Текст книги "Чужая война"

Эльрик не сел – упал, скривившись от новой вспышки боли. Холодным ужасом накатило:

«Опять?!» Он даже не заметил, что стиснул зубы, готовый удержать крик. Впрочем, кажется, это у него не слишком получалось. Вспомнить не смог.

– Да не бойся. – Гот покачал головой. – Уже все. Мне просто нужно было наказать тебя.

– Надо думать, я сильно тебя обидел, – медленно проговорил шефанго. Слова давались трудно, как будто позабылись все разом. – Хорошо, если так.

– Знаешь, – задумчиво сказал генерал, и серые глаза его стали мягкими, словно потеплели, – мы с тобой и вправду похожи.

– Я никогда не пытал. – Подкатила тошнота, и Эльрик на секунду прикрыл глаза. – У меня для этого всегда были палачи. Рабы.

– Хочешь сказать, что я тоже палач? Или раб? – Зигфрид кивнул. – Опрометчивое заявление.

За окнами была ночь. И свет уже не просачивался в узкие щели между портьерами.

Генерал поднялся из кресла. Достал из резного, красного дерева шкафчика бутылку с вином и два кубка. Разлил. Протянул один из кубков де Фоксу:

– Это хорошее вино. Эллийское.

– Да пошел ты, – вяло посоветовал Эльрик. – У тебя ко мне дело или ты заставил меня скакать через всю страну, чтобы «наказать»?

– Пей, – спокойно сказал генерал. И все встало на свои места. Точнее, де Фокс вспомнил свое место. Потому что не смог отказаться и даже отвернуться не мог, чтобы не видеть, как он, он сам, послушно берет кубок.

– Молодец. – Зигфрид с удовольствием сделал глоток. – Теперь к делу. Тебе нужно подлечиться, сам понимаешь. Но это сделают здесь, в Готхельме. После ты отправишься к себе в империю. Хватит уже шляться по Материку, пора вспомнить, что ты правитель. А сейчас мне нужен твой Меч. Мне плевать, что он там собой представляет, но Рилдир зря не посоветует. Отдай мне клинок.

И это тоже был приказ.

Но выполнить его Эльрик не мог. Ведь Меч остался притороченным к седлу Тарсаша. А скакун сгинул где-то на перевале Великих Западных гор.

Только вот не выполнить приказ Эльрик тоже не мог.

Зигфрид еще успел бросить на шефанго изумленный взгляд, пытаясь сообразить, не потерял ли Торанго разум от боли и отчаяния...

Один только взгляд.

Пальцы сжались на витой рукояти, пачкая ее черным.

И сгинуло наваждение.

Но последний приказ генерала еще звучал, не успев рассыпаться в прах, в сиянии стройного лезвия. Приказ гласил:

«Отдай». Острием вперед, колющим ударом, грубым, страшным при работе двуручным мечом, Эльрик двинул клинок вперед и вверх, нанизывая Зигфрида на пылающее лезвие.

– Тасх рессе! – И перевел, глядя в широко распахнувшиеся ледяные серые глаза: – Возьми.

Только тогда гот закричал.

– Я никогда не пытал. – Эльрик медленно поворачивал Меч в теле Зигфрида, и ноздри его раздувались, вдыхая запах крови. – У меня были для этого палачи...

Охрана беспомощно била в тяжелую двустворчатую дверь. Зигфрид кричал. Крики раздражали, и Эльрик сделал так, чтобы голос гота не был слышен.

– Но здесь у меня нет палачей. – Шефанго двинул Меч вверх, расширяя рану. Серые глаза человека были полны боли и безумия. – Кроме тебя. – новый поворот клинка. – А ты немного занят.

Он рывком выдернул Оружие из тела генерала. Тот упал на пол. Живой. Все еще живой. Хотя казалось, что крови из него вытекло уже больше, чем может быть в одном человеке.

– Кровь – это жизнь, – равнодушно заметил де Фокс. По-прежнему не вставая с кресла, он одним движением клинка отрезал Зигфриду руку. Ту, на которой был старший перстень.

– Очень хороший Меч, – тихо сказал Эльрик генералу. – Он режет камень, как масло. Я уж не говорю про живую плоть. Да ты и сам видишь...

Вряд ли Зигфрид слышал его. А если слышал, то вряд ли понимал.

