Текст книги "Бокал кардинала Ришелье"

Я отогнала видение шести пушистых комочков, которые копошились у меня под боком, и негромко взлаяла, добавив в свой голос толику призывной женской нежности.

Ужас удивленно моргнул, отстранился от поверженного врага и прорычал:

– Погоди, сейчас не время для этих нежностей. Нам нужно расправиться с врагами Хозяина. А уж потом…

– Да забудь ты это жалкое создание! – проурчала я. – Мы их уже победили, Хозяин будет доволен… лучше побегаем по коридорам! Я поурчу тебе в ушко… тебе это понравится!

Ужас неуверенно рыкнул, толкнул Горыныча лапой, посмотрел на него презрительно, попятился и побежал ко мне.

Я гавкнула, кокетливо склонила голову и побежала прочь, помахивая хвостом…

И очнулась в собственном теле, в собственном сознании.

Огромные собаки бок о бок убегали по коридору, синхронно виляя хвостами.

Горыныч, все еще не до конца поверив в свое чудесное спасение, полусидел на полу и проверял, целы ли все его конечности и жизненно важные органы. Вид у него был не блестящий, точнее, как говорит Аида, краше в гроб кладут.

– Удираем! – бросила я ему вполголоса. – Собаки могут и передумать, это им недолго!

– А вообще, что это было? – спросил он, с трудом поднимаясь на дрожащие ноги.

– Вот об этом мы точно будем думать в другое время и в другом месте! – проговорила я и торопливо зашагала прочь по коридору.

– Куда мы идем? – он задыхался и с трудом поспевал за мной.

– Куда угодно, только подальше отсюда, – бросила я.

Мы еще долго шли по коридорам, поднимались по шатким лестницам, один раз даже пришлось ползти. А потом услышали шум, и стены вокруг начали дрожать.

– Это поезд метро прошел, – сказал Горыныч, – туда идти надо.

Я решила его послушаться, потому что сил больше не было. Шум становился все ближе и ближе, коридор расширился, по бокам его появились провода и какие-то конструкции.

– Слушай, а мы под этот самый поезд не попадем? – опасливо спросила я.

– До поезда еще далеко, это боковой коридор.

Потом стало светлее, фонари попадались чаще, и наконец мы вышли на основную линию. Горыныч велел мне держаться подальше от рельсов и ничего не трогать руками.

– Вон там, видишь, свет? Это станция.

Мы побежали, потому что вдали слышался шум поезда. И какого черта они так часто ходят?

Мы едва успели выскочить на платформу.

Хорошо, что в конце ее никого не было из пассажиров, потому что смотрелись мы оба, мягко говоря, странно: растрепанная девица с вытаращенными глазами и старик в рваной и грязной одежде (пес успел-таки его хорошо потрепать).

В поезд я садиться не стала, потому что хватило уже подземных коридоров, хотелось на воздух.

– Ты куда? – Горыныч шагнул уже к дверям вагона, да так и застыл с поднятой ногой. – Ты так и не сказала, кто ты такая?

– И не скажу, – бросила я, – оревуар, дедуля! Мы странно встретились и странно разойдемся!

Это Аида такую песню поет, когда посуду моет.

Тут поезд нетерпеливо загудел, и водитель выругался, что Горыныч задерживает движение, так что он поскорее зашел в вагон, а я побрела к эскалатору.

Добравшись до верха и с удовольствием вдохнув загазованного городского воздуха, я проверила телефон. Теперь сигнал был, и там куча звонков и сообщений от Ниты.

– Ты куда пропала? – накинулась она на меня, как только я набрала ее номер.

– Да я тут… а что?

– А то, что на меня полиция наехала по полной программе!

– Это еще почему?

– А ты не знаешь? – орала она в трубку. – Это ты им меня сдала! Кроме тебя некому!

– Я? Да говори ты толком, потом ругаться станем!

Она поняла, что я права и изложила ситуацию.

Этот капитан… как его… ага, Семибратов, явился к ней домой без звонка и предупреждения. Да еще и участкового с собой привел, так что теперь не только весь дом, а и весь квартал в курсе, что она на заметке в полиции, то есть что ее подозревают в убийстве.

