Текст книги "Пообещай мне счастье"

Глава 6

Вопль ярости, который издала Олив, позабавил бы Гуннара, если бы он сам не был так зол. Эта женщина, которая годами связывала его странными чувственными узами, теперь носит его ребенка.

Хотя, может, малыш вовсе не от него. Его охватили сомнения. Похоже, что он совсем ее не знал и не мог доверять интуиции в том, что касалось Олив. Мало что могло бы возмутить его так сильно, как сам факт ее возможной лжи. Его ярость напоминала извержение вулкана.

– Мой наследник. Я владею одной из крупнейших технологических компаний во всем мире.

– Скоро станешь бывшей владелицей, однако я сохраню тебя в качестве генерального директора. Имидж фирмы очень важен. Это часть бренда.

Она выбралась из-под одеяла, не обращая внимания на капельницу.

– Я не потеряю из-за тебя свою компанию.

– Ты только сейчас начала воспринимать меня всерьез? – Гуннар понял по выражению ее глаз, что раньше она по-настоящему не верила, как он серьезен. – Если ты в большом бизнесе, ты должна быть готова обжечься, Олив. Тебе следовало подумать об этом до того, как ты посмела перечить мне. Это не игра, несмотря на наши шоколадные кексы. Людям нравилось наше с тобой шоу, и ты забавная. Но похоже, ты не понимала последствий. Я зол.

– Я тоже, – сказала она сердито.

Олив выглядела жалко, одетая в эту черную водолазку и черные брюки, единственное, что она носила, и он бы постарался изменить ее стиль, если бы мог. Волосы Олив собрала в пучок, и на лице не было косметики, но она выглядела восхитительно.

Гуннар хорошо помнил, какой она была на вкус. Помнил, как это было – скользнуть в тугое влажное лоно. И тот факт, что с тех пор у нее были другие любовники, должен был бы привести его в ярость, потому что для него не существовали другие женщины после нее, но вместо этого он обнаружил, что его член тверд и пульсирует. То, что она сделала с ним, было непростительно. Гуннар хотел защитить Олив от самого себя и от всего мира. Он трепетал перед ней и гордился ею. Теперь ему пришлось признать тот факт, что он был всего лишь мужчиной, ослепленным сумасшедшим желанием.

Олив вовсе не особенная женщина в его жизни. Она просто обманщица. Он не забудет ее предательства. И он сидел там, наблюдая, как из капельницы капля за каплей течет лекарство. Наблюдая, как краска возвращается к ее лицу. Они не разговаривали.

Вошла медсестра и вынула иглу из руки Олив.

– Вам нужна помощь, чтобы донести мисс Монро до машины? – спросила медсестра Гуннара.

– Нет.

Гуннар поднял Олив с кровати, прихватив с собой одеяло. Он ожидал, что эта волевая женщина будет драться, но вместо этого она была подозрительно вялой, и он обнаружил, что ему не нравится ее безынициативность. Гуннар предпочитал, чтобы она выражала недовольство. Он хотел, чтобы она дралась. Но Олив вдруг показалась ему такой измученной. Он понес ее обратно на улицу, к своей машине.

– Мы едем в аэропорт, – сказал Гуннар.

– У меня нет с собой никаких вещей, – ответила Олив. – И кто-то должен покормить мою золотую рыбку.

– У тебя есть золотая рыбка? – Казалось, Олив внезапно воспрянула духом, и Гуннар был рад этому.

– Нет, – сказала она. – Но могла быть.

– Тогда был бы какой-то способ покормить ее через телефонное приложение.

– Телефонное приложение? Иногда ты кажешься столетним стариком.

– Возможно, у меня просто какие-то проблемы с пониманием языка.

Это было не так. Гуннар говорил по-английски с детства. На самом деле он сохранил свой акцент лишь потому, что время от времени это приносило ему пользу. Он говорил на шести языках. Хотя знал, что Олив не отставала от него.

