Текст книги "Принц полуночи. Книга 2"

Ладно. Не важно.

Делать в «Антиграве» больше нечего – старогвардейцы и без легата развлекут и приветят гостя.

Зачем он прилетел?

Чёрт, не будешь же спрашивать в лоб. То есть можно, конечно, и в лоб, но пацан молодой и восторженный, в компании легендарных небесных отморозков робеет. Надо дать ему привыкнуть. К тому же может оказаться, что он прилетел просто так. Посмотреть. Ведь и Тир явился сегодня в «Антиграв» именно с этой целью. Посмотреть. Оценить.

Убедиться.

И хотя бы из вежливости нужно послушать, о чём они между собой треплются.

…– Новые болиды? – удивлённо переспросил де Трие.

Ну разумеется, о чём ещё можно говорить с лонгвийским самородком? Конечно же о скоростных болидах и о том, кто и как осваивал управление ими. То есть это для Старой гвардии – само собой разумеется. А для де Трие, кажется, нет.

Хм, а они уже и на «ты» перейти успели.

Суслик, ты слишком заморочен на своих проблемах. Настолько, что теряешь связь с действительностью…

– Я их испытывал, – сказал де Трие. – Последние полгода перед тем, как наладили их производство, я служил пилотом-испытателем в Вотаншилльском институте.

– Стоп, – нахмурился Риттер, – но это значит, что ты заранее научился летать на скоростных машинах?

– Да, естественно. На тренажёрах ведь можно задать любые условия.

Твою мать… лучше бы и дальше не слушать!

Тира скривило от безысходной злобы. Он и сам не знал, на кого злится сильнее, на де Трие, рассуждающего о недостижимых для здешних пилотов технологиях, как о чём-то само собой разумеющемся, или на Эрика, не желающего эти технологии использовать.

– Я учился на тренажёрах, – продолжил де Трие, – потом, когда освоился, барон предоставил в моё распоряжение собственную машину. Установил ей ограничение в скорости не выше трех хиррдарков…

– Ограничение?! – хором переспросили старогвардейцы.

– Э-э… ну да.

Парень только-только начал дышать свободней и вот опять растерялся. Не может понять, что их всех удивляет. Нет, злиться на него не за что. Он обитает в другой вселенной, в мире под названием Лонгви. О том, что за границами баронства люди живут иначе, лонгвийцы, кажется, не подозревают.

– У барона нездешняя машина? – уточнил Тир.

– Так точно, – с облегчением подтвердил де Трие.

Вот так гораздо лучше. Есть на кого злиться. На Лонгвийца. За что? Да за всё! В основном за то, что уже два с лишним года жизнь идёт наперекосяк и всё ощутимее выходит из-под контроля. И плевать, что Лонгвиец тут ни при чём.

– Господин фон Рауб, – окликнул де Трие.

– Да?

– Я ведь прилетел в основном из-за вас. Хотелось бы подробнее обсудить несколько пунктов в вашем последнем учебнике. Чертовски полезная книга. Спасибо.

– Это не учебник. Это методическое пособие.

– Как скажете. Всё равно спасибо. Я, кстати, и сам учился по вашим книгам. Так что появление ещё одного Мастера в изрядной степени – ваша заслуга.

– Ясно…

Тир почувствовал, как Падре под столом слегка толкнул его ногой. Кажется, он разозлился настолько, что это стало заметно. Для Падре – заметно, остальные пока ещё не поняли.

– Жду вас завтра, де Трие, – произнёс он, поднимаясь из-за стола, – заходите ближе к полудню. На сегодня прощаюсь.

– Эй, Суслик, ты чего это? – встревожился Мал. – Случилось что?

– Да пусть его катится. – Падре махнул рукой. – Всё равно же не пьёт. Нам больше достанется.

Входя в ангар, Тир уже не злился. Он думал о том, какими соображениями должен руководствоваться человек, используя для убеждения собеседника взаимоисключающие тезисы, причём озвучивая их подряд и почти без пауз.

Спросить у Падре? А смысл? Падре, к сожалению, далеко не всегда отдаёт себе отчёт в своих словах.

Бесятся под кистью краски,

Пляшут бесы, сбросив маски…

Хэмси

На Блуднице до поместья Рауб было двадцать минут полёта. На Тото, гражданской спарке, купленной, чтобы летать с Гуго, – почти час. Это если по прямой. Но Гуго, естественно, захотел полетать подольше, поэтому ещё час они провели, обучая тяжёлую Тото самым простым из доступных ей манёвров.

