Текст книги "Бокал кардинала Ришелье"

Из-за двери донесся хриплый голос:

– Эй, открывай, слышишь, мы пришли! У нас время дорогое, открывай немедленно!

– В старых квартирах вроде этой бывает второй выход. Черный ход называется. Может, и здесь есть?

– Может, и есть, но где?

– Хозяйка знает…

– Знает, да не скажет.

– Эй, открывай! – донеслось из прихожей.

– Что же делать?

– А вот мы сейчас узнаем…

Гоша пнул чемодан и спросил:

– В этой квартире есть второй выход?

– Есть! – пискнула девица из чемодана. – На кухне, за холодильником… с виду стенной шкаф…

Сообщники переглянулись и поволокли нас через прихожую на кухню.

Когда нас вели, из-за двери донесся злобный окрик:

– А ну, открывай, а то сейчас дверь выломаем!

У меня мелькнула было мысль позвать на помощь, но Ламия ткнула мне под ребра нож и прошипела:

– Только пикни!

Мы прошли на кухню, подошли к холодильнику.

За ним был большой стенной шкаф.

Гоша открыл дверцу этого шкафа.

Внутри была плотная белая занавеска. Гоша отдернул ее. За занавеской оказалась дверь, а за ней – темная узкая лестница.

Сообщники вытолкали нас на эту лестницу, вышли следом и закрыли за собой дверь.

Спотыкаясь и оскальзываясь, мы спустились по лестнице и вышли во двор.

У меня теплилась надежда, что здесь нам удастся сбежать или позвать на помощь – но во дворе не было ни души.

– Жди здесь! – бросил Гоша своей спутнице. – Я сейчас подгоню машину!

Ламия смотрела на нас волком, так что у меня не было даже мыслей о попытке побега.

А через минуту во двор въехал красный микроавтобус.

Нас втолкнули в заднюю часть салона без окон, и автобус куда-то поехал.

Некоторое время мы молча ехали.

Тишину нарушал только глухой звук перекатывающихся у нас под ногами металлических деталей неизвестного назначения.

В автобусе было полутемно. Я видела напротив только глаза Кожемякиной. В данный момент я не читала ее мысли при помощи своего заветного бокала, перед посадкой в автобус Ламия забрала у меня его вместе с сумкой, но эти мысли и без того были буквально написаны на лице Натальи Сергеевны. По моей вине она попала, что называется, из огня в полымя.

Я увела ее из собственной фирмы, чтобы избежать ареста, – и в итоге она попала в куда худшее положение…

Правда, я разделила с ней эти неприятности, но вряд ли ей от этого легче…

С другой стороны, она все губы кривила, да улыбалась презрительно, показывая, что не верит ни одному моему слову.

– Ну что, – прошептала я, – теперь ты мне веришь? – и скосила глаза на Ламию.

Вы не поверите, но эта стерва услышала мой шепот. Она повернулась и одарила нас таким взглядом своих безумных глаз, что я, хоть и ожидала подобного, невольно вздрогнула. А уж Наталья здорово испугалась.

Наконец автобус остановился, задняя дверца открылась.

В просвете показалась Ламия и приказала нам:

– Выходите!

А что нам еще оставалось делать? Не сидеть же в этом автобусе до конца жизни!

Мы вышли на свет и огляделись.

Микроавтобус стоял в безлюдном переулке. С одной стороны от нас была высокая, глухая и мрачная кирпичная стена (возможно, за ней располагалась какая-то старая фабрика), с другой стороны – кирпичный же шестиэтажный дом.

Ни одно окно в этом доме не было задернуто занавеской, ни на одном подоконнике не было цветов, ни из одного проема не выглядывало лицо человека. Вообще, вид у этого дома был нежилой. Возможно, он был предназначен на снос и жильцов выселили.

Единственным признаком жизни в переулке был газетный киоск, расположенный чуть в стороне от нас.

Правда, он тоже был закрыт, и продавца в нем не было, но в нем были выставлены цветные журналы и книжки карманного формата в ярких глянцевых обложках.

Как ни странно, именно к этому киоску повела нас Ламия.

Она своим ключом открыла его и грубо втолкнула нас внутрь.

Вслед за нами вошла сама Ламия и ее длиннолицый спутник Гоша.

