Текст книги "Безумная планета"

Тогда Барл, не вынимая руки из-под воды, нанес удар уже оттуда. На этот раз копье не согнулось, а пошло прямо вниз. Его острие пробило чешую рыбы и проткнуло ее насквозь.

Рыба с шумом забилась, когда Барл попытался поднять ее наверх. От волнения он не заметил слабую рябь на воде неподалеку. Это возвращался, привлеченный шумом, речной рак-монстр.

Неравный бой продолжался. Барл отчаянно ухватился за конец копья. Каменная ступенька закачалась, затем сдвинулась и с громким всплеском рухнула в воду. Парень начал тонуть, широко открыв глаза и глядя смерти в лицо. Опускаясь ко дну, он увидел ужасные клешни рака, достаточно большие, чтобы одним движением отсечь любую конечность.

Барл разинул рот, чтобы закричать, но не сумел издать ни единого звука.

Лишь пузыри всплыли на поверхность воды. Тогда он с безумным ужасом заколотил по воде руками и ногами, поскольку колоссальный рак неуклонно приближался.

Руки наткнулись на что-то твердое и судорожно сжались. В ту же секунду Барл выдвинул это что-то между собой и раком, чувствуя, как клешня впивается в похожий на пробку гриб. Затем парня потащило наверх, потому что рак с отвращением разжал клешню, и гриб начал медленно всплывать на поверхность.

Голова Барла выскочила из воды, и он увидел шляпку огромного гриба, плавающую поблизости. Это была куда менее надежная опора, чем каменная ступенька, которая подвела его, обрушившись в воду. Но гриб выглядел довольно большим и к тому же держался на воде.

Парень схватился за гриб и попытался забраться на него. Тот наклонился под его весом и чуть не перевернулся, но Барл не обращал на это внимания. Он бешено заколотил руками и ногами и как-то сумел вскарабкаться наверх.

Когда парень уже находился на бархатистой оранжево-коричневой поверхности гриба, то почувствовал резкий удар по ноге. Речной рак, разочарованный тем, что не нашел ничего вкусного в грибе, вяло ударил по ноге Барла, извивающейся в воде. Но уцепиться за нее раку не удалось, и он раздраженно отправился восвояси.

Парень лежал, безоружный, на своем шатком плоту из гриба и медленно плыл по течению болотистой реки, где в воде плавала смерть, а над ней летала на золотистых крыльях другая смерть.

Прошло много времени, прежде чем к Барлу вернулось самообладание. Тогда – а парень оказался человеком действия, никто из соплеменников и не подумал бы об этом – он осмотрелся в поисках своего копья.

Оно плавало в воде, все еще воткнутое в рыбу. Серебристую рыбу, еще недавно такую сильную, течение теперь несло кверху брюхом без каких-либо признаков жизни.

Рот Барла снова наполнился слюной, когда он увидел рыбу. Он не спускал с нее глаз, покуда его неуклюжий плот медленно плыл по течению. Парень лег плашмя на живот и потянулся, пытаясь схватить конец копья.

Плот накренился и чуть не опрокинулся. Чуть позже Барл обнаружил, что плот легче кренится в одну сторону, чем в другую. Очевидно, со стороны, обращенной к берегу, он оказался толще.

Барл переполз на ту сторону. Плот не погружался в воду. Значит, с него можно было потянуться гораздо дальше. Парень нетерпеливо подождал, пока медленно вращающийся плот повернется надежной стороной к плывущей рыбе с торчащим из нее копьем. Конец копья становился все ближе, ближе… Барл потянулся – и плот снова опасно накренился. Но пальцы уже коснулись копья. Он сжал руку и потащил копье к себе.

Несколько секунд спустя парень уже отрывал от бока рыбы полоски чешуйчатого мяса и с удовольствием жевал его.

