Текст книги "Принц полуночи. Книга 2"

Глава 5

Ненависть, как ни сильна порой,

Не самая сильная вещь на свете!

Эдуард Асадов

Империя Вальден. Рогер. Месяц тнойгрэ. Солнцеворот

Праздновали с традиционным вальденским размахом. Гуляла вся столица, императорский замок был полон гостей. К тому часу, как на бал потянулись христиане, дождавшиеся завершения Рождественской службы, старогвардейцы уже выдавили из Эрика разрешение покинуть торжество. Всем хотелось в «Антиграв», где публика попроще, а развлечения – повеселее.

Дружной компанией они направились на крышу замка – на посадочную площадку для особо важных гостей, где их ожидали болиды, – и по дороге Тиру почему-то привиделся Князь. Поблазнился так отчётливо, что впору было поверить: Эльрик де Фокс и правда прибыл на праздник Солнцеворота. Но, конечно, такого быть не могло. В это время Солнцеворот ещё праздновали в Радзиме, и Князя ждали в гости лишь пару часов спустя.

Да. Такого быть не могло…

Тир машинально погладил по тарану устремившуюся ему навстречу Блудницу. Пытался понять, надышался он, что ли, чем-то галюциногенным или чувства обманывают из-за того, что долго пришлось быть среди множества людей и нелюдей, настроенных на одну праздничную волну. Князь что-то сказал ему. Видения не говорят вслух, но артикуляция была достаточно отчётливой. И если бы Князь говорил по-немецки, получилось бы, что он сказал: vorsicht!

Берегись!

Что это? Угроза? Предупреждение?

Галлюцинация.

Чёрт… Тир не верил в галлюцинации, зато верил в то, что Князь никому просто так не примерещится. И уж точно такое явление не к добру. Плохая примета – получить в праздничную ночь предупреждение от Мечника. И в непраздничную – плохая. Хотя, конечно, спасибо, что Мечник вообще взял на себя труд предостеречь. Мог бы ведь сразу рубануть – у них это запросто.

Две минуты, которые занял путь от замка до «Антиграва», Тир ещё пытался размышлять над вывертами то ли Князя, то ли собственного подсознания, но в тот момент, когда он сажал машину, на связь вышел Гуго. Поздравил с праздником и буднично сообщил:

– А я женюсь.

Неожиданные и судьбоносные заявления в момент, когда болид садится на скорости три хирршаха, – опасная штука. Впрочем, Блудница успела перехватить управление.

– Никуда не врезался? – ехидно поинтересовался Гуго.

– Кажется, нет. Как ты умудрился?

– Что? Провернуть всё втихую от тебя?

– Да нет же! Как ты умудрился… Чёрт…

Тир озадачился. Как сформулировать то, о чем он хотел спросить. «Как ты смог влюбиться?» Но не факт, что Гуго женится, потому что любит.

Тогда почему?

То есть причин-то может быть сколько угодно, но…

– Уже полгода, – сообщил сын, – а сегодня, только что, я сделал ей предложение, и она согласилась. Пап, ты не сердись, ты, конечно, всеведущий и всемогущий, но я же твой сын…

– И тебя заело, – оборвал его Тир. – Понимаю. Не сержусь. Кто она?

– Илори фон Ольтан.

– Дочь Алекса?

– Хм, – сказал Гуго со странной интонацией, – ну для тебя – да. Дочь Алекса. А вообще эстремадская принцесса.

Он замолчал.

Тир тоже молчал. Что, конечно, было довольно глупо, потому что шонээ не позволяют собеседникам видеть друг друга, а расстояние не позволяло им с Гуго поговорить молча, не словами, но мыслями и тончайшими оттенками эмоций.

– Что не так, папа? – услышал он наконец голос сына.

– Всё так. – Губы дернула нервная улыбка. – Гуго, тебе это зачем? Ты любишь эту девочку?

– Больше жизни! Больше, чем ты Блудницу! Ещё с весны. Ты что, шутишь? Я женюсь на Илори, а ты спрашиваешь, люблю ли я её!

