Текст книги "О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007"

И во что превратился? Сначала интеллектуал на НТВ в ночном эфире (гости – авангардные художники и музыканты, новые писатели и умные актеры), а потом шоу сладких комплиментов на ОРТ. А сейчас передача на РТР «Я готов на все»: внешний лоск, богатый прикид, раскованность… И снова так видно, что мы из Ростова. А Сандрик и вовсе говорит: «Что это за дебил?». Вот вам, вписавшиеся ребята, мнение народа и молодежи, для которой, как вы думаете, вы работаете.

В. Пельш, в прошлом гибкий, болтливый и очень обаятельный юнец, теперь похож на перезревший огурец с желтыми боками и сухими семечками внутри. Невыносимая фальшь интонации и улыбки. И ничего больше – автопилот.

23 марта

Снова начинается «Золотая маска», программа которой удручает серостью. Нет, что-то в ней есть, но в целом ни на что пойти не хочется «очень». М.б., потому, что появление в программе многих спектаклей объяснимо не художественными обстоятельствами. Например, спектакль реж. А. Назарова в РАМТ «Правила поведения в современном обществе» (по пьесе французского драматурга Ж.-Л. Лагарса). За прошлый год «добрые» критики присудили московским спектаклям 16 «гвоздей сезона». Этот спектакль даже не упоминался! Но поставили его в программу «Маски», скорее всего, потому, что Саша стал очень умелым человеком. Был помощником у Табакова, у Тараторкина, сейчас у Князева…

Кто бы спорил, что «Скрипка Ротшильда» и «Ричард» достойны премий. В прошлом сезоне лучше мужских работ, чем у В. Баринова и К. Райкина, я бы и не назвала. Но среди женских работ была только одна (!!!) достойная – Е. Симонова в «Трех высоких женщинах». А ее в афише как раз и нет.

Не присуждают, хотя полно разговоров на эту тему, «Маску» «За честь и достоинство» В. Зельдину. Разве это не был бы красивый поступок? Да, 90 лет, да, роль в театре, да еще какая! Все сошлось. Нет, уперлись, как когда-то со 100-летним Н. Анненковым (1899–1999). А если лишний раз напомнишь про это, презрительно скривят губы, как К. Дмитриевская, и скажут, что ты попрошайничаешь. Надо быть выше их поганой премии, как делает вид Зельдин. Но это трудно, когда вокруг трезвонят и раздают всякие побрякушки направо и налево. А. Смелянский, когда обсуждал эту тему с Ветой, женой Зельдина, сказал, что эта номинация только в ведении Калягина и Тараторкина. По-моему, все сложнее.

Кстати, во всем, что касается провинциальных спектаклей, «Маске» не удается ничего навязать ни публике, ни процессу. Сначала «тянули за уши» (и как!) Вл. Петрова (2002–2004 – главреж. Рижского театра русской драмы им. М. Чехова). Вот уже несколько спектаклей в Москве и никакого резонанса. Сами же разочаровываются! Тянули М. Бычкова (худ. рук. Воронежского Камерного театра), премии давали, а он приезжает на гастроли, и никакого события и удовольствия от увиденного. Тянули О. Рыбкина (1997–2002 – главреж. Новосибирского театра «Красный факел»)… В итоге его выперли даже из того театра, который он возил в Москву. Заметили средних «Циников» А. Песегова из Минусинска и не заметили его же тонкую, изящную, трагичную «Чайку», которая приезжала на «Маску» годом раньше. (Опять презирали!!! Я помню эти лица, когда сказала, что спектакль хороший.)

Пожалуй, самой приличной, хотя бы сохранявшей видимость объективности, была «Маска» в Санкт-Петербурге. Там и А. Прикотенко («Эдип-Царь», Театр на Литейном) получил, и В. Скворцов (Обломов – «Облом off», Центр драматургии и режиссуры), и Ю. Погребничко («Странники и гусары», Театр «Около дома Станиславского»)… А спустя пару лет мадам М. Ревякина (директор театрального фестиваля и премии «Золотая маска») отказалась повезти на гастроли «Облом off». «Не наш формат» – типичная формула.

