Текст книги "Здоровый и больной мозг человека"

Глава пятая
Нейрофизиология мышления

Физиология, патология с терапией высшего отдела центральной нервной системы и психология с ее практическими применениями действительно начинают объединяться, сливаться, представляя собой одно и то же поле научной разработки, и, судя по результатам, к их вящей взаимной пользе.

И. П. Павлов

– Все страньше и страньше! – вскричала Алиса.

Льюис Кэрролл

Решение проблем физиологии мозга человека равно неправомерно без рассмотрения общих закономерностей его деятельности в норме патологии и без углубления в его наиболее тонкие механизмы. В предыдущих главах были рассмотрены общие вопросы методического (методологического) порядка, общие адаптивные закономерности деятельности больного мозга и трансформации физиологических механизмов в патологические. Однако, хотя направленная модуляция функций мозга нередко и осуществляется эмпирически или на основе знания преимущественно общих закономерностей его деятельности, всякое углубление в наиболее тонкие механизмы есть не только актив теории, но означает и новые возможности влияния на состояние мозга. Сложность строения и функций мозга определяет необходимость изучения более тонких его механизмов, причем с развитием методических возможностей и интеграцией результатов уже накопленного материала о закономерностях работы мозга и его элементов возможности исследований все увеличиваются. В то же время при изучении механизмов мозга еще более важно, чем при изучении любого другого органа, разумное сочетание аналитического и интегративного подходов (Энгельгардт, 1970). Образно говоря, изучая лесные богатства, нельзя за деревьями не видеть леса, за листьями и корнями – дерева, и наоборот.

Исследование тонких механизмов здорового и больного мозга человека должно проводиться с позиций не только нейрофизиологии, но и биохимии, молекулярной биологии, биофизики. Так, в частности, уже указывалось, что в физиологическую трактовку устойчивого патологического состояния надо, по-видимому, включать не только его биохимические, уже известные корреляты (Бехтерева и др., 1978), но и информацию, полученную при изучении пептидов. Экспериментальные исследования (Вартанян, Балабанов, 1978) как будто показывают, что возможен прямой и одномоментный перенос устойчивого патологического состояния к здоровому животному от животного с поражением мозга, от человека к животному, от одного вида животных к другому с помощью биологических жидкостей, гомогенатов мозга и его фракций. Эти данные должны быть сопоставлены как с тем, что наблюдается при хронических заболеваниях мозга, так и с теми моментально возникающими устойчивыми патологическими состояниями, которые, к счастью, нечасто развиваются в ходе диагностической электрической стимуляции мозга.

Так, в экспериментах Г. А. Вартаняна и его сотрудников (см.: Вартанян, Пирогов, 1987) развивались очень быстро (в течение нескольких минут) нарушения в двигательной сфере, причем характер нарушений определялся избранной моделью. Им удавалось, в частности, вводя субарахноидальный ликвор от животных (или человека) с центрально обусловленной позиционной асимметрией задних конечностей, вызывать аналогичный эффект у животного без центрального или периферического повреждения двигательного аппарата. Следовательно, учитывая также литературные данные, естественно допустить, что эффект мог быть и иным при использовании другой модели.

В нашей лаборатории работами В. М. Смирнова (1976) показано, что однократная стимуляция отдельных точек мозга через вживленные электроды может вызывать побочные эффекты в виде патологических состояний типа фобий, насильственного смеха и др. Например, однажды во время диагностической электрической стимуляции верхних отделов ретикулярной формации среднего мозга у больной паркинсонизмом в лабораторию вошла медицинская сестра со шприцем, приготовленным для инъекции. У больной, ранее относившейся к этой процедуре спокойно, возник чрезвычайно сильный страх, буквально ужас, сначала по отношению к инъекционной игле, затем очень быстро распространившийся на большинство острых предметов. Реакция не корректировалась психотерапевтически, но была мгновенно снята стимуляцией зоны в области срединного центра. В другом случае при диагностической электрической стимуляции ретикулярного ядра зрительного бугра у больного внезапно возник насильственный смех, подавить который удалось одномоментной стимуляцией зоны в области ретикулярной формации среднего мозга. И при введении пептидов, и при электрической стимуляции мозга очень быстро, практически моментально или в течение нескольких секунд и минут, развилось устойчивое патологическое состояние, причем у человека можно было наблюдать признаки развития патологии – генерализацию реакции.

