Текст книги "Принц полуночи. Книга 2"

А Хелед, она… странно относилась к демонам. Она вообще была странная. Кажется, она не любила своего мужа, хоть и позволяла любить себя. А ещё всем известно было, что её сын Хеледнар поклялся уничтожить её первого мужа – барона де Лонгви – за то, что сердце Хелед до сих пор принадлежало барону. Катрин боялась, что Хелед отдаст её Тиру, понимала, что боится напрасно, и всё равно страх не отпускал. Она была бы счастлива хоть раз услышать от Хелед те самые пренебрежительно-брезгливые отзывы о Тире, которые злили и обижали, когда Катрин слышала их от других эльфов. Но нет. Хелед пожимала плечами и говорила, что, несколько столетий прожив замужем за шефанго, другими глазами начинаешь смотреть на убийства.

– Да и убивал-то твой парень только людей, так ведь? В чём же проблема? Эльфы тоже людей убивают. Ах, да кто их не убивает, скажи на милость?

Нет, Катрин не понимала Светлой Госпожи.

* * *

 
Чем же так привязал мою бедную душу,
Что иду за тобой, этой песне послушна,
Тихой флейте перечить не в силах?
Может, ты Крысолов?
Но любовь – не улов,
И, поверь мне, насильно нет милых.
 

– Стишки? – прохладно поинтересовалась госпожа Хелед, поймав выскользнувший из книги листок бумаги. – Твои?

– Отдайте!

Катрин разозлилась на себя. Писать стихи в состоянии душевного разлада – это естественно, но забывать их в книгах – очень глупо. Тир посмеялся бы над ней.

Хелед, пожав плечами, протянула Катрин исчёрканный листок.

– Он действительно такой?

– Какой? – насторожилась Катрин.

– Как в твоих стихах.

 
Чем же так привязал золотые рассветы,
Все снега февраля и застенчивость лета,
Чтобы вечность исчезнуть не смела?
Может, ты Крысолов?
Но твой образ из снов —
Только хрупкая мертвенность мела.
 

Ты не дописала. Хочешь, подскажу концовку?

– Да! – вырвалось у Катрин.

Да, ей очень нужно было, чтобы кто-нибудь, кто понимает её хоть немного, сказал ей, чем заканчиваются её стихи.

Хелед ненадолго задумалась. И кивнула:

– Вот. Слушай.

 
Чем же так привязал мою горькую память,
Что сгорает она, словно яркое пламя?
Но тебе я её уступаю.
Знаю, ты Крысолов,
И покорно, без слов,
Я за сказочной флейтой ступаю[2]2
  Екатерина Снежина.


[Закрыть].
 

– Светлая госпожа… – Катрин крутила в пальцах бумажный листок. Спросить было неловко. И страшно. Не спросить – невозможно. – Хелед… – она вздохнула и будто шагнула в пропасть: – Хелед, если он зовёт вас, что мешает вам к нему вернуться?

– Он? – Хелед взглянула с великолепным и холодным изумлением.

– Лонгвиец. – Катрин уставилась в пол, рассердившись уже не на себя, а на Светлую Госпожу. Корчит из себя ледяную эльфийскую стерву, а ведь её сын прав – Хелед до сих пор любит. И её – любят. И ей-то никто не угрожает смертью.

– Он не зовёт, – спокойно произнесла Хелед. – Больше не заговаривай об этом.

* * *

Время шло, а ничего страшного не происходило. Миновала осень, настала зима – айнодорская бесснежная зима, почти ничем не отличающаяся от лета. Здесь не было ни одной церкви, и даже на Рождество Катрин не могла подойти к Чаше, и оставалось только радоваться, что Гуго – невинный младенец, которому не нужно пока ни отпущение грехов, ни причастие.

Кормить его грудью становилось всё сложнее. Он родился с зубами, а сейчас, в восьмимесячном возрасте, кусался уже так, что пил больше крови, чем молока. Катрин начала отучать сына от груди.