Время серости и подлых карьеристов. За что? На самом деле, нашему поколению (кто это?) повезло. Сначала в советские времена нас не пускали наверх, потому что тогда молодым надо было дожидаться своей очереди («Молодые еще!»). Теперь нас отставили от «пирога» другие молодые, потому что теперь они так же все экспроприировали, как когда-то старики. Теперь мы для них старые и старомодные. Но в этом есть большой плюс – свобода. Когда ничего не имеешь, легче просто любить искусство и просто говорить то, что думаешь.

* * *

Юбилей газеты «ДА».

Галахова сходит с ума, что провалится вечер. Ничего не провалилось. Пришли люди, которые ее, действительно, любят и уважают (не знаю, собрала бы я такую аудиторию?). Что же касается капустника, от которого получают удовольствие участники, а зрители мертво сидят в зале, то я нашла этому объяснение.

В 60-е, когда театр был высокопрофессионален, идеен и несколько зажимаем цензурой, на капустнике получали возможность оттянуться, а дуракавалянье – это другая жизнь, другой театр. Сегодня, когда в театре дилетантизм, дуракавалянье, самодеятельность, назначение капустника, его цель, «цимес» исчезли, стали абсолютно не ясны. Непонятно, что должны дать нам участники и что мы, зрители, хотим от них получить.

24 марта

«Повар-вор, его жена, близнецы и зеленый любовник» (по пьесе К. Гоцци «Зеленая птичка»), реж. К. Богомолов, Театр им. Н. Гоголя.

Впечатление чудовищное. Ахинея и бред. Гоцци кажется отжившим идиотом. Зато актеры раз во сто умнее режиссера: держат в уме мораль истории, которую и пытаются вложить в голову зрителю, чтобы уж не совсем бессмысленно он сидел в театре три (!!!) часа, а они торчали на сцене. Режиссер не договорился сам с собой.

Если придумываешь название «из Гринуэя» (фильм британского режиссера «Повар, вор, его жена и её любовник»,1989), значит, сценическая игра должна быть интеллектуальной, поскольку рискуешь получить в зрителя эстетов, которые на название «клюнут». Если делаешь такой лирический эпиграф к спектаклю, сам читаешь слова «из Стивенсона» про мальчика, игравшего в саду и покинувшего его (осталась только тень), то потом должно быть некое щемящее лирическое действо с простодушными героями, похожими на детей (Саша Бордуков это пытается делать).

Дальше – актеры постоянно на сцене: многие сидят бесцельно весь спектакль, как куклы (так надо?). Главные диалоги решены на авансцене, как разговор, – никакой игры. Еще «игра» – «пересыпание» «итальянистого» текста русскими городскими романсами и советскими песнями. Если бы только романсы в рыдающем романтическом ключе, был бы контраст с действием. Но когда Труффальдино, уходя сражаться с драконом, поет «Дан приказ ему на запад», а его жена Смеральдина желает ему «если раны – вот такой», широко разводя руками, то это опять капустник. Сиюминутная шутка, не имеющая ни развития, ни продолжения. Сделать из китча стиль очень трудно. Выглядит все (особенно костюмы и подсвеченный снизу попсовый разноцветный пол) кричаще безвкусно. А главное – почти погибает история про то, как двое недолюбленных детей, Ренцо и Барбарина, пройдя через испытания, влюбившись и пострадав, нашли свое счастье, когда решили рискнуть жизнью за другого.

«Меланхолический фарс» – подзаголовок спектакля. Это правда. Но больше касается темперамента режиссера, чем чего бы то ни было на сцене.

А в финале, немного подражая Л. Утесову, В. Краснов (Панталоне) поет песню «У Черного моря» почему-то бессмысленно меняя «Одессу» на «Венецию».

И вот на этот спектакль Богомолов-папа приглашал сотрудников своего института (нашего)!!! Мальчик Богомолов довольно быстро пошел вверх, друзья (и подчиненные) его отца, Ю. Богомолова (когда он работал завотделом культуры в «Известиях»), в частности, та же Давыдова и компания, подняли сына на щит. А работы его (по крайней мере, те, что я видела, – «Что тот солдат, что этот», «Бескорыстный убийца» и теперь вот «Повар») – такие ученические, такие инфантильные и сырые, свидетельствуют только о том, что школа усвоена мальчиком поверхностно.

