Текст книги "Маскарад"

Глава 17
ВОРОТА

После прибытия французского батальона во дворец Лоредана и реквизиции его Рафом под свой штаб никто из друзей Фоски сюда не заходил. Даже Антонио и Джакомо, которые в прошлом оставались непоколебимо верны ей после ее самых громких эскапад, теперь во дворце не появлялись.

Однажды вечером она с Рафом пошла в оперный театр, где ее опасения подтвердились: венецианская аристократия отвернулась от нее, считая предательницей, сотрудничающей с захватчиками. Даже такие малопривлекательные личности, как Гонзаго, которая некогда приветствовала ее, считая принадлежащей к одному с ней классу отверженных, теперь делала вид, что она просто не существует. Когда они вошли в театр, ни одна голова не повернулась в ее сторону, хотя зрители и расступились, чтобы дать им пройти. Фоска увидела Антонио, который, бросив на нее печальный взгляд, быстро отвернулся. Даже карлик Флабонико и тот пренебрежительно посмотрел на нее. Слезы жгли ее глаза.

– Пойдемте домой, Раф, – умоляла она его хриплым шепотом. – Прошу вас.

– Нет, – сказал он упрямо. – Я не позволю вам спасовать. Не хочу, чтобы они заподозрили, насколько это больно для вас. Не показывайте вида. – Он крепко взял ее за руку и повел в ложу.

Зрители взглядывали на них и быстро отворачивались. В зале стояла странная тишина. Вместо привычной шумной болтовни слышались приглушенные беседы, неодобрительный шепоток, временами возмущенное покашливание.

Они высидели первый акт моцартовской «Волшебной флейты». Однако никакого волшебства в тот вечер Фоска не почувствовала. Она вообще вряд ли слышала музыку и даже не смотрела на сцену, сидя с опущенными долу глазами. Когда действие закончилось и зрители поднялись с мест, чтобы пообщаться в антракте друг с другом, Раф вскочил на ноги и прогремел своим зычным голосом на весь зал:

– Вы не что иное, как ханжи-аристократы! Здесь нет ни одной женщины, которая обладала хотя бы десятой долей мужества донны Фоски!

Фоска похолодела.

– Раф, не надо, прошу вас! – Она схватила его за руку и попыталась усадить в кресло.

Раф оттолкнул ее.

– Вы занимаетесь любовью в темных переулках и публичных домах, – продолжал возмущаться он. – Но да поможет небо тому, кто заявляет о своей любви открыто!

Фоска застонала и прикрыла лицо руками. «Я не могу выносить это, – думала она, – я умру от стыда».

Зрители злобно ворчали. Зал напоминал огромное гнездо шипящих змей.

Потом кто-то воскликнул:

– Убийца! Бери свою шлюху и убирайся отсюда! Нам вы здесь не нужны! Вы оба!

К выкрику присоединилось еще несколько возмущенных голосов. Раф молча стоял, выслушивая обвинения в убийстве и предательстве.

Он и Фоска досидели до середины второго акта.

– Пойдем, – сказал он и, взяв ее за руку, вывел из театра и посадил в ожидавшую их гондолу, самую нарядную из лодок Лоредана, конфискованную для личных нужд Рафа.

– Мне очень жаль, Фоска, я этого не ожидал.

– Я ожидала, – возразила она. – Хотя и не думала, что это будет так ужасно. Я потрясена.

– Лицемерные ублюдки, – кипел от негодования Раф. – Я не понимал… до меня не доходило, что, заняв под штаб ваш дворец, я поставлю вас в такое положение. Будь они прокляты!

– Это не важно, – сказала Фоска устало. – Ведь, понимаете, они знают о нас все. Как они, должно быть, смеялись, когда вы захватили наш дом… да еще вместе с хозяйкой. А потом вы приговорили Лоредана к смертной казни. Убрали со своего пути. Какая досада! Странно, но раньше в Венеции никто и никогда не воспринимал всерьез супружество – ни мужья, ни жены, ни любовники. И вдруг их привела в ярость публичная демонстрация адюльтера.

– Такие настроения долго не продержатся, – не очень убежденно сказал он. – Они все забудут. Они примут вас.