– Что, прямо так и сказал этот капитан? – вклинилась я в гневный монолог.

Не сказал, но ясно дал понять, ответила Нита, так что мама очень переживает.

Я отогнала от себя мысль, точнее вопрос, стала бы моя мать переживать в такой ситуации. Скорее всего, нет, наоборот, сказала бы, что этого следовало ожидать, что я вся в отца, хотя даже она не утверждала, что мой отец – уголовник со стажем.

– Что ты ему рассказала? – снова с трудом вклинилась я в Нитины жалобы.

– Да все честно, что Пашка тогда ушел и мы двое остались. И что я его мало знаю, а номер его дал мне… ну тот мастер, что цепочку чинил, пускай они с ним разбираются.

Я подумала, что с Горынычем полиция разобраться не сможет, потому как вряд ли он появится теперь в том торговом центре, ему этих двоих хватило, Ламии и ее сообщника.

– Это все? – спросила я строго. – До чего вы договорились с капитаном этим?

– Да так, велел не уезжать из города, сказал, что меня следователь вызовет…

– Ну это они всегда так говорят. Не дергайся, нет у него на нас ничего определенного.

– Ты думаешь? А как же соседи?

– На соседей плевать!

– Точно! – Нита повеселела, потом понизила голос. – Тут вот еще что. Этот капитан, когда вышел от нас, то по телефону стал звонить какому-то Генке. А мы живем на первом этаже, и окна как раз туда выходят. Но с улицы не видно, потому что кусты разрослись, мама нарочно их стричь не дает, потому что иначе мы как на сцене будем.

– Ну так что он сказал?

– Сказал, что с девчонками, то есть с нами, все глухо, никто не поверит, что мы его ножом пырнули.

– А чего тогда ты волнуешься?

– Да так… А еще он сказал, что нужно проверить ту тетку… Кожевникову, что ли…

«Кожемякину», – чуть не сказала я, но промолчала.

– В общем, ее ему в агентстве сдали, в «Домострое». Сказали, у нее с этим Сыроедовым был конфликт, и она ему угрожала.

– И все?

– Ну да, потом он пошел, а я окно закрыла.

– Ну и ладно, выброси все из головы, ничего он нам предъявить не может.

– Да, а как же теперь будет с квартирой? Нужно нового риелтора искать…

– Нужно подождать, пока все уляжется.

– Мама тоже так считает, – уныло сказала она. На этом мы распрощались, чтобы она не стала спрашивать, долго ли я буду ночевать в бабушкиной квартире.

А я позвонила Аиде, и она сказала, что новости хорошие: Витька наконец угомонился, заперся у себя в комнате, с обеда не видно его, не слышно.

Так что я взяла такси и поехала домой, потому что увидела себя в витрине одежного магазина и представила, какими глазами будут смотреть на меня люди в общественном транспорте. Да и сил не было там толкаться.

Дома Аида с кошкой блаженствовали в тишине, ужиная на кухне. Муська, правда, увидев меня, зашипела и так распушилась, что стала раза в четыре больше обычного. Ясно, почуяла собак.

Аида тоже удивилась и спросила, где меня черти драли. Это она еще Горыныча не видела…

Меня накормили варениками с картошкой. Аида любит готовить трудоемкие блюда.

В квартире как Мамай прошел (это Аида так выразилась и была права). И то она уже успела убрать валяющиеся повсюду вещи и прислонить к стене сломанную вешалку.

Стекла в этот раз Витька не побил, только пару чашек и тарелки, дверь не высадил, обои не посдирал.

Но все равно было противно в квартире находиться.

Внезапно меня охватила жуткая злость.

Вот за что нам все это? Аида – тетка хорошая, аккуратная, хозяйственная, так почему она должна так жить? Раз в месяц сидеть в осаде, слушая жуткие вопли ненормального Витьки? А если она попадется ему под горячую руку, он и убить может. Предъявит кучу справок, и ему за это ничего не будет. Или запрут в психушку, но Аиде-то это будет уже все равно…

– Вита, ты куда? – всполошилась она, увидев, что я стою у Витькиной двери.