Он вроде бы неплохо всегда начинает, первые 15 минут все хорошо. Но потом актеры играют по быту и разрушают притчу и Брехта, и Ионеско. Солдаты Брехта писают, едят (кстати, из пустых тарелок) и пьянеют, пытаясь оправдать свое поведение «по психологии». Делают это на «троечку», но в Брехте и это нелепо. Там должен быть другой тип игры. Смысл – простой и ясный: человек вышел купить рыбу, а попал в историю. А тут получается какая-то игрушечная история про мужскую дружбу и предательство (когда-то, кстати, именно про это играл Ю. Бутусов своего «Годо»; мне такое упрощение и не нравилось). Упрощение, уплощение, опускание до себя истории – продукт инфантильного сознания.

25 марта

«Восхождение без преодоления невозможно». А. Мень.

«Театр – государство. И всегда монархическое, диктаторское». С. Юрский.

* * *

ТВ («Культура»), авторская программа В. Верника «Кто там…».

Сюжет про П. Майкова, игравшего в «Бригаде», препротивного и одноклеточного субъекта. Однако, что жизнь и «испытания» делают с людьми. Парень на глазах стал как-то теплее и человечнее.

Хотя оговорки интересные. Рассказывает о своей мечте сыграть Меркуцио. Когда был в институте, «подробно строил роль, прямо по Станиславскому. Сейчас я уже, конечно, этого не делаю». Когда поступал, «я мог сказать о любом артисте, кто что закончил», кто что сыграл, «сейчас уже, конечно, не помню»… «Я всегда пытался биться за жизнь». Как странно, у этих ребят, по сравнению с советскими поколениями, столько возможностей, а они все по старой привычке «бьются»… «После “Бригады” у меня был сильный приступ звездной болезни». Потом он осознал, что неправильно жил, даже улыбался неправильно. Почему осознал? Потому что вдруг бум кончился, и его все забыли года на два, жена зарабатывала деньги в мюзикле, стоя у воды, а он сидел дома. Значит, все-таки русскому актеру надо «пострадать», чтобы состояться? Теперь он мечтает сыграть с сестрой (А. Стоцкая) любовь и «почти постельную сцену», а с женой – ненависть. Захотелось контрастов. Может, это и правильное актерское желание… По крайней мере, на этого парня стало интересно смотреть. Не как раньше.

26 марта

Цитаты из сериалов – замечательная тема для маленького исследования. Я уловила странную тенденцию современных русских сериалов. Их тексты, кстати, пишут все те же хорошие драматурги, которых не ставят в театре или ставят мало. В сериалах все чаще стали появляться скрытые цитаты. Такое впечатление, что истосковавшиеся по крупным формам и серьезным победам, драматурги подают нам знак. Дают нам понять, что в сериалах «жить» им не так уж комфортно, что еще не разучились они отличать плохое от хорошего, качество от «мыла». То ли развлекаются, мороча голову «народу», то ли шутят с тоски и от комплексов, то ли это определенный кризис идей, ведь цитаты эти вряд ли «поймает» типичный сериальный зритель.

Цитаты, кстати, все из старой культуры. Цитируются целые сюжеты из классики. Цитируются имена и фамилии, любимые фразы-афоризмы из культовых фильмов, цитируется Чехов, столь ненавистный Угарову-идеологу. Например, из недавних «шуток». Сорокалетний адвокат (фильм «Адвокат») цитирует «Чайку», его помощница завороженно слушает, но не «сечет». Он объясняет, что это цитата из «Чайки». «Да-да, – говорит она, – знаю! Акунин. Все никак не выберусь в театр посмотреть». Адвокат в ужасе пытается «объяснить разницу».

Примерно та же «болезнь» отличает и «новую драму», и даже удачные интерпретации в театре. Прежде всего, угаровские. Мне это даже нравится иногда, но противоречит тому, что вещает новая театральная идеология. Что Чехов – это старомодно, что старые «культурные мифы» надо выбросить на свалку, потому что они мешают актерам и режиссерам быть свободными.