Существует ли какая-либо связь между обоими типами устойчивых патологических состояний? Иными словами – развиваются ли фобия и другие реакции при электрической стимуляции мозга за счет включения в реакцию пептидов и, наоборот, предполагается ли при реакции, возникающей после введения пептидов, их ориентация на определенные структуры мозга? Это не исключено потому, что исследования динамики самых различных биохимических показателей при электрических воздействиях на мозг обнаружили существенные перестройки состояния очень многих медиаторных и других биохимических систем, зависящие от области воздействия и характера этого воздействия (Камбарова, Поздеев, 1977). В нашей лаборатории интенсивно исследуется динамика пептидов в биологических жидкостях организма при электрических стимуляциях мозга, в случаях развития эмоциональных реакций, а также при спонтанных изменениях эмоционального состояния.

Но данная книга – прежде всего о физиологии здорового и больного мозга человека, поэтому и проблема углубления в наиболее тонкие механизмы мозга будет рассматриваться с физиологических позиций, решения сложных задач механизмов мозга физиологическим путем.

Углублением в нейрофизиологические механизмы эмоций в нашей лаборатории являются прежде всего работы В. М. Смирнова и его сотрудников (Бехтерева и др., 1963; Смирнов, 1966, 1976; Смирнов, Сперанский, 1972; Грекова и др., 1975; Бехтерева, Камбарова, 1984б, 1985б). Глубокое нейрофизиологическое изучение центральных и периферических механизмов обеспечения двигательной деятельности было предпринято В. С. Гурфинкелем с сотрудниками (1965), П. Г. Костюком и Н. Н. Преображенским (1975) и др. Результаты этих исследований имеют не только высокую теоретическую ценность, но и показывают возможность экстраполяции данных, полученных в эксперименте, на человека.

Значение указанных выше работ по изучению эмоций подчеркивается тем, что данные были получены у человека. Трактовка нейрофизиологических результатов при изучении эмоциональных реакций в этом случае также облегчается в связи с доступностью общения с исследуемым лицом, причем оказывается возможным достовернее дифференцировать физиологическое (биологическое) значение разных фаз динамики различных электрических и неэлектрических процессов мозга. В настоящем издании книги этому вопросу посвящена специальная (предыдущая) глава. Задачей, решение которой в эксперименте в лучшем случае возможно лишь в очень небольшом объеме (Крушинский, 1977), является изучение наиболее тонких нейрофизиологических механизмов мыслительной деятельности человека, ее мозгового физиологического кода.

Около 125 лет назад неудовлетворенность чисто психологическими подходами к изучению психической деятельности и результатами этих исследований обусловила проведение ряда работ И. М. Сеченовым, положившим начало объективному изучению психической деятельности и составившим славу отечественной и мировой физиологии. Дальнейшее развитие проблема получила в экспериментальных исследованиях И. П. Павлова и его школы. Эти работы дали исключительно ценные данные о механизмах высшей нервной деятельности животных и человека (Павлов, 1951а, 1951б; Анохин, 1968; Ливанов, 1972; Хананашвили, 1972, 1978б; Симонов, 1975; Асратян, 1977; Симонов, Ершов, 1984; Физиология поведения, 1986, 1987).

Что мы знаем о процессах, лежащих в основе психической деятельности?

