Текст книги "Антиглянец"

Так, надо форум посмотреть. Я влезла в тему: Новое назначение.

liana Создано: 05.12.2006 11:36:47

О ужас! Я не выдержу такого удара J. Все знали, что будет Лия Островская, человек, блестяще разбирающийся в моде и красоте. Талантливая, интеллигентная, опыт, стиль, связи – все, что нужно главному редактору такого проекта. А мы получили кота в мешке. Девушка три месяца назад пришла в журнал. О чем думают издатели?

Cat на раскаленной крыше Создано: 05.12.2006 11:50:40

Я ждала professional, а тут опять… Лишь бы кого-то взять! Кто она? Что она? Газета деловая? Способна ли она хотя бы пару статей о свойствах маковской помады сочинить? В журнале явно неадекватные издатели… Все отвернутся от «Глосс»…

Дягилевъ-girl Создано: 05.12.2006 12:01:25

И фамилия, заметьте, Борисова. Хорошо, что не Иванова. Островская была нормальная фамилия для Главреда. Долецкая в «Воге», Михайловская – в «Эле». Даже Амирханова при всем моем скепсисе звучит нормально! А тут нате вам Машу и ешьте ее с кашей.

Надо пойти к компьютерщикам, заблокировать все это к черту! Но я зачем-то продолжала читать.

itgirl Создано: 06.12.2006 12:57:06

Наверняка основным критерием была внешность…

Посмотрите последний номер. Алена Борисова с экс-главредом. И на ее сумку. На рынке наверняка купила. Или в «бутике» в подземном переходе.

Top-Stилист Создано: 06.12.2006 16:10:15

fuck fuck fuck!!!Последний приличный журнал исчезает на глазах… Уже разорили «Базар». А если завтра подобное случится еще и с Vogue или L’Officiel, то можно спокойненько идти вешаться. Господи, какая эта Алена страшная! Как можно с такой рожей возглавлять FASHION-проект? Скажите мне, пожалуйста????? Стиль – это элементарная роскошь, доступная не многим!

Miranda Priestly Создано: 08.12.2006 11:36:11

Не беспокойся. Фотография главреда будет идеальной! Фотошоп умеет все! That’s ll… © Miranda Priestly

– Работаешь?

– А? Что? – я вздрогнула. Надо мной стояла Лия.

– Ты макеты в печать подписывать собираешься? Сорвешь график – типография штрафы выкатит! Я предлагаю сегодня дома заночевать, и Артюхова предложение поддерживает.

– Ты это видела? – зачем-то спросила я. Ясно, что в этом городе все это прочли. Я последняя.

– Видела. Ты удивлена? Чего-то другого ожидала? Это только начало, привыкай! Дочитаешь глас народа – журналом, будь добра, займись, главный редактор… – последние слова были произнесены со значением.

Надо срочно сказать Вере, чтобы сайт заблокировали. Но почему-то это казалось мне малодушным – придется звать компьютерщиков, объяснять им причину. Подумают, что я испугалась.

Это все читали. Все видели. Все смеялись. Я огляделась. Кузнецова и Артюхова сидели, не поднимая голов от компьютеров, Островская шепталась в углу с Лейнс. Мне казалось, что про меня. А кто не шепчется, тот думает. Шутка про паранойю. Если у вас паранойя, это не значит, что вас никто не преследует.

Сосредоточиться! Работать! Я взяла стопку полос.

«Взять ноту. Билан, Робски и Собчак создают персональные ароматы».

«Детокс не ботокс. Лучшие SPA Маврикия».

«Musthave. 10 культовых вещей».

О, это наша любимая рубрика, для которой так и не придумали русского названия. Краткий перевод: то, что вам обязательно нужно иметь в этом сезоне, а если у вас этого нет, то сразу понятно, что вы не в тренде. Так, посмотрим.

«Стой, стрелять буду! Это орудие массового поражения от Dolce&Gabbana пригодится карьеристкам, занимающим чужие должности. Если вы сели в кресло Миранды Пристли, не имея на то никаких оснований, вам придется отстреливаться. Шипы-пули предназначены для подчиненных. Интересно, есть у Доминико и Стефано запасной боекомплект, чтобы перезарядить туфли после боя? Узнайте, это пригодится. Вдруг вас случайно назначат главным редактором, например, журнала Gloss».

