Текст книги "Я верю в любовь"

Морин Гу
Я верю в любовь

Maurene Goo

I BELIEVE IN A THING CALLED LOVE

Печатается с разрешения издательства Farrar, Straus and Giroux Books for Young Readers, an imprint of Macmillan Publishing Group, LLC и литературного агентства Nova Littera SIA.

Copyright © 2017 by Maurene Goo

© А. Авербух, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2018

***

МОРИН ГУ – популярная молодежная писательница – выросла в пригороде Лос-Анджелеса, в окружении стеллажей с книгами. Возможно, именно поэтому Морин решила заняться сочинительством. Но сперва окончила факультет коммуникаций университета Сан-Диего, чтобы позже получить степень магистра литературы и издательского дела. Прежде чем опубликовать свою первую книгу, она успела поработать в разных издательствах, поэтому точно знает, как удовлетворить самых взыскательных читателей. Романы Морин Гу придутся по вкусу всем любителям прозы Морган Мэтсон и Дженни Хан.

***

Для всех поклонников корейских телесериалов

Пролог

В семь лет мне казалось, что я могу двигать карандаш усилием мысли.

Я слышала о человеке, который научился видеть сквозь непрозрачные предметы и использовал это, чтобы жульничать в карточных играх. Полностью сконцентрировавшись, он мог делать штуки, которые не под силу обычным людям: парить в воздухе, ходить по углям и передвигать предметы. Всему этому он научился сам и начал с того, что часами смотрел на объект, который хотел сдвинуть с места.

И вот однажды под вечер я убралась у себя на письменном столе и положила на середину розовый механический карандаш, украшенный фигурками кроликов.

Солнце начало садиться. Я закрыла окна шторами, затем захлопнула дверь в коридор, отчего комната погрузилась во мрак, села за стол и стала смотреть на карандаш, мысленно приказывая ему сдвинуться.

Смотрела я долго. Казалось, прошло несколько часов. Когда в дверь постучал папа, я, не отводя глаз от карандаша, закричала: «Прошу не беспокоить!». Папа поворчал за дверью, но в конце концов ушел.

Перед ужином он снова постучал и напомнил, что мне надо поесть.

– Сделай перерыв, дорогая!

Во рту пересохло, есть действительно очень хотелось, но я, не сводя глаз с фигурок кроликов, попросила папу оставить еду возле моей двери. Вместо этого он заглянул в спальню.

– Дези!

– Аппа[1]1
  «Папа» по-корейски.


[Закрыть], я занята очень важным делом, – прервала я его.

Нормальный отец, наверно, потребовал бы объяснений от семилетней дочери и проявил бы хоть какой-нибудь интерес к тому, зачем она закрылась в спальне и часами смотрит на канцелярский предмет.

Но это был мой папа. И так случилось, что его дочерью оказалась я. Поэтому он просто пожал плечами и пошел собирать мне на поднос ужин: рыбу, рис и суп из дайкона с говядиной. Затем вошел и осторожно поставил поднос на стол, стараясь не задеть карандаш.

Я почувствовала запах еды и едва не потеряла сознание, но не позволила себе оторвать взгляд от своего объекта.

– О, аппа…

Не говоря ни слова, папа взял ложкой рис, ею же зачерпнул суп и поднес к моему рту. Я быстро проглотила порцию. Затем он взял кусок рыбы палочками для еды и снова дал мне. Я съела и рыбу. Тогда он поднес к моим губам стакан воды, и я с благодарностью ее выпила.

Наконец, когда с ужином было покончено, папа потрепал меня по плечу и, взяв поднос, направился к двери. Уже закрывая ее за собой, он сказал:

– Не засиживайся допоздна.

Подкрепившись, я почувствовала, что мой мозг силен как никогда, и продолжила смотреть на карандаш.

И что же случилось? Клянусь своей жизнью до этого самого дня, что случилось именно то, чего я хотела: карандаш сдвинулся! Движение было едва уловимым – наверное, никто, кроме меня, его не заметил бы, – но в ту секунду, когда розовый карандаш слегка сместился ко мне и замер, я закричала. Потом выскочила из-за стола и, не в силах поверить своим глазам, потянула себя за волосы, затем начала бегать кругами и пританцовывать, после чего плюхнулась лицом в подушку и уснула. Трюк с перемещением я пыталась проделать и с другими предметами: с ластиком, от которого пахло клубникой, с украшением в форме балерины, которое втыкается в торт, с кедровым орехом. Но ничего не выходило. Несмотря на это, я еще несколько лет считала, что могу двигать предметы силой мысли. Втайне я знала, что существую в своем маленьком мире, где случается волшебство. Причем случается оно не с обычными людьми, а только с избранными.