Ламия закрыла за ним дверь, и тут произошло нечто неожиданное: киоск вместе с нами провалился под землю.

Видимо, Гоша и Ламия именно этого и ждали, во всяком случае, на их лицах не дрогнул ни один мускул.

Некоторое время киоск плавно скользил вниз, как кабина лифта, наконец, он остановился.

Ламия открыла дверцу и приказала нам выходить.

Мы вышли из странного лифта и пошли вперед по длинному полутемному коридору.

Этот коридор показался мне очень знакомым – по такому же точно коридору я долго блуждала вместе с Горынычем, сбежав от той же Ламии…

Похоже, моя жизнь сделала круг и вернулась в исходную точку…

Наконец коридор закончился.

Мы оказались в большом, ярко освещенном зале, напоминающем неф собора, – в том самом зале, где Ламия и Гоша удостоились аудиенции своего Хозяина.

В том самом зале, на который я смотрела сверху, через арочное окно – пока за нами не послали огромных собак…

На этот раз ни Хозяина, ни его собак в зале не было.

Только нарисованные на потолке звероподобные чудовища смотрели на нас сверху, словно следили за каждым нашим шагом, за каждым нашим движением…

Наталья подняла голову и как зачарованная уставилась на потолок, пока Гоша не толкнул ее в спину.

– Не стоять! Ворон не считать! Идти быстро! – рявкнул он.

Мы пересекли зал, вошли в арку, прошли по очередному коридору и оказались в небольшой комнате без окон и с самым малым количеством мебели – металлический стол да несколько офисных стульев, обитых искусственной кожей.

Судя по всему, здесь наше путешествие закончилось – по крайней мере, на время.

Ламия пинком усадила меня на один из стульев, Кожемякину – на другой. Она вполголоса переговорила со своим спутником, и он куда-то ушел.

Я проводила его озабоченным взглядом – уходя, он унес мою сумку вместе с бокалом. Натальину тоже.

Ламия молча стояла у двери, давая понять, что ни при каких обстоятельствах не выпустит нас отсюда.

Я в этом нисколько не сомневалась.

Прошло несколько минут, и на пороге снова появился Гоша. Моей сумки у него не было, зато рядом с ним трусила огромная собака.

Я узнала в ней ту самую собаку, с которой, можно сказать, подружилась прошлый раз. Вспомнила и ее кличку – Страх…

Я незаметно подмигнула собаке.

Она опасливо покосилась на Гошу и изобразила на своей огромной морде подобие приветливой улыбки. Можете себе представить, как это выглядело!

– Я доложил Хозяину, – сообщил Гоша своей напарнице. – Сейчас он занят, но потом придет поговорить с ними. И вот, дал нам одну из своих собак…

– Что мы, без собаки не управимся? – фыркнула Ламия.

Собака услышала ее и, по-видимому, поняла. Во всяком случае, она негромко заворчала и опустила нижнюю губу, обнажив страшные желтоватые клыки.

– Да ладно тебе, не обижайся! – проговорил Гоша. – Она не имела в виду ничего плохого!

Ламия ничего на это не сказала. Можете себе представить, что эта зараза не испугалась? Очевидно, у нее давно атрофировались все инстинкты, кроме одного: убивать. Причем не сразу, а сначала человека как следует помучить.

Она повернулась ко мне и процедила:

– Вот уж здесь нам никто не помешает. Здесь ты мне расскажешь все, что знаешь про бриллианты… и ты тоже! – она перевела взгляд на Кожемякину.

– Да ничего я про них не знаю! – отозвалась Наталья. – Я их вообще не видела! Это все Пашка!

– Легко свалить все на покойника! – проговорила Ламия. – Ну ладно, приступим к серьезному разговору!

В это время в комнату вбежал самый настоящий карлик.

Это был взрослый мужчина ростом не больше семилетнего ребенка, одетый в украшенную яркой вышивкой кожаную рубаху – что-то вроде одежды коренных народов Севера.

Этот карлик подбежал к Гоше, сделал тому знак наклониться и что-то зашептал на ухо.

Гоша послушал его, изменился в лице и сказал Ламии:

– Придется тебе прерваться! Нас срочно вызывают!

– Сколько можно? Ты же только что был у Хозяина!