Дверь он обычно закрывает изнутри на обычный крючок, так что я просунула в щель кухонный нож, и крючок упал. Аида с кошкой смотрели в полном изумлении, как я прихватила из сумочки бокал и вошла в Витькину комнату.

Ну что вам сказать…

Честно говоря, я удивилась, поскольку ожидала худшего. Однако в комнате был относительный порядок, мебель хоть и самая простая, но целая, нигде ничего не валяется, и хоть душновато, потому что все окна закрыты, но не пахнет ни помойкой, ни плесенью.

Витька лежал на диване одетый в старые спортивные штаны и майку с желтым пятном на животе. Лежал он на спине совершенно неподвижно, глаза его были широко открыты и смотрели в потолок, не моргая. Уж не помер ли? Этого еще не хватало, полицию вызывать, ждать, когда увезут, и не будет нам никакого покоя.

Я подошла к дивану и пригляделась.

Да нет, вроде дышит. Тогда я достала бокал и провела пальцем по краю. Снова раздался тонкий звук… и ничего. То есть никаких Витькиных мыслей я не услышала.

Даже у Феденьки что-то копошилось в голове, даже у собак… впрочем, что это я, собака та была гораздо умнее Феденьки.

Тут же была полная, беспросветная тишина и пустота. Мне даже страшно стало.

– Ну что там, живой он? – Аида стояла в дверях.

– Живой вроде, – ответила я без особой уверенности.

Проснулась я в середине ночи от какого-то неприятного чувства. Ничего не болело, и окно открыто, то есть свободно проникал в комнату свежий ночной воздух. И страха не было, потому что Витька теперь месяц будет тихий, как мышь.

Однако какое-то неприятное сосущее чувство не проходило. И я стала перебирать прошедшие события, начиная с прихода в бабушкину квартиру риелтора Сыроедова.

Значит, я его выгнала, потом его убили, потом… потом приходил какой-то странный старик, оставил в квартире чайницу с «жучком»… нет, все не то, потом я позвонила в агентство «Домострой», и там меня приняли за Кожемякину…

Ага, и я, кажется, наговорила директору что-то такое насчет Пашки. Да так, что они мигом сдали Кожемякину полиции – дескать, она ему угрожала. А она-то ни сном ни духом…

То есть, конечно, конфликт был, раз Пашка с Горынычем у нее бриллианты поперли. Но доказать она ничего не сумела.

А вот интересно, отчего она про эти бриллианты не знала? Если бы знала, то сразу бы их забрала, не пускала бы в квартиру таких сомнительных личностей, как Горыныч.

Но в полиции-то посчитают, что мотив у нее был, а это уже полдела. Угрожала – и убила.

Стоп, но получается несоответствие.

Убили Сыроедова днем в воскресенье, а звонила я под именем Кожемякиной утром в понедельник, то есть к тому времени он был уже мертв, только тела пока не нашли.

Но как это доказать? Это мне нужно рассказывать все капитану Семибратову? Ну уж нет, да он все равно не поверит.

Так вот откуда это неприятное чувство.

Получается, что я подвела ни в чем не повинную женщину под подозрение. Возможно, она и желала Пашке самого наихудшего, но я-то точно знаю, что убили его эти двое – сумасшедшая Ламия и тот мужик, похожий на лошадь.

Сказал это тот тип, хозяин собак, его называли Хозяином. И что-то он еще болтал, что бриллианты эти его. И как же так получилось, что они оказались в тайнике…

Так. Не то чтобы меня мучает совесть, но все же надо бы разузнать подробнее, что там с этими бриллиантами случилось. А для этого нужно поговорить с Натальей Сергеевной Кожемякиной. Разумеется, она со мной и двух слов не скажет, но у меня же есть бокал…

С этой мыслью я заснула. Да так крепко, что утром проснулась только от стука в дверь.

– Виталька, тебе что, на работу не надо? – кричала Аида.

Я взглянула на часы и ахнула, после чего успела только умыться и кое-что набросать на лицо, да еще Аида насильно впихнула в меня бутерброд с колбасой.

По дороге на работу я мучительно раздумывала, как бы снова отпроситься с обеда, потому что хотела повидаться с госпожой Кожемякиной. Зубной врач не прокатит из-за Василисы, квартирные дела тоже, Миша уже в курсе.

