивнул.

А Шпагин сказал:

– Я думаю, тебе тоже нужно поговорить с психологом.

– Зачем?

– Ну, когда у тебя есть проблемы, это может помочь их решить.

– У меня нет проблем, – несколько холодно ответил я.

– У тебя один из родителей повесился.

– Ну так это его проблемы, а не мои.

Как-то нехорошо прозвучало, но меня почему-то задело, что Шпагин считает меня каким-то проблемным. Еще и к психологу отправляет, как ненормального.

Но ничего, мы не поругались. Он потом извинился, и я тоже.

Кстати, я только здесь пишу «Шпагин». Просто уже рука так привыкла – само собой получается. А вслух я вообще-то говорю «Артем».

27.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

В этом году зима наступила на месяц раньше – уже несколько дней держится минусовая температура, и наша соседка-дачница – которая уже не дачница, потому что в такую погоду не ездят на дачу, – короче, она попросила своего мужа залить во дворе каток. И вместо самодельного футбольного поля у нас появился самодельный каток, выполненный по всем правилам самодеятельности: кривой, неровный и с такими буграми, что на нем легко подстроить чье-нибудь убийство.

Но все ребята со двора вывалились кататься, и мне тоже захотелось. Все-таки хорошие катки в городе заливают не раньше настоящей зимы, а ходить на закрытые корты – не то ощущение.

Мы с папой решили, что это отличный повод купить коньки. Он дал мне денег, и я отправился в ближайший спортивный магазин.

Там купил блестящие белые коньки и, отказавшись от коробки, связал их между собой шнурками и повесил на плечи. Возвращался домой я дворами, чтобы сократить путь, и случайно встретил Лизу Миллер – она сидела на скамейке на детской площадке и рыдала. Ну, прям рыдала. Обычно люди, если плачут на улице, пытаются это скрыть, чтобы не привлекать внимания, но Лиза ничего скрыть не пыталась. Прохожие на нее оборачивались, но никто почему-то не подходил.

А я подошел.

Сел рядом и спросил:

– Ты че ревешь?

Прозвучало даже как-то с претензией. Как будто я запрещал ей реветь.

– Не твое дело, – буркнула она.

– А чье?

– Ничье.

– А если ничье, почему ты плачешь у всех на виду?

– А где мне плакать?

– Не знаю, – растерялся я. – У Данила плачь. Он же твой парень. Они для того и нужны, чтобы рядом с ними плакать.

– Он меня бросил, – проныла Лиза и заревела еще сильнее.

Я удивился, что кто-то может бросить такую девчонку, как Лиза Миллер. Тем более такой малопривлекательный полудурок, как Данил.

– Почему?

Лиза начала монотонно и гнусаво объяснять:

– Он сказал: «Пойдем в кафе», я сказала: «Не хочу», он сказал: «Ты задолбала ничего не жрать», я сказала: «Мне так хочется», он сказал: «Или ты съешь что-нибудь, или я тебя брошу», мне пришлось пойти в кафе, и там… – Она сбилась и снова разрыдалась, закрывая лицо руками.

Я не знал, что делать. Должен ли я ее успокаивать, гладить, там, по спине или волосам, как в фильмах? Все-таки нам двенадцать, это немного странно.

В итоге я просто сидел прямо и со стороны, наверное, выглядел очень безучастным. Спросил:

– И что там случилось?

Не убирая ладоней от лица, Лиза глухо сказала:

– Я поела…

– Так это же хорошо! – обрадовался я.

– А потом вы-ы-ы-ырвала… – И снова то ли вой, то ли плач. – Потому что я не могу та-а-а-ак…

Я тяжко вздохнул. Все-таки положил руку ей на плечо, стараясь выразить хоть какую-то поддержку.

– И что, из-за этого он тебя бросил?

– Да-а-а, – хныкала Лиза. – Сказал, что я ду-у-ура поехавшая!

– Да ладно, с кем не бывает!