Но шефанго не думал о таких мелочах. Он думал о том, что шевелиться слишком больно. А без этого не поднять с пола отрезанную кисть. Под пристальным взглядом алых глаз рука, украшенная Перстнем, повисла в воздухе.

А сознание привычно скользнуло по плоскости Меча. И ждущий у выхода Зверь понял, что выхода больше нет.

Паучий Камень, когда Эльрик стянул его с пальца Зигфрида, распался на четыре перстня, из которых лишь один был отмечен черной кляксой, словно внутри камня и впрямь распластался паук.

– Гадость какая. – Все так же спокойно император провел камнем по лезвию и высыпал на ковер щепотку пыли. Все, что осталось от старшего перстня.

С оставшимися он поступил точно так же. Потом поднялся, опираясь на Меч. И клинок, словно был он обычным оружием, уперся в мраморный пол, а не вонзился в него. Эльрик посмотрел на все еще живого генерала. Отрезал готу голову и «исчез» из холодного, сумрачного, залитого кровью кабинета.

Эльрик де Фокс

Доходило до меня медленно.

Сначала появился Тарсаш. Просто вышел из леса, ткнулся мордой в лицо, вздохнул тяжело и жалобно. Мол, что же ты, Торанго, бросил меня в горах одного? Друзья так не делают. Может, хоть сухарик дашь?

Сухарика у меня не нашлось.

Потом стало доходить остальное.

То, что из холодного замка я попал на продуваемую мокрым ветром просеку. Именно просеку, а не поляну. То, что здесь относительно светло, а в Готхельме был уже поздний вечер. И еще – что где-то совсем рядом шумело море.

Потом я пробовал встать. Раза три, наверное. И в конце концов передумал. Так и остался валяться, лениво размышляя, замерзну я еще больше или нет, когда придет ночь. Она ведь придет. Попозже, чем в Готхельм, правда, но тем не менее.

И только сообразив, что выбирать все равно не приходится, раз уж я валяюсь на травке и встать не могу, я вспомнил про Меч.

А он лежал рядышком. Тихий такой. Обычный-обычный. Разве что красивее всех других виданных мной клинков. И не верилось – хоть и помнилось прекрасно, – что из пустоты возник он у меня в руках, стоило позвать. Стоило лишь представить его в ладонях.

Я погладил Меч. Лезвие было теплым.

Тарсаш хрустел травой и, кажется, не очень на меня обижался. Ну и хорошо.

А Зверь, тварь такая, притих. Озадачился, надо полагать. Только-только нашел он себе выход в магии, а тут и его перекрыли.

Может, и стоило мне побояться, хотя бы для приличия. Заподозрить Меч в чем-нибудь... В чем угодно, ну просто, чтобы заподозрить. Но бояться мне надоело еще по дороге в Готхельм. А подозревать... Не знаю. Даже если бы я уверился в том, что клинок мой не принесет ничего, кроме зла, я уже не смог бы от него отказаться. Он был слишком красивым и слишком страшным. И свобода его стоила мне дорого. Да к тому же что-то во мне умерло навсегда там, в Башне, когда я дрался с самим собой и самого себя убил. А Меч сейчас заменил это «что-то», заполняя возникшую пустоту.

Или создавая ее?

Не знаю я. Не знаю.

Зато теперь понятно, почему хисстар там, в Башне, не прикончил меня, хотя, по уму-то, маг его уровня должен был раскатать мое Величество в тонкий блин, не особенно даже напрягаясь. Если я сотворил с ним то же самое, что генерал «Бичей» – со мной, сил на магию ухисстара просто не осталось. Вообще ни на что сил не осталось. Как я сам умудрился из Готхельма аж до побережья «исчезнуть», одним Богам ведомо. Да, может, еще Мечу. Но Меч-то не расскажет. Боги, впрочем, тоже.

Самое время сейчас оказаться в «Серой кошке». Сделать доброй традицией визиты туда после стычек с «Бичами». Ганна – святая женщина. Она ж мне рада независимо от того, в каком состоянии я в гости являюсь. Однако плохо дело, если меня туда потянуло. Устал, что ли, император? Или стареешь? Отставить. До дома рукой подать, весь вопрос в том, как туда добраться.