– Обстоятельства изменились.

– Ну ладно, ты иди, а я здесь продолжу…

– Нет, ты не поняла. Вызывают нас обоих!

– Черт…

– Продолжишь потом, а сейчас надо идти!

Ламия выругалась, потом повернулась к собаке и строго приказала:

– Стеречь их! Чтобы до моего возвращения никто не сделал ни шагу из этой комнаты!

Собака послушно тявкнула, показывая, что поняла приказ, и села возле двери. Но я-то поняла, что сделала она это просто так и что Ламию она слушаться не собирается. Еще не хватало!

Ламия и Гоша ушли следом за карликом.

Едва они удалились, Кожемякина проговорила:

– Где мы вообще? Что это за место?

Голос у нее был не то чтобы заискивающий, но я поняла, что теперь-то она верит, что я ничего не придумала. Ох уж эти деловые успешные женщины, у которых в подчинении куча народу. Привыкли командовать, нет чтобы сказать по-простому: извини, мол, что не поверила, теперь вижу, что ты была права… Ой, да они ни за что не признаются, что ошибались, им такое как нож острый!

– Я знаю об этом ненамного больше, чем ты. Правда, одну интересную особенность все же знаю. Здесь неподалеку находятся старые винные погреба, и в них – огромная коллекция старых хороших вин.

– Старых вин? – переспросила Наталья недоверчиво. – Так наверняка они уже никуда не годятся.

– Некоторые правда скисли, но некоторые вполне пригодны к употреблению. И вина самых лучших французских марок – «Шато Марго», «Шеваль Блан» и тому подобное…

Кожемякина выслушала меня, недоверчиво качая головой, и проговорила:

– Это интересно, но для начала хорошо бы отсюда выбраться! Сейчас мне не до вина…

– Ну это тоже можно обдумать…

– Что тут думать? Вон какая зверюга у двери сидит…

– Ну с ней мы сейчас поговорим!..

– Поговорила одна такая!

А я повернулась к собаке и проговорила приветливым, жизнерадостным тоном:

– Привет, Страх! Ты меня помнишь?

Собака в ответ рыкнула – не очень злобно, но строго, мол, даже если помню, это ничего не значит. Дружба дружбой, но у меня приказ, и я его не нарушу.

Я подумала – как жаль, что при мне нет сейчас бокала! Прошлый раз он помог мне внедриться в сознание этой собаки и убедить ее отпустить нас с Горынычем…

А что, если этот мысленный контакт у нас с ней еще сохранился?

Я вообразила себя собакой… не собакой вообще, а этой самой собакой, огромной псиной по кличке Страх.

«Я огромная и грозная, и предана своим хозяевам. Сейчас мне поручили сторожить эти два человеческих существа, и я все сделаю как надо! Мимо меня и муха не пролетит!»

Я сделала над собой усилие – и направление собачьих мыслей сменилось.

«Да, конечно, я большая и грозная на вид, но внутри у меня мягкая женская душа… у меня были романтические отношения с моим напарником по кличке Ужас, и у нас даже были малыши…»

Я представила себе шесть маленьких пушистых комочков – и нежность затопила мою собачью душу…

Стоп, я, кажется, уже совсем преобразилась в эту огромную собаченцию! Все же не нужно забывать, кто я на самом деле…

Я посмотрела на собаку…

На ее морде появилось нежное и мечтательное выражение. Она наверняка думала о своих щенках…

«Мы ведь с тобой друзья, правда? – подумала я с искренним (почти) чувством. – У тебя были чудесные щенки… я – тоже женщина, хотя у меня щенков… то есть детей пока не было, но когда-нибудь они непременно будут. Расскажи мне, что ты чувствовала, когда кормила и вылизывала своих малышей?»

Собака утробно заурчала, подошла ко мне, потерлась…

Обычные собаки трутся о ноги хозяина, но эта была такая огромная, что потерлась о мой бок выше талии. При этом она чуть не свалила меня с ног.

Я покосилась на Кожемякину.

Наталья смотрела на меня с искренним изумлением.

– Как это ты? – прошептала она одними губами.

– Это трудно объяснить, – ответила я примерно так же, – пока она в хорошем настроении, выходи из комнаты!