Со временем эта детская вера в возможности моего могучего мозга начала угасать. Я не потеряла ее разом, столкнувшись с суровой реальностью жизни, где нет места чудесам, как это обычно бывает. Я просто переросла ее.

Но не утратила веры в то, что определенных целей можно достичь только упорством и терпением. Если у вас есть оба этих качества, то нет ничего такого, с чем бы вы не справились.

Для семилетнего ребенка, недавно потерявшего мать, эта вера оказалась безумно мощным стимулом в жизни. Я смутно помню те времена, но в них всегда фигурирует отец. Точнее, его тень – силуэт человека, который укладывал меня спать, готовил ужин и, когда думал, что я его не вижу, часами сидел в кресле в темноте. Тот, кто в три часа ночи поливал мамину герань и ставил мамин будильник на шесть утра, хотя ему можно было спать до семи. Тот, кто каждое утро подолгу смотрел на пустую миску, ожидая, что в ней появится фирменное мамино блюдо – кукурузные хлопья с молоком. Мама всегда наполняла эту миску в одно и то же время.

Затем я случайно подслушала на кухне, как моя тетя говорит дяде:

– Время залечит все раны.

И тогда я решила ускорить процесс.

Я разломала мамин будильник и, едва сдерживая слезы, показала его папе в разобранном виде. Потребовалось несколько недель, чтобы купить новый, но этот будильник папа ставил уже на семь часов. Каждое утро я следила за тем, чтобы хлопья были готовы до того, как папа сядет за стол: это не позволяло ему смотреть на пустую миску. А пока он ел, я поливала герань.

Тогда отец снова стал прежним. Он положил мамино обручальное кольцо на фарфоровое блюдечко, любовно стер пыль со всех ее фотографий в доме, и мы наконец сдвинулись с мертвой точки. Круги под его глазами стали менее заметными, а герань разрослась и полезла на дверь гаража.

Время, бремя… Дези Ли вылечит все раны.

Чтобы действовать, обязательно нужен план. Так я убедила отца позволить мне разводить на заднем дворе гусей, так же спасла от закрытия недофинансированную библиотеку нашей средней школы, поборола страх высоты – обвязала лодыжки эластичным тросом и прыгнула в свой шестнадцатый день рождения с моста (и лишь чуть-чуть обмочилась); так я год за годом становилась первой в своем классе. Я верила и до сих пор верю, что можно построить свою мечту по кирпичикам и достичь чего угодно благодаря упорству.

Даже влюбиться.

Глава 1

Если представить жизнь как серию ностальгических фотографий, в ней окажется пропущено много скучного. Между размытыми снимками с задуванием свечей на торте по случаю дня рождения и первыми поцелуями будут картинки с сидением на диване перед включенным телевизором, приготовлением уроков и попытками создать идеальную волну с помощью плойки.

Или – в моем случае – с наблюдениями за очередным школьным мероприятием вроде осеннего карнавала. Добавьте к этому нудному зрелищу немного реальной рвоты.

Энди Мейсона рвало в мусорный бак, а я осторожно хлопала его по спине. Это определенно была одна из тех пикантных сцен, которые не войдут в окончательную версию фильма о моей жизни.

Капитан команды по теннису шести футов четырех дюймов ростом выпрямился.

– Все хорошо? – спросила я.

Он осторожно утер рот и застенчиво кивнул.

– Спасибо, Дез.

– Да не за что, но, может быть, не стоит ходить на мозгоплавильную викторину по три раза подряд?

Этим ноябрьским субботним вечером в учебном комплексе Монте-Виста, который раскинулся у моря на отвесном склоне округа Ориндж и был выстроен по последнему слову архитектурного искусства, осенний карнавал был в самом разгаре.

Энди нетвердой походкой направился прочь, пройдя мимо моей лучшей подруги, Фионы Мендозы. Та посторонилась и наморщила нос.

– Наблевал? – уточнила она.

