Текст книги "Вдова Далила; Ужас"

IX

Зиг провел ночь у себя, на Кейбельштрассе, и на следующее утро, сообщив полицейскому комиссару нужные ему сведения об атлете Пауле и его сообщнице Зоннен-Лине, довольно поздно вернулся в «Палас-отель».

На другой день Зига снова вызвали в полицию, чтобы он рассказал о том, как продвигается порученное ему дело. Его сейчас же провели в кабинет начальника сыскного отделения. В ту минуту, когда он подходил к двери, до его ушей донесся отрывок из разговора полицейпрезидента[10]10
  Полицейпрезидент – начальник всей полиции Берлина, назначенный императором.


[Закрыть] и его подчиненного:

– Значит, вы склонны верить словам этой женщины? – спросил полицейпрезидент.

– Да, ведь говорить правду в ее интересах, – ответил начальник сыскного отделения.

– По ее словам, атлет Пауль будет ночевать у себя на Мулакштрассе?

– Весьма вероятно.

– Значит, завтра утром его можно будет арестовать? – спросил полицейпрезидент.

– Да, конечно, но я должен довести до вашего сведения, что в данном случае мои люди рискуют жизнью. Этот Пауль самый страшный из всей банды, он уже дважды убегал из тюрьмы и обладает сверхчеловеческой силой. Он никогда не ложится спать, не спрятав заряженный револьвер под подушку. Первого полицейского, который войдет к нему в комнату, он сразит наповал.

– Конечно, если полицейский не сумеет взяться за дело как следует, – вмешался в разговор Зиг, стоя на пороге кабинета.

– Хотел бы я посмотреть, что бы вы делали на месте этого полицейского, – заметил начальник, поворачиваясь к Зигу.

– Это нетрудно осуществить. Пойдемте со мной, если только мне позволят заняться этим делом.

– Вы хотите сами арестовать Пауля? – спросил полицейпрезидент.

– Вы не знаете, с кем имеете дело! – воскликнул начальник сыскного отделения.

– Отлично знаю, ведь своим первым арестом он обязан мне, а после этого он еще раз побывал в тюрьме.

– Тогда меня еще больше удивляет то, что вы не боитесь его. Вы же помните его исполинскую фигуру? Он едва проходит в двери.

– Да, я вообще карлик по сравнению с другими людьми. Но когда-то Давид победил Голиафа.

– Неужели вы думаете справиться с ним в одиночку?

– Почему бы и нет?

– Да вы просто самоубийца! – воскликнул пораженный начальник сыскного отделения.

– Я взялся за это дело и закончу его без всякой посторонней помощи. Вы же ничего не имеете против? – спросил Зиг у начальника.

– Я вовсе не отказываюсь от вашей помощи и сейчас же распоряжусь, чтобы вас посвятили во все подробности дела. Но ответьте мне на один вопрос: если вы займетесь Паулем, не упустите ли вы что-нибудь важное в другом порученном вам деле?

– О, не беспокойтесь! Мне нужно всего лишь два часа, чтобы арестовать вашего исполина.

На следующий день в шесть часов утра Зиг уже поднимался по черной лестнице одного из домов на Мулакштрассе. Он знал, что атлет Пауль ночевал там уже три ночи подряд. Это была небольшая каморка с одним выходом на лестницу. Тщетно поискав звонок или молоток, Зиг стал изо всех сил колотить в дверь.

– В чем дело? – послышался чей-то грубый голос из-за двери.

– Открывай, я пришел арестовать тебя, – ответил агент.

– Дурак, – раздался снова тот же голос, – если бы ты пришел арестовать меня, ты бы не признался в этом. Эти болваны очень осторожны в обращении со мной. Это ты, Эде?

– Я, я, открывай.

– Ужасно неохота вставать с постели, но ради друга я готов даже подхватить насморк. Сейчас открою и снова улягусь.

Но едва дверь отворилась, как Зиг прошмыгнул в нее, быстро схватил со стола заряженный револьвер и навел его на атлета, в недоумении стоявшего напротив.

– Еще шаг, и я тебя застрелю! – сказал агент.

– Однако! Ты и впрямь полицейский! – воскликнул атлет.

– Я же тебе говорил, дурак! Ну, теперь ты в моей власти, и не бунтуй.