– Ни с ке-е-ем не быва-а-а-ает!

Я так хотел сказать ей что-нибудь нужное, что запутался в собственных словах:

– Ну, мало с кем бывает, но бывает, что все-таки с кем-то и бывает!

Она едва не засмеялась, но тут же попыталась это скрыть.

Мне понравилось, что я развеселил ее. Стало полегче. Интересно, что я совсем недавно был влюблен в нее и ненавидел этот их союз с Данилом. Но теперь никакого злорадства от их ссоры не ощутил. Наоборот: мне очень было жаль Лизу и хотелось ее как-то утешить.

Я сказал:

– Я как раз шел на каток. И коньки купил.

Лиза всхлипнула.

– Вижу.

– Хочешь, вместе пойдем?

– У меня нет коньков. И кататься я не умею.

– Я тебе свои дам. У тебя какой размер ноги?

– Тридцать восьмой.

– О, у меня тоже. А я думал, что раз ты такая высокая, то у тебя и нога огромная!

Она посмотрела на меня так, как будто я сказал что-то не то. Наверное, правда не то. Может, для девчонок это не комплимент?

А что было на катке – капец! Лиза чуть не убилась, конечно, но это ерунда. Она все время хваталась за меня и просила держать ее за руку, чтобы она не упала, а я раньше и мечтать не мог, что смогу быть так близко к Лизе Миллер. Еще она перестала плакать и все время смеялась над собственной неуклюжестью на льду, и, мне кажется, нам вместе было хорошо. Я даже подумал, что мне стоит влюбиться в нее обратно. У меня появился реальный шанс быть с ней!

К тому же, когда мы сели на скамейку, чтобы отдохнуть, она сказала то, что я хотел услышать с самого начала учебного года:

– А ты классный…

Я замер, не зная, как реагировать. Она меня добила:

– Давай вместе сидеть за одной партой?

В шестом классе это все равно что предложить встречаться! У меня сердце забилось быстрее. Я ведь так долго этого хотел…

– Не могу, – ответил я, собравшись с духом.

– Почему? – удивилась Лиза.

Кажется, еще никогда никто ей в таком не отказывал.

– Я с Артемом сижу.

– С каким Артемом?

– Со Шпагиным.

– А, с педиком! – вспомнила Лиза. И тут же скривилась: – Ты что, тоже?..

– Нет, – ответил я.

– А зачем тогда ты с ним сидишь?

– Он мой друг.

– Ты странный.

– Ничего странного.

– И я тебе ни капли не нравлюсь? – совсем жалко спросила Лиза.

Я честно подумал над этим вопросом. Послушал свое бешено бьющееся сердце. Подумал: почему так бьется? Может, все-таки от любви? Или скорее злится, что все так не вовремя?..

– Ты мне очень нравилась раньше, – честно признался я. – Но сейчас мне больше нравится Биби.

– Биби?! – почти выкрикнула от удивления Лиза.

– Да, – спокойно сказал я.

– Она же страшная!

– Она похожа на египетскую принцессу.

– Но она же таджичка!

– А ты немка. Какая разница?

– Огромная! – возмутилась Лиза. – Это другое!

– Почему?

– Это другая национальность, мы лучше…

Я перебил ее:

– Только не цитируй Гитлера.

Она вдруг отвесила мне такую звонкую оплеуху, что щека загорелась. Я схватился за лицо и ошарашенно посмотрел на нее:

– Ты чего?!

– Еще раз так скажешь – сильнее получишь! – пообещала она.

– Что я такого сказал?!

Лиза, недолго помолчав, ответила:

– Когда я в этот класс пришла, все начали обзывать меня фашисткой из-за фамилии, потому что наша классная сказала, что такая же была у начальника гестапо. Хотя она перепутала, у него была Мюллер! В общем, мне пришлось всех начать бить, чтобы перестали обзываться. Как видишь, перестали.

