Текст книги "Бокал кардинала Ришелье"

Мало ли кто его убил, я-то тут при чем… Мы с Нитой этого точно не делали.

Я заперла дверь на второй замок и вздохнула свободнее.

Наконец я осталась одна… все мои проблемы и неприятности там, за дверью…

В этот раз я прихватила с собой пару сэндвичей и пакет жареной картошки, но, вдохнув запах мяса, поняла, что съесть ничего не смогу. Поэтому приготовила себе чай и только собралась пить, как вдруг в дверь квартиры позвонили.

Я уже говорила, что звонки звучат для меня очень по-разному.

Бывают звонки нетерпеливые, раздраженные, деликатные и хамские, строгие и официальные.

Сегодняшний звонок как раз был из таких – строгих и официальных. И еще он был нетерпеливый – казалось, звонивший человек хотел показать, что его время чрезвычайно дорого и что торчать под моей дверью ему некогда.

Поэтому я невольно поспешила в прихожую и открыла дверь, только в последний момент подумав, что надо было сперва хотя бы выглянуть в глазок. Или спросить, кого принесло.

Но что сделано, то сделано.

Я открыла дверь и увидела на пороге того самого мужчину в черной куртке, который распоряжался во дворе возле покойника. Он еще все отгонял зевак и меня буквально отдернул от носилок с покойником.

– Здрас-сте… – протянула я испуганно.

Мне вдруг пришло в голову, что он собирается меня немедленно арестовать. Вот непонятно с чего. Вроде и вид у него был не так чтобы грозный, и с полицией я никогда дел особых не имела, а почему-то пришла в голову такая мысль.

– Здрас-сте, – ответил мент, и продемонстрировал мне служебное удостоверение.

Буквы перед глазами прыгали, я не успела разглядеть этот документ, но он сам его озвучил:

– Капитан Семибратов, районный отдел полиции. Вы позволите пройти в квартиру?

– Проходите, – проговорила я, с трудом справившись с неуверенно дрогнувшим голосом.

Плохо, этак он сразу поймет, что мне есть что скрывать. У них ведь глаз наметан…

Я отступила в сторону кухни, где был относительный порядок. Он проследовал за мной.

– Садитесь… – Я показала ему на свободный стул.

Он опустился на него и выжидательно посмотрел на меня.

Я не сразу поняла, чего он от меня хочет, а когда наконец поняла, проговорила:

– Грачевская. Виталия Валентиновна Грачевская.

– Как вы сказали? – Он удивленно поднял брови. – Наталия Валентиновна?

– Виталия, – поправила я его, начиная раздражаться. – Меня зовут Виталия.

– Надо же! – Он посмотрел на меня с интересом, как на какое-то необычное, экзотическое насекомое. – Я и не знал, что бывает такое женское имя.

– Теперь знаете, – фыркнула я.

– Зато редкое, – заметил он и улыбнулся.

Я не стала улыбаться в ответ.

Что он пришел, мое имя обсуждать? Больше у него что, никаких дел нет?

Он как будто прочел эту мою мысль, вздохнул и достал блокнот:

– Значит, Виталия Валентиновна… так и запишем.

И действительно, что-то записал в своем блокноте. А потом поднял на меня глаза, посмотрел пронзительно и проговорил:

– Я должен задать вам несколько вопросов…

– Задавайте! – я пожала плечами.

– Это ваша квартира?

– Ну да… то есть не только моя…

– Поясните!

– Эта квартира принадлежала моей бабушке. Бабушка умерла и оставила ее мне и моей сестре. Сводной сестре. То есть сестре по отцу, не знаю, как будет точно назвать…

– Единокровной сестре, – сказал он.

Скажите, какой умный! Я подумала, что он все это наверняка знает и спрашивает просто для проформы.

Тем не менее он все это старательно записал, и снова посмотрел на меня тем же пронзительным взглядом.

– Виталия Валентиновна, вам знаком гражданин Сыроедов?

– Это который во дворе?

– Именно.

Я решила, что нужно отвечать честно. Откровенно врать, что не знаю никакого Сыроедова не стоит, мент небось подсуетился и выяснил, что покойник тут бывал. У этих трех ведьм глаза лучше биноклей, все видят, все про всех знают. Да тут и знать нечего: бабушка умерла, полгода квартира стояла пустая, а теперь новые люди стали во дворе появляться.

