Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Том 3"

И.А. Гриневская

«Я среди людей мира или мой энциклопедический словарь»

ЛОХВИЦКАЯ МИРРА АЛЕКСАНДРОВНА, известная поэтесса.

Когда я начала печатать стихи, она уже пользовалась большой известностью. Мы встретились с нею на вечере у Яворской. Эта интересная актриса умела не только играть на сцене, но и принимать гостей, давая им возможность и себя проявить. На небольшой эстраде создался импровизированный концерт. Выступали некоторые из числа гостей. Случайно я очутилась рядом с Лохвицкой, совершенно тогда для меня незнакомой, кроме ее имени и некоторых стихов. Сидя рядом, мы заговорили друг с другом. Она спросила мою фамилию, назвав себя. Услышав мою фамилию, она спросила меня, мои ли стихи появились в «Новом времени». «Да, мои», – «Когда я прочла вчера ваши стихи, я подумала: Да, эта…» – и не докончила… Но интонация, мимика докончила ее лестную для меня мысль.

Хотя строй нашей поэзии совершенно различен, но мы подружились, и как культурные люди относились друг к другу с большой терпимостью и уважением. Если для каждой из нас был чужд строй стихов, то понятно и оценено исполнение. Мы жили близко друг от друга и иногда сговаривались идти вместе, куда нам обеим надо было отправиться. Так мы однажды вместе пошли на панихиду Полонского в одну из годовщин его смерти. Мы вышли из Владимирской и направились по бывшей Литейной ул. «Вы знаете, куда идти, в какую церковь?» – «Знаю», – сказала я уверенно. Мы зашли в церковь… Стоим… Слушаем службу… Наконец, она мне тихо говорит: «Изабелла Аркадьевна, поминают Анну, а не Якова» – Я невольно очнулась от мыслей, в которые была погружена. “Что, Анну?.. Значит не здесь… Кажется, нам надо было взять налево, на Семеновскую улицу, а не идти дальше и взять направо”. И действительно, я оглянулась кругом и никого из знакомых, которые должны были явиться… Все-таки, выйдя из церкви, мы попали, куда следует. «А я на вас рассчитывала, – сказала она, – хотя я знаю, что на вас рассчитывать в таких случаях не приходится». Домой мы вернулись благополучно, – каждая к себе безошибочно.

И.А. Бунин

Одно из самых приятных литературных воспоминаний – о Мирре Александровне Лохвицкой.

Она умерла еще молодой и вскоре после смерти была забыта. Но при жизни пользовалась известностью, слыла «русской Сафо» (как, впрочем, многие русские поэтессы.) Воспевала она любовь, страсть, и все поэтому воображали ее себе чуть не вакханкой, совсем не подозревая, что она, при всей своей молодости, уже давно замужем, – муж ее был один из московских французов по фамилии Жибер, – что она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает лежа на софе в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив. Болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью, – все, очевидно, родовые черты, столь блестяще развившиеся у ее сестры, Н.А. Тэффи. Такой, по крайней мере, знал ее я, а я знал ее довольно долго, посещал ее дом нередко, был с ней в приятельстве, – мы даже называли друг друга уменьшительными именами, хотя всегда как будто иронически, с шутками друг над другом.

– Миррочка, дорогая, опять лежите?

– Опять.

– А где ваша лира. Тирс, тимпан?

Она заливалась смехом:

– Лира где-то там. Не знаю, а тирс и тимпан куда-то затащили дети…

С особенным удовольствием вспоминаю нашу первую встречу. Мы случайно сошлись в редакции «Русской мысли» – оба принесли туда стихи, – познакомились и вместе вышли. Все было очень бело, валил крупный снег, впереди ничего не было видно, – только очаровательная белизна. Она тотчас же весело начала:

– Послушайте, а про мужиков это тоже вы пишете?

– Я не про одних мужиков пишу.

– Но все-таки – вы?

– Я.

– Зачем?

– А почему бы не писать и про мужиков?

– Ну вот! Пусть себе живут и пашут, нам-то что до них? Удивительнее всего то, что за них тоже, говорят, платят. Вам сколько платят?

– Рублей семьдесят пять, восемьдесят за лист.

– Боже мой! А за стихи сколько?

– Полтинник за строчку.

Она даже приостановилась:

– Как? А почему же мне всего четвертак?

– Не знаю.

– Значит, я хуже вас?

