Электронная библиотека » Надежда Михновец » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 22 октября 2021, 15:21


Автор книги: Надежда Михновец


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

У Марии был свой круг занятий. С детства свободно владевшая английским и французским языками, в юности с удовольствием занимавшаяся итальянским, она выступила в качестве переводчицы. В 1892–1893 годах перевела с французского выбранные отцом отрывки из дневника философа А.-Ф. Амиеля[149]149
  Л. Н. Толстой познакомился с дневником Амиеля в 1892 г.


[Закрыть]
. Перевод они поправляли вместе с отцом, затем текст был опубликован с предисловием Толстого в журнале «Северный вестник».

Было время, когда Мария мечтала учиться на фельдшерских курсах. В своей семье и в яснополянской деревне Софья Андреевна успешно занималась лечебным делом, с годами оно перешло в руки Марии. Средняя дочь «усерднее и лучше продолжала лечить народ, сама походив в Москве в больницы и клиники, где многому научилась. Вот она, – отдавая должное дочери, писала Софья Андреевна, – действительно любила лечить, легко выносила вид ран, крови, даже страданий. Усердие и самоотверженность в ней были удивительные. Например, она бегала ежедневно в Телятинки[150]150
  Телятинки – небольшое имение в двух верстах от Ясной Поляны, купленное С. А. Толстой в 1904 г.; небольшая часть имения в 1907 г. была перепродана ею В. Г. Черткову.


[Закрыть]
за три версты промывать и перевязывать рану на ноге мужика; от раны было зловоние и куски отгнившего тела отпадали, а она продолжала свое доброе дело. Чего я не могла делать – это то, что делала тогда Маша, а именно катетером выпускала мочу умирающему почти старику, нашему повару Николаю, чем несомненно облегчала его страшные страдания»[151]151
  Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 1. С. 320–321. Речь идет о страдавшем от гангрены телятинском мужике Сергее, которому Мария помогала в 1891 г.


[Закрыть]
.

Сильна была духовная связь между отцом и Марией. 22 мая 1891 года Толстой пометил в своем дневнике: «Я с радостью чувствую, что люблю ее хорошей, божеской, спокойной и радостной любовью»[152]152
  Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 32.


[Закрыть]
. Внутренняя жизнь средней дочери, как и прежде, была сцентрована на духовной жизни отца. В августе 1893 года Мария пишет ему: «Я привыкла всю свою жизнь думать, как ты; и если когда я не сразу принимала то, что ты говоришь, то не спорила, а ждала и верила, что я приду к тому же, и так это бывало»[153]153
  Письма М. Л. Толстой к отцу (1888–1897 гг.). С. 75. В автографе вместо слова «верила» первоначально было – «знала».


[Закрыть]
.

Круг занятий Марии Львовны очертил молодой словацкий врач Душан Маковицкий, впервые приехавший в Ясную Поляну в сентябре 1894 года. Вместе с дочерью Толстого он отправился к больным, ехали они по яснополянской деревне. Гость запомнил: «Все встречные, занятые работой возле изб, дружественно ее приветствовали. Все ее хорошо знают, потому что еще недавно она учила местных детей, а частично и взрослых 〈…〉 она лечит больных, ходит помогать вдовам и сиротам в работе на поле или по дому, всем в равной мере старается быть сестрой. Все ее и любят, и, насколько я мог судить по отношению к ней больных, любят искренне»[154]154
  Маковицкий Д. П. У Л. Н. Толстого // Ясная Поляна: Неизвестные страницы. Чешские и словацкие воспоминания о Льве Толстом. СПб., 2013. С. 75. О преподавании М. Л. Толстой детям из окрестных деревень см. там же, с. 79.


[Закрыть]
.

Дочерям хватало работы и дома. Десятилетиями переписчицей сочинений Л. Н. Толстого была его жена, затем на смену ей пришли дочери Татьяна и Мария. Если Софья Андреевна переписывала страницы «Войны и мира» и «Анны Карениной», то дочери – художественные, религиозно-философские публицистические работы позднего Толстого. Они помогали отцу вести переписку. В 1890-е годы Татьяна все больше погружалась в дела отца, вот она объясняет брату Льву, почему так редко ему пишет: «…у меня всегда папашина переписка, которая все увеличивается»[155]155
  Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 5 февраля 1895 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 696. Письмо 1. Л. 2 об.


[Закрыть]
. Повторим, жизнь шла своим чередом.

Однако в середине 1890-х годов в семье Толстых случилась большая беда. Драматическая страница в жизни супругов была связана со смертью младшего ребенка и всеобщего любимца – сына Ванечки. В нем одном – из всех сыновей – Лев Николаевич Толстой видел продолжателя дела всей своей жизни. Софья Андреевна беззаветно любила этого удивительно талантливого мальчика. «Мои родители, в особенности мать, на закате лет сосредоточили на этом ребенке всю силу любви, на которую были еще способны»[156]156
  Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. С. 400.


[Закрыть]
, – отметила старшая дочь.

И вдруг Ванечка заболел и скоропостижно умер 23 февраля 1895 года. С его смертью между супругами Толстыми как будто разорвалась очень важная нить. Каждый из них тяжело переживал горькую утрату, но Софья Андреевна – трагически.

