Текст книги "Вдова Далила; Ужас"

VII

Прошло три недели, с тех пор как Хорфди сделался неразлучен с Камани. Зиг так вжился в роль графа, что иногда ему казалось, что он действительно граф. Он так привык к тому, что его величали сиятельством, что другое обращение оскорбило бы его. После завтрака, покуривая сигары, Камани и Хорфди обычно совещались, как провести день.

– Знаете что, mio caro[8]8
  Мой дорогой (итал.).


[Закрыть], – говорил граф, пуская дым кольцами, – вы так милы к нам, а к моей родственнице – особенно, что я даже не знаю, как и отблагодарить вас, но все же мы не придерживаемся программы, которую составили себе в начале нашего путешествия. Вот уже шесть недель как мы в Берлине, однако мы почти ничего не видели. Нет, действительно, что мы посмотрели? Сначала мы должны были посетить Национальную галерею, затем обойти все памятники Берлина – говорят их здесь немало, – но мы ничего этого не сделали. Не могу же я вернуться в Неаполь и сказать, что не видел ни одного памятника.

– Конечно, нет, это было бы непростительно.

– Вы шутите, но это действительно было бы непростительно. Достаточно уже и того, что из-за траура мы не можем пойти в театр, и нам остается только осматривать памятники, галереи и музеи. Когда вы, наконец, отведете нас в Цехгауз[9]9
  Ныне музей немецкой истории.


[Закрыть], в Национальную галерею и во Дворец юстиции? Я очень хочу посетить Дворец юстиции.

– Но ведь там нечего смотреть.

– Вот-вот, я снова узнаю вас, берлинцев. Вам все приелось! Я даже уверен, что вы никогда не были ни в одной из ваших тюрем!

– Нет, к сожалению, я должен признаться, что посетил одну из них.

– Вот как? Когда же это было?

– Это слишком долго рассказывать.

– Не могли бы вы все же доставить мне такое удовольствие? Я уверен, что при небольшом желании с вашей стороны вы можете достать мне пропуск и пойти туда со мной.

– Я вовсе не стремлюсь побывать там вновь, – рассмеялся Хорфди.

– Ну, так достаньте мне пропуск, я пойду один.

– Что ж, я попробую, если вам так хочется.

– Конечно, и чем скорее, тем лучше. Кроме того, я видел все ваши главные улицы, но еще не видел Французскую улицу – она, кажется, недалеко от Фридрихштрассе; там ведь находится знаменитая голландская мастерская. Почему мы еще не были на этой улице?

– Вероятно, потому, что нам было не по пути, – просто ответил Хорфди, в то время как сыщик внимательно наблюдал за ним.

– И когда же мы все это увидим?

– Когда захотите.

Такие планы составлялись каждый день и никогда не выполнялись. С тех пор как началась вся эта комедия, Зиг не напоминал своему должнику о его проигрыше, и тот, в свою очередь, старался о нем не заговаривать. После завтрака, часа в три, они отправлялись к Марии на Кляйстштрассе. Бо`льшую часть времени они беседовали у пылающего камина и только изредка отправлялись кататься в открытой коляске. Почти всегда они вместе обедали и вместе проводили вечера.

Таким образом, Зиг сумел установить за Хорфди постоянный надзор. Полицейский не только не выпускал его из виду, но наблюдал за каждым словом и взглядом. Сыщику не нужно было выслеживать подозреваемого – он сам каждый день являлся к нему. Развалившись в кресле у себя или у Марии, агент мог спокойно исполнять свои обязанности.

Если читатель думает, что присутствие Зига было необходимо Марии, он ошибается. Чтобы избежать неприятного разговора с Хорфди наедине, ей стоило только позвать свою соотечественницу и компаньонку Розу. Кроме того, Мария сама взяла на себя роль, предложенную Зигом, а значит, понимала, что подвергается риску. Мария по собственной воле стала помощницей Зига – она желала отомстить за смерть мужа. Все это весьма красноречиво говорило о ее железном характере. Такая женщина могла достигнуть своей цели, не прибегая к помощи других. Кроме того, в ее интересах было скорее покончить с этим двусмысленным положением и отделаться от Хорфди.

