Текст книги "«Предисловие к Достоевскому» и статьи разных лет"

Достоевский провёл четыре года в Омском каторжном остроге, о первых впечатлениях от которого он написал позднее: «…это был ад, тьма кромешная». Как ему удалось не только выжить в этом «Мёртвом доме», но и сохранить живую душу, доброе отношение к людям, к жизни? Достоевский ответил на эти вопросы сам, в своей книге «Записки из Мёртвого дома». После каторги Достоевский был зачислен рядовым в Сибирский седьмой линейный батальон, куда был отправлен по этапу – в город Семипалатинск. Уже в семипалатинские годы он начал записывать свои каторжные впечатления, из которых сложилась впоследствии книга «Записки из Мёртвого дома». Достоевский писал о каторге жестокую правду, описывал убийц и разбойников, среди которых провёл почти полторы тысячи дней и ночей. Но среди этих людей были и светлые, добрые души, о них помнил Достоевский, когда писал свою книгу.

Самое же главное, самое тягостное – были те мысли, которые одолевали Достоевского на каторге и в ссылке. Он думал о кружке Петрашевского и его деятельности – ведь, в сущности, члены кружка больше разговаривали, чем действовали. Такая страшная кара постигла их всего только за разговоры и чтение. После двадцати минут на эшафоте Достоевский понял, что жизнь – бесценное благо и что его, Фёдора Достоевского, жизнь принадлежит не ему одному, он должен успеть за свою жизнь отдать долг русской литературе, написать те книги, о которых мечтал и в Петропавловской крепости, и на каторге, и в ссылке. Теперь, в Семипалатинске, при всей трудности ссыльных условий, в которые он попал, Достоевский обрёл друзей, обрёл любовь. В январе 1857 года он женился на Марии Дмитриевне Исаевой. Теперь у него была семья: Мария Дмитриевна и её сын. Достоевский стремился работать, чтобы обеспечить свою семью. В семипалатинские годы он начал писать одновременно несколько повестей и статей, задумал «большой роман», рассчитывая на несколько лет работы.

Достоевский не отказался от идеалов своей молодости, от мечты о всеобщем счастье – обо всём этом говорили члены кружка Петрашевского. Но как добиться всеобщего счастья, как помочь людям? Революционный путь казался теперь недостижимым. Оставалось надеяться на проповедь добра и справедливости, на улучшение сознания людей. Такой путь и выбрал Достоевский: своими будущими книгами он хотел нести людям добро, улучшать их души. Поэтому первые после ссылки книги Достоевского направлены прежде всего против себялюбия и эгоизма, лучшие их герои умеют думать о других людях и печалиться их печалями.

Вернувшись в конце 50-х годов в Петербург, Достоевский привозит с собой две повести: «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели». Сам Фёдор Михайлович не любил эти свои работы, считая их недостаточно серьёзными. Между тем в «Селе Степанчикове» отразились все его раздумья о вреде эгоизма и о зле, которое может принести другим людям человек, упоённый только самим собой.

Как всегда у Достоевского, «Село Степанчиково» написано очень увлекательно. Рассказчик – молодой выпускник Петербургского университета – приезжает в поместье к своему дяде Егору Ильичу Ростаневу.

Егор Ильич – добрейший и простодушный человек – как бы предшественник п р е к р а с н ы х людей Достоевского. Он так добр и простодушен, что боится обидеть выжившую из ума мать и её приживальщика Фому Фомича Опискина, которые командуют всем и всеми в доме. Фома Фомич ежеминутно требует от Егора Ильича всё новых и новых унижений: то хочет, чтобы его называли «высокопревосходительством», то принимается воспитывать крестьян: старика учит французскому языку и возмущается, если старая голова не может запомнить трудных французских слов, а к молодому привязался по другому поводу: зачем мальчик всё время видит во сне белого быка?