– Нет, никогда. Я их знаю. Для них не имеет значения, что у большинства уже не осталось и цехина. Для них не важно, что уже нет «Золотой книги». Но в их сознании навсегда сохранилось одно – дворяне. И что я предала Лоредана и их.

– Но вы же никого не предавали! – бушевал Раф. – Это дело моих рук!

– Они так не считают, – заметила Фоска хладнокровно. – Я не виню вас, Раф. Я полагала, что сумею иметь и мужа, и любовника. Но мне все-таки не следовало видеться с вами вновь. Это было ошибкой… Но я не могла удержаться… Я люблю вас… Что ж, теперь я должна расплачиваться.

Этой ночью он любил ее нежно и неторопливо, но ему казалось, что он обнимает призрак. Раф уговаривал себя, что время залечит раны, что она оправится от горя, вызванного смертью Лоредана, что между ними установятся лучшие отношения. Но он чувствовал, что теряет ее, и это его пугало.

В дневное время Раф был весь погружен в работу по организации своего правительства. Вместо Синьории были созданы многочисленные комитеты – общественной безопасности, коммунальной службы, религиозных вопросов, каналов, торговли. Все, чем до сих пор неуклюже, но действенно заправляла знать, теперь поручили рядовой общественности. Члены комитетов отбирались среди трудящихся и буржуазии. Это были врачи, юристы, лавочники, гондольеры.

Как и предсказывала донна Розальба, горожан призывали обращаться друг к другу «гражданин» и «гражданка». В гетто главного раввина стали называть «гражданин раввин». Наступило равенство без масок, которые были запрещены.

Раф рекомендовал евреям выезжать из своих тесных конур и расселяться по всему городу. Новое правительство отменило положение об отлучении от еврейской общины, поскольку евреев больше не наказывали за неподчинение венецианским законам.

Однажды в субботу – за несколько дней до назначенной казни Лоредана – Раф посетил религиозные службы в трех синагогах. Относящиеся к нему с подозрением евреи, все еще не решавшиеся нарушать старые правила об отлучении, сперва сторонились его, не уверенные в том, какой власти он лоялен. В полдень он приказал снять ворота гетто и сжечь их.

Это было внушительное зрелище. Костер развели в самом центре Нового гетто. Это был менее скученный и не столь огнеопасный район, как Старое гетто, где воспитывался Раф. Французские солдаты разрубили ворота на щепки и побросали их в пламя. Когда огонь несколько утих, Раф поднялся на ступени синагоги и обратился к толпе.

– Слушайте меня все! – воскликнул он. – Меня знают как человека, долгие годы борющегося за свободу евреев и всех остальных людей. Сегодня на мне форма французского солдата. Но под ней я по-прежнему венецианец и в душе – еврей.

Раздались одобрительные возгласы.

– Сегодня наступил новый век, братья мои! – продолжил он. – Век религиозной терпимости и свободы. Век братства всех людей. Для вас нет запретных областей деятельности. Вы имеете право молиться там, где пожелаете. И тому богу, которому хотите. Вы обладаете правом избирать представителей в новое правительство, выбирать людей, которые станут говорить от вашего имени. Вы можете свободно ходить по улицам Венеции в любое время, не опасаясь, что вас арестуют или бросят за решетку. Ваши дети никогда не узнают истинного смысла слова «гетто». Век преследований и угнетения миновал. Навсегда! В последние дни Республики вы проявили лояльность к тем, кто угнетал вас. Вы отдали им свои драгоценности. Я уверен, что вы проявите такую же честность и лояльность нашему новому правительству, которое уже так много сделало для вас.

Какое-то мгновение толпа сохраняла молчание, а потом взорвалась овацией. Невысокий, одетый в черное платье мужчина взбежал по ступенькам и тепло обнял Рафа. Это был его старый друг Малачи, с которым он не виделся с момента своего побега с Фоской. Затем подошли и другие, чтобы поздравить и поблагодарить Рафа. Среди них были даже раввины и члены комитета, принявшие в те давние годы решение отлучить его от еврейской общины. Наконец подошла Лиа, скромно одетая в черное и с прикрытой шалью головой. Она торжественно приветствовала Рафа на идиш и расцеловала в обе щеки.

– В чем дело, Лиа? – рассмеялся Раф. – Вы что, собираетесь постричься в монахини?

Малачи улыбнулся.

