Текст книги "Бокал кардинала Ришелье"

«Как бы перетаскать отсюда сотню-другую этих бутылок? Это можно неплохие деньги заработать…

Деньги… заработать бы большие деньги, чтобы обеспечить себе безбедную старость… Сколько можно в этой будке торчать да девкам дешевые сережки и цепочки чинить…

Ведь один раз мне уже повезло, большие деньги были у меня в руках… эти камешки… они стоят больших, очень больших денег… но куда Пашка их спрятал? Неужели этот сопляк меня кинул?

А ведь мы с ним немало делишек обделывали! Каждый раз, когда он продавал для своих клиентов старые квартиры, он приглашал меня в качестве эксперта.

Там, в этих квартирах, иногда попадались редкие старые книги, ценные гравюры или антикварная мебель. Мне только нужно было определить, что стоит денег, а чему самое место на помойке, а потом распорядиться всем этим с умом.

Главное было – уверить хозяев, что все их имущество – старое никудышное барахло, гроша ломаного не стоит.

Обычно это было нетрудно – молодые безграмотные наследники с откровенным презрением относились к умершим старикам и не верили, что их старые вещи могут дорого стоить. Считали, что самое место им на помойке.

Да чаще всего так и было.

Но время от времени среди этого никчемного барахла попадались ценные вещички. Уж у меня-то глаз наметан, не пропущу…

У одного старика я нашел прижизненное издание «Мертвых душ», в прекрасном состоянии. Сказал, что отнесу на помойку – а сам продал известному коллекционеру…

В другой квартире попалась пара великолепных кресел восемнадцатого века – красное дерево, ранний классицизм… в другом доме стоял отлично сохранившийся диван «Жакоб», и там же, в этом диване, – несколько акварелей Александра Бенуа…

Но все это бледнеет перед тем, что мы нашли в квартире Кожемякиных…»

Плавное течение мыслей Горыныча, за которыми я послушно следовала, прервалось.

Он огляделся и подумал, что пора бы уже двигаться дальше, пока не появились Ламия с сообщником…

Но на дорожку нужно сделать еще один глоток – когда еще удастся попробовать такое вино…

Горыныч отхлебнул из горлышка, ощутил божественный вкус старого бургундского, и мысленно перенесся в недавнее прошлое…

Ему позвонил Пашка-риелтор и сказал, что попал в перспективную квартиру.

Горыныч тут же приехал.

Квартирка и правда была многообещающая.

Она принадлежала старому профессору-историку. Теперешняя хозяйка этой квартиры, хамоватая самоуверенная тетка, приходилась ему племянницей.

Держалась она самоуверенно, сразу дала понять, что ее на кривой козе не объедешь, что она знает цену дядюшкиным вещам.

А надо сказать, некоторые вещицы были прелюбопытные.

Горыныч сразу положил глаз на настольное зеркало в фигурной серебряной оправе, которое поддерживали два прелестных серебряных ангела.

Был также отличный ломберный столик с инкрустацией и интарсией, очень красивый шкафчик черного дерева в китайском стиле…

Кстати, в этом шкафчике стояло несколько изящных чашек неглазированного веджвудского фарфора – так называемый бисквит, высоко ценимый коллекционерами.

Но, пожалуй, самое интересное Горыныч увидел в кабинете старого профессора.

Там стояло бюро красного дерева эпохи Александра I.

Бюро и само по себе интересное, но кроме всего прочего, Горыныч видел подобные вещи в музеях и знал, что в таких бюро всегда имелось потайное отделение.

И очень ему захотелось это отделение найти.

Конечно, там, может, и нет ничего интересного – засушенный двести лет назад цветок, локон, несколько любовных писем, перевязанных шелковой лентой…

Но чем черт не шутит?

Как назло, хозяйка квартиры ходила следом за Горынычем, как приклеенная, и следила за ним, как ястреб за цыпленком.

Тогда Горыныч подал Пашке условный знак.

У них давно была разработана целая система таких знаков, так вот, Горыныч поднял бровь, почесал нос и громко покашлял.

– У вас не грипп ли? – недовольно осведомилась хозяйка.