Оказалось, что мне повезло, Миша уехал куда-то по делам на весь день, и всем распоряжалась главбух Татьяна Михайловна. Ну с этой я быстро разобралась, как только она услышала про квартиру, тут же начала давать советы.

Я все внимательно выслушала, кое-что даже записала для вида, после чего она милостиво отпустила меня с обеда, больше ей просто ничего не оставалось.

Но до того я постучалась к Вадику, у которого была замечательная база данных, он утверждал, что купил ее за большие деньги у сотрудника ну очень важной и секретной конторы (подвирал, конечно, небось на рынке разжился).

Так вот Вадик немного поломался, но все же выдал мне информацию о Наталье Сергеевне Кожемякиной, такого-то года рождения. Был ее телефон и адрес, а также место работы.

Оказалось, что Наталье Сергеевне принадлежит крупная фирма, которая называется «Виночерпий. Оптовая и розничная торговля элитных вин».

Она и хозяйка и директор. Круто…

Я записала еще адрес фирмы, а потом, когда Вадик отвлекся на мною принесенный кофе, незаметно утащила из его ящика тот самый «жучок», который он вытащил из чайницы. Сама не знаю, зачем я это сделала, авось пригодится.

Фирма госпожи Кожемякиной находилась на Загородном проспекте, недалеко от метро Достоевская, так что доехала я быстро. Зато пришлось искать нужный дом, который стоял не на самом Загородном, а на углу проспекта и безымянного переулка.

Небольшой такой аккуратный особнячок, недавно покрашенный в розовый цвет. Крыльцо нарядное, дверь открыта.

Я вошла и огляделась. Это был просторный холл, справа возле вертушки сидел охранник и с умным видом нажимал кнопки, за ним виднелась лестница. Слева было окно, где, я так понимаю, посетители заказывали временные пропуска. Ближе к двери стояло несколько стульев и кофейный автомат, на котором висел порядком потрепанный плакат: «Не работает».

Я уселась на стул, потому что больше в холле нечего было делать. Ясно, что просто так меня к Наталье Сергеевне не пустят. И вообще в фирму не пропустят, охранник вон какой строгий, как будто у них не коммерческая фирма, которая вином торгует, а сверхсекретный объект какой-то.

Тут в холл выскочила женщина с растрепанными светлыми волосами. Одета она была в офисный костюм, а на ногах пляжные тапочки. Ясно, на минутку выбежала, ждет кого-то. И точно, женщина сунулась в окошко пропусков, растолкав очередь из трех человек, что-то спросила, потом оглядела холл.

Я раскрыла сумку и незаметно провела рукой по краешку бокала. Женщина в это время спросила громко:

– Есть здесь Виктория Лещинская?

Никто не ответил, а я вдруг оказалась не собой, а этой самой женщиной.

«Вот нет тут этой девицы, а Наталья Сергеевна велела ее срочно найти и привести. Она обещала прийти к трем, а ее нету. А у Натальи Сергеевны потом важное совещание в мэрии, она никак не может его пропустить. А за эту девицу сам Иван Петрович просил, какая-то она ему родственница. А Иван Петрович – это такой человек… такой важный человек, что с ним ссориться никак нельзя, от него многое зависит, если не все. Так что если я ее сейчас не приведу, то Наталья Сергеевна очень рассердится, а она и так на меня сердита из-за Павлика… Так что если я сейчас не найду эту девицу…

Ну где же ее искать? Уже четвертый час…»

Тут я снова стала самой собой, а женщина крикнула без надежды на успех:

– Виктория Андреевна Лещинская!

И я встала со стула и подошла к ней.

– Здравствуйте, это я.

– Вы? – Она изумленно на меня посмотрела.

Так, стало быть, она ожидала увидеть какую-нибудь крутую богатенькую папину дочку, а перед ней стоит девица, одетая если не бедно, то очень скромно.

Но если у меня стиль такой! Да и денег маловато, чтобы в дорогих магазинах одежду покупать.

– Ну да, это я. От Ивана Петровича, если не верите, – я улыбнулась.

– Пойдемте скорее! – Она махнула охраннику, чтобы пропустил меня без пропуска, и он открыл вертушку.