– Сегодня Лиа стала еврейкой! Разве это не поразительно?

Раф смотрел на улыбающуюся девушку, широко раскрывая рот.

– Не верю!

– Вот видите. Я же вам говорила! – ликующе сказала Лиа. – Теперь быть евреем совсем неплохо. Я уверена, что я – первая балерина-еврейка в Венеции.

– Не забудьте, Лиа, отныне вы не имеете права есть свинину, – предупредил ее с деланной суровостью Малачи.

– А почему нет? До сих пор я не умерла от нее. Считаю, это глупое правило. Его следует отменить!

– Подождите-подождите, вы стали еврейкой только сегодня, – рассмеялся Малачи. – Вам надо хоть немного времени, чтобы освоить талмуд!

– Сегодня великий день, – сказал Раф, глядя па густые клубы дыма, поднимающиеся из оставшегося от костра пепелища. – Я никогда не был так счастлив.

– У вас есть полное право гордиться, – тепло сказала Лиа. – И мы все гордимся вами!

– Если бы здесь была тетя Ребекка…

– Она здесь! – возбужденно проговорила Лиа. – Посмотрите наверх, вон в то окно! – Она взяла Рафа за руку и привлекла его внимание к окну второго этажа дома, выходящего на площадь. Там сидела надежно укутанная тетя Рафа и наблюдала за происходящим с кроткой улыбкой. – Я хотела, чтобы она все увидела. Мне кажется, она выглядит лучше. Правда?

– Да, – сказал Раф. – Спасибо вам, Лиа. За нее. За это. – Он тронул пальцами край ее черной шали. – Надеюсь, вы сделали это не ради меня.

– Ради вас? Вынуждена ответить на это отрицательно, – солгала Лиа. – В душе я еврейка. Все еще жду своего избавителя!

– Лиа, мне стыдно за то, что произошло в ту ночь. Я не хотел…

– Успокойтесь. – Она прикрыла его рот кончиками своих хрупких пальцев. – Я никогда не сердилась на вас за это. Частично и я была виновата, спровоцировала вас. Ну а теперь пошли танцевать.

На краю площади собралось несколько музыкантов, и группа молодежи стала водить хоровод. Взяв Рафа за руку, Лиа повела его за собой, и они присоединились к танцу.

Дым от костра взвивался в голубое небо, и дувший с моря легкий бриз уносил его прочь. Через несколько часов ворота гетто превратились в золу и остались лишь в памяти тех, кто их когда-то видел.

– Скоро папа вернется домой? – в двадцатый раз спрашивал Паоло.

– Скоро, мой дорогой, – мягко сказала Фоска, прижав его к себе и отведя волосы с его лба. – Теперь со дня на день.

Могла ли она сказать сыну, что человек, которого тот называл своим отцом, через три дня будет мертв?

Паоло воспринял присутствие в доме Рафа и французских солдат с присущим ему апломбом. Распорядок его жизни изменился мало. Он продолжал заниматься с Фра Роберто в детской комнате на третьем этаже, играл гаммы на пианино под зорким взглядом Фоски и запускал свой корабль в пруду во внутреннем дворе.

Раф продолжал оказывать давление на Фоску, пытаясь убедить ее сказать мальчику, что его настоящим отцом является он, Раф, а не Алессандро Лоредан. Но Фоска откладывала разговор, говорила, что Паоло к нему не готов.

Нельзя слишком волновать его. Для этого наступит время после казни Алессандро.

– Мне нравятся солдаты, – как-то между делом сказал Паоло. – Месье Луи показал мне сегодня свое ружье.

– Паоло, я запрещаю тебе!

– Но оно не было заряжено, – поспешно успокоил ее Паоло. – И потом месье Луи сказал, что не разрешит мне стрелять, поскольку от отдачи ружья я могу упасть. Мы говорили по-французски, – добавил Паоло гордо. – От солдат я узнаю множество слов.

– Могу представить, – проворчала Фоска. Она безуспешно пыталась изолировать своего сына от захватчиков. Раф же настаивал на знакомстве Паоло с солдатами и на том, чтобы мальчику разрешали играть с детьми слуг и гондольеров, что в прошлом строго запрещалось.

«Демократия, – думала раздраженно Фоска, – что за вздор!»