– Да нет, просто здесь пыльно… старая мебель, сами понимаете…

Пашка понял, что партнер просит его на время отвлечь клиентку, и озабоченно проговорил:

– Наталья Сергеевна, вот о чем я подумал. У вашего дядюшки точно не было других наследников?

– Да никого у него не было! – вскинулась та.

– Дело в том, что в гостиной вашего дядюшки я видел старую фотографию, на которой рядом с ним стоит какой-то молодой человек, опирающийся на палку. Так вот, если он инвалид и приходится вашему дядюшке родней, он имеет преимущественное право на наследование имущества…

– Какой человек? Какой инвалид? Какая фотография?

– Пойдемте посмотрим…

Они вышли, а Горыныч тут же кинулся к бюро.

Он выдвинул центральный ящик.

Сбоку от него была неприметная деревянная вставка.

Горыныч потянул за эту вставку, и, как и рассчитывал, открыл потайное отделение бюро.

И увидел в нем небольшую красивую шкатулку слоновой кости, украшенную резьбой и золотыми накладками.

Скорее даже не шкатулку, а табакерку.

Такая табакерка и сама по себе стоит немалых денег, а если в ней что-то хранится?

Горыныч быстрым движением поднял крышку…

И чуть не ослеп от хлынувшего в глаза света.

Шкатулка была наполнена первоклассными бриллиантами – отличной огранки, крупные, чистой воды…

Вот это находка!

Эти бриллианты могут обеспечить ему безбедную старость! Да что там старость, они сделают его по-настоящему богатым человеком…

Первым побуждением Горыныча было немедленно сгрести бриллианты и спрятать по своим карманам…

Но дверь комнаты за его спиной уже открывалась, и раздался раздраженный голос хозяйки:

– Вы что это тут делаете?

Прятать камни было поздно.

Горыныч успел только закрыть табакерку, задвинуть потайное отделение и взять себя в руки. Он повернулся к хозяйке и проговорил спокойным голосом:

– Да вот осматриваю бюро. Оно, конечно, неплохое, но уж больно поедено жучком…

– Неплохое? – возмущенно воскликнула хозяйка. – Да дядя говорил, что ему цены нет! Это музейная вещь!

– Ну уж музейная! В любом случае она требует большой реставрации…

– С реставрацией мы как-нибудь разберемся, но если вы думаете обмануть меня…

– Что вы, за кого вы меня принимаете?

Вдруг я снова стала сама собой, а Горыныча увидела со стороны. Увидела его умные хитрые глаза и морщинистую шею старой, многоопытной черепахи…

Не знаю, что произошло, но удивительное действие бокала прервалось, я перенеслась в собственное тело.

Это стремительное перемещение вызвало у меня короткий приступ головокружения.

Возможно, его причиной стало то, что Горыныч поднялся и собрался продолжить наше путешествие, тем самым выйдя из силового поля таинственного бокала.

А мне как раз сейчас захотелось снова погрузиться в его мысли, чтобы узнать наконец, что случилось со злополучным риелтором и за что его убили.

– Куда вы спешите? – проговорила я, изображая легкое опьянение. – Мы здесь так хорошо сидим…

– Да ты же сама говорила, что нужно идти дальше. А то, не дай бог, вернутся эти двое… с ними шутки плохи, особенно с той дамочкой… у меня от нее мурашки по коже…

– Да ладно, еще буквально пять минут. Мне так понравилось это вино… когда еще доведется его попробовать… давайте выпьем еще по глоточку, на дорожку… – тянула я.

– Ага, я ведь тебе говорил… ну ладно, давай еще по глотку – и пойдем! Только ты смотри не захмелей совсем, уж я-то тебя точно тащить не смогу, силы уже не те…

«Ага, как же, – подумала я, – силы у него не те. Да он просто боится меня здесь оставить, хочет сам дорогу запомнить к этому месту. Говорил же, что бутылки дорогие очень, ох, правильно говорят, что жадность до добра не доводит!

В его годы о душе бы подумал… А он все о деньгах».

Горыныч снова сел на ящик и присосался к бутылке.