И мы пошли по лестнице, причем она так торопилась, что потеряла пляжную тапочку, как Золушка прямо.

Кабинет госпожи Кожемякиной располагался на третьем, последнем этаже, было там тихо и очень чисто. Никто не бегал по коридору и не толпился у кофейного автомата, я вообще его не заметила.

Моя провожатая все время болтала.

– Наталья Сергеевна вас ждет, – говорила она, – когда вчера Иван Петрович звонил, она сразу свое расписание перекроила, чтобы с вами поговорить. Наталья Сергеевна очень занятая женщина, она не любит попусту время тратить…

Очевидно, тем самым она хотела попенять мне, что я опоздала почти на полчаса.

– Я знаю, мой дядя тоже очень занятой человек, – сказала я, чтобы поставить ее на место.

Женщина посмотрела на меня затравленным взглядом и больше уже ничего не говорила.

Кабинет Натальи Сергеевны меня ничем не удивил. Просторный, с дорогой офисной мебелью.

Место секретарши в приемной пустовало, я думала, что моя провожатая и есть секретарь, но она, представив меня, замялась в некоторой растерянности.

Наталья Сергеевна оказалась ухоженной дамой в районе сорока пяти или пятидесяти лет. Где-то я читала, что бизнес-леди достигают успеха именно в таком возрасте.

Офисный костюм на ней был самого простого фасона, и ясно, что умопомрачительно дорогой. Она сидела за просторным письменным столом, отмечая карандашом что-то в бумагах.

Стрижка короткая, но стильная, видно, что волосами ее занимались в очень дорогом салоне. Когда она подняла голову, в ушах блеснули бриллиантовые серьги.

– Люба, вы можете идти, – сказала госпожа Кожемякина, подняв голову от своего занятия, и только тогда обратила взор на меня.

– Как мне вас называть?

– Ви… – начала было я, но прикусила язык, – в общем, можно просто Вика.

– Вы хотели бы работать у меня?

– Да, дядя обещал, что вы мне поможете…

Тут же я обомлела – вдруг эта Кожемякина в курсе, кем мне, то есть этой Виктории Лещинской приходится великий и ужасный Иван Петрович? Может, не дядя, а двоюродный брат или вообще…

Но нет, в лице госпожи Кожемякиной не дрогнул ни один мускул, очевидно, некий Иван Петрович крепко держит ее за жабры, и отказать ему она никак не может. Но все же трепыхается, чтобы совсем не потерять к себе уважение.

– Кем вы… то есть Виктория…

– Можно просто Вика, и на «ты» – подсказала я, – и… для меня большая честь работать в такой фирме, как ваша. И дядя тоже вас очень ценит, – добавила я, отогнав от себя мысль, что я буду делать, если сейчас в приемной покажется настоящая Виктория Лещинская.

И если ее еще и дядя будет сопровождать или позвонит, то… меня не просто выгонят, а, пожалуй, и в полицию сдадут…

Ну ладно, как-нибудь выкручусь…

Мои слова дали свои плоды – Кожемякина приободрилась и решила, что она – хозяйка положения, что, безусловно, было не так.

Она посмотрела на меня с едва скрытой насмешкой и проговорила:

– Значит, ты хорошо разбираешься в винах?

– Ну не то чтобы очень хорошо, – заюлила я для вида, – так, кое-что пробовала…

– Кое-что? – переспросила Кожемякина. – Ну сейчас мы это проверим… знаешь, что такое слепой тест?

Я неуверенно кивнула.

Она взяла со столика возле стеллажа открытую бутылку с заклеенной этикеткой, с того же столика взяла чистый бокал и хотела налить в него вино, но я опередила ее:

– Постойте, Наталья Сергеевна, я предпочитаю пить из своего собственного бокала. Понимаете, я к нему привыкла. Он у меня всегда с собой…

С этими словами я протянула ей свой заветный бокал.

– Свой бокал? – насмешливо проговорила Кожемякина. – Ну-ну, если предпочитаешь…

Она налила в мой бокал немного вина, протянула мне.

– Ну что скажешь?

Я немного поболтала бокал, как это делают знатоки в фильмах, понюхала вино, потом посмотрела сквозь него на свет и наконец провела пальцем по краю бокала.