– Помилуй Бог, что вы!

– Но в чем же тогда дело? Вам сколько лет?

– Двадцать четыре.

– Ну, тогда, очевидно, только потому, что я по сравнению с вами еще ребенок…

И все в ней было прелестно – звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая, легкая шутливость… Она и правда, была тогда совсем молоденькая и очень хорошенькая. Особенно прекрасен был цвет ее лица, – матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока. На ней было что-то нарядное, из серого меха, шляпка тоже меховая. И все это было в снегу, в крупных белых хлопьях, которые валили, свежо тая на ее щеках, на губах, на ресницах…

Примечания

Том V

1902–1904

«Во тьме кружится шар земной…» – Стихотворение служит посвящением к V тому. «Солнце правды…» – ветхозаветный образ (Мал. 4, 2.) В христианской традиции прилагается ко Христу.

ПЛОВЦЫ. – «А на корме спокойно спал Христос…» – Ср. Мф. 8, 24; Мк. 4, 38.

СВЯТОЕ ПЛАМЯ. – «Я Духа великого чту…» – особый акцент на почитании Святого Духа свойствен гностицизму. Вероятно, Лохвицкой была близка идея «религии Св. Духа» Вл. Соловьева. «Бессмертную душу несу я // Как пламя святого огня!» – Ср. стих. Брюсова «Поэту» (1907).

МАТЕРИНСКИЙ ЗАВЕТ. – «Моему сыну Евгению…» – Евгений Евгеньевич Жибер (1893–1942) – второй сын Лохвицкой. Вопреки ожиданиям матери, поэтом он не стал. «Иди, иди в сады живого Бога…» – Ср. 1 Фес. 1, 9. Это стихотворение было высоко оценено представителями классицистического лагеря. См. предисловие К.Р. к сборнику «Перед закатом». Н. Минский в некрологе («Памяти М.А. Лохвицкой» – «Новое время», 1905, 31 авг.) писал: «Прекрасны, полны мысли и серьезного чувства обращения к сыновьям». А. Коринфский подчеркивал, что поэтесса завещала сыну те принципы, которым следовала сама: «И на высоте “садов живого

Бога”, вдыхая “вечный аромат” цветка, взыскуемого от века, она оставалась любящей дочерью земли, земли со всей беспредельностью ее скорбей и тоскований… Завет, оставленный ею сыну: “Неси свой дар в святую скорбь земли” – был выполнен до последнего дня самой поэтессой. Ее жгучие грезы были вскормлены общечеловеческой скорбью о недосягаемом счастье, ей слышались райские хоты, но слышались сквозь унылые звоны монотонных напевов земли. В стремлении свести провидимое небо на землю, а не в стремлении отойти от земли, была трагедия ее души, разделившейся между двумя стихиями, для которых не может быть примирения» («Новости дня», 1905, № 7967).

КРЫЛЬЯ. – «Земля еси – и в землю отыдеши» – Быт. 3, 19.

«Что можем мы в своем бессилии…» – Волчцы и терние – библейский образ (ср. Быт. 3, 18).

КРАСНЫЙ ЦВЕТ. – См. прим. к стих. «У камина», «Настурции» (1 т. наст. изд.). Ср. у Бальмонта, в драме «Три расцвета» (СЦ Ассир.: «Любящий: “Это цвет жизни”. – Елена: “Мы живем в таком странном мире, что цвет жизни совпадает в нем с цветом смерти… Красный цвет – желанен. Но когда умирает желание, красный цвет – тяжкий, гнетущий”».

ЦВЕТОК НА МОГИЛУ. – Ср. предисловие К.Р. к сборнику «Перед закатом». Личность адресата не установлена.

СПЯЩАЯ. – За основу взят сюжет сказки о заколдованной принцессе. Стихотворение, весьма характерное для жизнеощущения Лохвицкой в последние годы жизни. Заколдованная принцесса ждет пробуждения. Вместе с тем в контексте прочих подобных стихотворений поэтессы («Азраил», «Любовь совершенная» и др.) можно понять, что «заколдованным сном» она считает жизнь, а пробуждением – смерть (возможно, поэтому Жених – «с крылами, черными, как мгла»). Образ Жениха неоднозначен. «С певучей арфой золотой…» – см. прим. к стих. «Гимн разлученным». Ср. в драме Бальмонта «Три расцвета»: «Елена: “Ты знаешь, что я всегда одна и та же. И ты знаешь, я только с тобой не чувствую себя мертвой”». Ср. тж. стих. Бальмонта «Мирра» (1905): «…Не мертвой ты была – во сне, хоть наяву». «В венках из белых, белых роз…» – ср. стих. Бальмонта «Скрипка» («…Был он в море белых роз…»).