– Ну я его видела всего один раз в жизни. Он вчера приходил в эту квартиру…

– Вчера? А в котором часу?

Я назвала время.

– Значит, вы последняя видели его живым.

– Ну знаете ли! Когда он отсюда ушел, он был жив и здоров!

– А зачем он сюда приходил?

– Он риелтор, и моя сестра связалась с ним по поводу продажи этой квартиры.

– А вы ее хотите продать? – Капитан огляделся, как будто впервые увидел квартиру.

– Да, а что? Бабушка оставила нам квартиру на двоих, вот мы и хотим продать ее и поделить деньги. А риелтор приходил, чтобы обсудить с нами детали…

– Ну и как? Договорились?

– Как вам сказать… – осторожно ответила я. – Пока еще все неточно, неопределенно…

Он снова что-то записал в блокноте и задал следующий вопрос:

– Значит, с ним связалась ваша сестра? Не вы?

– Я его раньше в глаза не видела. И позже тоже.

– А ваша сестра… как она его нашла?

– Вот чего не знаю, того не знаю! Наверное, через агентство недвижимости.

– Ага! А что это за агентство?

– Насколько я знаю, оно называется «Домострой».

– «Домострой»… – Он сделал новую запись в своем заветном блокноте и встал. – Извините, я выйду и поговорю по телефону. Но я вернусь, мы с вами еще не закончили.

Он вышел из квартиры, строго взглянул на меня и прикрыл за собой дверь.

Я пожала плечами: что он, думает, я собираюсь его подслушивать? Больно надо!

Хотя… как сказать…

Я вернулась на кухню и задумалась.

Он ясно дал понять, что я под подозрением. Прямо сказал, что я последняя видела Сыроедова живым… А в сериалах всегда показывают, что первыми подозреваемыми являются либо муж-жена-любовник-любовница, либо тот, кто видел потерпевшего последним. А кто видел? Мы с Нитой.

Ох, как все это мне не нравилось!

И тут я вспомнила про красный бокал.

Конечно, это может показаться безумием, но ведь этот бокал явно обладает каким-то удивительным свойством. При его помощи я смогла на какое-то время проникнуть в мысли покойного Сыроедова. Ну или, по крайней мере, мне так показалось. И еще бокал дал мне знать об опасности, исходящей от злополучной чайницы. И в ней таки оказался спрятан «жучок»…

Короче, безумие это или нет, но не будет вреда, если я снова воспользуюсь этим предметом.

Я метнулась в комнату и достала бокал из серванта. Отнесла на кухню и прихватила его полотенцем.

Что такого? Может, я просто помыла старый бабушкин бокал и теперь вытираю его. Навожу порядок в квартире. Я вообще-то девушка аккуратная…

Тут как раз полицейский вернулся, на ходу убирая телефон.

Я взглянула на бокал, словно проверяя, чистый ли он.

Он был чистый – во всяком случае, когда на него упал свет из окна, кухня наполнилась рубиновыми бликами.

Как прежде, я провела пальцем по ободку…

И снова, как прежде, бокал издал тонкий, печальный звук, сродни пению раковины или звону серебряного колокольчика.

Я подняла бокал, так чтобы сквозь него увидеть капитана Семибратова…

Но вместо него…

Со мной опять случилось нечто странное. Я переместилась в другой конец кухни…

То есть на самом деле я, разумеется, никуда не переместилась, я стояла на прежнем месте, около окна, но теперь я видела бабушкину кухню с другой точки зрения, как будто стояла возле двери – там, где стоял Семибратов.

И видела эту кухню его глазами. Видела эти потертые шкафчики, старую щербатую посуду, пожелтевший холодильник, весь этот старческий, унылый быт…

Кроме того, я видела саму себя.

«Ничего такая девица… бледная и худая, конечно. Но мне толстые не нравятся. Неужели это она замочила риелтора?»

Я вздрогнула… откуда у меня такие странные мысли?

Ах, ну да, это же не мои мысли, это мысли Семибратова… бред какой-то! Как такое может быть?

Тем не менее я снова отдалась потоку его мыслей.