Ей не хватало снега. Ей необходимо было исповедаться. Ей иногда до слёз хотелось увидеть Рогер. И ещё она начинала думать, что госпожа Хелед не так уж ошибается, когда говорит, что Тир – не чудовище. Хелед, конечно же, ошибалась – как она могла судить о том, чего не знает? Ведь Хелед не видела, как выходит из морозного облака ледяной ангел, несущий смерть. Хелед никогда не заглядывала ему в глаза. Хелед никогда… не любовалась, как пляшут в его зрачках весёлые язычки пламени, как он улыбается, как, задумавшись, покусывает нижнюю губу. Хелед не знает, какими нежными, настойчивыми, бесстыдными, родными могут быть его губы, его руки, его взгляд, всегда насмешливый, всегда тёплый… Хелед не представляет, сколько в нём силы, как щедро он делится этой силой с любым, кто нравится ему, с любым, кому нужна поддержка. Разве демоны могут делиться? Демоны могут только отбирать. Только убивать. Разве нет?

Почему же тогда?..

Катрин боялась этих мыслей. Катрин слабела. Ей всё больше хотелось вернуться в Рогер.

 
…Знаю, ты Крысолов,
И покорно, без слов,
Я за сказочной флейтой ступаю.
 

* * *

– Он дал слово чести, что не сделает тебе ничего плохого. Не только не убьёт – вообще ничего не сделает. И он совершенно определённо не собирается убивать своего сына.

– Что? – Катрин не сразу поняла, о чём речь, слишком неожиданно госпожа Хелед начала разговор. Слишком… – Нет! Вы же не хотите отдать ему Гуго?!

– Ты хочешь, чтобы Гуго вырос без отца?

– Нельзя ему верить, – безнадёжно сказала Катрин, – неужели вы не понимаете? Слово чести… Да у него нет чести! Он же… он – воплощение лжи, он пообещает всё, что угодно, и ничего не выполнит. Ему наплевать!

– Правда? – улыбнулась Хелед. – Ты уверена?

Да! Да, она была в этом уверена…

Да.

Но Тир никогда не лгал ей. Тир вообще никогда не лгал. И если он обещал что-то, он выполнял обещание. Об этом всем было известно, даже тем, кто его ненавидел. И всё же…

Как сложно, Господи, как тяжело.

– Он просто хочет забрать у меня Гуго, – сказала Катрин.

– Он, может, и хочет просто забрать у тебя Гуго, но кто ж ему даст? – Хелед нехорошо усмехнулась. – Ты не шефанго, ты имеешь полное право не отдавать сына. Фон Рауб сказал: «Если это необходимо, я готов принять её в своём доме». И обещал, что не убьёт.

– Ему нельзя верить, – повторила Катрин.

– Возможно. Я хотела заглянуть ему в душу, но, знаешь, Эрик очень щепетилен в таких вопросах. Он считает, что это унизительная процедура, и вообще… – Хелед сморщила нос. – Не понимаю, чем можно унизить демона, но Эрику виднее. Да, кстати, он, в свою очередь, гарантирует безопасность тебе и Гуго.

– Его Величество?.. – изумлённо уточнила Катрин. – Император?.. Сам?

– Боги, ну разумеется, сам. Эрик – сюзерен фон Рауба, кто же ещё за него поручится? А что, Эрику ты тоже не веришь?

Это был нечестный приём. Нечестный вопрос. Катрин не могла сказать «нет». Потому что не могла не верить своему императору. Правители не лгут – они не способны на ложь, Бог отвернётся от них, если они не сдержат слово.

– Да ты же сама хочешь вернуться, Катрин, – Хелед с любопытством наблюдала за её переживаниями, – ты уже извелась без своего демона. Не знаю, любит ли он тебя, но ты-то точно его любишь.

– Это чары. Он навёл на меня порчу.