Принцип соотношения структуры мозга и функции – психической деятельности. Собственно, начала изучения нейрофизиологии психики, как это ни парадоксально, пожалуй, и не было. Одновременно с применением вживленных внутримозговых электродов в лечебных целях встала и извечная (гиппократова!) вторая задача – помогая, не повредить! Не нарушить того, что делает человека человеком: его речь, мышление, высшие психические функции в их наиболее величественных, творческих и самых скромных проявлениях. Это определило организацию системы контроля. Психологическое исследование в простейшей его форме – в виде контакта с больным – сопровождает само введение электродов. Подается раздражающий, угнетающий или разрушающий ток, элементом контроля служат специальные психологические тесты. По мере совершенствования диагностики и лечения психологический контроль становился все строже, включал исследования долечебного или диагностического электрического воздействия на мозг. С вживленных электродов регистрировались всевозможные проявления жизнедеятельности мозга во время выполнения больным различных психологических проб. По динамике показателей выявлялись участки мозга, более отчетливо и, главное, воспроизводимо реагирующие при повторении аналогичной пробы. Именно их мы оценивали как наиболее достоверно связанные с обеспечением психических процессов.

Совершенно очевидно, что этот путь контроля не мог не казаться оптимальным: он щадящий (до электрических воздействий на мозг!), не утомительный для больного и, очевидно, не только качественный («да–нет»), но и в известной мере приближающийся к количественному, если оценивать степень изменения физиологических показателей. Но именно на этом пути и подстерегало нас очередное разочарование, обернувшееся затем восхищением совершенством мозговых механизмов обеспечения психических процессов! Накапливались данные об изменениях протекания психических функций при диагностических и лечебных электрических воздействиях на мозг. Накапливались данные о том, как изменяется функциональное состояние разных зон мозга при проведении психологической пробы. При анализе этого материала мы встретились с парадоксальным, на первый взгляд, положением. Были зоны, которые сегодня, завтра, послезавтра, независимо от присутствия посторонних лиц во время исследования (то есть без всяких так называемых визит-эффектов), неизменно обнаруживали свою связь с психикой. А были зоны, которые сегодня реагировали не так, как вчера, а завтра готовили новые сюрпризы исследователю. Так, например, сегодня с утра в зоне «X» воспроизводимо изменяются физиологические показатели мозга при психологических пробах. А вот вошел кто-то в лабораторию, вы хотите продемонстрировать эффект и … обнаруживаете, что все стало неустойчивым. Первоначально мы, естественно, решили, что не срабатывает взятый за основу методический принцип воспроизводимости физиологической динамики при аналогичных пробах, и лишь затем вновь обратились к механизмам мозга. В 1965–1966 годах главной задачей оказалось решение именно этой загадки.

И, пожалуй, именно эта, внезапно возникшая на пути изучения структурно-функциональной организации мозга трудность вызвала необходимую эмоционально-мотивационную активацию исследователей, определившую в дальнейшем наши интересы в направлении изучения нейрофизиологических основ психической деятельности. А загадка постоянства участия одних зон мозга и непостоянства участия других в обеспечении психической деятельности была вскоре решена нами (Бехтерева, 1966). Психологические тесты предъявлялись в самых разных условиях: и тогда, когда в лаборатории было максимально тихо, и тогда, когда звучала музыка, вспыхивал и гас свет, входили и выходили разные люди. Исследования шли в разные дни: и тогда, когда больному было получше, и тогда, когда ему было хуже. Проводились они и на фоне действия фармакологических препаратов, подавляющих или усиливающих различные виды биохимической медиации.

Результатом явилась концепция об обеспечении психической деятельности корково-подкорковой структурно-функциональной системой со звеньями разной степени жесткости. Жесткие звенья наиболее важны для обеспечения психической деятельности. Не исключено, что именно вследствие их повреждения при одновременно проводившихся лечебных двусторонних симметричных разрушениях подкорковых зон мозга некоторые хирурги и наблюдали психические нарушения. Одностороннее выключение жестких звеньев системы, имеющих симметричный аналог в другом полушарии, как правило, менее опасно. За прошедшие годы нам много раз приходилось действовать с лечебной целью электрическим током на зоны, в которых изменения при психической деятельности обнаруживались только при каких-то определенных условиях. Их мы назвали гибкими звеньями системы.