Если бы не клятый гот, чтоб ему Путь кольцом, я бы на Анго просто «исчез». Благо с Мечом можно быть магом, не опасаясь, что Зверь сорвется с привязи. А сейчас поди «исчезни», если даже дышать и то больно. Кстати, почему мне никогда не приходило в голову разобраться с этими «исчезаниями»? Может, это та самая телепортация? Какой след такая магия оставляет, я знаю. А вот какой след оставляю я сам? Нет во мне исследовательской жилки. Хотя, с другой стороны, она мне и не положена вроде. Я ж вояка, а не фчен какой-нибудь. Я Торанго!

Думать Торанго, конечно, не пристало, но делать было все равно нечего. Я поразмыслил еще о том, что не следует мне думать, все равно ведь не умею, а значит, незачем и стараться, и в результате заснул. Чего и следовало ожидать.

Великая Степь. Ставка – Аль-Барад

Орда выступила в поход, когда разведчики Ахмази доложили, что Эзис двинул войска из Румии дальше на запад. В Аквитон.

Сим трясся в непривычном седле, оглядывая окрестности со спины невысокой, очень смирной лошадки, смотрел и слушал, но вот видел ли он и слышал ли, этого гоббер не мог понять до сих пор. Скорее он просто не переставал изумляться. И происходящему, и тому, что он, Сим, оказался в этом происходящем замешанным.

Отец Лукас велел ни во что не вмешиваться.

Сим и не вмешивался. Да только отправили его наблюдателем в Эннэм. А он вместо этого оказался в Великой Степи, потому как Ахмази рассудил здраво, что, если уж придется великому визирю терпеть все неудобства походной жизни, пусть терпит их и любимый повар. Приходилось терпеть.

По здравому размышлению, Сим решил, что называть себя сейчас наблюдателем в Эннэме он не может, но, когда Орда пойдет через Эннэм, все встанет на свои места. Правда, гоббер понимал, что из Эннэма войско пойдет на Эзис. А там, похоже, и дальше. Тэмир-хан, судя по всему, останавливаться не собирался, да и не умел. Но к тому времени, глядишь, и ему, Симу, новое задание будет. Расставаться с Ахмази половинчику не хотелось. Великий визирь задумал и совершил неслыханное. В мире, конечно, и без того происходило нечто невообразимое, но оно, по крайней мере, становилось уже предсказуемым. А вот поход Орды грозил спутать все планы и опровергнуть предсказания. Сим хотел идти с Ордой. Невзирая на то, что при виде его лошадки – да и вообще всех лошадей, если уж на то пошло, – его начинало тошнить. Степняки шли не так быстро, как неслись летом четверо нелюдей, спеша в Готскую империю, но все же быстрее, чем хотелось бы половинчику.

Орда напоминала Симу улей.

Тэмир покинул ставку с относительно небольшим войском. Но по мере продвижения на юг, к Эннэму, все новые и новые отряды вливались в Орду, и в гулком громе летела по Степи волна воинов, накатываясь неотвратимо и равномерно на Барадские земли.

Впрочем, Эннэму-то ничего не угрожало. Там уже ждали войска, готовые, так же как степняки, войти в армию Тэмира.

Содружество Десяти Городов. Стирн

– Как так – на Ямы Собаки? Это ты, нелюдь, загнул! Кто же туда по доброй воле пойдет?

– За деньги-то? – У Эльрика сердце к горлу подкатывало от волнения, но капитану об этом знать было незачем.

Питер Лассони, капитан «Русалки», почесал неухоженную бороду. Де Фоксу порекомендовали его как самого продажного и самого отчаянного моряка в Стирне. Самый. продажный и самый отчаянный подразумевало, видимо, еще и самый грязный. Во всяком случае, в шумном кабаке, где Эльрик разыскал капитана, грязнее Лассони не нашлось ни одного посетителя. Но в Десятиградье на такие мелочи внимания не обращали.

– Даже за деньги. – Капитан был непреклонен и уже начал посматривать на Эльрика с подозрением. В Стирне привыкли к шефанго и боялись их меньше, чем в других государствах, но этот огромный нелюдь Питеру не нравился совершенно. Отощавший, бледный, с нехорошим огнем в жутких алых глазах, он казался больным. Лассони прекрасно знал, что шефанго не болеют, и тем не менее не мог отделаться от мысли, что с его гостем что-то неладно. Да еще альбинос. Красные глаза на Ямах Собаки редкостью не были. А вот белые волосы...