– Ты часто путешествуешь, – заметил Гуннар, – и я полагаю, у тебя все схвачено. Ты явно можешь сорваться в путешествие в любой момент.

Щеки Оливии покраснели, и он увидел, что был прав. Она явно почувствовала раздражение.

– У меня нет времени никуда с тобой ходить. Мне нужно поработать над проектом.

– Но ты же нашла время предать меня.

Гуннар выбрал странное слово – «предать». Они были врагами или скорее соперниками, так что, возможно, Олив вела себя абсолютно предсказуемо. Это было предательством лишь по отношению к тому ее образу, который он для себя придумал. И ему не нравилось ошибаться.

– Я действовала в соответствии со своими деловыми принципами, – сказала Олив, – разве ты не поступил бы так же?

– Я бы не стал. Если бы у меня была склонность к нечестному ведению дел, ты бы уже знала об этом, Олив. Я бы уничтожил тебя таким образом. Но я так не поступил. Потому что я не занимаюсь подобными вещами.

Они молчали всю оставшуюся дорогу до самолета, который ждал их в аэропорту. Гуннар вел все свои дела в крупных городах, но Исландия всегда оставалась его домом. Даже если иногда, когда он дышал слишком глубоко, ему казалось, что в его груди застрял осколок вулканической породы.

Дом, в который он держал путь сейчас, спрятанный в Скалистых горах, прямо над природными горячими источниками, был его единственным убежищем. Он не приводил туда людей. Ни женщины, ни деловые партнеры не бывали в этом уединенном месте. О нем ничего не знали СМИ. И именно это ощущение спокойствия ему нравилось. Идеальное место, где можно спрятать Олив.

Сейчас она сидела в углу лимузина, завернутая в одеяло.

– Тебя вытащить из машины?

– Нет, – сказала она уверенно.

Олив вышла, все еще завернутая в пурпурное одеяло, и, задрав нос, поднялась по ступенькам в самолет, выглядя возмущенной королевой. Гуннар мог бы сказать об Олив только одно: у нее были крепкие нервы. Она устроилась в дальнем углу самолета, на диване в противоположном конце салона от него.

– Перелет не займет много времени, – сказал Гуннар. Взлет был мгновенным, и, как только самолет набрал высоту, Гуннар встал и открыл шкафчик с напитками.

– Хочешь чего-нибудь?

– Очевидно, алкоголь исключен, – сказала она. – Я не понимаю, что ты делаешь.

– Во-первых, независимо от того, кто будущий отец малыша, скажи мне, ребенок тебе нужен? – Гуннар пристально посмотрел на Олив своими пронзительными голубыми глазами.

– Странный вопрос. Любому нормальному человеку хочется детей.

Гуннар не считал образцом своего отца. Сам он не знал, каково это – быть папой. Но он полагал, что дети не должны чувствовать одиночество. Возможно, он не знал, как проявлять любовь или привязанность, но у него были средства заботиться о ребенке.

– Чтобы передать компании. Вот почему у наших отцов были мы, – сказал он, – или, по крайней мере, почему мой отец решил принять участие в моем воспитании.

Казалось, эти слова ранили Олив. Она вздрогнула.

– Я полагаю, что да.

– В любом случае я не позволю моему ребенку остаться без отца. Это не мой путь.

– О, правда? Кто-то раньше уже осчастливил тебя новостью о беременности?

Гуннар проигнорировал это язвительное замечание. Он внимательно посмотрел на Олив. Эта женщина, всегда сильная и властная, сумевшая вставлять палки ему в колеса, сейчас казалась разбитой и беззащитной, хотя и пыталась выглядеть надменной и высокомерной. Что же на самом деле происходило с ней? Гуннару было необходимо понять, что же думает Олив по этому поводу. Все же велика вероятность, что отец все-таки он.

– А как насчет тебя? Ты хочешь ребенка?

Оливия покачала головой. Она еще не успела обдумать этот вопрос. Новость свалилась на нее слишком неожиданно… Но Гуннар прав, времени на то, чтобы определиться, у нее было не так много.