– Насколько мне известно, именно ты прибегла в своё время к колдовству, чтобы заполучить от фон Рауба ребёнка. О наведении порчи с его стороны история умалчивает. Разве не так? Да не бойся ты, ради всех богов! Один обещал не обижать, второй обещал, что проследит за этим. Уж если я им верю, Катрин, а в моём возрасте, знаешь ли, привыкаешь не доверять ни смертным, ни бессмертным, то ты тем более должна поверить. Ну так как? Ах да, забыла упомянуть: фон Рауб знает, что, если с тобой что-нибудь случится, я убью его лично. Своими руками. Тем способом, который покажется ему наименее предпочтительным.

– Не надо! – вырвалось у Катрин раньше, чем она сообразила, что делает. – Не убивайте его, госпожа Хелед! Мало ли… мало ли что может со мной случиться. Он ведь не может всегда быть рядом.

– Стало быть, согласна, – сделала Хелед совершенно неожиданный вывод. – Ну тогда готовься. Завтра пойдём в Рогер.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ИСТОРИИ

История третья
Раимины

Ты, победа, штучка злая.

Э. Р. Транк

Акиргадам. 2566 год Эпохи Людей. Месяц даркаш

Старая гвардия и «Дрозды» снова столкнулись лбами, лязгнули воображаемые доспехи, полетели искры от скрестившихся взглядов.

– Почта! – донёсся от командного пункта голос дежурного.

Почта – это святое. Когда приходят письма, все дела откладываются, даже такие важные, как выяснение, которое же из двух особых подразделений круче.

Казимир презрительно скривил губы и отвернулся, взмахнув чёрной пышной гривой.

Тир ухмыльнулся и вздёрнул подбородок.

– Недомерок, – процедил светлый князь.

Последнее заявление полностью соответствовало действительности, так что комментировать его Тир не стал. Пожал плечами и направился в сторону старогвардейского домика, насвистывая: «…вы слыхали, как поют дрозды…»

Песенка, переделанная в совершенно нецензурные куплеты, давно уже была у всех на слуху, и любой, кого «Дрозды» заставали за её напеванием, насвистыванием или хотя бы выстукиванием ритма, получал строгий наказ больше так не делать. Тир шёл, сунув руки в карманы, чувствовал спиной следующих за ним старогвардейцев и почти жмурился от удовольствия. Он обожал делать гадости.

За стычкой наблюдал весь гарнизон – все, кто не был занят, – а сейчас зрители расходились по домам, по пути обсуждая очередное столкновение.

Закончившееся ничем.

Учитывая, что после предыдущей стычки половина «Дроздов» и Шаграт на двое суток загремели на гауптвахту (условно – то есть отсидеть им предстояло уже по возвращении домой), пусть лучше конфликты ограничиваются несколькими язвительными замечаниями. Конечно, «Дрозды» потеряли четверых, а старогвардейцы – одного-единственного, и то зелёного, но так получилось только потому, что эти четверо попытались отлупить Шаграта. Все на одного… да уж, чему Казимир научил своих ребят, так это групповой работе. И хорошо, что выбрали именно Шаграта, а не Риттера, например. Шаграт-то душа простая, кошкой взлетел на ближайшую крышу, ещё и помочился оттуда на изумлённых таким манёвром злоумышленников. А Риттер или Мал, да и Падре, если уж на то пошло, непременно ввязались бы в драку. И быть им тогда битыми. Это без вариантов.

Самого Тира трогать не рисковали. Всё-таки легат. Хоть и известен безответностью и привычкой любым способом уклоняться от драки, но в небе – правая рука самого императора, а на земле – особа почти неприкосновенная. Звание опять же генеральское. Если очень хочется, то можно, конечно, так что Казимир иногда позволял себе… но Казимир, тот не со зла, а только когда ответить больше нечем.

И, кстати, не прилюдно. Дабы не вводить подчинённых в искушение.

«Дрозды» были нужны Вальдену. Нужны не меньше, чем старогвардейцы, а иногда даже больше. Всё-таки Старая гвардия – это в основном средство для поднятия боевого духа. На тех участках, куда их направляли, дополнительные пятеро пилотов ничего не решали сами по себе, но к этим пятерым пилотам нередко прилагался его императорское величество и весь гвардейский полк в придачу.

