Текст книги "Крыса-любовь"

21
Джули

Любовь к себе – это начало романа,

который длится всю жизнь.

Оскар Уайльд

Мы не те, за кого себя выдаем. Хуже – мы даже не те, кем сами себя считаем. Наше представление о себе – это черновой набросок, рабочий вариант личности. Это плод кратких моментов прозрения, встреч с подлинным «я», после которых мы гордились собой, или стыдились себя, или просто себя любили. Вот что такое я. Вот на что я могу рассчитывать. Вот на что я могу положиться. Так мы и живем годами – и забываем, что иногда полезно заново познакомиться с самим собой.

Всегда тяжело обнаружить, что ты не тот, кем себя считал. Однако во всем есть светлые стороны. Когда умирает одно, рождается что-то другое. Как часто говорил один мой знакомый, неплохое начало, правда? По крайней мере, это начало.

– Не совсем в моем духе, – заметила Шейла, дочитав мою статью для «Умом и сердцем». – Я рассчитывала на что-то в несколько ином роде. Но мне нравится. Особенно последняя фраза. «По крайней мере, это начало». Пробирает до кишок.

– И все? – спросила я. – Больше ничего не скажешь?

– Да нет, детка. Ты молодец. Отлично справилась. – Утробный смешок потонул в струе дыма. – В твоей-то ситуации… Тебе надо написать еще что-нибудь из той же оперы.

У меня вышло сочинение на тему человеческих отношений, а не тот репортаж о психотерапевтах, которого ждала Шейла. Но я его написала. И освободилась. Можно было двигаться дальше.

После того эпизода в больнице, когда Арт и Гордон слились воедино, мне пришлось задать себе пару неприятных вопросов. Написать статью для «Умом и сердцем» оказалось не так-то просто. Я мучилась неделями. И вдруг, в один прекрасный момент поняла, с чего нужно начать.

В этот прекрасный момент я пыхтела над тазиком, по локоть в мыльной пене – пыталась отстирать мазок голубой краски на розовом платье, том самом, которое купила специально для первого свидания с Артом. Даже сейчас не совсем понимаю почему. Что было у меня на уме, когда я заявилась к нему в мастерскую, пряча голодное тело под розовым шелком? Кого я хотела соблазнить? Незнакомого мужчину – или брата моего знакомого мужчины? Кого я целовала в глубине сердца – Арта? Гордона? Обоих сразу? Вот в чем была загвоздка. Задним числом я поняла, что не только Арт обманул меня в тот день. Я и сама себя обманула.

Я надолго оставила пятно – чего Истребительница Пятен очень советовала НЕ делать. Теперь ясно было, что оно уже никуда не денется. Платье больше не будет прежним. Так не принять ли это пятно как есть и не считать ли его… чем? Сувениром? Памятным знаком? Или даже талисманом – вроде незаправленной постели?

Через два месяца я снова была у себя в прачечной, отцепляла железный каркас от бельевой корзины.

– Она вообще-то встроена в шкаф, но выдвигается, – объяснила я Шери, очень приятной женщине, которая стояла рядом. – Вот так! – И продемонстрировала.

Шери не могла наглядеться на мое продуманное хозяйство.

– У вас чудесный дом. И потрясающая техника. – Она погладила мою немецкую стиральную машину – полный автомат с устройством для сушки. – Вы что-нибудь здесь оставите?

– Я все оставлю. Начинаю с нуля.

Шери что-то пробормотала, страшно довольная, и пошла на поиски своего мужа Дэвида. Он проверял, нет ли в спальне сухого грибка.

Это была одна из трех семейных пар, что всерьез хотели купить наш дом. На показах я везде ходила с ними и с радостью отвечала на любые вопросы.

– Твою мать! Джули, какого хрена? Что за дела?

На любые, конечно, только не на такие.

Хэл ворвался в дом, размахивая объявлением о продаже. Мой теперь уже почти бывший муж был в новых, свободного покроя, кремовых штанах; на рубашке, прямо над брюшком (тоже что-то новенькое!), сидело пятно томатного соуса с характерным масляным ободком.

– Запеченные помидоры и боккончини. Ресторан «У Марио». Ты не изменяешь своим обеденным привычкам, Хэл.

Он стоял в дверях прачечной, весь белый от злости. От него буквально исходила ярость.

– Я пришел забрать зеленый коврик. Имею право, между прочим! Я за него платил.

