Текст книги "Власть нулей. Том 1"

Тема была исчерпана.

Читатели как-то спросили меня, почему я часто употребляю слово «бабы», а не «женщины». Я использую слова, которые звучат вокруг, и женщин у нас преимущественно называют именно бабами. Бабой на Руси звали крепостную крестьянку, то есть рабыню женского пола. Мужик точно так же – раб мужского рода. Мужик и баба – это рабы. Если дворянина обзывали мужиком, это считалось оскорблением. Настолько серьёзным, что за него могли вызвать на дуэль, и общественная мораль была на стороне оскорблённого. В современной России слово «мужик» не является оскорбительным, скорее наоборот. Настоящий мужик, крутой мужик, деловой мужик – звучит очень привлекательно, как комплимент. Иные бабы норовят заслужить звание реального мужика. Неуравновешенного капризного мужчину называют бабой, вообще многие негативные мужские поступки причисляют к «бабским», поэтому «баба» в нашей культуре – ругательство. Многие женщины считают оскорблением, если их так называют. Во всяком случае, это слово ощутимо режет слух. Почему?

Бабой издревле называли любую колоду, глыбу, нечто большое, бесформенное, но очень устойчивое к поломке. Например, большая чугунная колобаха, подвешенная к стреле крана или экскаватора, которую раскачивают и сносят здания, называется бабой. Точно так же именуется рабочая деталь машины, совершающая полезную работу за счёт удара после направленного падения для забивания свай, для ковки. Как говорится, комментарии излишни.

В России женщину по-другому и не называли. Долгое время она даже не имела права на имя. При взгляде на русский Именослов нетрудно заметить, что большинство имён – мужские. Сборник древнерусских собственных имён насчитывает 5300 мужских и только 50 женских имён, в десять раз меньше. Знатоки и любители «Слова о полку Игореве», даже не догадываются, что Ярославна – это не имя, а отчество, дочь Ярослава. А собственного имени у жены князя Игоря вообще не было.

Проблема ещё в том, что в современной России нет обращения к человеку. Например, у англоязычных народов мужчину, имеющего дворянский титул или старшего по званию, называют сэр, просто мужчину называют мистер, женщину – миссис или мэм, незамужнюю девушку – мисс. Как видите, обращения есть на все случаи жизни. У западных славян есть пан и пани, у немцев – герр и фрау, и так далее. У большинства народов эти обращения есть. В России они тоже когда-то были, но после Революции вышли из употребления. Во Франции тоже была революция, и не одна, но месье, мадам и даже мадемуазель никуда не делись и никому не мешают. А у нас в 1917 году с господами было покончено, поэтому обращения господин и госпожа стали как бы ни к месту. Были ещё варианты таких слов, очень красивые, надо заметить – сударь и сударыня. Произошли от слова «государь» путём отбрасывания первого слога. Такое происхождение в Советской России не прощали ни людям, ни словам. Посему два красивых, почти хрустальных слова тоже исчезли, их стали употреблять разве что в качестве иронии. Было ещё одно приятное на слух слово «барышня», которые многие связывают с барышами, на самом деле это производное от «боярышни» – дочери боярина, барина. Теперь им называют женщин из сферы обслуживающего персонала вроде кассирши или продавщицы. Когда телефонная связь осуществлялась через звонок на коммутатор, то к телефонисткам так и обращались: «Барышня, двадцать-ноль-семь по городу, будьте любезны».

Советская власть посчитала эти замечательные слова ненужными, устаревшими и даже вредными. Взамен дали обращение «товарищ». Поди пойми, о ком речь. Как говорит в одном сериале героиня Ольги Аросевой, у которой знакомая стала членом Академии наук: «Только в нашей стране женщину додумаются назвать членом».

