Текст книги "РазNообразный Наполеон"

Часть вторая
«Красочный Наполеон»

Введение

Можно иметь смутное представление о жизни и деятельности Наполеона, но не знать, как он выглядит, практически невозможно. Полагаю, Наполеон – самый узнаваемый из всех исторических персонажей. Довольно точно посчитано количество посвященных ему книг, а вот сколько изображений? Вряд ли кто-то возьмется за решение титанической задачи.

Живопись, графика, военно-историческая миниатюра… Человек в шляпе, редко – без. Со шляпой-то точно понятно, о ком идет речь. Многие вообще считают, что все дело – в шляпе. Что касается современного искусства, порой кажется – так и есть. Ладно, в сторону шутки, которые кому-то покажутся несмешными.

Наполеон и Наполеоновские войны в изобразительном искусстве – тема серьезная и необъятная. Император, например, сам решал, что хорошо, а что плохо. Был главным искусствоведом Франции. Ему легко – он руководствовался исключительно личными вкусами и предпочтениями. И эстетические воззрения Наполеона постоянством не отличались.

Сегодня с уверенностью можно говорить о том, что, например, у «картин с Наполеоном» есть все. Периоды, направления, особенности… Все, что составляет суть работы искусствоведа или историка искусства.

Однако я просто историк. Который хорошо понимает, что создать «широкомасштабное полотно» не получится. Да и такая задача передо мной не стоит. Так, отдельными мазками, отдельными мазками…

Эта часть книги скорее про отношение. Художников к Наполеону и его войнам и моего – к художникам. Снова субъективно, так ведь с живописью по-другому не бывает. С Наполеоном – тем более.

Однако я посчитал вполне уместным разделить художников по «географическому принципу». Очень простому. Франция и все остальные. Есть ли необходимость объяснять почему? Полагаю, все и так понятно. А на все главные «почему», связанные и с временами, и с людьми, и с произведениями, и с моим выбором, я отвечу.

Глава первая
Французское наследие

Адмирал Нельсон обожал позировать художникам. Наполеон – терпеть не мог. Считал это абсолютно бесполезной тратой времени. «Заполучить» его хотя бы на пару-тройку сеансов – большая удача. Разумеется, такой удачей могли похвастаться только французы.

Однако и «по памяти» французы рисовали Наполеона и его войны больше всех и, надо признать, лучше всех. В XIX веке превосходство было просто подавляющим. Нужно ли что-то объяснять? Как сказал в 2021 году президент Макрон, «Наполеон часть всех нас». Целое столетие, сразу после смерти императора, французы свою «сопричастность» ощущали особенно остро. Как они рисовали Наполеона и его солдат! Так могли только французы.

Выбрать? И просто, и сложно. Слишком много разных «гирек» на весах, да и «палитра» чересчур богатая. Однако я свой выбор сделал.

Человек, с которого все началось. Гро

…Они видели его, он видел их. Есть художники, которые связаны с Наполеоном не только именами, но и судьбой. У которых есть не только свой Наполеон, но и своя, непростая история взаимоотношений с ним. Антуан Жан Гро – первый из них. И первый, кто не выдержал испытание жизнью без Наполеона.

…Кому-то из придворных Людовика XVIII это показалось хорошей идеей, и он предложил вынести из Пантеона останки «безбожника» Вольтера. Король отреагировал очень разумно. «Оставьте его в покое. Он и так достаточно наказан тем, что вынужден слушать мессы».

Удивительное место Пантеон! Вроде усыпальница великих людей, только с «вечным покоем» там дела обстоят не очень хорошо. Кого-то выносят, иногда возвращают, а порой – нет. Порой и у живых из-за Пантеона проблемы случаются. Как, например, у Антуана Жана Гро, «официального художника побед Наполеона». Многие считают, что погубил его, причем в почти прямом смысле слова, именно Пантеон. Хотя Наполеона в живых уже не было и хоронить в Пантеоне его никто не собирался…

Гро – ученик великого Давида, о котором речь еще пойдет. Не нарушен ли священный для историка принцип, хронологический? Нет. Гро младше Давида на двадцать три года и действительно его ученик, вот только Наполеона он начал рисовать раньше своего учителя. Более того – раньше всех. И сделал больше других, причем в стиле самого императора – противоречиво.