Возможно, не без влияния образа, созданного Лохвицкой, возник блоковский образ «заколдованной царевны» – Руси («Русь», 1906). Ср. тж. его стих. «Клеопатра» (1906): «Она лежит в гробу стеклянном, // И не мертва, и не жива…».

«На жизнь и вечность полюбя…» – Автограф – ЗК-1, л. 36 об. «Огня мы жаждали нетленного…» (Деян. 2,3).

В РАЗЛУКЕ. – «К высотам незакатных огней…» – См. прим. к стих. «В скорби моей».

«Мой далекий, мой близкий, ты вызвал меня…» – Автограф – ЗК-1, л. 23 об.

«Нет без тебя мне в жизни счастья…» – Автограф – ЗК-1, л. 24 об. Пометка – 24 октября (1900 г.).

СВЕТ ВЕЧЕРНИЙ. – С, 1903, № 45, с. 1427. Стихотворение получило одобрение даже недоброжелательно настроенных критиков (ср. «Критические очерки» В. Буренина – «Новое время», 1904, 9 января). Его образы навеяны прежде всего молитвой «Свете тихий».

Вместе с тем выражение «вечерний свет» – одно из ключевых в перекличке с Бальмонтом. Ср. его стихотворение «Я тебя закутаю…» и «Вечерний час» (БКС), «Свет вечерний» (ЗЧ). То же перенесение молитвенных чувств на земного человека наблюдается в стих. Цветаевой из цикла, посвященного Блоку («Ты проходишь на запад солнца…»). Ср стих. Бунина «Вход в Иерусалим» (1922).

ЛЮБОВЬ СОВЕРШЕННАЯ. – Об этом стихотворении пишет Е. Поселянин («Отзвеневшие струны» – «Московские ведомости», 1905, 15 сент., № 253): «Быть может, не всем будет одинаково понятно это стихотворение. Но люди, которым пришлось стоять “на пепелище своих надежд земных” и которые не в силах отказаться навсегда от погибшего счастья, перенесли свои ожидания “туда, где жизнь светлей и чище сиеди миров иных”, – такие люди не забудут никогда этого гимна, спетого не осуществившейся в земных формах, но не перестающей и за гробом любви. И в глубоком волнении будут вспоминать они вещее слово о заветнейшей привязанности души».

ПЛАЧ АГАРИ. – См. прим. к стих. «Материнский завет». Параллель с Агарью автобиографична: четвертый сын Лохвицкой носил имя Измаил.

ГОРНЫЕ ВИДЕНИЯ. – Стихотворение написано во время поездки в Швейцарию.

ГНОМЫ. – Автограф – ЗК-1, л. 133–134.

ДЖАН-АГИР. – Наброски, автограф – ЗК-1, л. 29, 43, 167–168 об. Ироническое стихотворение, несомненно, относящееся к Бальмонту. «И сонмы дев, забыв весь мир, // Пошли за ним толпой…» – намек на многочисленных поклонниц поэта.

ЗЛЫЕ ВИХРИ. – Автограф – ЗК-1, л. 38 об. В стихотворении содержится ключевое выражение, характеризующее последний период отношений Лохвицкой и Бальмонта – «злые чары». Ср. название бальмонтовского сборника «Злые чары» (1906). Впервые выражение появляется у Лохвицкой в драме «Бессмертная любовь: «…но это злые чары, // Мне кажется, что это колдовство» (см. т. 2 наст. изд.). То же выражение присутствует в драме «In nomine Domini» (слова Мадлен: «Но в снах моих таятся злые чары, // Они, как змеи, сердце обовьют…»).

ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО. – Автограф – ЗК-1, л. 162 об.–163. Символика зеленого и красного цвета как цвета жизни и цвета смерти восходит еще к Древнему Египту. Это сочетание нередко обыгрывается также у Бальмонта, так что сочетание двух этих цветов в его стихах также обнаруживает аллюзию на Лохвицкую. Ср. стих. Бальмонта «Отречение» (ТЛ), «В путь» (ЗЧ) и многие другие. Сюда же можно отнести название сборников «Зарево зорь» и «Зеленый вертоград».