«Отчаяние матери было так глубоко, что она едва не лишилась рассудка, – вспоминала Татьяна. – Вначале она пережила период религиозной экзальтации и много времени проводила в молитве дома и в церкви. Отец был с ней исключительно нежен, и так как она совершенно не переносила одиночества, он и мы с сестрой Машей ни днем ни ночью не отходили от нее. Отец ходил за ней в церковь, ожидал ее у входа и приводил домой. Ему, давно уже отошедшему от церкви, такое душевное состояние жены было чуждо. Чтобы отвлечь ее от личного горя, он пытался пробудить в ней мысль о горестях других людей. Он водил ее в тюрьмы, заставлял покупать книги для арестантов. Но ничто ее не интересовало. Даже собственные дети, даже Ясная Поляна»[157]157
  Там же. С. 403.


[Закрыть]
.


Ванечка Толстой. Зима 1893/94


В то время Татьяна почувствовала не только свою беспомощность, она усомнилась в своем умении помочь близкому человеку. Брату Льву она сообщала: «Ты, пожалуй, хорошо сделал, что отдалился от дома, – мы в нашей семье как-то не умеем помогать друг другу в трудные периоды времени. Вот, например, теперь мама. Ей теперь очень нужно твердое, ласковое, снисходительное отношение, а мы совсем не умеем ей этого дать, кроме папá, – он с ней удивительно мудр и кроток. Она все ходит по концертам, играет на фортепиано – и вместе с тем совсем больна внутренне. Но надо сказать, что мы не умеем просить и принимать помощь, отвергаем ее, когда она предлагается, и упрекаем отсутствие ее – когда она отнимается»[158]158
  Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 1 декабря 1895 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 696. Письмо 3. Л. 12 об.


[Закрыть]
.

После смерти Ванечки многое меняется в Софье Андреевне. У нее возникает желание идеальной любви, и это совпадает со страстным увлечением музыкой. Софья Андреевна пытается забыться в занятиях музыкой, в посещениях концертов и в общении с музыкантом С. И. Танеевым. Свою глубокую душевную привязанность к нему она просматривает сквозь призму судьбы главной героини толстовского романа «Анна Каренина». Вместе с тем между своими порывами, которые она называет «художественной тревогой», и супружеским долгом она выбирает последнее.

Софья Андреевна пыталась сосредоточиться на младшей дочери. Та вспоминала о матери: «Много времени она уделяла мне: заботилась о том, чтобы у меня были хорошие учителя, гувернантки; если я болела, приглашала ко мне докторов; старалась развить мои музыкальные способности, брала с собой в концерты, заставляла читать вслух Мольера, Корнеля и Расина. Но я не могла даже частично заменить ей Ванечку, а мама не могла дать мне ласки, нежности, того, без чего я так тосковала…»[159]159
  Толстая А. Младшая дочь. С. 196.


[Закрыть]

К этому времени и относится история психологической травмы одиннадцатилетней Саши, о которой она помнила многие годы своей жизни. В 1910 году Александра письменно обратилась к матери со следующими словами: «И давно, еще тогда, когда моя детская душа хотела и жаждала материнской любви, я вместо любви получила: „Отчего умер Ваничка, а не ты“. Это было сказано год после смерти Ванечки 〈…〉 Эти слова оставили неизгладимую рану в моей детской тогда душе 〈…〉 А было время, когда я считала тебя идеальным человеком и любила тебя больше отца, но тебе это не нужно было, и год за годом ты нарушала это мое отношение к тебе, и я увидала, что ошиблась. Это было тяжело и больно…»[160]160
  Толстая А. Л. Дневники. М., 2015. С. 278–279.


[Закрыть]
В этих словах раскрывается малоизвестная страница детства Саши: маленькая девочка тянулась к матери и любила ее больше отца. Довольствоваться же пришлось бессердечным материнским попреком и острым чувством незаслуженной вины.

Саша нуждалась во внимании, но взрослым было не до нее, девочке так и не хватило столь необходимой родительской поддержки, вовремя высказанной матерью или отцом положительной оценки. «Вот хочешь скажу тебе то, чего никому не говорила, никогда, – признавалась старшей сестре спустя десятилетия Александра. – Из меня могло что-то выйти. Но меня погубило то, что американцы называют: complex. Я всегда думала, что я глупее, хуже, грешнее всех. И никто мне никогда не сказал: „Саша, ты не глупее и не хуже людей!“ Теперь говорят, что я уже никому не верю, поздно думать иначе»[161]161
  Неизвестная Александра Толстая. С. 65.


[Закрыть]
.