– Я занята. Но у меня много денег, я смогу нанять няню. В остальном я на своем опыте знаю, что обычно детям есть где проводить время за пределами конференц-залов.

В конце ее голос дрогнул, как будто она услышала произнесенные слова и поняла, на что обрекает ребенка: на повторение их собственного детства. Долгое время никто из них не произносил ни слова, но они смотрели друг на друга, и Гуннар чувствовал нечто общее между ними.

По большей части Гуннар не чувствовал себя связанным ни с кем и ни с чем. Он разрушил счастливый дом, который у него когда-то был, своими неразумными детскими требованиями воссоединиться с отцом, который совсем его не любил. Он прервал эту связь.

Они долго не разговаривали. И Гуннара молчание совершенно устраивало. Он все еще кипел гневом и не мог понять, что же чувствует по отношению к Олив. Он решил погубить ее, но теперь все усложнилось. Его возмущал этот барьер на пути к ее гибели. Безжалостно? Возможно. Но Гуннара учили только одному способу жить. Его отец взял счастливого двенадцатилетнего мальчика и сломал его, переделал. Выковал его в огне бескомпромиссной ярости, поставив перед собой лишь одну цель – выигрыш.

Гуннар собрал весь этот огонь и ярость и использовал их, чтобы проложить свой собственный путь. Сделать себя самостоятельным человеком, не зависящим от своего отца. Он мог быть принципиальным, каким никогда не был его отец, но это не делало его человеком, который мог прогнуться. И все же он стал слишком снисходителен к Олив. Теперь Гуннар пожинал плоды этого решения. Он считал ее мягкой, относительно безобидной. Ему хотелось уберечь ее от внешнего мира.

На самом деле Гуннару совсем не нужен был каждый контракт на рынке технологий. Наоборот, некоторые сделки больше подошли бы для фирмы «Эмбиент», чем «Магнум». Гуннар был честным человеком до глубины души. И возможно, именно ложь Олив его так разочаровала. Гуннар думал, что она лучше своего отца и лучше его отца. Он уважал ее. Он, насколько получалось, заботился о ней. Но теперь его отношение к Олив изменилось, а она беременна. Гуннар думал, что ребенок его, но Олив упомянула другого мужчину, и это тоже заставляло кипеть от ярости… Неужели он настолько ошибался в Олив, и она действительно могла после того, что у них было, найти другого…

Теперь Гуннар. Что именно разрушало его? Нечестность Олив в бизнесе или ее неразборчивость в связях? Олив была сильной женщиной. Она никогда не пыталась флиртовать на работе в каких-то корыстных целях. Было странно думать о том, что другие мужчины видят ее такой же, какой ее видит он. Гуннар рассчитывал, что только с ним она проявляет свою женственность и чувственность.

Олив казалась ему восхитительной. Ее сексуальность была милой тайной, скрывающейся за сдержанным образом. Ее нужно было заметить и оценить. Но она произнесла слова о другом мужчине так, как будто действительно пустилась во все тяжкие. Гуннар был удивлен, что до него не доходили слухи на этот счет, но Олив могла приложить усилия, чтобы никто не узнал о ее связях.

Олив давно вращалась в мужском мире. Все остальные руководители крупных технологических компаний были представителями сильного пола. Да, Олив – бизнес-леди, но все равно женщина. И Гуннар восхищался тем, какую она создала для себя нишу. Она не пыталась подражать окружавшим ее мужчинам, не носила костюмов, не пыталась выглядеть жесткой и бескомпромиссной.

Но она оказалась воровкой, укравшей информацию о его проекте. Предательницей. Выяснилось, что Олив была вовсе не такой, какой Гуннар представлял. И похоже, ее сексуальные связи на одну ночь тоже были для нее не редкостью.

– Твоих любовников я в свою резиденцию не приглашу, – нарушив молчание, заявил Гуннар.

Олив посмотрела на него, искры гнева мелькнули в ее глазах.