Кожемякина тихонько двинулась к двери.

Собака покосилась на нее и недовольно зарычала, но я потрепала ее за ушами, приговаривая – хорошая девочка, хорошая, просто красавица, – и она успокоилась.

Кожемякина выскользнула из комнаты.

Я немного выждала и двинулась следом…

Но тут собака недовольно заворчала.

Я все еще сохраняла с ней подобие мысленного контакта, поэтому прочитала ее незамысловатые мысли (или просто догадалась, ибо это было нетрудно):

«Мы, конечно, друзья, но у меня есть приказ… и вообще, если мы друзья, ты не должна ставить меня в неловкое положение! И кроме того, друг не должен покидать друга, когда тот так расчувствовался! Побудь со мной, я расскажу тебе о своих щенках…»

Как же быть?

Собака меня не выпускает, а скоро может вернуться Ламия… она увидит, что Кожемякина сбежала, и мне достанется за двоих…

Тут у меня мелькнула новая идея.

Если у моей четвероногой подруги приказ не спускать с меня глаз – почему бы нам не уйти отсюда вместе?

Я постаралась внушить эту идею собаке.

Причем внушить ее так, чтобы она подумала, что сама пришла к этой мысли…

И я снова почувствовала себя собакой. И в голове у меня побежали простые собачьи мысли.

«Это двуногое существо симпатичное. Оно… она женщина, как и я. Жаль, что не она моя хозяйка. Мы с ней прекрасно поладили бы. Конечно, у меня приказ не спускать с нее глаз, но я… я и не спускаю. Мы можем вместе немного прогуляться…»

Я двинулась к выходу из комнаты – медленно, не делая резких движений. Собака негромко заурчала, но не проявила агрессии и пошла рядом со мной, изредка прижимаясь ко мне боком. Я ласково потрепала ее по загривку.

Надо бы ее как-то назвать, но настоящее ее имя – Страх – не очень способствует дружескому общению.

Я подумала, какое может быть от него подходящее уменьшительное имя…

Страша?

– Страша… как тебе такое? – спросила я собаку. – Можно я буду тебя так называть?

Она не возражала – кажется, такое имя ей понравилось.

Мы вышли в коридор.

Там нас дожидалась Кожемякина. Вид у нее был растерянный и смущенный.

– Не знаю, куда идти… я плохо ориентируюсь, некоторые называют это топографическим кретинизмом, – призналась она, увидев меня, и попятилась – увидела рядом со мной огромную псину.

– Ой… она за тобой увязалась…

Собаке ее реакция не понравилась, она недовольно зарычала, обнажив клыки.

– Не показывай страх! – проговорила я негромко. – Собаки и вообще все звери его чувствуют. И вообще, повежливее, пожалуйста, это не просто собака, она моя подруга.

При слове «Страх» собака насторожилась – ведь это, как-никак, ее официальное имя…

– Кстати, можете познакомиться – ее зовут Страша! – представила я Кожемякиной собаку.

– Но она… она так и пойдет с нами? – спросила Наталья Сергеевна опасливо.

– Не волнуйся, мы с ней друзья.

– Вы – да, но я…

– Все хорошо!

Я пошла по коридору в ту сторону, где, по моим соображениям, был выход. Собака шла рядом со мной, время от времени преданно заглядывая мне в глаза.

Все это меня пока устраивало, за исключением одного: у меня не было сумки, а значит – не было и заветного бокала. А мне его очень не хотелось потерять…

По дороге я заметила полуоткрытую дверь.

Я заглянула в эту дверь…

И тут же попятилась: в нескольких шагах от двери лежал на полу второй огромный пес – пес с красноречивой кличкой Ужас…

Конечно, он – приятель моей четвероногой подруги, но, к сожалению, не мой. С ним у меня отношения не заладились, и, заметив, меня в дверях, он приподнялся и грозно зарычал.

Правда, не напал, и не стал меня преследовать – видимо, у него был приказ охранять эту комнату и все, что в ней находится, и не покидать это место ни в каком случае…

А я как раз заметила на столе свою сумку…

Ужас не пустит меня внутрь и уж тем более не выпустит обратно с сумкой…

Что же делать?

Тут у меня мелькнула плодотворная идея.

