Текст книги "Злодейка"

В самой усадьбе Цветочное оставалось всего несколько человек прислуги. В господском доме большинство комнат запиралось, мебель закрывалась чехлами от пыли. Марго жаль было расставаться с любимым старым домом. А еще больше ее страшило возвращение в Петербург.

Глава шестнадцатая

Большой дом на Казанской улице вместил всю семью. Гривины поселились на втором этаже, там же оставались огромная общая гостиная, столовая и библиотека, где частенько собирались все вместе. Прозоровы с сынком и няней разместились в покоях третьего этажа. Теперь уже все комнаты были обжиты, и с учетом многочисленной прислуги в доме стало многолюдно и даже тесновато.

Понемногу волнение и суета, связанные с переездом, улеглись. Но непонятное внутреннее напряжение всех членов семьи осталось. Маргарита и Дмитрий жили в страхе разоблачения, и это чувство отравляло им жизнь. Маргарита ловила каждый жест, каждое слово, оброненное мужем, падчерицей или доктором. Литвиненко являлся часто, и самые обычные беседы, которые он вел в доме, страшили молодую женщину. Везде ей чудились скрытый смысл, намек, угроза. Такими же мучительно неискренними стали разговоры с Варварой. Порой Марго казалось, что Варвара смотрит на нее особенно внимательным взглядом. Ненавистное скрипучее инвалидное кресло подремонтировали, и оно теперь передвигалось почти бесшумно. Поэтому у Вари появилось новое своеобразное развлечение – появляться беззвучно. Для ее передвижения был даже оборудован маленький лифт, поднимавший кресло с больной из комнат Гривиных в покои Прозоровых. Теперь часто Марго вздрагивала, неожиданно обнаружив за своей спиной Варвару с неподвижным напряженным взглядом. Единственное место, где Варя почти не появлялась, это была детская. Коленьку пугал вид кресла, да и самой сводной сестрицы он побаивался. С ее появлением ребенок начинал плакать, а это огорчало и раздражало Варвару и Прозорова, который старался не делать различия между своими детьми.

Маргарита жила с тяжелым предчувствием беды. Она не обольщала себя надеждой, что их опасения выдуманные. И это опасение скоро оправдалось. Однажды Гривин явился к ней и с порога огорошил:

– У меня сейчас был Литвиненко, справлялся о моей руке. Я пригласил его выпить коньяку в кабинете. Там он принялся рассматривать книги и всякие безделицы, и представь, углядел среди прочего медальон, оставшийся мне от покойной мамаши.

Маргарита помнила эту милую вещицу. Медальон раскрывался, внутри него находилось миниатюрное изображение маленького Мити. Этот медальон мать Гривина до смерти носила на шее. Гривин дорожил им как памятью о покойной родительнице, но открывал редко и хранил рядом с ее портретом.

– Но что страшного в том, что он посмотрел на медальон?

– Не на медальон, а внутрь его! Он открыл медальон и спросил меня, кто тут изображен? Я ответил ему. Он страшно удивился, заметив, что подумал, будто это портрет Коленьки!

– Коленьки?! – ужаснулась Марго. Она давно не видала портрета, да и вряд ли кто-нибудь из членов семьи проявлял подобное любопытство.

– Однако, видя мое смятение, он тотчас же добавил, что младенцы все на одно лицо, да и что можно ожидать от плохонького изображения в старом медальоне!

– Все это ровным счетом ничего не значит! Доктор не может знать наверняка, если даже… – Марго сбилась и замолчала.

– Если ты даже сама не знаешь, кто отец ребенка, – договорил Дмитрий. Наконец она хотя бы не отрицала саму возможность его отцовства. – Придется мне тоже что-то предпринять против нашего друга-лекаря.

– Но что мы можем сделать? – с тоской спросила Марго.

– Пока не знаю, – покачал головой Гривин.

Он уже было собрался уходить, как вдруг остановился и спросил:

– Не сочти меня сумасшедшим, но где «та» соль? – Он сделал особое ударение. – Ведь ты упоминала, что рассыпала часть в карман?

Маргарита обомлела:

– Оставь эти мысли, что ты задумал?

– Так, ничего, пустое. – Гривин махнул рукой и вышел в задумчивости.

Маргарита испугалась и растерялась. Она давно уже перестала думать об истории с солью как о собственном преступлении, теперь все переживания казались ей глупыми, надуманными. И то, что разумный и трусоватый Гривин вновь вспомнил об этом способе борьбы с врагами, повергло ее в совершеннейшее уныние. И в еще большее отчаяние она пришла, когда обнаружила вскоре, что гардероб ее весь перерыт, карманы вывернуты, в том числе и у «той» юбки. Странно, но после злополучного падения Варвары, Марго не одевала эту юбку, повесила в самом уголке, а остатки соли не вытряхнула, боялась вообще притрагиваться к ним.