Самое ужасное, что текст был хороший. Островская умела писать. Тем острее я ощущала ненависть, брызжущую на меня с каждой строчки. Я ничего не сказала Лии. Просто не могла.

Гена приехал не один. С курицей гриль, помидорами и длинной палкой огурца, которая с детства вызывала у меня недоверие. Отодвинул меня от плиты. Я оттаяла не сразу.

– По какому случаю праздник?

– Разорился в твою честь. Отмечаем день главного редактора! Есть такая буква в этом слове?

Есть. Я даже знаю, в каком.

– Каждый день нужно отмечать как праздник. Ты разделяешь эту парадигму?

О да. И параболу тоже.

Так, успокоиться надо. Человек ни в чем не виноват.

– Где у тебя секатор для курицы?

– Нету. Попробуй большим ножом.

– Эх, ничего у вас, московских девушек, не найдешь! Запустили колхозное хозяйство. Сразу видно, что сама не готовишь. Не умеешь, признавайся? Мне нельзя врать. Я все по глазам вижу. Посмотри на меня.

Боже, что за игры? А что делать? Неудобно выгнать человека с курицей за то, что он не умеет держать дистанцию. Собственно, курица ее стремительно сокращала.

– А тебе идет эта помада. И когда ты злишься, тоже идет. Люблю характер! Сам такой.

– Какой?

– Чужих рву, как тузик грелку. Своих охраняю. Чайник поставь!

– Извини, я даже чай не предложила. Сейчас сделаю.

– Чай потом. Если захочешь. Это для помидорчиков, шкурку снимать. Кожу помидора нельзя есть. Зашлаковывает кишечник. Потом на толчке будешь скучать с книжкой. Тебе это надо?

– Мне нет. Но мы вообще-то есть собирались.

– Ой-ой, какие мы нежные! Ты зря напрягаешься. Что естественно, то не стыдно.

Гена в момент освежевал помидоры, накрошил аккуратными кубиками. Хозяйственный.

В моем доме давно не было никакой еды – в холодильнике вместо йогуртов косметика. Даже не помню, когда я последний раз сидела с кем-то за столом. Вспомнила. С Канторовичем. Зря.

Курица оказалась вкусная. И салат. Неожиданно – помидоры, лишенные глянцевой защитной оболочки, растворились в общей демократичной мешанине. И я чувствовала, что начинаю расслабляться. Гена вписался в габариты моей кухни. Доставал салфетки, убирал тарелки, наливал чай. Хороший парень. Чел. Я вспомнила про Интернет.

– Я была сегодня на сайте.

– Впечатлилась?

– Очень. Даже испугалась. Хотела даже массаж отменить.

– Серьезно? Что конкретно напрягает?

– Честно говоря, все. – Как бы это помягче ему сказать. – Мешанина какая-то. Салат из убеждений – дорога к храму, Шамбала, анекдоты.

– Анекдот понравился?

– Смешно.

– На то и рассчитано. Ты не поняла, что я прикалывался? Удивляешь. Я же нормальный человек, чтобы изливаться перед первым встречным.

Чай мы допили. Посуду он вымыл. Теперь раздеваться. Мне. А ему переодеваться в ванной.

Я тянула время. Неловкость становилась очевидной.

– Тебе для массажа что надо? Простыни, полотенца?

– Только твое тело. И руки. Мои.

Тело тут же подставило меня. Я краснела. Заливалась румянцем, как институтка.

– Стесняешься? Меня не надо стесняться. Я доктор.

Действительно, глупо. Я включила все лампы в комнате, легла на коврик, зажмурила глаза.

После ужасов сегодняшнего дня на мне не было живого места. Я поняла, как измучена и как не хватало мне теплого эмоционального душа. Руки скользили вдоль, вниз, вверх, скручивали, мяли, отпускали, сжимали. Массаж – это лучшее. Светка была права. Спина, руки, шея…

– Больно! – заорала я.

– У тебя здесь зажимы – слишком много нервничаешь.

Меня никто не касался сто лет. Массаж – адекватная замена сексу. И безопасная. В сексе обязательства, а здесь только работа. Узаконенный контакт между мужчиной и женщиной, не таящий в себе опасностей разочарования.