– Ну… Я просто уточнил. В твои-то годы уже можно знать, что женятся не всегда по любви.

– Я об этом знаю с рождения. Штезаль, пап, мне бы тебя сейчас увидеть, ну невозможно по шонээ, всё не так получается. Ты же рад за меня?

– Да. Очень.

– Вот. Я знаю. А я вообще счастлив. Ты бы знал, как я трясся, когда делал предложение… Нет, ты не поймёшь. Ты никогда никому… Ладно, не важно. Я прилечу, когда у них начнется служба. Ну в церкви. Илори пойдет в церковь, это надолго, а я прилечу в Рогер. Ты в поместье или в «Антиграве»?

– Пока в «Антиграве». Соберешься лететь – дай знать, я вернусь в Рауб.

– Договорились. Отбой.

Некоторое время Тир сидел в кресле, глядя сквозь приборную доску, и почти не осознавая окружающей действительности. Гуго… женится. Гуго – любит. Умеет любить. По-настоящему. Как человек.

Разве это не удивительно?

Это странно. Но очень хорошо.

Жаль только, что опять захотелось самому попробовать, как это – любить? Что это? Гуго скоро тридцать, казалось, что он тоже – не умеет, что в его жилах течет отравленная кровь… А он просто никуда не спешил.

Тир выбрался из машины. Оглянулся на дверь, ведущую в холл «Антиграва».

Нет. Пусть начинают без него. Ему нужно… время… Обдумать всё.

Перестать идиотски улыбаться.

Он тряхнул головой и направился к выходу на улицу.

* * *

Казимир скучал и от скуки наблюдал за этой женщиной. Он видел её в замке – обратил внимание, потому что было в ней что-то странное, – а сейчас увидел в «Антиграве». Значит, это женщина кого-то из пилотов, кого-то в достаточно высоком звании, чтоб получить приглашение к императору.

В «Антиграве» было веселей, чем в замке, в «Антиграве», в общем, было уже и не скучно, и Казимира ждали в игорном зале, но, снова увидев эту женщину, он решил, что все еще скучает и надо продолжить наблюдение. Что-то с ней точно было не так. Она была красива – невысокая грациозная брюнетка с достойными внимания формами – но держалась не как красавица. И слишком… резко, если не сказать – зло, осаживала тех, кто пытался завязать с ней знакомство. А её муж или кавалер, с кем бы ни явилась она сначала в замок, а потом сюда, не показывался.

Может, он сидел сейчас за каким-нибудь из карточных столов, или играл в кости, или крутил колесо удачи, предоставив спутнице развлекаться самостоятельно. Бывают женщины, которых не увлекает азарт игры.

И, конечно, бывают женщины, которых просто-таки неудержимо влечёт к старогвардейцам.

Казимир не так уж долго наблюдал за странной дамой, но мог с достаточной долей уверенности сказать, что случайно или нет, маневры по залу то и дело выводили её к столу, за которым расположилась Старая гвардия. Ещё там был Риттер – Риттер и Падре ежегодно вместе прогуливали Рождественскую церковную службу, – но не было фон Рауба.

А ведь они прилетели все вместе. По крайней мере, они все вместе снялись с крыши замка Рогер и все вместе исчезли в расцвеченном фейерверками небе. Вряд ли Суслик свалил по дороге. Традиция есть традиция, и Рождество старогвардейцы встречают вместе. То есть кто-то встречает Рождество, а кто-то – Солнцеворот. Это всё равно. Главное, что одной компанией.

Конечно, ему было наплевать на фон Рауба, уже много лет было наплевать на него. Разве что хотелось иногда, чтоб эта сволочь сдохла где-нибудь в бою или, того лучше, чтоб его зарезал кто-нибудь в грязной подворотне. Собаке – собачья смерть.

И похоже, что сегодня старогвардейцы гуляют без своего командира.

Эта мысль оказалась неожиданно разочаровывающей.