Гуго, вытаращив глаза, обеими руками цеплялся за рычаг управления. Он чувствовал, когда Тир отдаёт ему контроль над машиной, ловил моменты с точностью до доли секунды. Сразу после войны Тото безошибочно опознавала, когда её вёл Гуго, но по прошествии трех месяцев она ошибается четыре раза из шести. Неплохой результат для мальчика двух с половиной лет от роду.

Впрочем, Гуго казался старше. Он рос быстрее своих ровесников, развивался быстрее. Все дети усваивают и обрабатывают огромное количество информации, но не все делают это с такой бешеной скоростью. Тир даже примерно не представлял, как работает мозг и нервная система его сына… хотя нет, примерно – представлял. Можно было предположить, что Гуго развивается так же, как он сам. Только его развитие мать и отец старались хоть как-то приостановить – они жили среди людей и не хотели слишком бросаться в глаза, – а развитию Гуго и Тир и Катрин, наоборот, всячески способствовали.

Да, они тоже жили среди людей. Но даже приложив дополнительные усилия, всё равно не смогли бы бросаться в глаза сильнее, чем уже есть. Разве что вывесив из окон скальпы убитых врагов или облицевав фасад отрезанными человеческими головами. Катрин однажды, расстроившись из-за очередной выходки Гуго, выдвигала такое предложение, но Тир, поразмыслив, отказался.

Между прочим, Катрин была не права. Семья фон Рауб, конечно, выделялась среди прочих даже на Гвардейской улице, но и прочие тоже не давали соседям заскучать. Достаточно вспомнить, например, как Шишка, будучи пьян, крутил прямо посреди улицы фигуры высшего пилотажа, снёс фонтан и угодил в госпиталь, получив за порчу машины травмы средней тяжести от легата Старой гвардии.

Да, безусловно, то, что творилось в саду фон Раубов в тот день, когда Гуго созвал туда всех окрестных кошек и мышей, чтобы посмотреть, что они будут делать все вместе, очень походило на светопреставление. Ну и что? Зато Гуго продемонстрировал, что умеет формулировать цели, планировать действия по их достижению и поэтапно осуществлять планы.

Тир попытался донести до Катрин свою точку зрения… Н-ну, по крайней мере, ему удалось её насмешить. Ладно, стоит признать, что Катрин смеялась чаще, чем плакала, и это была несомненная заслуга Тира фон Рауба. Заслуга тем большая, что Тир фон Рауб предпочёл бы, чтоб эта женщина рыдала от страха и кричала от боли в течение, скажем, часов двенадцати, можно пятнадцати, а потом – умерла.

Вообще-то он ничего не имел против Катрин. Она была достаточно наказана за попытку украсть Гуго, чтобы больше не пытаться сбежать, а что ещё требуется от наказания, кроме воспитательного эффекта? Причинять ей дополнительную боль смысла не было. Убивать – тоже. И желание убить её медленно и как можно болезненней объяснялось не проблемами в отношениях, а тем, что Катрин постоянно находилась в пределах досягаемости. Живое разумное существо, которое можно убить в любую секунду, – разве это не соблазн?

Особенно для демона, из-за дурацкой попытки похищения закончившего войну почти без запаса посмертных даров.

Для прежнего… хм – человека или зверя, или кем там он был до того, как взял имя «Тир»? – для него не стало бы соблазном убийство ради убийства, без возможности забрать посмертные дары и по капле выпить мучения жертвы. Бессмысленное же занятие. Ну а для нынешнего – для демона – убийства были способом приятно провести время. В рисовании, например, тоже нет никакой практической пользы, но это же не повод не рисовать.

Не повод не убивать.

Объяснение, похожее на правду. С виду логичное, и сравнение с рисованием выглядит уместным. Тир не верил этому объяснению. Он знал, что постоянно хочет убивать, потому что постоянно живёт среди людей. Способность к мимикрии имеет пределы, и к пределу он подошёл ещё несколько лет назад, но поскольку деться от людей некуда, от понимания причин тяги к убийству не было никакой пользы.