После их деструкции выполнение простых психологических проб не нарушалось. Однако утверждать, что нарушений, хотя бы первоначально, не развивается совсем, по-видимому, преждевременно. Они, эти точки, как бы менее значимы в обеспечении психической деятельности, чем первые. Но теперь, более чем через 20 лет после начала этих исследований, мы можем все уверенней говорить о том, что именно наличие гибких звеньев обеспечивает богатство возможностей мозга, те резервы, которые лежат в основе практически безграничной обучаемости.

Итак, изо дня в день при каком-то определенном типе психической деятельности работают определенные зоны, потерю которых мозгу нелегко компенсировать. Это – как бы опорный скелет, своего рода позвоночник всей системы. Могут ли они и только они обеспечить все требования, которые предъявляет человеку жизнь, и работает ли мозг при реализации сложнейшей из своих деятельностей – деятельности психической – по такой жесткой схеме?

Один хорошо думает за рабочим столом, сразу записывая возникающие мысли, другому лучше думается на ходу. Третий включил на полную громкость транзистор. Он не слышит музыки, но думает лучше всего, отключив себя от внешнего мира чаще всего знакомой и не очень много значащей для него музыкой. Четвертый… пятый… Да и первый нередко встает из-за стола, чтобы вновь вернуться к нему, найдя удачный оборот речи или на ходу додумав мысль. Варианты, зависящие от индивидуальных свойств, настроения, воли, привычки человека. Но как многое от этого не зависит… Трудные или легкие, жизненно важные или почти незначимые вопросы задает человеку жизнь в меняющихся условиях внешней среды, при разных состояниях организма и мозга. Мозг его должен решать их – хуже или лучше – и в тишине кабинета, и в шуме толпы. Гибкость мозга, его способность приспосабливаться к условиям, и обеспечивает ему огромный аппарат гибких звеньев системы.

Эти почти натурфилософские рассуждения могли бы быть поводом к научным исследованиям, могли сами по себе лечь в основу предположения о возможной сложности принципов организации мозговых систем обеспечения психических функций. В данном случае они являются не предпосылкой, а следствием целенаправленного изучения динамики физиологических показателей в различных зонах мозга при психологических пробах, реализуемых в различных условиях внешней среды и при разных внутренних условиях функционирования мозга. Вопрос этот подробно освещался в наших предыдущих статьях и монографиях (Бехтерева, 1971, 1974, 1977). Здесь целесообразно подчеркнуть: хотя гибкие звенья мозговой системы обеспечения психической деятельности в целом и обнаружили динамику в прямой зависимости от условий ее реализации, нельзя утверждать, что, скажем, выполнение теста на краткосрочную вербальную память на фоне мелькающего света обязательно включит строго определенную зону мозга. Оно включит именно ее с известной вероятностью. Так же обстоит дело с зонами мозга, включающимися или выключающимися на фоне других помех: музыки, постороннего разговора и т. п. Иными словами, можно было бы говорить не о мозговой системе обеспечения психической деятельности даже применительно к одному какому-то ее виду, а об организации системы, включающей жесткие элементы разной значимости, симметрично и асимметрично организованные, о своего рода субсистемах гибких звеньев, где дублирование и, таким образом, взаимозаменяемость представлены значительно шире. И наконец, вероятен, хотя еще и не доказан иерархический принцип организации системы и соответственно наличие в ней пейсмекерных механизмов.

