Текст книги "Антиглянец"

– Ты потом спроси у Кончаловского. Он тебе точно все скажет. Вдруг это шанс?

К нам подходит помощник режиссера Татьяна. Дает мне бумажки.

– Учите пока слова.

Я еще вчера пыталась запомнить реплики. Репетировала перед зеркалом – интересно, как это смотрится со стороны? Получалось ужасно неестественно. Как будто кривляешься на детском утреннике. Раньше вслух я читала только стихи, и кроме этой интеллигентско-занудной белла-ахмадулинской интонации ничем не владею.

Подошел Кончаловский.

– Кто из вас будет Роговые Очки? – ответа он не ждал. Просто внимательно осматривал меня и Ленку.

В очках была я. Зато Краснова красивее.

– Я уже текст выучила. Могу прочесть. – Ленка боролась за роль. У Роговых Очков слов больше. Наверное, из нее бы получилась актриса.

– Ты будешь Очки, – сказал он и взял меня за руку. – И вы идите за мной. – Ленка двинулась следом.

Мы вошли в интерьер «каб. главного редактора». Очень глянцево – совершенно не так, как в жизни. В нашей с Красновой жизни. А может, просто я не была в кабинете главного редактора журнала Vogue. И у них там картины, корзины с цветами, длинный стол для заседаний.

Кончаловский приставил меня к столу.

– Пойдешь с этой точки. Здесь остановишься, повернешься. Подашь картинку.

Ассистент метил скотчем точки на полу. Через пару репетиций я освоилась. Оказалось, это совсем не страшно. И Андрей Сергеевич добрый. Даже не орет.

Пришла Ира Розанова.

– А вы меня играете! Я главный редактор Gloss, – сказала я, чтобы что-то сказать.

– Не волнуйся. Все нормально будет. Я помогу, – она улыбнулась нам с Красновой.

Ура, мы приняты в семью!

– Перерыв 20 минут. После перерыва снимаем редколлегию, – и Андрей Сергеевич ушел. Лампы погасли.

– Ленка, пошли, съедим что-нибудь. Меня уже тошнит от голода, – сказала я. Краснова молчала. – Ле-ена, не успеем пообедать.

– Договорилась с ним, да?! Заранее? А ты сука, оказывается! А казалась тихая такая, милая. Ты смотри, как быстро научилась!

Я первый раз видела ее в таком состоянии. Перекошенную от ярости.

– Прекрати! О чем я могла договориться? На твоих же глазах все было!

– Ты, Борисова, считаешь, что тут все глупее тебя?! На моих глазах тебя назначили, ага! Теперь на моих глазах ты роль у меня п…здишь! Смотри – п…здой накроешься!

– Краснова, сосчитай до десяти! Успокойся! Никто не виноват. Просто я в очках. Поэтому он и решил, что я буду. Ну, хочешь, я с Кончаловским поговорю? Не думаю, что для него это принципиально.

Черт, почему я опять должна оправдываться?! Как же тяжело работать с девушками!

Краснова затряслась.

– Ах, в очках ты?! Умная очень?! Интеллектуалка, бл…дь! А я дура, да? Надо же, учила ее морду красить, косметику подбирала. Кем ты пришла в журнал, забыла? Твои маечки убогие, жир валиками на спине висит! Позорище! Над тобой же смеялись все. Когда Полозова уволилась, Волкова просила тебе никаких приглашений ее не давать – чтобы ты не дай бог никуда не приперлась в убогом своем виде, журнал не опозорила! И смотри-ка, научилась гламуру… В кино она снимается. Тебе не в кино надо, тебе к Ольховскому записываться! Попроси его морду вне очереди сделать – как главному редактору. Чтобы на фотографию поместилась. И мешки свои подрежь! Ты на бассет-хаунда похожа, с такими глазами. Это я тебе как бьюти-редактор говорю. Из лучших побуждений.

Краснова взяла сумку.

– Ладно, пока. Привет Кончаловскому.

– Куда ты? А съемка как же?

Зачем я, дура, ей это говорю, после всего, что сейчас услышала?!

– А на х…й! И тебя, и съемку. И журнал твой ублюдочный!

Обедала я одна. Наши девочки, объединенные работой в одном эпизоде, сидели за общим столом, где места для меня не было.

Я жевала свои роллы и прокручивала в голове последнюю безобразную сцену. Фильм «Глянец» нагло вылезал за рамки прописанного сценария. Вернее, происходящее со мной не лезло ни в какие сюжетные рамки.