Он рисовал. Когда на это было время. Рисовал почему-то не Катрин. Несмотря на то, что Катрин всегда под рукой, стены его мастерской постепенно заполнялись листами с изображением методичного и последовательного расчленения отца Грэя. Впрочем, о том, что именно изображает мозаика рисунков, развешанных в произвольном порядке, догадался бы разве что врач, да и тот далеко не сразу. Но лицо живого святого узнал бы любой. Тир запечатлел все стадии смертной муки, зафиксировал малейшее сокращение мускулов, воплотил на бумаге рвущийся из сорванной глотки крик, больше похожий на вопль умирающего животного… он ждал, терпеливо ждал, когда его жертва потеряет надежду. Он мог пытать бесконечно – нарисованный священник не умрёт под ножом. Он хотел победить. Но победить пока не получалось. Тир начинал подозревать, что и не получится. Всё-таки святые – они особенные. У отца Грэя даже боль не забрать, потому что боль тот чувствует как-то иначе.

Да и чёрт с ним. Рисование, как и убийство, – всего лишь приятное времяпреровождение.

Брехня, конечно.

* * *

Они сделали круг над замком Рауб, над главной башней, над крышей, где всегда горели посадочные огни. Этот замок – один из ориентиров, нанесённых на все карты, и прекрасная мишень что для кертов, что для радзимцев.

Чем-то всегда нужно жертвовать.

Замок, в котором можно жить… Тир так и не привык к этой мысли, но с рождением сына стал уделять поместью больше внимания. Ему самому не нужны ни земля, ни рыцарское звание, но когда его убьют, всё это понадобится Гуго. К тому же здесь любила бывать Катрин. Приблизительно раз в два месяца она уезжала из столицы и проводила в поместье несколько дней. Говорила, что ей нравится чувствовать себя знатной дамой, отдавать приказания слугам и следить за делами. Когда она уезжала сюда, в Рогере становилось гораздо легче дышать. А что касается знатности, то рыцарю фон Раубу далеко было до Мала и Падре, приобретших вместе с жёнами баронские титулы, но Тир не мешал Катрин развлекаться. Сам он от баронства отказался раз и навсегда – Эрик предлагал, но Тир служил своему императору не за награды. Ну а Катрин, второй год обучающаяся в Лонгвийской академии финансов, развлекаясь, умудрилась каким-то чудом повысить доходы с поместья.

Уж точно, что чудом. Девчонка за два года прошла четырехлетний курс обучения и получила приглашение поработать в одной из компаний, принадлежащих Марте Сернервилл. Её бы мозги – да в мирных целях. Занималась бы себе финансами и не связывалась с демонами.

Но тогда не было бы Гуго.

Чёрт!

Катрин лучше умереть. Или уехать в Лонгви.

Тир улыбнулся, поняв, что невольно поставил между двумя событиями знак равенства. Лонгви действительно был иным миром, но уж не настолько же.

Сегодня они не собирались в замок. Посадили Тото в лесу. Гуго вытряхнулся в снег, провалился по уши. Тир за шкирку втащил сына обратно в машину, достал из багажного отделения снегоступы.

Гуго буркнул:

– Я сам!

И, пыхтя, высунув от усердия язык, стал застёгивать на сапогах несложные крепления снегоступов. Всё-таки он был нормальным ребёнком. Что бы там ни думали окружающие…

Гуго убрёл в лес, потерялся в синем полумраке среди чёрных сосен на белом снегу. Тир остался в машине. Он слышал, как к Гуго слетелись духи, слышал имя «Риддин», повторяемое на разные лады весёлыми призрачными голосами. Мелкий здесь – свой. Это хорошо. Пусть побесится, пока не вырос… Уже скоро можно будет учить его основам лечения животных и осознанному воздействию на людей.

Можно ли?

И можно ли учить его правильно убивать?

Будь оно всё проклято… это нужно делать. Убивать и лечить, чинить и калечить, жить и выживать. Гуго уже не спрашивает, почему мама так часто плачет по ночам. Он уже знает, что отличается от других, и знает, что это расстраивает Катрин, и одного этого достаточно, чтобы убить её, эту женщину, из-за которой он чувствует себя… плохим.

Люди делятся на плохих и хороших. А ещё бывают нелюди. И дом на Гвардейской улице поделён на две части: спальня, кабинет и мастерская Тира отделены от остальных помещений дверями, запирающимися снаружи. Окна во всех других комнатах забраны решётками. И на ночь Катрин запирает входную дверь на прочный засов.

Ночью Тир фон Рауб может попасть в дом только через окно собственной спальни. И не может добраться до женщины, живущей с ним под одной крышей. Он слышит, как она плачет. Он знает, что её слышит Гуго. И улетает, потому что желание убить становится невыносимым.