Коротко о пейсмекерном механизме. Как, на основе каких механизмов мозга осуществляется скоростное, а нередко практически одномоментное задействование множества звеньев системы обеспечения психической деятельности? Как можно понять включение в деятельность огромного множества звеньев системы с учетом синаптической задержки (Meyers, 1974)? Какова роль «тесных соединений» нейронов, прямой электротонической передачи (Костюк, 1973; Adey, 1977), электрических синапсов с отсутствием в них синаптической задержки и принципиальной возможностью двусторонней передачи (Воронцов, 1961б; Шаповалов, 1975)? Какую роль в нервной системе играет великое множество видов синапсов с самыми разными типами биохимической медиации (Глебов, Крыжановский, 1978)? Какова роль слабых электромагнитных полей в передаче сигналов (Frohlich, 1973; Adey, 1977)? Необходимо ли и оправдано ли введение представлений о пейсмекерном механизме в организации нейрофизиологического обеспечения этой деятельности, естественно, не альтернативных по отношению ко всем здесь поставленным вопросам? В результате исследований мозговой структурно-функциональной организации психической деятельности наряду с общими чертами показано ее отличие от других видов деятельности не только по ее сложности, но и но мозговой организации. Речь идет об относительно большей роли гибких звеньев в этой системе по сравнению с мозговыми системами обеспечения других видов деятельности. В звеньях системы обеспечения психической деятельности важно также учесть роль специфической нейродинамики в структуре наряду с фактором специфичности самой структуры и ее функционального состояния (Бехтерева, 1977).

Отдавая себе отчет в первостепенной значимости этой нейродинамики, мы представляем себе, что, если без введения концепции о пейсмекере в организации и реализации психической деятельности обойтись трудно, пейсмекер в этом случае должен быть принципиально отличным от жестко структурно-фиксированных образований и иметь вид первичной нейродинамической констелляции структур, возникающей под влиянием внутренних или внешних факторов среды, в том числе и словесной команды.

Конкретный характер работы и организации пейсмекерного механизма может и должен быть различным в зависимости от рода деятельности, а в осуществлении ее играют важную и разную роль все упомянутые выше механизмы, а возможно, и некоторые другие.

Так, в частности, в поставленных жизнью или психологическим тестом задачах на обобщение первоначальная роль пейсмекера – обеспечение условий расширенного поиска, что, повидимому, решается за счет включения активирующих (синхронизирующих?) влияний. Опознание принадлежности двух-трех слов (явлений) к одному смысловому (ассоциативному) полю определяет направленность и ограничение – торможение – избыточного поиска. Если деятельность повторяется, может быть использована активация матрицы памяти того пейсмекера, который уже обеспечивал аналогичную или близкую по типу деятельность. Если деятельность изменяется, меняется и сам динамический пейсмекер. В наиболее общем виде можно, повидимому, предположить, что его роль сводится, прежде всего, к управлению, организации и реорганизации системы обеспечения психической деятельности с соответствующей активацией ассоциативных полей долгосрочной памяти и детерминированным ситуацией ограничением или расширением этой активации на разных фазах развития психической деятельности. Наличие такого динамического пейсмекера не исключает присутствия сличающего аппарата – акцептора результатов действия П. К. Анохина (1968). Возможно, что акцептор действия является одной из фаз трансформации, развития пейсмекера.

Представление о пейсмекерном механизме, безусловно, еще нуждается в уточнении путем целенаправленных исследований, которые при всей динамичности пейсмекерной организации психической деятельности все же должны пройти фазу хотя бы приближенного и разного в различных случаях привязывания к структуре. Какие в этом плане могут быть предложены рабочие гипотезы?