В русском языке первоначально товарищами называли партнёров по коммерческой деятельности, по одному товару. Товарищами представлялись бродячие торговцы на Руси. Ещё бытует версия, что товарищами называли бандитов, грабивших купцов, которые перевозили товар по рекам. При захвате кораблей они дружно кричали: «Товар ищи! Товар ищи!». Почему это слово переняли революционеры в качестве обращения – одному Марксу известно. Но советскую женщину могли запросто так окрестить: товарищ, друг и брат. Друг чего, брат кого? Женщина – друг человека. Собака, что ли? Или дружбан и кореш каких-то синюшных пьяниц? Ещё было обращение «гражданка» или игривая форма «гражданочка». Гражданин – слово хорошее, но сильно отдающее паспортным столом или судебной системой. Когда к человеку так обращаются, глупо надеяться, что в кино позовут. Скорее, под арест. В Российской империи слово «гражданин» обозначало жителя только города, а не деревни, горожанина, от которого и произошло слово. Его введение приписывается самому Радищеву.

Вернуть господ и сударей пытались в Перестройку, но не случилось. Не прижилось. Ну, как в самом деле назвать господином сутулого мужика в телогрейке с погнутой самокруткой на небритом угрюмом лице? Насмешка какая-то, а не обращение. А баба с кубометром дешёвых макарон в авоське, в заношенном китайском пальто с вылезшим пером, с какой-то тряпкой на голове, из-под которой выбивается чёлка, сто лет не знавшая рук парикмахера? Назови её госпожой, рискни здоровьем. Из-под макарон потом не откопают. Пробовали ввести карточное слово «дама», но его быстро опошлили хамские слои общества предположением, что дамы делятся на дам и на «дам, но не вам». Слова исчезли, и люди исчезли, которых этими словами именовали. Остались мужики и бабы. Иногда их называют мужчинами и женщинами, почему-то считая, что так лучше. Ничем не лучше. Как говорится, ругаться матом нехорошо, но называть вещи своими именами просто необходимо.

На союзном радио была передача «Говорите правильно» или что-то в этом роде. Однажды там велась полемика на эту тему. Филологи и лингвисты пришли к заключению, что это – дикость, когда у нации нет формы обращения друг к другу. А обращаться к лицу женского пола «женщина» – такая же пошлость, как и «баба». И напрасно переживают те дамочки, которых мужчины называют бабами, а не женщинами, аргументируя это тем, что женщины в метро (на трамвае, в автобусе) не ездят, женщины в очередях (на остановках, у овощехранилища) не стоят, женщины в колхозах (на заводах, у прилавка) не работают, женщины тяжёлые сумки (шпалы, пьяного мужа) не таскают, женщины матом не ругаются, женщины не дерутся. И много ещё чего НЕ делают эти самые женщины, потому что рядом с ними находятся заботливые внимательные мужчины, а не гопники и скалозубы.

Но женщина – это всего лишь половая принадлежность. Говорить: «Я очередь заняла вот за той женщиной, которая стоит за мужчиной в зелёной куртке» то же самое, как если сказать: «Я стою за тем лицом женского пола, а лицо это держится за мужской особью в зелёном». Обращаться к людям мужчина или женщина – всё одно, что именовать их кот и кошка, самец и самка, кобель и… Опять же слово «самец» многими воспринимается очень положительно, как и «мужик». Появился некий альфа-самец, главная особь в стае каких-то гамадрилов или бабуинов, но такое обозначение нравится и многим мужчинам. Вот самка – что-то совсем безнадёжное, словно полное поражение в правах. Если женщину назвали самкой, это даже хуже бабы и колоды.