После перерыва подошла к Кончаловскому:

– Андрей Сергеевич, у нас замена. Девушке, которая должна была сниматься, пришлось срочно уехать. Извините, что так вышло.

– Так давайте другую!

Девицы тут же сбежались на зов.

– Ты! – Кончаловский указал на Лизу. Василенко была старше всех.

В сценарии значилось: «Вокруг редакционного стола несколько замученных женщин и одна молоденькая, копия Алины, НАСТЯ с ангельским личиком – все члены редколлегии». Получается, я тоже замученная? Старая и страшная, как лучшие пациентки Ольховского? Может быть, мне правда к нему пойти?

А Настя – с ангельским личиком. Даже в кино у этих Насть все в порядке. Дочку главной редакторши Настю играла Ольга Арнтгольц. Я села к гримеру после нее, в кресло, нагретое юной актерской задницей. Не такой толстой, как у меня.

Хорошо, наверное, быть актрисой. Приятно, когда тебя касаются пуховками, выверяют картинку на твоем лице. Потом прикрепляют микрофон, режиссер берет за ручку и выводит в центр кадра… Я почувствовала терапевтический эффект кино – история с Красновой уходила на второй план. А я сейчас выйду на первый.

Не каждая актриса может похвастаться, что дебютировала у Кончаловского! И уж тем более не каждый главный редактор глянца!

– Артистки, на площадку! На площадку! – крикнула помощник режиссера Татьяна.

«Артистки, на площадку!» – звучит лучше, чем editor-in-chief. А что, если после «Глянца» меня заметят и снимут еще в каком-нибудь фильме?

Это было восхитительно! И легко!

Волновалась я только на первом дубле. И даже забыла слова. Стало стыдно, что из-за меня столько людей напрягались зря.

– Ничего страшного. Все сначала. Мотор! – скомандовал режиссер.

Это легко! Правда, очень легко. Говорить слова, поворачиваться, отмечать про себя, как я сейчас изящно крутанулась на каблуках, не смотреть в камеру, в камеру не смотреть! Хорошо, что платье черное, и хорошо, что я вовремя купила эти туфли.

И Розанова помогает, подыгрывает, ведет меня, как партнер в танце, и все получается.

Снято со второго дубля. Третий, четвертый – снимаем на всякий случай.

Я подаю полосы Алине—Розановой, преданно заглядываю в глаза. Мои Роговые Очки – что-то вроде заместителя или ответсека. Типичная сучка-подхалимка, яркий представитель коренного населения глянцевых редакций. Мне есть с кого срисовывать роль. По Станиславскому. По Островской.

Странно, как только я влезаю в шкуру Лии, ее угрожающая фигура становится карикатурной, как порнокомиксы манга. А кто будет всерьез дрочить на девушку из мультфильма? Так почему я до сих пор боюсь поставить ее на место?

Кульминация сцены – конфликт между главным редактором и ее дочерью, битва стареющей стервы с ее молодым щенком. Как меня назвала сегодня Краснова – сукой? Хорошо, я буду.

Я поняла, актерская профессия – самая развратная. Школа тщеславия. Во время съемки я думала только об одном – о себе. Только бы я получилась красиво! Дергала гримершу: поправьте макияж!

А еще я представляла, как все придут в кино и будут смотреть на меня. На меня! Все – это значит все! И Канторович тоже. Я выйду на сцену вместе со съемочной группой – Кончаловский, я, Розанова, Высоцкая, и режиссер скажет:

– В «Глянце» снимались культовые персонажи российского гламура. Я с удовольствием представляю молодую артистку и главного редактора журнала Gloss Алену Борисову, блестяще сыгравшую в картине роль глянцевого редактора.

И я скромно склоню голову под аплодисменты «Пушкинского».

Вечером Гена пригласил меня в театр. Имени Пушкина. Я знала почти наверняка, что спектакль будет нудный. В последний раз я была там лет десять назад, и до сих пор помню пыль, которая летела на меня со сцены. Гена, конечно, не знал столичной культурной конъюнктуры. Но это не важно – важен сам факт свидания.

– Не опаздывай! Нам еще контрамарку брать, – сказал Гена по телефону. «Контрамарка» демонстрировала его причастность к московской тусовке. Он хотел произвести впечатление. Наивный. Но мне нравились его старомодность, нерешительность.