– Так я тебе и сдался! – взревел Пауль, выходя из себя. – Такую блоху, как ты, я могу сожрать с волосами и костями. У тебя мой револьвер, но кулаки и зубы, острые как бритва, пока еще при мне!

– Глупости все это, – спокойно возразил Зиг. – Чтобы пустить в ход зубы, ты должен подойти ко мне, а если сделаешь хоть шаг, я застрелю тебя на месте.

Не опуская револьвер, агент уселся на постель, из которой только что выскочил Пауль. В четырех шагах от Зига стоял атлет, почти обнаженный. Он от ярости скрипел зубами, но не решался пошевелиться. Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза: один в любой момент был готов броситься вперед, а другой – выстрелить.

Первым молчание нарушил Зиг:

– Ну, вот видишь, ты меня до сих пор не съел, и очень жаль… Я надеялся умереть какой-нибудь необычной смертью.

– Он еще и дерзости говорит! – воскликнул исполин, немного успокоившись и отыскивая глазами какой-нибудь предмет, который мог бы служить ему оружием.

– Вот видишь, – продолжал Зиг, – все думают, что ты страшнее, чем есть на самом деле. Стой на месте, парень, не то ты вынудишь меня прострелить тебе руку! Что тебе нужно? Что ты ищешь? Может, обувь? Боишься простудить ноги? Твоя правда, я добрый человек и не желаю, чтобы ты заработал насморк.

Не опуская револьвера, он свободной рукой поднял ботинки, стоявшие у постели и бросил их атлету.

– Благодарю, – сказал Пауль, мало-помалу приходя в себя, – чувствуешь себя как-то лучше, когда ноги обуты…

– Да-да, вот именно! Потому я и кинул тебе ботинки. Может, тебе и брюки дать? Жилет и куртку? Ты не стесняйся, мой друг, все это у меня здесь, под рукой.

– Если отдашь все, буду очень благодарен, – ответил Пауль, удивленный такой любезностью.

Жилет, брюки и куртка были переданы таким же образом, с соблюдением всех предосторожностей.

– Не хочу показаться нескромным, – сказал Зиг, – но я желаю знать, что ты намерен делать, когда оденешься?

– Я думаю над этим. Пожалуй, я задушил бы тебя, если бы не револьвер…

– Может, тебе и револьвер подать?

– Было бы неплохо…

– Ага! А что бы ты стал с ним делать, если бы я его тебе отдал?

– Что за глупые вопросы, конечно, я бы выстрелил в тебя, – ответил атлет, пожимая плечами.

– Точно? – спросил сыщик.

– Можешь не сомневаться.

– Первый выстрел прямо в сердце?

– Да, прямо в сердце.

– Ну, целься хорошенько, мой друг, вот тебе револьвер.

Зиг встал и протянул револьвер гиганту. Затем, повернувшись к нему спиной, агент дошел до постели и снова сел на нее, скрестив руки на груди.

– Ну, я жду, – сказал сыщик.

– Вот так человек! – воскликнул изумленный атлет. – Ты и впрямь полицейский?

– Кто же еще? Видишь, у меня в кармане – наручники. Впрочем, это единственное, что я взял, отправляясь навестить тебя.

– Какой же ты дерзкий!

– Ты повторяешься, мой милый, – заметил Зиг, повернувшись лицом к стене.

– И ты воображаешь, что я позволю тебе надеть на себя эти браслеты? – спросил Пауль, пребывая в полном недоумении.

– Или ты убьешь меня, или позволишь надеть на тебя наручники, – ответил Зиг. – Поступай как хочешь. Но решайся быстрее: мое время дорого.

– Для тебя жизнь ничего не значит? Тебе все равно – жить или умереть?

– Не задавай глупых вопросов. Если бы я дорожил жизнью, разве я пришел бы к тебе сегодня утром? А тебе дорога жизнь?

– Немного. Я знаю, что любим.

– Ты, любим? Послушай, ты что, пьян?

– Есть немного, – проворчал атлет.

Зиг через синие стеклышки очков внимательно посмотрел на Пауля.

– Ну да, отец и мать не уродом тебя сделали, у тебя хороший рост. Пожалуй, ты кое-что из себя представляешь, раз бабы в тебя влюбляются, хотя у них вообще-то неважный вкус.

Вновь повернувшись к атлету вполоборота, Зиг продолжал говорить, но уже совсем другим тоном:

– У тебя свежо. Похоже, ты забыл затопить печь? Что ж, пойдем, нас ждут.

