Текст книги "Последний император. Жизнь и любовь Михаила Романова"

Михаил тут же бросился в спальню – к Наташе и новорожденному сыну. Эти самые первые минуты, проведенные вместе, стали для него настоящим моментом истины. Слезы счастья застилали глаза и, целуя руки любимой, он прошептал:

– Дай Бог, чтобы у нашего малыша была счастливая жизнь, и он всегда приносил нам радость.

Мальчика назвали Георгием (позже, когда семья жила за границей, его стали называть Джорджем), в честь старшего брата Михаила – Георгия, умершего от чахотки в Аббас-Тумане в 1899 году. Обряд крещения был совершен 22 сентября 1910 года в церкви св. Василия Цезарейского, недалеко от Петровского парка, православным священником – отцом Петром Поспеловым.

Крестными родителями маленького Георгия стали те, кто поддерживал влюбленных в самые трудные дни: Наташин зять Алексей Матвеев и ее ближайшая петербургская подруга Маргарита Абаканович – жена нового адъютанта Михаила Коки Абакановича. Поскольку крестная мать лично присутствовать в тот момент в церкви не могла, ее роль исполняла маленькая Тата. Она с гордостью держала на руках своего крохотного брата. Священник осторожно взял у нее малыша, торжественно произнес его имя – Георгий, и опустил мальчика в купель. За обрядом крещения наблюдали Наташины родственники и друзья. Но в церкви не было ни единого человека, кроме новорожденного сына, который был связан кровными узами с великим князем Михаилом Александровичем.

И все же это был очень счастливый день для молодых родителей! Венец их взаимной любви – маленький сын, несмотря на все препятствия, давал надежду на общее счастливое будущее. Лишь одно облачко омрачало для них небосвод – Георгий получил фамилию Вульферт. Спустя три месяца после получения документов из Санкт-Петербурга, в Москве так и не был еще окончательно решен вопрос о разводе Наталии Сергеевны с Владимиром Вульфертом.

После рождения Георгия в июле и вплоть до его крещения в сентябре Михаил все-таки надеялся на благополучное решение вопроса о разводе. Он старался уверить Наташу, что все будет хорошо, да и сам надеялся на это. 4 августа выехал в Петергоф, чтобы встретиться со старшим братом и решить, наконец, с его помощью наболевший вопрос. Но Николай II отсутствовал – он находился в это время на маневрах в Красном Селе. На следующий день Михаилу опять не повезло – император был занят, и братьям не удалось поговорить по душам, с глазу на глаз. Великий князь уверял в письме «дорогую Наташечку», что в этом нет его вины, и это – чистая правда. Жизнь устроена так, что при кажущемся могуществе, власти и богатстве люди, которые занимают самые верхние ступени на социальной лестнице, порой не могут решить жизненно важные для себя проблемы.

Наташа была в отчаянии. Решение вопроса о ее разводе зашло в тупик, все прежние обещания помочь оказались ложными, но самое страшное, как ей казалось: Михаил готов отступить, он смирился с, казалось бы, неизбежным, и между ними… возникла стена непонимания.

Он говорит ей о своем долге. Но ведь долг можно понимать по-разному. У нее тоже были обязательства перед мужем. И нарушить их оказалось для нее нелегко. Но она на многое пошла ради любви к нему, Михаилу. Стала изгоем, от нее отвернулось так называемое «общество». Разве она, Наташа, заплатила маленькую цену за то, чтобы они были вместе? Михаил должен поддержать ее, помочь, иначе… все между ними может быть кончено.

Она во многом, конечно, была неправа, предъявляла к возлюбленному слишком высокие требования, не желала учитывать обстоятельства, которые зачастую были против них. Судьба явно испытывала обоих… Но стоит ли строго судить эту женщину, которая оказалась в столь тягостном, двусмысленном положении, из которого она действительно не видела никакого выхода? Осуждать – проще простого, а вот понять и посочувствовать… Многие ли способны на это?

Михаил понимал, жалел, сочувствовал, а главное – самозабвенно любил. Он знал, что Наташа на грани нервного срыва, решение вопроса о ее разводе требовало терпения и времени, а сам он не мог быть свободным от служебных обязанностей до самой осени. Как это ни грустно, но больше он сделать и сказать в тот момент был просто не в силах.