Резким движением он стянул с меня трусы. И начал месить попу. Я дернулась. Попыталась отодвинуть его руки.

– Лежи, не двигайся. Все под контролем!

Это, конечно, был массаж. Почти. Хотя я и не профессионал, но мне показалось, что он делал это слишком медленно, слишком нежно. От него пахло чем-то терпким – массажное масло, одеколон, апельсиновая жвачка, молодость.

– На спину переворачивайся.

О боже! Он уперся взглядом мне в грудь.

– Хорошая форма.

– Форма чего?

– Молчи. Молочных желез. Такие аккуратные. Крепенькие.

Я молчала. И краснела. Он дышал мне в живот. Что происходит?

Наконец он накрыл меня полотенцем. Ушел в ванну надевать джинсы, я лежала и думала – сейчас уйдет или останется? Хочу, чтобы остался. Но сама не предложу.

Потом мы пили чай. Молчали. Кружки у меня теперь новые. С маками. Те, с кошкой и собакой, я убрала.

Я старалась не смотреть на его джинсы с заклепками, идущими ровно по строчке ширинки. Хотя что-то там явно было.

А про деньги он сам скажет или я должна спросить? Если скажет, значит, у меня фантазии. Это массаж. Успокойся, просто массаж.

– Сколько с меня?

– Ничего. Братская помощь. Вы в Москве забыли, что люди иногда помогают друг другу.

Взял свой рюкзак и исчез. Я осталась со своим вопросами. Двумя: «Порнуху, что ли, посмотреть? Где моя кассета, закопанная подальше – между «Дракулой» Копполы и фильмом «Девчата»?»

Хватило десяти минут. Порноиндустрия это спасени…и.. и…и…еее..

Фотограф снимал студию в двухэтажном бараке в районе Волгоградки. Очередной магистральный тупик, не хуже нашего гламурного уголка на Рижской. Я выгрузила из машины мешки и вешалки с одеждой. Волкова поручила отделу моды подобрать вещи для моей съемки, стилист Кирюшка обещался проехать по магазинам – ЦУМ, ГУМ, Пассаж, бутик James. Вся модная география центра, кроме самой дорогой улицы Москвы, где через запятую стояли бутики Gucci, Prada, Dolce&Gabbana, Roberto Cavalli, Chloé. Там нам ничего не давали, несмотря на гарантийки. Но Лия все откладывала – сдача номера, некогда. Стилисты и правда торчали на съемках и пачками возили вещи в контору и обратно.

В итоге, когда назначили съемку, выяснилось, что вещей-то нет. От зимних коллекций остался жмых, который висел на сейлах, а летних еще не завезли. Выручила красновская помощница Аллочка – принесла платье, жакет с бантом, и топ с вышивкой. Все – Patrizia Pepe. Еще я с боями отбила у Островской платье Hugo – из тех, что принесли на съемку.

– Если загадишь тональным кремом, будешь за химчистку платить! – пожелала мне удачи Лия.

Это головная боль всей редакции – как продержать четыре часа моделей в макияже под ярким светом и не запачкать вещей. В отличие от богатой Америки, где дизайнерские шедевры пополняют гардеробную Vogue, в России шмотки отправляются обратно в шоу-рум (для других журналов) или в магазин (для покупателей). И возвращать их надо в том же состоянии. Поэтому мы никогда не берем белое (стопроцентное попадание на химчистку), шелковое (притягивает любые пятна просто из воздуха) или слишком дорогое (если что, не расплатишься).

Стилисты одевали моделей не дыша, в обувь клеили женские прокладки, чтобы не нарушить девственности стелек с дорогим логотипом. И все равно журнал попадал на деньги. Каждый месяц бушевал скандал – кому платить за платье Pucci ценой в трехмесячную зарплату двух стилистов, вместе взятых?

Бедняги Маша и Кирюшка крутились, как двойные агенты – стилистам надо дружить с бутиками (иначе ничего не дадут даже под гарантийку) и быть начеку (случалось, что магазины подсовывали вещи, уже бракованные). Ребята, перед тем как взять товар, буквально выворачивали его наизнанку – не торчат ли ниточки в швах, целы ли «молнии» на сумках, проверяли прочность каблуков. Стилист, как сапер, ошибается один раз: недосмотрел – остался без зарплаты. Затуловская не любила оплачивать счета модного отдела.