В конце концов, устав гадать, Казимир решил просто заглянуть в ангар и убедиться, что фон Рауб действительно проводит праздничную ночь где-то вне стен «Антиграва». После того как Гуго уехал в Миатьерру, Вальденский демон стал настоящим анахоретом. Переселился в своё поместье, оставив городской дом Гуго, никого, говорят, не принимает, арендаторы его боятся до икоты, а прислуга то ли сбежала, то ли Суслик сам всех выгнал.

Зачем ему прислуга? У него роботы есть.

И он не может жить под одной крышей с людьми, не может удержаться от убийства. По крайней мере, так было двадцать пять лет назад, в те времена, когда они ещё были друзьями и Казимир знал о Тире фон Раубе больше, чем кто-либо другой.

Хм, а вот и Блудница. Стоит себе на своем месте в ангаре.

А Суслик где?..

Блудница качнулась, указав тараном на дверь, ведущую на улицу.

– Понял, – Казимир кивнул, – спасибо.

Нашаривая в кармане портсигар, прошел мимо вытянувшихся охранников. Бедняги. У всех праздник, только у них работа. Хотя работать в праздничные ночи – дело выгодное.

За дверью было холодно. И снежно. Казимир остановился под козырьком, закурил, наблюдая, как медленно валятся с черного-черного неба крупные хлопья. Красиво. Вдали, над городом, рвутся фейерверки, а здесь – тишина. Из «Антиграва» не доносится ни звука.

Тир стоял поодаль. Под снегом. Смотрел вверх, сунув руки в карманы летной куртки. Не двигался, как будто снегопад заворожил его, зачаровал, как змеиный танец. Подходи, убивай – он и не заметит.

Хотя, конечно, не получится убить его сразу.

Почуяв то ли запах табака, то ли мысли об убийстве, Тир обернулся.

Улыбнулся.

И Казимир вышел из-под козырька. Приблизился, посмотрел сверху вниз. Ладонью стряхнул снег с отсвечивающих серебром волос.

– Трясца тебя, Суслик, когда-нибудь ты сдохнешь от банальной простуды.

– А я непременно должен сдохнуть от чего-то небанального?

– Да. Я собираюсь убить тебя сам.

– Сейчас?

– Фи! Скажешь тоже! Убивать демона в Рождественскую ночь – это ещё банальней, чем простуда.

– По-моему, ты эстетствуешь. У меня сегодня ночью было видение, знаешь. Привиделся Князь. Запугивал. А чем пугал – непонятно.

Улыбается. В глазах знакомые бесенята. Но пальцы правой руки машинально обхватывают запястье левой. Казимир много раз видел этот жест, много раз за двадцать пять лет. Неизвестно, замечали ли другие, но он – замечал. Всё замечал и всё понимал, как будто чувствовал сам: боль напополам со страхом, страх напополам с болью. Ужас при мысли о том, что это может случиться снова…

Иногда это приводило в ярость, потому что он помнил: Тир отрубил себе руку, чтоб спасти своего хозяина, но не сделал ничего, чтоб спасти единственного друга. А еще – потому что помнил, как испугался, и вспоминать об этом было мучительно стыдно.

А иногда хотелось сказать ему, что бояться больше нечего.

Но это, конечно, была неправда.

– Сколько ещё это будет продолжаться? – спросил Казимир.

– Пока тебе не надоест. Но тебе, похоже, уже надоело. Что ты хотел мне сказать? Тогда – у раиминов, ты начал говорить, но тебя прервали. Это было что-то важное.

– Очень важное. Чтобы вырваться отсюда, мне нужно убить тебя или умереть самому. А я до сих пор не решил, что для меня предпочительней.

– Моё мнение учитывается?

– Куда от тебя денешься? Когда-то ты говорил, что не хочешь, чтоб я ушёл, но с тех пор многое изменилось…

Казимир осекся, когда Тир покачал головой.