У молодой женщины, которая вынужденно жила вдали от любимого, и имела, к тому же, груз нерешенных проблем, проявились все классические симптомы послеродовой депрессии. Ей требовалась квалифицированная медицинская помощь, но окружающие ее в те дни люди не знали этого и списали душевное состояние Наташи лишь на «нервы».

Михаил считал: ей нужен продолжительный отдых, лучше всего – за границей. Но он не учел всех обстоятельств, и неожиданно встретил сопротивление со стороны… самой Наташи. Она писала, что главное теперь для нее – ребенок, и она не может оставить его дома с легким сердцем, а сама – наслаждаться покоем и счастьем быть вдвоем с любимым. Вопрос о долге имеет, оказывается, оборотную сторону! Для нее жизнь, здоровье и благополучие сына – самое теперь важное на свете. И это гораздо более значимо, чем воинский долг, как его понимал Михаил. В конце письма она смягчилась. Наташе действительно очень хотелось быть вместе с любимым, но она боялась, что что-нибудь обязательно задержит их дома.

И это «что-нибудь» вскоре произошло, хотя и было совершенно неожиданным. Врач, наблюдавший Наташу, сказал, что она опять ждет ребенка. Но после всех волнений, невзгод и переживаний она не хотела больше испытывать судьбу. По крайней мере, не сейчас. Доктор Рахманов пообещал сделать все от него зависящее, чтобы операция обошлась без осложнений…

Ситуация усугублялась тем, что поручик Вульферт вновь заявил о своих правах. Он не давал знать о себе все лето, но когда Наташа вернулась в Москву, до нее дошли зловещие слухи, что Владимир собирается предъявить права на ее сына. Молодой женщине показалось, что под ногами у нее разверзлась земля… она услышала звон колокола… нет, он не звонил даже, а грозно бил в набат!

Михаил был взволнован не меньше Наташи. Но он, мужчина, не терял хладнокровия, успокаивал, как мог, любимую женщину. А потом высказал вполне здравую мысль: если те, кто давно обещают им помочь, все-таки не помогут, то вопрос можно уладить с помощью денег.

И он оказался прав. Сумма «отступных» была названа огромная, но получение ее бывшим мужем Наталии Сергеевны гарантировало, что маленький Георгий Вульферт исчезнет, испарится – словно его никогда и на свете не было. Такая вот плата за право быть родителями собственного дитя…

В соответствии с документами о рождении и крещении Георгия развод его матери был оформлен ко времени появления ребенка на свет. Но это неправда. Все события, связанные с тем, чтобы мальчик не носил чуждую ему фамилию, были «исправлены». Восторжествовала истина высшая, а не формальная. И этому нужно только радоваться. Вульферт вынужденно дал согласие на юридический отказ от ни в чем не повинного ребенка. Совесть и деньги стали фундаментом его решения.

13 ноября – спустя шестнадцать недель после рождения мальчика и почти восемь недель после его крещения, император Николай II подписал Указ Правительствующему сенату, который не подлежал публикации. В нем сказано: «…сына состоящей в разводе Наталии Сергеевны Вульферт, Георгия, родившегося 24 июля 1910 года, Всемилостивейше возводим в потомственное дворянское Российской империи достоинство с предоставлением ему фамилии Брасов и отчества Михайлович». Фамилию мальчику дали по названию имения Брасово, которое досталось великому князю Михаилу по наследству от умершего брата Георгия.

Указом императора мальчик был официально признан сыном великого князя Михаила Александровича, и в то же время имя отца сохраняло инкогнито. Социальное положение ребенка было определено как «потомственный дворянин», но – без титула. Георгий Михайлович Брасов – вот та милость, которую оказал родному племяннику Николай II.