Со съемки я летела как сумасшедшая. Не успела даже снять макияж. Гена мерз на улице с пропусками.

– Ты откуда такая роскошная?! – Он даже не посмотрел на часы.

– В кино снималась. У Кончаловского, представляешь? – Я сегодня принимала цветы, комплименты и аплодисменты.

– В главной роли? Девушка с обложки?

– В роли глянцевой сучки. Заместителя главного редактора.

– То есть себя играла? – Гена улыбался. А то бы я обиделась.

– Почему себя-то? Я главный редактор, а не зам.

– Понял. И что теперь делать?

Мой восторг, бережно вывезенный со съемочной площадки и в целости донесенный до театрального подъезда, разбивался о его невозмутимость.

– Ничего. Восхищаться!

– А это легко! Я всегда знал, что ты лучшая.

Гена купил программку. Театральный роман по полной программе – с контрамаркой, буфетом и биноклем. Давно я так чинно не выходила в театр. Это называлось «старомодное ухаживание». И это было прелестно.

Давали французский водевиль. Говорят, есть люди кино и люди театра. Я человек кино – теперь это ясно. В театре меня смущало количество условностей и «как бы». Здесь не было той концентрации жизни, через которую я только что прошла. В театре жизнь размазывалась и дробилась на сценки, хохмочки, трюки. А может, просто спектакль был плохой.

– Импотенто! – закричала брюнетка на сцене, обращаясь к брюнету в лаковых штиблетах.

Очень плохой!

Зал загоготал. Гена затрясся рядом со мной в припадке смеха и размашисто бил кулаком о кулак.

В перерыве мы ели бутерброды с картонных тарелок. Я обратила внимание на Генин свитер – в ярком свете антракта видны были катышки.

– Тебе все нравится? – спросил Гена.

– Все отлично, – соврала я и устыдилась своих мыслей. Он изо всех сил пытался устроить мне праздник. А я, классический московский сноб, оценивала его вкусы и тряпки. Точно так же глянец оценивал меня. С калькулятором. Получается, что Краснова права – я быстро научилась быть сукой.

– А ты говоришь, кино! Вот театр – живое искусство, его при тебе делают, как шаурму. Сейчас бы мяса, да?

Второе действие оказалось ужаснее первого.

– Погуляем или поедем куда-нибудь? – спросил он, когда мы вышли на бульвар.

– Погуляем.

– Пойдем в кафе. Знаешь тут где-нибудь недорогое? Веди меня, ты же москвичка!

Я просканировала местность. «Пушкин», «Турандот» – дорого. Кафе «Консерватория» – недешево, к тому же можно нарваться на знакомых. Оставались «Елки-палки» и «Кофе-бины» на Дмитровке.

В кафе Гена мужественно вручил мне меню.

Есть хотелось ужасно, но я выбрала скромный бутерброд. Уже начинаю экономить Генины деньги. Вот она, плата за демократический выбор. С Канторовичем я бы сейчас сидела в «Турандот».

Полпервого он начал нервничать. И поглядывать на часы. Ну да, скоро же пересадка закрывается.

– Хочу часы купить, – сказал он, перехватив мой взгляд. – Солидные какие-нибудь. Чтобы долго носить. Я вот думаю – Tissot. Долларов за 700 можно нормальный Tissot взять.

У Канторовича был Patek Philippe тысяч за… Со мной происходило что-то странное. Я же вообще-то не про деньги. Но почему-то в голове включился калькулятор, который минусовал из величины «Канторович» сумму по имени «Гена», и в остатке получался снова Канторович. Александр Борисович.

Потом Гена сел в мою машину.

– На чай в твоем доме я могу рассчитывать?

– То есть ты…

– Я все сказал. Решение за тобой.

А вдруг у нас получится? Надо было перебить, затереть новым человеком ту историю. После Канторовича у меня… Стоп. Что-то сегодня я слишком часто вспоминаю про него.

Я включила поворотник и отъехала от тротуара. Пусть будет Гена.

За чаем Гена не затыкался.

– Скажи, а журналистам нормально платят? Квартиру можно купить?

Мне стало смешно.

– Можно. Это вопрос медицинский, а не финансовый. Если здоровья хватит протянуть до 70, куплю раньше, чем умру. Года на два.

– Сильный характер у тебя. Женщине с таким характером тяжело будет.