Одним словом, почва была прекрасно подготовлена. Все расчеты Зига оказались верны. Его план, главным образом, основывался на страсти, которой Хорфди должен был воспылать к Марии. Кто мог внушить ему любовь, если не Мария ван ден Кольб? Она не походила ни на одну из тех женщин, которых он знал раньше. В ее глазах сверкал огонь, а улыбка будила страсть. Сама Мария говорила мало, но, когда она отвечала на вопросы Хорфди, в ее голосе слышались странные нотки, всегда вызывавшие у него особое чувство. В этой женщине слились воедино мужество и грусть, нежность и жестокость – противоположности, которые сначала поражали, а потом очаровывали любого.

Хорфди недолго мог противиться обаянию Марии. Он четко осознавал, что рано или поздно окончательно подпадет под ее влияние, и понимал грозившую ему опасность. Но вместо того, чтобы бежать от нее, он пытался противостоять ей. Уже месяц длилось это знакомство, и у Хорфди теперь было только одно желание: остаться хоть раз наедине с Марией и объясниться с ней.

VIII

Зиг же вовсе не собирался терять бдительность. Он продолжал следить за подозреваемым и часами просиживал в кресле гостиной прелестной Марии ван ден Кольб. Но однажды Хорфди решил навестить Марию, когда та была одна. Он договорился о встрече с графом Камани в «Палас-отеле», а сам вместо этого отправился на Кляйстштрассе.

Роза доложила своей госпоже, что Хорфди просит принять его. Мария некоторое время колебалась, но потом, вооружившись мужеством, поспешила навстречу гостю. Может, она намеревалась покончить с этим делом. Может, вдова осознавала, что Зиг своим постоянным присутствием мешает делу, а не помогает ему. В гостиную она вошла, как и всегда, в траурном платье. Черный цвет подчеркивал ее стройность и придавал ей особенную прелесть.

Хорфди молча смотрел на нее, не решаясь заговорить. Он дрожал как осиновый лист, а сердце его учащенно билось. Хозяйка сразу почувствовала неловкость ситуации и, чтобы разрядить обстановку, сказала:

– Где же вы оставили графа?

– Я думал, что найду его здесь, – ответил Хорфди.

– Но мне кажется, что вы договорились встретиться в отеле.

– Да, но я немного запоздал и решил, что лучше приехать сразу сюда. Вряд ли он стал бы так долго меня ждать. Но, может, я вам помешал?

– О, нет, ничуть…

– Я хочу сделать вам признание. Я счастлив, что наконец застал вас одну и могу поговорить с вами без свидетелей.

– Я вас внимательно слушаю.

Молодой человек приблизился к Марии и сел рядом с ней.

– Неужели вы меня не понимаете? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

– Неужели вы не понимаете, как мучаете меня с тех самых пор, как мы познакомились? Человеку, обладающему всеми пятью чувствами, опасно видеть вас, слышать, дышать одним воздухом с вами. Одним словом…

Вдруг он оборвал свою речь. Посмотрев на Марию, Хорфди заметил на ее лице какую-то странную улыбку, лоб ее нахмурился, а щеки побледнели. Наделенная мужеством, женщина не побоялась встретиться лицом к лицу с опасностью, но силы изменили ей. При первом объяснении все в ней возмутилось и смешалось, проснулся женский стыд.

Он не смел говорить ей о любви, ей, чей муж недавно скончался! Хорфди подозревали в том, что он виновен в этой смерти!.. Долгое время они молчали: он – испуганный, она – взволнованная и оскорбленная до глубины души. Но мало-помалу лицо Марии прояснилось, она провела рукой по лбу, как бы прогоняя докучливую мысль. Казалось, вдова решилась на что-то и обратилась к Хорфди с вопросом:

– Так, значит, вы любите меня?

Такого вопроса молодой человек не ожидал. Но когда он оправился от первого удивления, то схватил ее руки и ближе придвинулся к ней, как будто так она лучше услышит его.

