Текст книги "Маргинал с голубыми глазами. Рассказы"

– Не верится, что вы умираете! Не похожи вы на умирающую, бабенька! – громко воскликнул мальчик, привлекая внимание священника и доктора. – Вон вы какая красивая! Раньше толстая были, и лицо всё красное, надутое, а теперь и щёки сдулись, и живот, и красные только щёки остались, а лицо-то белое! И коса у вас, бабенька, толще маменькиной, и глаза блестят. Нет, не похожи вы на умирающую! – выкрикнул Петруша и выбежал из комнаты.

Отец Никодим и Карл Францевич вскочили со стульев и подбежали к Марфе Митрофановне, волнуясь, как бы с ней не случилось плохо на нервной почве. Но та по-прежнему сидела в постели прямо, и по её лицу расползалась широкая улыбка.

– Ай да малец! От ить молодец-то! И то правда, чего это я расквасилась? Умирать-то, оказывается, невыносимо скушно! И сама в тоску впала, и на других её напустила. Чего притихли? – обратилась она к врачу и священнику. – Так похожа я на умирающую аль нет? Что скажете, голубчики мои?

Растерявшиеся «голубчики» стояли молча, не зная, что и ответить. Помещица взмахнула рукой:

– Ну-ка, девок мне позовите, да пусть кухарка придёт. И Гришку-гармониста кликните!

На робкие протесты священника и бурные доктора своенравная больная не обратила никакого внимания, и мужчинам пришлось ретироваться. А только что умиравшая барыня уже отдавала приказания, горничная переодевала её в домашний фланелевый халат, убирала волосы под кружевной чепец, прислуга тащила на веранду кресло-качалку, кухарка собирала на стол. Скоро на нём уже красовалась бутыль домашней черносмородиновой наливки, были поданы уха из щучьих голов, вчерашние кислые щи, жареная щука, рагу из зайца и рассыпчатая гречневая каша, томлённая в чугуне. Само собой, была не забыта и водка для мужчин, и домашние соленья: грибочки, огурчики, капустка, а неутомимая кухарка уже пекла блины.

– К столу, к столу, господарики мои! Батюшка, Карлуша, любезные, пожалуйте за стол. Дунька, зови на веранду господ, вечерять будем!

– Так время не подошло ещё, барыня, рано вечерять-то, – лепетала испуганная Дунька, а барыня смачно хохотала, раскачиваясь в кресле-качалке, и громогласно звала к столу родственников, оставшихся ночевать. Скоро все сидели вкруг большого стола и поднимали рюмки за здоровье хозяйки.

– Я не похожа на умирающую, слышали? Не по-хо– жа! Ох, внучек, порадовал! Давай-ка, зятёк, налей мне ещё наливочки… нет, лучше водочки плесни!

Марфа Митрофановна, к ужасу доктора, лихо опрокинула в рот рюмку водки, закашлялась, но на удивление быстро отдышалась и велела положить себе ещё рагу. Притихшие было родственники постепенно расслабились, зазвенели рюмками-бокалами, застучали ложками-вилками. Завязался застольный разговор, всё оживлённее текла беседа, уже раздавались робкие смешки, даже Карл Францевич позволил себе расслабиться, и отец Никодим выпил рюмочку наливочки. А уж когда на веранду пришли мужики с гармоникой и балалайками да девки с песнями и плясками, напряжение окончательно растаяло, и настало настоящее веселье. Разрумянившиеся домочадцы дружно подхватывали песни, притоптывали ногами в такт пляскам, а удалая умирающая даже прошла круг в танце, помахивая платочком. Дети хохотали и с визгом носились по лужайке, пользуясь редким случаем, когда на них не обращают внимания.

Веселье затянулось запоздно, и почивать разошлись уже в десятом часу. Марфа Митрофановна расцеловала родню, распрощалась со слегка захмелевшим батюшкой, строго наказала Карлу Францевичу идти спать и не волноваться о ней:

– Иди, Карлуша, отдыхай. Видишь, со мной всё в порядке! Напугала я смертушку, запутала её! Не понимает, бедная, что ей делать со вздорной старухой, – смеялась грозная помещица. – Иди, родимый, спать ложись. А у меня Дунька побудет, позовёт по надобности.