«…Да нет, ей такое, конечно, не под силу. Сыроедов по виду мужик крепкий, здоровый, а она как щепка… видно, что спортом совсем не занимается.

Хотя… она его видела, считай, самой последней и сама призналась, что по поводу квартиры они не договорились… может быть, у них на этой почве возник конфликт, и того…

Может, они на пару с сестрицей его оприходовали? Надо ту допросить, может, она и расколется…

Да нет, ерунда. С чего бы им его убивать…

Вот Генка по ее наводке позвонил в агентство «Домострой», и там сказали, что уже уволили этого Сыроедова. Что из-за него они понесли серьезные убытки, и вообще, был большой скандал с этой… как ее… Кожемякиной.

Вот кого непременно нужно проверить. У нее есть реальные мотивы для убийства… Тем более что она звонила накануне и угрожала, что от этого Сыроедова мокрого места не оставит! Просто, сказали, рвала и метала.

Так что получается, что сестрица где-то в другом месте этого Сыроедова отыскала.

А может, это ее любовник? Тогда все сходится: вызвала его сюда, тут они поругались, она его ножом пырнула, а он и скопытился. Тогда они решили труп спрятать, эта Виталия ей помогала, как сестре не помочь… да что она все с этим бокалом возится?..»

Я вздрогнула, поставила бокал на стол, и тут же пол подо мной качнулся, как палуба корабля. Рубиновые блики, осыпавшие кухню, замелькали и исчезли.

Я опять была сама собой и смотрела вокруг своими собственными глазами, и в голове у меня были собственные мысли.

Капитан уже выяснил, что Сыроедова уволили из агентства. И там уже ему сдали госпожу Кожемякину. То есть меня, потому что звонила-то я… и там, в этом «Домострое», придумали, чего не было. Вовсе я Сыроедову не угрожала, я с директором строго говорила. А теперь они на невиноватую тетку наедут. А все я. Как неудобно…

А Семибратов снова заговорил:

– Нехорошо, Виталия Валентиновна, очень нехорошо!

– Это вы о чем? Что нехорошо?

– Обманывать следствие нехорошо.

Я насторожилась: что он имел в виду? Что он такое разузнал?

Я снова потянулась за бокалом, но капитан опередил меня:

– Вы сказали, что нашли этого риелтора через агентство недвижимости «Домострой». Но я узнал, что Сыроедов в этом агентстве уже давно не работает.

– Ничего подобного! Я вам сказала, что его нашла моя сестра, а не я! Я его до вчерашнего дня вообще не видела! Так что не нужно мне приписывать то, чего я не говорила!

Он заглянул в свой блокнот и поднял брови:

– Да, действительно… именно так вы и говорили. Выходит, это я перепутал.

Но по его хитрому лицу было видно, что ничего он не перепутал, а просто попытался сбить меня с толку, напугать и заставить проговориться… вот только о чем?

Скорее всего, он и сам не знает, стреляет наугад.

– Значит, нужно будет спросить у вашей сестры, как она познакомилась с Сыроедовым.

– Вот и спросите. А ко мне у вас больше нет вопросов? – Я демонстративно взглянула на часы.

– Ну пока больше нет. Но есть одна просьба: пока идет следствие, никуда не уезжайте. У меня или у моих коллег могут появиться новые вопросы.

– Пока я никуда не собираюсь.

Капитан наконец покинул квартиру, получив от меня телефон Ниты, и я осталась одна.

Точнее, наедине с не самыми приятными мыслями.

Начать с того, что я, конечно, не испытывала к покойному Сыроедову теплых чувств, но все равно – увидеть мертвым человека, с которым недавно разговаривала – то еще удовольствие.

А если прибавить к этому, что меня подозревают в убийстве… То есть ерунда, конечно, этот капитан просто так сказал. Надо Ниту предупредить. И пока я набирала номер, мысли скакали беспорядочно, как ошалевшие кошки.

Сыроедова убили в этом темном дворе, через который я хожу каждый день.

Так ведь и меня могут запросто убить…

От этой мысли меня передернуло.

Тут наконец ответила Нита. Голос ее был не слишком приветлив, она и не скрывала, что не рада моему звонку.