Поэтому чехол с платьем Hugo я несла трепетно, как знамя полка.

В грязном темном коридоре, по которому слонялись мрачные гастарбайтеры, с трудом отыскала дверь фотостудии.

Фотограф Андреас был молодой и бойкий.

– Танцуем в темпе фокстрота! У меня сегодня еще выезд. Мешки свои сюда клади.

Меня усадили на дерматиновый потрепанный стул. На стене висели фотографии звезд, которых Андреас снимал. Катя Гусева, певец Витас, группа «Стрелки» (когда он успел, учился в седьмом классе?), Даша Мороз, Лариса Удовиченко…

Кроме Андреаса, в комнате были еще двое – ассистент Сергей и стилист Митя.

Интересно, не тот ли самый Stилист?

– Какой макияж будем делать?

– Не знаю даже. На ваше усмотрение…

Перед всяким узким специалистом я робела – легко опозориться, не зная темы. А знать-то мне полагалось.

– Там лицо будет крупно. Ну, может, не очень крупно. В общем, это для письма редактора.

– А ты, что ли, редактор? Понятно все. Легкий гламур и чуть-чуть пафоса.

Митя разложил на столе свою палитру. Красил он долго. Андреасу с ассистентом надоело ждать, и они куда-то ушли.

– Веки тяжелые. Тени плохо ложатся. Никто не предлагал операцию сделать?

– Я пока не думала об этом. Рановато.

– Да брось! Сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– Рановато?! Уже опоздала! С лицом надо работать как можно раньше. Ботокс надо было сделать перед съемкой. Морщинки тогда бы ушли. Лоб гладенький. И веки я бы все же подправил – сразу взгляд откроется. Широко распахнутые глаза – фильм такой слышала?

– Смотрела.

– Ну вот. Ты же продвинутая!

Андреас вернулся.

– Ну что, готовы, наконец?

Я встала на дощатый помост. Ассистент включил лампы. В маленькой комнате сразу стало жарко. Резкий хирургический луч резал глаза.

– Света мало. Она у тебя щекастая будет, – прокомментировал Митя.

– Мы тут сами разберемся, хорошо?

– Стивен Майзель три дня свет выставляет. Ты в курсе?

– Я в курсе, что Анну Винтур мы тут не снимаем.

– Лучше хорошо делать, чем никак. Я с L’Officiel работал, Эвелину когда снимали, так там целый штат осветителей суетился.

– Я работаю на тот бюджет, который у Gloss есть.

– Тут я согласен.

Теперь я понимала Ирку. Теперь я стала преемницей ее страданий по поводу провинциальности журнала и ущербности бюджета.

– Эй, Алена! Алена ты, правильно? Улыбайся давай, работай!

Я растянула губы на максимум.

– Да не во весь рот! Зубы мне не показывай. Полуулыбка. Мягко, спокойно. Джоконду дай!

Я законсервировала гримасу.

– Жесткое лицо. Неживое. Эмоцию дай! Глаза наглые, сексуальные!

Я повиновалась.

– Да не выкатывай! Веки чуть опусти. Подбородок приподними. Много. Ниже. Вот так. Замри. Живот подбери. Спина прямая. Плечи назад.

Я едва балансировала на помосте. Подгнившие доски подгибались. Ноги на каблуках тоже.

– Квадратно-гнездовая рожа получается, – Андреас показал камеру стилисту. – А тут у нее подбородок лезет.

– А ты в профиль попробуй, – предложил тот.

– Алена, меняем позу! Ногу назад отставь и наклонись чуть вправо, – кричал Андреас мне.

Еще пять минут пытки. Тональный крем на лице начал плавиться. Или это пот?

– Да, херня какая-то. Алена, Алена – отомри! Тебе какой ракурс привычнее? Ну, на репортажках в светской хронике как лучше получаешься?

– Даже не знаю. Я в первый раз, – я пожала плечами.

– Плохо! Времени нет на эксперименты. Надо знать свои точки съемки! В индустрии работаешь! Так, погнали дальше.

В фас, в профиль, вполоборота, справа, слева, со спины, голова к плечу, улыбка, полуулыбка, подбородок верх. Ноги в чулках уже почти жгло. Глаза слезились от света.

– Можно, я каблуки сниму?