– Ты предложишь себя, Гуннар?

В словах прозвучала резкость, она пыталась насмехаться над ним, но, как только их взгляды встретились, в глубине ее глаз вспыхнул жар, а щеки порозовели. Олив не так хорошо контролировала себя, как ей хотелось. И когда Гуннар вспомнил весь день, начиная с того, как Олив сжимала пачку крекеров, он понял, что все это было неловкой попыткой держать его на расстоянии вытянутой руки. Потому что совершенно точно понимала, что беременна, независимо от того, сдавала она тест или нет. И она не хотела, чтобы он знал.

Что бы Олив ни говорила, у Гуннара было ощущение, что она достаточно уверена в том, чьего ребенка носит. Ему казалось, женщины обычно знают такие вещи. Ее отчаянное желание скрыть это от него дало ему четкое представление о реальности.

После этого обмена репликами Олив притворилась, что задремала. Она не спала, Гуннар был уверен в этом. Она была похожа на маленького ребенка, притворяющегося спящим, крепко зажмурившего глаза. Гуннар нашел бы это поведение очаровательным, если бы разочарование настолько сильно не завладело им. Притворство Олив продолжалось до конца полета.

Самолет приземлился на частном аэродроме Гуннара, у подножия горы. Снег начал падать крупными хлопьями, покрывая скалистые черные склоны. Дом из бетона и толстого стекла был пристроен на склоне горы, чтобы лучше защитить его от суровой погоды. Море находилось с одной стороны, горячие источники – на полпути к вершине, где стоял дом. На вершину Гуннар обычно добирался с помощью канатной дороги.

Они вышли из самолета, и Олив огляделась, широко раскрыв глаза.

– Мы должны… идти пешком? И ты прекрасно знаешь, что у меня нет палки, – сказала она, все еще завернутая в одеяло, стоя там, где за ее спиной простиралось бескрайнее снежное пространство. Она выглядела как маленькая капелька крови там, в девственной пустыне, и Гуннар задался вопросом, не было ли это какой-то метафорой, которую он не хотел пристально рассматривать.

– Мы поедем на вершину в подъемнике. Это довольно приятно. Обещаю прекрасный вид. – Гуннар подвел их к краю платформы, где стояла кабина. – Там, наверное, холодно, – сказал он, совсем не утруждая себя извиняющимся тоном.

– О, черт возьми, – простонала Олив, забираясь внутрь и вжимаясь в угол. Она посмотрела вперед, ее глаза расширились от беспокойства.

– Ты боишься высоты?

– Нет, обожаю. Падать с высоты так интересно.

Кабина дернулась, и трос понес их вверх по склону к горному дому. Олив становилась все более и более взволнованной. Неужели ее так пугает высота? Не навредят ли лишние переживания ребенку?

Подъемник летел над верхушками заснеженных деревьев, мимо скалистых утесов и водопадов. Вид был сказочный, и в какой-то момент Олив слишком прониклась пейзажами и забыла про свой страх.

– Как прекрасно, – сказала она, – я никогда не была здесь. Такие невероятные ощущения!

– Здесь нет места работе и делам. Вот почему это мое убежище.

– А у меня нет убежища, – призналась Олив, – я родилась и выросла в Нью-Йорке. Хотя… Я не уверена, где именно я родилась. Возможно, во время родов мама находилась в Лондоне. Или Токио. Или Берлине.

– Я думаю, детство было коротким для нас обоих.

– Я считаю, что мне повезло, – сказала Олив, – немногие прошли такое обучение без отрыва от производства, которое мне довелось пройти. Вкупе с моим опытом путешествий…

Гуннар мог вспомнить время, проведенное в маленьком доме. С женщиной, которая заботилась о нем, научила его жизни, а не только деловым встречам. Он мог вспомнить настоящие вечеринки по случаю дня рождения. Вечера, проведенные за чтением у камина. У Олив такого никогда не было. Этот факт заставил его снова почти почувствовать к ней жалость. Одно он знал точно: у их ребенка будет все, что нужно. Он женится на Олив и позаботится о том, чтобы у них все было хорошо… у него имелись опасения по поводу Олив и того, чему она научит ребенка. Но пока она связана с ним, он мог гарантировать, что все будет в порядке.