Я потрепала свою четвероногую приятельницу за ушами. Она взглянула на меня живыми внимательными глазами: ты чего-то хочешь? Только скажи, для тебя я готова на многое!

– Понимаешь, Страша, мне очень нужна сумка… – проговорила я неуверенно. – Она в этой комнате, но сама я не могу туда войти… меня не впустит туда твой друг…

Псина подняла на меня умные глаза. Этим взглядом она хотела показать, что при всем своем уме понимает человеческий язык не вполне, и не знает, чего я от нее хочу.

Как же ей это объяснить?

Когда хозяин хочет, чтобы собака ему что-то принесла, он говорит «Апорт».

Но вовсе не факт, что Страша знает эту команду. Может быть, там, где ее дрессировали, использовали слова другого языка… и потом, как мне объяснить ей, что мне нужна именно сумка?

Тогда я попробовала использовать мысленный контакт с собакой.

Я протянула руки к ее морде и мысленно проговорила:

«Вот мои руки… мой запах… войди в эту комнату и найди там то, что пахнет так же. И принеси это мне!»

Страша оживилась – видимо, поняла мой мысленный приказ. Или просьбу.

Она забежала в комнату.

Ее приятель Ужас оживился, приподнялся и несколько раз стукнул по полу хвостом. Затем он призывно заурчал.

Страша рыкнула в ответ – мол, извини, но сейчас не до тебя. Я выполняю важное поручение, а ты же сам знаешь – работа превыше всего…

Она пробежала в глубину комнаты, принюхалась, и моментально нашла мою сумку.

Вернулась, не обращая внимания на своего друга, протянула мне сумку – мол, это то, что ты хотела?

– Умница! Это именно то, что надо! – похвалила я ее и почесала за ушами в виде поощрения.

И только потом заглянула в сумку.

И разочарованно вздохнула: бокала в сумке не было…

– Ну мы наконец идем? – напомнила о себе Кожемякина.

Мне очень не хотелось оставлять здесь бокал…

Но я ничего не могла сделать. Даже если я снова пошлю собаку на поиски бокала – вовсе не факт, что она его найдет.

В довершение ко всему, в дальнем конце коридора послышались приближающиеся голоса.

Нужно было скорее уходить, пока нас не заметили, и я устремилась вперед, мысленно распрощавшись с бокалом…

Мы прошли до конца коридора, вышли в знакомый мне огромный зал. Там никого не было, только звероподобные монстры неприязненно смотрели на нас с потолка.

Мы быстро перебежали через зал, нашли лестницу, поднимающуюся на верхнюю галерею, и через несколько минут стояли у входа в винный погреб купца Бочкарева.

– Это тот самый винный погреб, про который ты говорила? – спросила Кожемякина.

– Он самый…

Она протянула руку, взяла со стеллажа одну запыленную бутылку, другую…

Глаза ее загорелись.

Она что-то бормотала себе под нос, я с трудом разбирала французские слова:

– «Шато Петрюс»… «Шато Латур»… «Шато Марго»… «Мутон Ротшильд»… «Домен Романи Конти»…

Наконец она повернулась ко мне и проговорила взволнованным голосом:

– Честно говоря, я тебе не очень поверила. Но теперь вижу, что ты ничуть не преувеличила. Если бы я смогла заполучить хоть четверть этого вина, я бы озолотилась…

– Сейчас не об этом нужно думать, а о том, как нам отсюда выбраться! Нас уже наверняка хватились, и скоро начнется погоня!

– Да, конечно, ты права… – и Кожемякина вздохнула с искренним сожалением.

Я повела ее к выходу, через который прошлый раз мы с Горынычем выбрались в метро.

Когда мы были уже возле выхода, моя четвероногая подруга тихонько взлаяла и остановилась.

Тем самым она показала мне, что дальше не пойдет.

Я привычно смогла прочесть ее мысли.

«Мы, конечно, друзья, но здесь – вся моя жизнь, здесь моя работа, моя семья…»

– Я тебя понимаю, – сказала я сочувственно. – Спасибо тебе большое! И надеюсь, что у тебя все будет хорошо!

Я обняла ее за шею, и грозная собаченция лизнула меня в нос, как будто она какой-нибудь чихуахуа, карликовый пудель или мальтийская болонка.