Когда в нашу провинцию приезжают жители крупных культурных центров, они чуть ли не в обморок падают, если услышат, как некоторые туземцы именуют своих жён, женщин, баб: «моя курва», «эта сука» или даже «падла евонная». Уж, казалось бы, все давно привыкли к таким устойчивым оборотам, как баба-дура, баба-сволочь или бой-баба, но в эти эпитеты столько ненависти вкладывается, что странно, как такие люди оказались вместе. Начинаешь сомневаться, что русских людей связывает любовь. Их чаще связывает ненависть – чувство тоже очень сильное и гораздо надёжней неустойчивой любви. Новая жительница нашего города Клара Бенедиктовна, которая переехала в Россию из Риги в начале века, не поверила своим ушам, когда при ней в магазине какой-то спитой шишок расписывал друзьям:

– Я суп съел, а эта стервь второе всё не несёт и не несёт. Норов показывает, паскуда. Пришлось пойти на кухню и макнуть лярву харей в кастрюлю скипящим рагу. Акак же? Кто-то должен эту мразь на место ставить. Для чего её ваще замуж брали?

– Это Вы так о своей жене отзываетесь? – офонарела бывшая рижанка. – Это же Ваш самый близкий человек! Она выбрала Вас из всех мужчин, чтобы свою судьбу разделить с Вашей…

– Кого она там выбрала?! – шишок даже не понял, о чём речь. – Да её тут вся округа трахала, миллиард мужиков через неё прошёл.

– Откуда здесь миллиард мужчин, если во всей России населения в десять раз меньше?

– А я откудова знаю? Эти курвы всюду кобелей найдут. Сейчас наверняка тоже кому-нибудь даёт, пока я тут… делом занят.

– Зачем же Вы связали жизнь с такой нечистоплотной женщиной?

– Она сама меня к себе в койку по пьянке не затащила, сволота! Лоханулся я, короче.

Клара Бенедиктовна онемела. Вопросов больше не было. Она-то считала, что люди сближаются по симпатии, а этих словно бы лютая вражда вместе держит. И даже не эти скобари удивляют, а бабы, которые с ними сходятся. Уж ладно, когда наивную девушку в заблуждение вводят красивыми словами, а как своё получат, хамить начинают. Но эти хамы с рождения такие. Они и про матерей своих так же говорят, и про сестёр, про бывших жён – надо слушать внимательней, прежде чем с ними связываться. Хамство в этом плане выдаёт мужика с головой. Он этим как бы сигнализирует, что не подходит для отношений, не созрел он пока, а может, и никогда не созреет.

Русские люди обожают ругать и материть своих. Даже сейчас, когда в страну хлынул модный западный позитивизм, который призывает нахваливать всех и вся, в исполнении наших людей похвала выглядит как пародия. Их самих заметно кренит и ломает, когда они пытаются выдавить «пару тёплых слов». Не получаются они у них, сразу фальшь видна, как в неверно взятой ноте. Потому что где-то в глубине души прочно сидит такая ненависть, которую невозможно понять и хоть как-то скрыть – она всё равно лезет, не спрашивая разрешения. Особенно хорошо это заметно, когда русских женщин начинают безудержно нахваливать на Восьмое марта. На производстве вылезает хамоватый начальник, который обычно женщину именует не иначе, как «курица мокрая», «мотыга» или «швабра». А тут ему надо сказать что-то вежливое этим… мымрам, чтоб ещё год работали. До следующего марта. И начинается: «Товарищи э-э… жоп-жаб-женщины, вы у нас самые м-м… лучшие! Самые сильные, надёжные, терпеливые» и так далее. То ли маньяк жертву нахваливает, то ли прораб ДРСУ восхищается дорожной техникой. Можно себе представить такие эпитеты у Шекспира или Пушкина, когда они восхищаются Женщиной?

По телевизору взахлёб восхищаются женщиной-фельдшером, которая пешком протопала пять вёрст по бурану до больного, да ещё и дотащила его на себе куда-то – я не досмотрела, электричество традиционно на самом интересном вырубилось. Видимо, тот буран и до нас докатился, оборвал где-то провода. Но надеюсь, что не в ЦКБ. Хотя такая бой-баба и до лучших клиник Америки больного доставит. Сама чуть не померла, застудила себе всё, чем женщина от мужчины отличается, но получила-таки свою порцию восторгов: «Ах, какие у нас женщины! Нигде больше таких нет»… Так и хочется задать нескромный вопрос: вы такие талантливые садисты от природы или где-то этому специально учились?