Потом, основательно наевшись, он вспомнил о своем племени. Рыба оказалось большой, Барл не сумел бы съесть ее в одиночку. Старая Тама стала бы выпрашивать у него лишний кусочек. У нее еще осталось несколько зубов. И она напомнила бы, как давала ему еду, кода он был ребенком. Дик и Тет – мальчишки – принялись бы расспрашивать его, где он нашел еду и как. Немного он отдал бы Кори, растившей маленьких детей. И Сайе…

Особенно Барл думал о реакции Сайи.

Внезапно до него дошло, что с каждой минутой течение все дальше уносит его от нее. Близкий берег реки скользил мимо. Об этом можно было судить, глядя на растущий там цветок.

Солнце же смотрелось просто ярким пятном на туманном небе. В его розоватом свете Барл искал на берегу знакомые приметы, и не находил. С печалью он понял, что его уносит все дальше и дальше от Сайи.

В полном миазмов воздухе то и дело появлялись летающие существа. Днем над низменностью всегда висел туман. Барл никогда не видел объектов, удаленных на три мили, из-за недостаточно прозрачного воздуха. Но кое-что все же удавалось заметить.

Время от времени пулей проносились сверчок или кузнечик. Громадные бабочки весело порхали над неприглядной землей. Тревожно жужжали пчелы в поисках редко встречающихся крестовидных цветков гигантской капусты. Иногда стремительно пролетала оса с желтым брюхом, перетянутым тонким пояском.

Но Барл не обращал внимания на все это. Мрачно сидя на своем плоту-грибе, парень с неестественно розовой кожей, в аляповатой набедренной повязке, с жирной мертвой рыбой, лежащей у ног, плыл по течению и панически думал о том, что река уносит его все дальше от девушки из крошечного племени, при виде которой в его груди пробуждалось какое-то странное волнение.

День все тянулся. Один раз Барл заметил группу крупных муравьев-амазонок, оживленно двигавшихся по сине-зеленому ковру лишайников в набег на город черных муравьев. Оттуда они похитят яйца, а вылупившиеся из них черные муравьи станут рабами похитителей.

Позже в пределах видимости появились странные раздутые силуэты. Они смутно вырисовывались в клубящемся тумане. Барл уже знал, что это такое – легкие грибы с твердой коркой. На Земле они росли на деревьях, но их парень никогда не видел, поскольку на территории низменности деревья не прижились.

Позже, когда день уже подходил к концу, Барл снова поел жирной рыбы. Она оказалась гораздо приятнее безвкусных грибов, обычно употребляемых в пищу. Но даже когда он наелся до отвала, большая часть рыбы еще оставалась нетронутой – такой она была большой.

Копье теперь лежало возле него. Хотя оно и принесло проблемы, Барл связал его, в первую очередь, с едой, добытой с его помощью, а не со своим затруднительным положением. Наевшись, он взял копье и еще раз осмотрел – покрытый жиром конец остался таким же острым, как и прежде.

Не смея использовать его снова на неустойчивом плоту, Барл отложил копье, оторвал сухожилие от своей набедренной повязки и подвесил рыбу на шею. Таким образом, руки у него остались свободными. Тогда он сел, скрестив ноги, взял копье и стал глядеть, как мимо проплывает берег.

Глава 2. Человек бежит

БЛИЗИЛСЯ ЗАКАТ. БАРЛ никогда не видел солнца, поэтому не знал, почему наступает ночь, и небо становится темным.

Так было всегда. Наверху постоянно висел плотный, непроницаемый слой испарений, который до заката выглядел однотонным. Но затем на западе яркое пятно наверху становилось оранжевым, затем розовым, в то время как небо на востоке постепенно делалось темносерым. По мере наступления сумерек красный цвет все больше сгущался и перемещался к середине неба. Потом рассеянные пятна темноты начинали смыкаться вокруг него, пока красное не становилось таким темным, что почти не отличалось от черного.

Сегодня Барл глядел на все это иными глазами. На маслянистой поверхности реки краски сумерек отражались с порази-тельной точностью. Круглые верхушки поганок, растущих на берегу, стали розовыми. Металлические тела стрекоз окрасились красным. Над потоком порхали большие желтые бабочки. Повсюду на поверхности виднелись тысячи домиков ручейников, ловивших мелкую мошку. Барл знал, что если сунет руку в отверстие домика, то нащупает там белого червяка.