– Да, я люблю вас, люблю так, как никогда не любил. Я даже не думал, что в состоянии полюбить. Вы моя первая и единственная любовь! Если бы вы знали, как я страдаю, когда не вижу вас, и как я счастлив, когда вы рядом! Уже тогда, когда я впервые увидел вас, мне показалось, что никогда прежде я еще не встречал такой женщины, как вы. Нет красоты, которая могла бы сравниться с вашей. В вас слились все лучшие женские качества, все добродетели, а я, глупец, думал, что ни одна женщина не завладеет моей душой. Но вы сразу покорили меня. Я поклялся больше не встречаться с вами, бежать от вас, но я не смог исполнить свою клятву. Ваш кузен привел меня сюда. Это он вынудил меня встречаться с вами, и мне пришлось подчиниться. Я знал, что` мне предстоит, я знал, что утрачу покой, силу воли и безумно полюблю…

Его руки стали слишком горячи, глаза сверкали, и Мария больше не смогла сидеть рядом с ним. Она отняла свои руки и встала. Сделав несколько шагов, женщина облокотилась на камин и спросила:

– Разве я когда-нибудь давала вам повод надеяться на взаимность?

– Нет, никогда, – продолжал он, – вы не поощряли меня ни единым взглядом, ни словом… Ах, если бы вы знали, как пуста до сих пор была моя жизнь, если бы знали, в каком обществе я вращался! Если бы вы знали, как тяжело флиртовать и никогда не испытывать истинного чувства. Вы спрашиваете меня, давали ли вы повод рассчитывать на взаимность, я еще раз отвечу: нет, не давали, но это-то больше всего и распаляло меня. Я хотел бороться, хотел победить! И теперь все еще этого хочу!

Хорфди был уже не тем хладнокровным, равнодушным и уравновешенным человеком, каким мы его видели впервые в присутствии следователя. Его волнение, его неподдельное чувство смягчало острые черты его лица и придавало им невыразимую прелесть. Страсть совершенно преобразила его. Он собрался сказать что-то еще, как вдруг доложили о приходе Зига.

Тот с первого взгляда понял, в чем дело. Лоб его нахмурился, лицо чуть заметно побледнело. Но, когда он подошел к Марии, он снова улыбнулся и как ни в чем не бывало спросил, как она себя чувствует, а затем обернулся к Хорфди со словами:

– Итак, вы здесь, а я ждал вас у себя в отеле!

Хорфди повторил то же самое, что сказал Марии, и Зиг остался вполне удовлетворен этим объяснением. Но, когда граф стал говорить о погоде и тому подобных обыденных вещах, Хорфди почувствовал, что не в состоянии дольше переносить его общество и придумал какой-то предлог, чтобы исчезнуть.

– Не забудьте, что мы обедаем вместе, – крикнул ему вдогонку Зиг, – ровно в семь часов мы будем в ресторане «Хиллер».

Прошло несколько минут после ухода Хорфди, а оба собеседника все еще молчали. Зиг, усевшись поодаль, наблюдал за Марией. Казалось, он сделал открытие, глубоко огорчившее его. Он вдруг подошел к ней и резко спросил:

– Ну, и что же?

Она вздрогнула, рассеянно взглянула ему в лицо и ответила:

– Простите, господин Зиг, я совершенно забыла о вашем присутствии.

– Я заметил это, – сказал тот с нескрываемой горечью, – я вообще для вас не существую с тех пор, как вы сами взялись за дело… Имел ли этот разговор хоть какие-нибудь результаты?

– Нет, – ответила женщина.

– В таком случае нам остается только начать сначала.

– Нет, – повторила она.

Удивленный этим ответом, он молча смотрел на нее, как бы ожидая разъяснений. Мария произнесла:

– То, что мы делаем, – это подлость.

– Почему? – хладнокровно спросил Зиг.

– Потому что он любит меня и страдает из-за этого.

– Так, значит, это правда! – воскликнул сыщик, взволнованный не меньше самой Марии. – Он любит вас и сознался в этом?

– Да, только что.

– И вы верите ему?

– Да, верю.

Зиг сложил руки на груди:

– Ну, и в чем же теперь дело?

– Я не имею права так мучить его.

– Значит, вы считаете себя не вправе мучить того, кто убил вашего мужа?

– А вдруг не он убил его?

– Вот как, теперь вы сомневаетесь в этом?

– Да, сомневаюсь, – ответила она, виновато опуская голову, как бы стыдясь собственной слабости, – когда его нет со мной, когда я одна со своими мыслями, он кажется мне виновным и я хочу отомстить, но когда он со мной, меня одолевают сомнения.