Л. Н. и С. А. Толстые после смерти сына Ванечки. 1895


Позднее Александра написала о времени, наступившем после смерти младшего брата: «Ничего ни плохого, ни предосудительного в поведении матери не было, но и в любви ее к музыке и к Танееву чувствовалась неестественная наигранность, фальшь, и от этого страдала вся семья Толстых, от мала до велика». Затем мемуаристка представила себя со стороны, вспоминая дни, когда в московском доме часто бывал Танеев, когда вместе с ним и матерью бывала на концертах: «Заглянем на минуту в душу 12-летней Саши, наивной, малоразвитой девочки, некрасивой, неуклюжей и болезненно застенчивой, с ярко выраженным, как англичане говорят, inferiority complex’ом (комплексом неполноценности. – Н. М.), девочки заброшенной почти всецело на попечение гувернанток и старой няни. 〈…〉 Громадным удовольствием было слушать его игру, особенно когда он играл Шопена или Моцарта, – от музыки его собственного сочинения клонило ко сну. Саша охотно ходила бы с матерью в концерты; музыка, доступная ей, переносила ее в воображаемый прекрасный мир чудесной фантазии и счастья, но все это было отравлено. Чем? Она не сумела бы ответить. Только с годами чувство враждебности к матери выросло и приняло более определенные формы, бороться с этим чувством было трудно, оно мучило ее, отравляло ей ее отроческие и юношеские годы. С годами для Саши хождение по концертам превратилось в тягость 〈…〉 Но Саша старалась не останавливаться на этих сложных, непонятных ей ощущениях. У нее были свои увлечения, главное – каток, который устраивался в саду хамовнического дома. Саша с мальчишками артельщика поливала его сама, возила воду из колодца в тяжелой кадке на санках». Про мать Александра заключила: «Одиночество, углубление в себя – то, чем жил ее муж, ей становилось все более и более невыносимо. Ей хотелось движения, музыки, света, людей»[162]162
  Толстая А. Л. Отец. Жизнь Льва Толстого. М., 1989. С. 341–342.


[Закрыть]
. Татьяна Львовна долго раздумывала над драмой родителей, углубившейся с уходом Ванечки. Софье Андреевне, по ее мнению, «не хватало какой-то моральной силы, которая помогла бы ей обратить во благо свои страдания. Она сделала неверный шаг, отказавшись следовать за мужем, и с тех пор все более и более сбивалась с правильного пути. Она все более и более начинает переносить свои интересы на самое себя, на свои переживания, беспокоиться о том, что подумают о ней люди. Отец часто говорил, что расстройство ума – это только преувеличенный эгоизм»[163]163
  Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. С. 410.


[Закрыть]
.

И все же жизнь брала свое, и ее течение продолжалось. 13 июня 1895 года Татьяна сообщила брату Льву о домашних делах в Ясной Поляне: «Саша велика, красива, неуклюже добра и мало заметна. Маша возится с больными, здорова и весела. Я рисую, читаю, пишу и очень наслаждаюсь жизнью, хотя тягочусь тем, что она очень эгоистическая и мне извне не предъявляется никаких требований»[164]164
  Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 13 июня 1895 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 696. Письмо 2. Л. 8.


[Закрыть]
. Каждая из Львовн в этой характеристике и самохарактеристике (с неизменной внутренней иронией) вполне узнаваема.

Мария, как и прежде, деятельно включалась в жизнь своих близких и окружающих. Переживая за родителей, она поделилась своими чувствами и наблюдениями с братом: «Главная [радость] та, что наши родители стали очень дружны и близки, мама теперь совсем не может без папá жить, и этого тяжелого прежнего чувства страха при их разговорах уже почти никогда не бывает. Мама очень изменилась за это время, и с ней стало гораздо легче жить, и она стала прямо веселее и радостнее, чем была прежде»[165]165
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 25 октября 1895 г. // Там же. Ед. хр. 672. Письмо 1. Л. 1 об. – 2.


[Закрыть]
. Тут же Мария с облегчением отметила, что ей самой сейчас с мамá стало «легче жить».

В сентябре Мария поступила в московский приют – больницу для бедных на десять коек, а в декабре отправилась помогать семье брата Ильи, о чем Татьяна сообщала брату Льву: «Маша поедет сегодня в Гриневку. Она очень худа и бледна, но духом – ничего. С радостью уезжает из Москвы, и я ей завидую. Она было стала тут ходить в родильный приют, но ей дома мама и я не сочувствовали, и там, кажется, ее немного боятся, как дочь Толстого, и она перестала ходить»[166]166
  Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 1 декабря 1895 г. // Там же. Ед. хр. 696. Письмо 3. Л. 11–11 об.


[Закрыть]
.

О себе в том же письме Татьяна сообщала: «Мы все это время были очень заняты постановкой „Власти тьмы“. Я ходила два раза на репетиции от 11 утра до пяти дня, одевала актрис и отвечала на разные их вопросы. Было интересно видеть их закулисный мир, но и неприятно. 〈…〉 Играют „Власть тьмы“ везде хорошо, т. е. гораздо, гораздо лучше, чем я себе представляла, но смотрят хуже – хохочут в самых неожиданных местах и пропускают незамеченными лучшие места. Третьего дня шла в первый раз в Малом театре, где особенно постарались, и после представления к папá приехало 50 студентов, которые говорили папá речь и хлопали и кричали „ура“ и „браво“, стояли в передней на стульях и ларе. Мы всего этого не застали, так как сдуру остались смотреть водевиль. Вчера полиция приходила спрашивать объяснения прихода студентов»[167]167
  Там же. Л. 11 об. – 12 об. «Власть тьмы» – драма Л. Н. Толстого, созданная в 1886 г. В России к постановке была разрешена только в 1895 г. В октябре – ноябре этого же года была представлена императорскими театрами – Александринским и московским Малым.


[Закрыть]
.

Среднюю дочь Толстых все так же тяготила московская жизнь, уже 4 декабря Мария писала из Гриневки Льву, находившемуся на лечении в Швеции: «…жаль будет возвращаться в московскую суету, где, кроме суеты, ничего делать нельзя, почти невозможно. Я здесь прочла, наработала, написала, перевела, научилась в эти несколько дней больше, чем в несколько лет в Москве. И как хорошо это полное одиночество. В Москве все теперь только и говорят и думают что о „Власти тьмы“»[168]168
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 4 декабря 1895 г. // Там же. Ед. хр. 672. Письмо 2. Л. 5–5 об.