Они сидели вместе с Паоло в небольшом музыкальном салоне. Заходящее солнце отбрасывало оранжевый свет на выложенные зеркалами стены комнаты. Со стороны протекавшего внизу канала доносились звуки плещущих волн вместе с раскатами смеха, ударами друг о друга лодок, обрывками песни гондольера. Наступило мирное послеполуденное время – золотое и спокойное.

«Как странно, – думала Фоска, – сидеть здесь, будто бы в мире не свершается ничего дурного. А может быть, так оно и есть. Возможно, мои страхи лишь плод воображения. На самом же деле в этом волшебно красивом мире нет ничего отвратительного, уродливого. Ни смерти, ни войны, ни опасности».

– Какая ирония, – произнесла она вполголоса, – что, когда получаешь то, что хочешь, обнаруживаешь, что на самом деле это вовсе не нужно.

Она хотела Рафа. Хотела свободу. Сейчас она получила и то и другое. Но какой ценой? Ценой жизни человека, которого стала уважать и любить. Ценой дружеских привязанностей. Своего места в мире.

– Не тревожься, мама, – сказал Паоло, вырываясь из ее рук. – Папа скоро вернется.

– Надеюсь, – пробормотала она. – Я так надеюсь!

Ее размышления прервало возвращение Рафа. Он прогромыхал по лестнице. Рявкнул имя Фоски. Громко отдал команды охране, пофлиртовал с горничной. Фоска взяла себя в руки. Когда во дворце главенствовал Лоредан, здесь всегда стояла тишина, как в церкви. Сейчас дворец больше напоминал казарму.

– Фоска, куда вы, черт побери, пропали? Она глубоко вздохнула и направилась к двери.

– Черт возьми, где же вы, женщина!

– Мы здесь, – сказала она, когда наконец увидела Рафа. – У нас урок музыки.

Раф сбросил с себя оружие и звучно поцеловал ее.

– Что за день! Великий! – воскликнул он восторженно, кружа ее в объятиях. – Вы знаете, моя любовь, что произошло сегодня? Мы сожгли ворота гетто. Теперь, Фоска, евреи – свободные люди. Сбылась моя мечта. Они приветствовали меня, благодарили, плакали!

Он опустил ее на пол и посмотрел на Паоло, с любопытством наблюдавшего за ними. Раф подошел к мальчику, подбросил его повыше и посадил себе на плечи. Паоло выглядел смущенным и испытывал неудобство.

– Вам нужно было быть там. Обоим! – счастливо сказал Раф. – Это событие, которое никто из присутствовавших никогда не забудет. Никогда! Лучше костра на площади. Блестяще! Удивительно!

– Прошу вас, опустите меня на пол, синьор, – вежливо попросил Паоло.

– Что? Хорошо. – Он спустил мальчика с плеч и взъерошил его шевелюру. Паоло немного нахмурился и пригладил волосы.

– Послушай, Фоска, мы должны это отпраздновать. Хорошо? Я хочу, чтобы вы оба сегодня вечером пообедали вместе со мной в большой гостиной в парадной части дома. Я уже заказал обед. Мы отпразднуем только втроем.

– Я боюсь, – спокойно заметила Фоска, – что для Паоло это будет слишком поздно.

– Ну только один раз, Фоска, пожалуйста, – умолял он. – Паоло выдержит, правда, Паоло? Мы не задержим его слишком поздно. – Он улыбнулся мальчику. – Что скажешь, Паоло? Хочешь пообедать со своей мамой и со мной?

– Если она одобрит, – сказал осторожно Паоло, поглядев на Фоску.

– Конечно, одобрит. Правда, Фоска? Вы же знаете, что рано или поздно согласитесь.

– Очень хорошо, – сказала она, слегка пожав плечами. – Если хотите.

– Да, хочу. Значит, все улажено. Будьте сегодня особенно красивы… Я хочу, чтобы это было нечто необычное. Мой портной сегодня принес мне новую парадную форму.

– Уже стали привыкать к атрибутам власти? – заметила Фоска.

Лицо Рафа омрачилось.

– Нет. Конечно, нет. Но, появляясь в общественных местах, я же должен что-то надевать. Почему же не попробовать пустить пыль в глаза, не попытаться произвести впечатление на людей?