– Стоять! Я тебе сниму! Спина пойдет сейчас назад. Терпи.

Хотелось писать.

– Андреас, можно я в туалет схожу?

– Ладно, что с тобой делать. Поправь ей макияж, потекло, – сказал он Мите.

Я побежала к туалету. Его можно было найти по запаху. Сбитый кафель, черная раковина и – прекрасная рифма к моей модельной карьере! – очко на постаменте, к которому вели три ступени. Три ступени к славе. Я взгромоздилась на пьедестал, балансируя на каблуках и стараясь не смотреть в яму. Сколько моделей до меня изливались сюда! Начало в шоу-бизнесе не бывает легким. Это потом будут парижские триумфальные врата, агентство Elit, показ у Valentino и благотворительный фонд Натальи Водяновой. Сначала – загляните в бездну говна.

Потом я переодевалась, уже не стесняясь парней. Как настоящая бл…дская модель, которая прыгает в трусах перед телекамерами Fashion TV. Митя что-то дорисовывал, промакивал, расчесывал брови.

– Неправильно у тебя форма сделана. Так ходить нельзя. Ты у кого коррекцию делаешь?

– Ну так…

Я ходила в соседний с домом салон. Признаваться в этом самоубийственно.

– Понятно. Брови шикарно делает Кристина в Aldo Coppola. Запишись, пока не испортили тебе окончательно. А то потом придется татуажем исправлять. Ты не обижайся, но для глянцевого редактора ты дико темная. Надо активнее въезжать!

Мы потратили на съемку четыре часа. Могли бы и больше, но перегорела лампа, сыпанув на туфли битым стеклом. Хорошо, что туфли мои.

– Все. Логически обоснованный финал, – сказал Андреас и вырубил прожекторы. Я сошла с подиума.

Вечером пришел Гена. Один, без курицы. Теперь я выступала с ответным алаверды. Симметричное гостеприимство проявлялось в супермаркетовых салатах.

Неловкости уже не было. Я чувствовала себя спокойно в его присутствии. Система координат, искаженная общением в редакции, вставала на место. Слава богу, Гена ничего не знал про глянец.

Единственное, что нас разделяло, – массаж. Как только мы входили в комнату, возникало напряжение. Я старалась не смотреть на него, когда он массировал живот и грудь.

После процедуры мы долго пили чай. К часу ночи Гена успел выкурить все свои сигареты. Перешел на мои. Интересно, что он решит? В полвторого Гена вскочил:

– Мне же на вокзал надо, за посылкой! Я у тебя в прошлый раз не брал за массаж… Я б и сейчас не взял, но мне на такси надо. А зарплату не скоро дадут.

Я вручила ему бумажку. Трахаться не будем. Ситуация начинала проясняться.

В дверях он остановился.

– Ты сегодня очень красивая. Поэтому уезжаю. У меня принцип – только на своей территории. Приедешь ко мне?

Офигеть! То есть это значит?..

– Поможешь мне рубашки погладить? И убраться надо – а то без женских рук я погибаю тут один.

Он уехал.

А я поставила кино. С того же места, что в прошлый раз. Кино кончилось. А я не смогла…

В редакции Новый год начинался с 15 декабря. Постепенно, тоненькой струйкой в офис вливались подарки. Сначала скромные презенты от мелких компаний – календарь, коробка конфет, открытка, образчик продукции – крем, помада, ароматическая свечка. Было ощущение, что фирмы с маленьким бюджетом стараются успеть пораньше, чтобы потом, когда редакции накроет мощный поток новогодних поздравлений, их скромные дары не затерялись на фоне богатых приношений серьезных байеров и дистрибьюторов.

Подарочная иерархия не всегда подчинялась административной. Качество и стоимость даров были эквивалентом отношений каждой конкретной компании и отдельно взятого редактора.

Например, стилисты Маша и Кирюшка могли получить ценный новогодний приз от бутика Х, не хуже чем их начальница Островская, поскольку круглый год брали вещи для съемок там, а не в компании Y. И наоборот – Затуловская и Волкова ничего не получали от сети магазинов Z, ровно потому что там их не знали, зато знали Краснову, которая в каждый номер ставила их помады и тени. Хуже всего было Кузнецовой, которая общалась с культурными учреждениями, – от них толку мало, разве что билеты на елку. Один только продвинутый центр современной драматургии прислал Оле рождественский цветок пуансетию.