Что же, моя бы воля, я с ней и двух слов бы не сказала. Но… жизнь заставляет.

– Слушай, тут такое дело… – начала я. – Ты этого риелтора, Сыроедова, откуда знаешь? Знакомый твой?

– А тебе зачем? – тут же недовольно отреагировала она.

– Затем, что его убили! – бухнула я, потому что надоело осторожничать.

– Ты что – белены объелась? – разозлилась она в ответ.

Я не обиделась – нормальная человеческая реакция на такое сообщение, никто бы не поверил. Я терпеливо объяснила Ните, что пришла сегодня с работы и увидела во дворе толпу зевак… ну дальше вы уже все знаете.

Больше всего в моем рассказе Ните не понравилось, что я ночевала в бабушкиной квартире. И сегодня тоже собираюсь так сделать. Небось, она подумала, что я решила в этой квартире навеки поселиться, продавать квартиру не собираюсь, и фиг меня потом выгонишь. А она останется ни с чем.

– Слушай, мы же с тобой договорились! – она уже приготовилась ругаться.

Сама не знаю, как мне удалось убедить ее, что сейчас не об этом надо думать. А о том, как отвязаться от въедливого капитана Семибратова и его коллег.

– Откуда ты вообще знаешь Сыроедова?

– Да я его знать не знаю! – с сердцем ответила она. – Два раза по телефону с ним говорила, вот и все!

Далее выяснилось, что этого риелтора Сыроедова рекомендовал ей мастер по ремонту ювелирных изделий, который сидит в торговом центре «Аладдин».

При этом имени что-то щелкнуло у меня в голове, но Нита продолжала болтать. Она отдала мастеру ремонтировать цепочку. Так получилось, что цепочка порвалась, когда она, Нита, болталась по магазинам в этом торговом центре. Магазины там ничего особенного, но она ждала подругу… в общем, цепочка порвалась…

«Которая?» – хотела ехидно спросить я, вспомнив, сколько цепочек и колец навешано на ней.

И тут оказалось, что этот самый мастер находится рядом, и он взялся починить цепочку сразу, при ней. И пока они разговаривали, мастер порекомендовал ей этого самого Сыроедова, сказал, что Павел – его родственник и для такой славной девушки он расстарается, все сделает в лучшем виде.

Понятно, эта дурында тут же разболтала мастеру про квартиру, вот уж язык без костей! А мне представила этого Павла, как будто он ее лучший друг!

Я предупредила, что полиция ее собирается допрашивать и чтобы не болтала лишнего и говорила все как есть, честно. В конце концов, мы были вдвоем, когда он ушел от нас в целости и сохранности. На том и будем стоять.

Закончив разговор, я задумалась над тем, кто же все-таки Сыроедова убил. Не очень-то верилось, что какие-то хулиганы вот просто так среди бела дня его пырнули ножом, а потом спрятали в подвале.

Ведь хоть двор и малопосещаемый, но ходят жильцы иногда. Из окон мог кто-то увидеть.

Значит, убили его не просто так, а из-за его темных делишек с квартирами. Ведь слышала же я его мысли, там он сам себе обещал разбогатеть и поминал какого-то Горыныча.

Я вздохнула и решила все же поужинать.

На кухонном столе лежал странный предмет – овальный пластмассовый брелок, который я подобрала во дворе, точнее, он выпал из руки покойника. Я вымыла его с мылом (говорила уже, что я – девушка чистоплотная и аккуратная), потом рассмотрела внимательно.

Отмытый, он стал ярким и забавным. С одной стороны его был изображен змей, который лежал на груде драгоценностей, а с другой – была надпись «Аладдин».

Вот как… Змея… Змей… Змей Горыныч. Стало быть, Горыныч – это тот самый мастер, который чинил Ните цепочку, такая у него кличка. И Сыроедов его в мыслях вспоминал, что Горыныч этот разбирается в антиквариате очень хорошо. Если что есть в квартире ценного, он сразу поймет.

И что мне это дает? Да ничего. Но вдруг мне ужасно захотелось поглядеть на этого Горыныча, а главное – проверить его с помощью бокала. Авось узнаю что-нибудь интересное.