– Вы бы произвели на них большее впечатление, если бы одевались как все. Ведь в этом суть демократии? Ну а теперь, Паоло, пойдем. Думаю, тебе нужно немного подремать, коль скоро ты собираешься сегодня лечь попозже. – Она протянула ему руку, и он послушно вложил в нее свою маленькую ладонь. – Прошу извинить нас, капитан, – сказала она, вежливо кивнув Рафу. – Увидимся за обедом. Раз вы настаиваете, – добавила она.

Раф отошел в сторону, чтобы пропустить их. На его лице застыл гнев. «Черт побери, – подумал он, – почему она так ведет себя?» Он пошел в библиотеку Лоредана и просмотрел несколько планов строительства новой морской дамбы у острова Лидо. Сосредоточиться, однако, Раф так и не смог. Радость, в которой он купался, вернувшись домой, улетучилась. Фоска испортила ему удовольствие от события сегодняшнего дня. Он встал. «Нельзя допустить, – решил он, – чтобы так продолжалось и дальше. Надо поговорить с ней».

Фоска стояла у открытых окон, выходящих во внутренний двор. С ней была Эмилия, которая составляла букет цветов в вазе, стоявшей на маленьком столе у кровати. Раф вошел без стука. Эмилия, увидев его, вышла из комнаты, не кивнув и не сделав реверанса. Она питала отвращение к Рафу, но не могла покинуть хозяйку.

– Нам нужно поговорить, Фоска, – строгим тоном сказал Раф. – Сколько это будет продолжаться? Как долго вы собираетесь изображать из себя жертву? Чем дольше я нахожусь здесь, тем холодней вы становитесь! Почему? Вы меня любите, говорили это сотню тысяч раз. И я знаю, что это правда. Почему вы мешаете нашему счастью? Сейчас у нас есть все, чего мы хотели. Я устал вас задабривать, упрашивать, запугивать. Вы отстраняетесь от меня, настраиваете против меня мальчика. Разве это не правда? Что вы говорите ему обо мне?

Раф схватил ее за плечи и резко повернул лицом к себе. И вновь у него появилось чувство, что Фоска была не с ним.

– Вы забиваете ему голову ложью. Так? Вот почему я ему не нравлюсь. Говорите ему, что я простолюдин, головорез. Ведь так?

– Нет. – На ее лице не отражались никакие чувства. – Я с ним вообще не говорю о вас. Если он немножко вас стесняется, то только потому, что страшится. Вы такой большой, такой шумный. Посторонний человек. И он не знает, что думать… о нас.

– Тогда скажите ему правду. Скажите, что я ему не посторонний, а его отец. Я люблю его. Я хочу быть ему другом. Скажите ему, Фоска, или я сам скажу. Сегодня вечером.

На этот раз она с ним не ссорилась.

– Это не имеет значения, – сказала она, пожав плечами. – Через три дня… нет, теперь уже через два… Лоредан будет мертв. Я не смогу солгать Паоло…

– Да, не сможете, – твердо сказал Раф. – Послушайте, Фоска. Нельзя, чтобы эта казнь пролегла между нами. Я не позволю.

– Я виновата, на мне смерть Лоредана. Если бы я не пошла на свидание с вами…

– Неправда, Фоска. – Он встряхнул ее. Он пытался контролировать свой гнев и говорил медленно и внятно, будто разговаривал с ребенком. – Нам было предназначено жить вместе, Фоска. Лоредан встал однажды между нами – или пытался встать, и мы этого не допустили. Вы его не любите. Не можете любить. Вспомните, как он обращался с вами и как поступил с вашим отцом.

– Любовь бывает разной, – мягко заметила она. – Полюбить можно по незнанию или невинности. Так любят дети. Или из чувства долга. Полюбить даже своего поработителя. По какой, например, причине евреи отдали золото на спасение города, который обращался с ними, по вашим же словам, так дурно? Даже собаки остаются верны хозяевам, которые жестоко обращаются с ними. Я начала испытывать к Лоредану любовь. Но какое это имеет значение? Я изменила ему с вами. Я убиваю его.

– Вы говорите глупости, Фоска, – проворчал Раф. – Он убил человека – Ложьера. Как любой другой убийца, должен заплатить за это. Перестаньте нести бессмыслицу. Забудьте его. Я не позволю вам испортить мне сегодняшний день. Вы меня поняли? Возьмите себя в руки.