Таких женщин в самом деле больше нигде нет. Потому что нигде такие и не нужны. Кому нужен пресловутый сильный слабый пол, что постоянно подыгрывает равнодушным мужчинам, которым нет никакого дела до этих глупых баб? Нормальные мужчины никогда не допустят, чтобы женщина работала в таких условиях, а тут сильному полу просто плевать на неё: авось не переломится. Но она тупо продолжает геройствовать, чтобы именно такие женоненавистники её заметили и оценили. Нигде врачи не ездят на допотопных «буханках» с сорокалетним скором эксплуатации. Нигде нет таких «дорог», на которых автомобиль может развалиться на части от удара об ухаб. Нигде нет населённых пунктов, к которым не подъехать, не подойти, не подлететь, а можно только проползти по болотам или по шпалам заброшенной железнодорожной колеи доковылять. Да-да, только так, и не обольщайтесь, что вас поезд довезёт или дрезина какая-нибудь – они уж лет тридцать не ходят. Поэтому нужны именно такие женщины. Которые заменят собой и дрезину, и бульдозер, и раздолбанный трактор. Чтоб этим женщинам не становилось совсем тошно от жизни такой, принято их временами хвалить. Всегда не надо, а то обнаглеют, а вот на Восьмое марта раз в году – самое то. Наверно, не зря у нас к слову «баба» слово «дура» как суффикс приросло намертво. Хотя мужик ничем не лучше, такая же дура.

Можно всю вину свалить на наш климат, где такие зимы аномальные. Со снегопадом. На Аляске и в Канаде климат не мягче, однако там таких случаев не наблюдается, есть медицинская авиация. Не такая, как в фильме «Коллеги» по повести Василия Аксёнова, где врача сельской больницы и медсестру сбрасывают с верёвочной лестницы из вертолёта. По-другому ну никак нельзя! Не умеют у нас по-другому, по-человечески, без истязаний. И никто не скажет: «Ребята, а ведь двадцать первый век на дворе. Где дороги, где машины, где нормальные бригады Скорой помощи из трёх человек, как положено, а не одна девчонка с носилками и чемоданчиком лекарств наперевес? Где это всё? Мы орём на каждом углу о какой-то великой державе, так давайте начнём соответствовать этому названию хотя бы в третьем тысячелетии». Поражение сознания гордыней не позволяет такие мысли вырабатывать. Мы согласны ещё хуже жить, лишь бы похвалили, заметили, восхитились!

У нас в соседнем подъезде такая же женщина-фельдшер живёт, периодически подвиги совершает. Иногда её пытаются наградить за это, но она не ездит за своей очередной медалью – достали. Да и устаёт очень. Однажды она три километра тащила больного с аппендицитом по шпалам, по заброшенной железнодорожной колее. Если озвучить это в развитой капиталистической стране или хотя бы в Китае, первый вопрос будет: зачем? Не поймут. Там такого нет, чтобы к населённому пункту не было других подходов и приступов. Ещё повезло, что больной крепкий попался, молодой парень, который не обращал внимания на сильную боль в боку три дня, а уж когда сознание стал терять, мать вызвала Скорую. Она и тащила сына вместе с фельдшером на носилках-волокушах – других нет. И в «бригадах» Скорой помощи кроме одного фельдшера тоже никого нет. Есть водитель, который часто выступает в роли носильщика, но тут он не имел права оставлять машину на такое большое расстояние. А у фельдшера из лекарств один анальгин, им и кололи больного, когда он приходил в себя и снова терял сознание от боли. Где-то на полпути его матери стало плохо с сердцем. То есть у фельдшера уже двое тяжело больных, она одна на открытой пустой местности, где «не ловит связь», а из путей сообщения – только вот эта колея. Заброшенная, как и всё вокруг.