Потом с сожалением оторвался от нее и передал ополовиненную бутылку мне. Я снова налила в бокал – совсем немного, чтобы не утратить контроль над ситуацией, пригубила вино и снова провела пальцем по ободку…

И опять я перестала быть собой.

В моей голове снова ожили мысли Горыныча.

Это было очень странное ощущение. Ну вообще копаться в чужих мыслях – это очень странно, к этому трудно привыкнуть, но к этому добавлялось еще то, что я не читала его мысли, они были как будто моими собственными.

А передать свои собственные мысли очень трудно. Так что мне приходится пересказывать их своими словами, как будто Горыныч с кем-то ими делится.

«…В тот день хозяйка квартиры больше ни на минуту не оставляла меня без присмотра, не спускала с меня глаз, так что нечего было и думать о том, чтобы снова открыть тайник и достать из него шкатулку с бриллиантами.

А я ни о чем другом не мог и думать.

Попробовал я предложить хозяйке купить у нее бюро – самый простой и законный способ завладеть его содержимым. Но хозяйка, видно, почувствовала мой особенный интерес и уперлась. Для начала запросила за бюро немыслимую цену.

И тут я допустил большую ошибку: не торгуясь, согласился заплатить…

Тут уж она сразу догадалась, что у меня к этому бюро особенный интерес, и отказалась продавать его за любую цену. Есть такие бабы: никому не доверяют, всегда ждут, что их обманут, в антиквариате ничего не смыслят, но считают, что их провести невозможно. Можно, конечно, и их на кривой козе объехать, но на это нужно время, а я просто с ума сошел, эти камешки увидев. Ну и сглупил тогда.

В итоге пришлось мне уйти из той квартиры не солоно хлебавши.

Ну купил у нее китайский шкафчик черного дерева и настольное зеркало в серебряной раме, но перед глазами все стояла та шкатулка, полная бриллиантов…

Самому мне в ту квартиру больше не было ходу, но Пашка занимался ее продажей, поэтому оставался на связи с хозяйкой.

И мне пришлось рассказать ему о своей находке.

Конечно, делиться очень не хотелось, но положение было безвыходное – без него мне было никак не добраться до заветного тайника.

Короче, я ему все рассказал.

У Пашки, само собой, тоже глаза загорелись. Он мне тут же и говорит:

– Я в ту квартиру хожу по долгу службы. И могу открыть тот тайник, когда никто не будет видеть.

Тут он перехватил мой взгляд и говорит:

– Ты не бойся, Горыныч, я с тобой поделюсь, я тебя не обману. Мы ведь с тобой давно работаем, и я тебя ни разу не подвел…

Ну я старался не давать ему такой возможности. Опять же, одно дело – книга, допустим, или рисунки. У Пашки и ходов нет к нужному человеку, а с улицы ведь если придешь, то могут и подальше послать, либо гроши дадут.

Но с камешками-то совсем другое дело. Тут нужно действовать очень осторожно, постепенно нащупать связи, сдать камни по-тихому, причем не сразу, а подождать, пока шум уляжется и квартиру эту продадут.

Раньше мы в основном занимались мебелью и другим антиквариатом, который я сам продавал и потом отдавал Паше его долю. Так что у него и возможности не было меня напарить.

А еще – прежде у нас никогда не стояли на кону такие большие деньги, как в этот раз… Так что понятно, что особого доверия у меня к Пашке не было.

Ну я эти мысли Пашке не сообщил. Я ему сказал так деликатно – мол, там этот тайник так хитро спрятан, что ты без меня его нипочем не откроешь.

Он, конечно, все понял, но тоже не стал карты открывать.

Ладно, говорит, попробую так сделать, чтобы тебя в эту квартиру провести незаметно.

Как сказал – так и сделал.

Подгадал момент, когда хозяйка куда-то на несколько дней уехала, позвонил ей и сказал, что появился очень хороший покупатель и хочет непременно посмотреть квартиру.

Она ему неохотно, но все же разрешила показать квартиру без нее, и сказала, где ключи можно взять.

И мы с Пашей отправились туда.

Как пришли – сразу к бюро.

Я, честно сказать, нервничал – вдруг хозяйка уже сама тайник нашла? Тогда все мои мечты пойдут прахом…

Но нет – когда я открыл тайник, шкатулка была на прежнем месте.