Вот черт! Психоаналитика я сегодня не вызывала, ждали еб…ря.

– Если бы твои родители переехали на дачу, а ты в их квартиру, я мог бы у тебя комнату снимать.

Гену, как всякого бездомного провинциала, мучил вопрос столичной недвижимости. А я напряглась. Как всякий обладатель московской прописки.

– И как ты себе это представляешь? Я буду жить с тобой вместе?

– Я не про жить пока. Просто как друзья сначала. А я бы тебе массаж делал. И продукты дешевле на двоих покупать.

Мне нравится это «пока».

– Это неудобно. И родители не согласятся.

– Ты что, купилась? Да я же шучу! Проверочка была на столичные понты. Ты реагируешь, как типичная москвичка. Что, не прав? Ладно, я чушь какую-то несу, тебя расстраиваю. А тебе пора баиньки, глаза вон красные.

Он что, не собирался?..

Гена собрался мигом – натянул дубленку, шапочку-петушок, за которую мне было стыдно перед всей Пушкинской площадью, чмокнул меня в ухо и ретировался. Сука!

– Алена, иди смотреть на себя, – позвала Артюхова.

Я побросала все и понеслась к Наташке. Интересно, что там получилось?!

С экрана на меня смотрела полная немолодая женщина. Пухлые щеки, морщины на шее, валик под подбородком.

Боже, это я?!!

Артюхова перелистывала фотографии в режиме слайд-шоу.

– Отлично получилось. Андреас молодец!

Она что, издевается?

– Ужас, какой ужас! Наташ, давай переснимем: смотри, у меня подбородок лезет…

– А что ты хотела? Кинокамера прибавляет килограммов пять, фотография еще больше. Ты же не модель, это нормально.

– Но это нельзя в таком виде ставить.

– В таком и не поставим. Это не отрисовано еще. Я еще почищу тут.

– Как почистишь?

– Элементарно. Ну смотри, подбородок убираем…

Артюхова нажала какие-то кнопки, на месте курсора возникла галочка, которой Наташа потыкала в изображение. Подбородок исчез в несколько движений. А я и забыла, что мы работаем в глянце. Не сообразила, что и меня можно перерисовать, как Лейлу с обложки.

– Щеки, говоришь… – Артюхова поводила стрелочкой, намечая линию отреза так же, как пластический хирург расчерчивает маркером тело пациента перед операцией. Раз – и щеки исчезли. Великое искусство Глянца.

– Теперь сожмем, – Артюхова опять поколдовала и – о чудо фотошопа, великого и ужасного! – я сжалась на пару размеров. Все то же самое, только лучше! Артюхова воссоздала мой образ, задуманный природой и еще не испорченный плохой экологией, домашним воспитанием и неправильным питанием. Я, глянцевая, стала лучше, чем я, настоящая.

Теперь понятно, почему арт-директора в глянце важнее любого главного редактора. Они – художники, перерисовывающие действительность. Эти люди могли бы создать компанию под девизом «Мы сделаем мир лучше, чем его задумал Бог!». Агентство полного цикла, перечень услуг: ретуширование природы, пластика on-line, дизайн человеческих душ.

– Наташка, ты гений!

– Это так, первая прикидка. Будет еще лучше. Гвинет Пелтроу обрыдается от зависти.

Красновой с утра не было. Я надеялась, что она отойдет. Извинится – и забудем. Но извиниться ей придется.

Позвала Веру:

– Надо Лене позвонить, проверить, что с ней.

– Да она у Волковой с утра сидит! Раньше тебя пришла.

– Алена, к Анне Андреевне срочно зайдите! – вызвала меня Люба.

Я вышла в коридор. Краснова шла навстречу. Красная и взлохмаченная.

Сейчас мы поравняемся, привет – привет, и все разрешится. Хотя вчера было ужасно… про жир на спине… Ничего, это просто эмоции. Или менструация.

Я увидела ее глаза – близко, в полушаге от себя. Они горели той же ненавистью, что и вчера.

Мы поравнялись… и разошлись. Даже не кивнули друг другу.

Волкова и Затуловская сидели в молчании.

– Садитесь, Алена. Знаете, зачем вас вызвали? – Перед Волковой стояла пепельница, до отказа набитая окурками.

– Догадываюсь. Что-то с Леной?

– Вот именно! Хотелось бы понять, что это с Леной? – Затуловская ярилась. – Вчера у вас на съемке был скандал? Вы оскорбляли ее?!