Михаил и Наташа вздохнули, наконец, с облегчением. Они могли теперь позволить себе уехать за границу, а окончательные переговоры с Вульфертом должен был провести Алексей Матвеев. Этот многоопытный юрист и терпеливый по природе своей человек знал, как лучше всего воздействовать на Владимира, который хотел получить за «отказ от отцовства» как можно больше денег. Сумма сделки официально не разглашалась, но это «секрет Полишинеля». Спустя годы Михаил Бахрушин, близкий знакомый родителей маленького Георгия, написал внучке Наталии Сергеевны, Паулине Грей, что выплата Вульферту составила 200 000 рублей.

Этот «выкуп» действительно оказался неслыханной суммой, даже такой богатый человек, как великий князь Михаил Александрович, с трудом нашел деньги, чтобы покрыть его. А вот для Владимира Вульферта, отнюдь не страдавшего от скромности, когда речь шла о достижении собственных целей, эти средства положили начало финансовой независимости. Вот уж правильно в народе говорят: «деньги к деньгам». Должность в Кремле он получил очень выгодную, а вскоре и женился так, что многие позавидовали – на дочери богатого московского купца Петухова. Жизнь его явно стала налаживаться. Кстати, жалеть о том, что отказался от надуманного «отцовства» со временем у Владимира не осталось причин: вторая жена родила ему двух дочерей.

А вот дело маленького Георгия Брасова, хоть поручик Вульферт и отказался от него официально, долго еще не было завершено. Исправления, сделанные в нем, имели оборотную сторону. Документы прошли множество инстанций, и минуло более двух лет после рождения мальчика, когда, наконец, 1 сентября 1912 года они оказались, наконец, в порядке. Теперь матерью мальчика официально считалась не мадам Вульферт, а мадам Брасова. Георгий был полностью узаконен в правах.

Наталья могла теперь с наслаждением вдыхать воздух свободы. Вульферт… а кто такой Вульферт? Она навсегда вычеркнула это имя из своей памяти и сердца. Спустя годы, она, вспоминая юность и раннюю молодость, говорила лишь, что когда-то была замужем за музыкантом Сергеем Мамонтовым, и у них есть общая дочь. О втором браке она даже не упоминала. Память о нем стерта до основания – словно Владимира Вульферта и вовсе не было в жизни Наталии Сергеевны.

Сам же он, имея новую семью, вряд ли забыл первую, пусть и оказавшуюся неверной, жену. Потому что, несомненно, продолжал любить именно ее. Княгиня Лидия Васильчикова, оказавшаяся по воле обстоятельств в 1918 году вместе с Н. С. Брасовой в Чека, вспоминала об одной встрече в Первопрестольной, состоявшейся после ее освобождения: «Письма, не только из-за границы, но и из оккупированных Германией областей, доходили до Москвы редко, да и то не иначе как с оказией. Домовые комитеты заменяли газеты и известия, получаемые одним из его членов, становились достоянием других. Однажды поздно вечером, войдя в столовую тети Машеньки Катковой, я застала заседание домового комитета. Ввиду того, что я только что была выпущена из Чека, то представляла собой новинку, которой угостили собравшихся, и меня забросали вопросами. Один из присутствующих спросил меня, правда ли, что я сидела в одной камере с Наталией Сергеевной Брасовой, и добавил: “А ведь эффектная женщина! Не правда ли?” По счастью, я ответила: “Не только эффектна, но прямо красавица!” Я заметила, что, пока он меня подробно расспрашивал про ее здоровье и про известия, полученные ею от великого князя Михаила Александровича, остальные члены комитета смотрели на нас с некоторым беспокойством, и когда заседание кончилось и они разошлись, я узнала, что господин, принимавший такое участие в Н. С. Брасовой, был ее вторым мужем, Вульфертом».

Глава одиннадцатая
Мадам Брасова

После получения, наконец, всех необходимых документов, великий князь почувствовал облегчение и прилив сил. Ему казалось, что теперь старший брат смирится, и будет готов воспринимать Наташу как неотъемлемую часть самого Михаила. В ответ он уверил Ники и Марию Федоровну, что не женится на любимой женщине, впрочем, как и ни на ком другом. Это не было полной победой… всего лишь передышкой в тяготившей его борьбе с родственниками… но все же дела сейчас обстояли намного лучше, чем прежде.

