Текст книги "Антиглянец"

Глава 5
GLOSS Декабрь

Декабрь – время большого снега и белых надежд. Еще чуть-чуть подождать, и все случится. Осталось совсем немного. Дописать это письмо, простить старые долги, забрать из магазина давно отложенное платье (в главную ночь года я доверюсь красному Valentino) и отключить телефон (сказав ассистентке под страшным секретом, что, если будет звонить Марио Тестино, меня можно найти в Tretyakov Spa, но только в этом крайнем случае). А пока я буду лежать на массаже шадхара и перебирать впечатления и победы прошедшего года. Теплое масло льется на лоб, открывается чакра аджна и область третьего глаза, позволяя, наконец, двум другим спокойно заснуть.

Потом – финишный рывок: шампанское Cristal, икра в хрустале Baccarat, курьер из Air France с билетами в Куршевель. (Хорошо, что ты заказал их заранее и нам не придется лететь с большой компанией твоих друзей на Gulfstream-V, я хочу, чтобы в первый день года мы были только вдвоем.) Последние суматошные судороги года, который навсегда уходит в вечность. Спасибо, и прощай!

Без пяти двенадцать. Ах вот еще, чуть не забыла! Я видела, куда он его спрятал. Нет, не под елку, а в верхний ящик антикварного комода, где хранятся самые интимные наши переживания. Я нахожу сокровище, вязь из драгоценных бриллиантовых слез, в которых отразилась вся его любовь (бесценная, хотя и пересчитанная прагматичными ювелирами в твердый эквивалент с логотипом Graff).

Год заканчивается сокрушительной победой Gloss. Еще пять минут, и все начнется заново. Время откроет очередной беспроцентный кредит с первым боем курантов. Я успела поставить точку в прошлом году. Счет – 0:0. Как здорово все начинать сначала.

Главный редактор

Иркино последнее письмо поражало двумя вещами – истерической возгонкой градуса гламурности (Полозов, летящий в Куршевель на олигархическом «Гольфстриме», смотрелся карикатурнее, чем Полозов в галстуке) и пророческими мотивами.

Полозова накликала свое увольнение. Кошмар гениального сценариста – придуманный им сюжет вдруг начинает развиваться в его собственной жизни. И он уже не управляет ни событиями, ни героями, а сам становится актером в чьей-то грандиозной и изощренной постановке.

Теперь это придется делать мне – писать слова редактора. А потом отвечать за все, что я тут напридумываю.

За Иркиным столом я сидела уже семь дней. Не хотела переезжать, но Аня настояла. И теперь я смотрела на свой опустевший стол, находившийся через проход, четко ощущая водораздел – до и после.

В офисе было тихо – компьютеры дружелюбно помалкивали. Ночью, без людей, наше глянцевое пространство становилось тихим и уютным. Барометр эмоций успокаивался на отметке «штиль». Это как на море – еще пару часов после захода солнца по пляжу гуляют звуки – детский визг, удары мяча о волейбольную сетку, рычание водных мотоциклов, потом все стихает, и слышно только ровное дыхание прибоя. Прибой в данном случае имитировал включенный принтер – его мягкое жужжание нельзя было различить в дневной какофонии, зато вечером, когда все уходили, этот звук становился основным фоном.

Пора его усыпить. Принтер немного поворчал, мигнул разноцветными кнопочками и отрубился.

Я вышла в ночь. На стоянке – ни одной машины. Пятница, вечер – все нормальные люди уже отмечают конец недели. В моей прошлой, газетной жизни я не понимала, чем пятница хуже понедельника, и не разделяла этой офисной радости – Today is Friday! Но теперь я сама каждое утро вела борьбу с будильником, выклянчивая у него «ну еще хоть пять минут», и чтила субботу, как правоверный иудей. Ничего завтра не буду делать, даже к телефону подходить. Говорят, в Израиле нанимают специальных людей, из числа русских эмигрантов, например, чтобы обеспечить себе тотальное ничегонеделание: люди воскресенья зажигают спички людям субботы, снимают телефонные трубки, нажимают кнопки лифта. Жаль, что у нас нет такой службы – чтобы обеспечить на два дня полный ступор офисным страдальцам.