Безмятежная улыбка, которая гораздо больше подошла бы ангелу, а не демону:

– Я не хочу, чтобы ты уходил. Это всё ещё имеет значение?

Ответить Казимир не успел.

– Тир фон Рауб? – донёсся женский голос от дверей ангара.

Невозможно понять, что происходит в такие мгновения, невоможно понять, что служит сигналом тревоги. Зрачки, сузившиеся в вертикальные, полыхнувшие алым адские бойницы? Слишком быстрое движение за спиной? Чужое вторжение в эту ночь, в тишину, только что разделенную на двоих?

Казимир не успел отвести нацеленный в Тира удар. Зато успел принять его на себя. Успел поглотить сминающую кости силу, сжигающую плоть магию, успел вцепиться и уже не отпускать что-то, похожее на раскаленные крючья… что-то нереальное, существующее вне физического мира.

Показалось, что эти крючья вырвали его душу из растерзанного тела. Вырвали, но не смогли удержать. Никому не под силу удержать дракона… Никому, кроме…

…мне нужно убить тебя или умереть самому…

Дракон, сын Дракона, сделал свой выбор. Он однажды пообещал защищать, и он сдержал обещание.

Глава 6

Если выбран твой Путь, то спроси: «Кто его выбирает?»

Пусть не смеет чужак навязать тебе волю свою.

Екатерина Снежина

Эльрик де Фокс

Айс причинила достаточно неприятностей нам обоим: и мне, и Старшему. Но Старший свои проблемы без меня решит: куда ему деваться, он всегда и все свои проблемы решает в одиночку. А вот я-то, теми силами, которые доступны мне в Саэти, мог и не справиться. И дело даже не в том, что орки теперь обречены на победу, – это может иметь роковые последствия, но некоторые вещи нужно принимать как есть и просто готовиться к смерти привычного мира, – а в том, что я не имел возможности вмешаться и защитить нашего Чёрного.

«Нашего», потому что пока не «моего». Всему своё время. Сейчас я могу говорить это с гораздо большей уверенностью, чем два дня назад, когда Айс добралась-таки до мальчика и чуть не убила его.

Атака была хороша. Но безрезультатна. Айс бесподобна в бою, однако проведение подготовительных мероприятий и разведка на местности у неё хромают. Она сменила облик, она постаралась даже изменить манеру поведения и всё же не учла, что готовит нападение на сверхъестественное существо, недооценила противника.

А уж того, что ей придётся иметь дело с двумя сверхъестественными существами, – этого даже я предположить не мог. Закидоны драконов, они, знаете ли, никаким осаммэш не прогнозируются.

Так что Айс ещё в замке насторожила дракона, который не спускал с неё глаз всю праздничную ночь, и благополучно вспугнула Чёрного, который инстинктивно не сунулся в «Антиграв», пока она находилась внутри. Напасть в замке Айс не смогла – Чёрный всё время был в компании Эрика и госпожи фон Сегель, а если б в результате нападения с Эриком что-нибудь случилось, я был бы недоволен.

И Старший был бы недоволен.

Со Старшим мы давно уже с трудом различаем, где он, а где я, а уж где чьи интересы затронуты, нам и вовсе без разницы.

Айс к осуществлению мести подошла со свойственной ей обстоятельностью. Умножьте обстоятельность на талант, и результат превзойдет все ожидания. Разработанный ею комплекс заклинаний разрушал плоть и связь плоти с миром, после чего захватывал высвободившуюся дезориентированную душу. Удержать душу надолго не под силу никому, кроме богов, но с этим утверждением Айс, кажется, собиралась поспорить. И, зная её, честно скажу, я бы не удивился, если б у неё получилось. Конечно, я не отдал бы ей душу Чёрного насовсем, даже поиграться не дал бы – я ненавижу такие игры, – но в какие жертвы встало бы вытащить мальчика из Преисподней и каких сил потребовало бы приведение его в норму, не хочу даже думать.

Не понадобилось, и хвала богам.