На Фионе были мешковатые тренировочные штаны, накрахмаленная мужская сорочка, туристические сандалии и шарф с узором из молний. Ее сильно подведенные, янтарного цвета глаза смотрели на меня, медленно моргая. Она бы выглядела как принцесса-мексиканка из мультфильма Диснея, если бы не оделась как бродяга и не накрасилась дешевой косметикой.

– Вот всегда у крупных парней такой нежный желудок, – вздохнула я.

– Повезло тебе, – подмигнула Фиона.

Я фыркнула.

– Да ты обожаешь больших мальчиков, – продолжила Фиона, которая предпочитала крошечных девочек.

Еще раз фыркнув, я зашлась кашлем, от которого сложилась вдвое, а когда распрямилась, обнаружила, что подруга держит термос.

– Твой отец просил тебе передать, – сказала она.

К крышке скотчем были примотаны две таблетки от простуды и гриппа. Увидев приклеенный здесь же стикер, я улыбнулась. Корявым почерком отца на нем было выведено: «Ешь побольше, даже если чувствуешь себя дерьмово!». Повсюду виднелись черные пятна от пальцев – «подпись» автомеханика.

Я открыла термос, запахло соленым супом из морских водорослей.

– М-м, спасибо, Фиона.

Мы подошли к скамье и сели.

– На здоровье, но объясни, какого черта ты здесь делаешь? Разве у тебя не антракоз[2]2
  Заболевание легких, обусловленное длительным вдыханием угольной пыли.


[Закрыть]? – воскликнула она.

– Эй, может, потому что я отвечаю за это мероприятие? И вообще, это не антракоз, а обычная пневмония. Которой у меня, кстати, тоже нет.

– Ты отвечаешь за все! Не хочу тебя обидеть, Дези, но это всего лишь школьный карнавал, – Фиона разлеглась поперек скамьи. – Неужели какая-нибудь мелкая сошка из руководства школы не могла бы взять это на себя?

– Кто, например? Джордан? – Джордан был моим вице-президентом, но за него проголосовали только из-за прически. – Он показался бы здесь только завтра. Ни в коем случае. Я не для того потратила на планирование несколько недель, чтобы какая-нибудь скотина могла погубить репутацию карнавала Монте-Висты!

Фиона с ухмылкой посмотрела на меня, как бы позволяя этому странному заявлению остаться в нашем разговоре. Решив, что я достаточно наказана ее презрительным взглядом, подруга продолжила.

– Дез, тебе надо остыть. Мы в старшем классе, успокойся уже. – Поза Фионы говорила о полной расслабленности: она сидела на скамье, скрестив ноги, опершись рукой на подлокотник и положив на нее подбородок.

Прежде чем ответить, я отхлебнула супа.

– Интересно, меня уже приняли в Стэнфорд?

Фиона выпрямилась, выпучила глаза и и указала на меня длинным ногтем, покрытым блестящим лаком.

– Нет. Нет! После того как ты подала туда заявление, я больше не желаю слышать об этом ни слова до конца года. – Она выдержала паузу. – Даже нет, до конца жизни.

– Да, плохо дело. – Я забросила таблетки в рот и запила водой.

Фиона снова уставилась на меня, и от ее взгляда мне сделалось немного страшно.

– Дез, тебя точно примут. Если такую зануду – Мать Терезу, Мисс Америка подросткового возраста – не возьмут, то кого же тогда примут?!

Я снова закашлялась, отхаркивая мокроту с таким звуком, будто приближался конец дней моих. Фиона тут же отодвинулась.

Прежде чем заговорить, я похлопала себя по груди.

– Знаешь ли ты, у скольких человек такая же анкета, как у меня? Средний балл – 4,25, председатель правления учащихся, член школьной спортивной команды, отличный результат отборочного теста, миллиард часов, добровольно отработанных на благо общества…

Услышав эту знакомую песню, Фиона спросила почти скучающим голосом:

– Так разве не поэтому ты записалась на собеседование? – Мимо нас проходила группа девушек, и Фиона проводила их глазами. Будучи моей лучшей подругой со второго класса, она выучила наизусть балладу о стэнфордской мечте Дези Ли, как только я начала распевать ее в десятилетнем возрасте.

– Да, но собеседование в феврале, через месяц после подачи заявления. Я нервничаю, потому что срок ранней подачи[3]3
  Есть два варианта подачи документов в колледжи и университеты США: ранний и регулярный. В первом случае заявление подается к 1 ноября в старшем классе школы, во втором – к 1 января.