– Где?

– В полиции. Там тебе будет гораздо лучше, к тому же сегодня тебя оставят в покое, не волнуйся. Допросят завтра. Так как ты уже раз бежал из тюрьмы, тебя посадят в одиночную камеру, а там довольно удобно.

– Ты смеешься надо мной? – взревел вдруг в ярости гигант.

– Не кричи так, ты перебудишь всех соседей, сейчас только седьмой час.

– Выстрел из револьвера, которым я прикончу тебя, все равно всех разбудит.

– Брось, ты только угрожаешь мне, но ничего не делаешь, это становится скучным, – сказал сыщик и разлегся на постели атлета.

Тогда последний одним прыжком очутился рядом с ним и приставил к его груди оружие. Агент смотрел исполину в глаза и ждал. Минуту спустя Пауль, потупив взор, отступил на шаг назад.

– Не могу я убить этого человека!

– Я уже понял, – сказал Зиг, – мне больше нечего на это рассчитывать. Придется мне еще пожить.

– Разве ты так несчастен? – спросил атлет, опять подходя к полицейскому.

– Несчастен настолько, что если бы ты отправил меня на тот свет, то оказал бы большую услугу. Но я пришел не для того, чтобы рассказывать тебе о своих горестях. Теперь нам ничто не мешает, идем.

– Можешь идти, если хочешь, я не стану убивать тебя, но сам останусь здесь.

– Это невозможно, мой милый Пауль, – добродушно ответил Зиг. – Я дал клятву привести тебя с собой, так что не делай глупостей. Ты добрый малый, и я тоже. Давай не будем ссориться. Скажи-ка мне, кстати, ты женат? Не приходится ли одна славная особа по прозвищу Зоннен-Лина тебе женой?

– А тебе-то что до этого?

– Полиция должна все знать… Но, если тебе интересно, я расскажу, кто сообщил нам о твоем убежище. Не кто иной, как Зоннен-Лина.

– Это неправда! – прорычал великан.

– Если бы это была неправда, я не стал бы тебя огорчать напрасно. Я уважаю всякое сердечное чувство и считаю низостью плести кому-нибудь, что его жена или любовница способна на обман. Уж лучше сразу заколоть человека ножом. По крайней мере, это менее жестоко.

– Может, ты и не врешь, – сказал атлет, лицо которого приняло совсем другое выражение, – уж лучше действительно ножом…

– Тебе немного надо, – подавив вздох, произнес сыщик.

Вдруг Пауль подошел к Зигу и приставил револьвер к его груди.

– Поклянись, что Зоннен-Лина предала меня, – крикнул он.

– Клянусь, – сказал Зиг совершенно спокойно.

Атлет пристально посмотрел ему в глаза и проговорил:

– Ты не лжешь, ты слишком прост для этого.

Руки Пауля беспомощно повисли, и он тяжело опустился на деревянный стул, прошептав:

– Вот, значит, почему я не видел ее уже два дня. Вот женщина! А я так любил ее, ведь она была у меня только одна!

С увлажнившимися от слез глазами атлет повернулся к Зигу и сказал:

– Можешь забирать меня, надевай кандалы.

– За кого ты меня принимаешь? Я никогда не пользуюсь слабостью человека; когда ты успокоишься, тогда и поговорим.

Забившись в угол, великан разрыдался как ребенок. Полицейский тем временем мерил комнату шагами, думая: «Хорошо тебе, ты можешь поплакать, а я – нет, и слезы душат меня». Немного погодя сыщик подошел к атлету и, похлопав по плечу, произнес:

– Пойдем, я покажу тебе Зоннен-Лину.

Тот выпрямился и спросил:

– Ты знаешь, где ее можно найти?

– Да, конечно, она со вчерашнего дня под арестом. Зоннен-Лина боялась оказаться замешанной в темном деле. Она думала, что ей грозит пожизненное заключение, и поэтому сдала тебя, желая тем самым облегчить собственную участь.

Пауль, пробормотав какое-то проклятие сквозь зубы, спросил:

– Значит, ты обещаешь провести меня к ней?

– Сейчас же, если хочешь.

– Я убью эту бабу.

– Это твое дело. Я только взялся тебя арестовать. Хочешь, прикончи свою Лину, это меня не касается: одной женщиной больше, одной меньше – мне все равно.

