Текст книги "Собрание сочинений в 3-х томах. Том 3"

Бомский монастырь. Площадка для народа, отделенная решеткой от священного грота, где происходит суд. Толпа, состоящая из пилигримов, мужчин и женщин, вращается в тесной толчее. Всякий старается занять место ближе к решетке.

1-Й КРЕСТЬЯНИН.

 
     Бьюсь об заклад, что мага оправдают.
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Да ты в уме ли?
 

1-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Мало ль, что колдун!
     Ты не забудь, что все-таки он патер.
     И за него епископ и Марсель.
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Да он сознался!
 

1-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Мало ль, что сознался!
     Сошлют на покаянье в монастырь,
     Вот весь и сказ. Чтоб мне на этом месте
     Сквозь землю провалиться, если нет.
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН (махнув рукой)

 
     Сожгут, сожгут – и руки не помоют!
     Уж будь спокоен.
 

1-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Я держу заклад,
     Что – в монастырь.
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Я – на костер.
 

1-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                         Согласен.
     Так по рукам?
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             На выпивку!
 

1-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                                     И
 

(Хлопают друг друга по рукам и подходят ближе к решетке. Их место заступают другие.)

3-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Во всем сознался, значит, он?
 

4-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                         А как же?
     Бумагу громко прочитал монах
     И подпись нам показывал.
 

3-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                         Пытали?
 

4-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     А кто их знает? Говорят, что нет.
     Что, будто, сам признался добровольно,
     Раскаявшись; а кто там разберет?
 

3-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Не ври! Не ври! При мне вели на пытку.
     Пришел оттуда – краше в гроб кладут.
 

3-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Да уж какой же суд такой – без пытки?
 

(Уходит.)

6-Й КРЕСТЬЯНИН (обращаясь к 4-му)

 
     Скажите мне, отправились за ним
     Три капуцина, а вернулись двое.
     Куда же делся третий – не пойму?
 

4-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Да, может быть, он захворал дорогой?
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Все может быть. А как-то так… чуднo.
 

4-Й КРЕСТЬЯНИН.

 
     Помалкивай! Не наше это дело.
 

(Уходит.)

5-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Зато уж эти двое день и ночь
     Следят за ним и спят с ним в той же келье.
     Один уснет, – другой не сводит глаз.
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     А что же он?
 

5-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                 Да, говорят, тоскует.
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Взгрустнется тут!
 

5-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             И ничего не ест.
 

7-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Не верьте вы. Колдуньи каждой ночью
     Ему приносят жареных детей.
     Он мясо ест и кровью запивает, —
     Ну, вот и сыт.
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Да, разве – если так.
 

(Сквозь толпу протискивается Жако (придурковатый парень из дальней провинции) с узелком в руках.)

ЖАКО

 
     Пустите-ка поближе стать.
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Что лезешь?
 

ЖАКО

 
     Мне б хоть разок взглянуть на Комбарэ.
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Что? На кого? Я о таком не слышал.
 

ЖАКО

 
     Ну, как же так? А судят-то кого ж?
 

7-Й КРЕСТЬЯНИН

 
     Он, верно, хочет нам сказать «Гофриди»
     Да произнесть не может.
 

ТОЛПА

(Весело хохочет.)

 
Ха-ха-ха!
 

6-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                 Пошел ты, деревенщина!
 

7-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                                     Вот дурень!
 

1-Я ЖЕНЩИНА (обращаясь к Жако)

 
     Что у тебя тут в узелочке?
 

ЖАКО

 
                                         Мед.
     В дупле нашел. Роились, значит, пчелы.
     Дай, думаю, я бедненьким снесу,
     Что бесами лихими одержимы,
     Пусть кушают во здравье – и принес.
 

1-Я ЖЕНЩИНА

 
     Ну, злющей бы не стоило; как львица
     Рычит на всех. А беленькую жаль.
 

2-Я ЖЕНЩИНА

 
     Да, жаль; совсем уж было обратилась
     На правый путь, но помешал колдун.
 

1-Я ЖЕНЩИНА

 
     Не помешал. Спаслась она, я знаю.
     Совсем уж было сгибла, но спаслась.
 

3-Я ЖЕНЩИНА

(Подходит к двум разговаривающим.)

 
Вы слышали, на хитрости какие
Пустился маг? Прислал икону ей
И наказал усердно помолиться
За души их. Но та – не так глупа —
И поняла, что не спроста тут дело.
На образ тот плеснула, не глядя,
Святой водой – и тотчас он распался,
Как прах земной, – лишь черный дым пошел.
 

1-Я ЖЕНЩИНА

 
     Ах! Ах! Скажите!
 

2-Я ЖЕНЩИНА

 
                             Эдакое дело!
 

1-Я ЖЕНЩИНА

 
     А что ж бы вышло, если бы она
     Молиться стала, глядя на икону,
     Что маг прислал ей?
 

3-Я ЖЕНЩИНА

 
                             Боже упаси!
     Подумать страшно! Там не лик небесный,
     А Вельзевулов намалеван был!
 

4-Я ЖЕНЩИНА

 
     И вовсе нет, совсем не Вельзевулов.
 
 
Изображал он мага самого.
И если б только на него взглянула
Бедняжечка, – сгорела б, как свеча!
 

(Сквозь толпу проталкивается пожилая крестьянка с молоденькой девушкой.)

КРЕСТЬЯНКА

 
     Пустите, что ль!
 

1-Я ЖЕНЩИНА

 
                             Куда же ты, Бригитта?
 

КРЕСТЬЯНКА

 
     Мне недосуг. Пустите, говорю.
     Пройти мне надо.
 

2-Я ЖЕНЩИНА

 
                             Что за спех? Останься,
     На колдуна посмотришь.
 

КРЕСТЬЯНКА

 
                                           Ни, ни, ни!
     Смотреть не стану, хоть озолотите.
     И дочке не позволю.
 

(Обращаясь к девушке.)

 
Марш, Марго!
 

3-Я ЖЕНЩИНА

 
     Да почему ж?
 

КРЕСТЬЯНКА

 
                             А потому. Не стану.
     И вы ступайте лучше по домам,
     Чем тут глазеть. Не вышло бы худого.
 

4-Я ЖЕНЩИНА

 
     Да объясни же толком. Что ты врешь?
 

КРЕСТЬЯНКА (останавливаясь)

 
     Зачем мне врать, – про это всякий помнит,
     Как из Марсели к нам его вели —
     Народищу толпилось на дороге,
     Что здесь, – булавке некуда упасть.
     Вот, мать одна сыночка подсадила
     На дерево и говорит ему
     «Смотри, тебе оттудова виднее,
     Пройдет колдун – ты плюнь ему вослед:.
     Он и услышь. На малого как зиркнет
     Глазищами. Тот с дерева-то хлоп, —
     Тут и убился. Вот вам и смотренье!
     Еще вчера невестка говорит:
     «Пойдешь смотреть, как будут жечь злодея?»
     Нет, говорю, и дочку не пущу.
     Идем, Марго…
 

(Уходят обе. Из толпы выступают пилигримы.)

1-Й ПИЛИГРИМ

 
     О знаменье чудесном
     В обители я слышал разговор.
     За трапезой, как водится повсюду
 
 
В монастырях, из братьев кто-нибудь
Читает вслух спасительное чтенье,
Заранее не зная, чтo прочтет,
Кому какая выпадет страница,
И раскрывает книгу наугад.
Но вот с тех пор как привели Гофриди, —
Кто б ни читал, а книга каждый раз
Откроется на той же все странице
Пророчеств Иезекииля, где
Он призывает падших к покаянью,
Грозит ожесточенным во грехах
И обещает милость обращенным.
Так повторялось десять дней подряд.
И это все заметили, и много
Об этом толков было за столом.
 

2-Й ПИЛИГРИМ

 
     Да, Божий перст тут виден.
 

3-Й ПИЛИГРИМ

 
                                         А намедни
     Мне про него рассказывал монах,
     Что он, нет-нет, да и поднимет с полу
     Соломинку, – повертит так в руках
     И бросит снова. Братья капуцины
     Заметили и тотчас донесли.
     Судья спросил: что значат эти штуки?
     А он в ответ смеется и молчит.
     И так бы правды ввек и не дознались,
     Да выручил, спасибо, Вельзевул;
     Заговорил устами одержимой
 
 
И все открыл. Выходит, что когда
Соломинку поднимет он и вертит —
У дьявола совета просит он.
А бросит на пол снова – значит в жертву
Ее приносит черту на совет.
 

1-Й ПИЛИГРИМ

 
     Кто б мог подумать!
 

2-Й ПИЛИГРИМ

 
                              Хитрости такие
     Один лишь дьявол может разгадать!
 

СТАРИК

(Подходит к пилигримам.)

 
Все это вздор. Я знал его ребенком.
Послушным, кротким мальчиком он рос —
И набожным; любил молиться Богу.
Не может быть, что он виновен был.
Неужто так его сгубили книги?
 

1-Й ПИЛИГРИМ

 
     Какие книги?
 

СТАРИК

 
                             Полные шкапы
     Старинных книг пошли ему в наследство
     От дяди-чернокнижника, и вот,
     Зачитываться ими начал мальчик
     И все прочел четырнадцати лет.
 
 
И, говорят, открыв однажды книгу,
Увидел он Нечистого – и тот,
Смутив его лукавым искушеньем,
С ним договор проклятый заключил.
Так говорят, но я тому не верю.
Такой хороший, нежный мальчик был!
 

1-Й ПИЛИГРИМ

 
     Вот на! Не верь, когда он сам сознался.
     Судья к нему уж очень раз пристал:
     «Ты продал душу Бесу, иль не продал?»
     А он в ответ: «Когда бы раньше я
     Ее не продал, – продал бы сегодня,
     Так все вы надоели мне».
 

2-Й ПИЛИГРИМ

 
                             Ну, нет.
     Совсем не так ответил подсудимый.
     А как прижал к стене его судья —
     Он сгоряча и молви: «Коль не продал
     Своей души, то рад теперь продать».
 

3-Й ПИЛИГРИМ

 
     А вот и нет! И все-таки неверно.
     Он отвечал не «рад теперь продать»,
     А «продал бы охотно, если б только
     Я этим мог избавиться от вас».
 

4-Й ПИЛИГРИМ

 
     Подобных слов не говорил он вовсе.
 

3-Й ПИЛИГРИМ

 
     Нет, говорил. Еще ему судья
     Заметил тут же: «За такие речи
     Вы дорого поплатитесь, мой сын!»
 

4-Й ПИЛИГРИМ

 
     И все же я стою за то, что вовсе
     Он этого не мог сказать.
 

3-Й ПИЛИГРИМ

 
                                  А я
     Тебе божусь, что слышал сам.
 

4-Й ПИЛИГРИМ

 
                                  Ну, это —
     Еще не доказательство.
 

(Отходит в сторону.)

3-Й ПИЛИГРИМ

(Бежит за ним.)

 
                             Как так?
Постой, постой! Послушай!
 

1-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                  Э! Да ну вас!
     Молчите!
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                                  Цыц! Читают приговор.
 

1-Й ПИЛИГРИМ

 
     Не приговор, а только отлученье,
     На светский суд его передают.
 

(Говор толпы утихает. Доносится голос инквизитора, передающего подсудимого в руки светской власти.)

ГОЛОС СТАРОГО ИНКВИЗИТОРА

 
     Мой сын, узнав, что впал ты в заблужденье
     И согрешил пред Богом и людьми,
     Мы все твое исследовали дело.
     Со тщанием пересмотрев его,
     Мы, к нашему прискорбью, убедились,
     Что ты виновен в названных грехах.
     Но так как ты вернулся в нашу церковь
     И клятвенно отрекся от греха,
     Тебя мы допустили к покаянью
     И причащенью; более сего
     Мы сделать для тебя не в состоянье.
     А потому, изгнав тебя, мой сын,
     Из лона церкви нашей, предаем мы
     Тебя ко власти светского суда,
     Которого усердно умоляем
     Постановить об участи твоей —
     Так, чтоб тебе не угрожали смертью
     И не была б пролита кровь твоя.
 

ГОЛОСА МОНАХОВ (издали)

 
     Аминь!
 

ТОЛПА

 
                 Аминь!
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН

 
                             Не будет, точно, крови.
     Горелым мясом потянуло тут.
 

(Мимо решетки, отделяющей площадку от места суда, проводят под конвоем Гофриди.)

ТОЛПА

(Вопит.)

 
Смерть магу…
 

ГОЛОСА ЖЕНЩИН ИЗ ТОЛПЫ

 
     Бедный!.. Мученик!.. Несчастный!..
 

2-Й КРЕСТЬЯНИН (хлопая по плечу 1-го)

 
     Ты проиграл. Теперь ему капут!
 

Тюрьма в Эксе. Мадлен лежит на соломенной подстилке. Луиза ходит из угла в угол, каждым движением выражая бешенство и муку. Время от времени доносится звон колоколов.

МАДЛЕН

 
     Будь проклят день рожденья моего!..
 

ЛУИЗА

 
     Будет проклят час, когда глаза мои
     Свет солнечный увидели впервые —
     И ужас тьмы полуночных небес,
     И молнии сверкающей извивы!..
 

МАДЛЕН

 
     Будь прокляты невинность детских дней
     И чистота, похищенная адом,
     И красота напрасная моя!
 

ЛУИЗА

 
     Будь проклята утраченная юность,
     Загубленная молодость моя,
     Отравленная поздним пробужденьем,
     Застывшая в монашеской одежде,
     Как в темном склепе, в каменном гробу…
     Будь проклята и здесь и в жизни вечной!
 

МАДЛЕН

 
     Будь проклята вовек моя любовь —
     И ты, меня обрекший на страданье,
     Служитель Беса, низкий изувер!..
 

ЛУИЗА

 
     Будь проклят трижды!
 

МАДЛЕН

 
                             Проклят! Проклят! Проклят!
 

ЛУИЗА (приближаясь к Мадлен)

 
     Будь проклята и ты, блудница, тварь!
     Змея, гиена с желтыми зрачками,
     Поправшая священнейший обет!
     Исчадье ада, дьявол бледноликий,
     Гордящийся копною рыжих косм!..
     Бесчестье быть с тобой в одной темнице,
     Дышать с тобою воздухом одним!
     Чего глядишь бесстыдными глазами?..
     Чтo видели, чтo зреть могли они,
     Чтобы гореть таким бесовским светом?..
     Ответь, змея, чтo видели они?..
 

МАДЛЕН (с вызывающей улыбкой)

 
     Чтo видели? О! Много, много, много!..
 

ЛУИЗА

 
     Молчи, змея, молчи, пока цела!
 

МАДЛЕН

 
     Того, конечно, бедной богомолке,
     Монахине, не увидать вовек!
 

ЛУИЗА (бросаясь на Мадлен)

 
     Убью тебя, проклятая колдунья!
     Блудница, тварь! Убью! Убью! Убью!
 

МАДЛЕН

 
     Ко мне!.. Спасите!.. Ай!..
 

(Входит тюремщик.)

ТЮРЕМЩИК

 
                             Что тут такое?
 

МАДЛЕН

 
     Она меня убить хотела… Ай!..
 

ТЮРЕМЩИК

 
     Опять чертовка с девочкой связалась?
     У! Гадина! Посмей лишь пикнуть мне, —
     Сейчас в застенок, на допрос, на пытку!
     Давно уж плети плачут по тебе.
 

ЛУИЗА (надменно)

 
     Не смеешь ты избранницы коснуться!
     В меня вселились бесы, но Господь
     Их ниспослал, чтоб покарать виновных.
     Иль, может быть, ты тоже еретик
     И воплощенье духов отрицаешь?
 

ТЮРЕМЩИК (струсив)

 
     Тьфу!.. Чур меня!.. Что привязались? Цыц!
     Не то в подвал не хочешь ли, в in pace
     Где будут крысы ползать по тебе?
                             (К Мадлен)
     Ну, ну, не плачь, овечка золотая,
     Не дам тебя в обиду никому,
     Холeсенькую деточку такую!
                             (Луизе)
     А ты сиди себе, коли сидишь.
 

(Уходит.)

МАДЛЕН

 
     Ну что, – взяла?
 

ЛУИЗА

 
                             На этот раз, пожалуй,
     Отделалась ты дешево, змея.
     Но дорожить красивенькою шкуркой
     В последний день, казалось бы, не стоит.
     Смешно тебе царапины пугаться,
     Когда чрез час ты будешь сожжена.
 

МАДЛЕН

 
     Я? – Сожжена?!. В уме ли ты, Луиза?
     Ты видишь, как все ласковы со мной.
     Порой грозят лишь пыткой, а на деле
     И волоска не тронули на мне.
 