Как она всё это выдержала – сама до сих пор не понимает. Сначала дотащила на себе мать, благо, что старушка сухонькой оказалась. С водителем вернулась к больному с нарывающим аппендицитом. Как он всё это выдержал, медицина тоже не может объяснить. Просто чудом все выжили! Правда, фельдшер после этого слегла с пневмонией на месяц, но это ничего. Не столько простыла, сколько от нервов, что не донесу, не дотащу, словно через линию фронта переход совершила. Россия – это страна, где всегда есть место подвигу. Где не работает власть, всегда нужны герои. Люди просто вынуждены ими стать. Не захочешь – заставят.

Вышла она с больничного еле живая, а её на работе ждёт приглашение на телевидение, поздравлять будут за подвиг, что больного спасла.

– Это моя работа, – скромно потупилась она.

– Вот там и скажешь, публика будет в восторге, слоган что надо! – обрадовалось начальство.

– Но я плохо себя чувствую после болезни…

– И видок, что надо, сиротский. Честного человека за версту видать. Хотели врача с другой смены послать, который больного на своей легковушке в больницу довёз и даже операцию сделал в пути, когда у кареты Скорой помощи задний мост лопнул. Но он заартачился.

– Почему?

– Противно, говорит, награду получать за содействие в развале, чистоплюй хренов, мать его!

– А если бы мой больной с аппендицитом умер?

– Под суд бы отдали, что ж с тобой ещё делать? Ты поезжай, развеешься. Там каждый год эти церемонии устраивают, отмечают особо отличившихся похвальной грамотой. Может, подарки дадут продуктами и ещё каким полезным хламом. Не умничай там только.

Поехала. На подходе к телецентру её остановили амбалы-секьюрити: «Куда прёшь, бомжиха!». Хотела проверещать, что у неё приглашение на этот праздник жизни, но подумала: а действительно, куда? Вспомнила наказ начальства не умничать и отошла прочь. Походила вокруг, посмотрела – красота, да и только, всё сверкает и блестит. Мощные автомобили, как новые лакированные штиблеты, стоят в несколько рядов, переливаются нефтью и жидким шоколадом. Известный шоумен приехал с сопровождением аж на пяти машинах – видимо, будут вести церемонию поздравления. Из Минздрава кто-то прикатил всего на трёх машинах, поскромничал. Прошли красивые барышни в меховых манто с шикарным господином из департамента строительства – спонсоры. Вот они, деньги. Нормальную дорогу проложить к посёлку – денег нет, а на такие пышные церемонии всегда лишний миллион найдётся. Какого-то ребёнка привезли с ожогами, как ветерана войны. Тоже награждать. Ребёнок на пожаре вынес из огня младших братьев. А как не вытащить? Страшно же смотреть, когда свои горят. Увидел, как кошка перетаскала котят из огня, и рванул следом. Пожарная машина не могла проехать к горящему кварталу, стояла на переезде, где пропускали поезда дальнего следования, а других дорог в городе нет. Точнее, есть, но по ним лучше не ездить и даже не ходить.

Теперь ребёнка будут пытать, как он дошёл до жизни такой. Ребёнок вынужден совершать подвиги, потому что чиновники не хотят работать. Фельдшер вдруг подумала: «Господи, мы же все преступники! Мы покрываем жульё, которое камня на камне не оставило, но все делают вид, что ничего страшного не происходит. Как бы ни расхитили ту или иную отрасль, а рядовые работники и просто граждане сделают всё, чтобы никто не замечал реальную ситуацию. Нас не награждать надо, а привлекать за соучастие». Испугалась таким непривычным для своего тихого существа мыслям, решила, что ей не только лёгкие, но и голову продуло. А может, как раз проветрило? Они же там все в зале сверкают бриллиантами в первом ряду, кто обязан налаживать в районе нормальную жизнь, чтобы каждый гражданин мог вовремя получить медицинскую помощь, пожарную защиту и прочие блага цивилизации. Они же смеяться будут, если выйдет такой сиротский фельдшер: «За наградой я, за похвальной грамотой». Они давно смеются, только виду не показывают, с большим трудом удаётся сдержаться, чтобы не заржать. Зачем этим лохам дороги, благоустроенные жилые кварталы, инфраструктура? Это же дорого. Дешевле кусочек картона вручить этой курице: «За смелость и мужество, проявленное в боях…». В боях с кем, с чем, за что? Это где ещё есть такие курицы, смелые и мужественные?