СОЮЗ МАГОВ. – Стихотворение, несомненно, навеяно романом Флобера «Саламбо» и в то же время является звеном в перекличке с Бальмонтом. «В мой мир, где слито доброе и злое…» – ср. стих. «В кудрях каштановых моих…» В несомненной связи с этим стихотворением стоит брюсовский цикл «Из ада изведенные» (1904–1905 гг.), где некоторые стихотворения обращены к «жрице луны» (ср. «По твоей улыбке сонной…» и «Владыка снов небесных, Тот…»).

В ПУСТЫНЕ. – С, 1904, № 2, с. 45–46.

В САДУ НАД БЕЗДНОЙ. – Автограф – ЗК-1, л. 36 об.

СОН. – В стихотворении продолжается образный ряд стих. «Покинутая» (см. т. 1 наст. изд.), драмы «Бессмертная любовь» и ряда других.

«Снилось мне – мы жили в старом доме…» – Ср. стих. Бальмонта «Старый дом» (ТЛ), навеянное картиной

В.Э. Борисова-Мусатова «Призраки» (1903). Ср. тж. стих. Бальмонта «Осень. Мертвый простор. Углубленные грустные дали…» (сб. «Птицы в воздухе»). Ср. стих. Тэффи «На острове моих воспоминаний». Ср. тж. стих. Ахматовой «Северные Элегии»: «В том доме было очень страшно жить…»

«Черный, злой, горбатый человечек…» – Ср. стих. Бальмонта «Тайна горбуна» (БКС). Ср. тж. стих. Тэффи: «Вот завела я песенку…» («Полез горбун на лесенку // И солнце погасил…».

«Принеси запястья, ожерелья…» – эта срока и три последующих цитируются и обыгрываются в поэме В. Ерофеева «Москва – Петушки» (гл. «Салтыковская – Кучи-но»). Там же присутствует еще ряд аллюзий на поэзию Лохвицкой наряду с мотивами Песни Песней («Пастись между лилиями» – ср. стих. «Между лилий» в 1-м т. наст. изд).

«Говорит кому-то: “До свиданья”…» – см. прим. к драме «Бессмертная любовь» во 2-м томе наст. изд.).

В ВЕЧНОМ СТРАХЕ. – Автограф – ЗК-1, л. 9 об.

КОЛДУНЬЯ. – Ср. стих. Бальмонта «Полночь и свет» (ГЗ), Брюсова – «Ее сон» (1914).

МАГИЧЕСКИЙ ЖЕЗЛ. – «Я вижу знак из двух сплетенных змей!…» – Имеется в виду жезл-кадуцей, несущий в себе многозначную символику разных культур. Ср. стих. Бальмонта «Хоть раз» (БКС), «Праздник сжиганья» (ЗЧ); Брюсова – «Virgo vestalis» (1895).

ОТРАВА МИРА. – Стихотворение написано тем же размером, что бальмонтовское «Sin miedo» (БКС). «На стебле колючем – красные цветы…» – См. прим. к стих. «У камина», «Красный цвет». Ср. тж. в драме Бальмонта «Три расцвета»: «Елена: “Слушай. Ты уйдешь сейчас и придешь сюда, когда солнце зайдет за край горизонта. Я буду ждать тебя. Если я почувствую, что в душе моей цветут те яркие цветы, в которых ты видишь цвет жизни, ты будешь счастлив, как бог, которому принадлежит вселенная… Но если… Если под красными красками потухающего неба не раскроются в душе моей красные цветы, ты упадешь навсегда в безмерную пустоту”».

ИСКУСИТЕЛЬ. – «Отойди от меня, – я сказала ему…» – Ср. Мф. 4, 10.

СВЯТАЯ ЕКАТЕРИНА. – С, 1904, № 47, с. 1485–1486. Св. Екатерина Александрийская – святая, почитаемая в Православной и Католической церкви. Согласно житию, была мудрой и ученой девой. Имя «Екатерина» – также одно из ключевых в перекличке с Бальмонтом (Екатериной звали его вторую жену, но, используя это имя, Лохвицкая как бы переадресует себе стихи Бальмонта, где используется это имя, и у Бальмонта этот образ становится многозначным. «Светильник в нем – семь радуги огней…» – Ср. название первого сборника Тэффи – «Семь огней».