Сегодня у Светки был день рождения, на который я безнадежно опаздывала. Подарок я, конечно, купить не успела. Пришлось порыться в красновском шкафу и набрать Олейниковой посылку счастья: увлажняющий крем Chanel, антицеллюлитное средство от Estée Lauder, карандаши Helena Rubinstein, тени ArtDeco, туш Guerlain и аромат от Givenchy «Ангел и демон». Шкафчик отдела красоты – наша домашняя аптечка, где можно найти дозу для любого мероприятия. Недостаток заключался в том, что на банках, как на лекарствах с пометкой «проконсультируйтесь у врача», стояла надпись «tester not for sale». Не забыть содрать! Хотя Олейникова все равно догадается и даже не обидится, наоборот. Светка была убежденным фанатиком косметики, хранила в кошельке дисконтные карточки всех магазинов, где торговали красотой, и зачитывала цены наизусть. Лучше, чем стихи в 7-м классе.

Когда я явилась, вечеринка вошла в третью, заключительную, стадию. Гости, пройдя через неловкость первых рюмок, добрались до той стадии расслабленности, когда могли легко предъявить миру свои истинные намерения. Олейникова, счастливая и пьяная, целовалась на диване с Ваней, женатым отцом двоих детей, с которым крутила роман уже года два. Еще две парочки танцевали, сплетясь в такую сложную конфигурацию, что смотреть на них было неловко. Остальные обсуждали что-то корпоративное за столом.

– Аленка, наконец-то!

Олейникова тянула ко мне руки, с трудом выпутываясь из Ваниных конечностей. Я вручила ей пакет с логотипом Gloss. Ваня, оставшийся не у дел, попытался разлучить Светку и пакет.

– Да подожди ты! Видишь, гламур в гости пришел! Налейте девушке!

Кодовое слово произвело впечатление. Ребята вперились в меня. Я никого не знала, и это усиливало неловкость, а от Светки сейчас нельзя было требовать церемонного представления участников. Да это и бесполезно – я страдала формой расстройства памяти, часто встречающейся среди жителей мегаполисов: никогда с первого раза не запоминаю имя. Излучаешь дружелюбие и симпатию, улыбаешься, говоришь себе – так, внимание! – и, как только называют имя – все, затемнение, звук выключается. А потом ты вынуждена вести беседу с человеком, пытаясь удержаться на местоимениях, и очень стыдно, если собеседник твое имя запомнил.

– Это Аленка, подруга моя школьная. Главный специалист по роскоши и гламуру!

– Угу, как Ксения Собчак, – услышала я за спиной женский голос.

– Так что вы здесь не очень-то, манагеры, ведите себя прилично! Алена девушка светская, напишет потом в своем журнале, если что, – продолжала Олейникова.

– Очень приятно, – я улыбнулась максимально широко, стараясь охватить присутствующих по кругу. Презентуя меня, подруга перестаралась, и я не хотела, чтобы возникла неловкость.

– А чем конкретно занимаетесь? – спросил бойкий юноша в костюме и голубой рубашке.

– В журнале глянцевом работаю. Называется Gloss.

– И почем опиум для народа? – оживился белобрысый парень в сером свитере. Белый, как мышь-альбинос.

Я проигнорировала вопрос. Про опиум – это не к нам. Мы не продаем веру, мы продаем мечты.

– Понятно. Модная тусовка, Максим Галкин, Боря Моисеев, – сказал Альбинос.

– Я вообще считаю, что все эти журналы на одно лицо. Я лично никаких не покупаю, – изрекла девица, сидевшая напротив меня. Короткая юбка, кофточка со стразами, выложенными в логотип D&G.

– Переключилась с Cosmopolitan на газету «Ведомости», Анциферова? – спросил юноша в голубом.

– Да, представь себе, Мирский! А ты, Колечка, до сих пор вырезаешь сиськи с обложки Men’s Health?

– Там не сиськи, а мужики на обложке, – парировал Мирский, обнаружив неплохое знание рынка мужского глянца. – Сиськи в журнале Maxim.

– Я Cosmo уже лет пять не покупаю, – проинформировала девушка лет тридцати двух, в полосатом костюме. – Для дурочек советы эти, эксперименты сексуальные.

Я оглянулась, ища поддержки Олейниковой, но ей было не до меня. Ваню редко удавалось выцепить на ночь, и Светка собиралась выжать все из оставшихся часов.