[Закрыть]
. В конце месяца писала брату уже из Ясной Поляны: «Вопрос нашего участия во „Власти тьмы“ еще не вполне разрешен. Давыдов приезжал нарочно сюда, чтобы умолять нас играть, мы согласились, но теперь опять мечтаем отказаться. Много причин против, и почти никаких за то, чтобы играть»[169]169
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 23 декабря 1895 г. // Там же. Письмо 3. Л. 6 об. С. А. Толстая отметила: «В Туле ставил „Власть тьмы“ Николай Васильевич Давыдов и приглашал и моих дочерей играть, но я протестовала» (Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 422). В то время Н. В. Давыдов служил председателем Тульского окружного суда.


[Закрыть]
.

Важно при этом, что Мария оставалась человеком, открытым разным радостям жизни, в том числе праздной, дворянской; ей далеко не всегда удавалось держать выбранную аскетическую линию жизни. Марии было двадцать пять лет, когда она написала тому же Павлу Бирюкову, с которым судьба ее уже развела: «Милый друг П. И. 〈…〉 Начался покос, вероятно, завтра выйду, – совсем не хочется и даже ловлю себя на том, что ищу средства увильнуть. Но не выходит: хромая баба осталась хромой, праздность осталась праздностью, сознание осталось таким же, и работать идти надо, и знаю, что, когда пойду, буду рада. Вчера ночью переписывала для папá как раз главу „Грехи праздности“ и увидала, как я против этой главы грешу 〈?〉, и потому сегодня стирала, а завтра иду на покос. А эти все дни играла в tennis с Сухотиным и его сыном»[170]170
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к П. И. Бирюкову, 1 июля 1896 г. // РГАЛИ. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 90. Л. 52–52 об. Назван М. С. Сухотин. Месяцем ранее Мария писала брату Льву об отце и о жизни в Ясной Поляне: «Ездит много верхом, играет с нами в tennis (мы все увлечены в последнее время) – и принимает многочисленных посетителей» (Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 14 июня 1896 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 672. Письмо 6. Л. 12 об. – 13).


[Закрыть]
.

Упоминание игры в теннис появилось далеко не случайно. В мае 1893 года Лев Николаевич писал сыну Льву и дочери Марии, находившимся в Самарской губернии, что в Ясной Поляне жизнь тягостная, того и гляди от нечего делать втянешься, как старшая дочь Таня, в игру lown tennis. На что сын в совместном письме с сестрой вполне разумно ответил: «Если принимать трагично lown tennis, то тебя не хватит на неделю»[171]171
  Письма М. Л. Толстой к отцу (1888–1897 гг.). С. 65.


[Закрыть]
. При учете такого контекста понятно, что и Мария старалась взвешенно воспринимать разнообразие своей жизни.

Дочери знаменитого Льва Толстого были у всех на виду и всегда привлекали к себе большое внимание. Подчас для стороннего и не всегда доброжелательного взгляда жизнь Татьяны и Марии не представлялась самобытной. О них есть почти издевательские по своему тону воспоминания. Отца-де окружают безликие – как стереотипное повторение всех других барышень – дочери, которые из кожи вон лезут, пытаясь ему во всем следовать и угодить, но ничего, кроме маскарада, у них не получается, поэзия же и не касалась их душ, а про интеллектуальные способности и сказать нечего, разговор-то поддержать с ним не в силах. Татьяна и Мария предстали как работящие, бескрылые и бездарные участницы ими же созданного маскарада. Вот этот текст:

«…как мне прежде казалось, так и теперь кажется, что толстовские дети разделяются на две половины: сыновья и дочери. Дочери ему сильно преданы, хлопочут и стараются, делают ему в услугу, что только могут вздумать, исповедуют „вегетарианство“, „удаление от брака“ (а 1à „Крейцерова соната“), что совсем у них и не в натуре, хлопочут о самоусовершенствовании, о душе, о надобности жить „по-божески“, и все это лишь чужой кафтан и жилет, надетый для маскарада. Не будь их отца, никогда ничего подобного им и в голову бы не пришло и вели бы они точь-в-точь такую жизнь, как все российские барышни, московские, петербургские и провинциальные. Говорить с ними – не стоит, просто скучно, как с большинством всех их бесчисленных товарок по всему лицу нашего широкого отечества. Но все они парни хорошие (то есть дочери-то!), умеют все делать, что хочешь, и дрова рубить, и шить, и штопать, и лошадь запрягать, и телегой править, и шить, и кроить, и перевязки ставить, и на гитаре или мандолине играть, и множество всякого другого. У одной Татьяны я насчитал ей прямо в глаза 22 разных уменья. Но ни к каким искусствам они неприкосновенны, и поэзия летает от них очень далеко, искусство – тоже. Зато они все – секретари у отца, помощницы и исполнительницы, встают в шесть и семь часов утра, когда нужно, чтобы написать или переписать просто на бумаге или на ремингтоне[172]172
  Ремингтон – пишущая машинка.


[Закрыть]
, что ему требуется, и это без всякого напоминания или понукания. Значит, это все-таки прекрасные, отличные девчата, обожают отца, на него не надышатся, с ним и скачут верхом по полям или мечут мячики в лаун-теннис, но никакого разговора с ним поддерживать – не в состоянии! Я много раз видал, что он к ним обращается, подставляет им оказию: „Да ну же, да ну же, матушка, говори, толкуй, спорь!“ – видно, он все надеется, только никогда ничего не выходит, и приходится сводить разговор на любимые у всего дома шахматы, шашки, хальму[173]173
  Хальма – настольная игра для двух игроков.