– Не имеешь, Хэл. За него до сих пор не выплачен кредит.

Это я знала совершенно точно. Весь последний месяц я разбирала извещения и счета в нашем секретере. На этом настоял Томас. Он помогал мне начать новую жизнь и заставил выяснить, что у нас с финансами. Оказалось, что последние пару лет Хэл упорно разрушал наше хрупкое равновесие и теперь у меня почти ничего не осталось.

– Как, не выплачен? Ой, бля! Ну и что? – Хэл бросился в ответную атаку: – У всех все куплено в кредит, и что теперь? И вообще, я хочу знать, почему… какой-то гребаный риелтор… водит черт-те кого по… МОЕМУ дому?

Он был так зол, что с трудом связал последнюю фразу.

– Я могу делать что хочу, Хэл. Дом оформлен на меня, забыл?

У него вытянулось лицо.

– О боже! Но ты же знаешь, почему мы так поступили. Только из-за налогов. Это ничего не значит!

– Зато твои долги кое-что значат. Они тоже оформлены на меня. Поэтому я продаю дом. – Сердце у меня прыгало. Дрожь от ног разошлась по всему телу. – Я так решила.

Я ждала этого момента и думала, что готова, но как-то подзабыла, каким внушительным бывает Хэл. Особенно когда зол. А сейчас он был ну очень зол.

«Жизнь ширится и сжимается вместе с нашей храбростью».

– Что? Что ты там лопочешь?

Это была цитата из Анаис Нин, которую Томас выписал мне на карточку, велел везде носить ее с собой и повторять как заклинание всякий раз, когда я начну трусить. Вот как сейчас. «Жизнь ширится и…»

– Твою мать, Джули!

Хэл сверлил меня глазами. Он щерился и брызгал слюной, как сторожевой пес у калитки.

– Можно мы пройдем?

Это объявились Шери и Дэвид. Они стояли в прихожей за спиной Хэла. Шери от возбуждения подпрыгивала на месте.

– Я хочу показать Дэвиду вашу прачечную, Джули. Пока мы не ушли.

Спасена!

– Хэл, будь добр, пропусти Шери и Дэвида. Хэл не шелохнулся. По-новому грузное тело занимало весь дверной проем.

Дэвид похлопал его по плечу:

– Приятель, можно нам…

Хэл будто и не заметил. Шери заволновалась: не дай бог, кто-то встанет между ней и немецкой стиральной машиной.

– Дэвид – дизайнер по ландшафту, – сообщила я. – Правда, Дэвид?

В обычных обстоятельствах такая фраза привела бы Хэла в относительно вменяемое состояние, пробудила бы в нем корпоративные инстинкты.

Дэвид перевел взгляд с меня на Хэла, потом на Шери. Она молчала, но каждой клеточкой тела умоляла его быть сильным и представительным.

– Я оформляю водные элементы ландшафта, – обратился он к затылку Хэла. – В прошлом году сделал пруд возле Национальной библиотеки.

Хэл не шелохнулся и не отвел от меня глаз. Дэвид нервно потянулся через плечо Хэла и помахал перед ним визиткой. Наконец Хэл взял карточку, взглянул на нее и впервые обернулся. Вид у него вмиг стал деловой и уважительный. Мне даже галстук на шее померещился.

– Спасибо, Дэвид. Очень ценное для меня знакомство. Но не могли бы вы оставить нас ненадолго?

Сбитый с толку нежданным появлением Делового Человека, Дэвид сделал шаг назад. Но Шери не собиралась так легко сдаваться.

– Мы всего на минуточку! – Она решила пролезть сбоку и стала протискиваться между Хэлом и косяком. – Простите. Извините, пожалуйста.

– О, да у вас тут пробка! – Это риелтор привел на осмотр дома очередную парочку. – Хотя что удивляться. Тут же прачечная. Отдельная прачечная в доме – такое еще поискать!

Шери тревожно глянула на Дэвида.

– Вообще-то сейчас наша очередь смотреть, – не отступала она.

– Может, джентльмен просто выйдет в прихожую спиной? – предложил агент. – Поберегись!

Вдруг откуда ни возьмись нарисовалась высокая симпатичная женщина в маленьких розовых очках от солнца и с помадой в тон очкам. Она протолкалась вперед, отодвинув агента, вторую пару и Дэвида.

– Хэл!

Хэл?

– Джейн, подожди в машине!

Джейн? А как же Линда? Уже исчезла с горизонта?