– Cosmopolitan, он для молодых совсем сделан, – брякнула я.

Полосатая девица вскинулась:

– А дело не в паспорте! Просто в журналах ваших абсолютная чушь пишется. Как ему почесать за левым ухом, надеть презерватив, и чтобы он женился в бессознанке, не снимая его с головы.

Все засмеялись.

– А что смешного? Людей развращают и комплексы им внушают, – поддержала подругу девушка со стразами. Я ее понимала, фальшивый топ D&G выявлял на спине лишние округлости. – А светская хроника эта? Светская хроника в России, где сто лет назад аристократов заменили дегенераты. Читаю тут не помню какой журнал – смотрю, светская дама с фамилией такой. Анимоний, Полоний…

– Полоний – это про другое. Ты путаешь, Анциферова, – сказал Мирский.

– Анна Антимоний, – подсказала я.

– Точно! Губастая такая, вся морда в силиконе. Светская дама! Или эта Собчачка – на каждой тусовке. Пишут о себе и про себя. Ну, может, их еще сто человек читают, у которых не все в порядке с самооценкой, – обличала глянец Анциферова.

Мне хотелось крикнуть – девочки, я тоже от этого страдаю. Но я не могла выйти из игры, я же тут как полпред глянца. Я попыталась сменить тему:

– Не надо так серьезно все воспринимать. Вы лучше про свою работу расскажите. Объемы продаж растут пропорционально кривой роста раковых заболеваний?

Коллеги продавали сигареты.

– В смысле? – спросил Альбинос.

– Ну, если мы торгуем комплексами, то кое-кто торгует смертью. Если уж на то пошло. Книжку «Здесь курят» читали?

Никто не поддержал тему. Ребята выступали единым фронтом.

– Алена, а в каком номере было про замужество с помощью презерватива, просвети нас, – веселился Альбинос.

– Скажи, а ты с Собчак знакома? Что там у вас про нее говорят? – шептала мне на ухо Анциферова.

Где это – у вас? Я ничего не знаю, видела ее только по телевизору, и я вам не носитель светских сплетен. Я уворачивалась, оправдывалась, отпихивалась от вопросов, но они сыпались со всех сторон.

– А вот скажи, какая твоя следующая статья? – спросил Альбинос, когда все затихли.

– Письмо редактора.

– Так ты что, гла-авный редактор? – протянула Анциферова.

– Ну да.

– А… Ну тогда все понятно.

– Письмо редактора? Это в начале журнала, да? С фоткой? Круто! А про что ты там будешь писать? – спросил Мирский.

– Я тебе скажу, Колечка, как эксперт. Про то, как круто быть гламурной, – подвела черту под дискуссией Анциферова.

На этом и порешили. Народ вернулся к обсуждению насущных тем.

Пашка из маркетинга едет в Екат. Да, а Джозефа переводят в Женеву. Наконец-то этого козла убрали! Он нам все продажи развалил, Бритиш проигрываем… Она написала жалобу в эйч-ар, что ее по возрасту дискриминируют. Бесполезняк, все равно сократят. У нее же кредит висит! Значит, не надо было упираться, когда ее до мерчендайзера опускали… Коль, а ты сними квартиру с видом на канал Грибоедова, я буду к тебе приезжать и смотреть в окно. Тебе некогда будет, Анциферова, в окна смотреть, днем будем на фабрике, а ночью – работать, работать и работать!

– А вот и Гена! Наш волшебный друг. Между прочим, учился у тибетского монаха. Летом поедет в ашрам. Он чудеса творит, – отрекламировала Олейникова нового гостя.

На вид мне ровесник. Белая рубашка, свитер, джинсы, забрызганные снизу липкой московской грязью. Трогательный. Про Гену-массажиста, который спасает от корпоративного зажима ее коллег, Олейникова говорила мне давно.

– Давай, подруга, займись делом! Хватит мечтать о своих олигархах. Генка нормальный человеческий мужик. В отличие от твоего мудака знает, что с бабами надо делать. Понятно тебе? Рисунок роли ясен?

Гена тут же прилип ко мне:

– Света про тебя рассказывала. Ты сейчас проходишь момент становления. Весь вопрос в позвоночнике, который и есть хребет твоих эмоций. Аджна у тебя зажата, чакра в районе третьего глаза. Ты сейчас законсервировалась в позе управления, есть опасность, что закостенеешь. Нужно расслабиться, найти баланс…

– Да я неделю всего руковожу.