[Закрыть]
, что сделано, что надо сделать, куда съездить, кого повидать… Но с сыновьями – в миллион раз хуже. Те уже и столько-то не годятся»[174]174
  Стасов В. В. Письма к Д. В. Стасову // Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1960. Т. 2. С. 91–92.


[Закрыть]
.


Лев Николаевич, Александра, Илья и Мария Толстые на веранде яснополянского дома. 1892


Л. Н. Толстой, И. Я. Гинцбург, В. В. Стасов (сидят), М. А. Маклакова, С. А. Толстая, А. Л. Толстая


Автор этих строк – В. В. Стасов, известный историк искусства, хороший знакомый Л. Н. Толстого. Немаловажно, что искусствовед высоко ценил гений Толстого, что перед нами его не мемуарное (изначально рассчитанное на всех), а эпистолярное (частное, интимное) свидетельство: Стасов адресовал два письма родному брату, делясь с ним впечатлениями от поездок к Толстым весной и осенью 1896 года. В первом письме петербуржец счел необходимым выразить глубокое раздражение и московской окраиной, и ее фабричными пейзажами, и погодой, и «несчастным деревянным домиком в два этажа», где жил Лев Толстой, и переступившей тридцатилетний порог Таней, которая прибежала по первому зову отца, «вроде как вприпрыжку». Во втором дал дочерям писателя убийственную характеристику. В его бойком описании толстовской семьи отсутствует теплота человеческого чувства, и это, пожалуй, главное. Казалось бы, образами сестер автором в логике контраста создана рамка, оттеняющая портрет гениального Толстого, однако есть что-то высокомерное и предвзятое в этом стасовском творении.

Согласиться со Стасовым трудно. Мария не следовала за отцом бездумно, не случайно она живо откликалась на то, что для нее делало его авторитетное слово убедительным. В письме к брату Льву она сообщала: «…вчера приехал из Англии Кенворти: очень серьезный, умный и приятный человек и очень близок по духу. Слушая его, удивляешься тому сходству пути, по которому он и его друзья шли и идут все наши, так называемые темные друзья. Те же вопросы, те же сомнения, те же препятствия, те же мечты – все то же самое до мелочей. Меня всегда волнует общение с такими людьми, и мне это сходство представляется доказательством истинности пути»[175]175
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 23 декабря 1895 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 672. Письмо 3. Л. 6 об. – 7. Деятельность Кенворти была связана с Церковью Братства (The Brotherhood Church), основанной в 1887 г. молодым проповедником Д. Б. Уоллесом (J. B. Wallace), придерживавшимся религиозно-философских взглядов позднего Толстого. Джон Кенворти представлял одну из многочисленных групп этого сообщества (J. C. Kenworthy’s Croydon Brotherhood Church). Его группа была организована в 1894 г. и также находилась под сильным влиянием Толстого. Она выступала против всех форм насилия и за создание добровольных братских сообществ, исповедовала непротивление злу и готова была объединить всех людей, следовавших заповедям Нагорной проповеди Христа.
  Переписка английского пастора и Толстого началась в марте 1894 г., их личное знакомство состоялось в Москве 23 декабря 1895 г. во время пребывания пастора в России (с 21 декабря 1895 г. по 7 января 1896 г.). Кенворти произвел весьма благоприятное впечатление на Толстого: «Он очень серьезный, религиозный человек» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 69. С. 28).


[Закрыть]
.

Марии случалось попадать в сложные ситуации, однако она твердо придерживалась своей позиции. В марте 1896 года она остановилась в Ялте, где приходилось общаться с теми, чьи взгляды ей были глубоко чужды. Графиня Александра Алексеевна Бобринская, последовательница английского проповедника Редстока[176]176
  Лорд Редсток посещал Россию в 1874 и в 1876 гг., его проповеди не имели успеха в Москве, но были весьма популярны в кругу петербургской аристократии. Его последователями выступили Алексей Павлович и Александра Алексеевна Бобринские.


[Закрыть]
, исподволь пыталась воздействовать на молодую гостью, метя при этом в Льва Толстого. «И в утренних чтениях и проповедях, когда я присутствую, я чувствую, – писала Мария отцу, – что многое говорится для меня 〈…〉 говорили о том, что нельзя назвать христианским учение, отвергающее божественность Христа, и нельзя спастись иначе, как веря в Христа как Бога. И начали говорить о том, что если бы Христос не был Бог, то нельзя было бы слушать его учения, потому что столько в нем лжи, противоречий, хвастовства и т. п., – и в их тоне и в словах видно было, что они ненавидят это учение и Христа, что они не слушают учения, а верят во все то именно, что мы откидываем». И вновь в первую очередь свой взор Мария обращала на себя, полагая, что своею жизнью еще не может ответствовать вере, как бы того хотелось. «Вообще, давно мне не приходилось так много думать и говорить, как это время здесь, и давно я не чувствовала так сильно свою негодность в приложении к жизни того, во что верю и что считаю хорошим. Все время чувствуешь, что сама так слаба, грешна и нечиста, что не имеешь права говорить о Божьем, точно оскверняешь его, пропуская через себя»[177]177
  Письма М. Л. Толстой к отцу (1888–1897 гг.). С. 101.


