Текст книги "Маргинал с голубыми глазами. Рассказы"

Матрёша и Марта

Собака была уже старой. Всю свою собачью жизнь она посвятила одному-единственному человеку, любя его преданно и бескорыстно. И сейчас она терпеливо дожидалась смерти на сельском кладбище на могиле хозяина. Баба Матрёша тоже была старой, но на кладбище ходила не за смертью, а за общением. Её невысокую худую фигуру в неизменных тёмных юбке и кофте можно было видеть на кладбище, почитай, каждый день. За долгие годы, прожитые в одиночестве, у бабы Матрёши вошло в привычку часто приходить на могилки своих родных. Она садилась на лавочку, расстилала на столе потёртую клеёнку, деловито доставала из видавшей виды корзины бутылочку с водой, горстку дешёвых карамелек и сухое печенье. Это было её «чаепитие» с родными душами. Она сосала крошечные кусочки печенья, смягчая их колодезной водой, и рассказывала лежащим под земляными холмиками свои нехитрые новости, вытирая кончиком платка, покрывающего белые волосы, слезящиеся блёкло-голубые глаза. Конфет Матрёша не ела: она приносила их для семьи и, уходя, раскладывала на могилки: сыну, дочке, мужу, брату и племяннице. За ночь конфетки исчезали, и бабка, хоть и знала, что их прибирают сельские алкаши на закусь, представляла, что угощение попадало по назначению.

Большую чёрную собаку, неподвижно лежащую у свежей могилы по соседству с её оградой, баба Матрёша наблюдала уже третий день. Кого там похоронили, она не знала, покойный был из другой деревни: на это кладбище, раскинувшееся в светлом и чистом сосновом бору, умерших привозили на вечное упокоение ещё из двух-трёх ближайших деревень. Конечно, такое кладбище надо поискать! Сосны, белый мох, песочек – могилки не проваливались, не затоплялись, цветы и кусты сирени приживались охотно и цвели буйно. А между могилок и земляника росла, и ландыши, и грибы – радовали глаз. Благословенное место!

Собака волновала старуху. Матрёша видела, что животина тоскует и готова умереть, и не могла на это спокойно смотреть. Поэтому и принесла с собой большую круглую банку из-под селёдки и воду в литровой бутылке: она хотела напоить бедолагу. Ограду вокруг новой могилы ещё не поставили, и это облегчало задачу: у собаки не было охраняемой территории. Бабка взяла банку, бутылку с водой и тихонько подошла к могиле. Собака искоса на неё посмотрела, но не приподняла морду, не шевельнула хвостом, только тяжело вздохнула.

Старуха тоже тяжело вздохнула и села на перевёрнутое ведро, оставленное возле могилы. Свою палку положила рядом. «Помирать, значит, решила… – начала она разговор с чёрной собакой. – Одна осталась… Ну-ну… Дело это мне знакомо, тоже одна… Детушек своих пережила, дура старая… Ты вот попей-ка, на вот, водичка холодненькая.» И бабка налила в жестяную банку воду, поставила перед собакой. Та не проявила к воде никакого интереса, но на Матрёшу снова взглянула, из мутного карего глаза выкатилась слеза. «Ты поплачь, поплачь, это дело хорошее. Легше станет на душе-то. Душа-то, она ить и у собаки болит», – ласково проговорила баба Матрёша и протянула руку к большой собачьей голове. Возражений не последовало, и старушка осторожно почесала собаку за ухом. Та снова тяжело вздохнула. «Во-о-т… Ты попей, попей… А то нехорошо… хозяину-то за тебя беспокойно, что ты удумала… А хошь, пойдём ко мне?» – предложила Матрёша собаке, но та отвернулась и закрыла глаза. «Ну, как хошь… Пойду я, милая. До завтрева. А ты попей, попей…» Баба Матрёша взяла палку и пошла, а собака долго смотрела ей вслед, положив морду на вытянутые передние лапы.