[Закрыть] уже прошел, – пробормотала я.

– Дез, мы уже миллион раз об этом говорили. Ты решила не отдавать заявление раньше, потому что шансы будут выше и все такое.

Я зачерпнула суп.

– Да, знаю.

– Так что не парься, договорились? – Фиона похлопала меня по руке.

Когда с супом было покончено, Фиона ушла искать нашего друга, Уэса Мэнсора. Я снова вернулась на карнавал, чтобы убедиться, что ребята из школьной бейсбольной команды не раздают симпатичным девочкам лучшие призы, а народ не толкается, стоя в бесконечной очереди за мягким мороженым. Направляясь к туалету, я столкнулась с мальчиками из младших классов: они были в безупречно выглаженных стильных футболках, так что я едва их узнала.

– Привет, босс. Как дела? – спросил меня один из них, чьи искрящиеся глаза были полны очарования. Такого типа парни рождаются со способностью влюбить в себя кого угодно. Почувствовав на себе их взгляды, я покраснела.

– М-м, неплохо. Желаю хорошо повеселиться! – Я неловко махнула им руками с растопыренными пальцами и ушла. Бога ради. Желаю повеселиться! Да кто я им, мамочка?! Я мысленно ругала себя, как вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи.

– Что происходит, босс? – насмешливо произнес он в нескольких дюймах от моего уха. Уэс. Густые черные волосы, зачесанные назад и идеально зафиксированные лаком (прическа в стиле «помпадур»), безупречно гладкая коричневая кожа, сонные глаза, обрамленные густыми ресницами. Девушки любили его. Да, красавец друг и красотка подруга постоянно напоминали мне о моей непривлекательности.

Я развернулась и шлепнула Уэса. Он схватил мою руку и нахмурился.

– Словами не могла обойтись?

За ним стояла Фиона с огромным пластиковым пакетом, полным розовой сахарной ваты. Я сердито посмотрела на обоих, но, прежде чем успела ответить, начался новый приступ кашля.

– О Дез, – сморщился Уэс, прикрывая нос воротом футболки. – У меня ответственная игра на следующей неделе. Если заболею, я тебя убью. – Как и я, он – ужасный зануда. Его любимый вид спорта – баскетбол, любимый предмет – физика, а любимые увлечения – комиксы и настольная игра «Катанские поселенцы». В Сети он удерживал в ней первенство целых три месяца, пока его не обыграла восьмилетняя девочка из Бразилии.

– Знаешь, чужие микробы могут быть полезны, – парировала я и снова энергично прокашлялась. Уэс и Фиона состроили гримасы.

– Ну хватит, доктор Дези, – проворчал Уэс.

– О, я только начала. Может быть, прочесть вам лекцию о будущем фекальных трансплантатов?

Уэс театрально закрыл глаза.

– Давай хотя бы одну неделю обойдемся без рассуждений о достоинствах кишечных бактерий.

Я пожала плечами.

– Отлично. Но когда стану доктором и буду лечить с их помощью сезонные аллергические заболевания, вы, ребята, будете меня благодарить.

– Боже! – Фиона выкинула остаток сахарной ваты в мусорный бак.

Я ждала очередной порции жалоб, но друзья почему-то замолчали. Их взгляд был прикован к чему-то за моей спиной. Я повернулась, и перед глазами оказалась широкая мужская грудь.

– Что такое фекальные трансплантаты? – произнес низкий голос.

Я посмотрела вверх. О господи!

Макс Перальта. Рост – шесть футов два дюйма, сексуальный, красивый и… учится в девятом классе.

Сзади послышалось хихиканье. Когда Фиона и Уэс узнали, что парень, в которого я втюрилась в первую же неделю в школе, оказался девятиклассником, это был «лучший» день за всю историю. В кавычках, конечно.

– О, да ничего особенного. Привет! – произнесла я таким голосом, который едва ли воспринимал человеческий слух. Дези, если не владеешь собой, просто молчи.

Макс улыбнулся, и на его загорелом лице сверкнули белые зубы. Как, скажите, с такой внешностью он мог быть девятиклассником?

– Привет, Дези, карнавал организовала отлично.

Я сильно покраснела.

– Спасибо, Макс. – Ну вот, он тебя похвалил. Теперь оставайся невозмутимой, расслабь плечи, и никакого энтузиазма.