[Закрыть]
.

Позднего Льва Толстого современники не раз упрекали в непоследовательности: призывает отказаться от собственности – но сам живет в материальном достатке и др. Критику приходилось слышать и от единомышленников, и Мария принимала ее, не отделяя себя от отца. Однажды она узнала, что Бирюков высказывается отчужденно о своем учителе, и она написала Павлу Ивановичу письмо, впервые обращаясь к нему на «вы»: «Мне очень было больно, что у вас было против меня и главное против папá дурное чувство. Главное больно потому, что это доказывает, что вы отвыкли от нас, забыли нас. Часто приходится слышать упреки в том, что мы непоследовательны, что жизнь наша и слова – противоречие, но слышать от людей, не до конца знающих нас, и тогда это не больно, это напоминание того, что жизнь наша дурная; после того как услышишь такие упреки, строже станешь к себе и радуешься даже этому напоминанию, но вы знаете и меня и отца, вы не должны думать, что нас не тяготит эта жизнь, вы должны знать, что мы всеми силами стремимся к хорошей, истинной жизни, и если мы так не живем, значит Бог не хочет, а то, до какой степени мы стремимся к хорошей жизни, знаем только мы. Вчера мы об этом много говорили с папа́. Мне не было бы больно слышать это от человека, мало знающего нас, но от вас, каюсь, было больно»[178]178
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письмо к П. И. Бирюкову // РГАЛИ. Ф. 41. Оп. 1. Ед. хр. 90. Л. 46–47 об. Установить дату письма затруднительно.


[Закрыть]
.

Дочери, безусловно, проявляли самостоятельность. В феврале 1898 года Татьяна приехала в Петербург по делам издательства «Посредник». Там она получила телеграмму от отца с просьбой помочь самарским молоканам[179]179
  Молокане – секта, поклоняющаяся Христу и не признающая церковную иерархию, православные обряды и церковные таинства.


[Закрыть]
, у которых по распоряжению свыше дети были отняты и затем размещены в монастыри для воспитания в православной вере. И Татьяна спонтанно приняла самостоятельное решение и на свой страх и риск напрямую (не через влиятельных лиц, как ей советовали, в том числе и отец) обратилась к обер-прокурору Святейшего синода К. П. Победоносцеву. Тот ее принял, заранее обдумав свою тактику, и во время встречи намеренно продемонстрировал (скорее разыграл) свое отношение к истории молокан как к досадному и легко преодолеваемому недоразумению[180]180
  По окончании аудиенции Победоносцев неожиданно вышел из кабинета на лестницу и спросил у спустившейся вниз посетительницы про ее отчество. Затем, получив ответ, удивленно произнес: «Так вы дочь Льва Толстого?» Так Победоносцев вышел из весьма сложного для него положения: он, конечно же, прекрасно знал, с кем он только что беседовал в своем кабинете, а также то, что дело молокан уже давно находилось в Сенате и что Л. Н. Толстой ранее уже обратился с письмом к царю Николаю II. Но всесильному обер-прокурору вовсе не хотелось вступать с дочерью авторитетного писателя в объяснения по поводу самой этой истории с молоканами, а тем более намеренного затягивания властью решения их вопроса. По возвращении из столицы Татьяна рассказала о состоявшейся аудиенции отцу. История приема Победоносцевым дочери Татьяны отозвалась в одной из сцен романа «Воскресение». Свое отношение к Победоносцеву Толстой выразил в первой редакции письма начала декабря 1900 г. царю Николаю II: «Из всех этих преступных дел самые гадкие и возмущающие душу всякого честного человека это дела, творимые отвратительным, бессердечным, бессовестным советчиком вашим по религиозным делам, злодеем, имя к〈оторого〉 как образцового злодея перейдет в историю, – Победоносцевым» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 72. С. 516).


[Закрыть]
.

Дочери, конечно же, вступали с отцом в диалог. Вот один любопытный случай. Осенью 1909 года Татьяна Львовна написала первую часть популярного очерка о теории американского экономиста Генри Джорджа[181]181
  Толстой высоко ценил идеи Г. Джорджа, был знаком с его трудами «Прогресс и бедность», «Общественные задачи» и др. В яснополянской библиотеке сохранилось десять книг этого деятеля. В феврале 1885 г. Толстой писал жене: «…читаю своего Georg’a 〈…〉 Это важная книга. Это тот важный шаг на пути общей жизни, как освобождение крестьян – освобождение от частной собственности земли» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 83. С. 480). В 1894 г. устройству дел в Овсянникове, доставшемся Татьяне после раздела имущества, дочери помогал отец, и решали они вопросы в духе идей американского экономиста. При этом Татьяна прочла книги Г. Джорджа и «добросовестно изучила их» только через несколько лет. Недостаточный контроль с ее стороны за ходом выполнения крестьянами принятых на себя обязательств привел ее со временем к вынужденной продаже земли, и в результате этого практический интерес к системе Джорджа сменился для Татьяны теоретическим. И она продолжила изучать вопрос, прочитывая большое количество работ, связанных с этой системой.