Учитывая данные нейропсихологии о том, что глубокие отделы лобных долей обеспечивают избирательность памяти (Лурия, 1977) и те же отделы мозга, а по данным других исследователей, и глубокие отделы височных долей (Brazier, 1966, 1967а, 1967б) – план текущей деятельности и реализацию этого плана, можно себе представить, что эти области мозга помимо прямых адресатов, связанных с характером раздражителя, как правило, участвуют в констелляции структур, составляющих динамический пейсмекер. Пейсмекерный механизм включает как специфические, так и неспецифические элементы, причем роль модулирующих неспецифических в этом аппарате, вероятно, очень велика и, в частности, как предпосылка к взаимосвязи нервных элементов. Специфические зоны мозга, участвующие в пейсмекерной организации, прежде всего те, куда адресуется раздражитель, явившийся поводом к развитию деятельности. Пейсмекер, как указывалось, детерминирует ассоциативный поиск, исследовательские этапы психической деятельности и соответствующий поиск в долгосрочной памяти.

Что нового дают эти представления? Прежде всего новой является сама гипотеза о возможности возникновения или активации пейсмекера под влиянием событий внутренней и внешней, в том числе и социальной, среды. Новыми являются также представления о его формирующейся ex tempore динамической констелляции структур и, что принципиально, об отсутствии жестко предопределенной (генетически) закрепленности пейсмекера за структурой.

Представление о динамической пейсмекерной организации выгодно для понимания мозгового обеспечения громадного разнообразия психических процессов. Именно динамичность в обеспечении психики, как это ни парадоксально на первый взгляд, определяет не только его гибкость, но и экономичность. При чисто структурных пейсмекерах, генетически запрограммированных и индивидуально развернутых, количество их должно было бы быть астрономическим. Кроме того, сам процесс индивидуального формирования и развития психической деятельности совместим только с гипотезой и реальностью динамических пейсмекеров. Структурный пейсмекер – допустимый элемент лишь генетически запрограммированной деятельности, развертывающейся, а не развивающейся в течение жизни.

Прогресс как результат творческой психической деятельности человека возможен, если эта деятельность базируется на принципе динамических управляющих аппаратов, количество и организация которых определяются нуждами деятельности. Фазовое развитие и реорганизация динамических пейсмекеров в соответствии с динамикой деятельности определяют логику мыслительных процессов или являются нейрофизиологическим механизмом этой логики, предотвращая недетерминированный хаос ассоциаций. Передача закодированного возбуждения от пейсмекерной системы идет далее к другим звеньям психической деятельности, включая первоначально наиболее значимые нейронные популяции или распространяясь сразу на все зоны мозга, имеющие отношение к психической деятельности. В этой передаче несомненно важную роль играет синаптический аппарат. Однако даже исключительное богатство внутримозговых связей не может, повидимому, обеспечить достаточно быстрое и, что особенно важно, одновременное включение всех необходимых для сложной психической деятельности звеньев мозговой системы ее обеспечения. Скоростное включение обычно первоначально избыточного числа мозговых звеньев укладывается в высказанные нами в 1971 году представления о возможности одномоментной реализации только одного вида сложной психической деятельности.

Эти представления, равно как и признание необходимости скоростной передачи возбуждения на звенья системы обеспечения психической деятельности, ставят альтернативу: или пейсмекерный аппарат оказывается в состоянии передать одновременно обычным синаптическим путем сигналы всем звеньям системы обеспечения психической деятельности в связи с созданием условий идеального распространения возбуждения, или в мозгу вообще может существовать и другая, более адекватная по временно́му фактору форма одновременной взаимосвязанной активации многих элементов, особенно важная для описанной ситуации.

В пользу первого положения могут свидетельствовать результаты исследований и теоретические представления М. Н. Ливанова (1975) о синхронизирующей роли неспецифических влияний в головном мозгу, обеспечивающих оптимизацию условий внутримозгового взаимодействия. Другие гипотезы, по-видимому, также стоит исследовать, используя в качестве опорных теоретических и фактических оснований представления Богоша (Bogoch, 1968, 1973), И. С. Бериташвили (1969), В. С. Русинова (1969), Н. В. Голикова (1970), Эди (Adey, 1977), а также некоторые данные нашей лаборатории (Илюхина, 1977). Синаптические приборы следует рассматривать шире, чем только как передающий аппарат. Они – и аппарат селекции и, вероятно, квантующий аппарат.