– Я готов, – воскликнул Пауль, – пойдем!

– Пойдем, – повторил сыщик.

Атлет вместе с Зигом спускался по лестнице, кажется, не осознавая, что с ним происходит. Опустив голову, погрузившись в тяжелое раздумье, он покорно шел за полицейским, как собака за хозяином. Зоннен-Лина, его жена, предала его, что ему теперь было за дело до всего остального! Когда они вышли на улицу и в лицо Паулю пахнул свежий воздух, он снова пришел в себя. Подняв голову и посмотрев по сторонам, атлет спросил:

– Где же экипаж?

– Какой экипаж?

– Ну, стражники…

– Нет никаких стражников.

– Значит, ты пришел арестовать меня один?

– Да, ведь я уже говорил тебе это. Не звать же мне эскадрон гусар ради нас двоих. К тому же, я привык действовать в одиночку.

Зиг остановил проезжавшую мимо пролетку и сказал атлету:

– Полезай, и без фокусов, пожалуйста.

Сыщик приказал кучеру ехать на Александерплац и сел на заднее сиденье, так что его колени соприкасались с коленями арестанта. Долгое время они оба молчали, погрузившись в свои мысли. Наконец, Пауль не выдержал и простонал:

– Предать меня! Меня, который столько для нее сделал!

Это риторическое восклицание, конечно, не требовало ответа, но воспитанный Зиг вежливо кивнул в знак сочувствия. Пауль продолжал изливать свое горе:

– Разве я в чем-нибудь отказывал ей? Нет, никогда! Она получала от меня все, что хотела. Если бы она мне сказала: «Я хочу весь этот ювелирный магазин», следующей же ночью я бы опустошил его. Как-то раз мы с ней шли по улице, и она увидела красивое платье в витрине. Лина сказала тогда, что это платье очень бы ей пошло, и в тот же вечер оно было у нее.

– Ты, конечно, купил его? – с иронией спросил сыщик.

– Нет, – ответил Пауль, – я украл его.

– Прекрасное средство, позволяющее мужьям не разоряться на жен, – с юмором заметил Зиг.

Атлет продолжал размышлять вслух:

– Много ли мне надо денег? Пустяки! Стакан пива, кусок хлеба и ночлег – вот и все, что мне требовалось. Я вырос в деревне и получил простое воспитание.

– Это видно, – сказал полицейский.

– Только для нее мне нужны были деньги, только ради нее я стал вором, а потом и убийцей.

Зиг снова сочувственно кивнул.

– В последний раз, когда я сидел в тюрьме, – не унимался атлет, поглощенный воспоминаниями, – я попал туда из-за нее. Разве я хоть раз упрекнул ее в этом? Нет, а между тем я всегда находил средство достать ей денег. Но ей всегда было мало. Однажды она написала мне, что ей нужно сто марок. Сто марок! Где же их достать в тюрьме? И, несмотря на то что я сидел закованный в цепи в одиночной камере, я все же нашел случай украсть эти сто марок у тюремного надзирателя, и она получила свое. Ради нее я совершал и такие преступления, о которых вам не известно!..

При этих словах Зиг встрепенулся. До тех пор он только из вежливости выслушивал признания атлета, но теперь сыщик оживился: выходит, Пауль совершал преступления, о которых никто не знал. В этом во что бы то ни стало следовало разобраться.

– Ты знаешь, который час? – спросил после короткого раздумья полицейский.

Пауль, погруженный в свои мысли, не отвечал, и Зиг тронул его за рукав.

– Что? Что случилось? Мы уже приехали? – воскликнул атлет, встрепенувшись.

– Нет еще, я только хотел спросить тебя, который час?

– Который час? А какое мне дело до того, который теперь час?

– Я спросил тебя об этом потому, что мне пришла в голову одна мысль.

– Какая мысль?

– Еще слишком рано, чтобы идти к Зоннен-Лине.

– Ага! – воскликнул атлет, и глаза его яростно сверкнули. – Ты ищешь предлог, чтобы не исполнить свое обещание?