А, да, ещё они сопровождали бомбардировщики в полётах на стратегически важные объекты.

«Дрозды» не так бросались в глаза – чаще всего они вообще в глаза не бросались – совершали диверсии на объектах не менее важных, похищали инженеров и ценную документацию… А два дня назад убили Орсия.

Молодцы.

Старогвардейцы два дня назад захватили в плен кертского царя.

Ну вот как тут выяснить, кто круче?

Оно и не надо, с одной-то стороны. А с другой, Эрик доволен конкуренцией, и он прав – конкуренция нужна. Казимир, кстати, здорово придумал насчёт сети. Странно даже, что «Дроздам» удалось реализовать его задумку…

Тир наблюдал за их тренировками, давал советы, когда спрашивали, и всё-таки не верил до конца, что Казимировы парни сработаются настолько, чтобы поймать неуловимого Орсия в сеть, закреплённую на четырех болидах. А ведь поймали. Да как ловко! Запутали сетью, вздёрнули в воздух, а уж там… не зря, нет, не зря у них фюзеляж шипами утыкан.

Он вошёл в дом, с опаской взглянул на печную дверцу, за которой гудел огонь, и растянулся на койке.

Остальные собрались у стола в ожидании, пока курьер принесёт письма.

Тир полевой почтой не интересовался. Хильда посылала ему письма личным телепортом, и приходили они без расписания. Письма от учеников и от коллег-инструкторов приходили в Рогер. А на фронт обычным порядком доставлялись только письма Катрин, содержание которых было ему известно заранее. Катрин рассказывала, как дела у Гуго, а потом предавалась эмоциям. Ну её к чёрту. Как дела у Гуго, Тир знал без всяких писем, эмоции Катрин он изучил наизусть, и пользы от них не было никакой. Даже дома он не мог теперь использовать эту женщину как источник энергии – обещал ведь не делать с ней ничего плохого – а уж в двух тысячах километров от Рогера от её переживаний просто тошнило.

Впрочем, те восемь месяцев, которые прошли с момента возвращения Катрин в Рогер, были почти сносны. Во-первых, Гуго… ради него можно было вытерпеть в доме хоть десяток бесполезных женщин. Во-вторых, Тир был слишком занят подготовкой к поимке царя, чтобы отвлекаться на Катрин, её эмоции и вообще её присутствие. Это только кажется, что всё само получилось: «Дрозды» Орсия убили, старогвардейцы – царя поймали, на всё про всё от силы четверть часа ушло. Ага. А сколько времени и сил потрачено на то, чтобы подготовить операцию? Шутка ли – целого царя живьём взять. Цари – они ребята ушлые. Это когда столицу захватывали, он чуть по случайности не попался, а потом осторожнее стал. Сменил охрану, ставку каждый день переносил с места на место. Ему ж тут, как той стрекозе, под каждым кустом и стол и дом. Полгода к операции готовились, а два года до этого вся разведка носом землю рыла, подходы к царю искала.

Словом, не до Катрин было. На Гуго едва-едва времени хватало. А вот как оно теперь будет, чёрт его знает. Война со дня на день закончится. Старую гвардию в столицу отзовут – нечего им на оккупированных территориях делать. И в столице придётся как-то жить.

* * *

Война закончилась через неделю.

Мирный договор – на сей раз именно мирный, а не о приостановке военных действий – император Вальдена и царь Акигардама подписывали в обстановке, торжественной до озноба. Старогвардейцы присутствовали, присутствовали и «Дрозды». И те и другие предпочли бы оказаться где-нибудь подальше, в каком-нибудь уютном месте, где найдётся что выпить и чем закусить. Мало радости находиться в одном помещении с царём, которого недавно собственноручно и довольно грубо брали в плен и который сейчас, уже в окружении своих гвардейцев, меряет Старую гвардию неприятно холодным взглядом.