Рассказчик постепенно начинает понимать невообразимую жизнь дома, куда он приехал. В семье живёт также полубезумная богатая невеста Татьяна Ивановна, печальной судьбе которой Достоевский посвящает особый рассказ: перезрелая девушка провела всю жизнь в приживалках у богатых родственниц, испытала полную долю унижений – и вдруг получила богатое наследство. Егор Ильич Ростанев поселил её у себя, чтобы уберечь Татьяну Ивановну от расчётливых претендентов на её богатство, но и здесь не может спасти бедную девушку, помешавшуюся на романах и романтических историях. Старуха мать и Фома Фомич, который целыми днями проповедует нравственность и добро, на самом деле очень хорошо рассчитали жизнь Егора Ильича и выгоды, которые они могут получить от простоватого добряка. Фома Фомич рассудил женить Егора Ильича на Татьяне Ивановне. Мать, конечно, поддерживает этот план и вместе с Фомой Фомичом старается выжить из дому бедную гувернантку детей Ростанева, которая любит Егора Ильича и любима им. Казалось бы, ничто уже не может спасти влюблённых: Фома Фомич – властелин в доме, всё делается по его желаниям. Но, к счастью, один из гостей, живущих в доме, решил воспользоваться романтическими бреднями, заполняющими полупомешанную голову Татьяны Ивановны, и увезти её тайно, чтобы обвенчаться и прибрать к рукам её богатство.

Так в небольшой книге Достоевский успевает и высмеять романтическую литературу, ещё имевшую успех в годы, когда он вернулся к литературной деятельности, и обратить внимание читателя на страшное зло эгоизма.

Казалось бы, всё кончается благополучно: Фому Фомича изгоняют, Ростанев женится на своей возлюбленной. Но всё не так просто. Изгнанный из дома в страшную грозу Фома Фомич испугался и одумался. Тем временем Егор Ильич тоже успел испугаться за судьбу Фомы: а вдруг его убьёт молния? И Фому Фомича возвращают. Достаточно хитрый, когда речь идёт о его собственных интересах, Фома Фомич понимает: любовь Ростанева к нищей гувернантке сильней, чем страх перед маменькой и преданность самому Фоме Фомичу. Значит, нужно осчастливить молодых, сделаться их благодетелем и после этого уж до конца дней оставаться в этом доме.

Фома Фомич так и делает: соединяет руки влюблённых, благословляет их – в результате даже те, кто был против Фомы и осмеливался говорить об этом вслух, теперь признают, что он прекрасный человек, и подчиняются всем последующим капризам «благодетеля».

Повесть кончается словами: «Роман окончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился в доме, в лице Фомы Фомича». Но дальше рассказчик описывает свадьбу «осчастливленных», во время которой Фому Фомича «носили на руках. Но как-то случилось, что его один раз обнесли шампанским. Немедленно произошла история, сопровождаемая упрёками, воплями, криками… Свадебный пир походил на похороны. И ровно семь лет такого сожительства с благодетелем, Фомой Фомичом, достались в удел моему бедному дяде и бедненькой Настеньке. До самой смерти своей (Фома Фомич умер в прошлом году) он киснул, куксился, ломался, сердился, бранился, но благоговение к нему «осчастливленных» не только не уменьшалось, но даже каждодневно возрастало пропорционально его капризам».

В «Селе Степанчикове» уже возникли мысли, которые позже составят основу многих книг Достоевского, начиная с «Униженных и оскорблённых». Добрый и честный помещик Ростанев напоминает старика Ихменева своей готовностью помочь любому, кто нуждается в его помощи, и своей бескорыстной верой в благородство князя Валковского. Валковский нимало не напоминает Фому Фомича, но жизненный принцип у них один: эгоистическая власть над людьми. Невольно возникает вопрос: зачем же доброму и хорошему человеку быть добрым и хорошим, если ему от этого – одни неприятности, а выиграет человек эгоистический и плохой? Так, в «Селе Степанчикове» побеждает в конце концов Фома Фомич, а в другой повести того же периода – «Дядюшкин сон» побеждает первая дама уездного города Мордасова Марья Александровна, обеспокоенная в течение всей повести одной заботой: повыгоднее продать свою красавицу дочь.

Зачем хорошему человеку быть хорошим? – этот вопрос будет вставать на страницах многих романов Достоевского. Да, в жизни легче тем, у кого нет ни чести, ни совести, – к такому горькому выводу придёт Достоевский. И нельзя даже сказать, чтобы они испытывали угрызения совести, поскольку совесть их молчит. Но если уж человек научился различать добро и зло, это обязывает его служить добру, потому что иначе совесть его замучает. Как это происходит в жизни, мы увидим, вернувшись к страницам «Униженных и оскорблённых». Мы остановились на сцене встречи Наташи с Алёшей, который не приезжал к ней пять дней, и бедная девушка, измученная беспокойством и ревностью, старалась сдержаться, не упрекнуть ни в чём Алёшу, чтобы не огорчить его.