Назавтра был день рождения у покойной дочери Матрёши. Бабка с утра напекла пирогов, угостила соседей, помянула с ними дочушку и даже выпила рюмочку черносмородиновой наливки. Остатние пироги положила в корзину. Туда же были положены и церковные свечи, чтобы зажечь их на дорогой могилке, и завёрнутые в вощёную бумажку мясные обрезки, оставшиеся от сваренного накануне холодца, – для собаки.

Собака лежала на прежнем месте. Матрёша заглянула в банку и обрадовалась: воды не было! «Ай, умница! От собаченька ты моя! Ну погоди, погоди, я вот помяну дочушку, поговорю с ней и к тебе приду, с угощеньицем», – умильно приговаривала старуха, наливая в банку свежую воду. Собака чуть заметно шевельнула хвостом, и Матрёше показалось, что та благодарит её.

Бабка долго сидела у могилы, разговаривая с дочерью. Удивлялась скоротечности времени, сетовала на свою длинную жизнь, вспоминала о внуках и правнуках: они, слава Богу, были все живы, изредка ей звонили и ещё реже навещали. Баба Матрёша не обижалась: понимала, что у них есть дела поважнее, чем древняя старуха. Поговорила она и со своими мужчинами, пожалилась, что сарай потёк. Но сосед обещал починить, а удочки и сеть она из протёкшего сарая перенесла в баню, пусть не волнуются.

Свечи на могилках догорели, поминальные пироги были аккуратно разложены на зелёных холмиках. Можно было уходить. Сидя на скамейке у своих, старуха поглядывала на соседнюю могилу: собака лежала на том же месте, но мордой повернулась к Матрёше и смотрела на неё старческими глазами.

Мясные обрезки животина есть не стала, но воды полакала и голову под руку подставила, хоть и с оглядкой. Бабка погладила псину, вылила в банку остатки воды, а угощение примостила рядом на листе лопуха. «Ну, бывай… Завтра приду, принесу сухарей. В воде размочим, а то и так погрызёшь. Иль пошли со мной?» – снова пригласила Матрёша собаку, и та снова отказалась. «Ну-ну, ну-ну… Лежи тогда, псинка… И кто ты есть-то, кобель али сука? Кличут-то тебя как? Молчишь… Тоскуешь, бедная», – прослезилась старуха, взяла свою отполированную временем палку, корзину и неспешно побрела в село.

Собака была сукой, и звали её Мартой, но об этом старухе она рассказать не могла. Не могла она рассказать и о том, как тосковала по своему хозяину, как постоянно слышала его любимый голос, ощущала запах и прикосновения ласковой руки. Её тоска была тяжёлой и неисчерпаемой. Марта не могла поделиться ею с Матрёшей, она могла только вздыхать и следить за старухой взглядом. Собака доверяла бабке, она чуяла в ней настоящее, природное добро и внутреннюю силу. Не такими были люди, приезжавшие хоронить своего родственника – её хозяина. Они были шумны, суетливы и озабоченны. Марта невзлюбила их сразу. Уезжая, эти люди забрали с собой Берту – молодую игривую овчарку, а Марте в день похорон удалось убежать и спрятаться на кладбище в кустах сирени. Она смотрела из своего укрытия, как опускается в яму гроб, как вырастает песчаный холмик, и изо всех сил сдерживала рвущийся из глотки горестный вой. А когда все уехали, сил выть у неё уже не было. Марта подползла к рыжему холмику и легла возле него. Она снова была рядом со своим человеком. Собака не хотела ни есть, ни пить, не чувствовала ни дневного зноя, ни утренней прохлады – она лежала и ждала встречи с любимым хозяином.

Но старая мудрая женщина сумела раздуть в ней слабо тлеющую искорку жизни. Впервые за несколько тяжёлых и горестных дней Марте захотелось пить, и она жадно вылакала воду из банки. А на другой день, дождавшись, когда уйдет старуха, съела ароматные мясные обрезки. В тот вечер у собаки появились силы оплакать свою потерю. Она выла долго, жалобно и протяжно, выплёскивая накопившуюся собачью боль. А потом пошёл дождь. Марта растерянно забегала вокруг быстро темнеющего холмика, встряхиваясь шкурой, а затем, виновато оглядываясь, залезла под прочный дубовый стол в Матрёшиной ограде. Дождь барабанил по крышке стола, и под его монотонный стук старая, измученная горем собака крепко уснула.