Он посмотрел себе под ноги, потом склонил голову набок и снова улыбнулся. Чертовски милый!

– Я тут подумал… Ты после этого занята? – спросил Перальта.

У меня перехватило дыхание. Я прокашлялась. Нельзя говорить писклявым голосом.

– После… карнавала?

– Да, может, тебе придется, ну, убираться или еще что-нибудь?

Чувствуя на себе взгляды друзей, я покраснела еще больше.

– Нет, никакой уборки. Я свободна… вроде. – Погодите, я что, флиртую? Он, конечно, привлекательный, без сомнений… но все же младше меня.

По-видимому, Макс читал мои мысли. Не спуская с меня глаз, он протянул:

– Понимаю, ты, наверное, не пойдешь на свидание с парнем младше тебя…

Неужели он сказал «свидание»? И все же он был прав. Он – в девятом. Я – выпускница. Нужно было отказать как можно мягче. Но, вместо того чтобы сказать что-то доброжелательное, приложив руку к груди, я почувствовала приближение приступа кашля и крепко сжала губы. Нет, только не сейчас!

Увы, некоторые вещи просто не перебороть.

И я закашлялась, очень сильно.

А эта мокрота, которая хрипела у меня в груди весь день, – ее сгусток вылетел изо рта и угодил прямо на его накрахмаленную полосатую рубашку.

Глава 2

Сказать, что захотелось покончить с собой, – ничего не сказать.

Меня охватила знакомая слабость, и, глядя на каплю мокроты на полосатой рубашке, я закрыла ладонями рот. Эти голубые и красные полоски навеки запечатлеются в моей памяти. Голубые – широкие, красные – узкие. Красивая была вещица на самом деле.

– О, это?.. – Я слышала Макса, но не могла заставить себя взглянуть ему в лицо. Он оттянул рубашку и с отвращением фыркнул.

Наконец я сумела вымолвить слабым голосом:

– Прости, я нездорова.

– Да… ничего. Ничего, я просто сейчас… – С этими словами он бросился прочь и затерялся в толпе.

Я накинула капюшон куртки на голову, повернулась к Фионе и разрыдалась, уткнувшись ей в плечо.

Она неуклюже погладила меня по голове.

– Да, это был грандиозный «фливал», даже для тебя. Просто нет слов, – подытожила подруга. Уэс продолжал смеяться так, что на его глазах выступили слезы и он не мог ничего произнести.

Фливал. Уэс придумал удачное название для моего провала во время флирта. Понимаете? «Флирт» плюс «провал» – фливал. Это слово родилось в наш первый год учебы в старшей школе, когда милый и застенчивый Гарри Чен, которого я целый год подтягивала по английскому, поскольку была в него влюблена, признался, что любит нашего учителя. Учителя-мужчину.

Но фливалы преследовали меня и задолго до этого случая. Всякий раз, как я разговаривала с парнем и у него появлялся хотя бы намек на интерес ко мне, все всегда шло наперекосяк и заканчивалось провалом. Во всем остальном я была уверенной в себе девушкой, нацеленной на поступление в Стэнфорд.

До чего банально: все отлично, кроме личной жизни. Какая досада.

– Спасибо. – Затуманенными от слез глазами я посмотрела на Фиону. – Фиона – мой близкий старый друг. Друг-подруга. Подругодруг.

Она мрачно покачала головой. Но если человеку необходимы утешение и нежные объятия, то ему не к Фионе Мендозе. Она, скорее, из тех, кто безжалостно выложит всю правду, чтобы вернуть вас к реальности.

Теперь она пожала плечами.

– По крайней мере, он всего лишь младшеклассник. – Слово «младшеклассник» заставило меня завыть с новой силой. Узнав, что Макс в девятом классе, я поняла, что моя влюбленность обречена на смерть, но все равно не переставала им восхищаться. А теперь он едва не пригласил меня на свидание!

Мои лучшие друзья, несмотря на все попытки, никак не могли понять, почему отношения с парнями были для меня чем-то из разряда фантастики. Когда эти двое явились из утробы матерей, их уже поджидали толпы поклонников и поклонниц.

Уэс достал телефон и сфотографировал меня.

– Дай сюда! – завизжала я, выхватила телефон у него из рук и быстро удалила снимок.

Он разочарованно взвыл.