– Я точно не ожидала, что увижу Исландию во время отпуска без согласия.

Потребовалось десять минут, чтобы Гуннар и Олив добрались до вершины, и кабина мягко остановилась, выпуская их у автоматической двери в длинный отапливаемый стеклянный коридор.

– Это немного пугает, – сказала Олив. – Так какой твой дальнейший план?

– Я узнаю у врача, как быстро мы сможем пройти тест на отцовство. После того как мы узнаем, что ребенок мой, ты выйдешь за меня замуж.

Глава 7

Коттедж идеально вписывался в пейзаж. Из окон открывался вид на море и широкие просторы заснеженной пустоши на другой стороне. И все же Олив было трудно сосредоточиться на красоте дома, после того как ей фактически сделали предложение.

– Ты не можешь вот так вот запросто позвать меня замуж.

– Олив, тебе лучше надеяться, что ребенок мой. Тогда, можешь мне поверить, я позабочусь о вас обоих.

– А если ребенок от другого мужчины, ты сбросишь меня с горы?

– Запросто.

Олив посмотрела на Гуннара, в его глаза, которые были похожи на кусочки льда. Она не знала, что его глаза могут быть настолько холодными. Она фантазировала о нем, не очень хорошо зная его истинного, жесткого и непримиримого.

Он был настоящим викингом. И Олив предала его. Даже если бы она не притворялась, что не знает, кто отец ребенка, она шпионила за ним, выуживала секреты из его компании… Конечно, понятно, почему он так плохо о ней думает.

Ей следовало прислушаться к тому, чему он научил ее в ночь любви. Олив пыталась контролировать их отношения, но Гуннар проник в ее душу, распознал тайные фантазии, истинное «я». И все же каким-то образом она позволила самой себе пойти на предательство.

Олив не продумала, как он поведет себя, если про все узнает. Она была так увлечена своей победой, что забыла о том, как Гуннар привык вести дела – быстро, хищнически, непримиримо. Он просто в очередной раз поймал ее в ловушку, как делал абсолютно со всеми своими жертвами. Не на что было обижаться.

– Я устала, – сказала Олив.

– Выбирай любую спальню и отдохни. Я заметил, что в самолете ты лишь притворялась спящей.

– Трудно отдыхать, пока ты маячишь поблизости.

– Я тебе не угрожал. Иди спать, Олив.

И тогда Олив поняла, что ее бросили на произвол судьбы. Она прошла по коридору, открывая двери. Все комнаты были очень похожи. Скандинавская обстановка, с кроватями, каминами и коврами из овчины. Она выбрала ту, в которой было фиолетовое покрывало на кровати. И как только она закрыла дверь, с ее тела словно слетела броня.

Олив плакала в клинике, узнав результаты теста. Но тогда все было по-другому, все еще находилось под контролем, она все еще была защищена. Но сейчас ее словно опустошили. Как будто внутри ее не осталось ничего, кроме страдания и слабости, которую она всегда старалась скрыть. Слабость, которую она пыталась игнорировать, но Гуннар начал разрушать ее защиту. Олив хотелось завыть, но она этого не сделала. Вместо этого согнулась пополам, тихий вопль заставил ее губы раскрыться, но с них не сорвалось ни звука. Что она натворила? Ребенок? Она прокрутила в голове все, что сказала Гуннару за эти последние часы. Ребенок мог сидеть за пределами конференц-залов. Ее детство было чудесным. Образование, путешествия по миру, абсолютное одиночество. Честность, которая скрывалась за всеми этими словами, атаковала ее сейчас. Ей хотелось что-нибудь пнуть. Хотелось бушевать. Детство Олив не было чудесным.