До станции метро мы дошли быстро, никто нас не преследовал. В вагоне метро я задумалась, что мне теперь делать с Кожемякиной. Вот куда ей теперь податься? Дома ее менты караулят, в дядиной квартире – эти уроды, больше того, в гостиницу не пустят без документов, а у нее ни денег, ни машины.

Сумки – и той нет, мне пришлось ей жетон покупать. Да, прихватил кто-то дорогущую сумочку, что плохо лежала.

Наталья, однако, не выглядела растерянной и испуганной. Напротив, она нервно кусала губы и морщила лоб, как будто пыталась решить трудную задачу.

Тут я осознала, что мы подъезжаем к моей станции. Вот именно здесь мне выходить, а потом пройти пятнадцать минут мимо торгового центра, свернуть в проход между домами, миновать детскую поликлинику – и вот он, дом, в котором я живу в настоящее время. То есть снимаю комнату в коммунальной квартире с двумя соседями. Про соседей вы уже знаете.

И по всему получается, что нужно мне Наталью тащить сейчас к себе, больше делать нечего, не бросать же ее на улице.

Снова я в который раз пожалела, что пропал бесценный мой бокал, и дала себе страшное слово, что непременно его отыщу. Подруга моя лохматая обязательно поможет.

При выходе из вагона меня толкнула заполошная женщина с хозяйственной тележкой.

– Осторожнее! – прошипела я. – Смотреть надо! Люди кругом все-таки…

– Извините! – Она оглянулась, развела руками, едва не выпустила тележку из рук и устремилась вперед.

Очень она была похожа на ту сотрудницу, что встречала меня в фирме Кожемякиной – такие же светлые волосики, и глаза навыкате. Как же ее… ага, Люба.

Только эта тетя выглядела так, как будет выглядеть Люба лет через двадцать, а так один в один.

И тут у меня в голове пробился тонкий лучик света. Точнее, память начала действовать, и я вспомнила, что когда Люба вела меня к Наталье, то я прочитала у нее в мыслях, что та сердится на нее из-за Павлика. Ну, мало ли какой Павлик тут может быть… Хотя…

– Слушай! – Я повернулась к Наталье. – А кто тебе посоветовал обратиться в то агентство «Домострой»? Вряд ли ты нашла его рекламу в интернете… То есть реклама там есть, но…

– Но что-то тебе подсказывает, что умные люди не ведутся на рекламу, какой бы она ни была замечательной, а предпочитают действовать по рекомендации? Ты и сама небось такая…

– Ну да… – кисло согласилась я, вспомнив, что вот Нита обратилась к Пашке по рекомендации старого мошенника Горыныча, и ничего хорошего из этого не вышло.

– Слушай, я и сама забыла, а вот сейчас вспомнила, – удивилась Наталья, – ведь это Люба мне этот «Домострой» посоветовала. Сказала, что там ее хороший знакомый работает…

– Павел Сыроедов.

– Точно, я, когда к ним обратилась, мне его сразу и дали.

– Значит, он сказал начальству, что тебя он сам нашел. И значит, должен получить за это большую премию. А Люба про какого-то Павлика говорила…

На самом деле Люба не говорила, а думала, но Наталья не обратила на это внимания.

– Может, она Павлу Сыроедову родственница? Может, она что-то знает?

– Дай телефон! – сказала Наталья, устремляясь к скверику, что был на полдороге к моему дому. – Мне свой нельзя включать. Меня по нему враз засекут.

А мой, значит, можно? С другой стороны, вряд ли капитан Семибратов решил контролировать мой телефон, он вроде бы меня из подозреваемых вычеркнул.

– Люба, это я, – сказала Наталья в трубку. – Да ты за мной-то не повторяй! Что там у вас? Ага… – она помрачнела, слушая. – Ладно, теперь скажи, какое отношение ты имеешь к Павлу Сыроедову? Ты его знала близко?

Она поморщилась и отставила трубку в сторону.

– Плачет, – шепнула мне, потом заговорила в трубку строго: – Люба, мне некогда, так что запоминай, повторять не буду: завтра утром перед работой я буду ждать тебя.

– Завтра я не могу! – перебила Люба так громко, что мне было слышно. – Завтра Пашины похороны!