Вместо Чёрного под удар попал дракон. Причём, мне кажется, он сделал это сознательно. Это он не позволил Айс ударить второй раз, это он, приняв истинный облик, поймал душу Чёрного и не отпускал до тех пор, пока почуявшие беду старогвардейцы не вынудили Айс отступить. Трогательное самопожертвование. Глупое. Если бы дракон видел, что осталось от его подзащитного, которого зацепило самым краем заклятья, он и сам понял бы бессмысленность своих действий.

Чёрного спасло не то, что дракон смягчил удар, и даже не то, что дракон удержал в этом мире его душу, а то, что дракон погиб и отдал посмертный дар.

Дракон – это серьёзно. Достаточно серьёзно, чтоб в разбрызганной по снегу кровавой каше сохранились остатки жизни. Ну и, конечно, оказалось, что всё выглядит страшнее, чем есть; что не так уж Чёрный и пострадал (всё относительно, и «не так уж» означает – не умер на месте); и что его ещё можно спасти.

Спасибо тебе, светлый князь Казимир Мелецкий, ты избавил многих людей от многих проблем. Когда-нибудь это тебе зачтётся. Когда драконы придут поклониться новому Вайрд Итархэ, ты будешь приятно удивлён…

Стоп, Эльрик! Отставить пророчества!

…Мальчик ещё слишком юн, слишком мало знает, чтобы понимать важность души и духа. Он уничтожил тело Айс, но не предпринял ничего, чтоб отправить её душу куда-нибудь в такое место, откуда она долго не смогла бы выбраться. На перерождение, например. Перерождение – оптимальный вариант, оно пошло бы Айс на пользу.

Впрочем, пока он просто-напросто не умеет делать ничего подобного.

Надеюсь, что, когда придёт время, он сможет понять мои представления о справедливости. И простит мне то, что я позволил Айс попытаться убить его. Сами по себе попытки его прикончить Чёрный всегда воспринимал как нечто естественное, но есть нюанс: я не хотел его смерти. Таким образом, мой поступок становится нелогичным, а мальчика корёжит от нелогичного, как от святой воды. И всё же Айс заслужила право на месть. Даже несмотря на то, что Чёрный убил её честно и фантастически красиво.

Интересно, давно ли я считаю красивой игру на чужих чувствах? Особенно на чувствах женщины, которая мне небезразлична?

Как бы там ни было, я радовался тому, что всё обошлось. Чёрный сохранил жизнь и душу, а то, что дух его серьезно повреждён, – не такая уж большая беда. Повреждения считаются необратимыми, но современная медицина – лонгвийская современная медицина – творит чудеса. Тем более что лечить мальчика взялся Самат, а он – Мастер, и чудеса – его специальность. Отдельно я был рад тому, что Самат вызвался лечить Чёрного сам, не дожидаясь моих рекомендаций. Значит, малыш ему небезразличен и наверняка не потому, что всему Лонгви известно о моей заинтересованности в благополучии Тира фон Рауба.

Я не знал, насколько всё плохо, пока Самат не заявился ко мне без приглашения и без предупреждения. Он даже не стал ждать в гостиной – прошел сразу в мои личные покои и с порога сообщил:

– Эрик настаивает на коррекции духа. Князь, я не знаю, что делать.

Отличное начало беседы.

Коррекция духа – штука неприятная, некрасивая и, на мой взгляд, незаконная. Её используют в качестве альтернативы смертной казни, выбор оставляют за приговоренными, и надо сказать, что те обычно предпочитают смерть. Потому что лучше погибнуть, будучи самим собой, чем жить дальше, превратившись в неизвестно кого.

Чёрный сейчас и так был неизвестно кем: просто тело и душа, не связанные духом. Но задачей Самата было вернуть ему прежнюю личность, а отнюдь не создать новую. По крайней мере, нам так казалось – мне и Самату.

А Эрик, оказывается, думал иначе.

…Я бывал в клинике Самата Гахса только тогда, когда там оказывались мои люди. В этот раз я явился в клинику из-за Вальденского демона.