Я?! Я оскорбляла?

– Абсолютно нет! Лена просто расстроилась, потому что Кончаловский…

– Давайте без сплетен! Ситуация нам с Анной ясна, – перебила меня Марина. – Если ее выбрал режиссер, вы не должны были лезть. Вы воспользовались своим положением, хотя даже близко не имели права этого делать! Лена как человек корпоративный не стала выносить это на публику. Она правильно поступила.

– Да, имидж журнала пострадал бы глобально. И вы как главный редактор должны были думать прежде всего об этом, а не о своем личном пиаре! – вступила Волкова.

– Послушайте, но я… Все наоборот…

Но меня никто не собирался слушать. Мама права – надо раньше приходить на работу.

– Мы очень разочарованы, Алена, – продолжала Аня. – От вас такого не ожидали. Вы же интеллигентная, умная девушка.

Я собралась с духом. Сколько можно молчать!

– Я должна сказать…

– Не стоит, – опять перебила Затуловская.

– Нет, извините, но вы должны знать. Ситуация сложилась ровно наоборот. Андрей Сергеевич выбрал меня. Лена с этим не согласилась. И вспылила. Вот и весь конфликт.

– Ну, сейчас можно все, конечно, говорить… Лена вспылила! Лена ни разу за три года работы в журнале не позволила себе… – Марина не дала мне договорить.

– Но если мои слова ничего не значат, тогда…

– Даже если было так, как вы говорите, это сейчас не важно, – изрекла Затуловская. – Решение принято. К сожалению.

Меня увольняют? Может, это и к лучшему.

– Лена написала заявление, – сказала Аня и достала новую сигарету. – Ваша совместная работа невозможна.

Ну не тяни уже, говори!

– Алена, вы так спокойно сидите, вам что, все равно? – удивилась Марина.

– Нет, не все равно.

– Мы долго обсуждали… – Аня закурила. – Выбор сделан издателями в пользу вас. Это непростое решение. Бьюти-редактора в журнал очень трудно будет найти.

Меня не уволили? Обалдеть!

– И вы этим займетесь немедленно. И лично будете отвечать за ошибки в отделе красоты. Каждый потерянный рекламодатель – это ваша ответственность, – продолжала Волкова.

– У меня вопрос, – сказала я и удивилась собственной наглости. – Почему я, а не Краснова?

Пауза. Зря я спросила.

– На сегодняшний день вы… Как профессионал вы полезнее журналу, – Волковой явно не хотелось этого говорить. – И к тому же… Есть обязательства, связанные с вами. Вы знаете, о чем идет речь.

– Но это значит, что отныне требования к вам возрастают! – Затуловская пришла ей на помощь. – Придется доказать, Борисова, что вы стоите потери Красновой!

– Должность выдана вам авансом, так и знайте! – Волкова погрозила мне сигаретой, третьей за этот разговор.

Когда я вернулась в редакцию, Красновой уже не было. На ее столе остался тюбик старой помады – логотип стерт, не разобрать.

Я набрала Иркин номер. Подошел Мишка.

– А, Борисова! Здорово. Как жизнь светская?

– Так себе. Хочу с Иркой посоветоваться. Есть проблемы.

– Жену не дам. Даже не проси! – Полозов зашептал в трубку. – Депрессия у нее. Сидит, сопли жует. Я ее даже к психологу водил.

– Она же так хорошо держалась…

– Держалась, а теперь раскисла. И уж с тобой точно не будет говорить. Сама понимаешь. Ну, а у тебя что случилось?

– Проблемы молодого руководителя. Не могу, Миша, с подчиненными справиться. Не получается у меня быть главным редактором.

– С суками твоими надо пожестче. Хотя тебе тяжело будет, ты ж не сука.

– Не знаю. Вчера меня девочка одна сукой назвала. А сегодня уволилась.

– Молодец, счет 1:0! Одну уже сожрала. Значит, сука и есть! И не сопи, не сопи там обиженно… Это ж комплимент! Значит, правильной дорогой идете, товарищи бл…ди!

– Я обиделась, учти.

– Не на что. Я же как начальник начальнику – всю правду в матку!

Полозов заржал. Идиот!

– Ладно, как у тебя дела?

– Спасибо, ху…во. Тоскую без тебя. Не на кого поорать, за жопу схватить.

– Фу, Полозов, прекрати.