Что-то... Что-то такое слышал Питер о беловолосом шефанго с алыми глазами... Да! Его искали все лето. Десятиградские порты заполонили черные корабли Ям Собаки, нелюди были повсюду – в гостиницах, в магистрате, на рынках. Они даже ездили верхом, чего обычно не делают. И добирались, говорят, до самых границ Содружества, всюду расспрашивая о своем соплеменнике. А между тем могли бы понять, что весть о шефанго, оказавшемся на Материке в одиночестве, разлетелась бы по всему Десятиградью. И если не слышали о таком в одном городе – значит, не было его и во всех других.

Кстати, тот парень должен был быть с топором. Это Лассони помнил совершенно точно. На топор нелюди упирали как на одну из главных примет. Такой особый шефангский топор.

Этот шефанго был вообще без оружия.

Питер подытожил для себя, что за один раз умудрился лицезреть шефанго больного, шефанго беловолосого и шефанго невооруженного. Последнее обстоятельство доказывало, что нелюдь действительно больной. Если не физически, то душевно. Однако полицезрел – и достаточно. Идти на Ямы Собаки не решился бы ни один моряк, и он, Лассони, не был исключением.

– Навигация закончилась, – добавил капитан, словно оправдывая свою осторожность. – Ваши вон все уже ушли. А уж они-то моряки Божьей милостью... хоть Бога и не чтут.

– Навигация закончится через несколько дней, – пророкотал шефанго. И взгляд его заставил Питера поежиться. – Пойми ты, смертный, что никто не требует от тебя идти к берегам империи. Просто – на север. Неделю. Может быть, полторы. Штормов не будет.

– Как же не будет-то, ежели...

– Не будет. Только ветер. Ровный и попутный.

– Нечисто здесь дело, – резонно заметил Лассони. – Что тебе посередь океана делать? А ну как там дружки твои караулят?

– Кого, «Русалку» – караулят?! – Рокочущий, но мягкий голос нелюдя сменился раздраженным рыком. Губы скривились болезненно, обнажая острые длинные клыки. – Хватит. – Шефанго поднялся со скамьи, сразу став пугающе огромным. – Если ты здесь самый отважный капитан, я поищу кого-нибудь потрусливее.

– Не найдешь, – меланхолично хмыкнул Лассони, не заметив двусмысленности собственных слов. – Ты о деньгах толковал. И сколько ты дашь за то, что мы высадим тебя в море, в двух неделях пути от того острова? От Фокса. Мы тебе даже лодку дадим.

– Пятьсот золотых.

– Полтыщи? Золотом?!

За соседними столами притихли и начали оборачиваться. Питер проклял собственный язык. Однако нелюдь при деньгах.

– Сойдемся на семистах? – предложил капитан вполголоса.

– Хорошо.

Эльрик выложил бы, не торгуясь, и десять тысяч. Лассони всерьез озадачился легкостью, с какой шефанго согласился на непомерную плату. Да, нелюди из империи богаты, это всем известно. Но ведь есть же предел и их богатству.

– «Русалка» отходит завтра. С отливом.

– Найдется у вас в трюме место для коня?

– Место-то найдется. – Капитан снова почесал в бороде. – Да только стоить это будет...

– Ну?! – рыкнул шефанго.

– Еще семьсот! – брякнул Лассони, уже не столько от жадности, сколько надеясь, что нелюдь откажется. Неожиданная покладистость собеседника почему-то пугала.

Он услышал:

– Хорошо. – И не смог понять, радует его щедрость шефанго или расстраивает.

– В лодку конь не поместится.

– Это мои проблемы.

– Ну, как хотите, – проворчал капитан. – А я бы на вашем месте продал лошадь здесь. Деньги хлопот не требуют. Кормить их не надо...

– Вот задаток. – Мешочек звякнул о стол с тем особым звуком, который издает только золото. – Остальное по прибытии.

И Эльрик ушел. Ничуть не озаботясь тем, как будет добираться до «Русалки» Питер Лассони, если учесть, что весь кабацкий сброд слышал чудовищную сумму «пятьсот золотых» и видел звякнувший кошель.