…Считается, что Гро был чуть ли не любимым учеником Давида. Однако в отличие от учителя «окунаться в волны революции» Гро совсем не хотел. Давид заседал в революционном Конвенте, голосовал за казнь короля и… помог Гро уехать из Франции. Ученики академии вообще-то в обязательном порядке должны были изучать искусство итальянского Возрождения «на месте», только в годы революции соблюдать правило стало сложно. Давид поспособствовал – и Гро в 1793-м отправился в Италию.

Исправно делал все, что положено начинающему художнику. Получил пусть и небольшое, но признание. А судьбу его решил, как и положено в «философии Наполеона», случай. Французская армия под руководством генерала Бонапарта воевала в Италии, и в 1796 году в Генуе Гро знакомится с женой командующего, Жозефиной.

Первая итальянская кампания – время славных побед и самый плохой период в истории взаимоотношений Наполеона и Жозефины. Будет, конечно, еще и расставание, и мы еще пожалеем Жозефину, но тогда, в Италии, жалеть приходилось генерала Бонапарта. Есть очень важный нюанс. Когда император разводился с Жозефиной, он поступал не очень красиво, однако он до конца жизни продолжал ее любить. По-другому, но все равно – любить. Во время войны в Италии любил страстно. А вот «молодая жена» Жозефина никаких сильных чувств не испытывала. Приезжать к мужу не торопилась, потом приехала не одна, а с любовником, Ипполитом Шарлем. Когда Шарлю приходилось «отвлекаться на службу», просто приятно проводила время. Посещала салоны, в одном из которых и увидела работы Гро и его самого. Они познакомились.

Легенда. Начало. Самое что ни на есть.

Про «большую легенду» – разговор отдельный. Давайте начнем с мелочей. Например, с того, что Гро, дескать, искал встречи с Жозефиной, чтобы она помогла ему «реализовать мечту» – нарисовать генерала-победителя. Такого просто не могло быть. Всё – случайности. Жозефина меценатством занималась, но в основном в более позднее время. И Гро заинтересовал ее в первую очередь потому, что она собиралась как-то отвлечь своего мужа и показать ему заинтересованность. Художник, портрет – чем плоха идея?

– Я не хочу сидеть неподвижно!

– А я обещала месье Гро, что ты будешь примерной моделью! Иди сюда…

Она села в кресло и посадила его себе на колени. Сцена потом повторилась несколько раз.

Примерно так многие биографы Наполеона описывают «первые сеансы» Гро. Было ли нечто подобное в действительности? Я готов поверить. Самое интересное здесь то, что позировал генерал Бонапарт как раз для знаменитой картины про эпизод на Аркольском мосту. Про историю о «генерале на коленях Жозефины» мы знаем благодаря графу Лавалетту, который стал адъютантом Бонапарта как раз после гибели его любимца Мюирона на Аркольском мосту. Это уже не «мелочи».

Итак, «Наполеон Бонапарт на Аркольском мосту». Картина Антуана-Жана Гро, 1796–1797 годы. Первый «солидный кирпич» в фундаменте «наполеоновской легенды». Видел ли сам Гро событие? А точного ответа на этот вопрос нет! Известно, что Гро во время Итальянской кампании сопровождал Бонапарта, но когда именно? Разве не логично предположить, что генерал мог приблизить к себе художника уже после того, как ему понравились, скажем, наброски? Однако правильно выстроить хронологический ряд совершенно невозможно. Источник – воспоминания, а вспоминают все по-разному.

Да так ли уж это важно? Гро ведь создает образ. Образ героя. Здесь и начинаются яростные споры, уже про легенду. Ничего героического, дескать, в поведении Бонапарта на Ар-кольском мосту не было. «Подвиг» выдуман!