27 марта

«Двойник» (по поэме Ф. Достоевского), реж. В. Фокин, (Александринка, Санкт-Петербург).

Две вещи, видимо, в В. Ф. бесспорны, если повторяются: высокое знание ремесла и отсутствие душевного тремоло. Сказала же о нем А. А. Казанская: «Вы никогда не будете великим режиссером, потому что у вас нет сердца».

А внешне… Мне в этот раз стало даже как-то не по себе. Лет 10–15 назад он выглядел старше, чем сейчас. Просто какой-то «Портрет Дориана Грея»: тонкий, изящный, ухоженный, хорошо одетый и воспитанный молодой человек лет сорока.

Я наткнулась на него случайно в дирекции. Узнал меня моментально, хотя еще пару месяцев назад сидели рядом в театре, и он делал вид, что мы не знакомы. Как я устала от этих актерских и режиссерских фанаберий. Двадцать лет мы были знакомы достаточно неофициально, на «ты». Сейчас говорит со мной на «вы» и подчеркнуто отчужденно. Пожалуйста. Так даже удобней. При этом Юля, помощница Фокина, рассказывает мне, как его интересует мое мнение, как он волнуется, ожидая мой текст, как переживал, что я ушла из театра после спектакля, ничего не сказав.

Меня никто не спросил, я и не сказала, как раз оценив такую деликатность театра: они мне оплатили дорогу в Санкт-Петербург, но не давят и не задают преждевременных вопросов, и сам Фокин после спектакля не попался мне «случайно» на пути, как это часто с режиссерами случается.

А спектакль красивый, эффектный. Для академической Александринки, может, присутствие Фокина – спасение. Правда! Все-таки он режиссер, а не так, как в Малом – «разминальщики». Все имеет товарный вид, выглядит современно и качественно. Единственная ошибка Ф., еще и потому, что он взял на роль Голядкина В. Гвоздицкого, в том, что надо было начинать спектакль с эмоционального нуля, почти с нормальности героя. Ну, немного обидчив, экзальтирован, закомплексован, всё ему кажется, что кто-то хочет его задеть да над ним посмеяться… Но это ему кажется, а дальше – безумие придвигается и растет, как ком. А тут начинается с кульминации и дальше Вите надо 2,5 часа поддерживать этот градус безумия. Кстати, и у Достоевского – анализ состояния, а не процесса безумия.

Но читать – это не смотреть. Здесь эмоционально все излишне ровно выходит. Сопереживать нечему. А придумано так, что Голядкин, появляющийся из зала, это один из нас, любой из нас мог бы им быть. Это подтверждает и финал, когда на балконе встает человек и что-то кричит по-голядкински, а его пытаются вывести. Вот такой «хеппининг». И запомнится Витино лицо, когда Голядкина в смирительной рубахе забирают в желтый дом. Взгляд абсолютно нормального, все понимающего и гордого человека.

Безумный Петрушка в гобеленовом камзоле и без штанов. На камзоле – будто положенный на бок Исаакий, сдвинулся мир, зрение исказилось.

Двойник в исполнении А. Девотченко это, конечно же, дьявол. Зло, отрицательные герои привлекательны для искусства, как предмет исследования. Источник конфликта. И на него часто тратится больше сил. Сначала тень, общие очертания. Потом перебежки по балюстрадам набережных, растворение в зеркалах. Как в зеркале повтор движений, унизительные просьбы сирого и убого бедного родственника. Он шаркает ножкой, словно копытцами бьет. Цитата дьявольщины.