– Вот видишь, а это уже произошло. Быть начальником – серьезное испытание, которое может загрязнить карму. Почиститься надо, чтобы циркуляция энергии возобновилась. Вот Света ко мне походила, многое изменилось.

Я смотрела на раскрасневшуюся Олейникову, которая сидела, уткнувшись в подмышку своего приятеля. Было понятно, что у нее там циркулировало, но я не стала возражать Гене.

– У тебя когда месячные?

Он обалдел, что ли? С другой стороны, притормозила я, он же массажист.

– Через две недели примерно.

– Значит, можно спокойно начинать.

– А целлюлит можешь убрать?

Гена посмотрел на мою грудь.

– Поглядим, попробуем. Ты одна живешь? Квартиру снимаешь?

– Ну да.

– И я. Сейчас хозяева сгоняют. У тебя никто знакомый не сдает?

– Вроде нет.

– Вы там по салонам в журнале ходите, может, где требуется массажист, не знаешь?

– Ты давно в Москве? – спросила я, как только появилась возможность вставить слово.

– Не-а, полгода.

Надо же, а уже по-московскому бойкий.

– У меня тут брат двоюродный на стройке, он меня к себе позвал. Тяжелый у вас город, люди агрессивные, одинокие. Даже познакомиться с девушкой проблема, только в Интернете общаюсь, на сайте.

– На сайте? На каком?

Я впервые видела человека, который верит в знакомства по Сети.

– Хочешь постучаться? Заходи на missingheart.ru, кликуха Хороший Чел. Шифруюсь.

Когда я засобиралась домой, Гена увязался за мной – проводить до машины.

– У нас в Нальчике классно. Дом в лесу, у мамы хозяйство, куры. Тепло там, и люди теплые. Приезжаю – по хозяйству отдыхаю. Крышу чиню, колодец чищу. Хочу дом построить новый. Надо же думать о будущем. Семью хочу, детей…

– Невеста у тебя там есть?

– У меня вообще девушки нет, – сказал Гена и смутился.

И вдруг схватил меня за руку, вывернул ладонью вверх и поцеловал. Ты смотри-ка, скромник!

– Может, довезешь меня? Мне на Домодедовскую.

– А мне в другой конец Москвы.

– Тебе в напряг, да?

– Дело не в этом. Вообще-то мужчины обычно домой довозят. А наоборот мне еще не предлагали.

– Вот все вы, москвички, такие!

Я проигнорировала последнее замечание. Не понимаю, зачем нужен мужчина, который просит женщину о помощи. Канторович никогда ни о чем не просил. Ну и где он, с другой-то стороны? – сказал внутренний голос, ответственный за мазохизм в моей отдельно взятой голове.

– Была бы у меня машина, я бы тебя возил. Просто по дружбе, без всяких обязательств. Человек после работы, целый день на ногах…

– Прости, но я тоже после работы. Пока!

Может, я зря так? Может, он простой добрый парень. Ага, из тех, которые тебе никогда не нравились, – услышала я тот же голос. Ну невоспитанный, это да, – согласилась я с голосом. Зато Канторович воспитанный, – свирепствовал мой личный мазохист, не упуская возможности поглумиться по любому поводу. Да заткнись ты, дело не в этом! – убрала я его.

Дело в том, что история с Канторовичем меня научила: искать надо среди своих, обычных. А любовь с олигархом и хеппи-эндом – для мультфильмов.

– Мужа надо привозить из провинции, – проповедовала Светка. – Вот у нас в компании лучшие мужички – те, кто приехал из глубины сибирских руд, – говорила она, обнимая своего Ваню, прибывшего из Владивостока и имевшего в Москве помимо Светки еще одну любовницу. – А эти твои олигархи – дохлый номер. Потому что из всех органов у них только руки загребущие работают. А член отдыхает в штанах от… Какую ты марку называла, ну, костюмы самые дорогие…

– Хьюго Босс? Бриони?

– Точно, Бриони. Спит их член в костюме от Бриони.