Верный немец раскланялся и, зевая, направился в свою комнату. Дуняша помогла барыне раздеться и умыться, заплела ей на ночь волосы в косу, свернулась калачиком на топчане возле двери и мгновенно провалилась в сон. А Марфа ещё долго молилась, лёжа на жаркой перине, благодарила Бога, просила Его позаботиться о любимых людях, улыбалась, вспоминая минувший вечер, и сама не заметила, как уснула – уснула крепко, спокойно, навечно: Бог был к ней милостив.

На поминках Карл Францевич отозвал в сторону Петрушу, погладил его по голове и ласково спросил:

– Скажи-ка, дружочек, почему ты сказал бабеньке, что она на умирающую не похожа? Утешить её хотел?

Петруша взглянул на него заплаканными глазами и тихо произнёс:

– Нет, господин доктор. Я просто никогда до этого не видел умирающих, думал, что они синие и страшные… А бабенька такая красивая была!

И крепко прижал к груди глиняного кособокого петушка.

*в XVIII веке в России появилась сирень. На Руси её именовали «попов– ник», «бузок», «синель»

июнь 2017

Старые книги

У нас в библиотеке долго работала учительница. Библиотека-то школьная, и ставки библиотекаря поначалу не было. Вот Ираиду Петровну, учительницу группы продлённого дня, и уговорили приходить с утра, до работы, выдавать и принимать книги. Ираида Петровна согласилась. Женщиной она была ещё молодой, но одинокой: личная жизнь у неё не сложилась. Этот факт вызывал у жителей нашего маленького городка недоумение: Ираида была хорошенькой, с русыми непокорными кудрями и большущими серыми глазами, а её изящной фигурке завидовали многие юные и не очень жительницы городка. Но факт остаётся фактом: среди городских парней не нашлось пары для молодой учительницы, и все свои силы и время она отдавала школе.

Новая и непривычная работа неожиданно увлекла её, со временем в группе продлённого дня её заменила вышедшая на пенсию коллега, и Ираида Петровна осталась в библиотеке уже на законном основании.

За многие годы она превратила обычную школьную библиотеку в уютную «избу-читальню», куда с удовольствием приходили и учителя, и школьники от первого до выпускного класса. Ираида Петровна знала все произведения всех классиков в школьной программе! Мало того, эта удивительная женщина знала всё о Гарри Потере и могла объяснить, чем отличаются орки от гоблинов. Школьники её обожали, несмотря на то, что по каждой прочитанной книге она устраивала настоящий экзамен и могла отправить нерадивого читателя обратно с той же книгой, если была уверена, что та не прочитана, а пролистана для «галочки». Учителя литературы называли свою добрую фею не иначе как Ираидочка Петровна и задаривали её конфетами в праздники.

Но время шло, Ираида Петровна старела. Поседели её буйные кудри, теперь всегда уложенные в строгий пучок, изящная фигурка заметно округлилась, движения потеряли стремительность и ловкость. Ей стало всё труднее управляться одной с богатым библиотечным хозяйством, и она начала намекать директору на усталость, поговаривать о заслуженном отдыхе. Директор, испугавшись остаться без Ираидочки Петровны, выбила ещё одну ставку библиотекаря, и в школьной библиотеке появилась молоденькая смешливая Людочка, выпускница библиотечного техникума. Девочка была умненькой, симпатичной, искренне любила книги и умела ладить с детьми, и библиотекарь с радостью передавала ей секреты своего мастерства. Людочка напоминала Ираиде Петровне её саму в молодости, разве что ростом та была повыше, да глаза блестели вишнями из-под чёрных кудряшек на лбу. Вскоре две женщины, юная и пожилая, подружились. Девушка стала часто бывать в гостях у Ираиды Петровны и втайне считала её своей доброй бабушкой. Они трогательно заботились друг о друге: хозяйка книжных сокровищ приносила для своей помощницы домашние пирожки и котлетки, та же следила, чтобы любимая наставница не таскала тяжёлые книги и не лазила по стремянке к верхним полкам.