– Ждала уже. Ты вроде обещал на пять минут, не дольше!

Шери ухватилась за выпавший шанс и поднажала:

– Простите. Извините!

Хэл весь изогнулся и притиснул ее плечом к косяку.

– Джейн, вернись в машину.

Не тут-то было. Джейн пристроила голову на его свободное плечо. Как попугай у пирата. Она смотрела прямо на меня.

– Меня зовут Джули, – сообщила я.

– Классный дом, – одобрила Джейн.

– Почти прошла! – сказала Шери.

– Твою мать! – сказал Хэл.

Хэл сел в лужу и сам это знал. Он бы не выполнил угрозу наложить вето на продажу дома, и мы оба это понимали. Прибыли не предвиделось, так какой смысл стараться? Через пару месяцев дом уйдет с торгов.

Но не тот он был парень, чтобы так просто сдаться. Вернувшись с работы в следующий понедельник, я обнаружила, что зеленый коврик исчез, а книжные шкафы опустели. Книги валялись на полу, точнее, их половинки. Хэл забрал все окончания.

Нужно совсем не читать и не понимать книги, чтобы совершить такую глупость. Ведь главные тайны и обещания – всегда в завязке сюжета. Какая удача! Хэл оставил мне полную комнату начал.

– Вчера вечером у этого гада был бинокль! – сказала Софи. – Он торчал на балконе с пивом и пускал слюни.

Мы сидели в пабе «Четыре руки». Софи жаловалась на любителя подглядывать, который подстерегал ее в доме напротив.

– Они с соседом все время на меня пялятся, извращенцы.

Пока мы разговаривали, Томас сосредоточенно набрасывал что-то на салфетке. Он был в психотерапевтическом настроении и явно припас какую-то идею.

– Джули, по-моему, нам надо придумать тебе новую задачу, – с очень серьезной миной наконец выдал он.

– Запросто. Первую цель я достигла в рекордные сроки. И смотри, как все отлично вышло!

Томас тревожно посмотрел на меня, но тут до него дошло, что я шучу. И что не шучу.

Мы с ним часто встречались после того, как послали Арта в голубую даль. Втроем – вместе с Софи – мы образовали странную группку взаимопомощи. Софи вошла в нее, потому что хотела быть с Томасом. А мы с ним… ну, потому что не могли быть с Артом.

У нас был молчаливый уговор – не вспоминать о нем вслух. Но Томас частенько срывался и вспоминал. Разочарование всегда рвется наружу. Он все еще злился на Арта за его малодушие, но явно тосковал по нему. Я знала, что в конце концов Томас непременно найдет предлог помириться и возобновить дружбу. Ясно было, что он простит Арта, и я с этим смирилась. Пусть покончат с этой историей и дружат себе дальше.

– Задача номер два будет связана с работой, – продолжил Томас. – В твоем случае нужно что-то творческое.

– Ты гений, Томас, – проворковала Софи. – Я тоже хочу такую задачу! Может, когда Джули выполнит свою, я…

Софии – она и есть Софи, ничего не попишешь. Но наши отношения быстро пошли на лад, как только я решила перестать ее ненавидеть. А это стало несложно после того, как у них с Томасом завязался роман. В те дни Софи была довольной и безмятежной. Даже когда Шейла ни с того ни с сего заявила, что прикрывает рубрику «Скорой сексуальной помощи».

– На секс уже не такой спрос, как я думала, – сказала ей Шейла. – Особенно на повседневный секс. Вот интимная жизнь всяких знаменитостей пока еще сойдет. Если придумаешь что-то свеженькое на эту тему, можно попробовать. Разок-другой.

– Ну ладно. Пусть будет сексуальная биография звезд, – не растерялась Софи. – Как насчет…

Шейла вскинула руку и отмахнулась от всех ее планов:

– Не спеши. Побудь пока в свободном плавании.

Мне стало жалко Софи. Свободное плавание? Знакомые слова. И – будем уж честными до конца – даже если я научусь очень-очень хорошо писать, мне вполне могут сказать это снова. Такова жизнь журналиста.

– Знаешь, – повернулась я к Томасу, – меня давно тянуло взять да и написать книгу.

– Книгу? Роман, да? Ух ты! – Софи заверещала так, будто я первая из всего человечества додумалась написать книгу. – Вот это мысль!

– Одна беда – не умею придумывать сюжеты, – призналась я. – Ни разу не пришло в голову ничего такого, что самой хотелось бы почитать.