Зиг выслушал ее с плотно сжатыми губами, потом сказал:

– Надо положить конец этой неизвестности, так не может больше продолжаться. Он должен раз и навсегда доказать свою невиновность, и тогда я забуду обо всем и вернусь к своим привычным обязанностям. Но если он виновен, как я все еще думаю, тогда он чем-нибудь выдаст себя, и мы покончим с ним.

– А вы нашли средство, которое заставит его выдать себя?

– Вот оно, – ответил Зиг, вынимая из кармана узкий длинный предмет, завернутый в бумагу.

И так как Мария в недоумении смотрела на него, он без всяких отступлений спросил ее:

– Вы помните, каким орудием был убит ваш супруг?

Переменившись в лице, она пробормотала:

– Насколько я помню, это был нож или кинжал.

– Нож, и вы его хорошо знаете, так как он принадлежал убитому.

– И этот нож?.. – спросила она, с ужасом глядя на предмет, который Зиг держал в руке.

– По моей просьбе его отдали мне, вот он.

Мария отступила на несколько шагов и спросила:

– Что вы собираетесь с ним сделать?

– Я просто покажу его Хорфди, и, может быть, от неожиданности он выдаст себя. Вы, вероятно, не захотите присутствовать при этой сцене?

– Напротив, я хочу и буду присутствовать при ней, – ответила она, собрав все свое мужество, – это мой долг.

– Я думаю сегодня же вечером устроить это испытание.

– Хорошо, сегодня вечером, но как вы объясните ему, каким образом этот предмет попал к вам? Показать ему нож – значит выдать себя!

– Это не совсем так, я знаю, что ему сказать. К тому же, если нам удастся этот эксперимент и доказательства его виновности будут налицо, не все ли равно, узнает ли он нас? Но тогда – клянусь вам – тогда он погиб.

Трудно передать, каким тоном произнес Зиг эти слова; в них сквозили злоба, ненависть и страшная боль. Мария так ужаснулась им, что впервые взглянула на Зига не как на простое орудие своей мести, а как на человека, с чувствами которого приходится считаться.

Они простились, условившись встретиться в ресторане «Хиллер» в семь часов. Зиг уже в шесть был там. В ожидании гостей ему нужно было сделать несколько важных приготовлений. По его приказанию на середину стола поставили корзину с цветами, распространявшими дурманящий аромат. Зиг знал, что запах цветов очень сильно действует на нервы. Затем он старательно выбрал вина, заказал двойное количество свеч и настоял на том, чтобы как можно ярче осветить место, где сядет Хорфди.

В семь часов явились Мария и Хорфди и сели за стол. Сначала разговор не вязался, но потом Зиг взял себя в руки и, откинув всякие посторонние мысли, принялся болтать о пустяках с самым непринужденным видом. После вина он стал немного задумчивее, а во время десерта начал рассуждать на нравственные и философские темы. Наконец, Зиг выразил желание присутствовать на каком-либо уголовном процессе и спросил, не будет ли в скором времени разбираться какое-нибудь интересное дело.

– Вы себе представить не можете, – сказал он добродушным голосом, обращаясь к гостям, – как меня интересуют подобные вещи.

Потом он обернулся к Хорфди:

– Знаете, почему вы мне так симпатичны?

– Откровенно говоря, понятия не имею.

– Видите ли, мне ваша фамилия показалась знакомой, к тому же мне легко было ее выговорить, потому что я прочел один уголовный роман, где фигурирует господин Хорфди. О, как интересны были эти мемуары! Эта полиция! Сам процесс! Убийства! Это мой конек! Впрочем, если помните, я с первого дня нашего знакомства просил вас пойти со мной осмотреть тюрьмы, но, так как вы не удовлетворили мою просьбу, я сегодня утром поехал один.

– Куда?

– В полицейский президиум и в тюрьму – я забыл, как она называется, на букву М – Моабит?

– Совершенно верно. И что же вы видели?

– Все, положительно все. Я взял проводника, старика лет шестидесяти с массой орденов на груди. Он показал мне альбом преступников, музей, – все, все. Я так был счастлив, что не хотел расставаться со своим проводником, и благодаря ему даже сделал интересную покупку.