Наверху, то и дело, гудели запоздавшие пчелы. Барл видел их длинные хоботки и волосатые задние лапы со скудным грузом пыльцы. Большие многогранные глаза выражали тупую озабоченность.

Потом темно-красное сияние потускнело, и наверху все стало черным. На берегу реки ножки десятков тысяч куполообразных поганок слились для глаз воедино. А под их шляпками грибы всевозможных цветов, от ярко-красного до бледно-голубого, постепенно теряли окраску и таяли в окружающей темноте. Гудение, порхание и полеты дневных насекомых затихли. Зато из миллионов укрытий выползли в ночь мягкие, пушистые тела больших ночных бабочек, приводивших себя в порядок и приглаживающих свои перистые антенны, готовясь взлететь. Сверчки с сильными ногами настраивали инструменты, издающие низкие басовые звуки, похожие на звучание органов. Над водой поплыли первые тонкие спирали тумана, который вскоре накроет всю реку.

Наступила ночь. Облака над головой стали совершенно черными, и оттуда начали вяло падать крупные, теплые капли – дождь зарядил на всю ночь. По краю реки зажглись холодным голубым пламенем дисковидные предметы. Это фосфоресцировали грибы, проливая призрачный свет на землю вокруг себя. В воздухе то тут, то там появлялись сияющие холодные огни, праздно парившие над гниющей землей. На других планетах люди называли их «огнями эльфов», а на этой у них вообще не было названия.

Затем в темноте появились огромные, пульсирующие шары света – светлячки, напомнившие Барлу, что пора браться за копье. Они медленно проплывали в темноте над рекой, освещая неверным светом человека, присевшего на дрейфующем плоту. На берегу тоже засветилось множество огоньков – это бескрылые женские особи светлячков сползались туда, где могли быть замечены их сигналы. Множество других объектов тоже фосфоресцировали по ночам. Даже в речной глубине скользили мерцающие огоньки морских животных, приспособившихся к пресной воде и вносящих свой вклад в общую иллюминацию.

Воздух наполнился летающими существами. В ночи бились невидимые крылья. Лихорадочная жизнь мира насекомых продолжалась непрерывно, пока Барл, чуть не плача, сидел на плоту, раскачиваясь взад-вперед, потому что река уносила его все дальше от Сайи. Он представлял, как она высматривает его среди остальных членов племени, спрятавшихся в убежище. Словно назло, отовсюду доносились крики спаривающихся тварей, пытавшихся служить жизни посреди смерти, и ужасные вопли тех, кто встретил смерть и кого теперь пожирали во тьме.

Барл привык к подобным звукам. Но не привык к отчаянию, которое ощутил, когда понял, что потерял Сайю – девушку с быстрыми ногами, белыми зубами и застенчивой улыбкой. Он печально лег на спину и пролежал так большую часть ночи. Было уже далеко за полночь, когда плот обо что-то мягко ударился, покачался и остался лежать на отмели.

Когда утром вернулся свет, Барл осмотрелся. Он находился ярдах в двадцати от берега, плот окружала толстая, зеленоватая пена, образованная гниением. Река стала шире настолько, что дальний берег полностью скрылся в тумане, но ближний казался твердым и не более опасным, чем территория, где проживало племя.

Барл проверил глубину копьем, снова поразившись разнообразным применениям своего оружия. Воды оказалось всего лишь по щиколотки.

Слегка дрожа, парень спрыгнул в зеленую пену и изо всех сил помчался к берегу. Что-то мягкое прицепилось к его ногам. В безумном порыве он вылетел на твердую землю и посмотрел на ноги. К одной прицепилась какая-то бесформенная, белесая подушка. Пока Барл глядел, она раздувалась и розовела все сильнее.