В понедельник утром в редакцию пришел фотограф Стас Гордиев, принес модную съемку для обложки. Аня настаивала, чтобы обложки снимали только у него. У Гордиева была сверхъестественная способность лакировать натуру. Я видела этих девушек до – модели по жизни, шлюхи по призванию. Но на фотографиях, прошедших через гордиевский объектив, эти лица, дорисованные его женой и стилистом Анжеликой, проявлялись иначе – характер, поза, взгляд. Взгляд, который выдавливал из их пустых глаз фотограф – вот что делало их моделями и превращало портрет заурядной девицы в обложку.

На этот раз получилось не очень. Губы были чересчур – пухлый ротик профессионалки.

– Да, с губами жопа, – сказала Артюхова.

– Такая модель, – оправдывался Гордиев.

– Не я выбирала. Ты же знаешь, – заметила Наташа.

Модель для обложки выбирали Аня с Мариной. Даже Ирка не могла ничего сделать. Это был всегда кастинг бюджетов – мужниных, спонсорских, папиных.

– Надоело мне для вас снимать! Или гонорар придется поднимать, девки-то платные!

– Ничего про это не знаю. Ты с начальством про это говори, – Артюхова придерживалась нейтралитета, как швейцарские Альпы. – А девка – дура, губы накачала за неделю до съемки. Хотела быть красивой, представляешь?

– Она мне скандал в студии устроила. Через час уже устала она! Модель, твою мать!

Девушки с бюджетом были нашим кошмаром. Они чувствовали себя заказчицами и вели себя соответственно. Лейла, которую снимал Гордиев, была любовницей владельца водочной компании, а эта съемка – подарком к ее дню рождения. Артюхова говорила, что девица беременна алкогольным наследником и нажимать на нее опасно. Угроза выкидыша.

Я как-то спросила у Ирки:

– Тебе не стыдно, что обложка продается?

– Уже нет. Понимаешь, это бюджет. Реально большие деньги. Мы же коммерческий журнал. Чтобы снять нормальную обложку, штук пять надо. Лучше пятнадцать. А у меня на все модные съемки не больше десятки в месяц. Так что девки эти – мое спасение.

– А в других журналах то же самое?

– Даже не говори мне про это! В каких других? Там международного уровня работы. Штучные. И снято не в П…додвиженске, а в Нью-Йорке. Девушки с обложки «Вога» прямо в историю моды шагают.

Зато русские олигархи напрямую шли к Затуловской или Волковой, если надо «девочку на обложку поставить». Я надеялась, что мне удастся поправить ситуацию. Убедить Аню и Марину хотя бы жестче подходить к выбору натуры. Лейла, несмотря на чудеса фотошопа, все равно останется дворняжкой. А это ведь обложка моего первого номера! Краснеть не хотелось.

Аня уже бежала навстречу Гордиеву.

– Ой, кто к нам пришел! Опять чудо сотворил? – Они обнялись. – Сейчас посмотрю! Ты пока к Марине зайди, там деньги для тебя лежат.

Гордиев ушел. Аня тут же приступила к делу:

– Так, губы ей уменьшить сможем?

– Попробуем, – сказала Наташа.

– И макияж надо дорисовывать. Мне не нравится, что тени слишком ярко. Ей не идет. Сделайте вместо желтых розовые. – Аня хотела быть художником.

Артюхова делала пометки.

– А что, если бусы ей сделать? Цепочку убрать и жемчуг добавить. Тонкую ниточку, как у Жаклин Кеннеди. – Аня хотела быть большим художником.

– Это сложно будет, Анна Андреевна!

От ужаса у Артюховой округлились глаза. Возможности фотошопа были велики, но не беспредельны.

Из-за любви Волковой к рисованию бедняга Наташа просиживала ночами за компьютером, перекраивая картинку по ее заказу.

– Я считаю, отличная обложка. Какие губы сочные! – Затуловская стояла у нас за спиной. – Ничего не надо доделывать.

– Ты серьезно, Марин? – Аня обернулась. – Такие губы обычно мужикам в бане нравятся, а нас девушки двадцатилетние читают.

Знакомая картинка с баней стала проявляться в моей голове, но я стерла ее усилием воли. Не дождешься!

– Так что мне делать? На отрисовку отправлять? – спросила Наташа страдальчески, уже предчувствуя битву.

– Отправлять, конечно! – отрезала Аня. – Ты с Гордиевым говорила, Марин?