Как-то Людочке пришлось отпроситься с работы на несколько дней: надо было ухаживать за мамой после операции. Ираида Петровна в эти дни занималась списанием старых, отслуживших своё книг. Это ей всегда давалось с трудом: она любила каждую книгу и тяжело переживала расставание. Со списком в руке она проверяла полки, доставала и складывала отмеченные книги на полу вдоль полок. За три дня все книги были найдены. Всё это время Ираида Петровна детей в фонды не пускала: отложенные книги мешали ходить по проходам, и она сама приносила читателям нужное. Надо признаться, библиотекарь изрядно устала за это время! И, к её облегчению, директор легко разрешила Ираиде Петровне отдохнуть в пятницу дома.

А Людочка в тот день вышла на работу: её маме стало лучше. Ираиду Петровну она предупреждать не стала: хотела сделать наставнице сюрприз. Сюрприза не получилось, но Люда не пошла домой. Своим ключом она открыла дверь и вошла в ставший уже родным зал, зажгла свет и прошла в фонды. И ахнула! Вдоль полок на полу лежали книги! «Да что же это такое! Вот бессовестные, – чуть не плача, приговаривала девушка, поднимая книги, – как же они могли… Хулиганы противные, читатели, называется!» Людочка бережно ставила книги на полки. Она ничего не знала о списании и спешила навести порядок. «Ираида Петровна из-за этого на работу не вышла! – осенило девушку. – Она расстроилась и заболела! Ну ничего, ничего… Я сейчас всё-всё исправлю!» Люда заперла дверь изнутри и весь день расставляла по местам книги. К вечеру порядок был восстановлен, и счастливая девушка поспешила домой. «Ираидочке Петровне звонить не буду, – размышляла она по пути. – Пусть ей приятный сюрприз будет. Уж он-то точно удастся!»

Утром Людочка с нетерпением поджидала Ираиду Петровну. Наконец та пришла и стала неторопливо раздеваться, пристраивать плащ в шкаф, переобуваться в мягкие тапочки, попутно расспрашивая Люду о маме. Девушке эти минуты казались часами! Но вот настал заветный миг. Людочка взяла наставницу под руку и торжественно подвела к полкам. «Вот! – гордо сказала она. – Смотрите, Ираидочка Петровна: я все-все книги расставила по местам! Вам ничего делать не придётся!» Ираида Петровна ошеломлённо смотрела на полки с книгами, и по её морщинистым щекам катились слёзы. «Девочка моя милая… – растроганно шептала она, – девочка моя… Как же ты меня выручила, умница! Спасибо тебе, ласточка моя!» «Ну что вы, что вы, – захлюпала носом и Людочка, – что вы… А давайте я сейчас в буфет сбегаю, чаю принесу. У нас конфеты есть, попьём чайку, да?»

И они долго пили чай с конфетами и пирожками, а старые, обречённые на списание книги снова стояли на полках на своих местах – их час ещё не пробил.

март 2016

Фаришта

Скулящий женский плач и причитания за стеной не давали ему уснуть. «Ну вот… опять, – с тоской подумал он, услышав тоненькое завывающее «Ви-и-и-тя, Витенька-а-а!..», и с силой отшвырнул измятую подушку. Сердце болезненно сжалось от острой жалости. Надо идти, без него вряд ли обойдётся. Он торопливо надел стёганый домашний чапан* скромной расцветки и тюбетейку и через несколько минут звонил в дверь соседней квартиры. Услышав торопливые шаги и испуганное «Кто там?!», негромко ответил: «Это я. Фаришта». Дверь немедленно распахнулась, и он увидел «палку» – так Фаришта про себя называл одну из подруг соседки – высокую и худую Таю, тридцатилетнюю девушку без приятных округлостей, но с длинным тонким носиком. «Приветик, Таёк!» – дружелюбно произнёс он, внутренне усмехаясь: «таёк» на его языке и значило – палка. «Привет, – буркнула Тая, – заходи, раз пришёл». Она развернулась и ушла в комнату, откуда доносился тихий плач и успокаивающий голос второй подруги – Ириши, маленькой и кругленькой блондиночки-хохотушки. Иришу он не прозывал никак, к ней удивительным образом не подходили никакие прозвища, зато ласковое «Ириша» было то, что надо.

– Фаришта! – обрадовалась Ириша. – Заходи, хочешь чаю с пирогом? А мы вот никак Валюшу не можем успокоить, может, у тебя получится? Садись, пей чай, бери конфетки, – без остановки тараторила она, ловко наливая в чашку с горохами остывший чай и разрезая пополам большой кусок яблочного пирога.