КРАСНАЯ ЛИЛИЯ. – С, 1903, № 13, с. 395–396. Наброски – ЗК-1, л. 27 об. Рядом пометка – «29 января» (1901 г.). Ср. стих. Бальмонта «Красный цвет» (ГЗ).

НЕБЕСНЫЙ САД. – Стихотворение стилизовано под народные духовные стихи (размер – трехстопный ямб с дактилической рифмой – как в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»). Вероятно, стилистика этого стихотворения повлияла на бальмонтовский сборник «Зеленый вертоград», где создается образ рая, в котором живет возлюбленная лирического героя – «Дева Мария».

IN NOMINE DOMINI

Драма «In nomine Domini», которую точнее было бы перевести «Во имя Господне» (цитата из псалма) – наиболее зрелое драматическое произведение Лохвицкой, в котором она обращается к историческому материалу и неожиданно проявляет себя как вполне компетентный историк, умеющий работать с документальными источниками. Список использованной литературы (по-видимому, далеко не полный) поэтесса приводит во вступительном «Примечании». При этом она во многом отходит от исторической действительности.

Драма написана в 1902 г. Наброски ее сохранились в рабочей тетради ЗК-1, л. 47–132.

В последней своей драме Лохвицкая делает попытку выйти из круга узко-личных переживаний: по сравнению с предыдущими, в ней большее внимание уделено второстепенным персонажам и изображению общества, эпохи, по внешности – давно ушедшей, по сути же, – современной автору. Несомненно, она изображает знакомую ей литературную среду – «ум честь и совесть» своего времени, как и монашество – для средневековой Европы (хотя конец XVI в., собственно говоря, уже далеко не Средневековье – но с «откатами» в наиболее дикие проявления того, что приписывается Средневековью).

И что же в целом представляет взору зрителя картина этого «избранного», «мыслящего» общества? – Ханжество, суеверие, лицемерие, карьеризм, жестокость и равнодушие под маской радения о правде. Весьма интересно драма Лохвицкой соотносится с записями Ф.Ф. Фидлера, который как раз демонстрирует подобные двойные стандарты: жадный интерес ко всякого рода скабрезностям и непристойностям и в то же время морализм.

При этом нельзя сказать, что вся картина замазана черной краской: попадаются в драме и очень симпатичные характеры – как, например, о. Ромильон, настоятель монастыря. По той роли, которую он играет в своем обществе, можно предположить, что списан этот образ с поэта К.К. Случевского, которого Лохвицкая очень любила, – человека интеллигентного и тактичного, умевшего примирить людей самых непримиримых позиций. Или представитель простонародья – сострадательный простачок Жако (образ, близкий герою стихотворения «Мюргит»). Но, при всей огромной разнице между этими двумя персонажами, оба они – белые вороны в своей среде.

В образах монахов, которые, во время разбирательства по делу Мадлен под видом заботы о нравственности ищут любого предлога для «освидетельствования» (= раздевания) хорошенькой подозреваемой на предмет поисков «бесовской печати», Лохвицкая изображает своих критиков, песьим нюхом вынюхивавших в ее стихах «нечистоту воображения», и литературных знакомых, подобных Фидлеру. Таковы второстепенные персонажи драмы.

На этом – достаточно умело очерченном – фоне выписан непременный любовный треугольник, выстроенный на личных переживаниях. Однако теперь в нем две героини и герой, – причем это не повторение подобного треугольника первой драмы, «На пути к Востоку», или третьей – «Бессмертная любовь». Можно предположить, что мужчины и женщины здесь просто меняются ролями.

Героиня – страдалица-жертва (Агнеса) – превратилась в героя-праведника Луи Гофриди. Инфантильный герой-юноша с «кудрями цвета спелой ржи», прототипом которого является Бальмонт, превратился в девушку – Мадлен, с тою же смесью свойств симпатичных и антипатичных. Правда, поскольку Мадлен – женщина, поэтесса, видимо, придала ей и некоторые черты собственной женственности (в таком слиянии в один характер самой себя и возлюбленного она, по-видимому, реализует мечту о воссоединении с ним – по типу известных андрогинов). По-видимому, автобиографическая аналогия для оговора Гофриди со стороны Мадлен – признания Бальмонта Фидлеру о своей связи с Лохвицкой. Очевидно, через Фидлера они стали известны в литературной среде (см. предисловие в 1-м т. наст. изд.).