– Да-а, проблемка. – Софи махнула бармену, чтобы принес еще выпить. – Слушай, а если что-нибудь документальное?

– Для начала нужно поставить реальную задачу. Выполнимую. – Прилежный Томас уже строчил в блокноте – делал пометки. – Что-то, в чем ты разбираешься. Ну, не знаю… размышления о недавно пережитом. Вроде той статьи для «Умом и сердцем».

Я заподозрила, что он точно знает, куда клонит.

– Может, это будет полезно? – спросил он. – Как персональное упражнение. Пусть оно тебя вдохновит и поможет… э-э… справиться с незаконченными делами. – В смысле?

– Да ну тебя, Джули! – Софи поставила передо мной второй бокал вина. – Ты прекрасно знаешь, что он хочет сказать. Вы ужасные люди, оба!

Она закатила глаза и выдала Томасу вторую порцию пива.

– Это помогает лучше понять себя. Мистер Улог всегда говорил: «Перо – инструмент самопознания», – объяснил Томас. – Вообще-то… я предложил Арту сделать то же самое.

Арту? Ага! Они видятся!

Томас сел очень прямо, будто хотел сделаться выше.

– Я на днях столкнулся с ним в «Львиной голове»…

Хватит, Томас! Слишком много информации. Я не хочу все это знать!

– И как он?

– Ну, так… Вообще, не очень.

Хоть что-то хорошее.

– Я предложил ему что-нибудь написать… в лечебных целях, – спешно добавил Томас. – Психотерапевтический эксперимент, только и всего.

– И что он? Согласился?

– Еще как! Я виделся с ним вчера. Арт сказал, что это очень помогает. Он всего неделя как взялся, а уже написал десять страниц.

Десять?

– Что ж… Ладно. Я тоже начну… сегодня. – Меня саму удивил энтузиазм в моем голосе. – Пусть это и будет моей задачей.

Томас сделал пометку с завитушкой. – Чудно! Как договоримся – десять страниц к той неделе?

Десять? Еще чего!

– Лучше двадцать, Томас! Двадцать, и ни страницей меньше!

– Не уверена, что это хорошая мысль, Джули, – предостерегла меня Марджи. В ее взгляде – для мамы и Триш – был целый словесный поток.

С того самого дня, когда мама испытала на себе волшебную силу любовного жезла, она пришла в себя и вернулась на работу. И я тоже вернулась: каждую пятницу снова сидела у стены с фотографиями в компании «девочек».

– Ошень вкушная штука, Дшули. Такая необышная, – прошепелявила мама. Рот у нее был набит тушеными овощами.

Мы собрались вечером, через несколько недель после того, как я взялась за свою новую задачу.

Мама взяла из вазочки галету и протянула мне.

– Твоему отцу понравилось бы.

– Да уж, гуакамоли отдыхает, – подтвердила Триш. – Господи, как же оно мне обрыдло! – Она подняла бокал: – Девочки! Долой гребаное авокадо! Выпьем за Джули, которая избавила нас от двадцатилетнего ига!

«Девочки» были вполне довольны жизнью. Одна за всех и все за одну. Они развалились на стульях, разулись, закинули ноги на стол, взяли по мисочке тушеных овощей и по бокалу «Пино-Нуар». Тут-то я и рассказала им про свою писанину и про то, что Томас решил объединить наши с Артом истории в одну книгу.

– Мне это не по нутру. Лишние слезы на ночь, – упрямилась Марджи.

– Зря дергаешься, – возразила мама. – По-моему, Джу готова признать, что может быть и другая версия событий. Так ведь, Джу?

Так ли?

– Ты только заставь его подписать договор, прежде чем возьмешься за дело, – посоветовала Триш.

– Думаю, Томас об этом позаботится, – сказала я.

– Лучше подстраховаться. Этот прохвост – как его там, Арт? Гордон? ну да неважно… Главное, чтоб он не присвоил все еще до того, как тебя напечатают.

– Если меня напечатают.

– Напечатают, – кивнула мама. С очень уверенным видом, чем поразила даже «девочек».

Я еще ни разу не видела, чтоб у нее были так широко раскрыты глаза. И смотрела она прямо мне в лицо.

– Приятно, что ты в меня веришь, мам, – ответила я. – Но пока ведь еще ничего не решено. Это просто идея.

– Напечатают, – повторила она и взяла меня за руку. – Смотри сюда.