– Какой ты подозрительный! Я хотел сделать тебе самое невинное предложение… Послушай, не могу же я заявиться в тюрьму и сказать стражникам: «Господа, вот мой друг, атлет Пауль, который желает повидаться со своей многоуважаемой супругой, находящейся в настоящее время в вашем почтенном заведении. Не будете ли вы так любезны, господа, попросить эту даму в гостиную?» Сторожа на это ответят так: «Господин Зиг, мы польщены появлением здесь вашего друга, рады ему и надеемся на то, что скоро он надолго поселится у нас. Но мы не имеем права беспокоить госпожу Зоннен-Лину. Для того чтобы ваш досточтимый друг мог увидеть свою супругу, ему необходимо получить официальное письменное разрешение, а лицо, выдающее такие документы, в настоящее время покоится у себя дома в постели, так как еще очень рано». Понимаешь, милый Пауль, что нас ждет в тюрьме? Поэтому я предлагаю тебе как-нибудь убить оставшееся время. Обо мне не беспокойся, я обещаю не покидать тебя. Часов в десять мы отправимся в здание суда, там я подойду к начальнику полицейской охраны и скажу ему, что дал тебе честное слово, что ты увидишь свою милейшую супругу. Он непременно войдет в мое положение и поможет мне сдержать обещание. В одиннадцать часов ты увидишь свою Лину. Согласен?

– А что мне еще остается? – недовольно проворчал атлет.

– Какой ты благоразумный! Да, впрочем, я ничего другого от тебя и не ожидал. Теперь надо подумать, как нам занять время. Может, позавтракаем?

– Мне не хочется есть, – буркнул Пауль.

– Какой ты эгоист! Что у тебя нет аппетита, это вполне понятно. Но ты как-то не подумал о том, что из-за тебя я с пяти часов утра на ногах. Ты заставил меня поволноваться: то хотел убить меня, то не хотел; то мне пришлось закрыть глаза, то открыть. Я уже мысленно говорил себе: «Ну все, конец!» И после всех этих мучений я остался жив! Теперь мне нужно восстановить силы! Да и тебе на полный желудок будет легче беседовать с Линой.

– У нас будет разговор короткий, – процедил сквозь зубы Пауль.

– Да, да, я понимаю, удар кулаком не займет много времени. Но я бы на твоем месте не отказал себе в удовольствии все ей высказать.

– Говорить я не умею, я могу только действовать.

– Не болтай глупостей! Ты заговоришь как по писаному, если съешь хороший бифштекс и выпьешь бутылочку винца.

– Ты думаешь?

– Я точно знаю. Каждый раз, когда мне предстоит иметь дело с женщиной, я плотно завтракаю и не отказываю себе в вине. Когда человек немножко навеселе, ему проще высказать все, что у него на душе.

– Да, это верно, – пробормотал атлет. – Ее тогда и убить будет легче.

– Значит, решено? – спросил Зиг.

– Решено!

– Ты ангел! – воскликнул сыщик. – Поезжайте в гостиницу «Веселый Антуан», – приказал он кучеру.

– Нет, только не туда, – воспротивился атлет.

– Почему? Разве там плохо кормят?

– Нет, нет, у меня есть на это свои причины.

– Ты, вероятно, задолжал там?

– Нет, я никому ничего не задолжал.

– Так в чем же дело?

– Три дня назад я обедал там с ней, – вздохнув, сказал атлет.

Зиг посмотрел на Пауля, но без всякого удивления. Сыщик обдумывал про себя, стоит ли везти его именно туда, куда он ходил со своей Линой.

– Мой милый друг, – обратился он к своему спутнику, – я уважаю чувства других, но бывают обстоятельства, когда я их не одобряю. Посуди сам, если ты все еще боготворишь свою неверную жену, то тебе должно быть приятно побывать там, где ты провел с ней столько веселых часов; если же ты ненавидишь и презираешь ее, то тогда тебе должно быть все равно, где бы ты ни находился.

– Я ненавижу ее! – воскликнул атлет.

– В таком случае едем в гостиницу «Веселый Антуан». Тем более что мы уже на месте.

– Ну, пойдем, – согласился Пауль со вздохом.

Протиснувшись в узкую дверь гостиницы, они стали подниматься по темной лестнице. На втором этаже Зиг распахнул еще одну дверь, и они оказались в небольшой комнате. Атлет, осмотрев ее, сказал:

– Эта та самая комната, я узнаю ее.

– Судьба всегда издевается над нами, – философски заметил Зиг.

Заказав шикарный по местным меркам завтрак, сыщик сел справа от Пауля. «Если этот урод за десертом не разболтает мне все свои тайны, – думал про себя Зиг, – то я буду не достоин звания полицейского агента. Что же это за не известное мне преступление?»