Каждый день из разных углов доносился шорох раздираемых пакетов. Островская, правда, не рвала их, а осторожно заглядывала внутрь, тут же прятала под стол и уносила домой нераспечатанными. Краснова, наоборот, демонстрировала улов всей редакции.

Уже были присланы: обложка для органайзера Dior, дорожная сумочка Chanel на длинном ремне, деревянный ящик от L'Oréal, содержащий шампанское «Вдова Клико», банку фуа-гра и варенье, а также эксклюзивная коллекция парфюма от Estée Lauder, сделанная Томом Фордом (up lux – сказала Краснова, человек, не знакомый с глянцем, сказал бы – «вау!»). Венцом всего этого великолепия стал платок Yves Saint Laurent – от «Артиколи».

– В этом году что-то мало. В прошлом вал был, – комментировала Ленка динамику поступлений.

Несколько компаний прислали сообщения, что деньги, выделенные на новогодние подарки, пошли на благотворительность. В том числе L’Or. На их открытке – групповое фото улыбающихся детей с печальными глазами, детский дом № 1268.

– Какая все-таки Жаклин жадная! Бюджета у нее, что ли, нет? Я не против благотворительности, но почему одно за счет другого? Отнять у журналиста, все равно что отнять у ребенка! – возмущалась Краснова.

Я не получила почти ничего. Мне достались по наследству только пара пакетов с надписью «Главному редактору Gloss Ирине Полозовой» от компаний-маргиналов, которые не секли конъюнктуру. Серьезные рекламодатели обнулили в списках рассылки позицию «Gloss, Главный редактор».

Приглашения на имя главреда тоже исчезли со стола. Премьеры, презентации, новогодние вечеринки шли мимо меня – к Лии, Лене, Оле, даже к Наташе. Я оказалась в светском вакууме.

– Алена, сегодня на приеме в Ferragamo договоритесь, с кем надо, – мы хотим в Италию съездить, с их главным офисом переговоры провести, – Волкова подлетела ко мне с заданием.

Сегодня прием? А я даже не знала об этом. То-то Островская такая нарядная.

– Аня, вообще-то мне не присылали приглашений.

– Не может быть! Вы ерунду говорите! Кто у нас главный редактор? Лия, вы слышите? Алену забыли пригласить на Ferragamo, – Аня взяла на себя функции моего ассистента.

– Досадно, – отозвалась Островская.

– Вы ее с собой возьмите, у вас же есть билет, – сказала Волкова.

– У меня на одно лицо. Там закрытое мероприятие. От Gloss только один человек, – ответила Лия. Два наслаждения в одном ответе, как шампунь с кондиционером в одном флаконе: Островская смаковала мое унижение и избавлялась от необходимости тащиться куда-то со мной.

– Ладно, тогда вы договаривайтесь, Лия! – приказала Аня и упорхнула.

Островская помрачнела. «Вот тебе и расплата!» – позлорадствовала я про себя.

Лия шваркнула мне на стол очередную пачку полос.

Дело было не в приглашениях и подарках, не в их материальном эквиваленте. Глянцевые открытки и нарядные пакеты с ленточками являлись концентрированной формой статуса, обозначали место в мире глянца. Девочки, мои подчиненные, видели, что мой стол пуст. В эту воронку не засасывает сумочки Chanel и шарфики Etro. Значит, самозванка на троне. Царя подменили.

Вчера я просила Кузнецову добавить в книжный обзор анонс романа Минаева, она взвилась:

– Я сама решаю, что ставить! Это неформат для глянца.

– Это актуально, выборы скоро.

– Борисова, какие выборы? Ты про газету свою забудь. И про политический момент. Мы для вечности работаем. И слова «политтехнология» в этом журнале не будет.

– Интересно, кто это решил?

– Коллективный разум.

С Артюховой тоже было непросто. В материале под заголовком «Не Он», посвященном возвращению в моду ярких неоновых цветов, болтались фотографии черно-белых вещей, совершенно здесь неуместные. Я, увидев ошибку, понеслась к арт-директору.

– Я тоже это видела, – сказала Наташа. – Но Анна Андреевна уже утвердила макет. Решай с ней. Если будут ее указания, я переделаю.