– Люди в нашей стране всегда отличались готовностью пожертвовать собой ради ближнего, – полился приторный голос из телецентра.

Не ради ближнего это всё, а ради дальнейшего благополучия тех далёких и равнодушных властей, которые властью не занимаются. Церемония началась, пошли сладкие липкие комплименты и лживые восторги: «Ой, расскажите, как вам это удалось!». Как вас угораздило? Откуда вы живучие такие на нашу голову? Хвалят, как подопытных зверьков: спасибо, что для следующего опыта уцелели. И сразу видно, кто согласен быть этим зверьком, подобострастно выстроился в очередь за своим кусочком картона в рамочке, тревожно вытягивает шею: «А продуктовых наборов не будет?». Не будет. Вы и так слишком дорого государству обходитесь.

Никто не удивляется, что на нашем безумно дорогом телевидении находятся деньги на глупейшие передачи, когда где-то отличится очередная «героиня». Людей по-хорошему эвакуировать надо из таких условий проживания, но ими восхищаются, распаляя спесь и нездоровое самолюбование. Восхищаются мужиками, которые по колено в холодной воде вытаскивают трактор, увязший на раскисшей пашне в ноябре, потому что к уборочной в сентябре техники на все хозяйства не хватило. Через год кто-то из них получит инвалидность или даже умрёт от разрыва внутренних органов или воспаления лёгких – и этим у нас восхищаются. Любое страдание для этого сгодится, всё идёт в ход! Потому что для людей никто НИ-ЧЕ-ГО делать не собирается, вот и доказывают, что по колено в дерьме – это героизм. Восторгаются бабами, которые впрягаются в плуг и пашут, потому что лошадей и технику то очередному фронту отдали, то банально пропили, то ещё какие «объективные причины» нашлись. Во всех нормальных странах женщиной восхищаются за то, что она – женщина. Не мужчина. Нормальным людям нравится, когда женщина нежная, трогательная, слабая – женственная, короче говоря. У нас такие номера не проходят, у нас как раз женщине простить не могут, что она не мужик. Только в нашей стране женщину могут осчастливить комплиментом, сравнив её с лошадью или экскаватором. Особенно накануне всеобщей мартовской мужской пьянки раздаются возгласы, какие женщины у нас сильные, выносливые, терпеливые. Хочется спросить: а зачем вам такие женщины? Вы чего с ними делать собираетесь, если культивируете именно эти качества у слабого пола? Пытать, что ли? Сила и терпение не помешали бы тем, кого на дыбу вешают. От соплей по поводу женской силы, я извиняюсь, какой-то голубизной вкупе со склонностью к истязаниям разит. Вот и делай выводы.

Хамство стало настолько привычным, что никто не обращает на него внимания. Мол, надо не на слова, а на поступки человека смотреть. Есть мужики хамоватые, но от них толку больше. Встречаются вежливые, которые только говорят красиво, но создать такую же красивую жизнь не способны. Наши политики обладают талантом на словах красиво напеть, что люди заслушаются, а на деле ничего не сделать. Чью предвыборную программу ни откроешь, а там – обещания сделать «горячо любимую Родину» самой процветающей и богатой. Обещают так много, что поневоле поверишь, что реклама – двигатель торговли. Больше двадцати лет вежливо обещают – уж могли бы хоть что-то выполнить из обещанного. А когда женщины начинают роптать, что в «самой процветающей и богатой» стране проблема мужу носки постирать, то воды нет, то мыло из продажи исчезло, им хамят. Потому что это проще всего, да и смелости особой не надо. Многие олухи так воспитаны, что жена для того и дана, чтобы на ней срываться.