Вот именно, внезапно поняла я, мне двадцать восемь лет, и за это время со мной ничего, ну совершенно ничего не происходило. Ну не было никаких событий в моей жизни. Как будто и не жила вовсе, вспомнить нечего.

Жили мы вдвоем с матерью, не было у нее никаких родственников, а с отцом моим она знаться перестала после развода. Говорила уже, что характер у моей матери ужасный, так что и подруг близких у нее нет.

Так что никто у нас не бывал, и не ходили мы ни к кому в гости. Моих подруг мать тоже не слишком привечала. Вечно ворчала, что только грязь в дом носят или еще сопрут что.

Тут главное было не вступать с ней в разговор: мол, да что у нас красть-то, да и грязи на улице нет, потому что сейчас лето. Ей любые мои ответы были как красная тряпка быку, она тут же заводилась и начинала орать, набирая обороты. И тогда уже отвечать ей было нельзя, но это я поняла со временем.

И чем дальше, тем хуже, в конце концов, я просто перестала с ней разговаривать вообще, так что дома вечно орал телевизор, видно, чтобы заглушить гнетущую тишину в квартире.

Мы сидели каждая в своей комнате, иногда даже ели в разное время. Мать вообще готовить не любила, сварит макароны или пару яиц на сковородку бросит, вот и ужин. А когда меня в школе учили готовить, то она только фыркала – мол, продукты только зря переводишь, есть это невозможно.

Так что ничего удивительного, что я удрала в общежитие, как только поступила в институт.

В общем, в жизни не было у меня ничего интересного.

А тут вдруг нашла в квартире у бабушки бокал. И бокал этот позволяет сделать жизнь хоть капельку интереснее. Хотя, конечно, я не собираюсь читать мысли у всех встречных-поперечных, догадываюсь, что в основном мысли у людей скучные. Но надо же узнать, кто убил Сыроедова, потому что этот капитан уж очень пристально меня разглядывал, наверно, хотел, чтобы я тут же созналась ему в убийстве, и тогда дело можно быстро закрыть. Ага, жди…

На следующий день я пришла на работу пораньше, так что Миша, выглянувший из кабинета, приятно удивился. И тут же загрузил меня работой: сбегай туда, принеси то, найди это…

– И намолоть кофе на семь недель, – проворчала я, прикинув, сколько времени на это все нужно.

– На семь недель не нужно, а заварить можно, – сказал Миша, а я и забыла, что у него отличный слух.

Тут уж я возмутилась и спросила, где Василиса, поскольку если она что и делает в офисе, так это подает кофе начальнику. Миша сказал, что Василиса будет с обеда – отпросилась, мол, к зубному врачу.

Я расстроилась, потому что хотела уйти с обеда, назвав ту же причину, а теперь Миша не поверит.

В конце концов, пришлось сказать, что мне нужно по квартирным делам. Тут Миша поглядел на меня с уважением и даже пообещал дать телефон хорошего риелтора, у жены, мол, есть.

При слове «риелтор» я вздрогнула, но Миша, кажется, этого не заметил.

Итак, я нашла у Василисы в ящике дешевенькую цепочку, у нее полно всякой дряни валяется, порвала пару звеньев и отправилась в торговый центр «Аладдин».

Епископ поднял глаза на молодого аббата.

Тот выглядел достаточно разумным, но в то же время скромным. Впрочем, ему не светило большое будущее – у молодого Ришелье не было ни знатных родственников, ни влиятельных покровителей.

Что ж, кому-то нужно занимать низшие должности в церковной иерархии…

Да, кстати, нужно поговорить с Клодом де Шеврез, он хоть и небольшого ума, зато племянник герцогини. Если отправить его с письмом в Ватикан, герцогиня будет довольна. А у герцогини немалое влияние при дворе…

Правда, молодой де Шеврез неосторожен. Он позволил себе завести интрижку с мадемуазель Нисс, а ею интересуется такая персона, от настроения которой зависит все… но об этой интрижке никто, слава богу, не знает…

Молодой Ришелье взял со стола красный бокал, посмотрел сквозь него на свет. Потом провел пальцем по краю бокала.

Епископу послышался странный звенящий звук…

А аббат понизил голос и проговорил:

– Вы совершенно правы – Клод де Шеврез блестящий молодой человек. У него было бы замечательное будущее…

– Было бы? – переспросил епископ.