Когда принесли четыре дюжины устриц, сыщик Зиг сейчас же принялся за них. Читатель, вероятно, удивится, что в таком кабачке вдруг нашлись устрицы, но, тем не менее, так оно и было. Там подавали даже всевозможные деликатесы. Хозяин сам побывал в тюрьме и поэтому обзавелся особого рода посетителями, которые не жалеют денег и требуют самых изысканных и дорогих блюд. В этих грязных комнатах с оборванными обоями действительно можно было пообедать куда лучше, чем в роскошном ресторане. Атлет Пауль последовал примеру Зига: отчасти ему и правда хотелось есть, отчасти он старался сделать вид, будто позабыл о коварной изменнице-жене.

После женитьбы Пауль успел привыкнуть к таким трапезам, ведь избалованная и вкусившая роскоши Лина заставляла мужа разделять свои пристрастия.

– Теперь заказывай ты, – сказал Зиг, когда устрицы исчезли со стола. – Не стесняйся, казна за все платит.

– Ну, в таком случае, выпьем еще рюдесгеймера, – предложил великан, уже заметно оживившийся после первой бутылки белого вина.

– Мне все равно, можно и его, но я уверен, что ты заказываешь его не без задней мысли.

– Ты это о чем?

– Какое-нибудь воспоминание или что-нибудь в этом роде. Вероятно, когда вы здесь сидели в последний раз, она заказала именно это вино. Признайся-ка, а?

– От тебя, брат ничего не скроешь, – проворчал атлет, наполняя свой стакан.

– Ты все еще любишь Зоннен-Лину? – спросил сыщик.

– Нет, я больше не люблю ее! – закричал великан и стукнул кулаком по столу.

От этого удара два стакана разбились вдребезги.

– Ах, не рассказывай мне сказки, – проговорил Зиг. – Невозможно за одну минуту разлюбить женщину, которую обожал.

– Обожал, боготворил! – тяжело вздохнул гигант. – А она, похоже, не любила меня.

– Так всегда бывает, – продолжал философствовать сыщик.

– Если бы ты знал, что эта женщина значила для меня.

– Знаю, все они одинаковы. И чем безразличнее она относится к тебе, тем больше ты ее любишь, не так ли?

– Да, но я не хочу больше об этом, а то слишком много всего наговорю, – произнес Пауль, залпом махнув стакан вина.

«Хорошо, что я это понимаю, – подумал Зиг. – После завтрака мы к этому еще вернемся».

– Ну, что же ты не ешь? Может случиться так, что тебе еще очень долго не придется так хорошо завтракать, – обратился он к атлету.

– Почему это? – спросил Пауль, поднимая голову.

– Что значит почему? Ведь ты и сам знаешь, что казна не угощает рюдесгеймером в тюрьмах.

– Знаю, но может, я больше не желаю поступать на иждивение казны, – сказал Пауль, глядя сыщику прямо в глаза.

– Вот как? – ответил тот спокойно. – Но, кажется, сегодня утром я имел удовольствие арестовать тебя.

– Верно! Но кто же помешает мне уйти, когда я позавтракаю?

– Я!

– Ты? – рассмеялся великан. – Посмотри на меня!

Он встал и головой чуть не коснулся потолка.

– Ну, – сказал Зиг, изучив его как следует через пенсне, – ты действительно красивый мужчина. Это я всегда знал, но с твоей стороны как-то неделикатно подчеркивать свои преимущества в моем присутствии.

– А ты видел мои плечи? – продолжал атлет, с удовольствием рассматривая себя в зеркало, висевшее за Зигом. – После завтрака, – добавил Пауль, присаживаясь, – я могу прихлопнуть тебя, и ты не успеешь и пикнуть. Я брошу тебя под стол и спокойно вернусь к своим делам.

– Конечно, – признал Зиг, – все это очень легко сделать, но…

– Но что?

– Во-первых, ты даже не сможешь дотронуться до меня.

– Какие глупости!

– Вовсе нет! – И Зиг, вынув из кармана револьвер, спросил:

– Узнаешь?

– Да ведь это мой револьвер!

– Совершенно верно. Ты забыл про него в порыве отчаяния, и поэтому я прихватил его с собой. Если бы в твое отсутствие у тебя произвели обыск, то оружие скомпрометировало бы тебя, вот я и захотел избавить тебя от этой неприятности… Но что бы нам попросить на десерт? – любезно продолжал он. – Может, кусок рокфора и мокко с коньяком? Ты ничего не имеешь против?