Чернокудрый герой-мучитель передал свои черты внешности Гофриди, а сам исчез. Зато появилась вторая героиня – Луиза – нечто новое в системе образов Лохвицкой. Главный двигатель ее энергии – бешеное честолюбие, главная цель – власть и преклонение толпы, главное чувство – зависть. Предмет ее зависти – златокудрая Мадлен, предмет какого-то странного влечения, смешанного с ненавистью, – никогда не виденный ею Гофриди. Ее ближайшая цель – погубить их обоих. Если перевернуть этот образ подобно двум другим и попробовать подыскать ему прототип в реальной действительности рубежа XIX–XX вв., то похоже, что все черты вместе складываются в портрет «злейшего друга» Бальмонта и недоброжелателя Лохвицкой – Валерия Брюсова. Впрочем, прототипы Луизы могут быть и какие-то иные, менее известные и поэтому с большим трудом идентифицируемые.

ПЕРЕД ЗАКАТОМ

Константин Константинович Романов (1858–1915) – великий князь, президент Императорской Академии наук, поэт, подписывавшийся инициалами К.Р. Написать предисловие к посмертному сборнику его, очевидно, попросили родственники поэтессы, предпринявшие издание. Обращение к К.Р. было связано и с длительной историей успехов и неуспехов Лохвицкой в конкурсах на присуждение Пушкинской премии. По собственному почину, или же по советам своих родственников и старших доброжелателей, Лохвицкая стремилась добиться одобрения официальным путем и вполне преуспела в этом: Пушкинская премия (правда, половинная), была присуждена ей дважды. Однако эти успехи не уберегли поэтессу от последующего длительного забвения: критерии оценки поэзии изменились и признание со стороны консерваторов-«пушкинианцев» скорее повредило ей в глазах ценителей нового искусства.

ПИЛИГРИМЫ. – ИПкС, 1904, 29 дек. (№ 28).

УХОДЯЩАЯ. – ИПкС, 1904, 12 дек. (№ 12). «Сияя радужным венцом…» – Ср. стих. «Святая Екатерина». М.Е. Гершензон писал, что это «стихотворение прекрасно в целом, а первое четверостишие по фактуре стиха достойно Пушкина, но достигнутая в нем ясность не выдерживается до конца – она замутилась уже во второй строфе, а это характерно для Лохвицкой» (ВЕ, 1908, № 7, с. 338).

КАМЕННАЯ ШВЕЯ. – ИПкС, 1904, 9 дек. (№ 9). «И предстанем мы – люди – пред Божьим Судом…» – Ср. стих. Брюсова «Благовещение».

ЗАБЫТОЕ ЗАКЛЯТЬЕ. – М.Е. Гершензон особо отметил это стихотворение, «где все, с начала до конца, льется ровною, прозрачною струею… Здесь чистота, блеск, непринужденность стиха изумительны» (ВЕ, 1908, № 7, с. 339). Такие стихотворения, как «Мюргит», «Забытое заклятье» отдаленно предвосхищают линию Маргариты у Булгакова. Во всяком случае, Булгаков мог их знать.

ВЕЛИКОЕ ПРОКЛЯТЬЕ. – Гершензон называет это стихотворение великолепным. «Поправший Великого Духа…» – См. стих. «Святое пламя» и прим. к нему. Ср. стих. Тэффи: «На жизнь и смерть твою, меня сгубившего…» (Passiflora, 1922).

ВРАТА ВЕЧНОСТИ. – ИПкС, 1904, 19 дек. (№ 19).

БЕЛЫЕ РОЗЫ. – Свою символику цвета роз Лохвицкая дает в драматической поэме «Вандэлин» («Я – белая роза, живу лишь мгновенье…» – см. в т. 2 наст. изд.).

УТРЕННИЙ ГИМН. – Образ сада смыкается здесь с образом рая. Эта мысль была унаследована Цветаевой. Ср. ее стих. «А всему предпочла // Нежный воздух садовый…»; «Сад». Ср. тж. стих. Игоря-Северянина «Все кончено – а солнце вновь восходит»). Ср. тж. стих. Бальмонта «Дремота» (ВРД).