– Он деньги в бухгалтерии получает. Аня, имей в виду, в прошлом номере у нас перерасход на две тысячи – из-за этих рисований ваших бесконечных. Говорю, ставьте так! Хуже не будет.

– Марин, не спорь!

– А я не спорю. Просто не подпишу счета.

– Марина Павловна, у нее там слишком много силикона. Наташа чуть-чуть уберет. Маленькая безболезненная операция, – сказала я.

– А, это наш новый главный редактор! Здравствуйте, Алена, я вас не заметила. Вы теперь и дизайном занимаетесь вместе с Аней? С текстами уже разобрались? – произнесла Затуловская.

Черт, зачем я вмешалась! С тех пор как меня назначили, Затуловская была со мной резка. Она так выясняла отношения – не со мной, а с Волковой. Марина пребывала в ярости по поводу решения, принятого единолично Аней. Пару дней после того памятного визита в Luxury Trend они даже не разговаривали. История с Самсоновой нарушила равновесие, в котором акционеры балансировали уже много лет. Марина занималась деньгами, Аня паслась на творческой делянке. У Волковой была репутация взбалмошной жены богатого мужа, который когда-то дал деньги на журнал, Затуловская являла собой пример self-made woman, которая выгрызала успех долго и методично.

Контракт с Luxury Trend, который не давался Марине столько лет, стал первой большой коммерческой победой Ани.

Мне доложили, как Марина, успокаивая Островскую, говорила, что Алена – это ошибка. И что меня нельзя было назначать, поскольку я неглянцевая.

Я не хотела подачек. Если назначили, значит, буду соответствовать!

– Алена, поговорите с Гордиевым. Пусть он вас на письмо редактора снимет, – предложила Волкова.

Хорошая идея. Я сама об этом подумала.

– А он согласится?

– А почему бы нет? Он из вас красавицу сделает. Вы и так хорошенькая, а будете гламурная. Согласны, Наташа?

– Да, только дорого.

– Ничего, заплатим.

– А может, еще Фридкесу закажем или Королеву? Потом выберем, кто лучше снял Борисову! – съязвила Затуловская. – Только следующий номер выйдет без картинок. Все на Борисову потратим.

– Марина, если нужно будет, и Фридкесу закажем!

– Хорошо. И вычтем из зарплаты главного редактора. – Затуловская развернулась и ушла.

Спрашивается, и как мне налаживать с ней отношения?

– Не переживайте, Алена! Марина Павловна трудно привыкает к людям.

Гордиев появился через полчаса. Злой. Но я решилась:

– Стас, я Алена. Новый главный редактор.

– А я Гордиев.

– Я знаю.

– Я рад.

Пауза.

– Вы не могли бы… Тут надо меня на письмо снимать. Ну, как редактора. Я знаю, вы Иру Полозову снимали. Очень красиво. Так вот я хотела бы, чтобы вы… чтобы вас попросить меня снять.

Пауза.

– Вы сможете на этой неделе, например? Номер скоро уходит…

Мне было неловко за свое косноязычие, которое нападало на меня всякий раз, когда надо о чем-то просить для себя. Язык не слушался, пришпиленный к гортани интеллигентским воспитанием. Но я упорно сопротивлялась маминой программе: «Мы бедные, но гордые».

Гордиев собирал со стола диски, складывал в портфель.

– Я занят сейчас.

– А когда тогда?

– Тогда, когда у вас ясность будет по деньгам! Все, Наташик, я поехал, – он помахал Артюховой рукой, двинулся к выходу, в дверях столкнулся с Лией.

– Стас, милый, как без тебя плохо было! – Островская повисла у него на шее. – Ты знаешь, какой у нас тут кошмар?!

– Не страдай, красавица. Все у тебя будет хорошо.

И он ушел.

Лия прошла мимо меня и уселась за стол. Мы практически не разговаривали в последнее время. Вернее, я разговаривала, а она нет. Она только отвечала на мои вопросы – да, нет, не знаю, спроси у Лены, у Ани, у Наташи…

Я даже не представляла, с чем мне придется столкнуться после назначения. Журнал, державшийся, как ельцинское президентство, на системе сдержек и противовесов, рассыпался на глазах. И я не могла удержать падающую вертикаль власти. Никто во мне не признавал преемника. Никто в упор не видел во мне Путина.