Я достаточно подробно рассуждал на эту тему в своей книги о Наполеоне. Кое-что повторить придется. Есть один факт, который не опровергает никто из критиков императора. Он взял знамя и повел солдат в атаку. «Игра в нюансы» начнутся потом. «Не дошел до моста», «упал в воду на середине моста» и так далее. И вообще, за всю карьеру получил лишь два относительно серьезных ранения, в гуще сражения почти никогда не появлялся…

Так развенчивают легенду, начинающуюся с Аркольского моста. На «неокрепшие умы» действует. Очень даже. Что ж, вряд ли стоит всерьез рассуждать о количестве ран, они на войне во многом дело случая. Насчет «гущи сражения»… Да, обычно Наполеон наблюдал за битвой «со стороны». Но он – главнокомандующий, от него и пользы больше будет тогда, когда он видит картину. Никто не осмелится назвать его трусом, но вот эти гаденькие наблюдения нужны лишь для того, чтобы хоть как-то опорочить императора.

Конечно же, Наполеон создавал легенду о себе. Конечно, художник Гро сильно помог ему в этом. Только одно дело – выдумать все от начала до конца, а другое – грамотно подать. Вел солдат в атаку на Аркольском мосту? Вел! Атака оказалась неудачной? Так ведь он и не отрицал! Гро изобразил генерала Бонапарта со знаменем в руках. Было? Было! Кто-то придумал подвиг. Отрицать его Наполеон тоже не стал. И картина Гро ему очень понравилась. Однако смотрите, как любопытно все развивается дальше.

Гро дают офицерский чин, и он становится членом комиссии, скромно называющейся «по изучению художественных произведений». Изучают, что из награбленного в Италии стоит отправить во Францию. Вроде знак доверия. Однако в Египет Бонапарт Гро с собой не берет!

Очень странно… По идее, Гро просто обязан был оказаться в составе экспедиции, тем более что сам он якобы очень хотел отправиться на Восток. Тем не менее его не взяли. Довольно популярную версию о том, что Наполеон, дескать, не захотел рисковать жизнью художника, я отметаю. Это совсем не в стиле Наполеона. Почему же Гро не поехал в Египет?

Обычно пишут – «по непонятной причине». У меня есть лишь предположение. Дело в том, что Бонапарт, вплоть до того момента, как он стал первым консулом, считал Гро «человеком Жозефины», а с Жозефиной, ровно до того же момента, у него были достаточно сложные отношения. Из Египта, как мы знаем, он вообще приехал с твердым намерением развестись с ветреной женой. А Гро видел слабость Бонапарта. Человека, подчинявшегося воле и прихотям Жозефины.

Про такое Наполеон обычно не забывал. И к Гро, своему официальному живописцу, он в дальнейшем будет относиться совсем не так, как к Давиду. К Давиду – с большим уважением, к Гро… скажем так, слегка снисходительно. Да, он ценил его талант, давал ему заказы, но какая-то червоточинка всегда присутствовала. Сложный он человек, император Франции…

На «легенду» Гро продолжал работать и дальше. Здесь он точно сделал намного больше других. После Аркольского моста следующая важная веха – картина «Наполеон посещает больных чумой в Яффе», или «Чумной госпиталь в Яффе». 1804 год. О, здесь «ниспровергателей легенды» еще больше, чем с «подвигом на мосту», а «вина Гро» ну просто очевидна!

…В Египте и Сирии рисовал Доминик Виван Денон, будущий первый директор Лувра. Рисовал неустанно и все подряд. Художник он, возможно, и не сильно одаренный, но весьма неплохой, с внимательным взглядом. Интеллектуал, ученый. Его рисунки не просто вдохновили Гро. Феноменальная детализация позволяла Гро если не «сверкать достоверностью», то, по крайней мере, быть где-то близко. Это то, что касается антуража.

Другое дело – сюжет. Гро получил заказ. Мудрое решение первого консула. Который уже подумывает об установлении монархии. Идея в воздухе, но там, в воздухе, много и других идей. У Наполеона находились критики и во времена Империи, а уж в первые годы его правления их более чем достаточно. Можно сколько угодно рассуждать о его тирании, но обсуждать его не боялись.