Я уже привыкла к происходящей при этом метаморфозе, но все равно ощутила легкое головокружение, когда скачком перенеслась из своего сознания в разум Кожемякиной.

Увидела себя со стороны – настороженную, растерянную, неуверенную – и подумала:

«Надо же, со своим собственным бокалом она ходит! Изображает из себя опытного сомелье! А бокал-то красный, в нем вино меняет свой цвет, так что настоящий сомелье такой ни за что не возьмет. Впрочем, при таком дяде она все может себе позволить. А сама наверняка не отличит мерло от каберне… И я должна взять на работу эту дурочку. А что делать? Иначе Иван Петрович здорово испортит мне жизнь. Он может…»

Конечно, это были мысли Кожемякиной. Она вздохнула (мысленно) и подумала:

«Да, хорошо, когда начинаешь не с нуля… когда есть кто-то, кто придает тебе начальное ускорение. Но мы еще посмотрим, сможет ли она этим ускорением воспользоваться. Посмотрим, чего она добьется к моему возрасту… Это зависит от того, как долго Иван Петрович будет держать в руках, так сказать, бразды правления…»

После этого Наталья Сергеевна насмешливо взглянула на меня и подумала:

«Ну что-то ты сейчас скажешь? Узнаешь это вино? «Примитиво» из Апулии, урожай две тысячи пятнадцатого… очень, кстати, удачный. Вино этого года отличается четко выраженной цветочной интонацией и особо бархатистым послевкусием. А она наверняка скажет, что это пино нуар… все дилетанты отчего-то помешаны на пино нуар… интересно, узнает ли она хотя бы страну? Спорю сама с собой на бутылку «Помроля», она скажет, что это Южная Франция…»

Я узнала все, что хотела.

Теперь мне нужно было вернуться в собственное сознание, чтобы выдать правильный ответ. Я сделала волевое усилие… это получилось не сразу, но наконец мне удалось увидеть Наталью Сергеевну со стороны – а значит, я снова стала сама собой.

Изобразив на лице глубокую задумчивость, я еще раз поболтала вино в бокале и чуть пригубила его.

– Пожалуй, это Италия… – начала я неуверенно, – Южная Италия, скорее всего… да, определенно, это Апулия. Сорт «Примитиво»… интересно… какая характерная цветочная нота! И такое выразительное послевкусие… пожалуй, это вино урожая две тысячи пятнадцатого года. Это был удачный год в том регионе.

На лице Кожемякиной проступило удивление.

Я снова провела пальцем по краю бокала – и переключилась на ее сознание.

«Надо же, а она что-то понимает в вине… хотя это может быть просто случайность, удача… ладно, попробуем более серьезное вино…»

– Сполосни бокал! – Наталья Сергеевна показала мне на специальную маленькую раковину.

Я ополоснула свой бокал под струей воды, протянула его Кожемякиной.

На этот раз она подошла к стеллажу с бутылками, встала так, чтобы загородить его от меня, достала одну бутылку, обернула ее полотенцем, так чтобы не была видна этикетка, вытащила пробку каким-то особенным штопором и налила немного вина в мой бокал.

Я повторила прежний аттракцион – поболтала вино в бокале, понюхала его и провела пальцем по краю…

На этот раз я почти мгновенно перенеслась в сознание Натальи Сергеевны.

«Что ж, это будет потруднее… но это она точно не узнает. «Шато Мутон Ротшильд» пятнадцатого года… один из лучших терруаров Бордо… пусть-ка она попробует определить состав! Восемьдесят процентов каберне совиньон, шестнадцать процентов мерло, три процента каберне фран… мощное, объемное вино с хорошо выраженными минеральными нюансами… выразительный аромат с оттенками фиалки, чернослива и спелых лесных ягод…»

Так, теперь главное – не забыть все эти красивые слова и ничего не перепутать…

Я опять усилием воли переместилась в свое сознание, сделала маленький глоток, изобразила глубокое раздумие и начала:

– Ну, конечно, это Бордо… один из лучших тер… терруаров (надо же, смогла запомнить это слово!).