В описаниях традиций древних славян приведён языческий обычай – своих «поливать». Чтоб не сглазили. Муж о жене говорит всегда плохо, чтобы отпугнуть других претендентов, чтобы на неё уже никто не позарился. А то нахвалит, и другим захочется такую же хорошую хозяйку себе в дом заполучить. Возьмут и уведут. Или она сама уйдёт, а так он её убедит, что хуже неё никого быть не может, что он фактически спас человечество, на такой негодной бабе женившись. Или есть ещё такое поверье, что хорошо говорят только о мёртвых, а о живых можно и плохо. И даже нужно, чтобы смерть отпугнуть, ввести её в заблуждение, чтобы не забрала никого – зачем ей такие никчёмные людишки? Естественно, некоторые ужасаются подобным древним обрядам «защиты» своих, что вошли у народа в неосознанную привычку. Такое хамство страшней и хуже всякой нечистой силы. Можно допустить, что есть люди грубые, зато толковые, но при таком уничижительном хамстве никакого толка не будет. У других народов на первом месте – вежливость и дежурное хорошее настроение. Бывает, что отношения – хуже некуда, но ни словом этого не выдадут, на физиономии всегда улыбка. С другой стороны, ради чего так перегружать себя? Но у них сформировался противоположный взгляд: если о проблеме говорить хорошо, она перестанет быть проблемой. Как говорится, и то, и другое верно, если люди в это верят.

Хамство мужчин в адрес женщин на Руси выступало в роли повода для знакомства. Вернейший способ обратить на себя внимание, как в частушке: «Ты пошто мине ударил балалайкой по лицу? – Я таво тёбе ударил, что знакомиться хочу!». И всё-таки, откуда такая мизогиния, ненависть и неуважение к женщинам, раздражение от любых проявлений женской природы? Хотя, чего удивляться, если в нашем обществе вообще мизантропия царит. У нас в целом не уважают людей, а не только женщин. Детей бьют, молодёжь подавляют, стариков тоже особо не жалуют. У нас очень много враждебности в отношениях между своими, если приглядеться. Мы настолько к этому привыкли, что никто не удивляется, если муж рассказывает, как побил свою жену, потому что «под раздачу попала» и называет её самыми мерзкими словами. Женщины, кстати, своих «дураков» за глаза тоже называют «мой недоумок» или «этот козёл». В другой стране за подобные эпитеты могут арестовать за оскорбление личности или угрозу расправой. В лучшем случае, такие отношения сочтут признаком психического расстройства: кто вас заставлял вступать в брак с «этой курвой» или «ихним индюком»? Вроде, все люди нынче свободные, никто никого не принуждает жить в неволе с кем-то. Но в том и беда, что мы остаёмся нищими рабами. Нас потому и называют «Иванами, родства не помнящими», что мы не любим своих. Мы свои лучшие качества предпочитаем демонстрировать чужим. И то, ожидая восхищения. А свои – обойдутся. Как многие из нас дома на выходных выглядят, уже о многом говорит: небритые мужики в рваных трениках и заляпанных майках, бабы без причёски и в бесформенных халатах. Как только надо выйти из дома, они преображаются, причёсываются, одевают лучшее, что у них есть из одежды. Для сравнения, на Востоке люди выходят на улицу, накинув на себя дерюгу какую-нибудь. Там не только женщины, но и мужчины носят некое подобие паранджи, чтобы защитить себя от пыли и солнца, на котором яркая ткань выгорит. На улице не надо никому нравиться – там все чужие. Надо нравиться дома, своим, хорошо выглядеть для близких, а не посторонних.

А над нашими потугами оставаться более-менее чистыми после выхода на улицу смеялись многие земляки, равнодушные как к своему внешнему виду, так и чужому. Кто-то из старшего поколения с мудрой интонацией в голосе опять же вспоминал, что они никаких туфелек не носили, а всю жизнь проходили в одной фуфайке на двоих и каких-то гужбанских сапогах на троих. И это говорят люди с полувековыми стажами работы, которые отдали все силы стране, но у них нет возможности купить лишние чоботы!