Ситуация выглядела ясной и недвусмысленной и давала почву для волнений, пересудов и мрачных прогнозов. Обычно сильные мира сего полюбовно делили ценных специалистов, но понятно было, что император Вальдена не отдаст своего демона добровольно, а история учила, что, если Неистовый де Фокс чего захотел, он это получит.

История преувеличивала… Но опровергать её я не собирался.

Все, кто ещё сомневался в том, что я намерен присвоить чужую собственность, присвоить Чёрного, от которого сам же в своё время отказался, лишились последних сомнений, как только я вошел в ограду вознесенного над Лонгви больничного комплекса.

Это забавляло.

Это раздражало.

Но все посторонние эмоции схлынули, когда маг в форме «Чистильщиков» открыл передо мной дверь в палату, где держали тело Вальденского демона.

Тело, наделённое душой, но не подозревающее о её существовании.

Самат, колдовавший над мнемокристаллами, лишь оглянулся на меня через плечо:

– Хорошо, что вы пришли. Вот, взгляните. Мы слишком поторопились исцелить его раны.

Да. Поторопились. У Чёрного фантастическая способность к регенерации. Восстановили тело, вернули голодному чудищу возможность убивать и не подумали о том, что чудище, как дитё малое, не знает никаких правил, регламентирующих убийство. И вот Чёрный заключен в силовую сферу, лишен пространства для маневра, смотрит с насмешкой. Только дайте слабину – он пройдет сквозь поля, и в клинике не останется никого живого.

Вся надежда на «Чистильщиков», на то, что у них хватит сил и внимания поддерживать сферу. А если нет – на то, что они сумеют остановить Чёрного.

Однажды это им уже не удалось. Тридцать семь лет назад, здесь же, в Лонгви, Чёрный вышел из тюрьмы, специально оборудованной для содержания демонов и магов. Просто вышел. И просто позволил вернуть себя обратно.

Доказал таким образом свою невиновность – другого способа у него не было.

И сейчас, глядя на него, идея о коррекции духа уже не кажется неприемлемой. Дать этому новую личность, убрать, убить в нём зверя, сделать его человеком – акт милосердия, подкрепленного несомненной целесообразностью. Эрик действительно желает своему демону только добра. Как и большинство людей и нелюдей, он не понимает, что такое дух, и не понимает, что нет ничего страшнее насилия над духом.

А Самат не прав насчет излишней спешки. Не вылечить тело Чёрного было нельзя. Потому что Самат – врач, он делает то, что должен. И я на его месте поступил бы так же. Сначала – исцелил раны, потом запер в клетку вплоть до полного излечения.

Гуго фон Рауб тоже здесь. Почти идеальная копия Чёрного, разве что выше и шире в плечах. Сходство не только внешнее: парень так же талантлив, как его отец, но, в отличие от отца, человечность для него не пустой звук, а люди – не еда. Мне уже не раз советовали обратить своё внимание на Рауба-младшего. Все достоинства отца при полном отсутствии недостатков, действительно, разве Гуго не лучший выбор? Вот только умница-Эрик привязал его к себе, к своему сыну, сделал практически членом семьи.

Гуго, рано лишившийся матери, считает матерью Хильду фон Сегель, а с принцем Эльриком они не побратались только потому, что и так считают друг друга братьями. Нет, Гуго – ветвь на стволе фон Геллетов. А вот его отец, при всей своей искренней и беззаветной верности Эрику, всего лишь вещь, которую нельзя купить, но можно присвоить.

Нужно присвоить.

– Как он?

Я адресовал вопрос обоим: и Самату, и Гуго. Один – врач, и ответит с профессиональной точки зрения. Второй – сын. И скажет то, что видит. Парня, конечно, жаль. Он знает о том, что хочет сделать Эрик, он не может спорить – потому что не может сказать лишнего. В их семье – не в семье фон Раубов, а в той, настоящей, к которой они оба принадлежат, – всё, что происходит внутри, ни при каких условиях не выносится наружу. Это в крови. Это инстинкт. Но Гуго боится потерять отца. Поэтому, когда придёт время, он попытается воспрепятствовать коррекции. Любой ценой.