Он сильно укрепил свой авторитет успехами во Второй итальянской кампании, однако про Египет и Сирию не забывали. Многие. Что ж, «поход на Восток» – точно самая темная страница в его биографии. Вполне хватит и того – отрицать просто нелепо – что он бросил свою армию. Однако там есть еще и «история с чумой». И болезнь страшная, и мифов в анамнезе больше, чем симптомов.

Ходил ли он на самом деле в чумной госпиталь? Отдавал ли приказ об «отравлении больных»? Все это очень горячо обсуждалось. Да и сегодня тема «Наполеон и чума» отнюдь не остыла. Для историков и всех заинтересованных лиц настоящий клад. Сведения противоречивые, вывод можно сделать какой угодно. С Аркольским мостом проще в разы, хотя вопрос-то один и тот же – так герой он все же или нет?

…Наполеон – первый из правителей, который не только оценил возможности пропаганды, но и начал активно их использовать. Его пропаганда работала эффективно, по тем временам – более чем. Живопись в ней играла довольно важную роль.

Вот картину Гро «Наполеон посещает чумных больных в Яффе» в 1804 году выставляют в Салоне. Успех оглушительный! Толпы людей в очереди! Виван Денон говорит: «Эта картина – истинный шедевр!» Заметим, он не сказал «Так оно и было!» – он оценил работу. Другой художник, Анн-Луи Жироде, вдохновился на создание плохих, но искренних стихов.

 
О, Гро, как ты сумел найти столь яркий оттенок,
Как оказался он на твоей пламенной палитре,
Чтобы околдовать наши взоры!
 

Не очень складно, но про «околдованные взоры» чистая правда. Резкость и контрастность цвета делают картину необыкновенно выразительной, этим восхищались и Делакруа, и Жерико, это вызывает восхищение и сегодня.

А Наполеон на картине уже и не «герой», а почти Бог. Кажется, он не просто дотрагивается до больных чумой, он их исцеляет своим прикосновением. Остальное, про «двойной контраст», про «позу Аполлона Бельведерского», можно прочитать у искусствоведов. Мы вернемся к пропаганде.

Простой вопрос. Способна ли была картина Гро положить конец крайне неприятным для Наполеона разговорам? Едва ли. Однако она в разы увеличила число тех, кто верил в посещение Бонапартом чумного госпиталя в Яффе. Эффект несомненный.

Далеко не всегда пропаганда становится частью «легенды». Гро и с «Аркольским мостом», и с «Чумным госпиталем» попал в нее. В первом случае – неосознанно, во втором – вполне сознательно. Не устану повторять: обвинять художников в том, что они «не следуют исторической правде», – верх нелепости. Тем более что в «истории с чумой» всю правду мы не знаем и точно не узнаем.

Я вот выбираю такую «правду». К больным Бонапарт, разумеется, не прикасался. Хотя бы потому, что он не глупец. Однако в госпитале или хотя бы рядом с ним, что почти одно и то же, безусловно, был. И не только потому, что он не трус. Как главнокомандующий, Наполеон всегда ценил важность личного примера. Чума в Яффе – тот самый случай, когда он был просто обязан его подать, в том или ином виде. Рискнуть, но подать. Я уверен лишь в том, что что-то он сделал.

Не слишком убедительно? Ответа лучше этого у меня нет. И чем он хуже рассуждений про то, что «на Аркольском мосту он был, но даже до середины не дошел»?

Если легенда есть, то будут и те, кто ее «разоблачают». А есть «люди из легенды». Как Антуан Жан Гро. Человек, создавший образ совершенного романтического героя. По имени Наполеон Бонапарт. Говорят, что однажды довольный работами Гро император вручил художнику орден Почетного легиона, который снял со своего мундира. Может, правда, может, легенда.