Он готов был косу дать на отрезание, что бравый капитан выкрутится, а еще что сам Питер и вся его команда не замедлят попробовать прикончить пассажира, едва лишь отойдет «Русалка» от берега. Деньги забрать. Коня продать. Верный заработок. И дело богоугодное.

Эльрик де Фокс

Они действительно попробовали. Так что, если бы я с кем поспорил, коса моя осталась бы при мне. Потом Лассони застенчиво улыбался и разводил руками, мол, мужик, ты ж сам понимаешь, и на старуху бывает проруха. А я никого не убил и этим гордился.

Определенно, нервы начинают успокаиваться.

Они действительно успокаивались. В смысле нервы. Если не считать того, что спать я почти не мог. И не уходил с бака сутками. Просто не получалось уйти. Стоял и смотрел вперед. Как дурак. Магия возвращалась. Медленно, но возвращалась. Океан узнавал меня и врачевал, как умел, помогал. Странно. И почему я думал, что Он и я перестали быть едины?

Ветер всю дорогу был попутный. Легкий бриз. И напрасно команда списывала это на милость Богов. Просто мне хотелось домой. Очень хотелось.

Домой.

Наконец-то домой.

Лодка с плеском ударилась о воду. Я спустился в трюм, где скучал без меня Тарсаш. Он заржал радостно, потянулся головой, губами. Взял сухарь и начал его деликатно жевать.

Сухарь хрустел.

Тарсаш дышал тепло и кивал головой.

Потом мы возникли на палубе. И я подумал, что очень удачно получилось с тем нападением. Команда по-прежнему относилась ко мне с недоверием. Но сейчас они меня боялись настолько, что готовы были стерпеть все что угодно, лишь бы я убрался с «Русалки».

Жеребец мой, нервно подрагивая, смотрел, как поднимается к палубе осторожная, медленная волна. Как застывает вода, удобным пологим спуском. Я шагнул за борт сам и позвал Тарсаша.

Нам не нужна была лодка.

На «Русалке» осеняли себя Знаком даже убежденные еретики. Уж на что не назвал бы я Лассони человеком набожным, и тот чертил Огнь, бормоча что-то, надо полагать, молитвы.

Хотя, может, и ругательства.

С него станется.

На редкость отважный дядька. Не от большого, правда, ума.

И только лишь отошли мы от корабля и вскочил я в седло, как «Русалка» припустила прочь со всей возможной скоростью. Ветер, правда, был теперь встречным. Они ведь шли на юг.

***

Я мог бы «исчезнуть» прямо на Фокс. Сейчас уже мог бы, но почему-то не сделал этого. Попытался объяснить сам себе, что не слишком разумно с моей стороны появляться на острове, сияя Светлой магией на несколько миль окрест и привлекая нездоровое внимание фченов и Священного Хирта. Объяснение было не из лучших, потому что магией от меня все равно несло. Однако другого не нашлось. Разумного – не нашлось.

Мы с Тарсашем появились над волнами приблизительно в дне пути от Фокса. Какое-то время скакун рысил неспешно, совершенно уже не боясь бурного моря и ступая по воде, как посуху. Он только фыркал, когда ветер бросал ему в морду клочья пены.

А потом я увидел... Серый туман на горизонте. Далеко-далеко на севере.

После походов дарки возвращались в родные фьорты. Иногда с добычей. Иногда – с потерями. Но всегда, завидев. эту туманную полоску впереди, радовались мы. Потому что там был дом. Там была безопасность. Там были шефанго, а чуждый, враждебный, трусливый и жестокий мир оставался позади.

Он не был на самом деле ни враждебным, ни жестоким. Он был миром. По-своему добрым. По-своему родным. По-своему опасным. Там остались люди, которых я любил. Там осталась память о тех, кто ушел. Там были долги, которые следовало оплатить.

Но это все потом.

Потом.

А пока – только туманная серая полоса на горизонте. И я посылаю скакуна вперед. И подгоняю его, подгоняю, пока не сбивается он – впервые со времени нашей встречи – с иноходи на невероятный, стремительный полет. И бьет по лицу заплетенная в косы жесткая грива. А я слышу:

– Зорр, лантэ! Зорр! – но не сразу понимаю, что это мой голос. Что это я, я сам тороплю своего коня. Не сразу. Как будто понимание срывает и уносит за спину соленый, хохочуший ветер.

***

Тарсе и силы Тьмы! Как мы спешили.