Сердце матери – вдовствующей императрицы, несколько смягчилось. В одном из писем к старшему сыну она просила его быть более снисходительным к младшему брату. Как знать, возможно, в душе она и хотела увидеть крохотного внука, все-таки – плоть от плоти ее, но… гордыня, положение и принципы не позволяли Марии Федоровне пойти на это.

Николай, словно оправдываясь, написал ей, что и так сделал немало послаблений для Миши. Разрешил ему поехать вместе с госпожой Брасовой за границу, но только – в разных поездах. Причем, это не было приказом с его стороны, а лишь дружеским советом. Ведь великому князю в сложившихся обстоятельствах нужно сохранять инкогнито. Иначе – опять скандал, неприятностей не оберешься…

Михаил поблагодарил его в ответном письме, и уверил, что не допустит ничего такого, что может расстроить Ники. Просил его не волноваться – инкогнито будет сохранено. Но император, видимо, не поверил младшему брату. Выполняя деликатное поручение Николая II, премьер-министр П. А. Столыпин (одновременно он был и министром внутренних дел) послал шифрованную телеграмму Министру императорского двора барону В. Б. Фредериксу, в которой недвусмысленно говорилось о слежке за великим князем Михаилом Александровичем:

«18 октября мною был командирован в Берлин чиновник особых поручений IV класса Виссарионов. Выработав с заведывающим заграничной агентурою подробную программу наблюдений, дал по соглашению с Красильниковым лично указания агенту наружного наблюдения Бинту[76]76
  Бинт, Генри (1853–1929) – гражданин Франции, с 1881 г. наблюдательный агент «Святой лиги», затем заграничной агентуры Департамента полиции в Париже (до 1917); в 1913–1917 гг. владелец частного розыскного бюро «Бинт и Самбэн», осуществлявшего наблюдение за русскими эмигрантами. В советское время Г. Бинт – сотрудник чрезвычайной комиссии при полномочном представительстве СССР в Париже (в настоящее время документы Г. Бинта находятся в ГАРФ, значительная часть – на французском языке).


[Закрыть].

Бинт самый опытный агент, владеет французским, немецким и английскими языками. Он снабжен вполне достаточной денежной суммой. Бинт учредит под видом богатого коммерсанта безотлучное, незаметное наблюдение за путешественниками. О всех выдающихся обстоятельствах телеграфировать Петербург условленному адресу. В помощь Бинту командировано два постоянных агента.

Ближайшее распределение функций между Бинтом и его помощниками определится на месте и контролируется по донесениям Бинта Красильниковым, поддерживающим живые сношения с директором департамента. В случае следования на автомобиле и отправлением путешественниками багажа отдельно поездом или пароходом, будет учреждено наблюдение за багажом, дабы этим путем не терять из виду сопровождаемых.

В случае получения сведений о намерении вступить в брак, Бинт срочной телеграммой доложит тайному советнику Зуеву. О ходе наблюдений не премину сообщать Вашему Высокопревосходительству.

27-7/9 Х/ XI –10 г.»

В следующей телеграмме тому же адресату говорилось о том, что госпожа Вульферт прибыла в Вену 11 ноября в сопровождении горничной. Дальнейший отъезд в Италию предполагалось осуществить по железной дороге, автомобили отправлены вперед.

Следует заметить, что для Петра Аркадьевича Столыпина подобного рода поручение, при всей его двусмысленности, оставалось все же формальностью. Гораздо сложнее было в эти дни барону Н. А. Врангелю[77]77
  Барон Врангель Николай Александрович (1869–1927) – русский генерал, управляющий делами и адъютант великого князя Михаила Александровича, прапраправнук А. П. Ганнибала; двоюродный брат барона Врангеля Петра Николаевича (1878–1928) – генерал-лейтенанта, Георгиевского кавалера, одного из главных руководителей (1918-1920) Белого движения в годы Гражданской войны, Главнокомандующего Русской Армии в Крыму и Польше (1920), а также барона Врангеля Николая Николаевича (1880–1915) – русского искусствоведа.