Часть вторая

 
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
 

А. Блок

«Он был как в исступлении. Я придвинул ей кресла. Она села. Ноги её подкашивались».

Так – очень характерно для Достоевского – кончается первая часть романа «Униженные и оскорблённые». Характерно, во-первых, для романа. И, во-вторых, для всего вообще творчества писателя. «Униженные и оскорблённые» печатались в журнале «Время», издавали его братья Достоевские: Фёдор и Михаил. В журнальном варианте распределение глав по частям было не такое, какое мы видим сейчас: Достоевский многое изменил в романе, когда готовил его для отдельного издания. Но первая часть и в журнале кончалась, как теперь, в тот же напряжённый момент, как говорится, – «на самом интересном месте». Что такое хотел сообщить, «объяснить» Алёша? Как изменится, как повернётся теперь судьба героев? Всё это читатель должен узнать из следующего номера журнала. Достоевский уже хорошо понял законы журналистского дела – важно было заинтересовать читателя, заставить его запастись терпением и ждать.

Вторая часть начинается словами: «Через минуту мы все смеялись как полуумные». Чем у смеялись? Что дало повод для смеха? Алёшина «приготовленная важность от наивной гордости владеть такими новостями». Какие же такие новости привёз Алёша?

Прежде всего, он делает важное признание: «…я тебя всё время обманывал, Наташа, всё это время, давным-давно уж обманывал…»

Вот уж что, действительно, неожиданно. Мы столько слышали об Алёшином прямодушии, о его естественной, искреннейшей правдивости… Обманывал? Так что же он такое, этот весёлый мальчик с чистыми глазами? Неужели даже Иван Петрович ошибся в нём? Наташа сразу разрушает наше недоумение. Алёша-то убеждён, что утаил от неё месяц назад полученное суровое письмо отца, где «он прямо и просто – и заметьте себе, таким серьёзным тоном, что я даже испугался», – наивно признаётся Алёша, – приказывал сыну выбросить из головы «все эти» вздоры (то есть любовь к Наташе) и приготовиться жениться на ком укажут. Алёша-то убеждён. Но Наташа весело восклицает: «Совсем не утаил… Всё рассказал!»

Хорошо это или плохо, что он не умеет, не может ничего скрыть от любимой женщины? А может быть, и надо бы кое-что скрыть: например, свой страх перед отцом. И не только от неё – от себя самого надо скрывать свой страх, только так и можно превратиться в мужчину, перестать быть «вечным несовершеннолетним», вечным подростком. Но Алёша и не знает, что страх перед отцом возможно скрыть и преодолеть. Один раз он уже признался: «…я даже испугался». Теперь снова повторяет: «…такой тон, что я и руки опустил. Никогда отец со мной так не говорил. То есть скорее Лиссабон провалится, чем не сбудется по его желанию; вот какой тон!»

Алёше не стыдно признаваться в страхе перед отцом. Не стыдно обнаруживать свою слабость, хотя он понимает, что должен был проявить твёрдость. Но – не умеет. И не стыдится этого. Стыд – очень важное для человека чувство, стыд сделать плохое иногда имеет бóльшую силу, чем желание сделать хорошее. Такое желание у Алёши есть: «Я приготовился ему отвечать твёрдо, ясно, серьёзно, да всё никак не удавалось». Другому было бы совестно признаться в этом даже самому себе. Алёша признаётся всем, он такой бесхитростный! И тем не менее в этом его рассказе начинает проглядывать не просто легкомыслие: бесхитростная, нерасчётливая низость.

Конечно, князю Валковскому ничего не стоило перехитрить наивного мальчика. Но – не только перехитрить. Отец просто-напросто купил сына. Он не убеждал его больше: «…напротив, показывал такой вид, как будто уж всё дело решено… Со мной же стал такой ласковый, такой милый. Я просто удивлялся». Вместо того чтобы насторожиться, приготовиться противостоять хитроумной тактике отца, – Алёша удивлялся.