Тарсаш стелился, вытянув вперед шею, далеко выбрасывая сухие ноги, прижав уши и оскалив белые зубы.

А впереди были скалы. Черные скалы. Ставшие чуть ниже... Или мне просто показалось? И над скалами вились птицы. И море с ревом билось о камни. И птичий гомон перекрывал неумолчный рев волн.

Фьорт не изменился за десять тысяч лет. Не изменился внешне.

Щетинились сосны на далеких холмах. Стискивали берега узкий пролив. Ложились под ноги коню покорные сизые волны. И замок вырастал. Вырастал, высясь над открывшейся бухтой. Глядел грозно высокими башнями, тяжелыми стенами, черный на фоне неба.

Мой замок.

Фокс!

Причал. Дарки. Шефанго...

***

Я помню, что мы вылетели на берег, не слишком даже заметив, как шарахнулись от нас. Как запереглядывались. Загомонили. Не решались подойти.

Лица без масок. Я забыл уже... Забыл, что так бывает.

Мы пролетели через порт. Под подковами Тарсаша загудела, загрохотала мощенная плитами дорога к замку. Ворота распахнуты.

Как всегда...

Как раньше.

Двор.

Черное. Белое.

Стены.

Небо.

И я еще шел. Шел, не понимая, почему подкашиваются ноги. И голова кружится. И черные плиты, белые плиты, бойницы, зубцы на стенах... все это плывет перед глазами.

Где-то позади остался Тарсаш.

А сердце колотилось так, что, казалось, оно сломает ребра. И дышалось с трудом...

Нет... не помню.

Помню только глаза Олле Старого.

Олле...

И потом – как разом отказали ноги. И Олле упал рядом... И дико было мне, мне, Эльрику де Фоксу, стоять на коленях, уткнувшись лицом в плечо своего воспитателя. Дико было. Было стыдно этой слабости. Но как это оказалось нужно – почувствовать, что есть кто-то сильный, добрый, надежный. Кто-то, за кем можно спрятаться, забыть обо всем – обо всем! – хотя бы на минуту обманувшись его силой.

Олле говорил что-то. Обнимал меня и говорил, говорил. Он плакал.

А я... Я не умею плакать.

Вот так оно было. И я, как наяву, вижу твою паскудную ухмылку, принц: «Ах! Как трогательно! Спятить можно!» И прав ты, конечно, был бы, посмеявшись надо мной, если бы увидел тогда, во дворе моего замка.

Прав.

Да только пошел бы ты со своей правотой!

ИГРОКИ

– Кажется, пришло время нам познакомиться, Князь. Вы оказались достойным соперником, и Игра благодаря вам приобрела совершенно неожиданный размах.

– Да. В итоге у вас не осталось ничего. Я правильно понимаю? А у меня на руках пока что есть козыри.

– Что, простите?

– Здесь еще не играют в карты ?

– Карты были уничтожены как магический атрибут. Маги, знаете ли, позволяли себе слишком многое.

– Ах вот оно что! Я догадывался, что пришествие Анласа – ваша работа. Ладно. Чего же вы, собственно, хотите?

– Для начала узнать, чего добиваетесь вы?

– Власти. Как обычно.

– Но зачем власть вам? Разве не имеете вы ее и без того, в любом из миров, где существует смерть?

– У меня нет ни одного собственного мира.

– Когда вы пришли сюда, вам ничего не стоило поднять свои армии. Короткая война – и мир ваш.

– Простите, Разрушитель, но такого не позволяете себе даже вы. Почему же я должен играть нечестно? Мне интересно было работать в рамках существующих здесь правил. И я намерен в них оставаться.

– Рамок больше нет. Создатели не смогли смириться с поражением и выпустили в этот мир слишком страшную силу.

– А вы смирились ?

– На тот момент я выигрывал. Сейчас же говорить об Игре уже не приходится. Она давно вышла из-под контроля, и глупо закрывать на это глаза. Миру грозит смертельная опасность.

– Всему миру?

– Да. Существует некое Предсказание...

– Четверо? Как же, как же. Я уже имел удовольствие столкнуться с ними. Но, как я понимаю, они объединились помимо воли, вашей или Создателей. Вы всерьез полагаете, что они погубят собственный мир?

– Вы остались единственным, кто может потягаться с Четверыми. Создатели теряют власть. И я тоже.