Мама вытянула свободную руку и откинула красный газовый шарфик. Мурашки.

Когда мы нашли Шейлу, уже почти стемнело. Кроме нас в редакции никого не осталось.

– Черт! Какой там номер у неотложки? – спросила Софи и потянулась к телефону. – Три нуля, что ли?

Я уложила Шейлу на пол и откинула ей голову.

– Джули! – Софи совсем растерялась. – Да, да! Три нуля! Проси «скорую».

Я приложила обе ладони к груди Шейлы и с силой нажала. На ней была старая черная шелковая блузка с отложным воротником, которую стоило выкинуть лет десять назад. Блузка держалась на булавке и двух пуговицах; когда я нажала второй раз, верхняя пуговица отскочила. Под блузкой оказался неожиданно дорогой (и еще более неожиданно – эротичный) черный лифчик.

Я отдала бы что угодно, только бы не брать на себя ответственность.

– Софи, ты курсы первой помощи закончила? Хоть представление имеешь, как это делается?

– Нас в школе учили, но я не слушала. У меня все пролетало мимо ушей. – Софи остановила меня взмахом руки и заорала в трубку.

Я накрыла рот Шейлы своим и дважды выдохнула. Воздух ушел в никуда. Я пощупала Шейле пульс.

– У нее грудь поднимается, Софи? Тебе не видно? Должна подниматься, когда я дую.

Софи заткнула одно ухо и помотала головой.

– Да, все правильно. Четвертый этаж.

Я запаниковала. Вспомнила отца на бутафорской кровати, бухгалтера мистера Флэтмена и как он вдувал в папу воздух, «графиню» на телефоне. И вдруг, прежде чем я успела понять, что делаю, мои пальцы нащупали нос Шейлы и накрепко его зажали.

И так я дула, дула, а потом с силой нажимала ей на грудину, положив одну руку поверх другой – точно как надо. Пятнадцать раз, потом два раза подуть. И еще, и еще…

– Чередуйте два выдоха и пятнадцать сокращений, пока не прибудет машина «скорой помощи», – процитировала Софи. – Вспомнила!

Она тоже встала на колени рядом с Шейлой, взяла ее за руку и вслух считала мои нажимы, пока не приехала «скорая».

В этот раз я все сделала правильно.

Шейла умерла в больнице через три часа, в десять ноль семь вечера.

Она стояла передо мной в овощном отделе супермаркета. В руке у нее была сигарета, которую она подсунула знойному молодому итальянцу (по-моему, из цветочного отдела), чтобы зажег. Он сунул руку в ворот ее черной шелковой блузки и кончиками пальцев стал поглаживать ей грудь – неспешными круговыми движениями.

– Ты молодец, детка, – сказала Шейла. – Вчера все сделала очень грамотно.

– Не очень, Шейла. Ты же умерла.

– Ну да. – Она повела плечами. – И что теперь? Здесь не так уж плохо. У меня все отлично. Я официально снимаю с тебя ответственность.

– Я все сделала как надо.

– Да, но иногда и этого мало. Бывает так, что ничего не попишешь. C'est la vie et c'est la mort![11]11
  Такова жизнь и такова смерть (франц.).


[Закрыть]

И тут она исчезла.

Только что была здесь… а теперь?

Мужчина в джинсах и замшевых туфлях провез тележку прямо по тому месту, где стояла Шейла. Тележка была доверху забита ярко-зелеными стручками фасоли, блестящим красным перцем, крупными желтыми плодами манго. Мужчина улыбнулся мне и протянул разломленную инжирину. Сплошная розовая мякоть и сладость. Мягко – так мягко, что даже хочется забраться внутрь. В такой инжирине можно спать. Или заниматься любовью.

– Не жди, пока она станет еще спелее, Джу, – сказал мне папа. – Вот сейчас она как раз какая надо.

В окно моей спальни било солнце. Новый день. В заднюю дверь постучали. Это Томас и Софи приехали пораньше, чтобы помочь мне с продажей дома.

Она принесла цветы. Он принес инжир.

Эпилог,
или последнее слово Арта

Этим яблоком я потрясу Париж,

Поль Сезанн

Прошел ровно год с тех пор, как я последний раз видел Джули Тринкер в больнице.

– Алло? Привет, солнышко.

– Арт?

Голос удивленный. Уже неплохо.

– Минутку, – сказала Джули. – Я съеду на обочину.