– Не «фу» надо говорить, а «так точно, товарищ начальник».

– Я сама теперь начальник.

– Да что ты! Заеб…сь! Слушай, Борисова, пока ты там не ох…ела от гламурной жизни, пошли со мной в пятницу в «Савой». В качестве эскорта, а?

– Зачем это?

– Затем. Полозова моя сопли размазывает, а у меня конец года – сплошные олигархические тусы. Мне еб…лом надо торговать. Я ж тоже, бля, начальник. Идти как сирота туда не хочу – я с этими упырями не справлюсь один.

– А Ирка не будет против?

– Ха, а мы ей не скажем! Борисова, ну сделай одолжение Михал Юрьичу, не выеб…вайся!

– Ладно, будет тебе доброе дело.

В пятницу мы с Михал Юрьичем под ручку шли к парадным дверям «Савойя». Над дверями висела перетяжка:

«Интер-Инвест. 10 лет побед!

Мировые инвестиции в будущее России».

Черт! Вот куда завела меня дорога из желтого кирпича! Сделала, бл…дь, доброе дело. Я запаниковала. Но бежать было поздно. Полозов подозрительно посмотрел на меня:

– Борисова, с тобой все нормально? Месячных не наблюдается?

Чертов Полозов!

– Я тебя сейчас ударю!

– Извини дурака. Мне показалось, что ты грохнешься сейчас. Душно тебе, да?

– Все в порядке. Я в туалет, а ты жди здесь.

Надо переварить инвестиции, сделанные Канторовичем в мое прошлое.

Для этого срочно требовалось зеркало.

– Вот бабы! И моя тоже – только войдем, сразу поссать.

– Не груби. Не поссать, а носик припудрить.

– А, уже и кокаин? Быстро ты огламурилась.

– Дурак!

Я спряталась в туалете. Все было ужасно. Зеркало показывало, что выгляжу я чудовищно. Как та толстая старая баба на фотографии. Единственное отличие – щеки пылали. Но уже ничего не поправить – с собой у меня только помада и пудра, больше в эту бл…дскую сумку не влезает! И платье дурацкое – платье, в котором я снималась в фильме, смотрелось на фоне вечерних туалетов интер-инвестовских теток категорически негламурно. Сразу видно, у кого здесь не хватает денег на инвестиции в себя. А Полозов, сволочь, мог бы предупредить, куда мы идем! Если бы я знала, что тут будет Канторович…

Сидеть в туалете дольше было неприлично. Я выскочила в коридор, у входа в мужской туалет притормозила. Колготка перекрутилась, и надо было, пока руки мокрые, вернуть ее на место. Я нагнулась, поправила колготу и, выпрямляясь, уперлась головой в какого-то костюмированного мужика. Небось интер-инвестовский гоблин. Го… Блин!

– О, привет! Сколько лет, сколько зим!

Передо мной стоял Канторович. Я смотрела на него снизу вверх, как бл…дская гейша, склонившаяся перед повелителем. Резко выпрямилась.

– Здрасте…

Пауза. Везет мне на встречи с ним возле туалета. Учитывая контекст, это не случайно. Знак, что все это пустое. В унитаз.

– Ты… Ты к нам? Или встречаешься с кем-то?

– К вам, – сказала я.

Пауза.

– Ладно, пока, – я оттолкнула его и выскочила из тесного коридора.

Идиотка! Зачем я сказала «пока», если к ним иду. Я же сейчас опять его увижу! Удивительно, почему всякий раз, когда он оказывался рядом, мозг давал сбой, в голове все путалось, я не соображала, что надо говорить. Потом я прокручивала беседу и придумывала множество умных слов, легких, изящных шуток.

Я бы, например, могла сказать:

– Встречаюсь! Вот тебя встретила.

Или… Да надо было хотя бы поздравить с юбилеем! Это же официоз, компанейское мероприятие. А теперь он подумает, что я веду себя как обиженная дура. Боже, почему нельзя уйти и оставить Полозова разбираться со всем этим…

– Борисова, ты там проверила все сантехническое оборудование? Я полпачки уже высадил, пока ты метила территорию.

– Миш, прости, Канторович задержал, – хоть на это ты пригодишься, гад. Есть повод оправдаться.

– Канторович? Ты в мужской сортир, что ли, ходила? Не ожидал от тебя, гламурной моей красавицы. А он что-то быстро справился! Я засекал. Десять минут, не больше.