Только было мы хотели уйти со своей находкой, вдруг слышим – ключи в дверях.

Мать честная!

Хозяйка вернулась!

Не понравился ей, видите ли, Пашин звонок, и она нагрянула, чтобы его проверить. И не одна – какого-то родственника привела, здоровенного детину.

А когда меня увидала – прямо озверела, как с цепи сорвалась.

– Я, говорит, с самого начала подозревала, что ты жулик! Что ты тут ошиваешься, что ты высматриваешь?

И к родственнику своему поворачивается:

– Ты его обыщи, Гена, не украл ли он чего, как ты есть полицейский, а он незаконно в мою квартиру проник!

Хорошо, я успел шкатулку с камешками Пашке передать!

Этот громила меня обшарил, но ничего не нашел.

Хотел и Пашку тоже обыскать, но тот отбился – мол, я риелтор и имею полное право здесь находиться…

Короче, Пашка ушел, а меня этот хозяйкин родственник еще два часа продержал, пытался дознаться, что я в квартире искал. Поначалу грозил, что полиции меня сдаст, а как понял, что я полиции не боюсь, потому как что они мне могут сделать? Да и людишки кое-какие у меня там имеются, в случае чего – словечко замолвят.

Ну этот бугай понял, что я полиции не боюсь, тогда сказал, выбьет из меня все силой. Ну тут я и вовсе успокоился, потому как твердо знаю: когда хотят бить, то сразу бьют, заранее не предупреждают. А если начинают угрожать, да описывать, что сделают, если я не расколюсь, то такое только на малолеток действует или на барышень нежных, впечатлительных. А я в жизни многое повидал, меня на такой дешевый прием не возьмешь».

Вдруг мне послышался какой-то странный звук – как будто слон старается идти тихо. Не знаю, возможно, настоящие слоны и умеют ходить тихо, но откуда тут взяться слону?

Я быстро пришла в себя, то есть мысли в голове теперь были мои собственные, а не Горыныча. И я тут же догадалась, что это за звуки, и увидела их источник.

Источник показался из-за угла, но поскольку реакция у Феденьки была не такая быстрая, как у меня, то я успела скрыться за стеллажом с бутылками за секунду до того, как он меня увидел бы.

И каково же было мое удивление, когда Горыныча тоже не оказалось на прежнем месте! Вот, а говорил, что силы не те, прикидывался немощным, валенок старый!

Феденька изумленно оглядывался по сторонам, очевидно, ни разу здесь не был. С трудом, но до него дошло, что вокруг него бутылки с вином. Он достал одну, потом другую, зубами выдернул пробку и присосался к бутылке.

Краем глаза я увидела, как Горыныч горестно покачал головой – такое вино тратить на этого дебила!

Феденька между тем опорожнил одну бутылку и принялся за другую, не переведя дух. Опустошил и эту, и, видно, решил взять еще одну, но это ему не удалось. Просто на ноги не встал. Он покрутил головой, икнул, потом повалился на пол и затих.

– Окочурился? – шепотом спросила я.

– Да нет, спит просто, – тихо ответил Горыныч, которому было лучше видно.

– Ну так пойдем уже отсюда!..

И я быстро пошла вперед между бесконечными рядами запыленных бутылок.

Ворота крепости открылись, оттуда выехали несколько нарядных всадников.

Впереди них скакал герольд в красном плаще, с белым полотнищем, развевающимся на пике, – знак, что к лагерю кардинала направляются парламентеры.

Когда всадники подъехали ближе, стало видно, что возглавляет группу герцог де Субиз, младший, любимый брат вождя гугенотов герцога Рогана.

Парламентеров окружил отряд конных гвардейцев кардинала, проводили их до красного шатра.

Там их ждал кардинал.

Он восседал на резном кресле, как на троне, но при появлении герцога и его свиты поднялся, сделал символический шаг вперед и отвесил церемонный поклон.

– Надеюсь, вы приехали ко мне, чтобы обсудить условия сдачи?