[Закрыть]
и выслала отцу за подписью «П. А. Полилов»: ей хотелось получить в ответ беспристрастное суждение. Толстой, не зная, что текст принадлежит дочери, отвечал развернутым письмом. В самом же начале отметил: вопрос о земле «не только занимает, но мучает меня, мучает то глупое, дерзкое решение этого вопроса, которое принято нашим несчастным правительством, и то полное непонимание его людьми общества, считающими себя передовыми. Вы можете поэтому представить себе ту радость, которую я испытал, читая вашу прекрасную статью, так ярко и сильно выставляющую сущность дела»[182]182
  Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 80. С. 177. Т. Л. Сухотина написала очерк «О том, как мы с отцом решали земельный вопрос», в котором освещена эта история.


[Закрыть]
.

Если бы дочери, Татьяна и Мария, были столь безлики и карикатурны, как их изобразил Стасов, то мог ли любить их Толстой? Или тень стасовского скептицизма распространяется и на него? Посмотреть свысока на известного писателя – тоже соблазн.

Позднее Татьяна Львовна вспоминала: «Наш дом был стеклянным, открытым для всех проходящих. Каждый мог все видеть, проникать в интимные подробности нашей семейной жизни и выносить на публичный суд более или менее правдивые результаты своих наблюдений. Нам оставалось рассчитывать лишь на скромность наших посетителей»[183]183
  Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. С. 369.


[Закрыть]
. Дочери привыкли жить в этом «стеклянном» доме и помнили, что на них всегда смотрели как на дочерей Льва Толстого.


В начале ХХ века в пору юности вступила последняя дочь Толстых. Ее старшие сестры вышли замуж и оставили Ясную Поляну. Они приезжали в гости, подолгу иногда задерживаясь. И все-таки неотлучно со стареющими родителями была Александра. Центр семейной жизни вновь переместился в Ясную Поляну.

В случае с Сашей история взаимоотношений матери и Марии повторилась, но в худшем варианте, и она уже не была психологически сложна. Ни Софья Андреевна, ни дочь Саша не взяли на себя труд полюбить мало любящего. Для матери ее младшая дочь была словно из какого-то другого мира. Ранее Мария написала брату Льву про их младшую одиннадцатилетнюю сестру: «А вот кого ты совсем не узнаешь, так это Сашку. Она стала огромная, красивая, веселая девка. Хохочет целый день, развернулась совсем как взрослая и очень мила и забавна. Папа иногда долго наблюдает за ней со стороны с интересом и с некоторым недоумением и потом добродушно хохочет»[184]184
  Оболенская (Толстая) М. Л. Письма к Л. Л. Толстому, 25 октября 1895 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 672. Письмо 1. Л. 2.


[Закрыть]
. Жизнерадостная натура дочери была дорога отцу, осенью 1903 года он писал девятнадцатилетней Саше: «Смотри же не портись ни физически, ни, главное, нравственно, чтоб не было у тебя мрачного лица, к[оторое] я так не люблю. А чтоб было весело и на душе и на лице. Прощай, голубушка. Л. Т.»[185]185
  Цит. по: Александра Толстая: Каталог выставки. С. 13.


[Закрыть]
.

Софья Андреевна как-то иначе воспринимала свою младшую дочь. Мать не раз отмечала в дневниковых записях и в воспоминаниях столь неприятный для нее смех дочери. 17 июля 1897 года она пометила в дневнике: «Саша варит варенье Маше, писала сочинение, весь день хохочет, толста, красна и груба всем»[186]186
  Толстая С. А. Дневники. Т. 1. С. 266.


[Закрыть]
. Другая ее запись о том же времени: «Я любила учить, но с Сашей было трудно. Она была ленива, упряма и тупа»[187]187
  Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 485.


[Закрыть]
. Восстанавливая в памяти события осени 1900 года (Саше шел семнадцатый год), отметила: «…учила дочь Сашу. Трудно было ее воспитывать и, главное, развивать ее умственно. Вкусы у нее были самые первобытные, и слаба была интеллигентная потребность. В ее громком смехе, который любил Лев Ник〈олаевич〉 и которым она так часто заливалась, было для меня что-то непонятное, скажу – даже чуждое и грубое»[188]188
  Там же. С. 571.


[Закрыть]
. Весной 1901 года в гостях у Толстых была молодежь, и графиня выделила особенности той встречи: «…все люди молодые, веселые. Они шалили, болтали, играли, и весь день раздавался громкий хохот дочери Саши»[189]189
  Там же. С. 583.


[Закрыть]
. Со временем смех дочери стал символом чужого для Софьи Андреевны мира и наступившего для нее одиночества[190]190
  Летом 1910-го, в последний год жизни мужа, она записала в дневнике: «Семья П. И. Бирюкова, приехавшая к нам, пять человек, будет нам, очевидно, в тягость, так как дети крикливы и очень непривлекательны. От шума, крика, граммофона, лая пуделя, громкого хохота Саши трещит моя еще слабая голова, а когда вечером сели играть в карты, и это был бы отдых моей голове и глазам, – меня, как всегда, оттерли от игры. Я, как приживалка, всем разливала чай; а приживалка Варвара Михайловна (В. М. Феокритова. – Н. М.) – чужая, молодая, конечно, уселась за карточный стол, чему очень была рада Саша; но чуткий Лев Ник. понял, что я огорчилась, и, когда я ушла, чтобы не расплакаться, он спросил меня: „Куда ты?“ Я сказала: „В свою комнату“» (Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 162. Запись от 30 июля 1910 г.).


[Закрыть]
.