Уже Двойник приводит Голядкина в кафе, чтобы объяснить ему суть интриги, говорит по-немецки и обслуживает их очаровательная официантка в белом переднике и наколке, но абсолютно голая. (Привет Булгакову и его Геле). Потом напились и распоясались. А в один прекрасный момент Голядкин понял, что его место, живого человека, имеющего право на понимание, если не жалость, занято. Он лишний, живой мертвец. Руки в перчатках, как не свои. А дальше полная растерянность. Его Двойник и ведет себя, и делает все, как он, и даже крадет у него мысли и бумаги, а его, Голядкина, не любят, не хотят, презирают и заставляют унижаться. Двойника принимают за своего…

P.S. Обидно. Я рассказала об этом спектакле О. Г. (Галахова) Подробно. Объясняя свое смущение. Мол, на фоне нынешнего детского лепета режиссеров-дилетантов Фокин смотрится «Монбланом», а его Достоевский отдает немного «Петербургом» Белого. Я это потом пропустила в своем тексте, а она – в своем – написала. И доказательств нет, что это я сравнила спектакль с Белым. Недавно нашла у Г. Д. (Демин) фразу про Керученко, ученицу Гинкаса, точно мною сформулированную. Что же мне делать?! Языком не трепать.

29 марта

«PRO Турандот» (по пьесе К. Гоцци), реж. А. Могучий, Театр «Приют комедианта» (Санкт-Петербург).

3,5 часа стеба. Ни шутка, ни капустник, на который этот спектакль больше всего похож, не могут быть такими длинными. Как говорит один из ведущих, цанни (слуги просцениума): «Ты когда разглагольствуешь, сконцентрируйся. Ты слишком многословен».

Зал смотрел вмертвую. Ну, предположим, я без чувства юмора, мне не смешно. Но что-то почти никому не было смешно. Хотя действие явно предполагало хохот без конца. Были редкие вскрики и истерические смешки. После спектакля, естественно, рукоплескали бурно. Появление такого спектакля в «Маске» выглядит нелепо. Все-таки – это не событие, не достижение, а домашняя радость. Где-нибудь в подвале или в программе «off» для своих, или в клубе на Страстном, это бы выглядело неплохо. А в строке «лучший спектакль», по меньшей мере, странно. Как и выдвижение на «женскую» премию М. Солопченко. Она в принципе хорошая актриса. Но в этой роли ничего не делает. Рядом с нашей Симоновой – Старухой поставить нельзя. Да даже с И. Носковым – клоуном в этом же спектакле, который выглядит разнообразно, пластично, органично, драматично, глубокомысленно. (Как бывают обманны первые впечатления: его появление в «Азазеле» и не кого-нибудь, а А. Адабашьяна, меня очень удручило. Показалось, что парень совсем бездарен и безнадежен. Ан – нет.)

Спектакль Могучего цитатный, но сознательно. Здесь вам и «интерьер», и некоторые костюмы «Матрицы», и других фантастических голливудских картин, и мотивы картин Ш. Абдусаламова. Здесь один из героев идеально «сделал» Гришковца, доказав тем самым, что его театр не гениален, так может любой писать километрами. Главный принцип стеба – «Турандот» пересказывается способом Гришковца, с массой вводных предложений, заиканий, отступлений. В итоге получается мусорно, главное теряется в необязательных подробностях. Рассказывается предыстория Калафа, всех принцев и принцесс зовут по имени-отчеству, иногда путая, иногда случайно, а иногда сознательно (иерархия старого театра?). По-моему, пародируется и «12 ночь» Г. Дитятковского: Солопченко местами делает себя похожей на Лаврову, а принц в тюбетейке похож на хлипкого очкарика-интеллигента, немолодого, (явный намек на Дрейдена). «Не Лановой!» – говорят в спектакле, и это, кажется, самая смешная шутка.

Взглянув на режиссера, бородатого, в вязаной шапочке, я подумала, вот и в Питере есть свой Серебренников. Хотя Могучий, кажется, прославился раньше. И все равно – его игра «в Турандот», по большому счету, бессмысленна. Остается ощущение стойкой, тягучей тоски, в которой живут персонажи и клоуны спектакля. Угадывается желание славы, любви, смысла, лирики, неких сильных чувств и страстей, которых мир «Турандот» явно лишен. Ясно по спектаклю, что «я не люблю», но «чего я хочу» – не ясно. Впечатление, что мальчика не долюбили, не доласкали, и он нуждается в заботе, и тоскует по лирической и вполне банальной любви.