– Да, было бы. К сожалению, он неосторожен в связях. Эта девушка… мадемуазель де Нисс… зря он с ней связался…

– Что?!

Епископ округлил глаза, вытер кружевным платком испарину, выступившую на лбу.

Откуда этот молокосос знает про мадемуазель де Нисс?

Молодой аббат прикрыл глаза.

Он увидел богато обставленную комнату и девушку с глазами испуганной газели, сидящую в глубоком кресле, а перед ней, на коленях, – молодого человека с холеным, самоуверенным лицом.

Он что-то говорит девушке и целует ей руки…

И тут же аббат увидел другую комнату – точнее, келью в парижском монастыре.

По этой келье из угла в угол ходит человек в грубой серой сутане, человек с худым суровым лицом и близко посаженными глазами…

Человек, которого знает и боится вся Франция…

Этот человек ходит по своей келье и ломает пальцы от злости и нетерпения…

– Это было бы не страшно, – продолжал молодой аббат вкрадчивым голосом, – если бы этой девушкой не интересовалась известная вам персона. А в этих обстоятельствах у всех заинтересованных лиц могут быть неприятности. Очень большие неприятности.

«Откуда он знает?» – испуганно думал епископ.

– Не важно, откуда я это знаю, – продолжал молодой аббат, словно читая мысли собеседника. – Важно, чтобы это не дошло сами знаете, до кого…

«Что делать? Что делать?»

– Я скажу вам, что нужно делать, – продолжал молодой человек. – Про господина де Шеврез лучше забыть. Вы пошлете в Ватикан меня. Кроме того, вы сделаете все, чтобы передать мне ваш диоцез – Люсонское епископство.

– Но это… это невозможно!

– Это очень даже возможно. Более того – это самое разумное, что вы можете сделать. Вот если вы этого не сделаете – последствия будут самые печальные. Известная вам особа узнает все… и вашу роль в этом деле…

– Что я должен сделать? – обреченно проговорил епископ.

– Вы должны взять лист бумаги и написать на нем: «Настоящим предписываю аббату Арману Жану дю Плесси де Ришелье…»

«Аладдин» был переделан из большого старого, дореволюционного еще здания. На первом этаже были магазины обуви и галантерея, на втором – одежда, на третьем – одежда попроще, на четвертом – спортивные товары, в общем, все как везде.

Я сходу проскочила на второй этаж, магазины в дневное время были пустоваты, и никакого мастера по ремонту ювелирных изделий я не нашла.

На третьем этаже, как уже говорила, в магазинах продавалось полное барахло, но народу тут было побольше. В магазине бижутерии я спросила про мастера, и меня послали на первый этаж.

Там, сказали, прямо под лестницей.

Оказалось, что лестницы две, в разных концах торгового центра. По этой надо было спускаться пешком.

И вот когда я уже решила, что вообще зря сюда притащилась, то, наконец, увидела возле лестницы неприметную стеклянную будочку, на которой, рядом с окошечком для клиентов, была наклеена яркая картинка – сверкающий золотой змей, обвивающий груду монет и драгоценных камней.

Такой же змей, как на брелоке, который я подобрала возле убитого риелтора…

Значит, тут и обитает тот самый Горыныч!

Золотой змей… Змей Горыныч… Горыныч…

Под картинкой с золотым змеем было напечатано аккуратным шрифтом:

«Срочный ремонт часов и ювелирных изделий».

Ниже было от руки приписано:

«И продажа».

И действительно – за стеклом на полочках были разложены золотые и серебряные цепочки, колечки и кулоны.

Я оглянулась по сторонам и подошла к будочке.

Сперва мне показалось, что в ней никого нет, но окошечко было открыто, а кто же оставит без присмотра ювелирные изделия, пусть даже самые скромные?

Я остановилась возле окошечка, деликатно кашлянула – и тут же откуда-то снизу показалась лысая голова и морщинистое лицо, напоминающее старую черепаху.

Наверняка это и был тот самый пресловутый Горыныч.

Он моргнул, на мгновение прикрыв блекло-голубые глаза морщинистыми черепашьими веками, и проговорил каким-то тягучим голосом:

– С-слушаю вас-с!