У Лии, уверенной, что от ослика Ио до главного редактора один шажок, после моего назначения случилась истерика. Аня попросила меня быть с ней корректной и не торжествовать.

– Лия – уникальный человек в моде. Мы не должны ее терять. Помните, Островская – это связи.

Ленка Краснова вот уже неделю игнорировала мои предложения пойти пообедать.

Аня говорила:

– Лена – уникальный человек в красоте. Мы не можем ее потерять. Помните, Краснова – это деньги.

Я пыталась найти компромисс между связями и деньгами, между Красновой и Островской, Волковой и Затуловской – но ничего не получалось. Честно говоря, я хотела отказаться. И даже заикнулась об этом Ане. В конце концов, не насмерть же стоять. Но обратного хода не было.

– Вы что, хотите меня перед Самсоновой подставить?! – прикрикнула на меня Волкова.

По столу ползал мобильный. Требовал, чтобы на него обратили внимание.

Это был Гена.

– Привет московским красавицам! Чего к телефону не подходишь?

– Привет. Извини, дел много. Даже не слышала.

– Ну, куда уж нам до вашей высоты! Но мы, провинциалы, без претензий.

– Ты зря обижаешься. Телефон на столе лежал, я выходила.

– Да прекрати оправдываться! Я пошутил.

Слава богу, хоть один нормальный человек, у которого нет ко мне претензий.

– Хотел узнать, какие планы на вечер. Тусуешься где-нибудь? В клуб поедешь?

Тусуешься! Теперь и на ближайшие сто лет я член клуба «gorenje на работе».

– Нет, работать буду. Допоздна.

– Хочешь, приеду часов в девять? Готова к массажу?

Честно говоря, есть в этом что-то неловкое. Я дома одна. Массаж – это значит, в голом виде я буду лежать под мужскими руками. А вдруг он… И вдруг я…

– Алле? Ты стесняешься, что ли?

– Нет, не в этом дело, – соврала я. – Просто поздно будет. Тебе ехать далеко.

– Это мой вопрос. Доберусь как-нибудь. Я же мужик.

– А кушетка у тебя есть массажная? – спросила я.

– Спокойно. Технология отработана. На полу можно.

Я исчерпала все аргументы.

– Ладно, давай.

– Ну, хор. Договорились железно! Кстати, я фотку свою на сайте вывесил. Найдешь – стукни в аську. У меня комп всегда под рукой.

– У тебя же клиенты под рукой.

– Это под другой рукой. У меня руки, знаешь, везде успевают, – сказал Гена и отключился.

На столе слева лежала стопка бумаг формата А3 – готовые материалы, ждущие только финальной подписи. Справа – такая же стопка статей на стадии полуготовности. В почте – тридцать пять непрочитанных мейлов. И ежедневник со списком из двадцати трех пунктов. Позвонить, не забыть, напомнить, поручить. Я не знала, за что хвататься. Подумала и щелкнула на значок Internet Explorer. Как, он говорил, называется сайт? Я набрала в Яндексе missingheart.ru.

Грузились фотографии. Смелые люди, вот так вот заявить – смотрите, у меня никого нет. Интересно, что-то из этого получается? А смогла бы я… Ага, как же! Этот путь для меня закрыт: моя фотография будет забрендирована журналом Gloss. Если меня, конечно, кто-нибудь все-таки снимет на письмо редактора.

Кажется, я становилась заложником положения. Свободные люди свободно заявляли о своих правах на трах. А я должна демонстрировать образец гламурного благополучия, в котором гармонично сочетаются деньги, любовники и личное знакомство с Prada. Меня назначили человеком, у которого не может быть проблем, кроме одной – сделать Gloss лучше, чем Vogue.

Внизу – табличка с параметрами поиска. Я мгновенно подставила нужное. Даже непонятно зачем. По привычке. Предложили вопрос, и ты сразу лезешь с ответом.

Вместо «Мужчину» можно было подставить «Женщину», «Пару М+Ж», «Пару М+М», «Пару Ж+Ж». Рядом с этим многообразием вариантов я чувствовала себя заложницей устаревших стереотипов – как махровый сталинист рядом с жизнерадостным наркоманом на скейтборде.