Девчонка связалась с демоном. Она не знала, что это такое, она влюбилась, она родила ребёнка. Превратила свою жизнь в ад. Но ведь держится же, не устраивает истерик, честно пытается не усложнять ситуацию ещё больше. Боится до судорог. Возвращаясь домой со службы, Тир первым делом ловил насторожённый взгляд Катрин: она пыталась понять, кто вошёл в дом сегодня. Которая из его личин взяла верх. Каким будет вечер, как себя вести, о чём разговаривать? Она выучила привычки и особенности большинства его ипостасей, она научилась приспосабливаться, она действительно очень неглупа.

И лучше бы ей умереть. Или уехать в Лонгви. Потому что если она не умрёт или не уедет, она сойдёт с ума. А обвинят в этом Тира. И он не сможет доказать свою невиновность, потому что… потому что сам не поверит в то, что не виноват.

– Ты скоро? – Гуго сунулся в кабину. – А я лосей видел! Они спят! А под снегом куропатки! А ещё там заяц… Ну ты скоро?!

– Сейчас всё брошу и пойду делать лопатки, – пробормотал Тир, вынимая из багажника лыжи.

Гуго походил на ребёнка-монстра из ужастиков. Светящиеся глаза, огни в вертикальных зрачках, острые оскаленные зубы… чудо-дитятко с миллионом различных «почему». Заяц у него, видите ли, лоси у него спят. Никакой возможности посидеть, тупо глядя прямо перед собой. Интересно, как Катрин это мелкое чудовище целыми днями выдерживает?

А ещё интереснее, как Гуго выдерживает её целыми днями…

Так, всё, хватит уже об этом. Тут лоси, зайцы, демонёнок рядом скачет. Можно хотя бы ненадолго забыть о женщинах.

Каждый смертный и не очень

Нападает с криком «бей!».

Джэм

Этой ночью Катрин не заперла входную дверь даже на замок. Тир поднялся на крыльцо, но Гуго сонно завозился на руках:

– Не хочу… давай как будто мама дверь закрыла.

И снова заснул.

– Будешь выделываться – во дворе ночевать оставлю, – неубедительно пригрозил Тир.

Гуго проигнорировал. Во время их первых ночных вылазок Катрин ещё запирала дверь на засов, и тогда по возвращении Тир укладывал Гуго спать на диван в своём кабинете. Пацан привык, считал теперь ночёвку на диване своим неотъемлемым правом.

Ну что с ним делать? С одной стороны, нужно соблюдать правила, а по правилам дети должны спать в своих детских кроватях. С другой – если уж дитё всё равно ночами не спит, а резвится с разной нечистью, то не всё ли равно, где оно проведёт время до завтрака? Честно говоря, Тиру ещё ни разу не удалось настоять на том, чтоб Гуго отправлялся спать в свою комнату. А если уж совсем честно, то он ни разу и не пытался.

Катрин давно уже не задвигала засов и даже не запирала дверь, когда они уходили, но ничего не менялось.

Блудница скользнула в окно спальни, и Тир аккуратно выложил Гуго на кровать. Выбрался из машины сам. Блудница пристроилась на своём месте рядом с кроватью, но Тир хлопнул её по фюзеляжу, отправив под потолок. Гуго нужно было выковырять из слоёв зимней одежды, а это занятие требовало пространства.

Хорошо ещё, что мелкий спал и не порывался делать всё сам, а то процедура могла бы затянуться до утра.

Дом был полон тревогой и опасениями. Значит, Катрин опять не спала, снова выдумывала себе невесть что и мучила себя ей самой непонятными подозрениями. Надо бы пойти к ней. Сказать, что они вернулись и что с Гуго всё в порядке…

Дверь приоткрылась, и Тир разом позабыл о необходимости успокоить Катрин. Когда она запомнит, что опасно приходить к нему без приглашения?!

Он развернулся к дверям.

В спальню бесшумно скользнуло огромное, тёмное. Непонятное.

Знакомое!

– Моюм?!

Тир отреагировал мгновенно: схватил Гуго и вышвырнул его из окна. Внизу газон, укрытый толстым слоем снега, но даже если бы внизу был камень – Гуго не зря учился прыгать и падать. Главное, чтобы он успел проснуться раньше, чем свалится на землю.

Моюм Назар – мёртвый колдун, шестнадцать лет назад убитый в Эрниди, пришёл к своему убийце.

Вопрос «зачем» был явно неуместен. Но теперь понятно, на что отреагировал дом. Не на тревогу Катрин, а на чужака, на нечто непонятное. Дом не определил Моюма как врага, поскольку враг – это кто-то живой, а Моюм мёртв.