– Покупку?

– Да, прелестную покупку, – повторил Зиг.

– Какая-нибудь украденная драгоценность? – спросил Хорфди, пуская клубы дыма.

– Гораздо лучше! Я не знаю, как он это устроил, но он сказал, что эту вещь вообще нельзя было продавать. Я заплатил ему восемь тысяч марок.

– Это должно быть что-то очень ценное. Может быть, одежда какого-нибудь преступника, в которой он выходил на эшафот?

– Нет, нет, что бы я стал делать с одеждой? Ведь не могу же я носить ее. Англичане не так разборчивы. Они готовы дать пачку банковских билетов за окурок сигары, выкуренной какой-нибудь знаменитой особой. Но я не англичанин! Я люблю соединять приятное с полезным. Посмотрите-ка!

Он быстро протянул Хорфди нож, который все это время держал в руке под столом. Передавая нож, Зиг привстал с места, облокотился о спинку стула и сквозь синие стекла очков наблюдал за своим собеседником, холодный и бесстрастный, в любой момент готовый броситься на свою жертву. Наконец, наконец-то он узнает истину!

Если Хорфди действительно убийца, при виде этого ножа он непременно выдаст себя каким-нибудь жестом или словом. Хорфди сначала колебался, но потом взял нож и, внимательно осмотрев, вернул его Зигу со словами:

– Я, со своей стороны, не советовал бы нам рассчитывать на этот нож как на орудие защиты от нападения, он в очень плохом состоянии.

Зиг был поражен. Все его приготовления, все его надежды рухнули как карточный домик. Он потерял целых три месяца! Он шел по ложному следу! Это было ужасно! Он взглянул на Марию, чтобы узнать, какое впечатление произвела на нее эта сцена. Она не изменила своего положения, но лицо ее не было так бледно, как несколько минут назад, и грустная улыбка блуждала на устах. Казалось, его неудача нисколько не тронула ее. Это было слишком для вспыльчивого Зига. Как! В то время как он был приведен в отчаяние неудачной попыткой, Мария осталась равнодушной к его поражению! Вместо того чтобы жалеть его, она как будто радуется за его противника! Но, по его мнению, игра еще не была проиграна. Может быть, убийца не рассмотрел тогда орудия смерти и поэтому не узнал его теперь. Он ближе пододвинулся к Хорфди и снова указал на нож, говоря:

– Я так радовался этой покупке, а вы говорите, что нож негоден?

– Кончик согнут, посмотрите сами.

– Да, конечно, – подтвердил Зиг, делая вид, что внимательно осматривает нож, – но это вполне понятно. Вероятно, нож наткнулся на кость в теле и согнулся.

– Как? – воскликнул Хорфди. – Вы думаете, что этим ножом кого-то ранили?

– Еще бы, и даже смертельно.

– Кто вам это сказал?

– Мой чичероне! Неужели вы думаете, что я покупаю вещи, даже не поинтересовавшись их историей? Я знаю судьбу этого ножа от начала до конца. Он принадлежал молодому человеку, убитому на Французской улице, в доме номер сто семнадцать.

Хорфди сделал невольное движение. Зиг продолжал:

– Молодого человека звали – подождите-ка, я забыл его имя…

– Карл ван ден Кольб, – подсказал ему Хорфди.

Зиг удивленно вскинул брови.

– Значит вам знакомо это дело?

– Да, ведь я сам был замешан в него, – ответил Хорфди.

– Как так?

– Меня обвиняли в убийстве этого Кольба.

– Вас?!

– Да, меня! Оттого я так разволновался, когда вы заговорили об этом убийстве. Я, вероятно, бледен как мертвец… Пожалуйста, передайте мне стакан воды.

Зиг исполнил его просьбу. Хорфди сделал глоток и продолжал:

– Ах, если бы вы знали, сколько неприятностей я перенес. Поверите ли, меня арестовали и посадили в тюрьму.

– Не может быть! – воскликнул Зиг.

– К сожалению, это правда. Я сидел в одиночной камере. Мне даже надели ручные кандалы.

И обращаясь к Марии, он продолжал:

– Простите мое волнение, сударыня, я знаю, что это неподходящая тема для разговора, особенно в присутствии дамы. Но когда я думаю о том, что перенес, я теряю власть над собой.