В 1905 году Софья Андреевна нарисовала портрет Александры, и, по-видимому, в нем невольно выразилось ее отношение к дочери. Душан Маковицкий засвидетельствовал: «Л. Н. советовал его уничтожить (сначала же пошутил, что хорошо бы его вместо чучела поставить в огород, чтобы лошади туда не ходили)»[191]191
  Маковицкий Д. П. Дневник // Литературное наследство. Т. 90. Кн. 1. С. 196–197. Запись от 1 марта 1905 г.


[Закрыть]
. За год до собственной смерти Софья Андреевна записала: «Такая же Саша полная, веселая, любящая цыганские песни и мало мне понятная»[192]192
  Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 461. Запись от 16 июня 1918 г.


[Закрыть]
.

В юности и молодости Саша, в отличие от Марии, не была озабочена выстраиванием отношений с матерью. Ее взор был устремлен на отца, его она любила больше всех на свете. Девятнадцатилетняя Александра была уверена, что она не обойдена судьбой. Во время болезни, в ноябре 1903 года, она писала брату Льву: «Мне столько дано в жизни, что если бы я еще здорова была, то это было бы слишком много». Девушке, правда, сложно было утешиться этим, и она добавила: «Но что скверно, это когда я не так думаю, как сейчас. Иногда мне очень тяжела болезнь, и поднимается в душе какой-то ропот на судьбу, что я, молодая, сильная, не могу жить без висмута[193]193
  Имеется в виду лекарство; окись висмута применялась для изготовления лекарств от желудочно-кишечных заболеваний, антисептических и заживляющих средств.


[Закрыть]
и т. д. 〈?〉 А вот когда думаешь, что это хорошо, что так и надо, то я вполне счастлива»[194]194
  Толстая А. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 20 ноября 1903 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 664. Л. 10 об. – 11.


[Закрыть]
.

Александра начинает задумываться над особым положением отца в семье и пытается соотнести с этим свою жизнь. В июне 1904 года она сообщает Льву: «А у нас, как всегда: народу много, Маша с Колей [195]195
  Оболенские.


[Закрыть]
〈…〉 приезжают, уезжают, много разговаривают. Самая пустая и веселая жизнь (конечно, исключая папá) и самые серьезные, умные и хорошие разговоры. Теннис, верховая езда, купанье, разговоры – все идет вперемежку. А рядом папашина жизнь с работой, мыслями и отдыхами, серьезная и важная. Часто думаю об этом противоречии, и это меня мучает, но не могу жить иначе.

Недавно пришли мы пешком из Кочетов[196]196
  Кочеты – село в Новосильском уезде Тульской губернии, в котором располагалось имение М. С. Сухотина, мужа Татьяны Львовны.


[Закрыть]
. Миша, Наташа, Аля Сухотины, немец, который живет у Сухотиных, Наташа Оболенская и я. Шли 6 дней (это 150 верст). Ночевали по знакомым, т. е. у Цурикова, у Сережи. Было весело. Весело было испытать свои физические силы, и весело было проводить целые дни на воздухе и заходить в избы. Часто принимали нас за прислуг, идущих наниматься, часто за японцев (немец похож на японца), в избах боялись, как бы мы чего не утащили. В общем, хорошо шли и остались все довольны. 〈…〉 Ходят солдатки. Хлеба нет, мужьев угнали, кормиться нечем, и побираются. Жалко смотреть и помочь нельзя»[197]197
  Толстая А. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 30 июня 1904 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 664. Л. 13–14, 15. В письме упомянуты дети М. С. Сухотина (Михаил, Наталья, Алексей), Н. Л. Оболенская – внучатая племянница Л. Н. Толстого, а также С. Л. Толстой. Кроме них, речь, по-видимому, идет о А. А. Цурикове.


[Закрыть]
.

Александра отмечает коллизию, существующую между отцовским словом и текущей действительностью. В декабре 1906 года, во время крестьянских волнений, поджогов в дворянских усадьбах, она фиксирует строптивый характер внешней жизни: «Папаша все пишет о современных событиях, но печатать не хочет. Не слушают его люди, хоть он и повторял одно и то же 100 раз»[198]198
  Толстая А. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 3 декабря 1906 г. // Там же. Л. 20–20 об.


[Закрыть]
. Вместе с тем жизнь девушки была еще вполне безмятежной, и свое письмо она завершала пейзажным пассажем и доверительным вопросом к брату Льву: «А все-таки можно жить, и жить хорошо. В особенности как уедешь куда-нибудь в источник, на Грумант[199]199
  Грумант – деревня Крапивенского уезда Тульской губернии в трех верстах от Ясной Поляны.


[Закрыть]
: красота, тишина, спокойствие, и чувствуешь, что что-то еще есть, чего никакая гадость и зло людские не могут испортить, то, что опять когда-нибудь приведет людей к любви и миру: Бог, природа. Понимаешь меня?»[200]200
  Толстая А. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 3 декабря 1906 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 664. Л. 20–20 об.


[Закрыть]


Татьяна, Мария и Александра Толстые. 1892


31 декабря Саша сочувственно рассуждает об отце, изначально не ставя его позицию под сомнение, видя, как сложно ему выразить свою мысль в отношении исторической ситуации: «Папаша пишет все о событиях, очень много и часто переделывает. Но вероятно, то, что он хочет сказать, очень трудно, п〈отому〉 ч〈то〉 он пишет с трех точек зрения: правительства, революционеров, народа. Правительство должно дать землю народу, а народ должен отказаться от правительства. Выходит противоречие»[201]201
  Толстая А. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 31 декабря 1906 г. // Там же. Л. 23 об.


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации