Текст книги "Злодейка"

Глава тринадцатая

Вернувшись поздно домой, Платон Петрович подошел к спальне жены и с изумлением обнаружил, что дверь заперта. Он нерешительно поскребся:

– Маргоша, милая, ты уже спишь?

– Да, дорогой, ступай нынче к себе, мне что-то нездоровится! – раздался в ответ слабый голос Маргариты.

Прозоров еще какое-то время потоптался нерешительно, а потом ушел спать, пытаясь вспомнить, не приходится ли на сегодняшний день обычное женское недомогание.

Маргарита после ухода Гривина долго не могла прийти в себя. Первой была мысль о смерти. Она не могла теперь жить с человеком, которого обманула, предала. Пусть муж намного старше, пусть не было между ними дикой неимоверной страсти, но были уважение, теплота и нежность. Теперь она сама растоптала все это, смешала с пороком, с чудовищной животной чувственностью! Смерть, только смерть спасет ее от позора, от его презрения и ненависти!

С этими мыслями Маргарита открыла комод, желая пока там укрыть испорченную одежду, и взор ее упал на старую юбку, одиноко висевшую в уголке. Именно в этой юбке была она в тот страшный день, когда свершила свой злой умысел против Варвары. Лихорадочным движением руки она проверила карман. Есть! В глубине, в складках так и осталось несколько таинственных крупинок, несущих погибель. Руки молодой женщины затряслись от волнения, она никак не могла вытащить заговоренную соль. И именно в этот момент раздался стук в дверь и прозвучал голос мужа. Маргарита изобразила, что уже спит, она боялась открыть дверь и посмотреть в глаза Прозорову. Замерев, слушала она, как затихли тяжелые шаги по коридору. Крупинки оставались в кармане юбки, а стремление наложить на себя руки как-то неожиданно прошло. Маргарита легла в постель и продолжала думать. Под утро она пришла к мысли, что Платон Петрович должен все узнать. И пусть казнит ее, она снесет от него любое наказание, унижение, изгнание, развод. Это и будет искуплением ее вины. Решив поступить таким образом, несчастная задремала.

Проснулась Маргарита поздно. Настя уже два раза приходила будить хозяйку. Марго вышла к завтраку в дурном расположении духа. С утра мысль о признании уже не казалась ей такой неоспоримой. Как объяснить неожиданный порыв Гривина? Изобразить его насильником? Вряд ли Прозоров поверит, что ненаглядный, разумный, благородный зять, в котором он души не чаял, вдруг ни с того ни с сего изнасиловал свою мачеху! Значит, это она повела себя неподобающим образом!

– Выспалась, душенька? – прервал ее размышления супруг. – Как твое здоровье? Я беспокоился о тебе вчера.

– Спасибо, милый, голова немного болит, – вяло ответила жена.

– Верно, вчера за обедом много выпили вина с Митей, – продолжал Платон Петрович.

Так! Стало быть, прислуга уже доложила!

– И что это ему приспичило искать меня вчера, он знал, что я буду занят весь день? – недоумевал Прозоров.

– Он вовсе и не к тебе приезжал, а ко мне, – неожиданно для самой себя солгала Марго. – Он хотел поговорить о Варе.

– А что тут говорить? – удивился муж.

– Видишь ли, есть вещи в жизни женщин, которые понятны только им. А так как Митя при Варе не только муж, но и сиделка, он хотел поговорить о некоторых деликатных проблемах Вари.

– Хм, – Прозоров поковырял вилкой в тарелке, – и что же, поговорили?

– Нет, разговора не получилось. Трудно им приходится.

Платон Петрович, еще думая о неожиданном визите зятя, спросил:

– Видно все же, что говорили вы долго, и ушел он поздненько. Дворник Анисим не видал вроде, как Митя удалился.

Ох уж этот Анисим, точно сторожевая собака!

– Твой Анисим лучше бы под ноги себе смотрел да на тротуар, свою работу бы делал как следует! – вдруг неожиданно зло вскричала Марго. – Я вчера чуть не упала на льду, прямо у порога!

– Полно, полно матушка! Чего раскричалась! Ты и верно не с той ноги встала! А Аниська уже с рассвета лед скалывает, я и сам поскользнулся. – Прозоров примирительно поцеловал жену в макушку и поднялся из-за стола. – Пора уже, поеду, к обеду не жди!

Маргарита осталась сидеть за своей остывающей чашкой кофе. Вот и все. Произнесены первые слова лжи, теперь потянется эта пакостная паутина на всю жизнь!

Последующие дни проходили для молодой женщины в тяжких раздумьях. Гривин уехал в имение, и они почти не виделись. Поэтому постепенно острота переживания прошла, боль притупилась, стыд поутих. Марго находила все больше и больше оправданий для своего преступления, которое уже не казалось ей таковым. Отношения ее с мужем оставались прежними, и Марго успокоилась. Во всяком случае, она уже не искала способы свести счеты с жизнью или обнародовать нелицеприятную правду. Однажды на обед приехал доктор Литвиненко. Разговор за столом вертелся вокруг политики, которая хозяйку дома интересовала мало, поэтому Марго все больше молчала. И так же в полном безмолвии она вдруг выронила из рук чашку и мягко скользнула на пол. Несколько секунд муж и гость ошарашенно смотрели на пустой стул, а потом бросились ей на помощь. Платон Петрович отнес жену в спальню и по требованию доктора оставил их вдвоем. Через какое-то время Литвиненко снова позвал Прозорова. Марго уже пришла в себя и полулежала на кровати. Лицо по-прежнему оставалось бледным, но имело смущенный вид. Зато доктор просто сиял.

– Ну, Платон Петрович, любит тебя судьба! Поздравляю! Будет у тебя наследник или наследница!

– Господи ты боже мой! – Потрясенный Прозоров кинулся обнимать жену.

– Тихо, тихо! Не тереби ее так! – засмеялся Литвиненко.

– Так я тогда тебя обниму, дорогой ты мой! – И Платон Петрович принялся мять доктора в объятиях.

Вошла горничная, и хозяин с гостем пошли в гостиную, чтобы дружным возлиянием отметить радостную новость. Настя поздравляла хозяйку и что-то весело щебетала. Маргарита же пребывала в размышлениях. Сомнения закрались в ее душу – уж не Гривин ли истинный отец будущего ребеночка?

Новое свое состояние Маргарита переносила довольно легко. Правда, ее мучила тошнота, но это скоро прошло. Фигура долго продолжала сохранять стройность. Только уж ближе к концу необходимого срока стал расти аккуратненький животик, который приводил Прозорова в неописуемый восторг. Платон Петрович теперь просто молился на свою жену, буквально носил ее на руках, бросался выполнять самые несуразные капризы и требования. Маргарита округлилась, подурнела лицом, но для мужа оставалась воплощением красоты и женственности. Доктор Литвиненко приходил часто. Осмотры всегда смущали Марго. С пунцовыми щеками она удалялась вслед за доктором в спальню, стараясь приурочить его визиты на то время, когда мужа не бывало дома.

Гривины узнали новость из первых рук. Сам Платон Петрович, раздуваясь от гордости, сообщил радостное известие Гривину. Тот долго тряс руку тестя и ушел в глубокой задумчивости. Вскоре Маргарите пришло письмо от Варвары.

«Дорогая Марго! Чего греха таить, ваша новость потрясла меня, хотя нельзя сказать, что она явилась для всех неожиданностью. Я долго думала о жизни нашей семьи в последнее время, о тебе, об отце, вашем браке, своем замужестве. Мне было очень трудно переоценить свое место в нашем маленьком изменившемся мире. Конечно, для папы теперь важней всего ты и новый маленький человек. Я больше не смысл и суть его жизни, как это было раньше. Трудно признавать подобное, но приходится. Еще трудней постоянно сравнивать твою жизнь и мою, особенно памятуя прошлое. Но все-таки я заставила себя, я честно признаюсь тебе в этом, принять с открытой душой и сердцем тебя в роли нашей мачехи и по-прежнему моей подруги, а также того, кто скоро придет в этот мир. Он придет и станет центром нашей семьи. И единственным наследником. Это тоже надо произнести вслух, чтобы не было недомолвок между всеми нами. Мне трудно писать все это, но я все-таки люблю тебя и верю, что и ты любишь меня, как в юности. Ведь между нами ничего не стоит, верно?»

«Верно, верно», – усмехнулась про себя Марго. Конечно, теперь она царица положения, с ней нельзя не считаться, ее надо любить, ведь мало ли как жизнь обернется!

Наступило питерское лето, душное, знойное. На мебели появилась ненавистная неизбежная в эту пору рыжая пыль от высохшего конского навоза, «аромат» которого разливался по всему городу. Марго почти не выходила из дому. Доктор настаивал на поездке в Цветочное на все лето, ведь загородный воздух так полезен. Но молодая женщина наотрез отказалась покидать дом на Казанской улице, говоря, что боится оказаться в нужный момент без врачебной помощи, что в дороге ее, не дай бог, растрясет. Доктор уверял ее, что ей ровным счетом ничего не грозит, а ближе к сроку он сам приедет в Цветочное, но все уговоры остались безрезультатны. Маргарита даже помыслить не могла, чтобы остаться наедине с Гривиными и погрузиться в пучину лжи и лицемерия. Один раз Прозоровы заезжали в усадьбу на несколько дней. Молодые женщины встретились со странным чувством. Несмотря на искреннее письмо Вари, прежней теплоты между ними так и не возникло. Слишком явно переменилось положение Маргариты. Они как бы поменялись местами. Теперь молодая мачеха стала царицей положения. Дмитрий тоже не знал, что ему и думать. Рухнула его надежда на возрождение в душе Маргариты прежней страсти. После того безумного визита они стали еще дальше друг от друга. Маргарита всячески подчеркивала это Гривину, когда предоставлялась возможность. Она не оставляла ему ровно никаких надежд на возобновление свиданий или просто на ответное чувство. Будущий ребенок стал щитом, за которым она укрылась от его домогательств. Гривин несколько раз пытался заговорить с Марго, но всегда получал равнодушный взор и полное нежелание понимать предмет беседы. Но такая тактика на самом деле давалась Маргарите с трудом. Всякий раз, когда Гривин говорил с нею или просто смотрел на нее, сердце Марго начинало бешено стучать, кровь приливала к щекам, ноги подкашивались. Все это пугало ее, так как могло отразиться на здоровье малыша. Поэтому Маргарита всячески избегала общения с Гривиными и предпочла спокойствие в знойном пыльном городе.

Между тем положенный природой срок стремительно подходил к концу. Молодая женщина почти не выходила из дому, доктор приезжал каждый день и всегда оставлял записку, куда за ним послать в случае надобности. Прозоров, уезжая в контору фабрики на Выборгскую сторону, весь день потом пребывал в тревожном ожидании. Несколько раз уже заходил он помолиться Казанской Божией Матери, чего не делал очень давно. Подъезжая в очередной раз к дому, Платон Петрович увидал коляску доктора, и сердце его екнуло. Взлетев через две ступени по лестнице, он остановился, не решаясь войти в спальню жены. Оттуда доносились какие-то звуки, взволнованные голоса и быстрые шаги. «Господи, помилуй, только бы жива! Только бы все было благополучно!» – подумал Прозоров, и в это время дверь отворилась и выглянула пожилая акушерка. Увидев перекошенное лицо хозяина дома, она улыбнулась и жестом позвала его войти. Прозоров на цыпочках вошел и замер у изголовья кровати жены. Глаза ее были закрыты, и под одеялом уже не проступал круглый живот.

– Неужто свершилось? – прошептал Платон Петрович.

Маргарита открыла глаза и устало улыбнулась мужу. Платон Петрович оглянулся, ища глазами виновника суматохи. И только тут он заметил в углу Настю, которой был на время поручен новорожденный младенец, туго завернутый в пеленки. Вошел, вытирая руки, Литвиненко.

– Вот, брат Платон Петрович, поздравляю тебя с сыночком! Все обошлось, а то я уж было заволновался – быстро он на свет Божий выбрался! Мать его всласть и накричаться не успела, а он уже тут как тут!

Прозоров затуманенными от слез глазами смотрел на доктора, на жену, на сына и не верил своему счастью. Маргарита стала дремать, и все вышли потихоньку. Ребенка унесли в детскую, которая уже давно была приготовлена, а кухарка Степанида побежала за своей дальней родственницей, которую решено было взять нянькой для младенца.

Платон Петрович и Валентин Михайлович поспешили в хозяйский кабинет, куда в скорости был принесен по их требованию огромный поднос с закусками и графин с водкой. Там они и заперлись надолго. Поздно вечером, когда Маргарита кормила малыша грудью, она спросила горничную о муже.

– Не может, барыня, Платон Петрович прийти-с к вам!

– Да отчего? Уехал куда?

– Никак нет, не могут они в таком состоянии никуда ни ехать, ни ходить. В кабинете изволили почивать.

– Ах вот в чем дело! – засмеялась Маргарита. – А доктор?

– Ну, доктор крепче, видать, оказались. К себе уехали, приказывали позвать, ежели чего.

Через несколько дней явился Гривин, нагруженный подарками и цветами, с поздравлениями от себя и своей жены. Маргарита была еще слаба и встретила посетителя лежа на кушетке.

– Чудесно выглядишь, дорогая Марго! Вот универсальное средство для всех женщин, чтобы чертовски похорошеть! – Дмитрий расцеловал Маргариту, продолжая осыпать комплиментами. – Можно ли будет лицезреть ваше драгоценное потомство?

– Ребенок спит. Пойди в детскую, но только тихонько, у него очень чуткий сон.

Гривин удалился, и его не было довольно долго. Наконец он появился и попросил хозяйку подать чай. Горничная скоро явилась с подносом, на котором красовались серебряный чайник, сахарница, сливочник, ломтики розовой ветчины, белый хлеб и аппетитная горка пирожных. Гривин с удовольствием принялся угощаться, а Маргарита лишь отхлебнула из своей чашки.

– Как называть думаете?

– Даже не знаю, устала думать об этом. Все имена по святцам перебрала. Как Платон Петрович решит, так и будет!

– А моего мнения не хочешь знать? – осторожно поинтересовался Дмитрий.

– На что мне твое-то мнение? – равнодушно передернула плечами Марго.

– Разве сие удивительное событие произошло без моего участия? – вкрадчиво продолжал Гривин.

– Много о себе мнишь, батюшка! Умерь свои фантазии! – грубо оборвала его собеседница и резко встала. – И впредь запомни, Гривин, ежели ты хочешь, чтобы мы не превратились в смертельных врагов, оставь эти ужасные мысли, оставь свои несбыточные мечтания, отступись от меня совсем! Да, я согрешила с тобой, но своими страданиями я искупила свой грех! Бог простил меня и подарил мне моего мальчика!

– Не надо так горячиться, Марго! Я просто сказал о том, что увидел. Посмотри сама хорошенько, и ты убедишься, что я был прав. Пусть Платон Петрович радуется, чудеса и впрямь случаются. И у старичков дети появляются! Но мы-то с тобой знаем правду, и кроме нас ее никто не узнает!

– Нет, нет! – в отчаянии вскричала Марго. – Нет у нас с тобой никакой общей тайны и не будет никогда!

– Ты ошибаешься, родная! Это уже вторая наша с тобой тайна! Вспомни о бедной моей супруге, так странно упавшей с лошади! Я долго думал об этой истории и пришел к выводу, что здесь и впрямь не обошлось без бесовского начала. И ты, дорогая, как мне помнится, приложила к этому руку!

Маргарита побелела и пошатнулась.

– Ты негодяй, Митя! Ты не можешь серьезно верить в подобное! Ты воспользовался моей слабостью, вытянул из меня эту дикую историю и сам же доказывал мне, что это полная чушь! И потом, я была в таком расстройстве, из-за тебя между прочим, что мне могла показаться правдой какая угодно чертовщина! – Она закрыла голову руками и застонала: – Гривин, Гривин! Все умерло, прошло! Оставь меня и моего мальчика!

– Маргарита! Ты не понимаешь! Это судьба, которая так подло разлучила, сводит нас обратно! Не плачь, подумай спокойно, ты и твой ребенок, наш ребенок – наследник большей части состояния. И Прозоров не вечен, и Варя все хуже и хуже день ото дня…

– Замолчи! Уходи! Не смей даже думать подобным образом, – закричала молодая женщина, но в голосе ее Гривин не услышал уверенности.

После ухода Гривина Марго бросилась в детскую. Там, около покрытой кружевной занавеской кроватки, хлопотала Евдокия, опрятная молодая женщина, взятая нянькой к ребенку. Мать склонилась над колыбелью, тревожно разглядывая личико сына и пытаясь увидеть в нем знакомые черты. Малыш спокойно посапывал во сне, но вдруг всхлипнул и приоткрыл глаза. Марго вздрогнула. Ей показалось, что на нее и впрямь смотрели глаза Дмитрия. Она поспешно вышла, уверяя себя, что в сморщенном младенческом личике ничего не разглядишь.

По прошествии некоторого времени Прозоровы отнесли мальчика в церковь, где при крещении дали ему имя Николай.

Глава четырнадцатая

Прошел год. Жизнь Прозоровых текла спокойно и размеренно. Маргарита оказалась заботливой и нежной матерью, умеренно строгой и бесконечно любящей свое дитя. Дом на Казанской постепенно наполнялся детскими вещами и игрушками, детскими болезнями, детскими радостями и громким плачем. Няня Дуняша, как стали ее звать в доме, стала правой рукой хозяйки, вызывая тем самым раздражение нарядной и самолюбивой горничной Насти.

– Деревенщина! Ей бы коров пасти, а не господских детей нянчить! – шипела она вслед няньке, когда та плыла в детскую, раскачивая пышными бедрами.

Маргарита только смеялась, глядя на это соперничество, однако никаких серьезных склок в доме не допускала.

Когда Николеньке исполнился годик, по настоянию Литвиненко, Марго все-таки решилась поехать на лето в усадьбу. Платон Петрович отправился в Цветочное сделать необходимые распоряжения и вернулся необычайно расстроенный. Маргарита всполошилась, она давно не видела супруга в таком подавленном настроении.

– Что такое, Платон Петрович? Ты сам не свой!

– Видишь ли, Маргоша, чувствую себя преступником! Конечно, ты и Коля – моя первая забота и радость. Но ведь у меня еще и дочь есть! Дочь – инвалид! Я, видно, одурел от радости, что забыл о ней! Вернее, конечно, я не забыл, что она существует, но я утратил остроту ощущения ее боли. И вот снова увидел и почувствовал, как она страдает, как она несчастна! Как одинока!

– Одинока? Но ведь Митя во всем ей помощь и опора! – удивилась Марго, хотя про себя она уже догадывалась, что происходит между Гривиными.

– Спору нет, Дмитрий благородный и мужественный человек! Во имя своей любви он обрек себя на страшное испытание, которое вряд ли сможет выдержать. И в этом нет его вины, он молодой здоровый мужчина, хочет жить полноценной жизнью, но и разорвать моральные оковы, которые связывают его с Варей, он тоже не может. Они очень любили друг друга, но тяготы Вариного состояния постепенно превратили их взаимоотношения в пытку!

Марго отвернулась, чтобы муж не увидел выражения ее лица. Кому, как не ей, знать о том, как благородный Дмитрий преданно любил свою жену!

– Варя очень изменилась за последнее время. Мы давно не виделись, и я просто ужаснулся, как она стала плоха! – продолжал удрученно Платон Петрович.

– Что же изменилось?

– Душа, душа ее перестала верить в исцеление! Она угасла! Не надеется, не хочет жить!

Маргарита интуитивно понимала, что происходит с падчерицей. Варя почувствовала, что Гривин не любит ее, что она не желанная для него женщина. И хоть в поведении самого Гривина ничего не изменилось, Варя уловила его фальшь. Болезнь сделала ее пронзительно чуткой. Но она не могла ни в чем ни винить, ни упрекнуть мужа, просто их души, как лодки, поплыли в разные стороны, и чем дальше, тем быстрее.

– Может, вы с Коленькой рассеете ее хандру?

– Вряд ли! – Маргарита пожала плечами. – Боюсь, что наш ребенок будет только раздражать ее.

Тем не менее решено все-таки было ехать. Уговорились, что Платон Петрович будет приезжать как можно чаще. В Цветочное поехали и Настя и Дуня. Сборы носили долгий и шумный характер. Паковали сундуки и чемоданы, коробки и мешки. Во всем доме стоял гам, крики и суета. Прислуга носилась как угорелая. Коленька нервничал и плакал не переставая. Наконец, все вещи были собраны, снесены дворником Анисимом вниз и уложены в экипаж. Степанида провожала семью, стоя на тротуаре. Она оставалась в столичном доме одна из всей прислуги ухаживать за хозяином, когда он воротится.

– Ну, с Богом! – Кухарка перекрестила путешественников, со слезами глядя на всеобщего любимца Николеньку.

– Полно, Степанида, не реви, через пару месяцев вернется Николай – не узнаешь! – сказал Прозоров, махнул рукой, и лошади тронулись на Царскосельский вокзал.

С особым чувством приехала Маргарита вновь в любимое ею Цветочное. Уже издалека с дороги виднелся старый двухэтажный дом, почти скрытый деревьями, из-за чего он казался еще более приземистым. За ним раскинулся парк с заброшенной аллеей, где начинался ее роман с управляющим. Марго удивилась, что сердце ее оставалось спокойным, не выпрыгивало из груди, как бывало раньше, когда они заезжали в усадьбу с Прозоровым. Теперь она прибывала сюда не бедной приживалкой, а полноправной хозяйкой. По ее распоряжению комнаты, где собирались жить Маргарита с ребенком, были заново отделаны. Маргарита удивлялась: дом раньше казался ей необъятным, теперь же разросшаяся семья помещалась здесь с трудом. За домом садовник сделал для малыша закуток, где он мог беспрепятственно играть в обществе своей няньки. Словом, она всем и всюду распоряжалась в имении, с нею советовался Платон Петрович.

Лошади остановились у крыльца, где уже поджидали гостей Гривины. Снова началась суета, шум, возгласы, поцелуи, Колин плач, опять сундуки и чемоданы, топот прислуги. Маргарита, легко спрыгнув с подножки, быстро подошла к Варе и обняла ее. Ровесницы, мачеха и падчерица, некоторое время смотрели друг на друга, прежде чем произнести уместные слова приветствия. Варвара и впрямь подурнела. Изменилось выражение некогда прекрасного лица, оно стало страдальческим. Обозначились горькие складки у рта, вокруг глаз проступили мелкие предательские морщинки. Марго рядом с Варей выглядела слишком здоровой, пышнотелой, крепкой.

– Митя правду говорил, ты стала просто красавица! – улыбнулась Варвара.

Марго не могла того же сказать бедной калеке, да и та не потерпела бы лицемерия. Поэтому Маргарита смущенно махнула рукой и поспешила здороваться с Гривиным, который приветствовал ее с особым чувством.

Проживая в Цветочном, Маргарита в полной мере ощущала, как преобразился мир вокруг нее. Рождение Коли заставило Прозорова изменить завещание, и все знали об этом. Теперь она вместе с сыном наследовала две трети мужниных богатств. Варвару отец не обидел, ей с Гривиным отходила треть недвижимого имущества и капитала. Прислуга, которая знала ее по старым временам, быстро усвоила привычки новой барыни. И хоть в людской и злословили по ее поводу, мол, из грязи да в князи, слушались приказов беспрекословно. Правда, Маргарита не злоупотребляла ролью хозяйки, оставляя это за Варварой, которая все-таки жила в этом доме постоянно. Споры возникали о том, кто будет заказывать повару обед, кто и какие указания дает прислуге, как лучше варить варенье и о прочих чрезвычайно важных и принципиальных проблемах. Поначалу между молодыми женщинами вспыхнуло скрытое соперничество, но Марго вовремя опомнилась и отошла в тень. Пусть все будет так, как хочет Варя. Единственно, куда Варвара не решалась совать свой нос, это был уход за ребенком. Коленька вызывал у Вари сложные чувства. Она как бы любила его против своей воли. Не любить это прелестное существо было невозможно, но этот ангел, сам того не ведая, украл у нее, Вари, большую часть наследства и отцовскую любовь. Иногда Варвара вдруг начинала мечтать, а вот если бы Марго не стало, ведь и молодые умирают часто! Тогда бы она вырастила Колю как сына. Она долгим взглядом смотрела на ребенка так, что Маргарита пугалась и уносила его, будто прочитав мысли падчерицы.

Платон Петрович, пожив недельки две с семьей, уехал в столицу. Маргарита Павловна скучала по мужу, скучал и мальчик, который каждый день искал отца по закоулкам дома и сада. Во время этих прогулок к ребенку с няней часто подходил Дмитрий Иванович. Играя с мальчиком, он жадно вглядывался в его личико, пытаясь угадать там свои черты. Как бы ему хотелось, чтобы его догадка оказалась правдой! Никогда раньше он и помыслить не мог, что вопрос об отцовстве будет так сильно волновать его душу. Если не может быть ребенка в законном браке, то пусть будет хотя бы дитя у любимой женщины! Что бы он теперь не отдал за то, чтобы эта женщина и этот чудный ребенок были его семьей! Но еще лучше, если они унаследуют и все капиталы Прозоровых целиком! Поэтому, когда Платон Петрович отбыл в Петербург, Гривин решил возобновить свои попытки воскресить прежние чувства в бывшей возлюбленной.

Но Маргарита почти не оставалась одна. То она с Варей в комнатах или парке, то у себя, но с горничной. А чаще всего на руках у нее Коленька и, конечно же, рядом нянька Дуняша. Выманить запиской куда-нибудь от глаз подальше тоже представлялось довольно сложным делом. Все же Гривину удалось незаметно положить неприметную бумажку прямо перед глазами Марго, когда она сидела у окна с шитьем, любуясь заходящим солнцем. Солнце садилось в темные облака и освещало их снизу необычайно ярким огнем. Отблеск этого сумасшедшего солнца золотил волосы Марго, делая их цвет совершенно фантастическим. Дмитрий будто случайно проходил мимо. Наклонившись к траве, сделал вид, что поднял нечто, оброненное Марго. Это и была записка с мольбой о свидании в «их» аллее. Он положил записку на подоконник и, слегка поклонившись, отошел на несколько шагов, так, чтобы наблюдать за окном. Некоторое время огненная грива Марго оставалась неподвижной. Затем, оглянувшись украдкой, молодая женщина быстрым движением развернула листок, прочла, и лицо ее выразило одновременно раздражение, испуг, но и какое-то тайное неосознанное удовлетворение. Именно этого чувства Маргарита и боялась в себе. Теперь она могла торжествовать – Гривин у ее ног, молит о любви и страдает при мысли о возможном отцовстве. Это ли не сладкий миг торжества и отмщения!

Марго растерзала бумажку на мельчайшие кусочки и продолжала шить, иногда поднимая голову, чтобы полюбоваться закатом. Гривин постоял еще немного в своем укрытии, однако Маргарита ни жестом, ни взглядом не дала ему понять, что желает возобновить их тайные встречи. Раздосадованный управляющий уехал в контору мастерских и не появлялся до глубокой ночи, так что Варвара стала беспокоиться и послала за мужем человека.

Марго казалось, что в Цветочном она может не опасаться, что Гривин повторит то, что позволил себе на Казанской улице. Слишком много риска быть услышанным или увиденным, тем более что рядом с комнатой Маргариты находилась детская, где постоянно чутко спала Дуняша. Поэтому Марго не боялась неожиданного ночного вторжения Дмитрия. Однако она недооценила степень его вожделения. Иногда жажда обладания заставляет человека совершать опасные вещи.

Однажды за чаем Гривин вдруг завел разговор о странных явлениях, о человеческих состояниях, необъяснимых с точки зрения науки.

– Недавно я прочитал в одной газете сообщение о человеке, который мог управлять злой волей других людей. Нечто вроде гипноза или колдовства.

– И что же ему удавалось сделать? – полюбопытствовала жена, не подозревая о том, что сама является жертвой этого феномена.

– К сожалению, его возможностями воспользовались корыстные люди, жаждущие смерти законных наследников. Тайна природы оказалась тесно связана с преступлением. Газета пишет, что всех участников этой истории арестовала полиция.

– Но где же все это произошло? – продолжала интересоваться Варвара.

– Далеко, не у нас, во Франции, кажется, – безразличным голосом закончил Гривин и посмотрел на Марго, которая за все это время не проронила не слова.

Разговор еще продолжался, Варя и Дмитрий спорили о природе гипноза, а Маргарита поднялась и, сославшись на хлопоты о сыне, ушла. Сердце ее колотилось. Вот каким образом Гривин заставит ее повиноваться его прихотям! Шантаж! И какой же глупой и слабой она была в тот миг, когда поддалась видимости его участия и рассказала всю эту дикую историю, в которую теперь сама уже верила с трудом. Какое-то время Марго не могла мыслить от страха, и только гораздо позже она поняла, что Дмитрий просто так, без ущерба для себя, рассказать эту историю не может, тогда всплывет и его роль двуличного жениха. Но на что он рассчитывает тогда? Просто испугать ее? Он добивается тайной встречи, это несомненно! Придется рискнуть и согласиться.

Прошло несколько дней, и случай представился. Маргарита, как и Варвара, много внимания уделяли работникам мастерских, их семьям, их простой жизни. Они часто посещали рабочие квартиры, обходили больных, помогали бедным. За то время, пока Гривин был управляющим, жизнь работников существенно улучшилась. Гривин убедил Прозорова, что расходы на улучшение жизни рабочих дадут свою прибыль. Меньше недовольных, лучше работа, больше порядка. Правда, в последнее время и на Прозоровских фабриках появились крушители устоев империи. Повсеместно наблюдались случаи неповиновения фабричной администрации, то тут, то там выдвигались всякого рода требования. Прозоров считал, что крикунов надо нещадно выбрасывать вон с «волчьим билетом», но это не решало проблемы. Невозможно было изолировать мастерские, а тем более фабрику в столице от распространения революционной заразы. Поэтому и жена, и дочь хозяина без устали посещали рабочие семьи, стремясь тем самым погасить разрушительные настроения, которые порождаются беспросветной жизнью, отчаянием и бедностью. Маргариту жены рабочих любили, она была искренна в сострадании. Особенно теперь, когда она стала матерью, забота о лечении больных детей, об их обучении стала постоянной. Варя, прикованная к своему креслу, меньше могла ездить к рабочим, зато они сами приходили к ней со своими жалобами и просьбами. Каждый день в передней томился какой-нибудь проситель, искатель ее заступничества.

И вот в очередной раз Маргарита отправилась в рабочий поселок при мастерских навестить молодую роженицу. Собрав узелок белья и пеленок для новорожденного, она села в двуколку и, правя сама, уехала одна. Гривин проводил ее взглядом и вскорости тоже отбыл в контору. Но до конторы он не доехал, а, остановив лошадь на повороте, спешился и стал ждать. Прошло больше часа, прежде чем показалась Маргарита. Она была почти уверена, что их встреча должна произойти, поэтому не удивилась и остановила лошадь. Дмитрий взял кобылу под уздцы, и Марго вышла из двуколки.

– Как ваша подопечная? – поинтересовался Гривин.

– Теперь все хорошо, – ответила Марго, понимая, что Гривина это вовсе не волнует.

– А вот мне совсем не хорошо, дорогая Марго!

Маргарита вздохнула и крепче сжала в руке кнут. Гривин заметил этот жест и усмехнулся:

– Не бойся, я больше не позволю безумным страстям одолеть меня. Но мне стоит это большого труда! Я не могу ни есть, ни спать, ни работать, когда вижу тебя!