Черт! Она за рулем? А вот это хуже. Совсем никуда.

– Извини, я перезвоню. Не останавливайся. Но я говорил сам с собой – мобильник Джули, видимо, уже лежал у нее на коленях (везет же некоторым!). Она отложила телефон, чтобы выбраться из потока машин. Джули – очень сознательный водитель.

– Эй, солнышко! – взывал я. – Алло!

Я не хотел разговаривать с ней вот так, когда она за рулем. Надеялся, что мой звонок застанет ее в каком-то другом месте. Ну, например, в мягком кресле у большого окна… с бокалом вина на столике рядом… а там, в конце комнаты, – большая пустая кровать… и чтобы Джули было ее видно из кресла. И еще лунный свет. А может, даже легкий тихий дождик. Но лунный свет – обязательно.

Я выглянул в окно. Тьфу, мать вашу! Который час? Солнце еще и не думало садиться. Безнадега. Надо было подождать. Теперь придется выкладывать все, что я заготовил, пока Джули мается в машине на обочине. Ну что мне было не потерпеть? Трудно, что ли? Беда в том, что я и так уже прождал слишком долго.

Ее главы «Крысы-любви» утром принес курьер из редакции. Наверное, в то же самое время мои главы доставили ей. Я, конечно, проглотил ее часть в один присест. Хотя сначала собирался дождаться вечера. Доделать работу, потом самому сесть в кресло у окна, открыть бутылочку мерло, которую припас для особых случаев… Как бы не так! Ждать я не смог. Да и кто бы смог на моем месте? Я разодрал конверт и уже к обеду дочитал последнюю строчку («Она принесла цветы. Он принес инжир»). А потом стал ждать. И ждал… и ждал…

– Извини, Арт, – трубка ожила голосом Джули. – Все, можешь говорить.

– Да ладно, солнышко, я потом перезвоню. Ничего срочного.

– Можешь говорить, – повторила она. – Я слушаю.

– Нет, давай я…

– Арт, я уже остановилась. Так что говори.

– Солнышко, ты же не в настроении. Я чувствую… флюиды.

– Ах, флюиды?

Она что, хихикнула?

– Ну как хочешь, – сказала Джули. – Если это не важно, могу подождать.

Не важно?

– Э-э… Солнышко, я просто хотел сказать… что получил твои главы и…

– Да, я твои тоже получила.

Ага. Отлично. Класс. Будем ковать железо, пока горячо.

– И я с удовольствием их почитаю, Арт.

Еще не прочла? Получила их утром и до сих пор не читала?

– Что ты говоришь?

– Надеюсь, к выходным у меня дойдут до них руки.

К выходным?!

Что ж, все предельно ясно (если учесть, что сегодня вторник). Я как-никак разбираюсь в конвертах. Тот конверт от издателя так и просил, чтоб его поскорее вскрыли. Слова Джули могли значить только одно: между нами все кончено.

Будь мужчиной, брат. Не теряй лицо. Надо выпутаться из этого с достоинством. Хотя бы.

– Я просто хотел сказать… Ты очень здорово все написала, солнышко. Я тобой горжусь.

– Тебе правда понравилось? – Еще как! Написано честно и прямо. Это дорогого стоит в наших обстоятельствах.

А стиль… Я, конечно, не писатель. Но по-моему, стиль прекрасный. Вот. Я хотел тебе все это сказать и еще… пожелать успехов.

– И?..

И что? Что?

– И удачи. Обязательно удачи, – добавил я. – И… счастья в жизни.

– А еще?

Как, и этого мало? Чего же ей надо? О «Букере» размечталась?

– Вроде все. Поздравляю.

– Нет, это не все, Арт, – сказала Джули. – Что тебе не понравилось?

– Да все понравилось, солнышко. Там все классно. Просто классно. Правда.

– Думаешь, я по голосу не слышу? Ты считаешь, что я была к тебе слишком сурова?

– Ничуть, – возразил я. – Я же сказал, ты все написала честно. И справедливо.

– Но ведь есть что-то еще? Ты что-то недоговариваешь.

Конечно, она попала в точку.

– Ну… пожалуй… меня удивил конец, – сознался я.

– Тебе не понравился конец? – Она явно расстроилась.