Царь – маг. Гвардейцы – тоже не без того. И если «Дрозды» на земле чувствуют себя уверенней, чем в небе, то старогвардейцы без машин, считай, безоружны и беззащитны. Понятно, что проблем возникнуть не должно, но кто их знает, этих кертов?

Если бы царя не поймали, если бы Орсия не грохнули, победа была бы за кертами. От какой, право, ерунды зависят порой повороты истории. Аж противно. Вот и царю, похоже, было глубоко противно видеть людей, чья разовая сумасбродная выходка, лишь по случайности оказавшаяся подвигом, переломила исход войны. Сделала бессмысленным превосходство кертов в технике и ресурсах. Не позволила даже вернуть захваченные вальденцами города.

Вальден вновь, как и раньше, готов был отдать завоёванные территории, и вновь, разумеется, не бесплатно. Только теперь царь на девяносто девять лет лишил себя возможности взять реванш.

В ближайшее столетие Вальден мог не опасаться нападения Акигардама.

…Царь внимательно разглядывал Казимира Мелецкого.

Разве способны люди понять, что такое змеиная кровь? Но Эрик Вальденский – не человек, он сам непонятно кто, так что, может быть, ему ведомо больше, чем людям. И неудивительно, что Орсий погиб. Он был всего лишь воплощением бога, всего лишь избранным человеком, а этот Мелецкий – дракон. Вальденец заставил служить себе воистину странные и страшные силы.

Дракон и… демон? Так называют его христиане. Злой дух, уничтожающий не только тела, но и души.

Они даже держаться стараются рядом – дракон в человеческом облике, надменный черноволосый красавец, высокий и статный, и тот, второй… словно в насмешку выглядящий дракону полной противоположностью. Маленький даже для человека. Лицом похожий на эльфа. С виду – опасный, как какая-нибудь быстрая, очень ядовитая тварь.

Царь упёрся взглядом в лицо легата Старой гвардии. И отвёл глаза. Смотреть на это существо оказалось жутко и холодно, всё равно как не увидеть своего отражения в зеркале, наткнуться на пустоту… на выстуженное пространство, в котором есть всё, кроме тебя.

Но странное дело, это создание казалось гораздо более живым в тот злосчастный день, когда старогвардейцы, разметав охрану, ворвались в царскую ставку. Возможно, демон живёт, только пока находится в своей машине или только пока летает.

Духи принимают разную форму, и почти любая их форма имеет слабые места – немногим удаётся добиться совершенного воплощения. Не исключено, что слабое место вальденского демона – отсутствие болида. По имеющимся данным, он уделяет своей машине очень много внимания, утверждает, что она живая, и маги, занимающиеся проблемой Старой гвардии, уже высказывали предположение, что дух, порабощённый Эриком Вальденским, частично воплощён в подобии человеческого тела, а частично – в болиде или какой-то части болида.

Помимо прочего, это объясняло бы его исключительное мастерство.

Сейчас царь готов был признать правоту учёных. Но в данный момент его внимания требовали вопросы гораздо более важные, чем исследование демона.

Интересно, не согласится ли Вальденец продать его? Оскил обещал за его жизнь столько золота, что можно утверждать – за деньги демона не купить. А за что купить? У людей всё имеет свою цену, даже честь и любовь, значит, цена должна быть и у демона.

* * *

– Представь себе, эти мерзавцы брезгуют обществом генералов, – печально сообщил Эрик.

– Представляю. Они и полковников – не очень, – кивнул Тир, многозначительно глядя на Алекса фон Ольтана.

– Отстаёшь от жизни, Суслик. – Тот значительно подвигал челюстью и надул щёки.

– Мундир полковничий, – буркнул Тир.

– А это потому, что его величество не счёл нужным предупредить о производстве меня в генералы.

– Можно подумать, за сутки ты успел бы пошить мундир, – недовольно заметил Эрик, – производство я только вчера подписал.