Когда на другой день Матрёша пришла на кладбище, собаки под столом уже не было. Не было её и на привычном месте возле могилы. Баба Матрёша ополоснула заляпанную песком банку и налила в неё чистой воды. На кусок полиэтилена положила белые и ржаные сухари, колбасные шкурки и куриные косточки и пошла к родным могилам. Беседуя со своими усопшими, баба Матрёша поглядывала по сторонам, ища взглядом собаку, но беглянка так и не появилась.

Старуха ушла с кладбища расстроенная: она привыкла заботиться о животине и в душе уже считала её своей.

Больше собака не показывалась ей на глаза. Баба Матрёша знала, что та так и живёт на кладбище, ибо вода и еда за ночь исчезали, и она всё время пополняла запасы. Но не знала о том, что Марта каждый раз провожала её до стоящего на окраине села дома, скрываясь за кустами и деревьями, а потом следила, как Матрёша запирает за собой калитку и проходит в дом. Проводив своего нового человека, собака возвращалась на кладбище, съедала оставленное угощение и ложилась возле дорогой могилы. Наутро она убегала ненадолго в лес, потом приходила на место и ждала Матрёшу. Учуяв её издалека, Марта пряталась за кустами сирени и оттуда наблюдала за старухой. Собаке было тяжело: она не могла оставить могилу хозяина, но её тянуло к старой доброй женщине, вернувшей ей жизнь. Так продолжалось около двух недель.

В тот раз Матрёша припозднилась: всю ноченьку болели ноги, она задремала под утро и разоспалась. Открыла глаза, когда солнце уже высоко в небе стояло! А день был памятный – тогда, много лет назад, она познакомилась со своим будущим мужем… И бабе Матрёше хотелось сегодня с ним поговорить, принести ему вкусненького, да и собака… О собаке она очень волновалась!

Принарядившись в длинную тёмно-синюю юбку и новую голубую кофточку, Матрёша пошла на кладбище, неся в корзине угощение для мужа и еду для Марты. Шла она трудно, сильнее обычного опираясь на палку: больные ноги давали о себе знать. Мысленно она уже разговаривала с мужем и поэтому не сразу увидела двоих мужиков – завсегдатаев кладбища, собирателей дани с могил на закуску. Мужики нетвёрдо шли ей навстречу по лесной песчаной дороге. Они были пьяные и злые – день не задался. На могилах не нашлось ничего съестного, а закусь нужна была: их ждал друг с бутылкой водки. Бредущая по дорожке старуха показалась пьянчугам подарком небес: они хорошо знали, что бабка всегда приносила на кладбище то конфетки, то пирожки, то пряники. Решение в затуманенных мозгах созрело мгновенно: отобрать у старой кошёлки её кошёлку!

Матрёша от мужиков ничего плохого не ожидала: это были свои, местные забулдыги, никчёмные и ленивые, но безвредные. Она даже их жалела по-своему и за уворованное с могил угощение никогда не пеняла. И сейчас она посторонилась, чтобы дать им пройти: мужиков изрядно покачивало. Но они, глупо хихикая, вдруг выдернули у неё из рук корзину и палку. Палку отбросили в сторону, а в корзине начали было рыться, но баба Матрёша закричала на них дрожащим от возмущения голосом: «А ну, ироды, отдайте корзину! Чего удумали-то, ледащие?!» Один из грабителей приблизился, пошатываясь, к старухе и несильно толкнул её в грудь ладонью: «Заткнись, старая!» Бабка от неожиданности шлёпнулась в мягкий песок. Мужики захохотали, сгибаясь и хлопая себя по коленям, но вдруг, словно подавившись, резко замолчали и с ужасом уставились на Матрёшу. «Твою мать! Беги, бля! А-а-а!» – заорали они в два голоса, уронили корзину и, мигом протрезвев, ломанулись в лес.