Эта мысль заставила ее почувствовать себя так, как будто она предавала отца, который воспитывал ее в одиночку, отца, которого так сильно любила.

Причина, по которой она испытывала все эти сложные чувства к Гуннару, заключалась в том, что Олив вообще по жизни мало кого подпускала близко. У нее были странные отношения с мужчиной – соперником в делах и бизнесе. Она чувствовала себя буквально одержимой этим человеком, потому что больше ничего и никого не знала. Гуннар теперь утверждал, что собирается забрать у нее «Эмбиент». И что ей делать, если потеряет компанию? Тогда вся ее жизнь, все ее детство, все, ради чего она когда-либо работала, разом потеряет значение.

Олив чувствовала себя измученной собственными бесконечными сомнениями. И она еще даже не полностью вовлеклась в отношения с этим мужчиной!

Она не знала, кто она без своего дела, без своего бизнеса. Она не знала, кем была прямо сейчас. И понятия не имела, как исправить ту неразбериху, в которую сама себя втянула.

Она никогда не делала ничего сверх того, чего от нее ожидали. Казалось, собственные желания она всегда попросту игнорировала.

Олив поддалась чувствам, которые испытывала к Гуннару, и вот к чему все привело ее. Она приняла неправильные решения и понятия не имела, как собирается выпутываться из этой сложнейшей ситуации. В голове не было ни одной полезной идеи.

Наконец она полностью отдалась своему страданию и заплакала. Слезы лились по ее щекам, безуспешно пытаясь смыть всю боль и унижение сегодняшнего дня, всю грязь, которой, как Олив казалось, она была покрыта. Грязь от предательства и нечестной игры, ото лжи. Грязь, которую она сама на себя вылила в глазах Гуннара, сказав, что после него у нее были другие мужчины. Кем он теперь ее считает? Слезы текли, но Олив не становилось легче. Проблемы от ее истерики никуда не ушли. Их надо было решать.

Пока Олив спала, Гуннар был занят тем, что заказывал для нее доставку вещей. Он также проконсультировался с врачом, который сказал, что анализ крови может установить отцовство ребенка. Гуннар попросил местного врача, чтобы тот приехал на вершину горы, как только сможет. Слишком многое в его жизни зависело от результатов этого теста…

Его ли это ребенок? Если да, это все усложнит. Олив перестанет быть конкуренткой, которую он хочет уничтожить. Ему придется считаться с ее новой ролью – матерью его ребенка. Простит ли он Олив? Гуннар не знал. Но он точно понимал, что вреда ей причинить в этом случае не сможет.

А что дальше? Свадьба и отцовство поменяют его жизнь. Его ребенок будет жить в довольстве и в будущем станет сказочно богат, унаследовав обе компании родителей. А сам Гуннар примет роль мужа и отца. Хочет ли он этого? Гуннар сам не понимал.

Однако, если ребенок не от него, все будет проще. У него уже все карты на руках, он победит Олив и станет владельцем ее компании… Именно это он планировал совсем недавно, но теперь Гуннару казалось, что план провальный. Сможет ли он так поступить?

Гуннар распорядился, чтобы для них двоих принесли разнообразный обильный завтрак, а потом проспал два часа. Он проснулся раньше Олив, и как раз перед тем, как доставили блюда. Корзинки с хлебом, медом, финиками и инжиром, а также твердыми сырами. Именно такой завтрак нужен после путешествия, когда организм в стрессе от перелета и вообще сложно сориентироваться, какое сейчас время суток. Тогда же прибыл и весь гардероб Олив. Гуннар начал варить крепкий кофе, когда на кухню тихо зашла она. Конечно, в том же наряде, что и вчера, ее каштановые волосы наполовину выбились из пучка. Глаза были опухшими, выражение лица мрачным.

– Доброе утро, – сказал Гуннар.