А отец не особенно церемонился с ним, и этого Алёша не понял или не хотел понять. «Ангел мой! – восклицает Алёша. – Кончилась теперь наша бедность! Вот, смотри! Всё, что уменьшил мне в наказание за эти полгода, всё вчера додал; смотрите, сколько…»

Отец рассчитал правильно: взяв деньги, сын не осмелится «против него пойти». Действительно, это было бы безнравственно. Но ещё безнравственнее было взять эти деньги. Единственный правильный, мужской выход из положения давным-давно упущен: обвенчаться с Наташей «назавтра» после того, как увёз её из дому, найти возможность зарабатывать деньги самому, чтобы не зависеть от отца, а там уж предоставить дело времени: опомнится отец, увидев, что ничего уже поделать нельзя, «простит» сына и будет помогать ему деньгами – хорошо, не опомнится – обойдёмся сами.

На такой выход Алёша не способен. Но сколько может, он пытается остаться честным. Пойти против отца теперь – невозможно: «…будь он зол со мной, а не такой добрый, я бы и не думал ни о чём. Я прямо бы сказал ему, что не хочу, что я уж и сам вырос и стал человеком и теперь – кончено!.. А тут – что я ему скажу?»

Но всё-таки он чувствует, что не может, не должен подчиниться отцу, хотя и взял его деньги. Чувствует, что есть долг перед Наташей, – и пытается как-то совместить несовместимые вещи: «…я тотчас же сказал себе: это мой долг; я должен всё, всё высказать отцу, и стал говорить, и он меня выслушал».

Наконец-то решился! – думаем мы. Наверное, уж решившись, он и в самом деле высказал «всё». Но Наташа спрашивает «с беспокойством: – Да что же, что именно ты высказал?» – и тут мы узнаём, что беспокоилась она не напрасно:

«– А то, что я не хочу никакой другой невесты, а что у меня есть своя, – это ты. То есть я прямо этого ещё до сих пор не высказал, но я его приготовил к этому, а завтра скажу, так уж я решил».

В этих словах – весь Алёшин характер. Он всё понимает правильно, знает, как нужно поступить, даже непременно собирается так поступить, но – не находит в себе сил совершить то, что нужно. Он ведь и венчаться тоже собирался завтра непременно, а полгода прошло – и ничего не сдвинулось с места.

Необходимые поступки он заменяет словами и этим успокаивает свою совесть. Главное же: он сам был упоён своей речью: «…я говорил горячо, увлекательно. Я сам себе удивлялся».

Один из самых страшных людских пороков – умение убедить самого себя, что поступки, даже если они некрасивые, неблагородные, а может быть, и подлые – это ещё ничего, главное: знать про себя, что я – хороший человек, всё понимаю правильно. Этим умением Алёша наделён вполне. Более того, он готов и поступки совершать – только не те прямые, необходимые, которых от него требуют долг и честь, а другие поступки – приблизительные, на самом-то деле неверные, но кажущиеся честными.

Единственного возможного, решительного шага он не совершил. Не осмелился пока заявить отцу, что непременно женится на Наташе. Но чувствовать себя мужчиной так хотелось… И он решился идти по пути, подсказанному отцом: поехать к богатым и знатным покровителям, добиться их расположения, а потом уж, – потом употребить это расположение совсем не так, как хочет отец, – с помощью влиятельных лиц добиться разрешения на свадьбу с Наташей.

Конечно, при этом он не мог не чувствовать в глубине души, что никто из людей, окружающих отца в свете, не станет ему помогать. Но постарался забыть об этом, думать только о ближайшей цели, а там – что ещё будет…

Потому отцу и легко обвести Алёшу вокруг пальца, что ему нужно только самооправдание: я же сделал то, что мог… Есть большая разница между понятиями: сделать, что можно, и сделать, что нужно. Алёша старается не видеть этой разницы, обмануть себя, считать себя спокойным и честным, поскольку сделал всё, что мог.

Что же он сделал? Поехал с отцом к влиятельному графу, который «и отца принял ужасно небрежно: так небрежно, так небрежно, что я даже не понимаю, как он туда ездит. Бедный отец должен перед ним чуть не спину гнуть; я понимаю, что всё это для меня, да мне-то ничего не нужно. Я было хотел потом высказать отцу все мои чувства, да удержался. Да и зачем? Убеждений его я не переменю, а только его раздосадую; а ему и без того тяжело».

Оказывается, ему может быть стыдно. Ведь стыдно же за отца, унижающегося перед графом. Но и отца он сразу старается оправдать: «всё это для меня…» И себя попутно оправдывает: ничего не сказал, потому что отцу «и без того тяжело».