Раф поцеловал ее и выпустил из объятий.

– Умойтесь и сделайте все, что делают женщины, когда хотят предстать красивыми перед любимыми мужчинами. Я жду вас и мальчика в девять часов вечера.

– Воля ваша, капитан, – сдержанно вежливо ответила Фоска. – Я постараюсь подчиниться вашим…

– О Фоска! – с отчаянием воскликнул он. – Не прячьтесь за маской искусственной аристократической манерности. Я ненавижу ее! Лучше слезы, жалость к себе или истинный, честный перед Господом гнев, чем эта… поза!

– Я вам не нравлюсь такая, какая я есть. Хотите, чтобы я переменилась? – сказала она невозмутимо. Фоска почувствовала, как он злится, и, раздражая его, хотела устранить хоть часть боли, которая делала ее жизнь невыносимой. – Я лишь стремлюсь доставить вам, капитан, удовольствие.

– Итак, черт побери, в девять часов. – Раф вышел из комнаты.

Раф подумал, что никогда Фоска не выглядела столь красивой и не казалась такой недосягаемой, как в этот вечер. Волосы бесчисленными локонами были закреплены на макушке головы двумя нитками жемчуга. Она надела платье из бледно-зеленого шелка с темно-зелеными листьями и с глубоким декольте в форме каре. На груди виднелся небольшой золотой крестик, короткие рукава-буфы открывали плечи. Перчатки заканчивались выше локтей, но Фоска для удобства за столом опустила их на запястье. На изящных пальцах блестели кольца.

Фоска, Паоло и Раф сидели молча за длинным, покрытым льняной скатертью столом в центре большой комнаты в передней части дома. Высокие окна были открыты на балкон, выходящий на Большой канал. Вокруг стола двигался ливрейный слуга. Он разливал вино и предлагал яства, разложенные на серебряных блюдах.

Они начали обед с чудесного овощного супа, за которым последовала целиком сваренная и вкусно приправленная рыбина. Им предложили доставленные из деревни зеленый горошек и грибы, запеченное в пикантном винном соусе мясо ягненка, разные сорта мороженого, салаты и сыры.

Когда слуга подал кофе, Раф приказал ему оставить их наедине, а стол привести в порядок попозже.

Он сердито смотрел па Фоску сквозь море фарфора, хрусталя, серебряных столовых приборов. Нарочитое веселье, с которым Раф начал обед, быстро сошло на нет. Его попытки завести непринужденную беседу были встречены подчеркнуто вежливо, и его небогатый запас легкомысленных тем быстро иссяк.

Две огромные люстры по десятку рожков каждая обеспечивали освещение, но не излучали тепло. Раф снял сюртук, развязал шейный платок и расстегнул рубашку. Черные волосы на его груди поблескивали от пота. Он ссутулился на стуле и ни разу не отвел взгляда от Фоски, сидевшей напротив. Она крутила в руках бокал. Фоска много выпила, но не притронулась ни к одному из блюд. Между ними на боковой стороне стола сидел Паоло. Он забрался с ногами в кресло и положил голову на подлокотник – он спал, громко сопя.

– Не считаете ли вы, что можно разрешить Паоло пойти спать? – нарушила молчание Фоска.

– Нет. Ему хорошо и так. Я хочу, чтобы он остался. Хочу, чтобы вы оба остались. Вы же помните, что это мой званый вечер? Мой праздник. – Раф выпил много вина и был угрюм.

– Конечно, капитан, – сказала Фоска. Она сложила руки на коленях и сидела прямо. Спина ни разу не коснулась спинки стула. Такую позу – холодную, подобающую королеве, она не меняла последних два часа.

– Жаль, что вам не понравилось меню, – сказал Раф. – Вероятно, я должен был посоветоваться с вами.

– Совсем нет, – ответила она. – Все выглядело замечательно. Но в последнее время я потеряла аппетит. Пожалуйста, простите меня.

– О, вы прощены. У вас нет аппетита ни к чему, Фоска. Ни к еде, ни к любви, ни к жизни. Меня это беспокоит. Я полагаю, что не устраиваю вас в качестве хозяина. Вас не веселят мои шутки. Вы не проявляете интереса к моим рассказам. Конечно, я не так умен, как ваши молодые друзья…

– Прошу вас, оставьте, – вздохнула она. – Вы для меня всегда интересны, Раф. Вы знаете.