ЛУИЗА

 
     И поступили глупо. Эти космы
     Во славу Бога – следовало сбрить,
     Чтоб ими ты не чванилась напрасно.
     Но, все равно, они сгорят с тобой.
 

МАДЛЕН

 
     Да ты совсем помешана, Луиза!
     Ты вечно бредишь пыткой и костром.
     Ты видишь – все мне служат, как принцессе,
     Тюремщики и патеры, и слуги
     Мне угодить стараются во всем.
     Когда мой дух встревожен и тоскует,
     Меня стремятся музыкой развлечь.
 
 
Во всех приходах молятся за душу
Невинной жертвы дьявола – Мадлен.
Я всех моим смиряю обращеньем,
А ты твердишь о смерти и костре.
 

ЛУИЗА (заглядывая в окно)

 
     Все так, все так, но за кого ж сегодня
     С утра весь день гудят колокола?
     Смотри в окно. Валит народ толпами
     И все сюда в окошко к нам глядят.
 

МАДЛЕН (со страхом)

 
     Глядят сюда? Не может быть, Луиза!
     Наверное, ты шутишь. Да? Скажи!
 

ЛУИЗА

 
     Взгляни еще.
 

МАДЛЕН (подбежав к окну)

 
                 Да, смотрят!.. Боже!.. Смотрят!..
     О, скрой меня!.. О, сжалься надо мной!..
     Я так боюсь! Я жить хочу, Луиза!..
     Я спрячусь здесь..
 

(Прячется в угол.)

 
Скажи, что нет Мадлен…
Скажи, что мышкой белой обернулась
И в норку скрылась… Да? Ты скажешь так?
Я притаюсь, замру, дышать не буду…
Ай, ай! Идут!
 

ЛУИЗА (с презрением)

 
                             И эту он любил!
 

ТЮРЕМЩИК (входя)

 
     Ну, можете порадоваться, пташки,
     Вас выпустят на волю… Где же та?
     Куда еще запряталась, плутовка?
     Эй, где ты там?
 

ЛУИЗА

 
                             Ты правду говоришь?
 

ТЮРЕМЩИК

 
     Как только, значит, выйдет разрешенье,
     Так вы свободны.
 

ЛУИЗА

 
                             Поклянись!
 

МАДЛЕН (из-за угла)

 
                                                     Клянись!
 

ТЮРЕМЩИК

 
     Как свят Господь!
 

МАДЛЕН (подбежав, ласкается к нему)

 
                 Мой добренький, мой милый!
 

ТЮРЕМЩИК (гладя ее по голове)

 
     Да ладно уж, барашек золотой!
 

МАДЛЕН

 
     А он, Луи? И он свободен тоже?
 

ЛУИЗА

 
     И на него не грянул Божий гром?
 

ТЮРЕМЩИК

 
     Ну, нет, тому пришлось посолонее,
     Добились вы, готов ему костер!
 

МАДЛЕН (с ужасом)

 
     Его сожгут?!
 

ТЮРЕМЩИК

 
                 Не позже – как сегодня.
     Здесь проведут. Увидите в окно.
 

(Уходит.)

ЛУИЗА

 
     Его сожгут… О, Боже справедливый!
     Погибнет он, – а эта будет жить!
 

МАДЛЕН

(Пляшет и поет в восторге.)

 
О, счастье!.. О, свобода!..
О, жизнь!.. Я спасена!
Ликуй со мной, природа!
Цвети со мной, весна!
 
 
О, жизнь! О луч мой ясный!
Гудит венчальный звон.
Хор демонов согласный
Слагает мне канон.
 
 
Дымил костер напрасно,
Сгорел тяжелый сон.
Бледна я, но прекрасна, —
Весь свет в меня влюблен!
 
 
Венцом служитель ада
Украсил мне главу.
Мне смерть его – услада.
Он гибнет – я живу!
 

ЛУИЗА

 
     Презренная! Тебе не жаль того,
     Кто за тебя, как жертва на закланье,
     Идет в огонь?
 

МАДЛЕН

(Вздрогнув, останавливается.)

 
Луи!.. Любимый мой…
 

(Рыдая, обращается к Луизе.)

 
Все это – ты! Ты завистью ревнивой
Сгубила всех: меня, себя, его…
Все это ты одна… Будь проклята вовеки!
 