Сидящая в песке старуха услышала сзади утробное рычание и со страхом оглянулась. За её спиной стояло чёрное чудовище со вздыбленной шерстью и устрашающе оскаленными острыми клыками. Волк! Матрёша в ужасе отвернулась и обречённо закрыла глаза. «Всё, прости, Господи! Заест…» – успела подумать она и ощутила на своём лице горячий и мокрый язык.

«Ах ты, голубушка… Спасительница моя», – обнимала старушка за шею гордую собой Марту, – умница ты моя!» Опираясь на собачью холку, баба Матрёша поднялась на ноги и стала искать свою палку. Марта мгновенно поняла её ищущий взгляд и через минуту стояла перед своей новой хозяйкой с палкой в зубах. «Помощница! – умилилась старуха. – Ну, теперича-то пойдёшь ко мне жить, а?» Собака посмотрела на Матрёшу и согласно замахала хвостом. «От и славно, от и хорошо. А за хозяина ты не беспокойся, мы его навещать станем, и конфеток принесём, и пряничков… Пойдём-ка домой… Ох, надо же тебе кличку дать, раз вместе жить надумали! Звучную кличку, красивую… А будешь ты у меня Машкой! Хорошее имя, мою козу так звали. Справная коза была, умная, молочная. Ты как, согласна?» – посмотрела Матрёша на свою собаку.

Собака – чистопородная восточно-европейская овчарка по кличке Марта, по паспорту Марта дель Бор Золотая Корона, подумала и согласилась быть Машкой. Коза – это ведь не кошка, верно?

март 2016

Катерина Великая

Первые страницы истории его, Савелия, рода были написаны судьбой в далёком 1937 году. Тогда по анонимному доносу был арестован и обвинён в шпионаже и вредительстве двадцатипятилетний жених Катерины Турбецкой – прабабки Савелия, бывшей в ту пору ослепительной белокурой, белокожей и кареглазой красавицей семнадцати лет от роду.

Выдающаяся внешность делала юную Катеньку необычайно привлекательной в глазах противоположного пола, и от женихов не было отбоя. Их не пугала даже неординарная фамилия избранницы, лишь слегка отличавшаяся от… вы понимаете…

Впрочем, по поводу фамилии в семье была своя легенда. Говорили, что в старые времена один из представителей того, известного, рода подшутил над своим крепостным и дал ему такую фамилию, когда женил его. Правда или нет, но легенду эту в семье старательно поддерживали со времен кровавой революции, подчеркивая своё крепостное происхождение. Катенька, к слову, была редкой жемчужиной в обширном роду Турбецких: в семьях рождались, как правило, мальчики…

Долго ждала юная Катенька своего жениха. Ждала сначала его самого, а потом уже хоть какого-то известия о его судьбе… Родители жениха и его младшая сестра тихо и незаметно исчезли: то ли уехали, то ли их тоже забрали – никто не знал… или не хотел говорить.

Через два с половиной года Катенькин давний поклонник, служивший, как он говорил, в органах, принёс чёрную весть: её жених был расстрелян как враг народа в январе 1938 года… Девушка выслушала страшное известие молча, закаменев лицом и не проронив ни слезинки, и потом две недели не выходила из своей комнаты. Надо сказать, что у Турбецких была отдельная квартира из четырёх комнат, полученная отцом Кати в конце двадцатых годов за особые заслуги: он был талантливым химиком-биологом и занимался исследованием химических реакций в организме человека. Государство профессора ценило и уважало, поэтому у его дочери была возможность запереться в собственной комнате. Родители её не трогали, ни о чём не расспрашивали, только мать ставила возле двери подносик с фруктами, чаем и бутербродами, деликатно стучала в дверь и удалялась на цыпочках. Чай Катенька пила, от бутербродов отщипывала кусочки, фрукты съедала. Мама была рада и тому!