Князь, как всегда, добился своего: нужный князю человек – полуживая княгиня – пленилась Алёшей: «…целует и крестит, – требует, чтоб каждый день я приезжал её развлекать», а «граф мне руку жмёт, глаза у него масленые; а отец, хоть он и добрейший человек… а чуть не плакал от радости, когда мы вдвоём домой приехали; обнимал меня, в откровенности пустился, в какие-то таинственные откровенности, насчет карьеры, связей, денег, браков…».

Ещё бы князю Валковскому не радоваться! Ещё бы не обнимать сына и не пускаться в откровенности! Ведь он уже наполовину выиграл битву за сына, уже оторвал его от Наташи светскими развлечениями, уже опутал обязательствами по отношению к этим выжившим из ума, но таким важным для положения в свете старикам!

Но то, что Алёша расскажет дальше, будет только подтверждать победу отца: ведь князь успел за последние две недели сблизить сына с девушкой, которую прочит Алёше в невесты. Со всей бесхитростностью, на какую способен, Алёша рассказывает: «…я в эти две недели… очень сошёлся с Катей, но до самого сегодняшнего вечера мы ни слова не говорили с ней о будущем, то есть о браке и… ну, о любви».

Последние слова совсем уж поразительны: как можно быть способным на такую жестокость, – ну сватают человеку невесту, человек этот несамостоятельный, безвольный, он любит другую женщину и связан с ней не только словом, честью своей связан, – рассказывать любимой женщине всё, не думая о том, как ранит её: о предполагаемом браке, это куда бы ни шло; но – о любви! Стало быть, он уже может говорить с невестой о любви! Стало быть, возникла уже и любовь?

Бывает так, чтобы, любя одну женщину, полюбить одновременно другую? Всё может быть в человеческой жизни, но ведь облик-то человеческий терять нельзя! Как бы ни сложилось, одного нельзя: терзать, ранить попусту другого человека. Алёша не понимает, что он ранит Наташу. Ему главное: рассказать о своих делах и успехах. Впрочем, что-то он понимает: не случайно запнулся перед тем, как сказать эти слова: «…ну, о любви».

Запнулся, но сказал. Потому что самое главное – не Наташа, которая, конечно, всё поймёт и простит, а то, как это всё интересно сложилось у него: раньше он Катю «не мог понимать, а потому и ничего не разглядел тогда в ней…».

«– Просто ты тогда любил меня больше, – прервала Наташа, – оттого и не разглядел, а теперь…»

Не сдержалась. При всём своём терпении не выдержала муки, причиняемой любимым человеком, выказала всю свою боль. Алёша совершенно ничего не заметил, он другим переполнен, он занят только собой, своими новыми чувствами и впечатлениями: «…ты совершенно ошибаешься и меня оскорбляешь», – так он отбрасывает Наташины слова и скорей, скорей дальше – рассказать о том, что его сегодня волнует: «Ох, если б ты знала Катю! Если б ты знала, что это за нежная, ясная, голубиная душа! Но ты узнаешь; только дослушай меня до конца!..» Он знает, что сказать, что бы понравилось Наташе: Катя – «яркое исключение из всего круга».

Кажется, он уже поражён во всём; кажется, князь преуспел в своем намерении перехитрить сына: Алёша и в свете блистает, и невестой увлечён, ему теперь только и остаётся, что бросить Наташу и жениться на той, кого предназначил ему отец.

Как бы ни был Алёша наивен и ребячлив, у него остаётся добрая и честная душа, вот он и поступает совершенно неожиданно – и для нас, и даже для князя. Целый час он рассказывал всякую чепуху, но, наконец, добрался до главного своего поступка, и трудно теперь отказать ему в решительности, он действительно совершил поступок: «…я решился исполнить моё намерение и сегодня вечером исполнил его». Впервые в рассказах Алёши возникают глаголы в совершенном виде: решился, исполнил. Не собирался, намеревался, думал, мечтал, а сделал. «Это: рассказать всё Кате, признаться ей во всём, склонить её на нашу сторону и тогда разом покончить дело…» Вот сколько сразу глаголов в совершенном виде: что сделать? – рассказать, признаться, склонить и покончить…

Наташа страшно обеспокоена Алёшиными словами: сама себе в этом не признаваясь, она не верит, что Алёша способен на решительный поступок, на совершенное действие. Но он «собрался с духом – и кончил!.. положил воротиться… с решением и воротился с решением!»