– Полозов, будешь пошлить, я уйду.

– Все, Борисова, затыкаюсь. Будешь моей прекрасной дамой в белых одеждах.

Прелюдия была мучительной. Мы с Мишкой раскланивались с какими-то людьми, он меня знакомил, я ни фига не запоминала. Старалась не рыскать по залу – чтобы не позориться этим сканирующим взглядом, как те девушки, которые ищут мужика в толпе. А его и не было. Интересно, куда он делся? Даже не остановил меня, ничего не сказал. А что он мог сказать после того…

Начался официоз – награждение победителей капсоревнования. Вышел Канторович, с ним какой-то мужик – мелкий, лысоватый. Я не слушала, что они говорят. Просто смотрела. Смотрела и понимала, как я скучала по нему все это время. Даже со сцены он казался таким родным. Каждое его движение… Я знала, как он морщит нос, встряхивает головой, отводит рукой прядь со лба. Может быть, сегодня – как раз тот случай, когда… И Мишка – ангел, который меня сюда притащил.

– Мы приглашаем на сцену ведущую нашего вечера – встречайте Анастасию Ведерникову! – лысоватый всплеснул руками, звонко хлопнул в ладоши, зал его поддержал, зааплодировал.

А вот и момент истины. Настя! А я, дура, расслабилась.

– Настя, сразу предупреждаю, в следующем году инвестировать в телевидение мы не будем. Аркадий Владимирович, вы не поддавайтесь на провокации! Эти гламурные девушки в чем хочешь убедят, но сначала бизнес-план, – пошутил Канторович. Я поморщилась.

– Бизнес-план у меня уже есть, – Ведерникова в красном платье (голые руки, завышенная талия, от талии стекает вниз шелк – греческая богиня) потрясла перед аудиторией сценарием. – Надеюсь, этот наезд не означает, что бюджет на мой гонорар секвестирован?

Общий смех в зале.

– Так, все, кто не занят в проекте, уйдите сейчас со сцены.

Канторович с лысым удалились.

– Добрый вечер, дамы и господа! Мы начинаем!

Музыка, тушь!

– Вы себе не представляете, как приятно сейчас стоять на этой сцене. В зале только олигархи. Сегодня у Новикова не будет выручки.

Общий смех в зале. Боже, я буду целый вечер слушать это?

Канторович сидел за столом недалеко от сцены. И смотрел на Настю, снизу вверх. Все понятно. Тогда он мне врал. Наверное, мне надо пройти через это, чтобы убедиться, что он… Вдруг он обернулся к залу и сразу наткнулся взглядом на меня. Черт! Я не успела отвести глаза. Кивнул. Мне, что ли? Мишка поднял бокал.

– Вон твой Канторович, на нас смотрит. Интервью ему понравилось твое. Хотя ты схалтурила, я же просил тебя про Южную Африку поподробнее расспросить, а ты…

На сцене награждали победителей – грамотами, бонусами, билетами и Настиным поцелуем принцессы. Лощеные мальчики в хороших костюмах собирали новогодний урожай бабла. Праздник у людей, десять лет инвестиций в себя. Полозов уже набрался, несмотря на мои попытки удержать его.

– Борисова, ты что, жена, что ли, рюмки дозируешь?!

Я размазывала по тарелке икру. Есть не хотелось. Домой, домой скорее.

Явились артисты. Группа «Токио»! «Сливки»! А се-е-йчас – Ва-а-алерий Мела-адзе! Я приглашаю на эту сцену группу «Виа-а-а-гра»! Дима Билан завершил мою пытку.

Мы могли наконец отвалить. Я толкала Мишку впереди себя – как ледокол, он раздвигал плотные ряды счастливых и богатых топ-менеджеров «Интер-Инвеста». Когда осталось несколько метров по прямой, мы услышали сзади:

– Михаил!

Обернулись. Канторович.

– Ребята, вы рано собрались! У нас только начало. Через сорок минут Долина приедет. Джаз будет петь. Мой личный заказ.

– Я, вообще, не любитель, это Борисова у нас интеллектуалка.

– Ну выпить тогда к нам садитесь.

– Борисова, остаемся!

– Я тороплюсь. Меня ждут.

Я говорила даже не с ним, а с Мишкой. На Канторовича не смотрела.

– Уже некуда торопиться. Все, кто надо, уже здесь! И кто это там тебя ждет, это что-то новое, – сказал Полозов.