– Все верно. Так и должно было случиться. Драконы могли бы спасти вас.

– Мы уничтожили драконов.

– Неужели? Очень зря.

– Как бы там ни было, сейчас поздно жалеть о содеянном. Нужно спасать то, что осталось.

– Вы хотите, чтобы я нарушил собственные правила ради вашего спасения?

– Спасения мира.

– Не нужно красивых слов. Разрушитель. Для вас все уперлось сейчас в одну-единственную планету, так? Цепная реакция, необратимый процесс, мир рушится в пропасть. Бред! В пропасть рухнете только вы.

– Пусть так. Но я не хочу этого.

– Вы хотите маленькое поместье в пределах завоеванного мной, да?

– Примерно. Освобожден Меч. Вы слышали о Мече, Князь. Его имя Звездный.

– Да? Это что, у вас принято так шутить?

– Поверьте, Князь, мне сейчас не до шуток.

– В таком случае до свидания. Мне пора. Чедаш, закажи билет на ближайший рейс до... До куда угодно, главное, чтобы отсюда. Не смею больше вас задерживать. Разрушитель.

– Князь?

– Вы – безумцы, но я-то – нет. Кому, скажите, пришла в голову идея выпустить Меч? Вам?

– Им.

– Ах вот как. В таком случае передайте «им», что пора собирать чемоданы. Я неясно выражаюсь? Извините. Меч уничтожит здесь все. Всех. И вас в том числе. Вас – в первую очередь.

– Но ваши силы и моя магия...

– Не смешите меня, Разрушитель. Его не остановить, понимаете? В мире, где нарушен Закон, Законом становится Меч. Чедаш, проводи этого господина. Да, кстати, Разрушитель, не стоит смотреть на Чедаша так пренебрежительно. Он – единственный Бог, который удостоил своим вниманием ваш убогий мир. Бог! А вы, все десятеро, посмели замахнуться на божественность, даже не зная, что это такое. Вы получите то, что заслужили. Прощайте.

Империя Ямы Собаки. Остров Фокс

– Ты затеял большое дело, сынок... Торанго.

– Олле, не называй меня так. Не привык я. Сам знаю, что большое, ты просто скажи: ты пошел бы?

– С тобой? Куда угодно.

– А другие? Те, кто живет на Фоксе?

– Они тоже. Но, понимаешь, они пошли бы за тобой. Потому что ты – это ты. Ты вернулся. Выжил. Ты – их командир и император. Твоя дружина почти вся цела. А вот как будет на Анго... Я не знаю, сынок.

Дома было удивительно хорошо.

Олле сидел в кресле, лицом к окну, вертел в руках кубок с вином. Поглядывал на меня осторожно. Он, кажется, все еще не мог поверить в то, что я вернулся. Я и сам поверить не мог.

Первые дни чего-то не хватало, остро не хватало, путающе. Потом ясно стало: чувство опасности. Оно ушло.

На Фоксе мне ничего, абсолютно ничего не угрожало. Сейчас я уже привык, что никто не собирается убивать меня. Привык. Даже научился сидеть спиной к распахнутому окну. И все равно иногда странной казалась безопасность.

Из Шенга, из столицы, письма приходили три раза на дню.

«Торанго! Когда прикажете ждать Вас в столице?» Потом примчались гонцы.

А мне осознать нужно было. Понять, что я дома. Ф-флайфет, ну не мог я так вот сразу...

Спасибо Олле! Что бы я без него делал? Он на гонцов рявкнул, рыкнул, выругался. И на какое-то время от меня отстали.

Убедились, что жив император, и успокоились.

– Материк и люди враждебны нам, – задумчиво проговорил мой воспитатель.

– А кто виноват?

– Ну, вина здесь, я полагаю, обоюдная. Нет, ты прав, конечно, рано или поздно нужно начинать контактировать. Но очень трудно будет внушить эту мысль всем шефанго.

– Мы дрались вместе. – Я отвернулся к окну. Там было небо. Горы. И океан. С ума сойти! Ямы Собаки!

– Что? – Олле, услышав священную формулу, вскинулся, как дарк на волне.

– Мы дрались вместе, – повторил я. – Шефанго пойдут воевать по моему Слову. А после войны... после того, как нам придется воевать вместе с людьми, эльфами... мит перз!