– Отнюдь, ваше преосвященство. У вас нет никаких шансов взять Ла-Рошель штурмом, крепость неприступна, ее гарнизон велик и хорошо вооружен. Поэтому я от лица своего брата и баронов предлагаю вам заключить почетный мир на наших условиях. Тем самым вы сбережете деньги короля и жизни своих солдат.

– Помилуйте, герцог, о каком почетном мире вы говорите? Допустим, крепость и правда хорошо защищена, и гарнизон ее велик. Но в этом и ваша главная беда. Этот гарнизон нужно кормить, а запасы продуктов в крепости невелики. Мои войска окружили Ла-Рошель двойным кольцом, через которое и муха не пролетит. Так что очень скоро у вас в крепости начнется голод. Нет, только полная капитуляция!

– Нет, ваше преосвященство, мы будем оборонять крепость до последней возможности. А что до голода… надеюсь, Господь не оставит нас своим попечением.

– Что ж, выходит, вы зря проделали этот путь. Позвольте, герцог, хотя бы угостить вас и ваших спутников вином из моих запасов… это доброе бордо, думаю, в Ла-Рошели такого уже не осталось.

– Не откажусь, ваше преосвященство! Хорошего бордо в крепости действительно не осталось… – герцог сделал небольшую паузу и закончил фразу: – Но это не повод для капитуляции.

Кардинал улыбнулся одними губами, показывая, что оценил остроумие герцога. Он хлопнул в ладоши – и в шатре тут же появились безмолвные слуги с запыленными бутылками и сверкающими бокалами.

Вино было разлито.

– За здоровье его королевского величества! – провозгласил тост кардинал.

– За примирение между французами! – поправил его герцог и сделал большой глоток. – Католики или гугеноты, мы – потомки Людовика Святого и его паладинов!

Это была несомненная шпилька в адрес кардинала, род которого не отличался такой древностью, как род Роганов, к которому принадлежал герцог де Субиз.

Кардинал не стал спорить, он тоже отпил вино из своего бокала, и поднял этот бокал, словно хотел внимательно его оглядеть.

Это был бокал из рубинового стекла, по краю которого змеился узор из королевских лилий.

Но кардинал разглядывал не бокал.

Сквозь темно-красное стекло он смотрел на своего визави, на герцога де Субиза.

Он внимательно разглядывал волевое, решительное лицо, которое ничуть не портил шрам на левой щеке.

Черты вождя гугенотов, искаженные рубиновым стеклом, двоились, дробились и переливались, как церковный витраж. Вдруг лицо герцога дрогнуло и исчезло.

Теперь кардинал видел самого себя, видел себя со стороны глазами своего визави.

Он смотрел глазами герцога де Субиза, видел то, что видит тот, чувствовал то, что тот чувствует.

Он видел властного человека в кардинальской мантии, но думал не о нем.

Перед внутренним взором герцога раскинулось бурное море, по которому в кильватерном строю один за другим плыли многочисленные корабли.

В орудийных портах по бортам этих кораблей сверкали начищенной медью стволы пушек, паруса были наполнены ветром, а на верхушках мачт развевались вымпелы, украшенные львом и единорогом…

Вымпелы английского королевского флота.

На капитанском мостике флагманского корабля стоял высокий молодой дворянин с густыми рыжеватыми волосами. Он смотрел вперед через подзорную трубу.

– Вот оно что… – вполголоса проговорил кардинал и опустил свой бокал.

– Вино и правда отменное, – проговорил Субиз и расправил плечи. – Благодарю, ваше преосвященство. И пожалуй, не буду злоупотреблять вашим гостеприимством. Наша встреча ни к чему не привела. Прощайте… точнее, до скорой встречи на поле боя!

Субиз со своими спутниками покинул шатер кардинала, затем лагерь королевской армии и вернулся в осажденную крепость.

Проводив парламентеров, кардинал созвал командиров воинских отрядов и сановников, находящихся при армии.

– На помощь Ла-Рошели идет английская эскадра под командой герцога Бекингема, – сообщил кардинал, обведя строгим взглядом присутствующих.

– Не может быть, – возразил граф де Марийяк. – По моим весьма достоверным сведениям, герцог отказался от мысли помогать мятежным гугенотам.