– Не бери в голову. Кто я такой, чтоб рассуждать о концовках? Ты же знаешь, у меня с этим как-то не очень…

Хотя, по справедливости сказать, теперь у меня с этим стало получше. За прошедший год я доделал (вернее, переделал) скульптуру для Марлен. Ноги новой фигуры она возлюбила и с гордостью признала своими. Еще я закончил кое-какие работы для грядущей выставки, среди них одну очень славную вещицу – специально к помолвке Гордона с сестрой Крисси. А еще завязал с куревом. Десять месяцев, верняк. А еще – самый главный подвиг – дописал эту книгу. И вот теперь я резко поменял планы и пытался красиво закончить нашу с Джули историю – раз уж стало так безнадежно ясно, что Джули-то со мной давно покончила. До того, как она сказала про выходные, я еще надеялся, что у меня есть шанс.

– Так что там с концом? – гнула свое Джули. – Что именно тебе не понравилось?

– Ничего, Джули. Проехали.

– Нет уж, выкладывай.

Уф! Хваткая девочка. На мякине не проведешь.

– Просто я подумал… Может, они все-таки… в конце концов… могли бы быть вместе.

– Кто они?

– Ну, мы с тобой.

– Мы? – Похоже, я ее изумил. – Хочешь сказать, Арт и Джули?

– А ты кого имела в виду?

– Никого. Арт, я же знаю, чем все кончилось. Я там была, если помнишь.

– Да я не спорю. То, что ты написала, – это настоящий конец. Все, как было на самом деле. Но я подумал… искусство ведь тоже бизнес, рынок. А ты же знаешь, как читатели любят, чтоб был счастливый конец. Так, может, и надо им дать счастливый конец?

– А зачем?

– Ну, не знаю… Кому это повредит? Знаешь, капелька романтики… надежды…

Она часто задышала, но почему-то молчала. Недолго. Пока не…

– По-моему, у меня как раз и есть счастливый конец, Арт. Может, не совсем традиционный, но, думаю, читатели оценят. Чувствуется, что у меня дела пойдут на лад. Так ведь и вышло. Мы с мамой теперь – не разлей вода. Я набралась храбрости и пишу сама для себя. Для меня все кончилось очень хорошо. Ну, не считая Хэла, разумеется. Ты ведь знаешь, что он погиб? Томас тебе, наверно, рассказывал?

Конечно, рассказывал. Все случилось на глазах у Софи, его девушки. Одно из странных совпадений нашей жизни. Как-то утром, с полгода тому назад, Софи вышла из ванной и увидела, что парень с балкона напротив влез на табуретку и подглядывает за ней в бинокль. Тогда она еще не знала, что это Хэл. Когда он понял, что Софи смотрит на него, то потерял равновесие и стал падать. Он пытался ухватиться за перила, но на них как раз висел и проветривался коврик. Коврик соскользнул и утянул Хэла за собой. Софи сказала, зрелище было фантастическое. Хэл спланировал вниз, будто на ковре-самолете. Почти как в замедленной съемке – скользил вниз от этажа к этажу. А потом этажи кончились.

– Да, знаю, – ответил я.

– Это был тот самый зеленый коврик. Помнишь, он еще тебе понравился? Я подумала – не вставить ли в книгу падение Хэла? Это, конечно, ужасно, но очень зрелищно… Но все-таки решила не вставлять.

– И правильно, солнышко.

– Жалко, что тебе не нравится концовка, Арт. Лучше бы нас обоих все устраивало. Мы ведь соавторы.

– Что ж, придется согласиться на разногласия.

– Вообще-то я могу понять твою реакцию. Для наших героев не так уж трудно было бы придумать счастливый конец. В какой-то момент у них были все задатки, правда?

– Ты заставила меня гадать, солнышко. В этом весь интерес книги. Я все думал – а вдруг у них что-то сложится? Они очень разные, сразу видно. Почти что невозможная пара. И он втянул ее в паршивую историю, тут не поспоришь. Но вдруг бы из этого что-то вышло? Он-то раздолбай недоделанный, но ведь он ее любил.

– А что, если тебе переписать конец? Как вариант?

– Мне? Да нет, не стоит, солнышко.

– Почему? Напиши. А издатель пусть решает сам.

– Да нет, солнышко. Я даже не знаю, с чего начать.

– Мне всегда казалось, что твои скульптуры – их неподвижность – это очень сильный образ. Его можно как-то обыграть. Ну например, чтобы они вдруг задвигались.

– В смысле, подвески?

– Представь, если б они ожили? Если б все эти застывшие гиганты вдруг закачались под потолком?