В тот же день произошел еще один испугавший Маргариту разговор. Платон Петрович уже вечером в спальне принялся рассказывать ей о лечении дочери, прописанном немецким профессором. Литвиненко, оказывается, действительно удалось договориться с профессором о консультации для своей пациентки, и немец, осмотрев Варю, заявил, что лечение во многом зависит от эмоционального, душевного состояния больной. Важно избавить ее от внутренних страхов – нынешних, связанных с неподвижностью, и прошлых, связанных с обстоятельствами падения. Он посоветовал гипноз. И еще до возвращения Марго и Гривина из Цветочного, Варю посетил один из практикующих в столице гипнотизеров. Итог сеанса поверг всех в недоумение. Варя, пребывая в гипнотическом сне, увидела то, что подсознательно более всего ее страшило, – чашку с кофе, и почему-то солоноватым кофе.

– Как сие толковать, непонятно! – развел руки Прозоров.

– Отчего ты мне не писал и не рассказывал о подобном лечении, – немея от ужаса, пролепетала жена.

– Я с самого начала воспринимал подобные идеи скептически. От всего этого за версту пахнет дешевым шарлатанством, и мне неприятно было, что я поддался на уговоры Литвиненко…

– Литвиненко?

– Ну да, это он настоял на сеансе!

– А что Варя думает о происшедшем?

– Ничего не думает, – сердито отозвался муж. – Она якобы вспомнила тот день, когда с ней случилась беда. Увидела, дескать, себя и тебя в своей комнате в усадьбе, а на столике чашка стоит. Вот она и затряслась от ее вида.

– Но я помню этот день, и я была с ней, помогала одеваться, и мы, кажется, пили кофе. – Маргарита пыталась придать своему голосу спокойное будничное звучание. – Конечно, пили, ведь Варя всегда любила выпить чашечку еще до завтрака, ты же знаешь.

Маргарита пыталась говорить спокойно, но у нее тряслись руки и страх сдавил горло. Вот оно! Истина выплывает наружу! Значит, все-таки она виновата, она, Марго, погубила Варину красоту! Преступница! Злодейка! Но почему доктор пытается выявить тайну, как он догадался? Вероятно, он подозревает ее, и судя по всему, и Гривина.

На другой день Маргарита постаралась повстречаться с Дмитрием при выходе из дому. Тот направлялся в контору фабрики, и на улице его ждал экипаж. Маргарита торопливо пересказала вечерний разговор с мужем.

– Ну что ж, значит, все-таки доктор, – задумчиво произнес Гривин.

Он был почти спокоен. И это еще больше испугало бедную молодую женщину, которая последние дни пребывала в состоянии тоски и подавленности, ожидая развязки домашней драмы. Вскоре после отъезда Гривина к дому подъехал экипаж, и из него вышел человек в форме полицейского. Маргарита увидела его из окна, тотчас же тихонько сбежала вниз и незамеченной прошла в квартиру Гривиных через черный ход. Она слышала, как горничная представила Варваре Платоновне гостя-полицейского, следователя Константина Митрофановича Сердюкова. С замирающим сердцем Марго притаилась за дверью гостиной, рискуя в любой момент быть обнаруженной прислугой. По счастью, в тот момент в квартире находилась только горничная, и у Марго был шанс улизнуть незамеченной.

– Мадам, прошу извинить меня за вторжение. Я пришел к вам пока как лицо неофициальное, по просьбе вашего отца и вашего лечащего доктора.

Голос следователя показался Маргарите отвратительным, как и он сам. Она видела, как изумленно поползли вверх брови Варвары. Гривина жестом пригласила гостя присесть. Тот согнулся пополам и неестественно прямо сел в мягкое кресло. По всему было видно, что сидеть на такой мебели ему неудобно, гораздо привычней жесткие казенные стулья следственного управления.

– Я слушаю вас, господин следователь.

– Несколько дней назад я имел честь разговаривать в вашим батюшкой. Достойный, надо отметить, человек!

Варвара нетерпеливо кивнула.

– Так вот, – продолжал Сердюков, – ваш батюшка просил меня пока неофициально произвести сыск, дабы попытаться выявить причину вашего падения. Дело в том, что у него появились подозрения, что печальное происшествие произошло не от нелепой случайности, а тут присутствовал злой умысел!