[Закрыть], адъютанту великого князя. Он вынужденно, «с тяжелым сердцем», подчинился приказу государя доносить на своего патрона. Отправив несколько писем барону В. Б. Фредериксу о передвижениях великого князя, Николай Александрович в письме от 25 ноября (оно – «крик души» честного человека!) просил Министра императорского двора войти в его «невозможно тяжелое положение», в которое он, барон Врангель, нравственно поставлен. Как верноподданный слуга императора Николая II, он должен был исполнить возложенное на него поручение, а как подчиненный великого князя – выполнять приказы Михаила Александровича. К тому же, великий князь вовсе не обязан слушать его советы. «Взять же на себя роль наблюдателя, чтобы не сказать хуже, моя совесть и понятия о чести никогда не позволят…» и дальше: «Неизбежное соприкосновение с участниками романа Великого Князя […] в глазах Государя Императора может представить меня невольным сообщником этого романа, о котором лично я глубоко скорблю, в котором лично я вижу несчастие Великого Князя и от которого до сего поручения я был совершенно в стороне, не будучи даже знаком с г-жою Вульферт».

Письмо барону В. Б. Фредериксу заканчивалось просьбой ходатайствовать о возвращении Врангеля в Россию. Копию он послал начальнику канцелярии Министерства императорского двора А. А. Мосолову: «Скажу тебе, что я решил вернуться во всяком случае, даже если бы это навлекло на меня гнев Государя, барона и т. д. И лишение места, ибо есть сделки с совестью, которые для человека чести невозможны». В конце концов, просьба барона Н. А. Врангеля была удовлетворена: и император, и Михаил Александрович разрешили ему вернуться в Россию.

А что же происходило в это время с самим «возмутителем спокойствия» – великим князем Михаилом Александровичем? Слово, данное брату, он сдержал: до места назначения – Вены, они ехали с Наталией Сергеевной порознь. Встретились лишь в столице Австро-Венгрии, в отеле «Бристоль». Наташа, едва увидев Михаила, тут же стала веселой, заулыбалась, всех ее прошлых печалей – словно и не бывало. Она искренне, как-то по-детски, радовалась возможности побыть несколько недель наедине с любимым. Или – почти наедине. Ее горничная и его камердинер совершенно не мешали влюбленным. Но этого нельзя было сказать, как ей казалось, о двух адъютантах великого князя – Н. А. Врангеле и А. А. Мордвинове. Они следовали за Михаилом и Наташей неотступно, как тени. Недаром молодая женщина с самых первых дней пребывания за границей презрительно окрестила их «гувернантками». Два офицера беспрестанно суетились вокруг, словно им было поручено опекать малых детей. То и дело они волновались, как бы никто не увидел Наташу и Михаила вместе.

Молодые люди были всем этим подавлены, праздника явно не получалось. Даже в ресторане им не давали появляться вдвоем – «рекомендовали», чтобы Наташа заказывала еду в номер. А еще лучше – пусть остается там все время. Что оставалось делать? Только подчиниться, чтобы не навлечь на себя новые неприятности. Неудивительно, что о пребывании в отеле «Бристоль» у Наташи остались самые «мрачные воспоминания».

Определенно, так продолжаться дальше не могло. Когда молодые люди отправились в Рим, они решили оставить своих «гувернеров», что называется, «с носом». Пусть они опекают друг друга! К счастью, им это удалось. После Рима настала очередь Венеции, Пизы, Дижона, Парижа. В каждом из этих городов Михаил и Наташа чудесно проводили время вдвоем, и больше им никто не был нужен. Казалось, все волнения и проблемы остались в прошлом. Им помогала сама любовь…

Но продолжалось это чудо недолго. В Париже Наташа с негодованием обнаружила, что их опять преследовал ненавистный ей Мордвинов. Он все время сновал где-то рядом, пытался спрятать ее от посторонних глаз, вел себя точно так же, как и в Вене. Это было просто возмутительно!

Возможно, именно это обстоятельство послужило причиной очередного нервного срыва Наташи, когда они вернулись в Россию. Михаил вынужден был отправиться в свой полк, в Орел, и она опять осталась одна. Одиночество в маленькой доме, где все напоминало о любимом, казалось ей невыносимым. Михаил – всегда среди людей, а она – оторвана от мира, словно пленница. Почему они были вынуждены жить отдельно друг от друга, и она даже не могла, не имела права поехать его навестить? Неужели кому-то легче, когда творится такая несправедливость?