Козел, кто его просил!

– Завтра рано вставать.

– А, это у них в гламурном журнале явка на работу в девять ноль-ноль. Слышали, Александр, она у нас теперь главный редактор журнала Gloss. Вот на обложку ее снимали недавно.

– Правда? Не знал. Поздравляю! Про меня когда статью ждать? – Канторович улыбался.

Глумится, гад!

– Про вас не будет. Я же обещала.

Ты помнишь хотя бы, как тогда в машине врал мне про Настю?

– А я проинвестирую. Рынок СМИ сейчас на подъеме. Мы с Аркадием собираемся срочно медиа-активы покупать. Как думаете, Алена, Gloss можно купить? И главное – отдача мне будет какая-нибудь?

Это уже была не шутка. Хамство. И провокация. Сейчас ты получишь.

– Вложитесь в телевидение. Там все точно продается. Дороже, зато дадут быстро и наверняка! – наконец-то мои слова соответствовали моменту! Канторович дернулся. Ага, достала я все-таки тебя! Мотнул головой, сгоняя прядь со лба. Дать бы ему в лоб этот!

Настя шла к нам. В своем прекрасном красном платье.

– Саш, а я тебя ищу. Аркаша спрашивает – столик в First держать на сегодня?

Меня она, как обычно, не узнала.

– Я сейчас подойду.

Настя не уходила.

– Иди к нему! – сказал Канторович.

Ведерникова поплыла сквозь толпу в обратную сторону.

Надеюсь, что хотя бы сейчас ему стало стыдно.

– Михаил, остаетесь? После Долиной – в First. Алену Валерьевну я уже боюсь приглашать. Может, вам больше повезет.

Я толкнула Мишку в бок. Канторович это заметил.

– Боюсь, вынужден отклонить ваше предложение. Полностью подчиняюсь даме.

– Вот так, да? Жаль. Девушку эту доставьте домой без видимых повреждений. Я на вас надеюсь.

– Даже не говорите. Борисова – наше все! Глянец не потеряет ценного кадра.

Я обняла Мишку за шею, он тут же откликнулся – положил лапу мне на талию. Так мы и ушли – в тесном демонстративном объятии.

В машине я набрала Гене. Мне нужна была скорая помощь. Реанимация. Он даже не спросил зачем. Сразу все понял.

– Я знал, что ты позвонишь.

Он позвонил в дверь через 10 минут после того, как я вошла. Я успела поменять постель и переодеться. Он с Настей – в First, а я здесь – и тоже не одна. Я больше не могла терпеть и жевать эту жизнь. Гена затребовал свечи, поставил диск – медленный. Взял меня за плечи, помял немного:

– Ух ты, какая напряженная!

Ну и? И сел разговаривать. Мы опять пили полезный чай.

– Чего так поздно?

– На вечеринке была. В гостях у олигархов.

– И много мужиков было?

– Прилично.

– Никого не нашла там?

– А я и не искала.

– А девушки были красивые?

– И красивые, и разные были. Смотря какие тебе нравятся.

– У меня классические мужские вкусы. Грудь размера не меньше третьего. Попа – 42—44. Талия тонкая. Лет 20—25. Возможны небольшие отклонения, но не сильно.

То есть не я. Нормально.

– Твое описание ко мне, вообще-то, не подходит.

– Ну и что? Мы же просто друзья.

Я подумала, что ослышалась. Многовато ужасов для одного вечера.

– Друзья?!

– Да. И то, что ты не девушка моей мечты, не помешает нашей дружбе. Я прав?

И это говорит мужик, сидя в три часа ночи у меня дома! В этой квартире секса нет и не будет. Интересно, кто тут до меня жил – маньяк, который вычерпал лимит е…ли в этих стенах и стены дали обет целомудрия?

– Обиделась, что ли? И зря, потому что…

– Ты считаешь, что можешь мне это говорить сейчас?! – я шипела от ярости.

– А что, у тебя комплексы какие-то? Или ты рассчитывала на что-то другое?

– У меня комплексы?! У меня? Ты зачем приехал сюда?!

– Ты сама меня пригласила. Голос был расстроенный. Я приехал поддержать… А у тебя были планы? Скажи тогда какие?

Черт! Да что же это такое?! Я не могла больше игнорировать прямые вопросы и сглатывать ответы, которые рвались из горла.