– Умысел?! – воскликнула пораженная Варвара. – Какой тут может быть умысел? Дурная лошадь понесла, я не справилась с нею и неловко упала. Вот и все!

– Однако доктор Литвиненко считает, что вы не справились с лошадью не потому, что она имела дурной нрав, а потому, что в тот момент странным образом почувствовали недомогание, оттого и упали. Он полагает, что ваше временное нездоровье было вызвано присутствием в организме неких веществ.

– То есть, вы хотите сказать, что кто-то пытался убить меня, подсыпав… подсыпав нечто, вероятно, в кофе, в чашку с кофе, которая стояла на столе в то утро? Да, я точно помню, что его вкус показался мне странным, каким-то солоноватым, что ли.

Варвара потерла рукой лоб. Лицо ее приняло сосредоточенное выражение, но она не могла подавить растерянность и испуг.

– Но я не могу понять, Константин Митрофанович, кому могла понадобиться моя смерть, во всяком случае, тогда. Кроме меня некому было наследовать после папы, Коленьки не было и в помине, как не предполагалась и женитьба отца.

– Вы уверены в этом?

– Конечно. – Варвара надменно пожала плечами. – Надо было случиться несчастью, сломившему его душевно. Только великой тоской я объясняю брак с нашей приживалкой.

Маргарита почувствовала, как от этих злых слов лицо и шея залились краской, а в горле перехватило от злобы. Прежняя ненависть к падчерице вспыхнула с новой силой.

– А вы не допускаете, что господин Прозоров действительно испытывал некие чувства к молодой прелестной воспитаннице? – осторожно осведомился следователь.

– Конечно, я допускаю, что он мог вожделеть ее пышного тела, но зачем жениться, выставлять семью в двусмысленном свете? Сколько было пересудов и гадких намеков!

Варя сердито замолчала. Сердюков смотрел на нее с интересом. Прежние представления о бедной беспомощной калеке явно рушились. Маргариту, притаившуюся в своем тайном углу, просто трясло. Она наивно предполагала, что Варя радуется отцовскому счастью. Теперь она убедилась в том, что бывшая подруга и нынешняя падчерица ненавидит свою мачеху.

– Позвольте спросить, ваши отношения с Маргаритой Павловной всегда носили острый характер?

Варвара поняла, что сказала лишнее, и, недовольная собой, передернула плечами:

– В общем, нет. Пожалуй, мы относились друг другу как сестры. Марго наивна и глупа, довольно искренно любила меня. Но она неспособна на сильные переживания, стало быть, и на яркие поступки. Вы ведь это хотели узнать, не так ли? Нет, нам нечего было делить, она не могла причинить мне вред, ведь она всем обязана нашей семье. Если бы не мы, она очутилась бы в приюте для нищих сирот, и тяжкий крест был бы ее уделом.

– Но теперь все переменилось, она хозяйка положения, ей и ее сыну достанется две трети вашего наследства.

– Верно, но повторяю, три года назад подобного развития событий невозможно было предугадать. Никто, тем более Марго с ее… – Варвара запнулась, подбирая слова, – с ее ограниченным воображением. Повторяю, никто не мог предположить такого развития событий, а тем более подтолкнуть их развитие.

– А как сложились отношения между Маргаритой Павловной и вашим супругом? – Спросив, Сердюков увидел, как напряглось лицо его собеседницы.

Маргарита замерла в ожидании ответа.

– Муж мой, происходя из простой и небогатой семьи, всегда сочувствовал людям своего звания, в том числе и бедной сироте, живущей в хозяйском доме. Поэтому они дружны между собой.

– И только?

– Помилуйте, господин Сердюков, разве это имеет отношение к делу?

– Все в нашем деле имеет значение. Стало быть, никаких других отношений между господином Гривиным и вашей мачехой не существовало и не существует?

– Я не знаю, – вдруг тихо и жалобно произнесла Варя. – Разве я могу в таком состоянии предъявлять мужу требования хранить чистоту супружеских отношений! Я и так обязана ему тем, что он не отказался от своего слова и женился на мне, неподвижной калеке!

– Но я полагаю, что господин Прозоров будет не столь лоялен к неверности своей жены?

– Помилуйте, – притворилась испуганной Варя, – кто говорит о неверности, я ничего не утверждаю, боже упаси!

Маргарита почувствовала, что сейчас упадет в обморок от страха. Она видела, как ненавистная падчерица тонко плетет паутину, заставляя следователя убедиться в коварных замыслах мачехи.

– Конечно, я ничего не утверждаю, но действительно недавно имела несчастье подозревать их обоих, потому как они остались вдвоем в Цветочном и… – Варвара покраснела.