– Солнышко, по-моему, нам стоит держаться правдоподобия. Зачем впадать в сюрреализм?

– Нет, ты просто представь. Здорово бы вышло! Ты сидишь у себя, в кожаном кресле под большим окном, а солнце садится. Оно совсем низко, и фигуры отбрасывают длинные тени.

– Да, неплохо. Не поверишь, но именно там я сейчас и сижу.

– Здорово.

– От подвесок сейчас и правда потрясающие тени. На полу, да и на мне тоже. Вот как раз тень упала мне на лицо. Как повязка на глазах. Такая кривая, треугольная и…

– Ну ладно, пусть. Так на чем я остановилась?

– На тенях.

– А, да. Но ты ведь понимаешь, это только идея.

– Да, но она мне нравится. Давай дальше.

– Ты не обязан за нее хвататься.

– Да нет, все класс. Валяй дальше.

– Теперь представь, что Джули на улице, под окнами мастерской. Стоит возле машины и смотрит вверх. Все окна настежь, и…

– А я сижу тут, весь в тени? И не знаю, что она рядом?

– Вот-вот. Ты сейчас вроде бы трагический герой. Думаешь, что все кончено.

– А на самом деле ничего не кончено? Так, что ли?

– Никто пока не знает, Арт. Я даже не уверена, что это важно. На общем фоне это такой… проходной эпизод.

– Понятно. Это я так, просто хотел уточнить, что у нас с сюжетом. А как же Джули? Что она при этом чувствует? Мы не слишком зациклились на мне?

– За Джули не волнуйся. Трагедия-то у тебя. У нее все в ажуре.

– Ну ладно, ладно. Выходит, я все это время говорю с ней по телефону? Ты так придумала?

– По телефону? Зачем? Нет, этого я себе не представляла.

– Нет?

– Это как-то надуманно.

– Да, наверно.

– Хотя… Пожалуй, можно и по телефону. Или нет? Нет, лучше не надо. Это не к месту.

– Ну не надо, так не надо. Тогда как? Я тут сижу и… что я делаю?

– Ничего, Арт. В этом вся соль. Самый сильный образ. Ты сидишь под своими бедными, бессильными творениями. Под этими бесплодными, бесполезными чудищами, на которые ты убил годы жизни.

– Ладно, мысль понял.

– И… и… Что же дальше? Не знаю. Что-то должно случиться, чтоб они задвигались.

– Я забрасываю веревку и вешаюсь на одной из них?

– Очень смешно. Нет, я думаю, это должно быть что-то… Гм. Посильнее ветерка…

– Ураган?

– Да нет. Сильнее как образ.

– Гигантская птица? Как тебе? По-моему, сильно. Или пусть стая птиц хлопает крыльями.

– Может, куры?

Куры? Ей-то они как пришли в голову?

– Собственно, куры уже были. В последней главе.

– Правда? Какое совпадение!

– Да, целая стая кур. Жирных, с раздутым брюхом.

– Знаешь, я сейчас подумала, что куры, наверно, не годятся.

– И правильно. Куры нам не нужны. У них ведь даже крыльев нет. Им же подрезают, когда они еще совсем маленькие, да?

– Стоп! У меня мелькнула мысль…

– Хорошая?

– А как насчет… Нет, забудь.

– Что такое?

– Мысль ушла. Ну ничего. У тебя ведь теперь есть начало. Что-нибудь придумаешь.

– А может, нужен поцелуй? Просто, зато мощно. Могло бы сработать.

– Арт, она ведь внизу, под окнами. Это ж как надо вытянуть губы?

– Да нет, я про воздушный поцелуй. Она сдувает его с пальцев. Стоя внизу. В розовом платье.

– Каком розовом платье?

– У тебя есть. Потрясающее. С застежкой спереди. Хотя это неважно. Главное, она стоит под окном и шлет воздушные поцелуи. Они влетают в окно… И фигуры качаются.

– Да?

– И тени скользят по его лицу. По глазам – туда-сюда, туда-сюда. Тьма, свет, тьма, свет. Понимаешь, Тьма и Свет с большой буквы.

– Неплохо.

– Боже! Господи! Не может быть!

– Что там такое?

– Они качаются! Вот сейчас. Качаются!

И тут я понял. Я выскочил из кресла и выглянул в окно. На улице стояла Джули Тринкер, настоящий друг, моя сирена, и яростно сдувала с пальцев быстрые поцелуи. Дула изо всех сил и не сдавалась.