– Конечно, конечно, – прибавил Зиг, а затем спросил: – А можно узнать, как вы выпутались из этой неприятной истории?

– Да очень просто, я доказал, что невиновен, вот и все.

– Но как полиции пришло в голову арестовать именно вас?

– За два дня до смерти Кольба между нами состоялся неприятный деловой разговор.

– Но ведь это ужасно! – воскликнул Зиг. – Если сегодня ночью убьют вас, то подозрение в убийстве падет на меня, так как вы провели сегодняшний вечер со мной?

– Вероятно! Если не сразу найдут настоящего убийцу, то вас могут арестовать, я советую вам быть наготове, – пошутил Хорфди.

– Полиция совсем безумна, – сухо заметил сыщик.

– Ну, она только исполняет свои обязанности. И, кстати сказать, немедленно освобождает невиновных… Впрочем, мне это все безразлично, просто я много выстрадал из-за этого. Вы задели еще не зажившую рану.

Хорфди говорил с грустью в голосе, будто сдерживая слезы. Вдруг он протянул руку, взял нож и стал внимательно его рассматривать.

– Так это значит нож, которым убили бедного Карла ван ден Кольба… – сказал он взволнованно. – Он не был моим другом, но все же это был превосходный человек. Человек, добившийся всего сам благодаря труду и энергии. Он не сумел понять и простить мне нескольких погрешностей, которых не могло быть в его правильной и уравновешенной жизни. Он был жесток со мной и несправедлив, но я не сержусь на него, я искренне сожалею о его смерти… Карл обладал богатством и силой, но смерть отняла у него все это в одну секунду…

Он помолчал немного, а затем продолжил, не глядя ни на Зига, ни на Марию:

– Если бы убийца знал – как я теперь знаю, – знал бы, что этот человек любит и любим, что он ждал свою жену на следующее утро, может быть, рука его дрогнула бы и он бы промахнулся. Бедный юноша! Бедная жена!

Хорфди замолчал, и слезы блеснули на его глазах. Мария, потрясенная всеми волнениями этого дня, не выдержала и разразилась неудержимыми рыданиями. Сначала Зиг хотел броситься на помощь молодой женщине, но потом решил, что важнее найти объяснение ее слезам, и сказал:

– Это наша вина. В продолжение часа мы толкуем только о смерти и об убийстве, никакие нервы не выдержат.

Хорфди ничего не сказал, он молча смотрел, как Мария плакала. Зиг, желавший скорее закончить эту сцену, позвал лакея, велел ему поймать карету и отвез Марию домой, а Хорфди отправился к себе. Женщина находилась в таком состоянии, что Зиг не стал заводить с ней разговор. Да и что он мог ей сказать? Нашел ли он новую улику против Хорфди после сегодняшней сцены? Он надеялся на полный успех и действительно добился того, что Хорфди не только побледнел, но даже прослезился от волнения, но волнение это было вполне естественно, и Зиг попался в свою же ловушку.

Человек, которого он считал холодным и бессердечным, оказался вдруг серьезным и душевным, он был сильно потрясен смертью Кольба и сказал несколько теплых слов по поводу его безвременной кончины.

Обдумывая все это, Зиг отправился в свою скромную квартирку на Кейбельштрассе, которую оставил за собой. Иногда ему хотелось на несколько минут сбросить с себя личину графа и снова стать бедным чиновником.

– Ах, господин Зиг, – воскликнул швейцар, – как давно мы вас не видали.

– Я уезжал, – ответил сыщик, – никто ко мне не приходил?

– Нет, вам только оставили письмо.

Зиг сразу узнал почерк полицейского комиссара и прочел следующее: «Милый Зиг, во время моей отлучки вам приходилось иметь дело с бежавшим из тюрьмы атлетом Паулем и его женой, высокой и сильной особой с рыжими волосами. От меня требуют в полиции сведения об этих лицах, поэтому прошу вас как можно скорее явиться ко мне, чтобы мы с вами все обсудили».

– Хорошо, перед тем как вернуться в «Палас-отель», я схожу туда, – пробормотал Зиг, поднимаясь по лестнице и пряча письмо в карман.