Текст книги "О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007"

12 января

«Последняя жертва» (по пьесе А. Островского), реж. Ю. Еремин, МХАТ.

14 января

Э. Бояков не ограничивается ролью продюсера. Пару лет назад сыграл Альцеста (по пьесе «Мизантроп» Мольера) в спектакле Клима (В. Клименко), теперь сам поставил спектакль – «Свадебное путешествие» В. Сорокина (в Центре им. Вс. Мейерхольда). Несколько дней страшно пиарили по ТВ, раздували скандал по поводу мата. Плюс, оказывается, животрепещущая тема – любовь русской еврейки и сына фашиста. В одной из передач, посвященных, как громко было сказано, новому театру и новому театральному языку, в свое оправдание Бояков привел замечательный аргумент: «Ну и что, что мат, мы же не осуждаем гинеколога, что он постоянно работает с гениталиями и говорит об этом». Был у нас театр кафедрой, был увеличительным стеклом, теперь стал гинекологическим креслом.

* * *

Высказывания у критики есть замечательные. Например, М. Давыдова в «Известиях» заявила, что день премьеры «Вассы» у Дорониной во МХАТе-раскольнике (что тоже неправда) – это день, когда стало ясно, что актрисы Дорониной больше нет. И где уже разница между Давыдовой и Ямпольской? Она же (Давыдова) в опросе «Культуры» по поводу сезона написала о «Последней жертве» (на сцене МХТ) – это, конечно, репертуарная победа. И через пару строк – но назвать спектакль художественной победой язык все-таки не поворачивается. Интересно, это как?

* * *

После того, как 26 января на спектакль во МХТе пришел Путин, Табакову палец в рот не клади. Это подтверждение его роли победителя. Вот интересно, как это монтируется со старой историей. Когда-то мхатовцы с откровенной иронией описывали, как к ним приходил Брежнев. Это было другое время, скажет Т., сейчас власть другая. О 1950-х годах МХАТа Смелянский написал, что это было позорное для театра время, когда власть закормила театр льготами и орденами и тем самым приручила, обездвижила и обезъязычила. А сейчас, значит, опять другое время. Но тип отношений тот же: только раньше театр, как кролик, шел в пасть Сталину, а сейчас упрашивает власть, которой сейчас явно не до театра: «Съешь меня! Ну, пожалуйста, съешь. Ты мне доставишь такое удовольствие!». Нет, театр должен держаться от власти на расстоянии, чтобы осознавать себя.

17 января

«Семеро святых из деревни Брюхо» (по пьесе Л. Улицкой), реж. В. Мирзоев, Театр Станиславского.

Подозреваю, что пьеса нормальная, т. е., психологическая, лишь с некоторой странностью в героях (тем более, что написана лет десять назад; и прозаиком, который работает в реалистической, я бы сказала, бунинской манере). Как история села Горюхина (неоконченная повесть А. С. Пушкина) на фоне большой истории. Жили себе люди, святые и грешные, в деревне Брюхо, потом пришел красный командир Рогов и все опошлил. Надо бы прочесть. Мирзоев сделал из нее глобальную аллегорию, а из героев – глубокомысленные русские типажи. Деревня, конечно, дурная: кликуши, сирые и убогие, над которыми вершит свою власть и кару некая ясновидящая Дуся (О. Лапшина). Однако живут же люди. Пристроились, приспособились, поют, танцуют, молятся. Есть в этом мире свой устоявшийся уклад, и даже своя особая гармония. И, в общем, всем раздается по заслугам. А потом является Рогов (А. Самойленко), эдакий разбитной деревенский парень, упоенный своей властью, т. е. новый святой вместо Дуси. И вместо гармонии люди получают расстрел ни за что, и всех он вяжет чужой кровью, а своего юного брата-дезертира и того страшнее – заставляет во имя собственного спасения стрелять в тех, кто его укрывал и спасал.

Не спектакль, а идеологическое – для Мирзоева непривычное – высказывание. Над сюжетом он ведь не поднимается абсолютно, чтобы сказать, что аллегория вселенская? Но для кого высказывание? И почему сегодня? Что это за тревога такая прежде аполитичного абсолютно режиссера? Если это высказывание для молодого зрителя, то он его вряд ли считает – потому что плохо знает ту эпоху, ему сегодня все эти красные-белые до фортепьяно. Если это высказывание для нас, то и нам оно бесполезно. Просто потому, что мы о том времени знаем много и много тонкостей, а потому аллегория Мирзоева банальна.