Гуннар хотел ее. Он отчаянно желал ее в эту минуту. Даже сейчас, зная, какой двуличной она была. Эта мысль казалась почти утешительной. Это был прилив нежности, который он отчаянно пытался отрицать. Ему хотелось отреагировать на ее явное страдание, завернув в одеяло, как он сделал в ночь похорон ее отца, и прижав ее к себе.

– Доброе утро, – выпалила Олив в ответ, выглядя сердитой.

Гуннару очень нравилось, когда она сердилась. Это было лучше, чем грустное настроение.

– Для тебя привезли одежду.

– Кто-то летал за моими вещами на другой континент?

– Нет. Я устал от твоей униформы. Ты носишь все черное, и я нахожу это неприличным. Уверен, тебе подойдет одежда и другой цветовой гаммы.

Олив фыркнула, а затем жадно посмотрела на блюдо, поставленное перед ними:

– Выглядит неплохо.

– И оно не отравлено.

– Как ты узнал, что я хотела спросить?

– Я знаю, о чем ты думаешь.

Она сморщила нос:

– Придется стать изобретательнее.

У Гуннара было ощущение, что Олив страдала оттого, что не могла полностью посвящать себя проработке важных замыслов и задач. Поэтому ее промышленный шпионаж был очень странен, по его мнению, это свидетельствовало о крайнем недостатке креативности. Должно быть, она была в отчаянии.

– Ответь мне, а почему ты это сделала? Почему опустилась так низко, чтобы выиграть этот контракт? Такие подлые поступки не в твоем характере, Олив, как я его всегда знал.

Она отвела взгляд:

– Мне действительно нужно было получить контракт.

– И ты настолько не доверяла самой себе?

Ее глаза внезапно наполнились гневом.

– Нет. Это совсем не так. Дело не в том, что мне не хватало уверенности в себе. Я вообще думаю, что выиграла бы в любом случае.

– Теперь уже не узнаешь наверняка. Ты сделала плохо не только мне, но и себе самой.

– Превосходно, Гуннар. Ты должен быть лайф-коучем. Но это не вдохновляющая чушь из интернет-марафонов. Я должна была победить.

– Я так до сих пор и не понял, зачем ты пошла на этот шаг.

– Этот контракт был бы очень важен для моего отца.

– Тогда зачем продлевать все? Зачем возвращаться в мой пентхаус? Зачем ты предложила мне секс?

– Я сама толком не понимала, что делаю. Я хотела выиграть контракт для папы, – ее голос сорвался, – и я не могла рисковать. Ты… Ты – другая часть моей жизни. Я хотела тебя, и мне нужно было избавиться от этого сумасшедшего напряжения и от зависимости от тебя, – произнесла она с дрожью в голосе.

– Почему тебе так неприятно признаться самой себе в том, что ты хочешь меня? – Его голос был грубым, почти чужим.

– Мне нужно быть выше этих низменных ощущений. Когда я иду на деловые встречи, я все время мысленно раздеваю тебя. Я просто хотела покончить с этим сумасшествием. – Она съежилась, когда произнесла эти слова.

– Тебя что-то смущает?

– Конечно, а по-твоему, все в порядке вещей?

– Я не трачу время на то, чтобы стесняться своих желаний. Какими бы они ни были. Для меня желание – простая вещь. Я почти всегда получаю то, что хочу.

– Значит, ты никогда не хотел меня до того момента, как я сняла одежду в твоем пентхаусе?

Это резкое предположение Олив попало в цель. Потому что она на самом деле обвинила его во лжи. Олив была единственной радостью, в которой он отказывал себе, и Гуннар никогда по-настоящему не думал о том, чтобы начать с ней романтические отношения. Он никогда не облекал свои чувства в слова. Он не был человеком, склонным к самоотречению или самообману, и тот факт, что Олив являлась его тайной слабостью, приводил его в ярость. Особенно потому, что она сама это сказала.