– Вот как? – Наталья послушала, потом протянула руку, нетерпеливо шевеля пальцами.

И как я догадалась, что ей нужен карандаш или ручка? Я протянула ей какую-то сухую палочку и указала вниз, под ноги. Она нацарапала что-то на земле.

– Ладно. Если завтра не можешь, тогда говори сейчас. Кто у него есть из родственников?

И пока Люба излагала Пашкину родословную, я рассматривала каракули на земле. Было написано «Серп» и цифры 11: 00.

– Завтра в одиннадцать, старое Серпуховское кладбище, – сказала Наталья, возвращая мне телефон.

– Значит, Павел был сыном ее умершей подруги, та воспитывала сына одна, из родственников только престарелая тетка, и то неродная, седьмая вода на киселе. Но Люба эту тетку видела пару раз, и как-то они друг другу не понравились. А Павел тетку навещал… А сам он жил в такой квартире, маневренный фонд называется. Он собирался квартиру в строящемся доме покупать, внес первый платеж, так что агентство пока ему эту квартиру предоставило.

– Ясно, так что там бриллиантов быть никак не может. Может, он их у тетки спрятал? Надо бы этот вопрос прояснить…

Снова я мучительно пожалела о пропавшем бокале. Наталья, однако, телефон мне не отдала. Она посидела, задумчиво глядя прямо перед собой. Потом тяжело вздохнула и набрала номер по памяти. Она покосилась на меня, и я отошла в сторонку, делая вид, что любуюсь астрами на клумбе, что располагалась при входе в сквер.

Разговор продолжался минут пять, потом Наталья подозвала меня и спросила вполголоса, куда подогнать машину.

Я сказала, что можно прямо к моему дому, чуть в стороне от подъезда есть стоянка для жильцов. Голос, доносящийся из трубки, был мужской.

– Это муж, бывший, – сказала она, возвращая мне мобильник.

– Ты же, кажется, говорила, что с ним ни за что и никогда… – поддразнила я.

– Получается, что без него не обойтись… – она поникла головой, – понимаешь, он… в общем, я молодая была совсем, в людях не разбиралась. А он старше меня намного… ну вроде все было хорошо, а потом я узнала, что он… из бывших бандитов.

Ну там много всего было… короче, он сам понял, что я с ним жить не смогу. В общем, дал денег на фирму, а дальше уж я сама раскрутилась, никакой помощи от него не принимала. Теперь-то он, конечно, влиятельный, законопослушный… вроде бы… и вот обратиться мне, кроме него, не к кому. Короче, завтра машину пригонят. Мы же не можем все время на метро ездить…

Точно, никак не можем…

Аида встретила нас как родных, на кухне у нее кипело и скворчало. Я представила Наталью как свою коллегу, у нее, мол, трудности с мужем, так что она у меня переночует.

Пока я была в ванной, Аида в общих чертах изложила Наталье нашу сложную житейскую ситуацию и познакомила с кошкой Муськой. Та Наталью одобрила.

На ужин у Аиды были картофельные котлеты с грибным соусом, а к чаю песочный пирог со свежими абрикосами. Говорила уже, что Аида обожает готовить трудоемкие блюда.

После ужина Аида выдала мне раскладушку и постельное белье – не новое, но чистое. Мы улеглись и проспали бы, если бы Аида не стукнула в дверь.

– Девочки, вы вроде говорили, что вам на похороны надо!

– Ой, надо… – простонала Наталья, едва разлепив глаза. – Знаешь, давно так крепко не спала, удивительно даже!

Тут встал вопрос об одежде.

Натальин офисный дорогущий костюм на кладбище был явно неуместен. И вообще, вдруг капитан Семибратов или его начальство решит, что преступник обязательно придет на кладбище, чтобы посмотреть на похороны своей жертвы? Разумеется, так показывают в детективах, но рисковать не следует.

Как я уже говорила, я сама – девушка стройная, некоторые злыдни на работе говорят, что не стройная, а тощая, как селедка. Ну не могут они завидовать молча. Но это в данный момент не важно, а важно, что Наталья – женщина не то чтобы в теле, но размер у нее точно не мой. Так что мы снова обратились к Аиде.