– Здрасте! – бодро выпалила я домашнюю заготовку. – Вы моей сестренке цепочку ремонтировали, так вот она порвалась. Непорядок! Надо бы починить!

– Какой сес-стренке? Какую цепочку? – прошипел Горыныч. – Ничего не з-знаю! Квитанция у вас есть?

– Квитанции нет…

– А тогда о чем разговор?

– Да вот же она, эта цепочка! – Я протянула ему цепочку, которую позаимствовала у Василисы.

Он уставился на нее, нахмурившись.

– Ваша работа?

– Похоже, что моя…

«Врет, – поняла я без всякого бокала, – просто работы у него совсем мало…»

Горыныч снова принялся разглядывать цепочку, а я торопливо вытащила из сумки красный бокал.

На стеклянных стенках мастерской заиграли переливчатые рубиновые отблески.

Я провела пальцем по ободку бокала – и снова услышала негромкий, мелодичный звук…

Прежде чем что-то произошло, я сказала Горынычу:

– Кроме этой цепочки, вы порекомендовали моей сестре агента по недвижимости… риелтора…

– Что? – переспросил он, на мгновение оторвавшись от цепочки. – Какого еще риелтора?

– Павла Сыроедова, – ответила я со значением. – Так вот, я хотела сказать, что он…

Договорить эту фразу я не успела, потому что в следующую секунду перестала быть собой.

Теперь я была старым ювелиром, похожим на огромную хитрую черепаху.

По крайней мере, я смотрела на мир его глазами, и саму себя видела со стороны.

Видела худенькую, бледную девицу, которая принесла дурацкую дешевую серебряную цепочку – и заводит разговор про Пашку Сыроедова…

«Откуда она знает про Пашку?

Ох, этот Пашка чересчур много болтает. А ведь мы с ним проворачивали опасные, но прибыльные делишки… особенно последний раз… да вот только Пашка уже два дня не выходит на связь… не хочет ли он переметнуться, найти кого-то другого для продажи?

И ведь твердил ему сто раз, что ни в коем случае нельзя сейчас продавать, говорить про это и то нельзя. Как только слух пройдет, что такое есть, – так сразу все, кому надо, узнают. И кому не надо, тоже узнают. Но нет у него терпения ждать, ох, молодость, молодость, им всегда нужно все. И сразу».

В мои – или не мои – мысли вторгся посторонний звук: телефонный звонок.

Я как будто проснулась, вернувшись в собственное тело, и снова смотрела на Горыныча со стороны.

Жаль, мало успела подслушать…

– Так что насчет этой цепочки?

Горыныч только собрался что-то мне ответить, но тут он тоже услышал телефонный звонок. Он поднес аппарат к уху и недовольно прошипел:

– С-слуш-шаю…

Тут же его лицо переменилось, он откашлялся и проговорил другим, более отчетливым голосом:

– Сейчас подойду… одну минуту…

Тут же он положил телефон к себе в карман и собрался запереть окошечко.

– Эй, – напомнила я о своем существовании. – А как же со мной? Вы про меня не забыли?

– У меня перерыв! – отмахнулся он. – Имею я право на перерыв? Я ведь тоже живой человек! После перерыва, так и быть, разберусь с вашей цепочкой!

– Тогда хоть цепочку отдайте!

Он сунул мне в руку цепочку и закрыл окно.

Потом вышел из своей будки, запер ее и неожиданно быстро для своей черепашьей внешности зашагал прочь по коридору.

Вскоре он свернул за угол коридора.

Я выждала минуту и пошла следом за ним. Отчего-то мне не верилось, что старикан вот просто так пошел вдруг на перерыв, уж слишком серьезное у него было лицо.

Так что я пошла за ним. И успела как раз вовремя, чтобы увидеть, как он, опасливо оглянувшись, открыл неприметную дверь без всякой надписи и скрылся за ней.

Я быстро подошла к этой двери, прижалась к ней ухом, прислушиваясь…

Из-за двери доносились какие-то странные звуки – пыхтение, скрип, возня…

Я потихоньку приоткрыла дверь – сначала на маленькую щелочку, потом пошире…

За дверью была небольшая комната без окон. Там проходили какие-то трубы, еще я заметила распределительный электрический щит.