– В Лонгви мне бы всё за два часа сделали, – парировал фон Ольтан.

– И прислали телепортом, – скептически покивал его величество. – Отставить выражать недовольство императором.

– Есть отставить! – Алекс вытянулся. – Разрешите приступать, ваше величество?

– Разрешаю. Идите, барон.

Эрик вздохнул и, глядя вслед Алексу, отвёл Тира в сторону.

– Они сейчас приступят, продолжат на шлиссдарке по пути в столицу, а Старая гвардия, видишь ли, не желает праздновать победу в компании генералитета, а желает пьянствовать в гарнизоне. Ты как? У вас ведь всё уже готово к переброске в Рогер. Твой присмотр не нужен. Полетишь с нами?

– Чего ради?

– Мне казалось, ты хочешь как можно скорее вернуться домой.

– Хочу, конечно. Но если я за ними не пригляжу, от гарнизона ничего не останется.

– М-да. Как у тебя дома-то?

Тир пожал плечами. Пока его не было, дома всё было в порядке. Если не считать того, что Гуго отчаянно нуждался в его присутствии. Если не считать того, что Катрин сходила без него с ума… а с ним – сходила с ума гораздо быстрее. Интересно, если она окончательно рехнётся, это поставят ему в вину?

– Вопрос не имеет смысла, – сказал он, подумав. – Ни я, ни вы ничего уже не изменим. Я выполняю свои обязанности и буду их выполнять, независимо от того, что происходит у меня в доме. Это всё.

– Царь хотел купить тебя.

– Да? Сколько предложил?

– Понятия не имею. Я сказал, что ты не продаёшься.

– Это неправда.

– Знаю.

Вечер не удался, как, впрочем, любой вечер, связанный с празднованием чего бы то ни было. Следовало ожидать, что празднование такого значительного события, как окончательная победа в многолетней серии войн, окажется гораздо неприятней, чем празднование какого-нибудь банального Солнцеворота, так что Тир ничему не удивлялся и ничем не проявлял недовольства.

Он держался в стороне и постарался, чтобы о нём забыли как можно скорее. Как обычно, фокус сработал. Тир убедился, что искать его не станут, и ушёл в ангар. Задурить голову старогвардейцам, конечно, не получится, но они давно привыкли к тому, что Суслик – тварь, гуляющая сама по себе, непьющая и на пирушках бесполезная.

В ангаре было хорошо. Во-первых, там была Блудница, а во-вторых, снаружи стояли часовые, глубоко огорчённые своим отсутствием на празднике. Часовых было в два раза больше, чем обычно, поскольку ситуация внештатная – война закончилась, теперь никому не возбраняется использование магии, и от кертов можно ожидать любой пакости. Равно, кстати, как и от своих же пьяных вальденцев с недоразвитыми магическими способностями.

Много ли надо демону, которого тошнит от человеческой радости? Да почти ничего не надо – смыться от всех и присосаться пиявкой к людям, никакой радости не испытывающим.

Только Падре всё равно его отыскал. Вошёл в ангар с шинелью, висящей через руку, посмотрел и констатировал:

– А. Так ты в куртке ушёл. А я подумал – замёрзнет Суслик, жалко будет.

Он бросил шинель на Блудницу. Уселся рядом с Тиром. Помолчал. Потом спросил:

– И как оно?

– Бессмысленно, – ответил Тир.

– А ты пробовал что-нибудь предпринять? Она ведь любит тебя по-настоящему, и она далеко не дура.

– Надеюсь, Гуго надоест ей лет через пятнадцать.

– Почему бы вдруг?

– Потому что он будет похож на меня. Потому что она начнёт его бояться. Нет, Падре, ничего я предпринимать не пробовал и не стану. Она и так не в себе… Пусть лучше выучится поскорее и займётся чем-нибудь более осмысленным, чем попытка ужиться под одной крышей с двумя демонами.

– Где она учится?

– В Лонгви. В институте финансов.

– Молодец.

– Да уж.