– Не надо! – без церемоний перебил Фаришта блондиночку и подошёл к Вале, скорчившейся в глубоком кресле и непрерывно повторявшей своё плаксивое тоненькое «Ви-и-и-тя, Витенька-а-а-а!..» Он ласково погладил её по русым прямым волосам и нежно произнёс:

– Ну, что ты, маленькая, что ты? Не надо, не плачь, он обязательно найдётся!

Неожиданно резко выпрямившись в кресле, Валя отбросила его руку и громко, истерически выкрикнула:

– Как?! Как он найдётся?! Кто его найдёт?!

И тут же снова сжалась в комок, словно из неё выпустили воздух. Фаришта тяжело вздохнул и твёрдо сказал:

– Я. Я его найду. А ты не реви и береги ребёнка.

И он посмотрел на выпуклый живот соседки. Та перехватила его взгляд и жалко улыбнулась:

– Да как ты его найдёшь-то, Фаришечка? Мы уже и больницы все обзвонили не по одному разу, и… и… и…

Она не смогла выговорить страшное слово и снова заплакала.

– И морги! – вызывающе закончила Тая. – Пятый день звоним, нет его нигде! И в полиции не чешутся, заявление приняли, и всё!

Она схватила чашку, нервно отхлебнула из неё, закашлялась, поперхнувшись. Отдышалась и горячо продолжила:

– Жене никто помогать не хочет, а на тебя, дворника-узбека, они вообще плевать хотели! Что ты сможешь сделать?!

Она замолчала и обессилено опустилась на стул.

– Что смогу, то и сделаю! – неожиданно рявкнул Фаришта и сурово оглядел измученных женщин. – А рёвом своим вы точно Витьке не поможете. Валя ела что-нибудь?

Все трое испуганно замотали головами.

– Вот! А ещё подруги! А ну-ка, Валентина, давай пей чай и пирог ешь. А потом всем спать! – он внимательно посмотрел каждой женщине в глаза и быстро вышел, затворив за собой дверь.

Валя, Ириша и Тая послушно доели пирог, запивая его холодным чаем, и так же послушно улеглись в постели. В квартире стало тихо.

Фаришта сидел на диване в маленькой комнатке своей «однушки», напряжённо вытянувшись и закрыв глаза. Воцарившаяся ночная тишина помогала ему сосредоточиться и привести в порядок мысли и чувства. Минут через десять этой своеобразной медитации он удовлетворённо хмыкнул, с хрустом потянулся, зевнул и, не раздеваясь, крепко уснул на продавленном диване.

Утро было хмурым и дождливым, ветер старательно обдирал с чёрных веток последние потемневшие листья и разносил их по мокрой земле. Дворникам хватало работы, но у Фаришты на этот день были другие планы. Надев строгий дорогой тёмно-синий костюм с кремовой рубашкой, но без галстука и стильное кашемировое пальто, он вышел во двор и торопливо направился к автобусной остановке: модно одетый дворник спешил в третью городскую больницу – его дело не терпело отлагательств.

Вскоре Фаришта уже разговаривал с усталым седоволосым пожилым врачом, который, к его собственному удивлению, вдруг излишне разоткровенничался с незнакомцем и выложил все данные о неизвестном пациенте, найденном пять дней назад в подворотне с проломленной головой, без денег и документов.

– Мы сделали всё, что возможно, поверьте, молодой человек! Травма была очень тяжёлая, да… Но мы его спасли! – воскликнул врач и гордо посмотрел на Фаришту.

– И что, я могу его увидеть? Поговорить с ним? – с волнением спросил «молодой человек» и чуть не подпрыгнул от нетерпения.

– Н-ну-у-у… – замялся хирург. – Как бы вам сказать… Он, конечно, жив, но…

– Что – но? – внутренне закипая, процедил Фаришта. – Что с ним?!

– Он в коме! – выпалил врач и отвернулся, боясь взглянуть в чёрные и бездонные глаза незнакомца.