– Вы находите меня грубым, странным, вроде носорога, который так понравился Паоло.

– А какой вы находите меня? – тихо спросила она. Он бросил на нее долгий взгляд.

– Красивой. И тогда, и теперь.

В дверь постучал и, не ожидая разрешения, вошел французский охранник.

– Убирайтесь отсюда, черт побери! – рыкнул Раф. – Я же приказал не беспокоить меня.

Солдат стал что-то говорить – быстро, не переводя дух, с сильным французским акцентом, так что Фоска ничего не поняла. Раф выпрямился на стуле. Слушая солдата, он не отводил глаза от лица Фоски. Один раз она расслышала имя Лоредана и вздрогнула. Раф отдал несколько отрывистых приказов. Солдат кивнул и поспешно вышел из комнаты.

– Судя по всему, мне придется уйти, – сказал Раф с притворным сожалением. – На Арсенале вспыхнул пожар. Не слишком сильный, положение вроде контролируется. Но намеченная цель достигнута. Точно рассчитанная диверсия.

– Я не понимаю, – произнесла напуганная Фоска. – Какая цель? Какая…

– Банда арсенальцев напала на Дворец дожей и штурмовала тюрьмы. Два человека убиты. Лоредан бежал.

Фоска закрыла глаза и оперлась о спинку стула.

– Он свободен, – благодарно прошептала она. – О, слава Богу. Слава Богу! – Она сделала два глубоких вздоха и открыла глаза. – Вы, конечно, не думаете, что я имела к этому какое-то отношение?

– Не имели? – рявкнул он и отпил большой глоток вина. – Да, пожалуй, вы действительно к этому непричастны. Я приказал обыскать дом, останавливать и осматривать все лодки. Мы его поймаем, обещаю вам.

Паоло пошевелился и что-то пробормотал во сне. Фоска обеспокоенно посмотрела на него.

– Вы его не… не убьете? – спросила она. Раф коротко засмеялся.

– Мне он нужен живым. Впрочем, как и вам. Он должен быть расстрелян. – Раф поднял бокал.

Сильный порыв ветра всколыхнул шторы и покрывающую стол скатерть, загасил несколько свечей. Внезапно Фоска почувствовала, как на ее плечо опустилась чья-то рука, и ощутила у горла холод острого лезвия.

– Не двигайтесь. – Позади стула Фоски стоял Алессандро Лоредан. Он прижал острие кинжала к ее шее. – Если вы произнесете хоть одно слово, она умрет. Я не шучу! – прошипел он.

Во взгляде Рафа застыло изумление. Фоска видела, что он не верит происходящему.

– Где, черт?..

– Это мой дом. Я знаю в нем каждый коридор, каждый чулан, каждый проход.

– Не нужно было приходить сюда, Алессандро, – прошептала Фоска. – Здесь опасно. Надо было бежать.

– Не утруждайте себя заботой о моем благополучии, дорогая, – саркастичным тоном произнес он. – Я вернулся, чтобы довести до конца работу, которую я сам, сентиментальный дурак, провалил много лет назад. Я должен был понимать, что вы вернетесь и что Фоска бросится к вам в постель.

– Не трогайте ее, Лоредан, – сказал Раф, немного отодвинув стул. Фоска почувствовала, что лезвие ножа сильнее нажало на ее кожу. – Вы боретесь со мной. Так давайте же начнем.

Раф выхватил шпагу из ножен, которые висели на спинке его стула. Алессандро обошел стол, чтобы встретиться с противником.

Фоска посмотрела на своего мужа. Он был в грязной одежде, которая мешком висела на его исхудавшем теле и была забрызгана кровью – новой и еще не потерявшей своего цвета. В длинных волосах Лоредана блестела седина, впалые щеки покрывала густая щетина. Рубашка с оторванными до локтей рукавами была расстегнута до пояса. В правой руке Алессандро держал нож с изогнутым лезвием, а в левой – сверкающую шпагу. Он даже не взглянул на нее, сосредоточив все внимание на Рафе.

Фоска вскочила со стула и бросилась вокруг стола к Паоло, который начал пробуждаться. Она боялась, что он закричит.