Аида, как уже говорилось, тетка хорошая. Но есть у нее в одежде один пунктик: очень она любит всевозможные рюшечки, бантики и воланчики. Ну фишка у человека такая, а в остальном она вполне нормальная.

Но тут Аида вошла в положение и выдала Наталье широкие темные брюки и старушечью свободную кофту в неяркий цветочек.

Надо сказать, что мадам Кожемякина и бровью не повела, увидев такой ужас, поблагодарила и надела. А сверху накинула темный платок, что дала ей уборщица Зульфия.

Мы вышли из подъезда и свернули в сторону, где находилась стоянка для машин жильцов. Автомобилей было мало – время рабочее, все уже разъехались.

Тут послышался шум мотора, и возле нас затормозила бирюзовая… слушайте, это же «Волга»!

Ну да, в детстве у нашего соседа была такая машина, он нас с подружкой Сонькой иногда катал, пока моя мать не узнала и не разоралась. Мы тогда не поняли, с чего ее так разобрало и почему сосед даже не огрызнулся в ответ, а только втягивал голову в плечи и отворачивался.

Потом он продал «Волгу» и вообще переехал из нашего дома, потому что мать при встрече с ним во дворе рычала, как питбуль из соседнего подъезда, только что клыки не показывала.

Потом, позднее, когда я вспомнила кое-какие ее слова, брошенные в сердцах соседу, я, конечно, поняла, что она ему инкриминировала. Мы обсудили все с Сонькой и решили, что не верим, что он хотел сделать нам что-то плохое.

Эта «Волга» выглядела почти как та, только более ухоженная. Тут вышел из нее разбитной парень, на голове у него была бандана с черепом, а в руках – ключи.

– Это вы – Наталья Сергеевна? – спросил он.

– Ну да… – Наталья ошеломленно разглядывала машину.

– Получите! – Парень протянул ей ключи и документы в папочке. – Привет от Игоря Ивановича! Желаю хорошо покататься!

– Слушай, а нельзя было что-то другое пригнать? – вмешалась я. – Какую-нибудь иномарочку незаметную, а не этот винтаж, позапрошлый век… Она на дороге не заглохнет?

– Чтоб ты понимала! – парень так обиделся, что заговорил по-свойски. – Машина – зверь, у нее мотор вообще от «мерседеса»! А какая красавица, сам бы ездил! Коллекционная модель!

– Ладно, спасибо передай! – Наталья уже сидела за рулем.

Около неприметного особняка возле Орлеанской заставы остановился элегантный экипаж.

Лакей соскочил с запяток, распахнул дверцу, и из экипажа вышла дама, лицо которой скрывала вуаль.

Она подошла к двери, постучала бронзовым молотком в форме грифона.

В двери открылось окошечко, и низкий голос спросил:

– Кто?

– Я племянница госпожи де Рекамье, приехала навестить свою тетушку!

– Проходите, мадемуазель!

Дверь открылась, и дама в вуали проскользнула внутрь.

– Вас ждут! – проговорил рослый слуга.

– Меня не нужно провожать, я знаю дорогу.

Дама прошла по знакомому коридору, поднялась по лестнице на второй этаж, миновала анфиладу комнат и, наконец, оказалась в небольшой гостиной, где ее ждал пожилой господин с остроконечной бородкой, в черном бархатном камзоле, отделанном серебром. Пожилой господин, в котором можно было узнать самого влиятельного человека во Франции. Исключая короля, конечно.

– Приветствую вас, ваше преосвященство! – проговорила дама и поцеловала протянутую руку с крупным перстнем. – Непривычно видеть вас не в красном…

– Всем нам приходится иногда менять свое обличье! – ответил кардинал. – Кто-кто, а вы это знаете лучше кого-нибудь другого.

Он хлопнул в ладоши, и тут же в комнату вошел слуга с серебряным подносом, на котором стоял кофейник и две чашечки.

– Надеюсь, вы не откажетесь от кофе.

– Не откажусь.

Слуга разлил кофе.

– Итак, – проговорил кардинал, – что вам удалось узнать, мадемуазель?

Женщина кивнула на слугу.

– Можете не бояться Жака, он предан мне, как пес…

– Преданность, как и все на свете, имеет свою цену. Вам ли это не знать!

– Кроме того, он глухонемой…