Это была всего лишь пиявка размером с ладонь, как и все насекомые и грибы в этом мире, увеличившаяся в размерах, но Барл никогда с ними не сталкивался. Он сбил ее острием копья, и с ужасом поглядел сначала на кровавое пятно на ноге, потом на пиявку, корчившуюся и пульсирующую на земле. И бросился бежать.

Немного спустя он наткнулся на лес известных ему поганок и остановился там передохнуть. Высокие грибы не казались Барлу странными. Он сразу же принялся за еду. Вид пищи всегда будил в нем голод – так уж устроила природа, чтобы, при отсутствии разума, живые существа все же собирали пищу впрок. Людям необходимость запасать еду должен подсказывать интеллект. Более низшие существа могли об этом не задумываться, все происходило само собой.

Но тем не менее, даже еда сейчас не радовала Барла. Он находился слишком далеко от своего племени и от Сайи. Предки оценили бы разделявшее их расстояние в сорок миль. Но Барл не знал таких терминов. С ним подобного еще никогда не случалось. Парень приплыл по течению в далекие земли, полные неизведанных опасностей, и очутился в полном одиночестве.

Вокруг обнаружилось много еды, что обрадовало. Но одиночество – достаточная причина для горя. До сих пор Барл не видел практической пользы от размышлений, и потому они не имели особой ценности, но сейчас он попал в ситуацию эмоционального парадокса. Добрая четверть грибов в этом лесу оказалась съедобной. Барл должен бы радоваться таким богатым запасам пищи. Но он был одинок, и находился вдали от Сайи, поэтому ему хотелось плакать. Он не мог радоваться, потому что Сайя где-то далеко, и не мог горевать, потому что кругом столько еды.

Парень попал в положение, называемое эмоциональной дилеммой, и разрешить ее могли только люди. Другие существа в состоянии реагировать на объективные ситуации, где нужно выбирать план действий: улетать или драться, прятаться или преследовать. Но лишь человек способен впасть в беспокойное состояние, не зная, какую из двух эмоций выбрать. У Барла имелись причины испытывать две различных эмоции одновременно. И ему требовалось разрешить этот парадокс. Так что пришлось размышлять.

Он должен привести Сайю сюда, привести ее и все племя на это место, где столько еды!

Тут же в его голове возникли картины. Парень буквально увидел старого Джона с лысиной, голой, как гриб, набивающего себе брюхо едой. Он представил Кори, кормящую своих детей. Представил ворчание Тамы с набитым ртом, и Тета с Диком, объевшихся и бросающих едой друг в друга. Он представил себе пирующее племя… и радостную Сайю.

Примечательно то, что Барл смог думать о своих переживаниях, а не просто об ощущениях. Соплеменники во многом походили на него, но они не размышляли. Пока они бодрствовали, их ум занимали только потребности тела. Они хотели есть, видели и нюхали еду, они жили или чувствовали приближение смерти. В первом случае люди направлялись к еде, во втором – бежали от опасности. Они лишь инстинктивно реагировали на окружающий мир. Барл же, впервые в жизни, отреагировал на свои внутренние чувства. Он старался разрешить противоречивые эмоции и обдумывал способ прекратить конфликт между ними. Он решил что-то делать, потому что хотел, а не потому, что был вынужден.

Это событие стало самым важным за все время жизни людей на этой планете.

С прямотой ребенка или дикаря Барл двинулся прямиком к своей цели. Рыба, все еще висевшая у него на шее, терлась о грудь. Барл потрогал ее, но есть не стал. Он еще не проголодался, а вот Сайя наверняка голодна. Он отдал бы рыбу ей. Парень вообразил нетерпеливое восхищение девушки, и это укрепило его решение. Он приплыл в это отдаленное место по неспешно текущей реке меж покрытых буйной растительностью берегов. Значит, чтобы вернуться к племени, он должен выйти к берегу и все время оставаться поблизости от него.

Парень преисполнился ликованием, пробираясь по грибному лесу, но все же держал глаза и уши открытыми на случай опасности. Несколько раз он слышал шуршание вездесущих муравьев, убирающих мусор на грибных полянах, но те не стоили особого внимания, они близоруки. Если бросить им рыбу, то они займутся ею. Существовал только один вид муравьев, которых следовало бояться – бродячих – двигавшихся миллионными ордами, пожирая все на своем пути.