Финал спектакля: на какой-то кривой железяке, в дыму и контрастном свете, целуются двое – лирический Голливуд, красиво. Хотя и банально. Потом идет второй финал, отрицание: сцена соединения Турандот с Калафом, которую М. Солопченко играет, как в опере, в алом тяжелом парчовом платье, с пафосом и протягиванием рук, пластически – мне показалось – немного пародируя Ю. Борисову. Отрицание старого «нафталинного» театра, его фальшивых интонаций – понятны. А что взамен? Болтание в этом хаосе стилей и обломков старой культуры надоело. «Вот тут я бы вставил одно матерное словечко», – вдруг взрычал Алтоум – Носков, и мне захотелось присоединиться. Рефрен «Как архетипы нам мешают» – тоже мил, но тема брошена на полпути, а возникла во 2-м акте.

Перед самым антрактом один из цанни говорит нам: «Мы должны понять, куда мы добрались и что с этим делать…». Предлагает погулять в антракте. Если что-то поняли, вернуться. Если ничего не поняли, уйти или «вот вам оригинал». На телеэкране включается представление масок вахтанговской «Турандот», естественно, Р. Симонова. А дальше – замечательный «хеппенинг» или провокация. Зритель-то уже поднялся, бежать пописать или покурить. И выходит, что все мы дружно проголосовали ногами против «оригинала».

Перед началом 2-го акта – пространные, смешные, но в итоге бессмысленные (и бесконечные!) рассуждения о евнухах и евнуховедении и евнухологии. Логики нет. То в евнухи записаны и Станиславский, и Чехов, и Вахтангов, и пр. (всех называют инициалами – вроде, как, боясь потревожить святыни). Потом говорят, что среди политиков не было евнухов – значит, это определенная каста. В антракте устраивают лекцию профессора, просят задавать вопросы (лучше всех и с желанием докопаться до истины задавал их В. Бочкарев, как я поняла, член жюри), но ни на один так и не отвечают. Демонстрируют только умение уходить от вопросов. Тогда зачем устраивать эту импровизацию?

31 марта

«Смерть Тарелкина» (по пьесе А. Сухово-Кобылина), реж. О. Коршуновас, Театр «Et Cetera» п/р А. Калягина.

Оказывается, Коршуновас в интервью перед премьерой говорил, что ставит поколенческий спектакль. И поэтому взял на роль Тарелкина не А. Калягина, как можно было предположить, а своего ровесника В. Скворцова. Наше поколение, объяснял он, готовилось жить в одну эпоху, а жить пришлось в другой. Оно думало изменить мир, а оказалось способным только к мимикрии. Если подумать, довольно трагическая судьба и довольно грустный итог. Но почему-то о своем приспособленчестве эти ребята говорят даже с определенной гордостью. Непонятно, зачем говорят: боли не испытывают, сожаления – нет, стыда – нет. Тогда зачем признаваться?

1 апреля

«Король умирает» (по пьесе Э. Ионеско), реж. В. Кокорин, Омский государственный академический театр драмы.

Впечатление чудовищное! Крайне провинциальное и старомодное. Как бы левый авангардный театр 60–70-х, который прикидывается польской вольницей. Псевдоигра в псевдостудийность и псевдосвободу. Смысл пьесы, по-моему, «промахнули» абсолютно. Скука смертная. А на актеров М. Окунева и И. Герасимову я теперь долго смотреть не смогу.

2 апреля

«Дон Жуан» (по мотивам пьесы Ж.-Б. Мольера), реж. А. Морфов, Театр им. В. Комиссаржевской, Санкт-Петербург.

4 апреля

«Господин Кармен» (по мотивам новеллы П. Мериме), реж., М. Исаев и П. Семченко, Русский инженерный театр АХЕ (Санкт-Петербург).

Витя Березкин сошел с ума, если после своих любимых Шайны, Кантора, Уилсона и пр. говорит в данном случае о «театре художника». Ну да, эти двое – художники, но какие-то самодеятельные, доморощенные, типа митьков. Просто попали в струю, вытащил их на свет божий Слава Полунин (тоже мне, собиратель экспонатов кунсткамеры; иногда мне кажется, что ему все больше и больше нравятся только уроды). А теперь ахейцы уже вошли в моду, уже могут просто выходить на сцену и ничего не делать, и их будут смотреть.