Наташа протестовала, писала Михаилу негодующие письма, в которых то и дело проскальзывали упреки. Вот одно из них, датированное 21 января 1911 года: «Дорогой Миша, мне было очень грустно читать твое письмо… Напрасно ты на все, что я тебе говорю, смотришь как на укоры… Последний раз, в моторе, ты меня спросил, во имя чего я порчу наши отношения, на что я тебе скажу, что может быть я выбрала не тот путь (но другого у меня нет). Но вместе с тем то, за что я борюсь, для меня слишком свято и дорого, чтоб я могла равнодушно смотреть, как гибнет наша жизнь и любовь, и как ты создал себе свою собственную, отдельную жизнь и отдельные интересы…

Ты все забываешь, что жизнь проходит, и с ней молодость и пылкая любовь. И первые два или еще не знаю сколько лет ты заставляешь меня жить отдельно от себя и мириться с тем, и равнодушно смотреть, как сам ты живешь отдельной полной жизнью и как приносишь в жертву неизвестно чему всю нашу любовь, все, чем я жила все эти последние годы и в Гатчине, и здесь. Ведь ты себе устроил в Орле такую же жизнь, как и в Гатчине: те же скачки, пикники, охота, только все это с другими женщинами, а я должна сидеть здесь, слышать об этом со всех сторон, и ты еще требуешь, чтоб я никогда не протестовала и мирилась бы как с неизбежным… от многого, многого ты мог бы избавить меня, но по бесхарактерности и лени тебе не хочется…

Ах, не укоряю тебя, неправильно ты думаешь, но все-таки еще пробую бороться за то, что считаю для себя жизнью и правдой, но уже многое ты убил в моей душе, и многое меня перестало к жизни привязывать.

Не думай так, что я сержусь на тебя за письмо, ведь я и в прошлом году много таких получала и знаю им цену… Теперь целую тебя крепко и жду послезавтра. Не сердись также за письмо, я ведь пишу все, что думаю и чувствую. Наташа».

Читать подобные послания от любимой было очень нелегко. Ведь, в сущности, в чем он виноват? Михаил пообещал Николаю не привозить Наталию Сергеевну в Орел, и он должен был сдержать слово, данное своему венценосному брату. Иначе могли возникнуть новые неприятности, непредвиденные осложнения.

Но молодой женщине, покинутой, как ей казалось, всеми, было так горько, больно и страшно, что она не хотела прислушиваться к доводам разума. Она считала, будто Михаил ничего не предпринимает, чтобы изменить создавшееся положение: «Я уже не уверена в том, что являюсь для тебя самым главным в жизни… твой полк, твоя жизнь в Орле и, прежде всего, служба, служба, служба… – вот что самое важное для тебя…»

Прошел месяц, но ее душевное состояние не улучшилось. Порой Наташа понимала, что она очень несправедлива к Михаилу, но ей нужно было высказаться, выплакаться. Тогда на душе становилось хоть чуть-чуть легче. В конце февраля 1911 года она писала: «Я нужна тебе лишь для развлечений и удовольствий…я для тебя – не больше чем игрушка…»

Михаилу было так же тяжело, как и ей, переносить разлуку, но у него просто не было выбора. Он не мог оставить полк и сложить с себя служебные обязанности. Кроме того, он должен был всем своим видом показывать, что ревностно выполняет волю старшего брата. Он сознательно пошел на этот компромисс – ради общего с Наташей будущего.

Наконец, терпение Михаила было вознаграждено, причем – дважды! В мае 1911 года по указанию Николая II Наталии Сергеевне была дана фамилия «Брасова» – по названию имения Михаила Александровича в Орловской губернии. Кроме того, он разрешил ей там поселиться, что раньше строжайше было запрещено.

Это, конечно, оказалось большой уступкой со стороны императора. Ведь Брасово находилось недалеко от Орла, где стоял полк, в котором служил Михаил, и он мог теперь каждые выходные проводить со своей ненаглядной «Наташечкой» и детьми. Недаром великий князь рассыпался в благодарностях брату. Для самой же Наташи это был первый собственный дом, и она полюбила его всей душой.