– И вы оставили соглядатая, – пришел на помощь Сердюков.

– Да, горничную Маргариты, Настю. Я посулила ей денег на приданое.

– И Настя заработала эти деньги?

Варя помолчала и печально произнесла:

– Да.

Маргарита ухватилась за стену, чтобы не упасть. Негодная девка уволилась три дня назад, замуж собралась, а Марго, глупая, тоже денег дала, просто так, от доброты.

То-то она, когда деньги брала, в глаза не смотрела и вся красная была. Подлая, гадюка, убить ее мало!

– Но позвольте спросить, извиняюсь, конечно, за свой вопрос, – покашляв, смущенно проговорил елейным голосом Сердюков, – а как вы поняли, что это не оговор алчной и продажной прислуги?

– Горничная принесла мне нижнюю юбку своей хозяйки, – Варя неловко поежилась, – со следами, так сказать, утех…

Она замолчала и покраснела еще больше, а Сердюков просто восхитился про себя ее предусмотрительности.

Марго в отчаянии вспомнила, что действительно искала злополучное белье и бранила Настю. Видно, не зря бранила.

В комнате наступила тишина. Сердюков раздумывал, а хозяйка дома замерла в своем кресле.

Наконец следователь произнес:

– Судя по всему, батюшка ваш еще не знает страшной тайны?

– И не узнает никогда, последнее время сердце у него пошаливает, он не перенесет подобной правды. Да и кому она нужна, такая правда, что это даст? – пожала плечами собеседница. – Пусть все остается, как есть. Нет никакого преступления, кроме преступления перед Богом и совестью.

– Ну а доктор?

– А что доктор? – встрепенулась Варя. – Доктор давнишний друг отца, лечил и лечит всех нас, вхож в дом и днем, и ночью.

– А когда вы в девушках были, он часто навещал вас в пансионе?

Этот вопрос явно застал Варвару врасплох. Взгляд ее заметался. Маргарита напряженно пыталась понять, куда клонит Сердюков и чего так испугалась падчерица. На память пришли подозрения Гривина о давней связи Литвиненко и Варвары.

– Он посещал меня, когда я хворала. Или по просьбе отца наведывался в пансион приглядеть за нами. К чему этот вопрос? Валентин Михайлович наш самый преданный друг, и что бы я делала без его помощи?! – зло выкрикнула она.

– Прошу прощения, сударыня, я не хотел оскорбить ваших чувств по отношению к этому достойнейшему господину! Однако профессия моя требует чаще всего задавать именно неприятные вопросы. Не испытывал ли господин доктор по отношению к вам, когда вы были еще юной девушкой, иных чувств, помимо дружеских?

– Где мне знать! – Варвара попыталась перевести разговор в шутливую форму. – В юном возрасте кажется, что все в тебя влюблены! Впрочем, не кажется ли вам, что для частной беседы я рассказала вам слишком много о нашей семье?

Последнюю фразу Варвара произнесла почти враждебно. От первоначальной любезности и откровенности, когда она рассказывала о грехах других людей, не осталось и следа. Сердюков понял, что визит пора завершать и неловко поднялся с кресла:

– Я чрезвычайно благодарен вам, Варвара Платоновна, за вашу откровенность. Вы необычайно облегчили мне задачу. В противном случае, мне пришлось бы гораздо дольше копаться, прошу прощения, в грязном белье, и бог знает что бы я там накопал. Однако еще остаются некоторые вопросы. Поэтому я воздержусь докладывать Платону Петровичу о нашем разговоре, равно как я, разумеется, не стану рассказывать ему и о результатах вашего домашнего, так сказать, расследования. – Он слегка ухмыльнулся, вспомнив о вещественном доказательстве, и, поклонившись, двинулся к дверям.

Марго еще успела заметить странно напряженное выражение лица Варвары, прежде чем ей пришлось бесшумно и стремительно взлететь к себе наверх.

Оказавшись в своих комнатах, Маргарита почувствовала себя зверем, за которым ловец идет по пятам. Тучи сгущались, развязка становилась неизбежной. Грех их известен. Варя только для виду прикинулась великодушной. То, что она попытается использовать тайну в своих интересах, было совершенно очевидно. Просто рассказать отцу о шашнях мачехи? Выставить гнусным обманщиком любимого зятя? Это слишком просто, даже бессмысленно. Правда будет обнародована, если за этим последует нечто важное для самой Варвары. В противном случае, она не добьется ничего. Будет два ужасных бракоразводных процесса. Стыд и срам на потеху бульварным газетам и любителям жареного. И ведь все равно останется Коленька, отец не лишит его наследства, даже если вышвырнет вон блудливую мать ребенка. Слишком дорог Прозорову мальчик, слишком он любит его. Поэтому Варе не вернуть себе права на все наследство, даже если ей и удастся изгнать мачеху. Гривина также попросят удалиться, и вот уж другого такого дурака, такого героя второй раз будет не найти. Исходя из этих размышлений, Марго решила, что Варя затаилась и нанесет удар в самый неожиданный момент.