18 января

Юбилей В. Ланового (70 лет) в театре. 16-го в зале «Россия» состоялся огромный концерт, который потом показывали по ТВ. Все-таки официоз, я не пошла, хотя он звал. До 16-го, на «Мосфильме», открывали – даже не знаю, как назвать – памятный знак, что ли. Он и Т. Доронина оставили там, на Аллее славы, отпечаток своей руки. Хорошие оба, легенды настоящие. Но что же мы так неоригинальны? Опять как у американцев. Ничего своего не придумаем. Потом был роскошный банкет в домике для приемов. Было хорошо, по-домашнему.

18-го в театре, в большом фойе. Капустник смешной. Вели актеры-вахтанговцы Алексей Кузнецов и Анатолий Меньшиков. Последний, как всегда чудесно, поздравил в стихах, припомнив всех, кто родился в этот же день 16 января. Потом была викторина – как на ТВ про миллион, похвастались вахтанговцы. Отвечали на вопросы из биографии Ланового, а разыгрывали майки с его изображением в разных ролях.

* * *

Замечательное воспоминание С. Говорухина в «Линии жизни» – времен «Вертикали». Купались в горной речке, и, влезая в воду, Высоцкий сказал: «Если утону, ищите вверх по течению».

* * *

Телеканал «Культура», передача «Эпизоды», И. Соловьева.

«Старики (имеются в виду режиссеры-классики) строили театр, как произведение, художественное произведение». Увы, сегодня ни театры, ни статьи, ни роли так не строят. И не умеют. И не принято. И сама Соловьева этого не делает.

«Главное, что мы потеряли, это люди» – имеются в виду творческие люди высокого класса и личности; сегодня к последним из них ее ученики прививают историческое отвращение. А она их не останавливает. Было время, когда ее, «кусаемую» Крымовой, я защищала на «Итогах сезона». Было время, когда я восхищалась ее энциклопедичностью, хорошим русским языком, взвешенностью оценок и глубиной видения спектакля. Теперь, когда со всех сторон мне про нее что-то рассказывают, да чаще всего, плохое, мне трудно сохранить объективность. Если прав Бартошевич, говоря с восторгом, что все ученики Соловьевой сегодня заняли ведущие посты и позиции в профессии, то за то, что сейчас происходит в критике, за уничтожение профессии, ответственность несет и она тоже.

Опубликован список претендентов на Государственную премию. Среди прочих – за многолетнее исследование творчества основателей МХАТа – И. Виноградская, И. Соловьева, А. Смелянский и О. Ефремов (посмертно). Если бы выдвинули только Соловьеву за четырехтомник Немировича, это было бы понятно, но надо же было и Смелянского вставить. Поэтому неопределенное «многолетнее исследование». Ефремов, как написал Гриша (Заславский, завотделом культуры «Независимой газеты»), – паровоз, чтобы их подтолкнуть к премии. Только именно его имя – «за исследование», которым он никогда не интересовался, смешно. И почему тогда нет О. Радищевой (1935–2013, автор трехтомника-бестселлера «Станиславский и Немирович-Данченко. История театральных отношений»)?

27 января

«Tout paye, или Все оплачено» (по пьесе французского драматурга И. Жамиака), реж. Э. Нюганен, Театр «Ленком».

30 января.

«Вишневый сад» (по пьесе А. Чехова), реж. А. Бородин, РАМТ.

Что-то чрезвычайно симпатичное мне показалось в этом спектакле. Нет претензий на нечто выдающееся. Напротив, все скромно, спектакль об обыкновенных людях. Ощущение, что пьеса написана только что – это самое дорогое. И через себя. Гаев – это, конечно, сам Бородин, каким был или хотел бы себя видеть. Не концептуальный Чехов – по-моему, Бородин – первый, кто решил настоять на этом.

«Надо не Гоголя опускать до народа, а народ поднимать к Гоголю» (из письма Чехова к Немировичу, 1903).

7 февраля

«Три высокие женщины» (по пьесе Э. Олби), реж. С. Голомазов, Театр «ГИТИС».

Огромная работа Е. Симоновой – роль 92-летней старухи. Безусловная удача. Так эффектно, шикарно, пронзительно она никогда не играла. И не обещала играть. Я ее всегда держала за отличницу, которая за рамки не выйдет, хулиганства себе не позволит. И с чувством юмора, как мне казалось, неважно. Нет, все есть. И кураж, и хулиганство. И такая свобода быть собой. Решила открыто перейти на возрастные роли. Хорошо выглядит и поэтому так весело позволяет себе состариться на сцене (тем более, что во 2-м акте будет вся в белом и рядом с собственной дочерью – выглядеть ее старшей сестрой). Счастливая природа у нее: и в пятьдесят – как простодушное дитя. Это надо умудриться, так прожить жизнь, да еще побывав (пусть ненадолго) женой такого трагического и мистического человека, как А. Кайдановский (советский и российский актёр, режиссёр, сценарист, 1946–1995).