На мой взгляд, это такая махровая самодеятельность! Сами очень неприятные, один раздевается догола, хотя и в полутьме, другой танцует на спине что-то типа брейка, тряся своими толстыми – и старыми-яйцами в трусах, бр-р… И после их спектакля на сцене остается такой срач, как в советской столовке-забегаловке. А смысл не тянет даже на полтора часа, хотя приемы порой неплохи, остроумны.

Двое играют историю Хосе и Кармен – без слов, почти без музыки, иллюстрируя «трагедию полов» как противостояние стихий и предметов: в общем, «вода и камень, лед и пламень не так различны меж собой». Один «пишет» имя мокрой тряпкой на полу, другой затирает его своим телом. Один цепляет гвоздики на доску, а вокруг обматывает красную ленточку и снова получается имя, другой отвечает еще каким-нибудь фокусом. Аттракцион для ночного клуба или очень «off-off» фестиваля. Какая, к черту, новация?! Одна «Маска» у них уже есть. Нет, их опять притащили на фестиваль. У «Маски» есть такая привычка: сначала кого-то «открыть», а потом «таскать» из года в год на фестиваль, пока все-таки жюри даст премию, либо начнут свистеть зрители. Так было с О. Рыбкиным, Г. Цхвиравой…

6 апреля

«Три сестры», реж. Е. Марчелли, «Тильзит-театр» (г. Советск Калининградской обл.).

На этот раз, мне кажется, Женя поступил по принципу: «Вы хочете песен? Их есть у меня». И сделал спектакль по стандартным модным лекалам «молодежного фестивального спектакля». Мощный В. Кищенко – Вершинин. Такого актера (с виду, по крайней мере, всегда мужика) да в настоящего бы Чехова. Я не против того, чтобы иллюстрировать А. П. Г. Сукачевым (мощно поет, страстно, заводит) и даже черт с ним, что спектакль начинается со слова «б…!». Но этим героям и их анемичным чувствам Сукачев 100 очков вперед даст. Если они такими тебе кажутся, это должно быть выражено яснее. Но не потому ли, так кажется, что на фоне охаянных героев Чехова можно самому выскочить и запомниться. Про что играют – непонятно. Про то, что чувства испошлились, а настоящие мужчины и женщины перевелись? Да надоело это! Не катит, как говорит моя дочь.

8 апреля

«Макбет» (по пьесе Э. Ионеско), реж. С. Потапов, Саха театр им. П. Ойунского (Якутск).

Теперь и в Якутии есть свой К. Серебренников. Опять впору считать украденные и заимствованные приемы. Плакатность, возможно, и годится для Ионеско. Но я имею в виду иллюстративный визуальный ряд: логово варваров – получеловеков (победитель Макбета еще варваристее), все при этом в шотландских юбках, сморкаются в партер (зал смеется). «Народ», опять в юбках, в захаровских мизансценах идет (почти в полном смысле слова) на баррикады, вооруженный вилами и косами. Шотландцы были землепашцами? Или это опять некий символ всех времен и народов? Тогда не давайте такую конкретную деталь, как шотландка. Опять много заимствованного у Някрошюса, как и в случае с Серебренниковым. Ведьмы и тут – девчушки-хохотушки, как у Н. в его «Макбете». Дальше даже разбираться не хочется, потому что смысл истории затемнен совершенно. Смертельная скука.

Попробовала поговорить об этом с А. Кузнецовой, чтицей и педагогом РАТИ (работает на курсе у Захарова, Потапов-их ученик). Но она с обычной для нее категоричностью и безапелляционностью заявила, что «Макбет» – это замечательно, и мы, может, лет через пять это поймем. «Умыла».

Спектакль получил спецприз жюри. Слово «утешительный» прозвучало даже на церемонии и в «важных» комментариях Давыдовой, сидевшей на всех телеканалах одновременно. Дважды некорректный приз. В самом его факте, как он подан, во всех комментариях так и слышалось: «Надо же, якуты, а тоже могут… делать по-европейски!». А на церемонии была даже расшифровка: что-то типа «за привитие европейских театральных традиций к национальному искусству». Да еще и автора формулировки огласили – А. Бартошевич придумал.