В комнате находились несколько человек.

Знаком мне был только один из них – похожий на старую черепаху ювелир Горыныч. Только теперь он был похож не на мудрую, невозмутимую черепаху, а на растерянное, перепуганное существо, которое поняло, что рискует оказаться на столе в виде черепахового супа.

И его можно было понять: Горыныч не мог пошевелиться, поскольку сзади его держал за локти здоровенный детина с короткой толстой шеей и маленькими пустыми глазками.

Перед Горынычем стояла женщина.

Надо признать, красивая женщина – стройная платиновая блондинка в узких коротких брючках и темных очках на пол-лица. В руке у нее был нож с узким длинным лезвием, и этим ножом она щекотала морщинистую шею Горыныча.

– Ты что, старый хрыч, думаешь, – говорила эта красотка, криво ухмыляясь, – я с тобой шутки шутить собираюсь? Ты не представляешь, что я с тобой сделаю, если ты не скажешь, где спрятал камешки! Ты это даже вообразить не можешь!

– Я не з-знаю, о чем ты говориш-шь… – пропыхтел Горыныч. – Не знаю никаких камешков…

– Не знаешь? А по-моему, очень даже знаешь… прекрасно знаешь… ну мне даже нравится, что ты запираешься! Я люблю развязывать людям языки… я люблю делать людям больно… очень больно! Ты не представляешь, как мне это нравится!

Блондинка облизнула губы узким языком.

Мне показалось, что язык этот был раздвоенный, как у змеи. Но этого, конечно, не могло быть…

Я так загляделась на эту дикую сцену, что не заметила, как сзади ко мне кто-то подошел, и опомнилась только тогда, когда прямо над моим ухом прозвучал мужской голос:

– А ты еще кто такая?

Я вздрогнула и обернулась.

Рядом со мной стоял мужчина с длинным, что называется, лошадиным лицом и длинными, как у гориллы, руками.

От этого мужчины буквально исходило ощущение недоброй, опасной силы.

– Так кто ты такая, и что здесь делаешь?

– Я… я никто… – забормотала я испуганно. – Я просто мимо проходила… я просто туалет искала… вы, кстати, не скажете, где здесь туалет?

– Пойдем, я тебе его сейчас покажу! – длиннорукий тип осклабился, схватил меня за руку, втолкнул в комнату, вошел следом и захлопнул за нами дверь.

– Смотри, Лама, кого я там нашел! – проговорил он, обращаясь к блондинке.

– Это еще кто такая? – Блондинка повернулась ко мне и сняла свои темные очки.

Под ними были совершенно безумные глаза с огромными черными зрачками.

– Я никто… – пролепетала я. – Я просто мимо шла… туалет искала… я ничего такого не видела… отпустите меня, и я пойду себе… мне домой пора, у меня рыбка не кормлена…

– Какая еще рыбка? – нахмурился длиннолицый тип.

– Золотая рыбка… породы вуалехвост… она у меня в аквариуме живет… ее зовут Дори…

– Ты мне мозги не компостируй! – рявкнул длиннолицый.

Потом он повернулся к блондинке и проговорил недовольным голосом:

– А ты, Лама, почему дверь оставила открытой? Тут кто угодно зайти мог!

– Сколько тебе повторять – не Лама, а Ламия! – огрызнулась блондинка. – А дверь я Феденьке велела закрыть. Феденька, ты что же – не сделал, что я велела?

– Я… кажется… забыл… – пропыхтел здоровяк, который держал Горыныча.

– Вечно ты, Феденька, что-то забываеш-шь… – шикнула на него блондинка. – Когда-нибудь и я забуду, что ты мой родственничек, и перегрызу тебе гор-рло…

Здоровяк испуганно ойкнул.

– Так что будем с этой делать? – напомнил длиннолицый, кивнув в мою сторону.

– Не надо со мной ничего делать… я просто туалет искала… отпустите меня…

– Отпускать ее нельзя, – возразила блондинка. – Она слишком много видела.

– Я ничего не видела! – вскрикнула я. – Совершенно ничего! И если даже что-то видела, тут же забыла!

– Точно, нельзя отпускать! – согласился длиннолицый, окинув меня взглядом.