ЛУИЗА

 
     Ты – до скончанья мира и веков!
 

ТЮРЕМЩИК (просовывая голову в дверь)

 
     Ведут его. Смотрите, коль хотите,
     Но не шуметь. И я пойду, взгляну.
 

(Затворяет дверь.)

МАДЛЕН (бросаясь к окну)

 
     Возлюбленный! Тебя ведут в оковах…
     О, изверги! Вас много – он один.
     Все на него! Его вы осудили…
     За что? – за то, что он меня любил!
 

(Колокольный звон продолжает гудеть громче и громче.

Слышно пение «Ora pro nobis»[2]2
  Моли о нас (лат.).


[Закрыть].)

МАДЛЕН (рыдая и дрожа)

 
     Луи!.. Мой маг!.. Спасти себя ты можешь,
     Лишь захоти… Спасись, спасись, Луи!
     Зови на помощь дьявольские чары
     И вмиг ослепнут палачи твои,
     И ты уйдешь – незримый и свободный…
     Не для себя, но для меня спасись!
 

(Похоронное пение раздается под окном.)

ЛУИЗА (падая на колени)

 
     Великий Бог! Молю тебя, прими
     Весь фимиам, клубящийся от века,
     Все пламя жертв, сожженных для Тебя!
     И тех, чей дым подымется в грядущем!
     И тех, что будут до скончанья дней —
     Прими за душу грешника, о Боже,
     Все – за него!..
 

МАДЛЕН

 
                             Кого ведете вы?
     Луи, постой!.. Я так тебя любила!
     Моя любовь зажгла тебе костер…
     Как бледен ты, как изнурен, любимый!..
     Остановись!.. На смерть тебя ведут!
     Твои уста, и очи, и ланиты
     Спалит огонь!.. Сожжет!.. Испепелит
     Всего тебя!.. Он обернулся!.. Боже!!!
 

ЛУИЗА (продолжая молиться)

 
     Все – за него!
 

МАДЛЕН (рыдая)

 
                             О, не смотри сюда!
     Кого ты ищешь жадными очами?
     Здесь нет меня… Здесь нет твоей Мадлен!
     Она стоит на пышном возвышенье
     С твоим венцом на золотых кудрях…
     Пред нею кровь стекает по ступеням
     И голос крови к Богу вопиет!..
 

ЛУИЗА

 
     Все – за него!..
 

МАДЛЕН

 
                             О, не смотри мне в душу!..
     Здесь нет Мадлен… Здесь только тень моя!
     Она в аду пред страждущими пляшет…
     Их кровь – на ней… На шабаше она,
     Где жертвы ей приносятся без счета…
     О, не гляди!
 

ЛУИЗА

 
                             Великий Бог, прими
     Весь жар молитв!.. Все слезы покаянья!..
     Всю кровь святых, воззвавшую к Тебе!..
     Все славословья чистых серафимов!..
     Все – за него!..
 

МАДЛЕН

 
                             Остановите казнь!
     Беру назад позорные признанья!..
     Их вынудили силой у меня!..
     За ним!.. За ним!.. На казнь,
                             на смерть, на пытку!
     За ним в огонь!.. К тебе, к тебе, Луи!..
 

ЛУИЗА

 
     Все – за него!
 

МАДЛЕН

 
                             Не слышат, изуверы!..
     Меня возьмите!.. Жизнь – за жизнь его!..
     Мою любовь отдам, ведь я – прекрасна…
 
 
Я буду петь, смеяться и плясать…
Я целовать умею до забвенья…
Ласкать умею… Я люблю его!..
Я всех люблю – кто даст ему свободу!..
Костер лишь погасите!.. Где вода?..
Скорей, скорей, пока еще не поздно!..
Тушите кровью!.. Лейте кровь мою!..
Пока еще огонь не прикоснулся
К его ногам, и дым не задушил!
 

ЛУИЗА

 
     Все – за него!
 

МАДЛЕН

 
                 Не внемлют! Поздно!.. Поздно!..
     С тобой на смерть!.. На пытку, на костер!..
     А!!! Боже!.. Боже!.. Он горит!! Спасите!..
     Огонь, огонь!
 

(Падает без чувств. Тюрьма озаряется блеском красного пламени.)