10 апреля

Телепрограмма «Времена», ведущий – В. Познер, гость – В. Лукин (уполномоченный по правам человека в РФ, 2004–2014).

Его слова любопытны: «У нас общество стало уж очень рыночным. Не в экономике… У нас теперь рыночная мораль, рыночная нравственность».

11 апреля

Награждение победителей «Золотой маски».

Бедный Н. Пастухов (1923–2014), который должен был получить «Маску» за честь и достоинство, в день награждения, уже и так волнуясь изрядно, получил пригласительный билет со следующим текстом:

«Уважаемый Николай Исаакович!

Со смущением сообщаем, что объявленная церемония вручения национальной театральной премии “Золотая маска” не состоится из-за угрозы антитеатральной реформы, которую нам пытаются навязать (попробовали проявить «гражданское чувство» и позицию, которых не имели никогда). А также по причине творческого бессилия постановочной группы и дирекции (думали, что пошутили, а сказали, в общем, правду: заключительная церемония проваливается почти каждый год).

Мы должны откровенно признать, что не можем предложить вниманию взыскательного театрального сообщества зрелище, достойное столь значительного и торжественного события (ханжество? просто шутка? или чусовский прикол? ведь она в этом году ставила церемонию закрытия).

Вместо церемонии 11 апреля на территории Театра им. Моссовета состоится спортивный праздник (почему? зачем? а так смешнее – сказала бы Чусова). Надеемся, увидеть вас в числе его участников. В программе праздника предполагаются состязания, турниры, оздоровительные мероприятия, в которых смогут принять участие как опытные, так и начинающие атлеты, профессионалы, любители спорта и театра».

Далее лозунг «О спорт, ты – мир! А мир, как известно, театр». Что-то такое вечером скандировали и со сцены. Гордясь тем, как ловко соединили Шекспира со спортивным мероприятием. И еще приписка: форма одежды – спортивная. В итоге народ пришел, кто как попало. Молодец Баринов – явился-таки в спортивном костюме. Ну, и конечно, главный, я думаю, зачинщик идеи – Бояков. Большинство, как удачно пошутил Швыдкой, предпочли форму шахматиста, т. е. обыкновенный костюм. Но выглядели глупо и те, и другие, потому что не было торжественности. Было клубное мероприятие ЖЭКа № 5.

Когда, поговорив с «полуобморочным» Пастуховым, Б. М. Поюровский позвонил сначала мне, а потом, по моей наводке, М. Бейлиной (начальник пресс-службы «Золотой маски»), она ему устало сказала, что он не первый: очень много народу не поняло их шутки. Значит, шутка не удалась, и факир ваш – козел.

14 апреля

МХТ Табакова.

Состоялся «отчет о проделанной работе» Табакова на коллегии Министерства культуры. Выглядело это в лучших советских традициях и даже стройнее. Табаков развесил какие-то диаграммы, отказался говорить о программе («у меня ее никогда и не было»; зачем, мол? спектакли надо делать – больше и лучше), в основном – о достижениях кассы. Опять что-то говорил про закрытые спектакли (т. е. про свою требовательность; но ведь тогда и про свой плохой вкус и просчет?). Опять вспоминал, что до его прихода во МХАТ никто не ходил, что тоже спорно и не совсем верно. Говорил про то, что если его не утвердят, он, замечательный актер, без работы не останется. Ну, а уж если утвердят – кстати! – сам поставит министерству условия. Неужели еще какие-то? («Вы нас не пугайте», – прокомментировал М. Швыдкой.)

В зале были в основном свои и немного «зевак». Своя «тяжелая артиллерия» воевала за своего генерала весьма бойко и даже не пыталась, как жена Цезаря, выглядеть вне подозрений и как-то разнообразить ряды. Все та же «банда». В зале – Должанский и Давыдова. В президиуме, естественно, благосклонный Швыдкой, который между делом хвалит «замечательную книгу» Давыдовой. А на трибуне – И. Соловьева, А. Смелянский, А. Бартошевич, В. Силюнас. И ни один – ни слова про Ефремова, зато все – про то, что Табаков совершил подвиг, вернул зрителя и наполнил театр.