Через несколько минут Фаришта был в реанимации, куда обычно никого не пускают, и стоял возле кровати, на которой лежал молодой мужчина с перевязанной головой. От него тянулись трубки и провода, рядом попискивал непонятный аппарат, но Фаришту интересовало не это. Он внимательно всмотрелся в бледное лицо пациента и несколько раз кивнул. Затем резко развернулся и стремительно вышел, сбросив на руки пожилому врачу белый халат с плеч. Врач удивлённо посмотрел ему вслед, перевёл взгляд на халат и… забыл о странном посетителе.

Валя, Ириша и Тая проснулись поздно. Валя, впервые за несколько последних суток спавшая крепко и без сновидений, чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Даже мучительная неизвестность уже не так сильно тяготила её: хотелось действовать, а не плакать! А ещё она с удивлением заметила, что может думать не только о пропавшем муже, но и о завтраке! Её подружки уже хлопотали на кухне, о чём—то негромко разговаривая.

– А Фаришка-то наш на Валюшу крепко запал! – говорила Тая, взбивая яйца для омлета в глубокой керамической миске. – Что ни день прибегает с конфетами и фруктами. Того и гляди, в любви объяснится! Тоже мне, ухажёр с метлой!

– Ну почему сразу – запал? – возражала Ириша. – Просто он добрый, отзывчивый. И красивый, между прочим, даром что узбек! Это ты его недолюбливаешь, а он-то к нам со всей душой. И за ребёночка переживает.

– Потому и переживает, что запал! – стояла на своём Тая. – Он, вообще, с того времени, как Валюху от падающей сосульки спас, всё время рядом с ней крутится. И как только Витька это терпит?

– А Витька, в отличие от тебя, прекрасно понимает, что Фаришта просто человек такой, всем готов добро делать! – запальчиво ответила Ириша. – И потом, зачем ему тогда Витю искать, если он запал на Валю? Сидел бы рядом, утешал, слёзы бы вытирал… А он искать решил!

– И что? Побегает, поищет, скажет, что пропал Витюша с концами, и будет утешать! Он своего не упустит!

– Кто своего не упустит? О чём это вы, девочки? – спросила появившаяся в двери кухни Валя.

– Бонька мой! – моментально нашлась Ириша. – Говорю Тайке, позавчера опять с поводка сорвался и за девочкой вкусной удрал. Еле нашли, уже вечером. Генка его выдрать хотел, а я не позволила!

И разговор пошёл о домашних питомцах, вредных, несносных и бесконечно любимых! А за окном дворник, одетый в яркую оранжевую жилетку, сметал в кучи последние мокрые листья.

Фаришта сметал в кучи последние мокрые листья и обдумывал план своей предстоящей вечерней вылазки в больницу. Надо было предумотреть всё до мелочей. Его никто не должен был видеть, девчонки ни о чём не должны были догадаться. Хорошо бы, конечно, вечерком снова их навестить и успокоить, но нельзя – могут что-то заподозрить. Он поднял голову и взглянул на Валины окна. Наверное, уже проснулась… Такая нежная, хрупкая, светлая… В сердце снова кольнула острая иголочка жалости. Ему мучительно хотелось оберегать и защищать эту женщину и её будущего ребёнка, быть всегда рядом. Беременность совсем не портила Валю, наоборот, придавала ей невыразимое очарование. Заметив в окне улыбающиеся лица трёх подружек, Фаришта широко улыбнулся в ответ и весело помахал им рукой. Нет, он сегодня не пойдёт в соседнюю квартиру, ему пока нечего сказать страдающей женщине.

Ранний осенний сумрак уже сгустился в плотную ночную темноту, слегка разбавленную жидким светом редких дворовых фонарей, когда Фаришта вышел из дома. Путь его снова лежал в третью городскую больницу, и на этот раз он чётко знал, что ему надо делать.

В этот час больные готовились ко сну. Они уже съели скудный ужин, получили вечерние лекарства и процедуры, посмотрели надоевшие ток-шоу и, устав от больничных хлопот, улеглись в кровати. Добросовестные медсёстры погасили свет в палатах и в коридорах, и в затихшем хирургическом отделении горели только неяркие настольные лампы на медицинских постах.

Фаришта быстро и неслышно шёл по коридору к реанимационной палате. Из приоткрытой двери ординаторской доносилось девичье хихиканье: «сестрички» пили чай в компании с дежурным врачом, пользуясь недолгой передышкой – спокойные ночи в хирургии были редкостью.