Раф со шпагой в руке двинулся к Лоредану.

– Нет! – тихо умоляла Фоска. – Алессандро, прекратите! Повсюду солдаты… они услышат вас.

Он издал короткий бесстрастный смешок.

– Думаю, не услышат. Вы же знаете, какие толстые здесь двери. После того как они не смогут найти меня в доме, они станут прочесывать город. Им в голову не придет искать меня здесь. Ну что же, похоже, у нас все-таки состоится небольшая дуэль, о которой мы оба мечтали, – сказал он Рафу. – Приступим.

– С удовольствием, старик, – сказал Раф. Его глаза сияли. – Большего желания, чем залить вашей кровью ваш собственный ковер, у меня нет.

При первом звуке удара металла о металл Фоска вздрогнула. Они начали медленно, обходя друг друга по кругу, приглядываться, делать выпады, стараясь определить быстроту, силу и направление ударов противника.

Раф сразу же понял, что он оказался в невыгодном положении: Лоредан был левшой. Это создавало опасность открыть себя для удара с непривычного направления. Но Раф тут же понял, что Лоредан ослаб, пробивая себе путь из «Могилы», и что он слегка прихрамывает в результате ранения в бедро.

Одновременно с Рафом рану увидела и Фоска.

– Алессандро, вы ранены!

Лоредан не обратил на нее внимания. Она опустилась на пол рядом с Паоло, прижав голову сына к своей груди так, чтобы тот не видел дуэли. Но звуки звякающих мечей окончательно разбудили мальчика. Желая лучше рассмотреть, что происходит, Паоло стал па сиденье стула и извивался в ее руках. Фоска встала позади него, обхватив руками его плечи.

– Это папа! – взволнованно вскрикнул малыш. – Папа!

– Успокойся, милый, не отвлекай их, – уговаривала его Фоска. – Тише!

Алессандро ринулся на Рафа и зацепил концом шпаги его рубашку. Фоска слышала, как разорвалась ткань. Раф опустил шпагу. Фоска с удивлением заметила, что он был осторожным бойцом и в отличие от мужа не действовал опрометчиво и порывисто.

Совершенно неожиданно Алессандро нанес серию молниеносных ударов, не давая противнику времени для обдумывания дальнейшей тактики или передышки. Алессандро наступал, Раф был в обороне. Он отступал назад, лихорадочно стараясь удержать сверкающее лезвие на безопасном расстоянии, а также следя за ножом, который Лоредан держал в правой руке. Они обошли вокруг стола. Фоска взяла Паоло на руки и отнесла его в более безопасный угол комнаты.

Она поняла, что делал Раф, – добивался, чтобы Алессандро вымотался в атаках. Она знала, что, когда Раф почувствует, что ее муж ослаб, он сам перейдет в наступление.

Алессандро размахивал шпагой, пытаясь найти щель в обороне молодого соперника. Отдохнувшему и посвежевшему Рафу успешно – хотя и с большими усилиями – удавалось его сдерживать. Вскоре она заметила, что Алессандро замедлил нанесение ударов. Раф парировал один из них сильным поворотом своей шпаги, чуть не обезоружив своего старшего по возрасту противника. Потом он бросился вперед, выставив звенящее от напора оружие. Для отражения этой атаки Алессандро пришлось использовать и нож. Он быстро выдыхался. К тому же его отвлекала пульсирующая боль в раненой ноге. Он пытался не замечать ее и делал упор на здоровую ногу. Алессандро решил, что его единственный шанс состоит в том, чтобы столкнуться в схватке со скрещенными шпагами и правой рукой всадить нож в Рафа.

Он точно парировал удар и двинулся на Рафа с ножом, нацеленным тому в сердце. Неожиданный прием застал Рафа врасплох. Уклоняясь от него, он почувствовал, как лезвие оцарапало его бок. Лоредан, потерявший равновесие, немного оступился. Шпага Рафа задела бедро, еще больше расширив рану. Алессандро тяжело упал на пол, выпустив из рук оружие.

Раф отбросил шпагу в сторону и прижал руку Алессандро обутой в ботинок ногой к полу, стараясь вырвать у него нож. Потом он встал над поверженным аристократом и приставил к горлу Лоредана кончик своей шпаги.