СВЕТЛЫЙ ДУХ. – См. прим. к стих. «День Духа Святого», «Ты мне не веришь…»

ПРАЗДНИК В ТЕПЛИЦЕ. – Сгущение искусственно-экзотических названий предвосхищает стиль Игоря-Северянина. Ср. тж. стих. Тэффи «Вянут лилии, бледны и немы…»; Бальмонта – «Лесная лилия» (ТЛ), «Белый луч» (ВРД) и др.

ПОДЗЕМНАЯ СВАДЬБА. – Автограф – ЗК-3, л. 116–117. Стихотворение относится к 1897–1898 гг. См. тж. прим. к стих. «Шмель».

ЗЛАЯ СИЛА. – «Вчера он воспринял святое крещенье…» – Судя по этим словам, стихотворение обращено к младшему сыну поэтессы, Валерию (родился в сентябре 1904 г.).

В ВАЛЬСЕ. – Автограф – ЗК-1, л. 132 об. Стихотворение написано около 1900 г.

В СКОРБИ МОЕЙ. – «В скорби моей…» – Ср. Пс., 119, 1 («К Господу воззвал я в скорби моей»). «В скорби – стремлюсь к незакатному дню…» – Довольно редкое определение «незакатный» встречается у Лохвицкой пять раз (в драме «Бессмертная любовь» – «Молись, сестра, дабы увидеть свет // Неугасимый, незакатный, вечный…» – см. т. 2 наст. изд.), тж. в стих. «В разлуке», «Небесный сад», «Восковая свеча». Это же определение дважды встречается у Бунина в стих. «Надпись на могильной плите» (1901) и «Свет незакатный». Не исключено, что у него это аллюзия на поэзию Лохвицкой. «Смерти скажу я: “Где жало твое?”» – Ос. 13, 14. Цитата широко известна, поскольку использована в «Слове огласительном» Иоанна Златоуста, читаемом на Пасху.

ОСТРОВ СЧАСТЬЯ. – «Художник-маг, создай мне остров счастья…» – возможно, здесь использована легенда о философе и мистике Альберте Великом (1193–1280), согласно которой он, принимая в Кельне короля Вильгельма на Рождество 1248 г., наколдовал своими чарами в его дворце волшебный сад с цветущими деревьями и певчими птицами.

ВОСКОВАЯ СВЕЧА. – «Но когда умирать буду я – пред собой // Я зажгу восковую свечу…» – Ср. стих. Бальмонта: «Твой вечер настанет и вместо всемирности вольного света…» (ЗЧ), «Летучий дождь» (ВРД).

«Светит месяц. Выйду в сад…» – Возможно, это наброски к стихотворению «Лесной сон» (см. т. 2 наст. изд.).

ДЕНЬ ДУХА СВЯТОГО. – День Святого Духа (Духов день) – праздник, празднуемый на следующий день после Пятидесятницы, воспоминание схождения Святого Духа на апостолов (Деян., 2). Впрочем, у Лохвицкой нет никаких примет того, что имеется в виду православный праздник. См. прим. к стих. «Святое пламя».

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ. – «Моему сыну Валерию…» – См. прим. к стих. «Злая сила».

«Ты мне не веришь, ты мне не веришь…» – стихотворение по смыслу связано с двумя другими: «Светлый дух» и «День Духа Святого». «Так знойный ветер, колыша травы // Сжигает в поле златую рожь…» – ключевые образы переклички с Бальмонтом. Ср. его стих. «Я вольный ветер, я вечно вею…» Ср. тж. стих. Лохвицкой «Во ржи» (т. 1-й наст. изд.).

У БРАЧНОГО ЧЕРТОГА. – Наброски – ЗК-3, л. 83–84. Стихотворение относится к 1897–1898 гг.

«Чего ты хочешь? Назови…» – Автограф – ЗК-3, л. 95–96. Стихотворение относится к 1897–1898 гг.

«Я не совсем одна и одинока…» – Наброски – ЗК-3, л. 6. Ср. фразу из письма А. Коринфскому: «Выдался такой промежуток, что я совсем одна и одинока…» – и его отклик (см. в 1-м т. наст. изд.).

«Твои уста – два лепестка граната…» – Автограф – ЗК-3, л. 93 об. – 94. Стихотворение относится к 1897–1898 гг.

ОТЕЦ ЛОРЕНЦО. – Наброски – ЗК-1, л. 25 об.–27. Тематически и метрически стихотворение примыкает к стих. «Сказки и жизнь».

БЯШКИН СОН. – «Бяшка» – домашнее прозвище четвертого сына Лохвицкой, Измаила.