Еще чуть пригубила и продолжила с интонациями школьной отличницы:

– Мощное, объемное вино с минеральными ню… нюансами. Выразительный аромат с оттенками настурции…

Уже произнеся это слово, я почувствовала, что ошиблась. Цветок был другой… И Кожемякина выпучила глаза:

– Настурции?

– Ох, извините, оговорилась! Я в цветах не очень разбираюсь. Не настурции, разумеется – фиалки… и еще оттенки спелых лесных ягод и чернослива.

На лице Кожемякиной отразилось разочарование, а я с умным видом продолжила:

– Что касается состава… если не ошибаюсь, восемьдесят процентов каберне совиньон, шестнадцать процентов мерло, три процента каберне фран…

Тут я изобразила радостное удивление, как будто разгадала труднейшую загадку:

– Я знаю, что это за вино! Это «Шато Мутон Ротшильд» две тысячи пятнадцатого года!

Наталья Сергеевна улыбнулась (довольно кисло) и кивнула:

– Что ж, правильно…

Она нахмурилась, немного подумала и проговорила:

– Ну и еще один, последний тест… сполосни бокал!

Я снова промыла бокал над раковиной и поставила перед собой.

Наталья Сергеевна прошла к дальнему концу стеллажа, потянулась к самой верхней полке и осторожно, бережно достала оттуда запыленную бутылку.

Держа ее чрезвычайно осторожно, завернула в полотенце, вытащила пробку и налила немного темно-красного вина в мой бокал.

– Ну что скажешь?

Я повторила прежний аттракцион – поболтала вино в бокале, с глубокомысленным видом понюхала его, потом провела пальцем по ободку бокала, над резными лилиями и тут же, не дожидаясь переселения в Наталью Сергеевну, пригубила вино…

И ощутила уже знакомый восхитительный аромат.

Аромат лесных ягод, восхитительный аромат цветущего луга, над которым жужжат пчелы, аромат юности и еще что-то, что нельзя передать словами…

Это было то самое вино, которое я попробовала вместе с Горынычем в винном погребе купца Бочкарева.

Я не стала дожидаться, когда в моей голове прозвучат мысли Кожемякиной, и радостно проговорила:

– Волшебное вино, единственное в своем роде! «Шеваль Блан» примерно столетней выдержки. Точнее сказать сразу не могу…

– И никто бы точнее не сказал! – выпалила Кожемякина, и глаза ее потеплели. – Ну ты даешь! А скромничала, говорила, что мало что пробовала… да это вино единицы профессионалов смогли бы распознать! Ну ты молодец! Я думала, что твой дядя хочет тебя пристроить, чтобы была делом занята, а ты – профессионал высшей пробы! Я тебя, конечно, беру, с сегодняшнего же дня…

Вот как? Стало быть, я сходу получила хорошую работу. Это приятно, но…

Вообще-то я пришла сюда не за этим. Тем более, что работала-то не я, а бокал…

– Спасибо вам большое! – поблагодарила я. – Только у меня есть несколько вопросов…

– Вопросы? Ради бога! По поводу оклада мы с тобой договоримся, это не проблема…

– Да, не проблема… – поддакнула я.

Вообще-то она мне не очень нравилась, вся такая из себя успешная и деловая бизнесвумен. Но я вспомнила, что, сама того не желая, подставила ее, и решила завершить начатое. Я ведь пришла сюда, чтобы узнать про бриллианты.

– А что еще?

– Простите, конечно, за такой личный вопрос… – я замялась и опустила глаза, – но на меня произвели сильное впечатление ваши серьги. В них такие красивые бриллианты… где вы их купили?

При этих словах я задумчиво провела пальцем по краешку своего заветного бокала.

– Бриллианты? – Кожемякина удивленно посмотрела на меня, потом рассмеялась: – Ну да, бриллианты – лучшие друзья девушек! Эти камешки я купила в Голландии, в Амстердаме… там очень большая алмазная биржа, старейшая в Европе…

И тут я снова переместилась в ее сознание.

«Бриллианты… Если бы мне вовремя передали письмо старика… если бы я вовремя нашла тайник в его бюро… там были такие бриллианты – не чета этим…»

И тут передо мной развернулась книга ее памяти.