Говорят, в это время и продала Катерина Турбецкая душу дьяволу за то, чтобы с её семьёй никогда больше ничего не случалось. Продала за покой, безопасность и благополучие близких. А чем же ещё объяснить то, что с тех пор все в этом роду получали блестящее образование и престижную работу, обладали поражающими всех необычными способностями, жили в достатке и умирали естественной смертью от старости?! Даже Великая Отечественная Война с Германией, начавшаяся в 1941 году, не унесла ни одной жизни из их обширного рода. При этом Турбецкие не отсиживались в тылу, а храбро воевали – и мужчины, и женщины. Не остались в стороне и Катя с мужем. Девушка незадолго до войны вышла замуж за того самого преданного поклонника из органов – прадеда Савелия Ивана Евстигнеевича Молчанова, коренастого, коротко стриженного сероглазого офицера. Он виделся ей немногословным, неласковым и строгим, а оказался нежным, заботливым и надёжным. Она сохранила свою фамилию, присоединив её к мужней, и стала Катериной Молчановой-Турбецкой, положив начало новому роду. Катя служила в санитарном поезде, а Иван закончил войну комбригом, в чине генерал-майора.

Своего первого ребёнка Катерина Дмитриевна родила, когда ей уже сравнялось 30 лет. Разумеется, родился мальчик. Супруги были невыразимо рады первенцу и вскоре захотели второго ребёнка. Они страстно желали дочку, но снова появился мальчик… Когда Катя разрешилась четвёртым сыном, Иван прекратил попытки получить желанную дочь. Все сыновья были записаны на фамилию Молчановы-Турбецкие, а первенец, Николай, и стал впоследствии дедом Савелия.

Николай Иванович прожил долгую жизнь. Савелий крепко любил своего деда – человека доброго и весёлого, но требовательного, обладающего отменным здоровьем, пушистыми усами и обширной лысиной. Кроме того, Бог наградил Николая уникальной памятью: он помнил себя с трёхлетнего возраста и мог часами рассказывать о жизни своей и своих родителей. А Савелий мог часами его слушать. Именно от деда узнал мальчик о своей выдающейся прабабке – Катерине Великой, как полушутя-полусерьёзно называли её в семье.

Однажды, рассматривая старые фотографии белокурой красавицы – юной, повзрослевшей, зрелой – маленький Савва заметил, что ни на одной из них она не улыбалась.

– Деда, а баба Катя что – Царевна Несмеяна? – спросил мальчик.

– Можно и так сказать, Савушка, – задумчиво ответил дед. – Её редко кто улыбающейся видел. А чтобы смеялась… Я вот ни разу не слышал. Даже с нами, своей малышнёй, она только улыбалась. Как же мы, Савушка, ждали мамочкиной улыбки! Она нам дороже игрушек и конфет была…

– Но почему так, деда, почему?! – вскинул Савва на деда полные слёз карие глаза. – Кто её заколдовал, бедную?

– Кто заколдовал, спрашиваешь… Был такой злодей, внучек, много лет назад. Сталин его звали. Он и украл у бабы Кати улыбку.

И Николай Иванович тогда впервые рассказал внуку историю его прабабушки и своей матери – Катерины Великой, Царевны Несмеяны – настоящую, горькую жизненную правду. С тех пор это стало любимой темой их бесед, и Савелий каждый раз узнавал всё новые подробности семейной истории.

Затаив дыхание, слушал мальчик о том, как однажды утром Катерина Дмитриевна шла в больницу, где она работала фельдшером, и увидела пожар в многоэтажном доме. Горела квартира на третьем этаже. Пожарные ещё не прибыли, а в открытом окне отчаянно вопил мальчишка лет семи. Видимо, пацан был дома один и устроил пожар. Внизу толпился народ, люди ахали и охали, но ничем не могли помочь. И только Саввина героическая прабабка скинула туфельки, синий плащик и в шёлковых чулочках и развевающемся на ветру голубом платье полезла по старой проржавевшей пожарной лестнице к задымленному окну. Она ловко перелезла с лестницы на подоконник и сгребла малыша в охапку. К тому времени уже прибыли пожарные, и ей оставалось только бросить мальчишку вниз на натянутый тент, а потом и самой прыгнуть. На восторженные, удивлённые и благодарные возгласы она ответила одной фразой: «На войне бывало и похуже!»