Для большинства людей Тир фон Рауб – демон, который жив до сих пор по какому-то необъяснимому и почти невозможному попустительству. Для Эрика он – существо неведомой природы, которое считает себя плохим, а на деле – лучше, честнее и порядочнее большинства людей. Кто он для госпожи фон Сегель, сейчас не важно. Важно, что она тоже выступила за коррекцию.

Тоже желает Чёрному добра.

А вот для Гуго Чёрный – отец. И не важно, человек он или демон. Он тот, кто всегда рядом, даже когда их разделяют десятки арайи; тот, кто учил Гуго всему, что умеет сам; тот, кто говорит на одном языке с волками и змеями; кто одним взглядом способен подчинять себе людей, животных и духов; кто летает так же свободно, как дышит; и убивает так же свободно, как летает.

Отними что-то одно, и не останется ничего. Гуго известно об этом.

Кто-нибудь ещё знает такого Чёрного?

Никто. Даже я только догадываюсь.

– Идёт накопление данных.

Это Самат.

– Отец уже говорит со мной.

Это Гуго.

Его помощь неоценима. Чёрный отказывался общаться, не шёл на контакт и защищался от любых попыток повлиять на его дух. От щадящих попыток. Если бы не Гуго, сумевший связаться с ним на каком-то очень глубинном… я бы сказал, внутрисемейном уровне, нам неизбежно пришлось бы перейти к силовым методам воздействия.

Гуго справился. Использовал музыку. Это трудно объяснить словами так, чтоб было понятно, но музыка – стихия его отца. Кто слышал записи лонгвийской арры под названием «Оранжевые скелеты», тот поймёт, о чём я говорю. Со времён существования арры прошло почти сорок лет, а их музыка остаётся на слуху. Но – только в записях. Скрипка там завораживает, чарует, делает с душой слушателя что заблагорассудится. Вот Чёрный и попался: его душа не смогла не откликнуться на чары его музыки.

Гуго молодец. Нам бы в голову не пришло. Мы с Саматом, если честно, не надеялись обойтись без применения силы, потому что Чёрный не осознаёт себя, не помнит ничего, даже своего сына, даже свою машину.

Кстати, машина его помнит, и это доказывает, что у неё действительно есть душа. Её собственная душа, её собственная личность, а вовсе не отражение души её владельца, как утверждают скептики. Не знаю, каково было Гуго, когда там, на другом конце нити, он обнаружил вместо отца злобную и жестокую тварь, не помнящую ни его, ни себя, но у него хватило терпения убедить эту тварь войти в контакт с Саматом. Кто же знал тогда, что от Самата потребуют воспользоваться этим, чтоб предать того, кто ему доверился? К сожалению, формально Чёрный принадлежит Эрику, и Эрик имеет право менять его дух так, как сочтёт нужным.

Ладно. Разберёмся.

И для восстановления личности, и для коррекции духа Самату всё равно нужна информация. Те самые данные, которые он сейчас вводит в открытое для контакта сознание Чёрного. Это сведения о событиях, по которым можно попытаться восстановить личность, плюс кристаллы с записью ментального допроса, проведённого Хелед двадцать лет назад… Пока беспокоиться не о чем, поскольку речь идёт о канве, по которой в дальнейшем будет выткан сложнейший узор. Времени, однако, осталось немного. И уже сегодня вечером, в крайнем случае – завтра, Самату придётся либо отказаться от работы с Чёрным, либо выполнить требования Эрика.

Если он откажется – Эрик заберёт кристаллы и будет искать другого специалиста.

Но к тому времени, как такой специалист найдётся, Чёрный осознает себя. Он не помнит, Эрик не знает, Самат – догадывается… о том, что копия личности Вальденского демона хранится в моей памяти. Я могу исцелить его дух. Я гадал на его душе, я был им, моя пустота поглощает всё и ничего не забывает.