Высокая, тонкая, но плечистая фигура дворника непонятным образом сливалась в полумраке со стенами, и разглядеть его было очень непросто. Но некто, неподвижно замерший в тени у двери палаты, отчётливо видел запоздалого посетителя и готовился его встретить.

Фаришта бесшумно подошёл к реанимации и протянул руку к двери.

– Даже не думай! – раздался над его ухом свистящий шёпот, и чьи—то сильные пальцы вцепились ему в плечо. Фаришта резко повернулся и усмехнулся, увидев незнакомца.

– Мне надо было догадаться, что ты здесь.

– Как видишь, – развёл руками тот, – я на посту. И сразу хочу предупредить: к Виктору я тебя не пущу и не позволю сделать то, что ты задумал. За него я в ответе!

– А ты не задумывался, – медленно проговорил Фаришта, – на какие мучения ты его обрекаешь? И его, и жену, и невинного ребёнка!

– Ну, положим, ребёнок ещё не родился, так что о его мучениях рано говорить, – с циничной ухмылкой, которая совсем не вязалась с его приятным круглым лицом, проговорил собеседник Фаришты – невысокий плотный таджик лет сорока.

– Зачем ты так, Малак? – поморщился Фаришта. – Хочешь казаться хуже, чем ты есть? Но я-то тебя знаю.

– Знаешь… А ты, я смотрю, наоборот, всё прихорашиваешься, – ехидно проговорил таджик. – Облик себе как с картинки выбрал! Кстати, а почему – фаришта*?

– А почему малак*? – вопросом на вопрос ответил узбек.

– Да-а… Ты прав, с тебя пример взял. Узбеки, таджики… кто нас, дворников и уборщиков, замечает? Лучше не придумаешь для маскировки! – засмеялся Малак. – Но ты… Ты себя в зеркале видел? Внешность кинозвезды! И ты хочешь быть незаметным? Или… Хочешь понравиться ей? Опомнись, Фаришта! Кто она, и кто – ты! Думаешь, тебе это разрешат и простят?

– Не твоё дело! – огрызнулся красавец-дворник. – Тебя это не касается!

– Ещё как касается! – рыкнул в ответ собеседник. – Как ты считаешь, кому будут ломать крылья*, если я позволю тебе сделать задуманное? Она что, настолько дорога тебе, что ты готов навсегда покинуть её? Приди в себя…

– Это ты приди в себя, Малак! – заносчиво перебил его узбек. – Забыл, с кем говоришь? Мне уже двоих доверили: её и ребёнка! Мой ранг выше твоего! Ты обязан подчиняться мне!

Фаришта уже кричал, но отчего-то голоса собеседников не были слышны в больничной хрупкой тишине. Со стороны казалось, что двое мужчин молча смотрят друг на друга, неподвижно стоя у дверей реанимационной палаты.

– Обязан! – тоже крикнул Малак. – Но я также обязан доложить Наверх, если ты будешь нарушать Правила! Послушай, Фаришта, – сбавил тон таджик, – давай не будем горячиться. Ты ведь понимаешь, что я не разрешу тебе сделать это. Оставь Виктора, пусть он…

– Мучается! – перебил его Фаришта. – Пусть лежит в коме, наживает пролежни, а потом, когда очнётся, повиснет камнем на плечах Вали. Скажи мне, такая судьба ему уготована? Ты ведь это знаешь, Малак, и я это знаю. Разве тебе не жалко своего человека? Позволь же мне…

– Нет! – выкрикнул Малак. – Нет, и не проси! Мы не имеем права менять судьбу! И тебе известно, что ждёт ослушника. Тебя приговорят к повечному пребыванию в низших сферах… Ты этого хочешь, ангел?

– К повечному пребыванию в низших сферах… – задумчиво повторил Фаришта. – А его приговорили к пожизненному пребыванию в теле умственно неполноценного инвалида. Ты бы что выбрал, ангел? Не лучше ли покончить с этим сейчас?