– Вы разорите государство! – до сих пор заявляют они молодёжи, которая «имеет наглость» не хотеть всю жизнь проходить в одной фуфайке и гужбанских сапогах на десятерых. – Вы всю страну просрёте на свои польты и туфляки. Уже просрали! А вот мы…

И следует длинный рассказ о поедании земли и нечеловеческих условиях, где преступлением считается элементарное желание жить достойно и носить на ногах нормальную обувь, а не чёрт знает, что. И сложно сказать, чего здесь больше: то ли надежды на реставрацию этих «старых добрых порядков», то ли просто ностальгии по ушедшей молодости – времени жизни, когда всё возможно, когда кажется, что всё ещё успеешь.

Есть такая категория людей, которые очень похожи на маршала Даву в описании Льва Толстого: «Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза свою мрачную, упорную деятельность». Они словно бы нарочно ставят себя в мрачные условия жизни, чтобы иметь право быть мрачными. Их выражение лица всё время говорит: «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я живу в ветхом сарае, а за водой хожу на колодец за пять километров от дома, в то время как некоторые сволочи хотят пользоваться водопроводом». Они только хмурятся и злобно усмехаются, когда видят желание людей двигаться к лучшей жизни, потому что время для них остановилось.

«Мы при Сталине корке хлеба были рады!» – говорят они про свою юность. «Мы при Брежневе сахару были рады!» – расписывают они о зрелых годах. И хочется уточнить, что они понимают под радостью. Не верится, что они вообще способны радоваться. «При Горбачёве мы всему были рады, если на прилавке хоть заплесневелое масло появлялось!» – это они о начале пенсионных лет говорят. Но эпохой Горбачёва они особо не любят пугать и стыдить «зажравшуюся молодёжь», потому что и наше поколение застало все её «прелести». И украло, таким образом, часть их небывалой «радости» и корке хлеба, и куску сахара, и пяти рублям к окладу при повышении цен в пятьсот раз.

Преступлением в глазах таких людей является мысль: «Ради чего все эти корки и крохи, когда мы являемся гражданами богатейшей страны мира и жителями нового тысячелетия?». Они презирают естественное желание любого нормального человека видеть вокруг хорошее и радостное, а не этих угрюмых людей, которые гордятся, что им не на что купить хлеба. Как говорил Цицерон, «приятно вспомнить невзгоды, когда они миновали», но для них они никогда не проходят. Словно бы годы нужды, испытаний и несчастий укрепили их в решении вообще отказаться от надежды когда-нибудь зажить даже не роскошно, а просто нормально.

Нет ничего плохого в том, чтобы жить скромно. Но надо помнить, что скромняга Диоген не только призывал довольствоваться малым и жить в бочке, так как дом – это излишняя роскошь. Он так же призывал пренебрегать культурой, искусством и эстетическими нормами, как ненужными излишествами. Хочешь нужду справить – делай это прямо себе под ноги, не надо строить для этого туалеты – это излишество. Хочешь отдохнуть – ложись прямо на землю и спи, кровать и уж тем более дом для этого не нужны – никчемная трата сил и средств. Во что превратится человечество, если на каждом шагу будет справлять нужду и спать прямо под ногами у других? Прямой путь к одичанию и пещерному уровню жизни. Хороший дом и благоустроенный город – это не только роскошь, но ещё и культура. Культура отдельного человека и всего общества. Конечно, в нашей воровской системе людям хороший дом неслыханной роскошью видится, тогда как в нормально развитых странах это – норма. То, что каждый гражданин страны может и даже должен иметь дом на территории своей страны – это норма культуры общества. Но наши граждане, прозябающие в нищете, вынуждены от этой культуры отказаться. Они и живут-то подобно Диогену то ли в домах, то ли в бочках каких-то, наспех переделанных в некие халупы.