Хотел ли он ее когда-нибудь? Это был такой сложный вопрос. Гуннар мог вспомнить, как на благотворительном вечере впервые обратил внимание на изящные линии ее тела, когда ей было восемнадцать, ее сформировавшаяся фигурка была плотно обтянута черным платьем, а губы накрашены красной помадой. Он мог также вспомнить, что она была грустным, одиноким ребенком, и как он чувствовал странную смесьнегодования и жалости к ней. Олив была как бы внешним отголоском его собственного одиночества. Он помнил, как наблюдал ее первую бизнес-презентацию, был против нее и все равно хотел защитить ее от неудачи. Помнил, как в нем смешались жалость и желание, когда обнимал ее после похорон отца. Желал ли он ее когда-нибудь? Казалось таким низменным описывать то, как она владела его душой все эти годы.

– Я полагаю, – медленно произнес Гуннар, слова резали ему горло, – ты пересекаешь неудобную для меня черту. Я не смешиваю бизнес и личную жизнь.

– Я как раз попыталась разъединить эти вещи. Отбросить бизнес и получить удовольствие.

– Сядь, поешь. Ты выглядишь так, как будто собираешься упасть в обморок, и я не хочу снова тебя ловить.

– Какое испытание для тебя.

Но Олив подошла к столу, положила выпечку себе на тарелку. Вместе с медом и сыром. Гуннар принес ей кружку кофе. И когда она сделала глоток, то улыбнулась:

– О, это рай.

– Сегодня здесь будет врач, который возьмет анализ крови, – сказал он, – чтобы определить, мой это ребенок или нет.

Она посмотрела на него, словно не понимая, о чем речь.

– Я ненавижу, когда у меня берут кровь. Я теряю сознание. Ну, к сожалению для тебя, именно так они определяют подобные вещи.

– Ребенок твой, – призналась она, пристально глядя в свою тарелку. – Думала, ты оставишь меня в покое, если скажу тебе, что не в курсе, кто отец. Я не знаю, что делать. Я никогда раньше не спала с мужчиной, отдалась тебе, и это было очень большой ошибкой. Я не думала о защите, но ты мог бы позаботиться об этом. Ты же не спросил меня ни о чем, а у меня было помрачение рассудка.

– Остановись, – сказал Гуннар властно, но в то же время тихо, – ты никогда раньше не была с мужчиной? Ты была девственницей?

Гуннар буквально торжествовал и немного ненавидел себя за это. Но он так долго хотел ее и узнал, что она принадлежит ему, и только ему… Это заставляло его чувствовать себя воином-победителем.

– Да, – подтвердила Олив, – я была девственницей. Не то чтобы меня сильно заботила такого рода терминология. Я знала, что делала. Я много читала о первой близости с мужчиной… Послушай, я знаю, как все происходит. Так что у меня все прошло довольно хорошо… Мне нужно было выбросить тебя из головы. Но я не думала, что попадусь с первого раза.

– Сейчас я не уверен, что могу полностью понять тебя. Ты знаешь, что ребенок мой, потому что ты была девственницей?

– Да. Мне не нужен анализ крови.

Гуннар не мог доверять Олив. Или, что гораздо хуже, не мог доверять самому себе.

– К сожалению, поскольку история продолжает обрастать новыми подробностями, теперь мне нужен тест ДНК. Потому что я не знаю, какая версия для тебя реальна, Олив. Я всегда понимал, что ты моя соперница, но я чувствовал, что ты человек, у которого есть какие-то рамки и границы в поведении. И теперь я узнаю, что ты занималась корпоративным шпионажем, а также, что ты солгала мне.

– Какого черта я должна лгать тебе сейчас? Я бы просто сказала, что точно знаю, что ребенок не твой, если бы я лгала. Потому что это действительно пошло бы мне на пользу. Я хочу уйти от тебя.

– На самом деле это не принесло бы тебе пользы, потому что я посадил бы тебя в тюрьму при таких обстоятельствах. Тебе нужно более четко объяснить, что привело тебя к этому моменту, потому что я понятия не имею, что с тобой происходит.

И затем внезапно стальная, жесткая Олив разрыдалась.