11 февраля

«Безумная из Шайо» (по пьесе французского драматурга Ж. Жироду), реж. П. Фоменко, Театр «Мастерская Петра Фоменко».

Он, конечно, мастер. Но девицы его играют неинтересно. Особенно Н. Курдюбова (ставшая похожей на мужика) и Г. Тюнина (ставшая похожей на А. Демидову). И. Пегова – прелестна, само естество и обаяние, простодушна, с ямочками на щеках. Может, вырастет вторая Гундарева? И. Любимов стал неплохо работать. Он все никак не превратится в мужика, как и К. Пирогов, все мальчишка, но если превратится, будет, наверное, неплохим героем.

13 февраля

«Подражание Корану» (по произведениям А. Пушкина), реж. М. Вайль, Театр «Ильхом» (Ташкент).

Очень современно (тут тебе и лазер, и элементы шоу и кабаре, и телепроекция, и полубалет) и очень вторично. Марик, кажется, становится жертвой глобализма, дрейфует в сторону К. Марталера (одна из главных фигур современного европейского театра, а его фамилия – синоним им же созданного и ни на что не похожего стиля) и компании. Боюсь, что и ориентация сказывается на художественном замысле. Его спектакли похожи на многие чужие, но не на собственные, которые он ставил когда-то. И все меньше в них «чувства и чувствительности», как я это теперь называю.

20 февраля

«Развод по-женски» (по пьесе К. Б. Люс), реж. С. Арцыбашев, Театр им. Вл. Маяковского.

Катастрофа со вкусом. Хотя идея абсолютно правильная. Огромная актерская труппа, большинство – женщины и ничего не играют. Что они будут делать? «Мыть кости» Сереже и интриговать против него. Сережа находит кассовую пьесу штук на 20 женщин и ставит ее как антрепризный спектакль. Пьеса американская, с хеппи-эндом, про то, что «все мужики – сво…» (есть такой телесериал). И бабы в труппе сразу его полюбили, и несут по всей Москве, какой он душка.

Плохо лишь то, что с музыкой Сережа устарел, все какое-то допотопное. Костюмы!!! Я была в шоке. Спрашиваю Вульфа (он – один из двух переводчиков, и ему страшно нравится спектакль): «В. Я., где же он одевал своих героинь? Это же все какой-то секонд хенд! А героини, судя по сюжету – все-таки средний класс американский…». – «Ну, как обычно, ничего не понимаете! Эти костюмы куплены в дорогих бутиках. Вот мои богатые подруги это сразу поняли». Я лишний раз подумала о том, что не вещь красит человека, а он ее. Можно одеться в бутике, а выглядеть все равно Дунькой, которую пустили в Европу.

21 февраля

На 67-м всего году жизни в Вене умер Сергей Аверинцев, историк, философ, литературовед. «Православный мыслитель, которому удалось воссоздать традицию русской религиозной философской школы начала прошлого века» (из некролога «Культуры»). Согласно завещанию, прах будет захоронен на Даниловском кладбище в Москве. В 70–80-е годы на его лекции собиралось больше 1000 человек. Все награды – только в 90-е: Государственная премия СССР за фундаментальное исследование «Мифы народов мира», премия «Триумф», международная премия сенатора Дж. Аньелли за диалог между культурными вселенными, академик Европейской и Всемирной академий культуры, Папской академии общественных наук…

Все чаще чувствуешь, что культура несет действительно невосполнимые потери. Сейчас она, конечно, «отдыхает» от глубоких знаний и анализа. Кажется, что лет через десять мы будем на уровне американцев.

29 февраля

Вчера у Генки (Демина) умерла мама. Сегодня скончалась Н. Сазонова (советская и российская актриса театра и кино,1916–2004). В. Зельдин угодил в больницу с воспалением легких. Грустно. Бедные старики. Как мне их жаль.

1 марта

«Человек из ресторана» (по пьесе И. Шмелева), реж. А. Лукьянов, представлен агентством «Богис» в Театре на М. Бронной.