Островская, сговорившись с туфлями-убийцами, ничего не собиралась исправлять в тексте. Я перечеркнула агрессивный пассаж «Стой, стрелять буду!» и написала «Переделать полностью». Сказать я постеснялась – разговор вышел бы оскорбительным. Через день Лия молча положила передо мной полосу – в том же виде.

Надо брать своих людей. Но своих у меня не было. К тому же, кого брать, решала не я, а Волкова с Затуловской. Я ощущала, что это тупик. 1-й Глянцевый Тупик. Проспект Разногласий. Улица Победившего Гламура. Какая ерунда лезет в голову!

Я лежала камнем посреди людского потока. Редакционная жизнь бурлила вокруг, огибая мой стол. Мне надо было срочно влиться. Не говоря уже о том, что в мои обязанности входило этим потоком управлять.

Камень посреди потока? Нет, это слишком лирично. Есть определение поточнее – я моталась, как говно в проруби.

Волкова не помогала, предоставив мне возможность выплывать самой.

– На вас теперь вся ответственность! – любила повторять Аня.

Днем позвонили продюсеры Кончаловского. Завтра нужны люди на съемку от Gloss.

– Девочки, кто пойдет? – спросила я народ. Записались все.

Вера отозвала меня в сторонку:

– Так нельзя, надо с начальством утвердить.

Я понеслась к Волковой с вопросом:

– Ну что, всех редакторов пишем?

– Слишком жирно будет! Съемку надо рассматривать как поощрение, – сказала Волкова. Затуловская, сидевшая в ее кабинете, поддержала:

– И надо со всеми контракты заключить, кто в фильме сниматься будет.

– Какие контракты? – удивилась я. Задача усложнялась всякий раз, как только к делу подключалась Затуловская.

– Что три года обязаны отработать в журнале. А если уйдут, штраф – пять тысяч. Нет, десять. Или двадцать пять, – сказала Марина.

– За что штраф?

– Потому что журнал вкладывается в их пиар личный. А они потом пойдут на сторону работать? – заявила Затуловская.

– При чем здесь штрафы, Марин? Отправим тех, кто хорошо работает. Я считаю, это премия для редакции, – сказала Аня.

– Не премия, а аванс. А почему только редакция должна сниматься? А маркетинг и реклама? – Затуловская отстаивала интересы своего ведомства.

Они углубились в выяснение отношений, я сидела и ждала. В итоге написали список: Борисова, Островская, Краснова, Вера, Артюхова, Аллочка, Маша-стилист, Лиза Василенко.

Не хватало одного человека.

– Давайте Кузнецову впишем. Она хорошо работает, – предложила я. Несмотря на нашу стычку, у меня не было оснований это не признавать.

– Не стоит. Кино гламурное, журнал должны представлять только хорошенькие. А у Кузнецовой возраст, – сказала Аня и вписала Любу, свою секретаршу.

– А какие там роли? Дай почитать! – подбежала ко мне Краснова.

– Да ролей-то нет. Так просто, для антуража будем, – я показала ей сценарий. Ролей было немного. И всего две со словами.

Подошла Лия. Заглянула через Ленкино плечо.

– Я не пойду, – сказала Островская.

– А я пойду. Хочу в кино сниматься. Что нам, девушкам, надо? Свои пятнадцать минут славы, – Краснова искрилась. От нее можно было заряжать аккумулятор. Она снова генерировала энергию.

– Слушай, нам надо прически утром сделать. Я сейчас в «Дессанж» позвоню, – зашептала она, когда Островская отошла.

– Там же будут гримеры на площадке, – я не понимала, о чем тут волноваться.

– Они будут артистками заниматься. Нам нельзя рисковать. Надо выглядеть супергламурно! Все же посмотрят, сечешь? Это же светский фильм будет. Культовый. Представляешь, мы с тобой на премьере, в вечерних платьях… Я прямо вижу это!

Ура, кажется, наши отношения налаживались.

Кроме Лии, сниматься отказалась Артюхова – «У меня номер горит. Не до ваших глупостей». В итоге пришлось заменять дезертиров на девочек из маркетинга и рекламы. Эти всегда готовы.

Утром мы тихо сидели в галерее Art-Play на улице Алексея Толстого и дрожали от возбуждения. Режиссера еще не было.