Но пока ничего похожего не встречалось. Грибной лес закончился. Веселый кузнечик изящно жевал найденный деликатес – молодой побег капусты толщиной с бочку. Его задние ноги были напряжены в постоянной готовности к прыжку. В сотне футов наверху появилась чудовищная оса и мгновенно спикировала на незадачливого гурмана.

Борьба вышла краткой. Кузнечик забился в объятиях шести шипастых лап осы. Ее гибкий живот грациозно изогнулся. Жало вошло в сочленение между сегментами хитина чуть ниже головы с точностью хирургического скальпеля. Там находился нервный узел, и оса впрыснула яд прямо в него. Кузнечик моментально обмяк. Оса привела себя в порядок, с легкостью подхватила жертву и улетела. Кузнечик стал инкубатором для яйца и продовольственным складом для будущей личинки. В огромном гниющем замке маленький белый червячок будет жить и питаться обездвиженной его матерью жертвой, но никто не станет присматривать за ним, заботиться или хотя бы помнить о нем…

Барл продолжил свой путь.

Дальше потянулись буераки. Парень с трудом карабкался по крутым склонам – футов сорок-пятьдесят высотой – и осторожно спускался по другую их сторону. Вскоре пришлось продираться через спутанную массу грибов, небольших, но растущих так плотно, что Барл расчищал проход ударами копья. Грибы лопались, обливая его огненно-красной жидкостью, а та скатывалась по испачканной рыбьим жиром груди и стекала на землю.

Барлом овладела странная уверенность в себе. Он шел все менее осторожно и более смело, при этом испытывая какую-то детскую самоуверенность и тщеславие. Он представлял, как приводит племя на это место, где много еды – он не имел представления о том, насколько далеко придется идти, он даже забыл, что остался совершенно один среди кошмарных гигантов этой забытой планеты.

Потом парень увидел реку. Он поднялся на вершину холма из красной глины, возможно, в сотню футов высотой. По другую его сторону текла река. Она огибала возвышенность, вдоль которой шел Барл, так что между ним и водой оставалось примерно с четверть мили. В воздухе повеяло чем-то странным.

Холм плотно порос грибами всевозможных расцветок – белых, желтых, оранжевых и зеленых. Примерно с половины его высоты тянулся к земле толстый канат из паутины. А дальше виднелись другие канаты, образующие радиальные окружности, а клейкие шнуры-ловушки образовывали превосходную логарифмическую спираль.

И где-то в зарослях грибов на холме притаился и ждал добычу громадный паук. Он появится, когда неосторожное существо попадется в ловушку и начнет биться, сотрясая паутину. А до тех пор будет ждать неподвижно и терпеливо, совершенно уверенный в том, что рано или поздно жертва придет сама.

Барл появился на краю обрыва – глупое создание с розовой кожей и жирной рыбой, висящей на шее, задрапированное в испачканный кусок крыла ночной бабочки. Он торжествующе взмахнул над головой рогом, оставшимся от погибшего жука.

Не слишком разумный поступок, ведь он не служил никакой цели. Но если Барл и был гением по сравнению со своими соплеменниками, то ему еще следовало многому научиться, прежде чем его гениальность принесет плоды. Теперь парень стоял, презрительно глядя вниз на яркую белую паутину. Он ударил рыбу копьем, и она умерла. Он протыкал грибы, и те лопались. Ничто не могло напугать его! Он пойдет к Сайе и приведет ее в эту землю, где в изобилии растет еда.

А в шестидесяти футах от Барла, неподалеку от края кручи, в глиняной почве таилась вертикальная нора, тщательно закругленная и обрамленная шелком. Она тянулась вниз футов на тридцать, а там расширялась в пещеру, где мог отдыхать ее инженер и хозяин. Вход в свое жилище он замаскировал глиной и землей, чтобы тот не выделялся на фоне окружающей почвы. Требовался острый глаз, чтобы обнаружить его. Но еще более острый глаз сейчас подглядывал сквозь щелочку в шелке вокруг отверстия.