Утверждают же многие любители красивых заголовков, что Гро покончил с собой из-за того, что так и не простил себе «предательства». В 1811 году император поручил ему расписать купол Пантеона. Там, среди великих правителей Франции, должен был быть и Наполеон. Судя по эскизам, и был.

Работа предстояла долгая, а в 1815 началась история Франции «без Наполеона». В 1824-м, когда Гро завершил работу, купол тоже был без Наполеона. Гро стал бароном. При новой монархии. А в июне 1835-го рыбаки выловили из Сены близ Медона труп утопленника. Художника Гро.

Из-за чего он покончил с собой? Хотите легенду – «не пережил измену». Хотите нечто похожее на правду – он просто стал ненужным…

Великий почти во всем. Давид

«Где твои кисти, Давид? Где твои кисти? Ты должен нарисовать еще одну картину, ты знаешь какую, Давид».

Глава делегации от народа, некий Гиро, обращался в Конвенте к одному из депутатов, художнику Жаку Луи Давиду. 14 июля 1793 года. Днем ранее был убит «друг народа» Марат. Близкий друг не только народа, но и Давида.

Гиро напрасно беспокоился – художник начал работать над картиной через два часа после смерти Марата. Когда что-то задевало душу Давида, он писал очень быстро. Днем, ночью. «Смерть Марата», одно из самых знаменитых своих полотен, – за три месяца. Картину поместили прямо в зале заседаний Конвента, депутаты заявляли, что она останется здесь навсегда.

…Не кто иной, как член Комитета общественного спасения, депутат Давид, председательствовал в Конвенте в тот день, когда молодому офицеру Бонапарту, отличившемуся при осаде Тулона, присвоили звание бригадного генерала. Потом он забыл это имя. В 1794-м из Конвента уберут картину с Маратом, чуть позже «уберут» и самого Давида. Художника посадят в тюрьму, выйдет он из нее, как часто и случается, другим человеком.

Разочарованным? Очень по-своему. Давид, конечно, действовал – а особенно говорил – как самый настоящий якобинец. Однако беру на себя смелость утверждать, что в революции его больше всего привлекала героика. Не буду отрицать, что у него имелись убеждения, однако они были явно менее важны, чем романтика слов и деяний. Даже будучи революционером, он прежде всего художник. Так что я бы не говорил о «крушении идеалов». Просто героев нет. Ни старых, ни новых. Потом появился ОН. «Покоритель Италии»…

Восторг, полный восторг! Теперь уже знаменитый художник Давид сильно смущается, когда ему сообщают о желании генерала Бонапарта познакомиться с ним. Они встретились и общались несколько часов. Зачем это было нужно Наполеону – не очень понятно. Но Давида он очаровал. Вернувшись домой, художник говорит своим близким: «Вот мой герой!» Сразу отметим, что героем Наполеон останется для него навсегда. Эта страсть оказалась посильнее, чем к Робеспьеру и Марату.

Рисовать, рисовать! Генерал соглашается прийти в мастерскую Давида и почему-то спрашивает художника, не хочет ли он побывать на войне, как его ученик Гро. Давид затрудняется с ответом, и генерал тут же теряет интерес к происходящему. Он прерывает сеанс и уходит, даже не взглянув на набросок. Ничего личного, предстоящая экспедиция в Египет волнует его гораздо больше.

Давид не расстроен. Он продолжает работу над знаменитыми «Сабинянками», картиной, которую он задумал еще в тюрьме. Полотно, воспевающее идею примирения… Сабинянки останавливают сражение, а вернувшийся из Египта Бонапарт – революцию.

Его называют первым консулом, но он уже – владыка Франции. А «Сабинянки» Бонапарту не понравились, что тоже не значило ровным счетом ничего. Первый консул о Давиде не забывал, хотел назначить его «живописцем правительства», Давид отказался. От места в Сенате – тоже. Он больше не хотел быть вовлеченным в политику. Ни в каком виде. «Где твои кисти, Давид?» В мастерской! Все важное отныне только там.