Я нашла Гену на третьей странице. Хороший Чел. Совершенно неузнаваемый, в темных очках.

Хороший Чел Гена был заявлен миру так.

«Ну хорошо, считайте, что я Брюс Виллис, только с волосами на затылке. Или, наоборот, мелкий карлик с потными ладошками. И то и другое будет правдой и неправдой. В каждом из нас, как говорят Великие Мудрецы, скрывается Бог и Дьявол. Посередине Чел.

Если непонятно, не обижайтесь. Как говорится, готов Ученик, появляется Учитель.

Во всем, что я люблю, для меня ничего не бывает «чуть-чуть», как нельзя ведь быть чуточку беременной.

Чувством юмора, сразу предупреждаю, не обделен, и на язычок бываю злой!

Объявление в газете:

«Молодой человек, имею дом на Рублевке и виллу на Канарах. Два „Бентли“, „Майбах“ и „Феррари“. Сижу на нефтяном транзите. Ничего не продаю – ничего не покупаю. Никого не ищу. Жениться не собираюсь. Просто хвастаюсь!

Девушкам, ищущим олигархов, посвящается. Сразу предупреждаю!!! Олигархом не стану. Это минус. Но есть и плюсы: знаю, как найти дорогу к Храму. Он же путь в Шамбалу :-).

Девушки, шлите фото!! Знаем, на что способны кисточка гримера, когда работает умелый фотограф. Посему профессиональные модельные портфолио не прокатывают. Хочется чего-то из жизни, а не только из глянца!»

Какой вдохновенный разоблачительный бред. А вы говорите, письма редактора, по которым можно ставить диагноз. Здесь диагноз по каждому пункту. Все, кроме родовой горячки. Хотя нет, и про беременность здесь тоже было. Гена был безнадежно беременен самим собой и никак не мог разродиться.

Не понимаю, как Светка могла мне подсунуть такое знакомство? Наверное, он казался ей ярким на фоне засушенных офисных юношей. Гена имел отношение к телу, и потому проник к Олейниковой в душу. Хороший массажист опаснее исповедника. Если, конечно, он хороший. Не Чел, а массажист.

Подошла Вера. Я тут же схлопнула страничку.

– Алена, ты на наш сайт давно заходила? – Веру перевели в отдел маркетинга, на повышение, но пока мне не нашли ассистента, она помогала.

Вера мне нравилась – расторопная, легкая, обязательная. Она как-то сказала: если ей перестанут платить зарплату, она не будет очень настаивать. От прочих глянцевых коллег ее отличала независимость, которая четко прочитывалась. Вера, например, никогда не прекращала разговоров по своему «Верту», когда начальство заходило в редакцию. И это резко контрастировало с поведением остальных. Надо сказать, начальство что-то такое понимало, поскольку наездов не предпринимало.

К тому же у нас любили, чтобы сотрудник служил украшением редакции – а смотреть на Веру было приятно. Юная, очень благополучная и очень оптимистичная.

– Алена, надо срочно принимать решение. Там такая ситуация…

– Плохо работает? – Я вписала в ежедневник пункт двадцать четыре. Разобраться с сайтом.

– Работает отлично. Лучше бы не работал. Сама прочтешь. Только не расстраивайся. – Вера говорила со мной, как с тяжелобольной.

– А что там такое?

– Да ерунда. Читательницы блеют на форуме. Думаю, кто-то из наших там мутит. Но вычислить сложно. Проще отключить. Сайт закрыт на реконструкцию – и все, – сказала Вера.

– Ладно, посмотрю.

Я посмотрела на часы. Три. На стол, погребенный под толстым слоем бумажек. Когда я все успею? И влезла в Инет. На этот раз на законных основаниях.

Все прилично. Обложка последнего номера.

Скромная ссылочка: У нас новости!

«После плодотворной работы Ирина Полозова решила выбрать направлением развития своей карьеры работу в другой компании. Команду Gloss возглавила Алена Борисова – молодой и талантливый журналист, легко променявший работу в деловой газете на возможность присоединиться к культовому понятию современной жизни – Глянец.

Заверяем друзей и рекламодателей, что перемен не будет. Курс прежний – только на успех!»

Писала Аня. Это можно понять по сумбурности текста. А я-то здесь выгляжу дурой. «Легко променяла газету на Глянец».