Брасовское имение стало тем чудным местом, где Михаил Александрович мог укрыть от посторонних – порой любопытных и завистливых взглядов, свою любовь. Более 107 тысяч десятин земли давали огромный доход – свыше полумиллиона тысяч рублей в год. Великий князь был равнодушен к богатству и роскоши, но жизнь в имении, в которое входили девять деревень и сел, предоставляла широкие возможности, и семья могла беззаботно жить здесь годы и годы.

В самом Брасове находилась почтово-телеграфная контора, церкви, две аптеки, школы…Кстати, во все школы по указанию великого князя бесплатно передавали топливо. А учителя получали жалованье из его личных средств. На его же деньги содержался и сиротский приют, для немощных и калек была открыта богадельня. Когда хозяин приезжал в имение, к нему часто обращались с различными просьбами крестьяне из окрестных деревень. Они знали: великий князь – человек добрый и жалостливый. Он им практически никогда не отказывал.

Двухэтажный деревянный дворец находился в поселке Локоть, в пяти верстах от села Брасово. Полы здесь были паркетные, дубовые. На второй этаж вела изящная, словно ажурная, винтовая лестница. С двух сторон к великолепному зданию примыкали флигели. Окна дворца выходили на фонтан и шестнадцать прудов, протянувшихся в сторону реки Неруссы. В прудах разводили диковинных рыб, которых поставляли не только хозяевам имения, но и ко двору императора. Отличного качества были и фрукты из оранжереи, и сливочное масло, которое местные жители по праву окрестили «Царским».

Недалеко от входа во дворец – площадка для игры в крокет, качели для детей. А кругом – куда ни кинь взгляд – живописный сад с тенистыми деревьями, где так хорошо отдыхать. Над созданием и благоустройством всего этого великолепия трудились, не покладая рук, представители нескольких поколений архитекторов, строителей и мастеров садово-паркового искусства.

Наталия Сергеевна, когда великий князь был на службе, часами гуляла по аллеям парка, и это помогало ей обрести душевное равновесие. За ней частенько наблюдали местные ребятишки, стараясь, конечно, чтобы она их не заметила. Вскоре они поняли, что молодая женщина очень любит цветы, особенно ландыши. Самые смекалистые из них решили на этом заработать. Ранним утром они отправлялись в лес, собирали ландыши, и охапками бросали их в окно спальни. Наташа – сонная, растрепанная, но довольная, подбегала к окну и, собрав цветы, бросала детям монетки.

В окрестных лесах в изобилии водились лоси, рыси, медведи… Михаил с ранней юности был заядлым охотником, и частенько с большим удовольствием отправлялся в компании друзей выслеживать зверя. Одна из таких вылазок, как повествует местное предание, чуть не закончилась трагически. Лишь меткость егеря Афанасия Гладилина спасла великого князя от разъяренного раненого медведя.

Приезжая в свое имение, Михаил Александрович нередко посещал и духовную обитель. Туда влекло его благочестие, зерна которого были посеяны в душе еще в детстве. Однажды, погостив в селе Крупец у священника Дмитрия Попова, он растроганно сказал ему:

– Церковь ваша хороша…

Михаил Александрович, с юных лет увлекавшийся фотографией, очень любил бродить по окрестностям с фотоаппаратом, делать снимки. Нашел он здесь и наставника – местного мастера фотографии Алексея Алексеевича Тетеркина, который раскрывал великому князю секреты своего ремесла, а порой и выполнял его заказы. Писатель Николай Родичев в книге «Домотканая жизнь» вспоминал: «раз, а то и два раза в году перед домом дагерротиписта Тетеркина… останавливалась карета Великого Князя Михаила Александровича Романова. Нарочный объявлял ему приглашение в дом князя. Тот выделял сопровождающего. В резиденции Князя Алексей Алексеевич задерживался на неделю и больше, выполняя заказы светлейшего и его супруги, снимая гостей. Тетеркину был вручен специальный диплом, по которому он имел право воспроизводить портреты членов царской семьи».