Кожемякина снова вспомнила тот день, когда в ее квартиру позвонил незнакомый старик и сказал, что принес письмо от дяди.

– Какое письмо? – недовольно проговорила Наталья Сергеевна, думая, как вежливо отделаться от этого старого маразматика, который наверняка пришел клянчить денег, ссылаясь на знакомство с покойным.

– Какое письмо? – повторила она. – Дядя умер полгода назад…

– Совершенно верно, – подтвердил незнакомец. – Но еще до этого он просил меня передать вам это письмо. А я, к сожалению, на несколько месяцев вынужден был уехать. И только вчера вернулся и узнал, что Георгий умер. Вот я и пришел к вам, чтобы отдать это письмо… я вас больше не задержу!

С этими словами он протянул Наталье узкий желтоватый конверт, развернулся и вышел.

Наталья окликнула его, хотела извиниться за холодный прием – но старика уже и след простыл.

Тогда она разорвала конверт и прочла письмо.

«Наташа, я пишу это письмо на тот случай, если мы с тобой больше не сможем поговорить.

Ты – моя единственная наследница.

Все свое имущество я оставляю тебе, но вместе с ним я оставляю тебе одно важное поручение.

В моем кабинете стоит старинное бюро.

В нем имеется потайное отделение. Чтобы найти его, нужно выдвинуть средний ящик. В стенке за ним находится деревянная планка. Потяни за нее и откроешь потайное отделение.

Там находится шкатулка с бриллиантами. Запомни: эти бриллианты не принадлежат мне, они оставлены мне на хранение доверившимися мне чрезвычайно влиятельными и могущественными людьми.

Рано или поздно к тебе придут за ними, и ты должна отдать эти камни тому, кто докажет, что имеет на них право. Тебя вознаградят за честность, но не вздумай взять то, что тебе не принадлежит».

Прочитав это письмо, Наталья в первый момент подумала, что дядя под конец жизни помешался.

Какой тайник? Какие бриллианты? Какие могущественные люди? Бред сумасшедшего!

Это похоже на эпизод детективного сериала!

Нет, точно у дяди развилась деменция к старости.

Надо же, а такой был всегда умный и рассудительный, ой, не дай бог до такого дожить!

Но что, если в письме все правда и у дяди действительно хранились бриллианты?

Во всяком случае, это легко проверить…

Наталья пошла в дядин кабинет, выдвинула средний ящик…

Под ним действительно была скрыта деревянная планка.

Наталья потянула за нее…

В ее голове пронеслась вереница мыслей.

Дядя не соврал.

Да это и не похоже на него, он всегда был трезвым, здравомыслящим человеком.

Значит, у него в тайнике и правда спрятаны бриллианты…

Бриллианты!

От одного этого слова у Натальи перехватило дыхание.

Бриллианты всегда были ее заветной мечтой.

Конечно, она была женщина небедная, но на серьезные, крупные бриллианты свободных денег не было…

Правда, дядя пишет, что бриллианты в тайнике не его, что они чужие и за ними придут.

А может, и не придут… до сих пор никто не приходил, сколько лет уже…

А даже если придут – она может сделать вид, что ничего не знает ни о каких бриллиантах…

Все эти мысли пронеслись в голове Натальи за долю секунды. И тут перед ней открылось потайное отделение бюро.

Значит, по крайней мере, тайник на самом деле есть. Только никакой шкатулки с бриллиантами в нем не было, тайник был пуст.

На всякий случай Наталья посветила в глубину тайника фонариком телефона.

И кое-что увидела при ярком боковом свете.

Дно потайного отделения было покрыто слоем многолетней пыли – за исключением небольшого квадрата.

Такой квадрат вполне мог остаться на месте небольшой шкатулки…

Да, но где сама шкатулка?

И тут Наталья вспомнила, как застала в дядином кабинете того подозрительного антиквара, которого привел к ней риелтор Сыроедов… он копошился возле бюро, и вид у него был самый подозрительный. Вообще, этот антиквар был вылитый мошенник…

Наталья бросилась звонить Сыроедову… но он изобразил удивление, сказал, что ничего не знает ни про бриллианты, ни про тайник в дядином кабинете.