Генерал Бонапарт на «отказы» Давида отреагировал довольно спокойно. Его отношения с художником вообще будут такими – ровными. Воле правителя Франции Давид подчинится, а все остальное не столь уж и важно. Как это выглядит? Примерно так, как было с первым знаменитым полотном «наполеониады» Давида «Наполеон на перевале Сен-Бернар» (1801).

Государственный переворот Бонапарт совершил в ноябре 1799-го, но окончательно «узаконил» его в 1800-м. Новыми победами в Италии. Подобные победы обязательно нужно мифологизировать. Кто справится с задачей лучше Давида? А что было самым романтическим эпизодом? Конечно, легендарный переход через перевал Сен-Бернар!

– Я напишу вас со шпагой в руках!

– О нет, мой милый месье Давид. Сражения выигрываются не шпагой, а силой духа. Я хочу, чтобы вы написали меня сидящим на лошади, в ужасе поднявшейся на дыбы на краю обрыва. А я при этом остаюсь совершенно спокойным.

Он все уже видит! Художнику, даже столь великому, как Давид, нужно просто исполнить. Великий Давид думает – а почему, собственно, нет? Однако Бонапарт еще и позировать не хочет!

– Подходящую лошадь вам найдут на конюшне, что же до меня… Позировать? Зачем? Неужто вы думаете, что великие люди древности это делали?..

Давид даже растерялся. Бонапарт продолжал развивать мысль.

– …Ведь не точность черт, не маленькая бородавка на носу создают сходство. Характер – вот что главное!

Что было дальше – выбирайте сами. Есть версия, что позировать Наполеон так и не стал, есть – что все же позировал. Полагаю, что какое-то количество сеансов имело место, хотя Давид мог нарисовать картину и с помощью лишь памяти и воображения. Тем более что о «сходстве», за исключением разве что лица, говорить особо не стоит.

Почти все знают, что Сен-Бернар Бонапарт преодолевал на осле, которого вел проводник, но «историческая правда» здесь совершенно не требовалась. Давид создавал романтический образ и блестяще справился с задачей. Наполеону понравилось. Очень понравилось. Зачем быть «придворным художником»? Можно просто Давидом. Всех устраивает, включая его самого.

…27 марта 1804 года Сенат Французской Республики «попросил» Наполеона сделать власть наследственной. Спустя какое-то время художник Давид получил заказ – написать картину коронации. Кто именно беседовал на эту тему с Давидом, так до сих пор и неясно. Сам Наполеон? Жозефина? Кто-то из сановников?

Не столь уж и важно. Заказ принят, гонорар в сто тысяч франков обещан. Сказать, что Давид сильно воодушевлен, нельзя. Да, лестно, но той страсти, с которой он рисовал «Смерть Марата», больше нет. Некогда убежденный республиканец, «цареубийца» спокойно смотрит на происходящее. Плывет по течению? Наверное, можно и так сказать.

Впрочем, в работе он все так же неистов и скрупулезен. И да – масштабность задачи сильно вдохновляет Давида. Еще бы! Десятки персонажей! Сделать композицию, найти «подобающие места»… Этюды, наброски… Позировать снова соглашались далеко не все, а сестры будущего императора, например, оказались дамами весьма привередливыми. Давид не сильно переживал – в конце концов, он уже рисовал Наполеона «почти по памяти».

Композиция? Известно, что вдохновляла художника картина Рубенса «Коронация Марии Медичи». Дальше – сам. В день коронации (2 декабря 1804 года) Давид непрерывно делает наброски в альбоме. В том числе Жозефины, пока она, стоя на коленях, ожидала, когда сам Наполеон наденет на нее корону. Вот он, момент! Тот момент, который и выберет Давид.

…Самая распространенная легенда про коронацию Наполеона. Даже солидные историки (про писателей вообще молчу) поддались искушению. Наполеон, хозяин своей судьбы, неожиданно буквально вырывает из рук папы Пия VII корону, сам надевает ее на себя, а потом коронует и Жозефину. До чего же жалким становится «наместник Бога на Земле»…

Ничего он не «вырывал»! Все было оговорено заранее. Все расписано до последних мелочей и согласовано с папой. Иначе и быть не могло. Другое дело, что выбора у Пия VII не было, соглашаться приходилось на все. Строптивость папа проявил лишь раз – и, по иронии судьбы, именно по отношению к Давиду!