Терзаемая подобными мыслями, Марго неподвижно сидела в кресле, ничего не видя и не слыша вокруг. Новая горничная Антонина, рослая девка с сердитым замкнутым лицом, несколько раз подходила к хозяйке, но не решалась окликнуть и удалялась в недоумении. Маргарита совершенно не слышала, как воротился домой муж и как Антонина, принимая от барина пальто и шляпу, произнесла:

– Барыня наша сегодня как будто заболела, вроде как не в себе. Сидит целый день и в одну точку смотрит, звала ее – не откликается. Может, доктора позвать, боязно мне что-то.

Платон Петрович прошел в комнату и с беспокойством поглядел на жену.

– Ты, Платон Петрович! А я не слыхала, как пришел, задумалась да задремала! – торопливо и испуганно произнесла супруга.

Прозоров приказал приготовить чай и присел около жены.

– Ты нынче пораньше пришел, – проговорила рассеянно Марго.

Она судорожно пыталась решить, броситься ли в ноги мужу и не выплеснуть ли всю правду, чтобы смыть с себя эту липкую ложь, которая обволокла ее, точно вторая кожа. Пока она сидела в неподвижности и размышляла, она задавала себе одни и те же вопросы. Действительно ли она так безумно любит Гривина, что способна ради него разрушить свой хрупкий мир? Действительно ли он достоин таких жертв с ее стороны? И любит ли он ее с такой же самоотверженностью? И, наконец, самый мучительный вопрос, неужели она совсем не любит своего мужа?

– Да, сегодня раньше приехал, – донесся до ее слуха ответ. – Нынче пополудни видел Митю в конторе, очень просил вечером уделить ему время для длинного и важного разговора. И что за разговор такой, ты не знаешь?

Марго слабо покачала головой.

– Только упомянул, что о Варе да вроде как и о докторе нашем. Не пойму, вероятно, не нравится Мите его лечение, совсем никакого просвета, никакой надежды!

Марго с нарастающим напряжением слушала мужа. Так! Значит, Дмитрий решил первым нанести удар!

– Да, наверное, о лечении, – продолжал Прозоров. – Я позабыл рассказать тебе, ведь немец-то заявил нам, дескать, нет у Варвары таких повреждений позвоночника и конечностей, которые не давали бы ей возможность ходить. Якобы в ее голове, в мозге, что-то тормозится, страх какой-то или что вроде порчи, наговора. Словом, надо лечить сознание, вот и пригласили тогда гипнотизера, да из этого ерунда полная вышла. Чашки она, видите ли, боится! Хотя как знать, что было в этой чашке на самом деле, – неожиданно жестко договорил он.

Прозоров замолчал и с удивлением смотрел, как странная бледность расплывается по лицу жены.

– Ты что, Маргоша, что с тобой? Опять голова болит? – спросил Платон Петрович, но в голосе, как показалось Марго, прозвучала подозрительность.

– Я, Платон Петрович, – неуверенно начала она, – все думаю о нас с тобой.

– Что думы думать, – как-то грустно отозвался муж. – Надо просто любить друг друга и верить супругу как себе.

У Маргариты сжалось сердце.

– Ты права, жена, мы с тобой не говорили самых важных слов. А ведь я так люблю тебя, что в груди заходится! – вдруг неожиданно произнес муж.

Платон Петрович смутился, он не любил говорить о своих чувствах.

– Ведь ты теперь, – он с особым ударением произнес слово «теперь», – ты любишь меня… хоть немного?

Последние слова он произнес глухо, вымученно, больше боясь услышать ложь. И тут Марго будто пронзила молния. Прозоров, оказывается, все время, пока они женаты, терзался и мучился этим вопросом, не получая ответа. Искал его, ждал, ревновал, подозревал. Словом, в душе его царил ад, неизбежный для человека, рискнувшего жениться по любви на женщине, моложе его в два раза. А она, слепая и наивная, полагала, что сделала Прозорова счастливым! Боль и раскаяние захлестнули истерзанную душу, Марго готова была пасть ему в ноги и просить прощения за свои грехи, но в эту самую секунду, когда она приняла это решение, в передней зазвучали голоса, кто-то пришел.