Этот глаз принадлежал владельцу, висевшему неподвижно у выхода норы с шелковой подкладкой. Восемь волосатых лап окружали громадный, уродливый шар живота грязно-коричневого цвета. Две пары мандибул вытянулись перед ртом, два глаза блестели в полутьме. Все тело покрывал грубый мех.

Это ужасное и невероятно свирепое существо было коричневым пауком-охотником, американским тарантулом, увеличившимся здесь, на забытой планете, настолько, что его тело достигло более чем двух футов в диаметре, а раздвинутые лапы покрыли бы круг в три ярда. Блестящие глаза следили за Барлом, стоявшим на краю обрыва, надувшись от самомнения.

Растянутая внизу паучья ловушка производила на Барла странное впечатление. Он знал, что паук не покинет свою сеть, чтобы напасть на него. Нагнувшись, Барл ткнул копьем в гриб, растущий у ног. Из места прокола потекла жидкость, полная крошечных личинок. Барл скинул гриб вниз, в паучью сеть, и рассмеялся, глядя, как черный паук осторожно высунулся из укрытия и стал изучать попавшуюся добычу.

Тарантул глядел из норы, дрожа от нетерпения. Барл подошел ближе и, пользуясь копьем, как рычагом, принялся бросать куски какой-то дряни с вершины в гигантскую сеть. Паук внизу спокойно перемещался с одного места на другое, исследуя каждую новую добычу, а затем отвергая ее, как нечто несъедобное.

Барл запрыгал и засмеялся, когда особенно большой кусок гнилого гриба чуть не попал в серебристо-черное существо внизу. А затем… Нора открылась со слабым шелестом. Барл повернулся, и смех превратился в вопль ужаса. На него бежал, быстро перебирая восемью лапами, чудовищный тарантул. Мандибулы широко распахнулись, блестели ядовитые клыки. До твари оставалось тридцать футов… двадцать… десять…

Глаза паука засверкали, когда он прыгнул, вытянув все восемь лап, чтобы схватить добычу.

Барл закричал и в слепом ужасе вскинул руки, пытаясь защититься от хищника. В этом движении не было никакой гениальности. От ужаса он изо всех сил стискивал копье, протянув его острием вперед. И тарантул приземлился прямо на него. Чуть ли не четверть длины копья вошла в тело свирепой твари.

Пронзенный копьем, паук страшно извивался, все еще пытаясь добраться до застывшего Барла. Щелкали громадные мандибулы. Что-то внутри паука разъяренно булькало.

Волосатые лапы вцепились парню в руку, тот хрипло вскрикнул от страха, отпрянул назад – и полетел вниз с обрыва.

На лету он по-прежнему сжимал копье, не в силах разжать пальцы и отпустить его. Так они и падали вместе, тарантул и человек с выпученными от ужаса глазами. Затем последовал странный, упругий толчок и треск. Они попали в сеть, над которой Барл лишь недавно презрительно насмехался.

Парень ничего не соображал. Он лишь безумно дергался в липких шнурах сети, обвитых тонкими спиральными нитями, чрезвычайно упругими и выделяющими очень липкое вещество наподобие птичьего клея. Рядом с Барлом, меньше, чем в двух футах, копошился раненый паук, и, даже дрожа от боли, он пытался добраться до человека.

Паника парня достигла предела. Его руки и грудь были вымазаны в рыбьем жире, и потому сеть не прилипла к ним. Однако ноги и туловище уже запутались в клейких, упругих шнурах. Их создали для того, чтобы ловить добычу. Барл и стал добычей.

Он замер, перестав слепо дергаться, задыхаясь от потери сил. Затем заметил, что ярдах в пяти притаилось серебристо-черное чудовище, которое парень недавно дразнил, и терпеливо ждало, когда его добыча перестанет биться. Для него тарантул и человек представлялись одним существом, попавшим к нему в ловушку. Они все еще шевелились, но уже слабее. Тогда паук-крестовик – а это был он – изящно двинулся вперед, вытягивая за собой шелковый шнур.