И, мать его, для мёртвого он какой-то очень шустрый!

Колдун молотил кулаками так, что воздух вспенивался. Кулаки – каждый с голову Тира, ну, может, чуток поменьше. Да, глаза у страха велики, но чёртов мертвяк – тот ещё бычара, выше на голову и тяжелее раза в два. Сложной формы кастеты с шипами, лезвия, выстреливающие из-под рукавов, множество косичек, украшенных чем-то, что взрывалось, парализуя на мгновение мышцы, – слишком много всего для одного Тира фон Рауба, у которого даже посмертных даров почти не осталось.

Звать на помощь было некого. Выпрыгнуть в окно – плохая мысль, нельзя оставлять здесь Блудницу. Что делать, Тир не знал. Он уворачивался, носился по стенам и даже по потолку, швырял в Моюма мебелью, время от времени умудрялся достать мертвяка ножом… но с тем же успехом можно было резать твёрдую деревяшку. Боли колдун не чувствовал. Кости у него не ломались. Не нанеся Тиру ни одного серьёзного повреждения, мертвяк уже успел изрезать его и понаставить синяков и убивать явно не собирался, а собирался вымотать боем и…

И что?!

Тир умудрился сбить его с ног, выдавил глаза, резанул ножом по горлу так, что лезвие чуть не застряло в позвоночнике. Моюм стряхнул его и придавил к полу. Ни малейшего дискомфорта от того, что глазные яблоки раздавлены, а шея развалена почти пополам, он явно не испытывал.

Тир вертелся, пинался и даже кусался, пытаясь выбраться из тисков. Кажется, пришло время паниковать. Колдун держал его, пытался ухватить поудобнее и одновременно открывал портал. Воздух потрескивал, очертания комнаты поплыли перед глазами, холодная ручища стиснула горло…

И Моюм вскочил, отшвырнув Тира от себя, как змею или крысу. Инстинктивное движение, вызванное страхом. Казалось бы, какие у мертвяка инстинкты, а вот – поди ж ты.

Краем глаза Тир видел, как гаснет золотое сияние – медальон, подарок Хильды, задействовал какую-то непонятную магию, отпугнул колдуна, сбил настройки портала. Ненадолго, правда… Моюм тут же справился со страхом, шагнул вперёд, вытянув руки – ещё два лезвия выстрелили из-под рукавов, одно – мимо, второе – скользнуло по рёбрам.

…Моюм сделал ещё шаг. И вспыхнул. Весь сразу. Как будто был пропитан горючей смесью.

То, что было дальше, Тир не запомнил.

Он осознал себя уже снаружи. Причём вместе с Блудницей. Они вертелись, размазывая по грязному снегу останки Моюма Назара, и фюзеляж Блудницы был уже весь перепачкан омерзительным месивом.

Как и когда он успел заскочить в висевшую под потолком машину и сманеврировать в замкнутом пространстве так, чтобы выбить пылающего колдуна в окно, а не в дверь и не в стену, вспоминалось кусочками, обрывками и постепенно. Психика – штука гибкая, однако предохранители всё равно нужны.

Дом был оцеплен – Гуго, приземлившись, первым делом побежал за помощью к патрулю стражи, и те отреагировали на тревогу даже быстрее, чем люди Клендерта.

– Я вроде бы всё видела, а тоже не помню ничего, – ошеломлённо призналась Катрин. – Вы просто исчезли. Все трое: и ты, и машина, и этот…

Катрин действительно всё видела. Проснулась, услышав грохот драки, и побежала на звук.

Ума нет. Мозги есть, а ума – нет. Когда в доме дерутся, крушат стены и ломают мебель, надо держаться как можно дальше от эпицентра. Катрин вместо этого выстрелила в Моюма из импульсного фойерро. Использовать стихийную магию в помещении она, видимо, научилась, пока жила у лесничего в Нермессе, по крайней мере, Тир хотел так думать и не хотел верить в то, что у Катрин природная склонность к идиотским поступкам. Хорошо ещё, что в доме магическая же противопожарная система.

Вопросы о том, откуда у Катрин фойерро и зачем он ей, Тир придержал. Откуда – неважно, а зачем – понятно. А ему самому очень повезло, что весь заряд достался колдуну. Потому что Катрин не особо целилась.

Она же не знает, что он вовсе не неуязвим. Она знает только, что огнём его можно отпугнуть, если вдруг что…

Ох, ну и ночка!