Пий VII – человек слабый и мелочный. Разумеется, ему не нравилось то, что Наполеон вынуждал его делать. С Давидом у него появилась возможность хоть как-то «отомстить». Не желаю иметь дела с «цареубийцей» и якобинцем! Не буду позировать богоотступнику! А Давиду нужна хотя бы пара сеансов… Начались сложные переговоры, папа сдаваться никак не хотел. Потом согласился. Пусть безбожник рисует его… стоя на коленях. Тут уже Давид пришел в бешенство. В общем, итоговый «компромисс» оказался таким: художник рисует папу «на ногах», но в парадном мундире и даже при шпаге!

Приключения с папой на этом не закончились. Император, при всей своей занятости, находил время для того, чтобы посмотреть, как идет работа. Сразу скажем: идея ему очень понравилась. Он сам коронует Жозефину – прекрасно! Теперь – «советы».

Вот Пий VII… Почему он сидит со сложенными на коленях руками? «Я что, пригласил его сюда, чтобы он ничего не делал?» Перепишем. Теперь папа с поднятой рукой благословляет императорскую чету.

Появление на картине Летиции Буонапарте – личная просьба Наполеона. Матери императора и в Париже-то во время коронации не было, но – надо. Поменять цвет платья Полины, любимой сестры Наполеона, – уже так, мелочи. На другие «мелочи» Давид почти не обращал внимания. Многим не нравится «место», ведь все хотят быть ближе к главным героям. В какой-то момент художник стал говорить им одно и то же: «Знаете, иногда близость к Солнцу опасна…»

Почти десять метров в ширину и больше шести в высоту. В его мастерскую картина не помещалась, и работать пришлось в кое-как переделанной часовне в Клюни. Три года! Никогда Давид не писал так долго…

«Посвящение императора Наполеона I и коронование императрицы Жозефины в соборе Парижской Богоматери 2 декабря 1804 года» – так она официально называется. «Апофеоз пропагандистской живописи», «классический реализм»… Давайте обойдемся без «приговоров» искусствоведов и историков искусства. Есть картина, вы можете на нее посмотреть. А нас интересует время и люди. Два человека. Император Наполеон и художник Давид.

Даже во времена Республики, когда это было общепринятым, Наполеон никогда не обращался к Давиду на «ты». Подчеркнутое уважение – то, что всегда присутствовало в отношении императора к художнику. Великие профессионалы восхищали Наполеона. Он мог не понимать «тонкостей», он плохо разбирался в живописи, но что такое мастерство – понимал прекрасно. При всем своеобразии его художественных вкусов и нравственных предпочтений. Читал же он с большим интересом произведения госпожи де Сталь, хоть и считал ее своим «врагом». Он мог оценить, остальное не столь уж важно.

…Наполеон с Жозефиной приехали смотреть законченную «Коронацию» 4 января 1808 года. В сопровождении большой свиты. Император, как всегда очень вежливо, поприветствовал Давида. Начался осмотр. Понятное дело, все ждали, пока свое слово скажет ОН. Давид, по воспоминаниям очевидцев, был на удивление спокоен. Тишина. В какой-то момент Жозефина – она могла себе такое позволить – не выдерживает и говорит мужу о том, как прекрасно художник выбрал момент. Наполеон соглашается. Бедная Жозефина! Пришло ее время наслаждаться последними моментами совместной жизни с Наполеоном, а картина… Картина останется. Навсегда.

Что же ОН все-таки сказал в итоге? Знаете, есть варианты. Вот два самых популярных. Первый: «Браво, Давид! Вы сделали из меня настоящего французского рыцаря». Второй – отсалютовал живописцу поднятой шляпой со словами: «Давид, я приветствую вас!» Выбирайте, какой вам больше нравится. А Наполеону картина понравилась. Очень.