Алёша убеждён, что довёл дело до конца. И в самом деле, он хорошо придумал и выполнил своё решение. Он только не знает, бедный мальчик, где живёт и с кем имеет дело. Между прочим, в манере своей обычной болтовни, он сообщает: отец как раз перед тем, как везти сына к невесте, получил какое-то письмо. «Он до того был поражён этим письмом, что говорил сам с собою, восклицал что-то, вне себя ходил по комнате и наконец вдруг захохотал…»

Алёша не задумывается, что это за письмо, да и задумался бы – не понял; Наташа и Иван Петрович тоже не понимают, и тем более мы, читатели, не можем себе представить, какое это письмо так взволновало князя Валковского, поймём мы это не скоро, к концу романа. Но уже сейчас Иван Петрович, единственный из участников этой сцены, – обратил внимание на странное упоминание о письме, и снова вспомнит о нём, и нас заставит вспомнить: было какое-то письмо, поразившее князя. Алёша тем временем с упоением рассказывает, как он сообщил Кате всё – «и представь себе, она совершенно ничего не знала из нашей истории, про нас с тобой, Наташа! Если б ты могла видеть, как она была тронута; сначала даже испугалась. Побледнела вся». Алёша всё хорошо рассчитал: действительно, честная и не знающая жизни девочка могла, узнав всю правду, помочь ему. Но он другого не замечает: именно добрая, искренняя реакция Кати на его рассказ привлекла его к Кате с такой силой, о какой мог только мечтать князь Валковский. Вот и сейчас, рассказывая обо всём Наташе, он не переставая восхищается Катей: «Какие у ней глаза были в ту минуту! Кажется, вся душа её перешла в её взгляд. У ней совсем голубые глаза».

Алёша и другое увидел: «…она ведь тоже любит меня». Этот безответственный мальчик уже чувствует себя в ответе и перед Катей: он за одну-то женщину не может отвечать, долг перед одной не может выполнить, а теперь ему надо решать судьбу двух, выбирать, какую из них сделать счастливой… Он, конечно, не в состоянии сделать этот выбор: «…я бы свёл вас обеих вместе, а сам бы стоял возле да любовался на вас».

Иван Петрович давно предвидел такой поворот Алёшиных мыслей, когда говорил, что Алёша хотел бы и на той жениться, и эту любить – всё вместе. Он как будто и не понимает, что так нельзя, невозможно. Он только одного хочет: чтобы всем было хорошо, всё было спокойно, а главное, ему-то можно было бы считать себя честным человеком.

Одну вещь, однако, он говорит очень важную: Катя, оказывается, тоже не любит князя Валковского. Алёша защищал, отца, но Катя ему не поверила. Она «говорит, что он хитрый и ищет денег». Выходит, действительно, Катя не только добрая, но честная и умная девушка. Алёша недаром в восторге от неё.

Что же должна понять из всей этой исповеди Наташа? Тем более, что Алёша и о том проболтался, что постоянно сравнивает обеих, иногда одна выходит лучше, иногда другая, но Катю ему тоже жалко, и лучше было бы, если «мы будем все трое любить друг друга…».

Как мог возникнуть этот безумный идеал: «все трое»? А очень просто. Алёша хотел, чтобы ему было легко жить. Единственное разрешение мучительного узла, в который он попал: ничего не разрешать, как-нибудь, не думая, всех свести вместе, чтобы ему-то было хорошо, а что обе женщины будут страдать – этого он не понимает.

«– А тогда и прощай! – проговорила тихо Наташа как будто про себя. Алёша с недоумением посмотрел на неё».

Нет, он ничего не может понять. Разговор зашёл в тупик. Если бы он мог продолжиться, то, верно, кончился бы разрывом влюблённых. Но продолжиться он не мог: Достоевский ещё и ещё усложняет ситуацию, потому что в жизни нет конца сложностям: так и здесь. В эту самую минуту в Наташину квартиру внезапно, в двенадцатом часу ночи, является князь Валковский «своею собственной персоной». Никто из присутствующих не может ждать от него добра: «Наташа побледнела», Алёша смущён, но пытается вести себя как мужчина: «Наташа, не бойся, ты со мной!» – говорит он.

Слова – прекрасные. Но мы уже не верим Алёше – знаем: не умеет он выполнять то, что обещал. Неспокойно за Наташу – с чем явился князь? Почему так неожиданно, в поздний час? Не придумал ли какой-нибудь зловредной хитрости?