– Ничего, – проворчал атлет.

– Кроме того, я обещал организовать тебе свидание с Линой. Ты же не помешаешь мне исполнить обещание?

– Ну, свобода мне дороже женщины! – хвастливо заметил Пауль.

– Да, но Зоннен-Лина для тебя не обычная женщина, а божество.

– Я еще увижусь с ней.

– Да, лет через десять, через полгода, а может быть, и через две недели. Но ты хочешь увидеть ее сегодня, сейчас же, чтобы высказать ей все, что наболело…

– Конечно, – прорычал атлет, опорожняя очередной стакан. – А потом я задушу ее своими собственными руками.

– Этого я бы на твоем месте не делал, – проговорил Зиг, убирая водку со стола.

Сыщик хотел, чтобы Пауль был слегка навеселе, но вовсе не желал, чтобы тот напился.

– Почему я не должен этого делать?

– Потому что глупо убивать, если можно отомстить иным путем.

– Каким?

– Зоннен-Лина испугалась, что ее могут посадить в тюрьму, и выдала тебя со всеми потрохами. Теперь твоя очередь – сдай ты ее. Лина ведь не раз помогала тебе в проделках. Одно твое слово, и она попадет под суд.

Атлет подумал с минуту и ответил:

– Нет, я готов убить ее, но не хочу видеть, как она страдает.

«Пожалуй, – подумал про себя Зиг, – этот негодяй человечнее, чем я думал».

Затем он продолжал вслух:

– Видишь, значит, ты все еще ее любишь.

– Да, я люблю ее, люблю, – проворчал атлет, вставая.

– Но ты совсем не ревнив.

– Я не ревнив? Ну…

– Нет, сын мой, ты не ревнив. Если бы ты был ревнив, ты бы сделал все, чтобы держать ее в заключении, чтобы она больше не могла обманывать тебя.

– Но ведь я же говорил тебе, что хочу убить ее, – произнес атлет, сжав руки сыщика в своих, так что они захрустели. – Я не ревнив? Да я же из ревности убил человека!

– Не говори мне о таких вещах, иначе я буду вынужден доложить об этом кому следует.

Сыщик знал, что влюбленные и пьяные говорят охотнее, когда делаешь вид, будто сам откровенен с ними.

– Ну, так донеси на меня, – взревел атлет, – мне все равно! Раз Зоннен-Лина предала меня, то мне лучше на виселицу, чем в тюрьму!

Пауль схватил бутылку водки, и Зиг не стал отнимать ее. Приложившись к горлышку, великан сделал несколько больших глотков, а потом тихо заговорил, наклонившись к сыщику:

– Я повторяю тебе, что из-за нее я убил человека. Это было не так давно – в августе или в сентябре прошлого года, когда она жила на Краузенштрассе. Как-то вечером я поднялся и постучал к ней в дверь. Она не открыла мне. Хозяйка квартиры сообщила, что Лина ушла с каким-то важным господином. Можешь себе представить, что я почувствовал? Я прождал ее у дверей больше двух часов. Потом решил пойти в Кайзер-кафе, она часто туда заходила. Там я встретил знакомого кельнера, а затем увидел и ее. Она сидела за столом с каким-то господином, они пили, смеялись и болтали. У меня потемнело в глазах. Когда он поцеловал у нее сначала одну руку, а потом другую, погладил ее золотистые волосы, я хотел броситься на него и вонзить нож в живот. Но потом я сказал себе: «Пауль, из этого ничего хорошего не выйдет, лучше проследи за ними». Я вышел на улицу и снова стал ждать. Наконец, она появилась под руку с ним, веселая и беззаботная. Со мной она никогда не была так весела! Они направились к ее дому, у дверей он снова поцеловал ей руку и сказал: «До свидания, моя красавица, значит, ты напишешь мне, когда этого болвана не будет дома!» Я незаметно последовал за ним. Незнакомец повернул на Французскую улицу – я за ним. Не помню, что было дальше, но я совершенно потерял голову. Я слышал только крик этого негодяя… Через пять минут я вернулся к Лине и заявил ей: «Я убил твоего возлюбленного».