…В последний раз Жак-Луи Давид и император Наполеон I увидятся весной 1815 года, через несколько недель после возвращения императора с острова Эльба, незадолго до Ватерлоо. Он нашел-таки время, чтобы пообщаться с Давидом! Герой снова здесь!

«Где твои кисти, Давид? Ты должен нарисовать еще одну картину!» Нет, не должен. И не нарисует. В 1816-м он покинет Париж. В шестьдесят семь лет. Героя больше нет – зачем ему оставаться во Франции? Возьмет с собой в Брюссель картину «Смерть Марата». Ни революционер, ни царедворец… Великий Давид, который однажды дал вот такой совет молодому художнику: «Думайте всегда, что вы ничего не умеете, – это верное средство уметь больше, чем другие».

Портрет, еще портрет. Энгр

«Наполеон на императорском троне», портрет работы Энгра… Обладает почетным титулом культового. Считается самым известным портретом Наполеона. Достаточно для того, чтобы попасть в «легенду»? Более чем. Только с самим Энгром все получается как-то сложнее, чем с Гро и Давидом. Гораздо меньше личного. Гро, а в особенности Давид – часть жизни и самого Наполеона. Энгр – нет.

Такое случается. Культовым его портрет императора признают не современники событий, это случится гораздо позже. Факт примечательный. Настолько, что, поняв, почему произошло именно так, а не иначе, мы и сможем оценить особый вклад Энгра в легенду.

…Доминик Энгр младше и Давида, и Гро. Гро – на девять лет, Давида – на тридцать два. Он родился в 1780-м, а значит, просто не мог принимать активного участия в Великой революции, как Давид, или хотя бы пребывать в состоянии «активной отстраненности», как Гро. В возрасте ли дело, либо в чем-то другом, но Энгр не только не занимался политикой – он вообще ею не интересовался.

Он художник без ярко выраженной гражданской позиции. Давид после реставрации покинет Францию, Гро назовут предателем, а в Энгра камней бросать никто не будет. Нарисовал портрет Наполеона, нарисует и Карла Х. Пожил во времена Первой империи, поживет и в годы Второй. Чувствовал ли разницу? А он об этом не говорил. Ему по большому счету все равно. Он – художник.

И со своим учителем Давидом Энгр поссорился отнюдь не из-за политики, а по совсем другим причинам. Вот как раз его отношения с Давидом – нечто действительно очень важное. И – показательное.

…В Париж Энгр приехал в 1797 году, «ужасы революции» были уже позади. Поступил в Школу изящных искусств, попал в мастерскую с трудом пережившего «ужасы» Давида. Уже великий, Давид практически сразу оценил талант семнадцатилетнего юноши, они сблизились. Кто-то называет и Энгра любимым учеником Давида, но я бы не утверждал категорично.

Энгр до конца жизни считал себя как минимум верным учеником Давида. Не раз говорил о том, сколь многим он обязан своему учителю. А вот Давид позволял себе весьма неприятные высказывания в адрес своего «любимца».

В общем, случилось следующее. Они быстро сблизились и довольно быстро разошлись. Точнее – рассорились. Причины называют разные, в том числе и такую: Давид, дескать, начал ревновать своего ученика. Не уверен. Полагаю, что Давид просто очень хотел, чтобы Энгр стал его верным последователем.

Оба – ярые поклонники античного искусства, только Энгр захотел произвести что-то вроде революции в «революционном классицизме» Давида. По крайней мере, Давид так решил. Энгра стало интересовать и Средневековье, и вообще – он видел красоту там, где Давид ее не замечал.

Бывший якобинец Давид оказался противником любых «революций» в искусстве. Искания Энгра он именно таковыми и посчитал. Все, дальше Энгр пошел своей дорогой.

Долгим оказался путь. Энгр дожил до восьмидесяти шести лет, он – главная фигура в европейском академизме XIX века. Выдающийся мастер исторической живописи. Портретной – тоже. Хотя, по его же собственному признанию, рисовать портреты он не очень любил. Но нас-то как раз интересуют два портрета.