У меня перед глазами всплыли кадры из снов, где я был в нацистской форме и расхаживал с ружьем. Я вздохнул:

– Лиза, я бы никогда не стал дразнить тебя фашисткой из-за фамилии.

– Ага, конечно…

– Серьезно. Любой из нас может стать фашистом.

Она непонимающе на меня посмотрела. Снова сказала:

– Странный ты.

Я говорю:

– Ну да, наверное.

Потом она сняла мои коньки, переобулась и, уходя, сказала:

– Никому в классе не рассказывай, что я предлагала тебе сидеть вместе. А то я тебя побью.

Звучало, короче, весомо.

28.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

На каникулах мы с папой решили съездить в Город S и навестить бабушку и Варю. Честно говоря, никому из нас бабушку навещать не хотелось, но мы в этом не признавались даже друг другу. Все-таки было бы невежливо, потому что бабушка сама попросила нас приехать.

Кстати, ехали мы на поезде – это лучше, чем на автобусе, но тоже есть нюансы. Например, надо соседствовать в одном купе с двумя незнакомыми людьми и есть с ними за одним столом. Хотя ели мы по очереди, и после каждой трапезы соседей я начинал протирать столик спиртовой салфеткой (они смотрели на меня как на придурка). Знаю, как это выглядело, но что мне оставалось в таких негигиеничных условиях?

В Городе S все еще есть наша квартира. От мысли, что придется вернуться туда на неделю, было неуютно, но я старался прогнать это ощущение, внушал себе, что это всего лишь наше временное жилище, в котором нет ничего страшного. Ведь призраков не существует. Ничего страшного не существует. Кроме воспоминаний.

Но перед дверью мы оба – и я, и папа – растерялись. Никто не спешил ее открывать. Я не спешил, потому что ключи были у папы, а папа… просто стоял и смотрел.

Потом он передал ключи мне и спросил:

– Можешь открыть?

Я пожал плечами и открыл. Мы вошли в квартиру. Ничего там жуткого не было, все как раньше, только вещей меньше, потому что мы уехали.

Папа сказал:

– Кажется, я тоже невротик.

– Почему?

– Боюсь дверей.

– Это как?

– Боюсь их открывать. Каждый раз думаю, что открою и увижу… Что-то ужасное, понимаешь?

– Понимаю.

Для меня было важно, что папа об этом сказал. Во-первых, потому что это правда делает его странноватым, и если существуют весы, которые измеряют странность, то мы немного в ней уравнялись. Во-вторых, я просто ощутил благодарность за откровенность, и мне захотелось отплатить ему тем же. Поэтому я рассказал, что заболел обсессивно-компульсивным расстройством из-за ощущения смерти в квартире.

И папа тоже сказал:

– Понимаю.

Он правда понял.

Мы немного походили по нашему прошлому жилищу, чувствуя себя в нем абсолютно чужими. Даже ни к чему не притрагивались, как в музее.

Тогда папа предложил:

– Может, попросимся пожить у Вари?

Я радостно закивал. Честное слово, я бы лучше переночевал на улице, чем там.

29.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Варя живет в двухкомнатной квартире, поэтому мы с папой разместились в зале. Папа сказал, что он будет спать на диване, а я на полу, потому что я молодой и мне пока не надо беречь свой старческий радикулит. Иногда фигово быть молодым, хотя свой радикулит папа выдумал.

Варя у меня все спрашивала, как я там «без мамы» и не скучаю ли я «по ней». Для лучшей подруги она говорила о нем странновато, поэтому я спросил:

– Ты знаешь, что он не «она»?

– Кто он? Кто не «она»? – нахмурилась Варя.

В этот момент она переставляла книги с места на место, протирая с них пыль, и после моего вопроса замерла с книгой в руках.

– Ты знаешь, что моя типа мама – не мама? Что он чувствовал себя мужчиной?

Она как-то разочарованно протянула:

– А-а-а, это… Кто тебе рассказал?

– Сам узнал.