– А по моим весьма достоверным сведениям, его эскадра под всеми парусами идет к Ла-Рошели с грузом пороха и хлеба. Англичане будут здесь через несколько дней. Так что нужно принять необходимые меры для их достойной встречи.

– Я прикажу усилить береговую артиллерию, – проговорил капитан Грийе.

– Это необходимо. Необходимо, но недостаточно. Помимо этого, сделайте вот что… – кардинал понизил голос и продолжил, обращаясь к толковому молодому капитану.

Винный погреб был очень большой, бутылок в нем было удивительно много, и я невольно мысленно прикидывала, сколько могут стоить все эти запасы…

Наконец погреб кончился, мы вышли в полукруглую арку и оказались в очередном коридоре.

Мы прошли по этому коридору метров пятьдесят, и вдруг впереди показался неяркий свет.

Я пошла медленнее.

Вскоре я поняла, что источник света – небольшие окна, которые были проделаны на высоте около полутора метров через равные промежутки в левой стене коридора.

Я подошла к первому из этих окон и осторожно выглянула в него.

Через это окно было видно огромное помещение вроде церковного нефа.

Я смотрела на него сверху – это помещение было ниже нашего коридора. Коридор опоясывал нижнее помещение подобно тому, как церковные хоры опоясывают собор.

Сходство с собором усиливалось и тем, что огромное помещение было освещено странным золотистым светом, льющимся откуда-то из-под потолка.

Невольно обратив внимание на потолок, я увидела, что он украшен странной и удивительной росписью – вся его поверхность была покрыта изображениями жутких демонов. Одни демоны напоминали диких зверей, полумедведей-полутигров, другие представляли собой огромные живые четвероногие скелеты с оскаленными пастями. И все эти чудовища грызлись между собой в непрерывной кровавой схватке…

С трудом оторвав взгляд от этой страшной и завораживающей картины, я еще раз оглядела расположенный подо мной зал.

Он был так велик и так необычен, что я не сразу заметила двух человек, стоящих примерно посреди него. Они казались крошечными в этом огромном величественном помещении.

Тем не менее я узнала их. Это были мужчина и женщина – Ламия и ее длиннолицый спутник.

Они стояли в напряженных позах, явно кого-то ожидая.

Кого-то или чего-то.

Горыныч, оказавшийся рядом со мной, тихонько толкнул меня в бок, указав на тех двоих. Я кивнула: вижу, мол, узнала их.

Ламия наконец нетерпеливо повела плечами и повернулась к своему напарнику:

– Сколько можно ждать?

Я очень удивилась, расслышав ее слова: ведь она была очень далеко от меня.

Видимо, в этом огромном помещении была какая-то удивительная акустика.

От слов Ламии длиннолицый дернулся, как от удара, и испуганно прошипел:

– Тиш-ше ты! Не дай бог, Хозяин услыш-шит…

– Да хоть бы и услышал! Не так уж я его боюсь!

– А зря! – раздалось в ответ.

Эти короткие слова произнес не длиннолицый – они прозвучали непонятно откуда, скорее всего, сразу со всех сторон, как бы наполнив огромный зал.

И тут же их повторило громоподобное эхо:

– Зря – зря – зря!

А потом… потом зал наполнил оглушительный, громоподобный хохот.

От звуков этого хохота длиннолицый сжался, сгорбился, как под ударами плети. Да и Ламия невольно попятилась и удивленно завертела головой.

В ту же секунду перед двумя нашими знакомцами возникло облако густого темно-золотистого дыма или тумана.

Это облако пульсировало и кипело, и вдруг оно рассеялось так же неожиданно, как возникло.

А на том месте, где оно только что было, теперь стоял резной золоченый трон, на котором восседал смуглый худощавый человек с узкими и зоркими глазами рыси, с блестящими черными волосами, спадающими на плечи.

Этот экзотический персонаж был одет в длинную мантию из пятнистого меха, на голове у него был надет странный рогатый головной убор.

Как будто всего этого было недостаточно, по обе стороны его трона лежали две огромные собаки. В жизни таких не видела: косматые, коричневые с пятнами, черт их знает, какой породы.