– Ай, что с тобой спорить, – с досадой махнул рукой Малак и на мгновение отвернулся. Но этого мгновения было достаточно. Фаришта резко вскинул руки, направив раскрытые ладони на Малака, и громко произнёс длинное слово, состоявшее, казалось, из одних согласных звуков, но прозвучавшее на удивление мелодично. Малак вздрогнул, укоризненно посмотрел на Фаришту и… растаял в воздухе.

– Прости, друг, – с раскаянием пробормотал дворник, – но так будет лучше для всех, и для тебя в первую очередь. Никто теперь не сможет упрекнуть ангела в неисполнении Правил: он силой был отправлен домой! Счастливого пути! И возвращайся, скоро в тебе будут нуждаться уже трое…

Фаришта усмехнулся, помахал рукой, открыл дверь палаты и шагнул в пропахший лекарствами полумрак – к своему повечному пребыванию в низших сферах…

Валя проснулась рано и лежала, не шевелясь, прислушиваясь к двойному счастью: в животе бодро толкался малыш, а слева слышалось ровное дыхание Вити, Витеньки, её мужа. Это было чудо! Да-да, самое настоящее чудо! Неделю назад Валя поверила в чудеса, когда утром после очередной бессонной ночи раздался телефонный звонок, и мужской голос в трубке произнёс волшебные слова: «Ваш муж находится в реанимации в третьей городской больнице…» Она не дослушала фразу, выронила телефон и отчаянно зарыдала и засмеялась одновременно: у неё случилась истерика. Невесть откуда взявшийся Фаришта хлопнул её по щеке, дал стакан с водой и велел собираться. Такси уже стояло во дворе. Всю дорогу в больницу Валя молчала, боясь снова разрыдаться, и только кусала губы, отвернувшись к окну. Она была готова ко всему: увидеть беспомощного мужа, забинтованного с ног до головы, услышать от врача страшный приговор, она была готова ухаживать за мужем всю жизнь – главное, он был жив!

В реанимации Виктора не оказалось. Как неуверенно объяснила медсестра, глядя куда-то в сторону, «больной уже вполне здоров и не нуждается в экстренной помощи». Валя рванулась бежать в палату, но была перехвачена лечащим врачом мужа, пожилым и безмерно усталым.

– Знаете ли, Валентина… э-э-э…

– Михайловна, – нетерпеливо подсказала Валя, – но можно просто Валя.

– Так вот, Валя… Случай с вашим мужем поистине удивительный. Ещё вчера вечером он был в коме, и мы всерьёз опасались за его дальнейшую… Да что я! Ваш муж был обречён на умственную неполноценность и инвалидность. Инвалидное кресло, полная беспомощность и сиделка – вот было его будущее.

Валя, не мигая, всматривалась в лицо врача.

– И… что?.. – шёпотом спросила она. – Что случилось?..

– В том-то и дело, что никто не знает! Чудесное исцеление! Как в Библии! – раздражённо и взволнованно воскликнул врач. – В пять утра в палату зашла медсестра и увидела вашего мужа мирно спящим на боку! И все приборы отключены! А на стене над кроватью – ваш номер телефона, и чем он там написан, никто не может понять. Он из-под краски на стене светится! А ваш муж совершенно здоров, и, убейте меня, я не знаю, как это произошло!

Выпалив всё это на одном дыхании, врач устало замолчал и потёр лоб рукой. Но Вале не было дела до его переживаний. Её не волновало, как произошло исцеление, для неё главным было то, что это свершилось, и она сейчас увидит своего Витеньку!

Она его увидела и поверила в чудеса.

После обеда Валя и Виктор пошли в магазин. Заметив во дворе незнакомого дворника в оранжевой жилетке, Валя направилась к нему. Она хотела спросить, куда делся Фаришта, её добрый друг и ангел-хранитель, как шутили Ириша и Тая. Дворник посмотрел на неё, и его приятное круглое лицо расплылось в широкой приветливой улыбке.

– Добрый день, Малак! – улыбнулась в ответ Валя. – Я хотела спросить… спросить хотела… а, вот! Не знаешь, в нашем доме никто коляску не продаёт? А то мне уже скоро!

И она погладила свой выступающий круглый животик.

*Чапан – узбекский халат

*Фаришта – ангел (узбекск., таджикск.)

*Малак – ангел (узбекск., таджикск.)

*Ломать крылья – выкручивать руки, давать по башке (ангельск. сленг)

ноябрь 2017