Рассказывая все это, Пауль то и дело прикладывался к бутылке. В итоге он совершенно опьянел, и голова его тяжело опустилась на стол. Все попытки Зига выяснить подробности остались тщетными.

Пока атлет дремал, сыщик обдумывал услышанное.

– Значит, ван ден Кольб и Зоннен-Лина! – прошептал он. – И ради этой женщины он забыл о своей жене, о Марии! Он получил по заслугам. Обманывать такую женщину! Какая низость!

Когда атлет проснулся через час, Зиг хотел снова продолжить разговор, но тот, уже почти протрезвев, упрямо отказывался сообщить ему еще что-либо. У него была только одна мысль: как можно скорее увидеть Зоннен-Лину. Сыщик видел, что опасно откладывать выполнение данного обещания. Он заплатил по счету, и, прихватив револьвер, сел с Паулем в пролетку, которая все это время ждала их внизу. Они направились в сыскное отделение. Поездка прошла без приключений: атлет, еще не оправившийся от хмеля, молча сидел в своем углу. Зиг внимательно следил за ним, сжимая револьвер в руке. Сыщик ни за что не хотел выпустить из рук свою добычу, особенно теперь, когда они были так близки к цели.

Неподалеку от того места, куда они ехали, Зиг велел извозчику остановиться и обратился к Паулю, уже собиравшемуся выходить:

– Подожди-ка, мне надо тебе кое-что сказать.

– Что еще? – недовольно спросил тот.

– Помни о том, что с той минуты, как ты переступишь порог сыскного отделения, тебе больше не стоит на меня надеяться. Прежде я был для тебя собутыльником, другом, которому ты поверил свои семейные невзгоды. Теперь я для тебя полицейский, я арестовал тебя и отведу куда следует. Я исполняю свой долг.

– Но ты ведь не забудешь о своем обещании свести меня с Зоннен-Линой? – взмолился Пауль.

– Это уже решено, – ответил Зиг, – а пока сделай мне одолжение и протяни руки.

– Зачем?

– Я надену на тебя кандалы.

– Но ведь я никому не причиню вреда, – сказал послушный и смирный, как малое дитя, атлет. – Я лишь хочу увидеть Лину.

– За те четыре часа, что мы провели вместе, мой друг, я кажется уже не раз доказал, что не боюсь тебя, – спокойно произнес Зиг. – Но теперь мы будем не одни, и нам придется подниматься по многочисленным лестницам, проходить через коридоры, встречаться с множеством людей, которые знают тебя по слухам или в лицо, и которым ты внушаешь страх. Ради них я должен принять эту меру предосторожности. Будь хорошим и слушайся меня.

– Но если я буду в кандалах, – очень кротко и наивно спросил преступник, – то как же я убью Лину?

– Кандалы не помешают тебе поднять руки и опустить их кому угодно на голову. Кроме того, ты можешь попросить снять с тебя кандалы в ее присутствии…

– Ну, ладно, вот тебе мои руки, только поторапливайся, – сказал Пауль, покорившись.

Пять минут спустя Зиг вместе со своим узником вошел в кабинет начальника и, приблизившись к его письменному столу, сказал:

– Вот, я его привел.

– Кого? – спросил тот, поднимая голову.

– Атлета Пауля, вот он.

– О… Зиг, благодарю вас, вы оказали нам большую услугу!

– Но у меня есть к вам просьба.

– Считайте, что она уже исполнена.

Зиг отошел с начальником сыскной полиции к окну и несколько минут говорил с ним.

– Значит, решено, – наконец сказал начальник громко, – я согласен, что надо исполнять свои обещания. Я велю отвести Пауля в камеру и отдам необходимые распоряжения относительно его жены.

– Я хотел бы переговорить с этой женщиной прежде, чем она встретится с мужем, – вполголоса заметил Зиг. – Мне нужно прояснить кое-какие подробности относительно другого дела, и она может мне в этом помочь.

– Хорошо, отправляйтесь в тюрьму. Вот приказ, дающий вам право действовать по собственному усмотрению.

Зиг поклонился и вышел, а жандармы отвели атлета в его камеру. Этот ужасно грубый человек, внушавший всем страх, покорно шел за стражей. В нем жила только одна мысль: как можно скорее увидеться с Зоннен-Линой. Всякое сопротивление с его стороны только отдалило бы желанную минуту.

Пауль берег свою ярость и ненависть для женщины, предавшей его.