Хорошая идея: вспомнить и вполне живой текст, и фильм с участием М. Чехова (снят реж. Я. Протазановым в 1927 г.). И тема жива – маленький человек в водовороте исторических событий. И главный герой был вроде неплох – В. Сухоруков. Но вышло что-то аховское, мелодрама с подтанцовкой.

2 марта

Дом Актера, вечер В. Ланового.

Он много и хорошо читал. Я даже выступала и что-то удачно сказала про его записи на радио. Конечно, не по собственной инициативе – В. С. просил. Он меня гипнотизирует, и мне всегда неловко отказать. Хотя выступать я не люблю.

* * *

«Количество» (по пьесе английского драматурга К. Черчилл), реж. М. Угаров, МХАТ им. А. Чехова.

Есть некое противоречие в том, что Угаров говорит и что делает. Как делатель, он умнее. И все-таки талантлив. Вспомнился его сценарий «Дневника убийцы» (телесериал, снятый К. Серебренниковым в 2002-м по заказу телеканала «Россия»). Хороший, отмечен литературностью. «Она не понимает, что голова Крестителя на золотом блюде – это трагедия. Но та же голова на треснутой тарелке рядом с огрызком огурца и хвостом селедки – полный бред».

4 марта

Интервью с Ю. Любимовым.

Как всегда сумбурно. Но он хотя бы ко мне привык и не нападает. И, если бы было желание, я могла бы сидеть у него полдня. «Ну, вы пытайте, пытайте», – говорит, будто не хочет отпускать. Не потому что я ему так интересна, а потому что он одинок и не с кем поговорить. Это я почувствовала. Сам – очарователен, хотя и устал, и зарос щетиной, после репетиции. Репетирует «Обэриутов» (спектакль «Идите и остановите прогресс», к 40-летию Театра на Таганке). Любопытно, что получится. Он их никогда не ставил. Грустно только видеть, что он один, никому не нужен. А, бывало, в этом кабинете толпились такие люди… Не умеем мы любить стариков. Их надо торопиться расспрашивать и щедро одаривать любовью. А мы суетливы. И думаем, что никогда не будем старыми.

* * *

«Бескорыстный убийца» (по пьесе Э. Ионеско), реж. К. Богомолов, РАМТ.

Типичные ошибки молодой режиссуры. Неточное знание и Ионеско, и параметров театра абсурда. Пятнадцать минут интересно, первые пару сцен. Кажется, наконец-то! Любопытное оформление Вити Шилькрота: стеллаж-лабиринт с выдвигающимися полками. Внутри, на заднике, зеркала. Поэтому, когда актеры попадают в лабиринт, их изображения начинают двоиться, и не знаешь, где настоящее. Актеры довольно точно начинают. Такой сюр, когда непонятно, то ли это реальная история, то ли сон. Загадка во всем. Какой-то Сияющий квартал в недрах холодного города, настоящий оазис. Когда же архитектор спрашивает у секретарши по телефону: «А кто же будет оформлять покойников?», ты начинаешь потихоньку прозревать. Но, когда надо развить и конкретизировать метафору (что это за квартал? кто такой архитектор? и кто этот загадочный бескорыстный убийца? и в чем его бескорыстие?), т. е. расшифровать философию Ионеско – или предложить свой вариант, режиссер беспомощен, однообразен.

Лысую певицу, в которую превращается секретарша, он просто позаимствовал у А. Огарева – уж очень похожа. А потом начинают играть детектив А. Кристи, для которого и сюжета мало, и движения. Получается стоячая скука, смысл уходит. И последний монолог, довольно длинный, последнего героя, которого играет А. Доронин (тот самый, который был замечателен в «Стеклянном зверинце»), провален. Нет финала вообще. Пшик.

Зато И. Алпатова написала про Богомолова – и начитан, и мальчик из хорошей семьи (они не понимают, что этим самым признаются в своей необъективности), и наступает на пятки чуть ли не даже К. Серебренникову. Впрочем, это несложно. Ошибки, обидно, те же. Воспитание, может, и есть. С образованием и глубиной, личностной содержательностью плоховато.

6 марта

«Мещане» (по пьесе М. Горького), реж. К. Серебренников, МХАТ им. А. Чехова.

На самом деле, это тоска зеленая, которую выдают за новое слово в искусстве. Ни секунды, никого, ни почему, не жалко. Все только раздражают. А Е. Добровольская больше всех. Беда.

9 марта

День рождения М. Жванецкого.

По этому случаю два понравившихся мне афоризма: «Мы живем в такое время, когда авангард искусства располагается сзади»; «Талант – это очень просто: переживать за других».