Другой случай всегда вызывал у Савушки радостный смех и чувство горячей детской благодарности к доброй и отважной Катеньке. Как рассказывал дед Николай, дело было погожим летним днём. Супруги Молчановы шли в гости к другу Ивана, однополчанину и сослуживцу. Идти было недалеко, но путь лежал мимо стройки. И вот, проходя вдоль строительного котлована, они услышали жалобный визг. На дне глубокой ямы в жидкой грязи барахтался маленький щенок. Вылезти из ловушки самостоятельно у него не было никаких шансов, а вот захлебнуться в чёрной жиже – более чем достаточно.

«Я, Коленька, сразу понял, что наша неугомонная мама бросится спасать этого бедолагу, – рассказывал Иван Евстигнеевич сыну – будущему деду Савушки, – и поэтому строго-настрого приказал ей не двигаться, вручил букет и тортик и побежал за подмогой. А когда вернулся с дворником, верёвкой и багром, то увидел такую картину… Смеюсь всю жизнь!»

«Но тогда, внучек, моему папаше было не до смеха!» – подмигивал внуку Николай Иванович.

«Что, деда, что?! – восторженно хихикая, нетерпеливо торопил Савушка рассказчика.

«А то! – хохотал дед в ответ. – Картина! Тортик и букет лежат на краю котлована, а моя интеллигентная, образованная и выдержанная мама в выходном крепдешиновом платье и лаковых „лодочках“ стоит на дне котлована по колено в чёрной жиже, грязная, растрёпанная и чумазая, и прижимает к себе дрожащее страшненькое существо!»

«Уй! – взвизгивал маленький Савушка. – Это Бе́лик был, да, деда, ведь Белик, правда?!» «Так точно, Савва, Белик, – радостно подтверждал Николай Иванович и доставал из альбома фотографию. – Вот, глянь-ка, какой красавец!» С фотографии на мальчика весело смотрел белоснежный щенок неизвестной породы. «А что баба Катя сказала деду Ивану тогда, в котловане, а, дедушка?» – спрашивал Савушка, словно не знал эту историю наизусть.

«Ва-а-нечка, он тонуть стал, вы могли не успеть…» – вот что она сказала, милый ты мой… умоляюще так проговорила и улыбнулась…» Тут Николай Иванович замолкал и грустно вздыхал, вспоминая. Его отец ради улыбки своей Катеньки мог свернуть горы! А в тот день и спасённый, и спасательница были благополучно извлечены из котлована, доставлены домой и отмыты, а белый пушистый комочек через год превратился в белоснежного красавца-пса, верного и преданного друга, впоследствии спасшего Катеньку, когда ей свело ногу при купании в холодной речке…

Скорее всего, и не думал любящий дед, погружая внука в прошедшую жизнь Катерины, делать из неё идеал и кумира для мальчика, но именно так и получилось. Савелий не расставался с фотографией своей восьмидесятилетней прародительницы, где она, гордая и неулыбчивая, сидела в зелёной летней беседке, держа руку на голове пушистого белого пса и пристально глядя в объектив. Её необыкновенная красота не померкла с возрастом, с годами она лишь меняла своё определение: ослепительная, утончённая, зрелая, а к восьмидесяти годам стала возвышенно-благородной. Статная дама с прямой спиной и гордой осанкой строго смотрела на мир яркими карими глазами, абсолютно седые, но ничуть не поредевшие волосы были убраны в замысловатую причёску, а сеточка морщин, покрывшая бледную кожу лица, напоминала сеточку благородного кракелюра на поверхности антикварного фарфора или драгоценной старинной картины…

Он привык делиться с нею своими мыслями, открытиями и сомнениями, рассказывал о своих радостях и неудачах, и ему казалось, что она внимательно слушает и понимает его. С малых лет зародились в сердце Савелия глубокое сострадание к прекрасной основательнице его гордого рода и жгучая злость на ненавистного усатого злодея – Сталина, по вине которого его удивительная бабушка не знала счастья. С малых лет жило в нём острое, но несбыточное желание как-то помочь несчастной Катеньке, изменить её судьбу.