– Значит, ты меня не боишься? – проговорил человек на троне странным неживым голосом.

– Она боится тебя, Хозяин! – поспешно вступился за напарницу длиннолицый.

– Она разучилась говорить? – насмешливо осведомился тот, кого они называли Хозяином. – Теперь ты говоришь вместо нее?

Ламия по-прежнему молчала – возможно, у нее просто перехватило дыхание. Собаки забеспокоились, привстали и вопросительно посмотрели на Хозяина.

Он небрежно махнул рукой, и собаки успокоились.

А их хозяин снова заговорил:

– Мне все равно, боится она или нет. Мне важно другое: вернули ли вы нашу собственность?

На какое-то время в воздухе повисла тишина.

Наконец длиннолицый покосился на Ламию, облизал узкие губы и проговорил:

– Прости, Хозяин…

– Прости? – переспросил человек на троне. – Это надо понимать так, что вы пока ничего не вернули?

– Мы работаем над этим, Хозяин… мы непременно вернем…

– Непременно вернем… – повторил задумчиво этот тип с рысьими глазами. – Вы мне это уже говорили… сколько же? По-моему, двадцать раз. А может, и больше.

– Но, Хозяин, мы уже вышли на след… на надежный след… дай нам еще немного времени…

– Время… – Хозяин пристально взглянул на своих прислужников. – Здесь, в ваших краях, время идет очень быстро. А там, откуда я пришел, среди величественных горных отрогов, оно течет так медленно… иногда кажется, что оно вообще остановилось.

Но это не так.

Там, среди гор, время тоже идет, хотя и незаметно. И мои соотечественники, как горные гномы или тролли, работают день и ночь. Потому что под землей день не отличается от ночи, весна от осени, лето от зимы.

День и ночь мои соотечественники вгрызаются в плоть горы, чтобы отнять у нее ее кровь – золото и серебро, а также ее слезы – те камни, которые гора нехотя отдает нам.

Эти камни, эти слезы горы, должны вернуть моим соотечественникам былое величие.

Они не для того дни и ночи работают в тесных и душных шахтах, чтобы здесь, в городах, богатые люди стали еще богаче, – они работают для того, чтобы вернуть себе былое величие. Вернуть себе – и демонам, которым поклонялись их… наши предки… – При этом он показал рукой на звероподобных демонов, которыми был расписан потолок.

«Красиво говорит, – подумала я, – прямо как в кино. Или сериал какой-нибудь, фэнтези…»

Человек на троне замолчал, как бы давая осознать свои слова. Затем он снова заговорил:

– Так вот, мои соотечественники доверили слезы горы надежному человеку – но он умер. Тогда я поручил вам найти и вернуть слезы горы – но вы все еще ничего не добились…

Он снова замолчал, а потом заговорил другим голосом – властным и угрожающим:

– В том подземном мире, где днем и ночью работают мои соотечественники, есть особое место. Это окно, ведущее в пылающие недра земли.

К этому окну ведет очень старая шахта, прорубленная нашими предками много веков назад.

Когда кто-то из моих людей совершает дурное дело, стражники ведут провинившегося по этой шахте. Уже задолго до конца там становится жарко, очень жарко, так что брови на лицах стражников обгорают от нестерпимого жара.

Наконец они доходят до конца древней шахты, и тогда перед ними открывается колодец, ведущий в сердце земли.

Там, глубоко в этом колодце, пылает древнее пламя.

Преступника сталкивают туда – и он сгорает, превращается в щепотку пепла прежде, чем пролетает четверть пути.

Таков наш обычай.

А ты, – он сурово взглянул на Ламию, – а ты сказала, что не боишься меня!

– Она не подумала, – торопливо вставил реплику длиннолицый.

– Не подумала! – передразнил его Хозяин. – А она подумала, прежде чем убить риелтора Пашку, который единственный знал, где спрятаны слезы горы?

Услышав эти слова, Горыныч переменился в лице и повернулся ко мне:

– Пашка убит?! И ты мне ничего не сказала?

– Тише ты! – шикнула я на него. – Они нас услышат, и тогда мало нам не покажется…

– Да вообще, кто ты такая? – не унимался Горыныч. – Ты не та, за кого себя выдаешь!