Варя пожала плечами:

– Не бери в голову. Мало ли какие глупости могут прийти на ум человеку.

– Почему глупости?

– А как это еще назвать? Разве природа может ошибаться?

Я вспомнил документальные фильмы про сросшихся сиамских близнецов и людей, которые родились без конечностей, а потом мне на ум пришло еще с десяток подобных выходок со стороны природы. Поэтому я сказал:

– Да.

– Например?

Мне пришлось повторить все, о чем я подумал.

– Это физические дефекты, – возразила Варя. – А у твоей матери было здоровое тело. У нее была нездоровая голова, ясно? Отсюда и суицид… Грустно, конечно, но это просто психическое расстройство.

– Почему сразу расстройство?

– А что еще?

Я пожал плечами.

– Просто такое ощущение себя.

Варя вздохнула так, как будто я каждый день подхожу к ней с этим разговором и уже достал ее. Стараясь быть терпеливой, она сказала:

– Илья, ну это просто невозможно. Нет в человеческом мозге ничего, что отвечает за «чувствование себя мужчиной». Ну, или женщиной.

– А ты что, все знаешь о человеческом мозге? – язвительно заметил я.

– Можно подумать, ты все знаешь?

– Нет. Никто не знает. У человечества почти нет знаний о нем и его возможностях.

– И что ты хочешь сказать?

– Смотрела фильм «Человек дождя»?

– При чем тут он?

– Когда официантка уронила зубочистки, Рэймонд просто посмотрел на них и сказал, что их двести сорок шесть. Ты бы смогла так быстро посчитать кучу зубочисток на полу?

– Нет. Но при чем тут это?

– Я бы тоже не смог. Мне кажется, это невозможно.

– И что?

– То, что существуют люди с аутизмом и им плевать, что я считаю это невозможным. Они просто могут посчитать кучу зубочисток на полу, и все. Это факт. Даже ученые не понимают, как это работает, но это неважно.

Варя снисходительно усмехнулась:

– У них хотя бы есть доказательство своих способностей.

Меня поразил ее ответ.

– Тебе нужно доказательство? – изумился я. – То есть, если твой друг говорит, что он чувствует себя мужчиной, и просит обращаться к нему в мужском роде, ты говоришь: «Хорошо, только сначала предъяви доказательства»?

– Нет, я так не говорю.

– Ага, ты говоришь по-другому. Наверное, ты сказала: «Что за бред». Или: «Для меня ты всегда будешь девушкой». Или еще какую-нибудь такую чушь, да? Это даже хуже, чем просить доказательств.

– Слушай, вам на каникулы не задают уроки? – Она попыталась от меня избавиться.

– Ему было плохо в те дни.

– В какие?

– Не с кем поговорить.

– Илья.

– Если бы ему было к кому пойти, он бы пошел к друзьям, а не вешаться.

– Что ты такое говоришь?

– То, что ты заслуживаешь.

Она замолчала. И я замолчал. Мне вдруг стало рядом с ней так противно, даже ее книжки показались дурацкими.

Надеюсь, с моим вторым папой ничего не случится, а то не хотел бы я до своего совершеннолетия жить с Варей.

30.10.2019

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня ходил в гости к бабушке. Вообще-то она живет вместе с дедушкой, но дед так малозаметен на ее фоне, что это забывается. Обычно он не выходит из кухни – сидит там в кресле, смотрит маленький телевизор на столе и курит.

Я с ним редко разговариваю. Пару раз заходил, и он каждый раз спрашивал:

– Хочешь научу тебя рисовать утку, не отрывая руки от листа?

А я каждый раз говорил:

– Хочу.

И он каждый раз показывал мне, как это делать. Я так и не запомнил, потому что мне вообще-то все равно. Просто иногда хотелось с ним о чем-нибудь поговорить.