Размеренной жизнь была только в барском доме, да рядом с ним, где обитали хозяева и часто приезжавшие к ним гости – семья композитора Сергея Рахманинова, писатели, художники… Они отдыхали, веселились, гуляли в прекрасном парке, а летом с удовольствием купались в пруду. Для большего удобства здесь даже была оборудована купальня с подогревом воды.

А вот в окрестных селах жизнь просто «кипела». Химические заводы по производству скипидара, дегтя, древесного угля, лесопилки, два винокуренных, три кирпичных завода, производство по обжигу извести, множество самых разных кустарных мастерских – все это создавало благополучие и финансовую независимость близких великого князя. В зависимости от сезона, на местных предприятиях трудилось от 1200 до 2000 человек. Недаром доход, который ежегодно приносило имение, был в четыре раза больше того содержания, что Михаил Александрович получал из казны…

По сути дела, в имении царило «натуральное хозяйство». Все продукты, причем, качественные и в изобилии, выращивали и производили на месте. Мясо, хлеб, молочные продукты, зелень – недостатка в этом не было никогда. Маленькая Тата вспоминала впоследствии, что на столе постоянно появлялись вкуснейшие караваи, калачи, пироги с различной начинкой. Сливки, молоко, масло ежедневно доставляли с близлежащей фермы, а сметана была такой густой, что, опущенная в нее ложка, оставалась стоять.

Для многих жизнь в таком месте может показаться настоящим раем. Но главное – рай царил в душах обитателей Брасова. Они были здесь очень счастливы.

Вскоре после переезда в Брасово Михаил должен был выехать за границу. В мае, во время визита в Гамбург, неожиданно скончался его дядя – датский король Фредерик. Великий князь срочно выехал вместе с матерью на похороны в Копенгаген. Там у него случился приступ язвенной болезни, которая с некоторых пор мучила Михаила. Наташа настаивала, чтобы он срочно вернулся домой, занялся своим здоровьем.

Болезнь прогрессировала, и облегчение не наступало. Пришлось даже отказаться от поездки в Лондон, где великий князь должен был представлять Российскую империю на коронации кузена – короля Георга V[78]78
  Георг V (англ. George V; 3 июня 1865 – 20 января 1936) – король Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии и Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии с 6 мая 1910 года до своей смерти; второй сын принца и принцессы Уэльских (позднее Эдуарда VII и королевы Александры).


[Закрыть]. 15 июня 1911 года в лондонской газете «The Times» появилось сообщение о том, что он не может выехать в Британскую столицу «по причине нездоровья». Вместо Михаила Александровича на коронацию отправился другой великий князь – Борис Владимирович[79]79
  Великий князь Борис Владимирович (1877–1943) – Свиты Его Величества генерал-майор, третий сын великого князя Владимира Александровича и великой княгини Марии Павловны, внук императора Александра II. Во время Первой мировой войны командовал лейб-гвардии Атаманским полком, затем являлся Походным атаманом всех казачьих войск при императоре Николае II.


[Закрыть].

Но стоило Михаилу поправиться, как жизнь в Брасово тут же вошла в обычное русло. Почти каждый день к гостеприимным хозяевам приезжали гости. Наташина сестра Ольга и ее муж Алексей Матвеев, подруга юности Мария Шлиффер, две дочери которой стали неразлучны с Татой, чета Рахманиновых, друзья и сослуживцы Михаила Александровича… Позже Тата вспоминала, что за обеденный стол в те дни в Брасово садились редко меньше, чем шестнадцать человек.

Устраивали для гостей и веселые пикники – с вылазками на природу. Обычно мажордом Брасово, Сергей, выбирал место для трапезы, слуги ставили на какой-нибудь лужайке столы и стулья, а дальше наступала очередь самых разнообразных блюд. Порой разжигали костер, и всегда находились смельчаки, которые во главе с «дядей Мишей» бесстрашно перепрыгивали через огонь.

Именно в это лето восьмилетняя Тата стала воспринимать Михаила как отца – так добр и внимателен он был к девочке. Он уделял ей много внимания, и часто брал ее с собой на прогулку по окрестностям, как когда-то делал его собственный отец.