Он больно схватил меня за руку, но я крутанулась на месте и залепила ему каблуком по ноге. Он охнул и чуть не упал, и я же его удержала, чтобы этот старый негодяй не свалился на пол, гремя костями.

– Говорю тебе – не шуми! Услышат же нас!

И я сглазила.

Первыми насторожились собаки.

Сначала одна приподнялась, повернула голову в нашу сторону, затем и другая тревожно зарычала.

А потом и их хозяин нахмурился и проговорил:

– Здесь кто-то есть! Кто-то нас подслушивает!

– Не может быть! – возразил длиннолицый. – Это место не знает никто, кроме нас!

– Никто не знает! – передразнил его хозяин. – Кто-то очень даже хорошо это знает! Страх, Ужас, взять их! – повелительно бросил он своим послушным собакам, и те тут же огромными скачками понеслись через зал…

Я не сразу поняла, куда они бегут, но, приглядевшись, увидела возле боковой стены зала узкую винтовую лестницу, ведущую наверх, к нашему коридору.

Мы с Горынычем моментально забыли о своих препирательствах и бросились бежать по коридору, в слабой надежде найти какое-нибудь укрытие.

Никакого укрытия не было, а за спиной уже раздавалось хриплое дыхание псов. Я бежала быстро, как могла. Как ни странно, Горыныч, несмотря на свой возраст, почти не отставал. И тут я споткнулась о выбоину в полу коридора…

К счастью, я не упала, но выронила сумку, и из нее вылетел бесценный бокал…

Сейчас он упадет на каменный пол и разлетится вдребезги…

Я ахнула и метнулась вперед, чтобы перехватить его в воздухе.

В головокружительном прыжке сумела схватить бокал в сантиметре от пола – но сама упала на камни…

И увидела стремительно приближающееся ко мне разъяренное косматое чудовище.

Инстинктивно я выставила бокал перед собой, палец скользнул по его ободку…

Мир вокруг меня качнулся – и все переменилось. Все заволокло багровое клокочущее облако.

Облако ярости.

Я тяжело дышала, склонившись над бессильным, жалким человеческим телом.

«Р-разорвать! Загр-рызть! Р-растерзать!

Хозяин приказал взять это жалкое создание, но я и без того хотела расправиться с ним! Расправиться с каждым, кто только посмеет косо взглянуть на моего Хозяина! Р-растерзать! Загр-рызть! Р-разорвать на мелкие клочки!»

С огромным трудом я пробилась сквозь багровую ярость, сквозь то, что заменяло мысли в косматой собачьей голове, и попыталась вложить в эту голову собственные мысли – точнее, собственные чувства:

«Это существо – такой же человек, как Хозяин. Ну почти такой же. Оно не сделало мне ничего плохого. Мне не нужно его рвать. Мне нужно с ним дружить…»

Огромный пес растерянно попятился, фыркнул, неуверенно вильнул хвостом – один раз, еще один…

– Хороший песик, умный песик! – проговорила – вернее, подумала я в его голове, в его сознании, и огляделась в поисках Горыныча… и второго пса.

И нашла их обоих.

Горыныч лежал на полу, суча ногами и пытаясь защитить руками лицо и горло.

Огромный пес склонился над ним, примериваясь, куда бы лучше вцепиться…

На миг, на один только миг я вспомнила, как Горыныч стоял напротив мостика и не подавал мне палку, и грозил оставить меня там, в подземелье, навсегда. И теперь мне нужно только отвернуться и уйти.

Но, к моей чести, эта мысль тут же ушла.

У меня не было времени колдовать с бокалом. Да я и не знала, как это сделать, – ведь сейчас я была в голове одной из собак.

А что, если как раз этим воспользоваться?

Я – или пес, в которого я перевоплотилась, – призывно гавкнул.

Второй пес удивленно оглянулся.

Тут я осознала, что он – пес, кобель по кличке Ужас, а я, несмотря на грозную кличку Страх, – собака женского пола, и нас связывают сложные романтические отношения. Ну, кто не понял, пара мы, семья, и даже детишки у нас были…