С бабушкой они, кажется, тоже не общаются, хотя целые дни проводят в одной квартире. Я практически не слышал, чтобы они разговаривали. Представляю, как у них должно быть неуютно в квартире, когда они только вдвоем. Дед всегда на кухне, бабушка – в зале. Каждый смотрит свой телевизор. Они даже едят разное – готовят себе отдельно друг от друга. Ужасный брак. Счастливые семьи вообще существуют? Никогда таких не видел.

Сегодня зашел к бабушке в зал, а она смотрит какой-то церковный канал. Она верующая. Я – нет. Раньше я думал, что Бог есть, но теперь не уверен. Я знаю, что мой умерший папа смотрит на меня с небес, поэтому иногда приходит во снах. Но вряд ли за этим стоит какой-то Бог – на небе просто тусуются мертвые люди, и все. Где им еще тусоваться-то? В общем, все, что я знаю о верующих, я знаю от бабушки – они любят говорить про ад и про извращенцев.

Вот и по телевизору шла какая-то передача про американских детей, которых принуждают менять пол.

– Зачем ты это смотришь? – спросил я. – Это же бред.

– Почему бред? – возмутилась бабушка с такой внутренней обидой, как будто она сама придумала эту передачу. Как будто она ее режиссер.

– Зачем принуждать людей менять пол? В чем смысл? Это же тупо.

– Чтобы человечество вымерло. Они всё для этого делают: эти гомосексуалисты, однополые браки, теперь это…

– А зачем им, чтобы человечество вымерло?

Бабушка растерялась, хотя вопрос логичный – первый, который приходит в голову, когда слышишь эту теорию. Неужели где-то во главе Америки сидит злобная кучка людей, которая просто хочет, чтобы все вокруг вымерли – желательно по всей планете одновременно?

Наконец бабушка сказала:

– Ими руководит дьявол. Это нужно дьяволу.

Вот так вот. Если бы она сказала, что это нужно Гарри Поттеру или Гэндальфу, то смысл бы не поменялся. Сложно что-то возразить, когда доказательным аргументом является фантастический персонаж.

Так что я решил ей подыграть, раз уж ей нравится говорить про сказки:

– А твоим ребенком тоже руководил дьявол?

– Что? – переспросила бабушка таким тоном, что я сразу понял: она знает что.

– Я знаю, что мама на самом деле не мама. Точнее, что ему не нравилось ею быть, что он чувствовал себя не так.

– Это чушь, Илья, – неестественным тоном отвечала бабушка.

– Почему?

– Ее просто довел твой отец.

– Довел до трансгендерности?

– Транс-чего?

– Ты даже не знаешь, что это, но уже решила, что чушь?

– Я знаю, что это извращение и против Бога, мне этого достаточно.

Понятно, что бесполезно о таком спорить, и надо было закончить этот разговор. Но меня уже понесло, и я вспомнил Шпагина.

– А мой лучший друг – гей.

Бабушка удивленно подняла брови:

– Это он тебе сказал?

– Какая разница?

– Если он сам так сказал, то не общайся с ним. До добра точно не доведет.

– Да он лучше вас всех, – отвечал я. – Он, по крайней мере, разговаривает со мной о трансгендерности, а не отвечает, что все это чушь. Он не боится говорить о Дне S. И не называет мое обсессивно-компульсивное расстройство капризностью, брезгливостью и дурью.

Я вспомнил наш разговор с бабушкой в кафе – о микробах и вероятности заражения.

– И знаешь что? – добавил я. – Ты была права, когда говорила, что может случиться все что угодно, кроме невозможного в природе. Но про мужчину, который родит ребенка, ты была не права. С определенной долей вероятности это тоже возможное событие.

Бабушка смотрела на меня таким взглядом, как будто все поняла. А потом вдруг сказала:

– Поверить не могу, что он и тебе внушил всю эту чушь… Это же кошмар, Илья… У тебя промыты мозги.

Я растерялся.

Я сказал ей, что мне нужно срочно пойти домой и покормить хомяка. Быстро обулся и ушел. Плевать, что у меня нет хомяка, и плевать, что она об этом знает.