Барл бешено замахал руками, вопя на монстра. Паук замер. Руки человека он принял за мандибулы, а они могли больно ранить.

Но пауки частенько рискуют. Поэтому тварь снова двинулась вперед, потом остановилась и одной из своих лап набросила только что сотканный лист шелка на тарантула и человека.

Парень принялся отбиваться от опускающегося на него савана, попытался его оттолкнуть, но все оказалось тщетно. Через минуту его целиком накрыло грубой шелковистой тканью, почти не пропускавшей свет. Барл и его враг, чудовищный тарантул, оказались вдвоем под одним покрывалом. Тарантул слабо шевелился.

Паук-крестовик решил, что жертвы уже достаточно беспомощны. Затем парень почувствовал, как канаты паутины слегка закачались, когда паук стал приближаться, чтобы укусить и высосать соки из своей добычи.

Сеть немножко прогнулась. Барл замер от ужаса. Но тарантул продолжал корчиться в муках на пронзившем его копье. Мандибулы громко щелкали.

Парень ждал, когда в него вонзятся ядовитые клыки. Он знал, что это произойдет Он не однажды наблюдал, как паук-крестовик не спеша наносит укус своей жертве, затем удаляется в ожидании, пока подействует яд. А когда жертва перестает двигаться, он возвращается и начинает высасывать соки сперва из одной конечности, потом из другой, оставляя от существа, еще недавно полного жизни, лишь пустую шелуху, раскачивающуюся в паутине.

Раздутое чудовище задумчиво глядело на двойной объект, обмотанный шелком. Шевелился лишь тарантул. Его выпуклое брюхо, нанизанное на копье, натягивало саван и слабо пульсировало. Именно эта округлая выпуклость показалась для паука-крестовика наиболее явной целью. Он метнулся вперед и с исключительной и беспощадной точностью нанес укус.

Тарантул, казалось, обезумел от боли. Его лапы бешено забили по воздуху в ужасных муках. Барл закричал, когда одна из лап ударила его по ноге, и стал так же дико барахтаться.

Его руки и голова находились под шелком, но тот не приклеивался из-за рыбьего жира. Хватаясь за шнуры, парень попытался отодвинуться от своего ужасного соседа. Порвать паутину он не мог, но сумел разделить, и между канатами появилось небольшое отверстие.

Одна из бьющихся лап тарантула снова коснулась его. Барл в панике отпрянул и увеличил отверстие. Еще рывок, и голова парня высунулась наружу из-под покрывала. Он увидел, что висит в двадцати футах над землей, устланной останками прежних жертв, попавших в эту сеть.

Голова, грудь и руки Барла остались свободными, так как были измазаны жиром переброшенной через плечо рыбы, но ниже к его телу приклеились толстые шнуры из паутины. Она оказалась более липкой, чем клей, который умели изготавливать люди.

Несколько секунд он висел над пропастью, полный отчаяния.

Затем невдалеке увидел своего врага, терпеливо ожидающего, пока подействует его яд и добыча перестанет бороться. Тарантул больше не дергался, а только едва подрагивал. Вскоре он совсем затихнет, и тогда тварь с черным брюхом пойдет есть.

Барл поднял голову и принялся отчаянно дергать ногами и извиваться всем телом. Рыбий жир на руках помогал им оставаться свободными. Но шелковый саван не поддавался. Тогда парню пришла в голову новая мысль. Он схватил рыбу, оторвал от нее кусок и взялся намазывать себя прогорклой, чешуйчатой, вонючей массой. Он уже счистил паутину с ног, обмазав их рыбой. Но тут почувствовал, что сеть опять задрожала.

Барахтанье человека подсказало пауку, что яд не совсем подействовал. Требовался еще один укус. На этот раз он не стал бы тратить яд на неподвижного тарантула. Он впрыснул бы его прямо в Барла.