Я могу отдать то, что взял.

И я отдам. Мне-то что? Мне же не жалко.

Лонгви. 2590 год Эпохи Людей. Месяц рэйхэ

Было что-то… странное чувство. Ощущение себя непрочной конструкцией, висящей в белом безвоздушном пространстве. Собранный на скорую руку каркас, хрупкий скелетик, который никак не удавалось облечь плотью.

Прошло.

Волк клацает зубами, с подвыванием потягивается, наслаждаясь гибкостью и силой мышц. Что ему, мохнатому, до того, что уже второй раз он возрождается из пепла? Волк с каждой смертью становится лишь сильнее.

И, кстати, странно, почему волк, если с Казимиром тогда, в ущелье Зентукор, сражалось что-то похожее на кошку?

Угу. Зверь, Спиноза фигов, тебе что, воскреснув, подумать больше не о чем?

Зверь?..

Ох, блин! А как же здешнее имя? Тир фон Рауб, Вальденский демон. Нужно снова привыкать соотносить себя с этими словами.

Нужно ли?

– Слушай, я знаю, что всё прошло успешно, но должен убедиться…

Зверь подскочил, услышав голос. И только сейчас сообразил открыть глаза.

Лучше б не открывал!

Ещё один хищник. Алые глаза, белый проблеск клыков за чёрными губами.

Лишний здесь – слишком большой, слишком опасный, чтоб быть рядом.

– Ты что тут делаешь? – спросил Зверь, не беспокоясь о том, насколько грубо это звучит.

– Вправляю тебе мозги.

– Зашибись. А больше некому?

– Уже кидается. Значит, всё в порядке, – с ухмылкой констатировал Князь. – Ну что, можно тебя выпускать из-под полей? Убивать кого попало не начнёшь?

Зверь подумал, прежде чем ответить. В состоянии карточного домика – он помнил – убить кого-нибудь было основной целью. А сейчас? Пожалуй, сейчас он какое-то время мог обходиться без убийств. То есть кому попало ничего не грозило, а грозило только тем, кого он убьёт в бою.

– Вот и ладно. – Князь поднялся, и Зверь насторожился, готовый убегать или драться.

Он боялся этого шефанго – инстинктивно, как люди боятся крупных хищников, не запертых в клетку.

Нет, стыдно не было.

– Подожди, – попросил он. – Я не понимаю. Эрик не хотел, чтобы я вспоминал… или… чёрт, не знаю, как сказать правильно. Эрик хотел меня переделать, чтоб я больше не убивал, а ты всё ему испортил. Зачем?

Ответом ему было пожатие плеч:

– Я предпочёл бы, чтоб ты ничего не знал о планах Эрика. Это Гуго решил, что ты должен быть в курсе.

– Ты не ответил.

– Если ты не понимаешь, что плохого в коррекции духа, отвечать на твой вопрос нет смысла. А если бы ты понимал, ты бы не спрашивал.

– Ненавижу, – раздельно сказал Зверь. – Высокомерных. Аристократичных. Пафосных. Ублюдков.

– А меня вот мало беспокоят те, кто злоупотребляет временной безнаказанностью. – Князь улыбнулся, и улыбка даже показалась искренней, хоть и не стала от этого приятней.

– Ну так и я об этом. Мы враги. Ты хочешь убить меня. А получается, что ты помог мне и подвёл Эрика.

– Я и не думал тебе помогать. Я всего лишь пытаюсь не дать Эрику совершить ошибку. Убивать или не убивать – это должен быть только твой выбор. Эрик попытался сделать этот выбор за тебя.

– Я упоминал пафосность? – уточнил Зверь.

– Да. Сразу перед «ублюдками».

– Я не перестану убивать, даже не надейся на это. У меня нет совести.

– Я и не надеюсь, – сказал Князь. – Я сам не перестаю убивать. Несмотря на то, что у меня есть совесть.