Безусловно, необходимо шире изучать пути и принципы передачи сигналов в мозгу. На сегодня в качестве рабочих представлений мы принимаем, что пространственно-временны́е взаимоотношения осуществляются в мозгу в процессе реализации психической деятельности за счет последовательности и, таким образом, взаимодействий синаптической (задержанной) и других форм передачи импульсов, немалую роль в которых могут играть и сверхслабые градуальные процессы.

Доминирование пространственного фактора (одновременное задействование большого числа звеньев), полученное за счет скоростной передачи, является не потерей фактора времени, а целесообразным уменьшением задержек, своего рода переходом на другой порядок отсчета времени, соизмеримый в биологических системах со временем прохождения импульсов по нервному проводнику. На уровне популяций нейронов фактор времени вновь особенно значимо проявляется в квантованных интервалах групповых последовательностей импульсов, отражающих перестройки пространственных отношений. При этом фактор пространства проявляется во взаимодействии отдельных близлежащих нейронов (микроуровень) и звеньев системы (макроуровень) (Бехтерева и др., 1977а).

Вопрос об удельном значении различных форм передачи импульсов в нервной системе дискуссионный. Однако фокусирование внимания исследователей на них неизбежно при попытках понять деятельность целого мозга и необходимо для преодоления разрыва между двумя основными современными направлениями изучения различных биологических объектов и, в частности, нервной системы – исследованием свойств отдельной нервной клетки и сложнейшей деятельности всего мозга человека.

Все это важно, и все же, занимаясь физиологией психической деятельности человека со всеми ее особенностями быстродействия, не зависящего от пространства, невольно начинаешь думать о том, нет ли в мозгу механизма, аналогичного понятию когерентной работы, некой системы элементов, как в физике твердого тела. Я, кажется, не одинока с этой, ставшей почти навязчивой идеей. Именно об этом, по-видимому, думает и Эди, упоминая в статьях о мозге о «туннельном эффекте», таком характерном для полупроводниковых диодов (Adey, 1977). Или невольно за этими словами видится больше, чем в них содержится?

Несомненно, можно и нужно продолжать выявление в мозгу зон, участвующих в обеспечении психики, изучать структурно-функциональную организацию мозга. Важно накапливать и анализировать все больше сведений об участии различных мозговых структур в обеспечении разных проявлений и аспектов психической деятельности. Такого рода данные получают у нас в отделе (Смирнов, 1976; Шандурина, Калягина, 1979), они появляются в литературе (Walter et al., 1978). Но принципиальный, опорный ответ на вопрос, каким образом организовано в мозгу структурно-функциональное обеспечение психической деятельности, по-видимому, уже дан (Бехтерева, 1974).

В конце 60-х годов в качестве важнейшей задачи в изучении мозгового обеспечения психической деятельности была определена расшифровка протекающих в корковых и подкорковых структурах процессов в момент, когда человек слышит и опознает хотя бы простейшее слово. Такая задача представлялась на том уровне исследования физиологии мозга человека сложной до неразрешимости. Между нею и тем, что было уже сделано, стоял хотя и невидимый, но вполне ощутимый не только технический, но и психологический барьер, обусловленный прежде всего невозможностью решить эту задачу традиционными математико-техническими приемами, использовавшимися в тот период в биологии и медицине. Своего рода комплексная идейная неподготовленность исследователей. Эта неподготовленность определялась и отставшей от фактов предубежденностью о правомерности поисков тонких коррелятов психических явлений только в коре, естественно, без указания точного адреса поисков, малочисленностью исследовательских групп, работающих в области физиологии человека с использованием комплекса адекватных физиологических методик.

Основой изучения этого вопроса в нашей лаборатории был многолетний опыт исследования мозга с помощью комплексного метода и также многолетняя (почти с «доисторических» времен – с 1954 года!) совместная работа физиологов и врачей со специалистами технического профиля.