Парень задохнулся и потянулся к краю пропасти. Ему показалось, что ноги вот-вот оторвутся. Но они выдержали. А вскоре его голова показалась над краем паутины, затем плечи.

Огромный паук увидел такие дела и решил набросить на беспокойную добычу еще больше шелкового покрывала. Его железы заработали, лапы начали вытягивать липкие нити…

Но тут канаты, державшие Барла за ноги, не выдержали и сползли с них.

Барл выскочил наверх, ринулся бежать, но тут же споткнулся о панцирь летающего жука, который тоже попал в ловушку, но, в отличие от человека, не смог сбежать.

Барл покатился по земле, затем сел. Перед ним стоял сердитый муравей длиной с ногу, угрожающе раздвинув нижние мандибулы и заполнив воздух пронзительным скрипом.

Много веков назад на Земле – где большинство муравьев было величиной в долю дюйма – ученые серьезно спорили, могут ли эти насекомые общаться при помощи звуков. Они полагали, что определенные углубления в их телах, как и на ногах сверчка, могут создавать звуки, слишком высокие для человеческого слуха. Об этом долго спорили, но доказать так ничего и не смогли.

Барлу же не требовалось никаких доказательств. Он и так знал, что скрипучие звуки издает стоящее перед ним насекомое, хотя его не интересовало, как оно их производит. Зато парень знал, что муравей испускает такой скрип, чтобы позвать других муравьев из муравейника помочь в беде или разделить удачу.

Резкий скрип можно было услышать на расстоянии пятьдесят-шестьдесят футов, и товарищи обязательно пришли бы на помощь муравью. И хотя по-настоящему представляли опасность лишь бродячие муравьи, но любое их племя могло напасть, если его разозлить. Множество муравьев способны разорвать человека в клочья, как на Земле то же самое могла сделать стая разъяренных фокстерьеров.

Барл ринулся бежать, чуть не наткнувшись на один из канатов сети, удерживающих ее в воздухе. Вскоре скрип позади прекратился. Муравей, близорукий, как и все его сородичи, больше не ощущал угрозы. Он спокойно отправился дальше по своим делам, а затем увидел под паутиной куски какой-то падали и торжествующе поволок их в свой город.

Барл быстрым шагом прошел несколько сотен ярдов, а затем остановился. Он был потрясен и ошеломлен. Сейчас парень чувствовал себя таким же неуверенным и боязливым, как и все его соплеменники. Однако теперь он начал понимать значение беспрецедентного подвига, который совершил, сбежав из гигантской паутины. Неслыханный поступок, такое вообще представить себе невозможно! Но Барл испытал слишком сильное потрясение, чтобы надолго задуматься об этом.

Странно, но первой мыслью, пришедшей ему в голову, была мысль о боли в ногах. Липкие обрывки паутины, прилипшие к его подошвам, цепляли на себя всякий мусор. Старые, обгрызенные муравьями обломки панциря жука кололи даже твердые подошвы его ног, поэтому пришлось остановиться и счистить их с себя. Потом парень сделал еще дюжину шагов, но снова остановился.

Именно эта задержка, а не тщеславие или чрезвычайная ситуация, заставила Барла осознать грубую ошибку в своих поступках, столь же эпохальных, как все, что он делал. Его мозг был чрезвычайно возбужден последние двадцать с чем-то часов. Это поставило парня в затруднительное положение, заставив нанести удар, но это же помогло ему сбежать из более ужасной западни. А заодно подсказало мысль привести сюда Сайю, хотя эта задача уже не казалась ему столь легко выполнимой, как перед столкновением с пауком. Однако, именно такие рассуждения и подсказали ему намазать тело жиром рыбы. Иначе бы он послужил, вслед за тарантулом, пищей для хозяина паутины.

Барл осторожно осмотрелся. Все вокруг казалось тихим и спокойным. Тогда, уже вполне осмысленно, он сел и принялся размышлять. Впервые в жизни он начал сознательно обдумывать проблему, надеясь найти ее решение. И это тоже стало эпохальным событием на безымянной планете!