Обычно редакционные девицы, собираясь вместе, галдели как вороны, которых стряхнули с дерева, но тут все соблюдали благоговейное молчание. Боялись даже попросить воды.

Мы здесь чужие. На этой территории законы глянца не действовали. А какие действуют, было пока непонятно. До выяснения обстановки лучше помалкивать. Любой ассистент мог задвинуть нас в любое место. И передвигал – если мы мешали прокладывать кабель или рельсы для камеры.

На площадке происходило движение. Ассистенты развешивали постеры, раскладывали полосы и картинки, разбрасывали журналы.

Накануне из редакции вывезли целые мешки с атрибутами Gloss. Вчера эти вещи принадлежали только нам, а теперь стали независимыми, обрели собственную судьбу, статус реквизита и декорации. Мы чувствовали себя намного уязвимее этих предметов. Их место в фильме уже определено, а наше еще нет. И целиком зависит от режиссера, которого полагается бояться.

Краснова, в крайней степени нервозности, терзала мобильный. У нее приступ активности. За те полчаса, что мы здесь сидели, она назначила три встречи на завтра. И все в разных концах Москвы. Я ее понимала – когда что-то делаешь, кажется, что сохраняешь контроль над ситуацией.

Наконец Кончаловский появляется. И сразу в бесхозном и вялом до того пространстве образуется энергетический центр. Группа демонстрирует боевую готовность. Мы тоже. Но нас Кончаловский не замечает.

Он меряет шагами площадку, осваивает поле. Так слепой полковник Аль Пачино в «Запахе женщины» примерялся к пространству, чтобы осуществить танго. Разводка сцены похожа на постановку танца. Сложный человеческий балет с участием света, тени и техники. Я впервые наблюдаю изнутри, как снимается кино.

– Так, ты нормально выглядишь! – сказал Кончаловский, осматривая мой сценический look.

Ага, у меня получилось! Я тут же перевела режиссерское «нормально» на язык глянца. На Алене: черное платье vintage (купила в прошлом году на распродаже); туфли Pollini (приобретены на Смоленке две недели назад); бусы Accessorize (подарила Светка). Прическа Jacques Dessange, макияж… Макияж сделан с утра в моей машине под руководством Ленки.

– А ты иди прическу переделывать, – сказал Кончаловский Красновой. – Волосы наверх пусть поднимут.

Четыре тысячи, потраченные Красновой сегодня утром в салоне, пропали зря. Ленка, расстроенная, поплелась в угол, где стилист доделывал грим Ирине Розановой.

Розанова в фильме – главный редактор. Настоящий главный редактор, похожий на Ирку Полозову или Алену Долецкую из Vogue. На меня она совсем не похожа. Вернее, это я не похожа на главного редактора. Если бы здесь была Ирка, она бы сказала, что Розанова играет ее.

Актриса Высоцкая в деревенских чулках, с плетеной корзиной прорывается в «Глянец». Наши девочки показывают ей дорогу к кабинету главного редактора. Так не бывает. Нет в природе наивных девушек, которые думают, что так можно попасть на обложку. Я, во всяком случае, не видела ни разу. Это концентрация жизни, выпаренная сценаристом и режиссером до сухого остатка. Потом, на экране, когда добавят красок, света, музыки и зрителей, получится история про то, как это бывает на самом деле.

Тишина. Мотор! И в жутком напряжении этой тишины случается действие. Мы сидим за кадром и наблюдаем, как там, под камерой, в горячем свете ламп, наши девочки играют самих себя. Камера здесь – самое сильное организующее начало. Как только она включается, все вокруг страшно концентрируется. Жизнь напрягается до такой степени, что может порваться – от любого случайного звука, шороха, треска лампы. Поэтому так боязно нарушить тишину. Из этого концентрата варят кино.

Мы с Красновой сидим за кадром. Наша сцена редколлегии – следующая.

– Тебе здесь нравится? – спрашивает меня Ленка, светящаяся от счастья.

– Очень! – говорю я.

– Знаешь, о чем жалею? Что не стала актрисой. У меня все данные были. Как ты думаешь, еще не поздно?

Я понимаю Краснову – я сама уже об этом подумала. Но мне поздно, а у Ленки, может, еще получится.