Катерина Великая стала для Савелия путеводной звездой, а желание избавить её от злой участи со временем превратилось в идею-фикс…

Сейчас, в 2050 году, тридцатипятилетний Савелий Сергеевич Молчанов-Турбецкой твёрдо знал, как он может помочь своей замечательной бабушке, и у него для этого уже всё было готово… Мы уже знаем, что юная Катенька, по мнению окружающих, выторговала у дьявола для своих потомков не только безбедную жизнь, но и уникальные способности. Потомки Катерины Дмитриевны могли заглядывать и в будущее, и в прошлое не только отдельного человека, но и целой страны, могли читать и передавать мысли, силой взгляда передвигать предметы… да многое они могли! Но были вынуждены скрывать это до поры до времени – пока не наступили времена, когда подобные умения перестали казаться чем-то ненормальным и неестественным. Человечество – наконец-то! – решило повернуть на путь развития способностей, скрытых в людях, как можно более полно раскрывать эти таланты и пользоваться их преимуществами. Савелий тоже кое-что умел.

Видеть будущее он начал в возрасте девяти или десяти лет. Ни отца, ни деда это ничуть не удивило: в их роду подобное умение не считалось чем-то необычным, правда, проявлялось у всех по-разному. Деда посещали видения, чаще всего почему-то в людном месте, отец же просто знал, что должно случиться. Маленький Савва стал видеть сны…

И первый же его вещий сон был настолько ярок и ужасен, что мальчик проснулся, визжа от страха: он увидел собственную гибель! Поезд, на котором Савва через четыре дня должен был ехать на спортивные соревнования, свалился с рухнувшего железнодорожного моста… Не выжил никто…

В семье ему поверили безоговорочно, а к отцу на следующий вечер пришло знание о крушении. Надо было срочно действовать! Тогда, в середине двадцатых, ещё с недоверием относились к предсказаниям даже известных экстрасенсов, а уж детские сны не смогли бы убедить никого. Дед и отец Савелия применили старый испытанный метод: с одноразового телефона сообщили о том, что мост заминирован. Память и страх убеждали лучше всего: объект был перекрыт и тщательно исследован. Во время поисков бомбы обнаружили, что мост грозит рухнуть, и его закрыли на ремонт. Бомбу так и не нашли… Команда Савелия на соревнования полетела самолётом.

Шло время, Савва взрослел и уже перестал бояться своих снов, но научился их запоминать и выделять главное. Это было несложно в семье предсказателей! Отец и дед не только упорно занимались развитием его способности, но и учили Савелия скрывать свой дар до поры до времени.

Эта наука здорово пригодилась ему в будущем, когда он стал работать в Академии Изучения Сверхспособностей Человека – АИССЧе – после окончания университета и аспирантуры. К тому времени предсказатели и экстрасенсы были уже официально признаны и работали в различных организациях, получали зарплату и мало кого удивляли: люди быстро привыкают к необычному. Конечно, по-настоящему одарённых были единицы, и Савелий помогал развивать уникальные способности детей и взрослых: воспитание настоящего предсказателя – весьма нелёгкий труд. Был востребован и его собственный талант ясновидящего, и это тоже была его работа.

Но никто не знал о других способностях Савелия, которые проявились в пору его взросления.

Совершенно случайно выяснилось, что он умеет мысленно перемещать предметы. На морской экскурсии двенадцатилетний Савва стоял на верхней палубе прогулочной яхты рядом с одноклассницей Никой – белокурой девочкой, от одного взгляда которой его сердце сначала сладко замирало, а потом начинало бешено колотиться: Савелий был влюблён впервые в жизни. Он знал, что Ника коллекционирует кукол, и припас для неё подарок: фарфоровое чудо в платье 18 века – очень красивую и качественную имитацию антикварной куклы. Ника с восхищением вертела её, рассматривала парик из настоящих волос, маленькую бархатную шляпку, кружевные оборочки на шёлковом платье, восторженно ахала и… не удержала подарок в руках! Голубоглазая фарфоровая красавица полетела вниз, к синим ласковым волнам. Ника с плачем спрятала лицо в ладонях, а Савелий стремглав помчался на нижнюю палубу.