ЛУИЗА (с отчаяньем)

 
                             О, если мало жертв!
     О, если мало слез, молитв и крови,
     Воззри, Господь, на будущую скорбь!
     Сочти все муки новых поколений, —
     Все – за него!..
 

МАДЛЕН (вскочив, бежит в исступлении)

 
                 Горю!.. Горю!.. Горю!..
 

1902 г.

Перед закатом

На мою долю выпала лестная задача написать разбор представленного на соискание Пушкинской премии V тома стихотворений М.А. Лохвицкой. Но моему отзыву не было суждено быть прочтенным ею, хотя я написал его еще при ее жизни, и ей была присуждена Пушкинская премия. Эту премию заслужили ей, главным образом, стихотворения, посвященные ее детям: «Материнский завет» и «Плач Агари», на которые я указывал, как на плоды наиболее счастливых вдохновений. Г-жа Лохвицкая не дожила до увенчания своих произведений: премия досталась ее детям.

Да будет мне позволено теперь, когда родственники покойной выпускают в свет ее неизданные стихотворения, предпослать им несколько слов.

Во всяком предсмертном творении, будь то картина, изваяние или стихи, всегда кроется что-то трогательное, загадочно-пленительное; это лебединая песня, прощание с жизнью и приближение к роковому порогу, за которым начнется иное, новое, неведомое существование. То, что при жизни автора могло бы заслужить справедливый укор, обезоруживает критика, когда автор отошел в вечность. И невольно прощаешь ему недостатки его творчества. Не так ли с благодарностью вспоминаешь теплое дыхание

быстро промелькнувшего лета с его цветами и пышными красками, и забываешь его дожди и бурные ветры?

Пусть в последних произведениях г-жи Лохвицкой встречаются недостатки, на которые я и ранее указывал, пусть находятся там неясность, недосказанность, неопределенный мистический туман, увлечение чарами чернокнижия. Но в этих стихах есть несомненная струя поэзии, искупающая столько же несомненные недочеты; есть виртуозность, радующая и пленяющая любителя «чистых вдохновений», есть умение пользоваться поэтическими образами, есть превосходная фактура стиха, мастерская его отделка.

Истинной поэзией проникнуты такие стихотворения, как «Каменная швея», «Что такое весна», «Белые розы», «Утренний гимн», «Восковая свеча», «У брачного чертога».

Не столько темным содержанием, сколько изумительным искусством владеть стихом пленяет пиеса «Я – жрица тайных откровений», где эта же строка повторяется еще два раза, только с иною перестановкой слов: «Я – жрица откровений тайных» и «Я – откровений тайных жрица».

Стихотворение «День Духа Святого» обращает на себя внимание не только своеобразием размера, но и красотою и таинственностью содержания.

Я и ранее отмечал пристрастие г-жи Лохвицкой к некоторым образам и словам; они есть и в новом сборнике: опять мы находим здесь лилии, розовые крылья, дыханье вишен и сирени, лунную грезу над тьмою земной, парус, плывущий в лазурный туман, дыханье жасминов и роз. К этим знакомым красочным и душистым особенностям творчества усопшей присоединяются звуки, раньше у нее не встречавшиеся; мне слышится в них предчувствие близкой смерти. Стихотворение «В скорби моей» кончается словами:

 
В смерти иное прозрев бытие,
Смерти скажу я: «Где жало твое?»
 

Хочется к самому безвременно покинувшему нас автору применить одно из его предсмертных стихотворений:

 
С ее опущенными веждами
И целомудренным лицом —
Она идет, блестя одеждами,
Сияя радужным венцом.
И мысли ей вослед уносятся,
С воскресшим трепетом в груди —
Мольбы, молитвы, гимны просятся:
«Взгляни, помедли, подожди!»
 

Несколько лет тому назад смерть сестры вызвала у М.А. Лохвицкой прекрасное стихотворение «Цветок на могилу», его строками я закончу свое предисловие.

 
Ты была безропотно-покорна,
Ты умела верить и любить,
Дни твои – жемчужин белых зерна,
Низанных на золотую нить.
 
 
Ты была нетронутой и ясной,
Как душа хрустальная твоя.
Вечный мир душе твоей прекрасной,
Отстрадавшей муки бытия.
 

К.Р.

Павловск, 1 апреля 1908.