– Да ладно тебе, я просто хотел добавить его к важным моментам из жизни Дези Фливал.

– Жить надоело? – Я ежедневно угрожала Уэсу расправой.

Да, мои фливалы стали так предсказуемы и неизбежны, что я даже пошутила на их счет в своем сочинении, которое вместе с другими документами подала в Стэнфорд. Ну, знаете, у каждого есть недостатки, и в этом тоже нужно находить позитивные моменты. Я надеялась, что смесь моего унижения и смирения вызовет сочувствие и проложит мне дорогу в Стэнфорд. Либо это, либо высокий аттестационный балл.

В большинстве случаев я относилась к своим фливалам легко и с юмором. У меня было столько важных дел, что на парней, наверное, просто не хватило бы времени.

К тому же меня пугала сама мысль, что другой человек будет с ничтожно маленького расстояния рассматривать поры на моем лице.

На следующей неделе мы играли в футбол с Академией Истриджа.

Я люблю футбол: в нем как бы сочетаются бег на стометровку и стратегия, как в шахматах. В удачные дни я, казалось, могла заглянуть в будущее: каждый пас – часть общего замысла, приводящего к голу.

И сегодня был один из таких дней.

Прошло уже немало добавленного времени, а счет оставался 1:1. Сейчас или никогда, Дез. Мы на доли секунды встретились взглядами с девочкой из нашей команды, Лией Хил, и она передала мне мяч. Я подпрыгнула над блестящими косами защитниц Истриджа, словно сделанных под копирку, и послала мяч в угол сетки ворот. Раздался свисток, и мы побежали праздновать нашу победу, а игроки Истриджа – в слезах обвинять друг друга в ошибке.

Шлепнув по ладоням поднятых рук, я попрощалась с игроками своей команды и направилась к автостоянке.

– Хорошенько отдохни, Ли! – крикнул тренер Сингх, когда я подходила к машине отца. Я вяло махнула рукой в его сторону: меня по-прежнему одолевала эта дурацкая простуда, и теперь, когда возбуждение от игры стало проходить, я чувствовала себя совсем обессиленной.

Меня ждал неуклюжий голубой «шедевр» американской автомобильной промышленности. И хотя мой отец – механик и способен довести до ума любую машину, ездит он на нисколько не привлекательном «бьюике лесабре» 1980 года размером с целый дом. Эксцентричность отца росла с каждым годом.

И да, папа забирал меня из школы. В прошлом году я разбила подаренный им на день рождения отремонтированный темно-зеленый «сааб» с откидным верхом, на котором поездила минут двадцать: в десяти футах от нашего дома врезалась в фонарный столб. Перед машиной на дорогу выскочил кролик, и, вместо того чтобы затормозить, я круто свернула, чтобы его объехать.

После этого случая отец понял, что до собственного автомобиля я еще не доросла, но иногда разрешал ездить на своем несокрушимом корабле на короткие дистанции. А я никогда не просила чем-нибудь заменить «сааб», потому что главным правилом в моей жизни было не беспокоить отца.

Я подошла к машине и открыла дверь. Он сидел на водительском кресле и читал газету.

– Ну наконец! – Папа широко улыбнулся, сложил газету и бросил ее на приборную панель. От улыбки его широкое круглое лицо засветилось, а в уголках глаз на загорелой коже появились морщинки. Он по-прежнему носил копну густых черных волос (пожалуй, главная его гордость) и каждое утро тщательно расчесывал и взбивал ее только для того, чтобы потом натянуть на себя заляпанную маслом рубашку и шорты с накладными карманами.

– Привет, аппа! – Я бросила рюкзак и спортивную форму на заднее сиденье и со вздохом облегчения опустилась на кресло рядом с водительским. Все тело болело. Тотчас же я почувствовала шершавую ладонь отца у себя на лбу и услышала неодобрительное цоканье.

– О, девочка моя, да у тебя температура! – Это «девочка моя» меня просто убивало.

Я закрыла глаза.

– Да все нормально, мне сейчас нужны только джак и горячий душ. – Джак – корейская овсянка, и отец готовит вкуснейший джак с грибами и солеными морскими водорослями.

– Кого ты хочешь одурачить? Тебе нельзя завтра в школу. А сегодня вечером – никакого домашнего задания, только отдых и веселье, – отрезал отец и тронулся с места.