Благодаря пышному платью, кукла не утонула, но с каждой секундой всё больше отдалялась от быстро идущей яхты, покачиваясь на волнах…

«Не-е-е-т! – мысленно завопил Савва, зажмурился и вытянул вперёд руки. – Нет!!! Ко мне! Сюда!» – отчаянно взывал он, всем своим существом желая невозможного: ощутить мокрую куклу в своих руках. Его напряжение было настолько сильным, что он почувствовал мгновенный жар как при высокой температуре, потом ледяной озноб, а потом ощутил… мокрую куклу в своих руках! Как это у него получилось, Савелий не знал. В тот момент главным было другое – сияющие глаза Ники и её горячий поцелуй. Там, на верхней палубе прогулочной яхты, и зародилась их любовь – первая и единственная для обоих.

Савелий с нежностью посмотрел на спящую жену. Они женаты уже одиннадцать счастливых лет, их первенцу исполнилось восемь, и его любимая Вероника готовилась сделать ему сказочный подарок: они ждали двойню, мальчика и девочку!

…И он был готов помочь своей прабабке, Катерине Великой, прожить счастливую жизнь!

История с куклой проявила в Савелии новые способности. Он начал усердно учиться манипулировать предметами силой мысли… или взгляда?.. или духа? – ему это было неведомо, а спрашивать он ни у кого не хотел: мальчик решил хранить свою тайну. К пятнадцати годам он научился перемещать предметы на дальние расстояния: например, забыв что-то дома, он страстно желал получить эту вещь, и она тут же оказывалась у него.

А годом позже открылась ещё одна удивительная способность. И опять рядом была Ника…

Юный Савва собирался на своё первое свидание. Это было именно свидание! Впервые он пригласил Нику не погулять, не в кино – он пригласил её в кафе, на свои первые заработанные в каникулы деньги. И ещё он купил ей настоящую антикварную куколку – пусть маленькую, с отбитым и приклеенным пальчиком, но – антикварную! Куколка была упакована в изящную плетёную коробку с прозрачной крышкой, на которой красовался розовый воздушный бант. Савва не мог налюбоваться на свой подарок, представлял Никины счастливые глаза, её изумлённые возгласы, репетировал перед зеркалом снисходительную добрую усмешку и был абсолютно счастлив.

В день свидания он ждал Нику с огромным букетом роскошных ярко-синих роз, который оказался настолько же неудобным, насколько был красивым. Стоя под каштаном на газоне с изумрудной травой, Савелий уже не один раз пожалел, что купил так много длинных и тяжёлых цветов и со страхом думал, как же с ними будет управляться хрупкая Ника. И как она сможет рассмотреть куколку, если её руки будут заняты букетом?.. Юноша попробовал это проделать. Прижав букет к груди и придерживая его подбородком, он с трудом достал коробку с куклой из подарочного пакета, и в это мгновение острые и толстые шипы, не удалённые безалаберной продавщицей, вонзились ему в руку. От неожиданности Савелий выронил куклу, попытался её поднять, укололся снова и с раздражением отбросил неуклюжий букет. Розы рассыпались по траве.

Таким его и увидела появившаяся на другой стороне улицы Ника: растерянного, с рассыпанными у ног ярко-синими розами, и немедленно испугалась: что-то случилось! Она бросилась к Савелию, но высокий каблук подвернулся, и девушка упала. Савелий подскочил к ней, заботливо помог подняться и увидел разбитые в кровь колени и ссадины на ладонях Ники. В глазах Савелия закипели слёзы.

«Не-е-е-т! – мысленно завопил он, как тогда, пять лет назад, на яхте. – Нет!!! Я могу!..» – а что «могу», он и сам не знал. Но ему отчаянно захотелось, чтобы любимая девушка не испытывала боли – из-за него! Он аккуратно усадил кусающую губы Нику на газон, ладонями накрыл её разбитые коленки и сосредоточился только на одной мысли: раны должны исчезнуть! Острая боль пронзила его сердце и голову, двумя стрелами вонзилась под веки и тут же исчезла, уступив место усталости и опустошённости. Осторожно взглянув на девушку, он увидел широко распахнутые Никины глаза, её неуверенную улыбку и раскрытые ладони в мелких ссадинах.…