– Да, пожалуй. После войны все станет совсем иначе. Что ты там про эльфов, Эльрик?

– Ничего.

– Ты так и не расскажешь мне, как жил там? – Олле допил вино и налил себе еще. А заодно долил и в мой кубок.

– Не знаю. Расскажу, наверное. Это долгая история, сам ведь понимаешь. Он кивнул:

– Понимаю. Но когда ждешь, время тянется еще дольше. Десять тысячелетий – это много. Слишком много для жизни среди смертных. Ты уходил мальчишкой. А вернулся... Я не могу понять, Эльрик. Стал ты старше? Или наоборот? Поэтому и хочу знать, как же ты жил? Как ты выжил?

Мне даже думать о Материке не хотелось. Я слышать о нем не желал.

Говорят, что со временем все плохое забывается и остаются лишь милые сердцу воспоминания.

Говорят...

Люди умирали, потому что были смертны. А я, как ни старался, не мог не привязываться к ним. Появлялись и исчезали города. Государства. Народы. Казалось иногда, что весь мир сошел с ума и несется куда-то, закусив удила, ничего не видя за шорами... Вперед! Вперед! Только я один нормален в нем. А иногда, наоборот, приходило вдруг понимание, что я давно спятил. Что невозможно сохранить рассудок в этом постоянно меняющемся мире. Были века одиночества и годы общения.

И снова одиночество. Друзья умирают.

Были женщины...

– Я, кажется, умудрился влюбиться там, представляешь, Олле?

– В человека?

– В эльфийку.

– А она?

– А она – нет.

Как мало, оказывается, вина помещается в кубок. А вообще, хватит уже бездельничать. Пора в столицу. Слово о мобилизации – дело святое. На Ямах Собаки давненько не воевали всерьез.

Эллия. Грэс

Элидор

Я был готов убить любого эллийца, решившего помешать мне. Но им было не до того. Напуганные вестями с северо-востока, эллийцы беспрекословно отдавали мне всех своих солдат и предоставляли моей армии кров и провиант. И ни одна местная собака даже не тявкнула в нашу сторону.

На границе с Румией, точнее, с новыми владениями исманов, моя армия увеличилась чуть ли не вдвое. К нам присоединились все те румийцы и аквитонцы, которые не пожелали жить под властью исманов, готов и Тварей и сумели вырваться в Эллию. Им было наплевать на мою расу и мою религию. Мы собирались воевать с султаном и готским императором. Для них этого было достаточно.

Как раз в те дни появился Шарль. Я нашел его в своем шатре, стоящем в центре лагеря. Шарль валялся на моей походной кровати и курил трубку, набитую каким-то дурно пахнущим табаком. В следующие пятнадцать минут я выслушал много нового и интересного про мою охрану, мою армию и меня лично. Он прибыл ко мне по приказу отца Лукаса с целью всемерно содействовать моей войне. Шарль стал командиром разведки.

За день до перехода границы нас догнал Экспедиционный корпус Айнодора под командованием племянника императора, Эльнара. Император и Совет раскачались-таки на отправку хотя бы корпуса. Я объяснил Эльнару, кто здесь командует. И он, как ни странно, согласился:

– Это твоя война. Тебе и отдавать приказы. А потом мы ворвались в Румию. Западнорумийская армия исманов не уступала нам по численности. А по умению слаженно работать мы ей и в подметки не годились. Они хотели победить. А нам победа была не нужна. Мы хотели убить их. И поэтому ни один исман не ушел из Западной Румии. Мы вырезали всех. И всех румийцев, помогавших исманам.

Эзис. Эрзам – Мерад – Гульрам – Табад

Вперед, вперед и вперед – захватил и нес стремительный поток Войны. И летела Орда, сметая все и всех на своем пути. Непобедимое, непредсказуемое, неудержимое войско.

Бой за боем, удар за ударом, в чистом поле и в городах, на просторах эзисских степей и в маленьких крепостях. И Богом казался Тэмир. И понимал Ахмази, как рождаются легенды. Впрочем, хан говорил, что война еще не началась. Что все самое интересное впереди. Эзис не ожидал удара. Он еще не готов к серьезным сражениям. Но он подготовится.

Государство горело. Горели даже не отдельные города – горела вся страна. Орда шла по Эзису.