– Нет, никакого веселья! – возразила я, улыбнувшись, но не слишком поддерживая его шутливый тон. – Мне нужно завезти часть пожертвованных старшим классом консервов в ближайшую церковь и дописать работу по английской литературе.

– Эй! Если аппа говорит развлекаться – значит, развлекаться, и точка!

Отец всегда говорил о себе в третьем лице, называя себя «аппа», что по-корейски значит «отец». Меня бы это тяготило, если бы не звучало так… подкупающе ласково. Ошибки моего отца в английском были очень забавны, и я иногда думала, что он специально коверкает речь, чтобы меня рассмешить. Между собой мы говорили на двух языках, точнее, на смеси моего плохого корейского и его плохого английского.

Дома я быстро приняла душ и, не скупясь на лосьон, протерла им загорелое лицо (Калифорнийский загар, как у меня! – с гордостью часто повторял отец), потом сбежала по лестнице в чулан и начала считать сложенные в кучу консервные банки, как вдруг в соседней комнате услышала знакомые крики по-корейски.

– Аппа! Ради всего святого, убавь звук! – закричала я. Громкость чуть снизилась, я вытащила коробку консервов в гостиную, где отец, сидя в своем кресле, смотрел любимые корейские дорамы. Поверх зеленой обивки была видна лишь его макушка.

Он остановил воспроизведение в самый важный момент: горячий жеребец нес на себе домой робкую, но очень пьяную девушку.

– Разве ты не смотрел эту серию? – поинтересовалась я. Подожди, это же о том, как…

Отец выпрямился в кресле и заревел, не давая мне возможности пересказать сюжет:

– Это другой сериал! Они не все одинаковые!

Я захихикала. Иногда так и хочется посмеяться над любовью отца к дорамам, которые он смотрит каждый вечер, независимо от погоды и времени года. (Другой телевизионной любовью всей его жизни было комедийное шоу «Я люблю Люси». Да, меня назвали в честь Дези Арназ[4]4
  Американский актер, исполнивший роль Рикки Рикардо, мужа главной героини сериала, Люси.


[Закрыть]. Не спрашивайте, почему.) В общем, ничто не может помешать отцу смотреть его любимые сериалы.

Одно время я называла их «корейскими мыльными операми», по аналогии с американскими, и мое лицо едва не плавилось от отцовского гнева.

– Как можно сравнивать то, что я смотрю, с этой дрянью?! – возмущался он. Хотя здесь я не могла не согласиться. Во-первых, дорамы шли в формате мини-серий и состояли из заранее известного количества эпизодов, а не тянулись десятилетиями, на протяжении которых не происходило ничего интересного (одни и те же супружеские пары противостояли своим близнецам-злодеям, и все в таком духе). Кроме того, в отличие от мыльных опер, корейские сериалы, которые смотрел отец, очень различались по жанрам: среди них были и романтические комедии, и фэнтези, и триллеры, и классические мелодрамы. Папе они все нравились. А я иногда смотрела за компанию, но без особого рвения.

Я указала на экран.

– Дай-ка угадаю. Эта пьяная девушка – сирота.

Отец поставил фильм на паузу и недовольно повернулся ко мне.

– Не сирота, но очень бедная.

– А этот парень – сын директора универмага.

– Йа[5]5
  Так звучит по-корейски «эй», а также по-английски «ты» и «да».


[Закрыть]!

– Сам ты «йа»! Развлекайся. Можно взять твою машину? Мне надо забросить консервы в церковь.

Он озабоченно посмотрел на меня.

– А не хочешь, чтобы аппа тебя подвез? Ты ведь болеешь.

– Со мной все хорошо, а церковь от нас всего в пяти минутах езды. Но все равно спасибо.

Он встал, проводил меня до двери и дал ключи.

– Ладно, но потом – сразу домой. Джак будет уже готов, да и к тому же тебе надо отдохнуть.

– Хорошо, аппа, скоро увидимся.

Я надела обувь и собралась загрузить коробку консервов в машину, как услышала крик отца, стоявшего в дверях.

– Эй, Дези, надень носки! Ты всегда заболеваешь, потому что ходишь без них.

Бог ты мой, отец говорит мне про носки. Серьезно?!

– Это большое заблуждение, – закричала я в ответ, – что люди болеют от холода. Иди и смотри свои сериалы!

Но домой за носками я все же забежала.