Они замолчали. Падре медленно цедил что-то прямо из бутылки. Тир смотрел в пол и ждал, пока Падре уйдёт. Впрочем, тот не мешал – умел не мешать, даже когда вроде бы приходил не к месту и не ко времени.

– Чтобы она перестала бояться, – вдруг подал голос Падре, – она должна быть хоть в чём-то уверена. Должна знать тебя хоть немного.

Тир ограничился пренебрежительным фырканьем. Тоже – открытие! Это и дураку ясно: того, что знаешь, – не боишься.

– Но я задаюсь вопросом, – продолжил Падре, не обращая внимания на пренебрежение, – а есть ли хоть что-то, что она могла бы знать?

Тир поднял бровь и покосился на Падре с некоторым уважением:

– И давно ты задаёшься такими вопросами?

– Со времён охоты, пожалуй.

– Два с половиной года… И с чего вдруг?

– Я заметил, – Падре качнул бутылкой, – что ты знаешь всегда и обо всём, что происходит с нами и с Эриком. Когда мы охотились, это стало очевидным. Мы говорили об этом, если помнишь.

«Давно хотел спросить: ты печёшься о нашем душевном состоянии для себя или для Эрика?»

Да. Он помнил. Но каким образом одно вытекает из другого?

– Это несложно, – Падре пожал плечами, – ты знаешь о нас всё, а мы, и Эрик в том числе, знаем только то, что видим, когда видим тебя. Ты – как вывернутое наизнанку зеркало, подстраиваешь оригинал под отражение и становишься таким, каким мы хотим тебя видеть. Иллюзии. Морок. Как ты живёшь, чем дышишь, уходя с поля, – никому не известно. И я подумал, Суслик, что ведь никому не известно, живёшь ли ты вообще, когда не летаешь с нами. Есть ли ты на свете, когда тебя никто не видит?

– Кто-то есть, – хмыкнул Тир.

– «Кто-то» или «что-то»? Может оказаться и так, что лучше не знать о том, чем ты становишься, перестав быть легатом Старой гвардии.

– Без «может».

– Обстоятельства изменились.

– Я заметил.

– При том, что знаю тебя уже двенадцать лет, – произнёс Падре, – нельзя сказать, чтоб я очень быстро соображал.

– Думаешь, можно сказать, что ты меня знаешь?

– Когда ты летаешь – да. Всё остальное время ты лжёшь. Любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду[3]3
  Псалт. 51:5.


[Закрыть]. Но в небе ты честен, и то, что я вижу, меня устраивает. Нас всех устраивает. Да ты это и сам знаешь.

Снова молчание.

Падре прав… А ещё Падре мог бы добавить, что он единственный, кто более-менее в курсе, что такое Тир фон Рауб. Падре следит за ним, задаёт ему вопросы, требует ответов, даёт полезные советы и вообще не стесняется вмешиваться в его жизнь. Интересно, это от недоверия? Падре опасается, что события, происходящие на земле, отразятся на том, что Тир делает в небе?

Или зачем ему?

– Это «что-то», – заговорил Тир, – то, что не легат Старой гвардии, оно разное. Совсем. Поэтому Катрин никогда не сможет… ни один человек не сможет… сосуществовать. Даже при условии, что я не убью. Наверное, это предохранительный клапан, я не знаю, плата за способность к перевоплощению. Как бы там ни было, сделать ничего нельзя. Если я попытаюсь остановиться на чём-то одном, то рехнусь я, а не Катрин. И это будет гораздо хуже.

– А твой сын?

– Гуго? – Тир улыбнулся и поглядел вверх, как будто мог увидеть сквозь крышу ночное небо. – Представь себе, Падре, такую же тварь, как я, но при этом не демона. И не людоеда. Когда Гуго вырастет, я стану не нужен.

– Это вряд ли.

– Не тебе решать. И даже не Эрику…

Оборвав себя на полуслове, он прислушался к часовым.

Они заснули. Вот только что взяли и заснули, как будто выключил кто.