11 марта

«Эпизоды», М. Данилова, канал «Культура».

Очень неудачное начало – с фразы «Я – человек, обладающий катастрофическим отсутствием слуха». А дальше все замечательно. И художница чудесная, и человек основательный. «Искусство – это всегда психологический дискомфорт». «Все, кто любит театр, это те, кто боится смерти». Потому что только с помощью театра, в который можно пойти вечером, можно отложить отход ко сну (сон – эвфемизм смерти) и вместо этого устроить себе праздник. Хорошая мысль. И здраво, и романтично.

В одной из «Культурных революций», посвященных фильму «Возвращение» (первая режиссёрская работа А. Звягинцева, 2003), М. Швыдкой бросил фразу, от которой я сначала вздрогнула, а потом поняла, что это будет афоризм десятилетия. Надеюсь все-таки, что Миша произносил это с иронией: «Доказать сегодня, что Боборыкин пишет хуже Чехова, практически невозможно». Давняя интонация М. Захарова, серьезный тон и скрытая ирония, которую и тогда не все понимали, становится интонацией десятилетия. От чего, кажется, что слова обесценились или, скорее, стали двусмысленными все.

12 марта

НТВ, «Новости». По поводу юбилея Дж. Баланчина (выдающийся хореограф русско-грузинского происхождения, положивший начало американскому балету и современному неоклассическому балетному искусству в целом,1904–1983): «Баланчин легко читал музыкальные партитуры и тут же делал в голове первые наброски балета». Ну, не идиоты?!

13 марта

«Волшебник изумрудного города» (по пьесе А. Волкова и О. Михайловой), реж. А. Блохин и А. Веселкин, РАМТ.

Симпатичный спектакль ребята придумали. Стремительный, без придуривания и пришепетывания взрослых артистов перед юными зрителями. Главный прикол: все представление идет под музыку «Битлз», чтобы родители не скучали, им было о чем погрезить во время детского спектакля. Это симпатично.

* * *

«Вкус меда» (по пьесе английской писательницы Ш. Дилени), реж. Г. Яновская, МТЮЗ.

16 марта

ЦДРА. Творческий вечер Алены Покровской.

Хорошего человека видно во всем. Этому вечеру я бы предпослала «эпиграф» из статьи Е. Ямпольской, где она объясняет артистке, что в ее возрасте уже неприлично играть любовь. Что она понимает?! Весь вечер Алена читала стихи Е. Исаевой (ей повезло с такой исполнительницей), и это были стихи о любви, об изменах и расставаниях, предчувствиях и одиночестве – и так хорошо! Несказанно. Было удивление, откуда такая свежесть и острота восприятия – не из-за возраста, а из-за биографии: много лет одна семья, никаких романов и сплетен. А сколько боли и чувственности! И, судя по всему, каждый зритель в зале вспоминал свое. И ко мне вдруг вернулось – и ощущение юности, и запахи, и подробности, и сердце защемило.

Кажется, это хорошие стихи. Во всяком случае, очень захотелось продолжить знакомство и даже еще раз придти на вечер. Снег и крымская жара, шум моря и шум большого города. Одинокая женщина и мужчина, заворачивающий за угол. И что самое замечательное – сколько иронии и самоиронии, мужества принимать жизнь как она есть, идти по ней не оглядываясь, или оглядываясь, но, не заливаясь слезами: что было, то было, того не забудешь и не отнимешь, но впереди – ах это загадочное впереди, и оно все-таки есть.

18 марта

«Бесы» (по роману Ф. Достоевского), реж. А. Вайда, Театр «Современник».

19 марта

«Скрипка Ротшильда» (по рассказу А. Чехова), реж. К. Гинкас, МТЮЗ.

Самое странное, что спектакль (мастерский, немного холодный в своем профессионализме, рассчитанный, но у Камы это всегда было) раздолбали наши «господа реформаторы»: Р. Должанский вступился в защиту русского языка, который Гинкас корежит, как и Васильев (пример с «Моцартом и Сальери», по-моему, крайне неудачен – как, впрочем, и обвинение Каме в этом); Д. Годер назвала Каму антисемитом, что уж совсем смехотворно. Какое же у них все-таки нечуткое отношение к театру. Между прочим, их педагог, – И. Соловьева, всегда говорила, что несколько ошибок, выстрелов в «молоко», и из критики надо уходить, если интуиция хромает. Но «господа» научились подстраховываться.

Должанский разругал «Пленные духи» (реж. В. Агеев, Центр драматургии и режиссуры А. Казанцева) в дым, а потом отобрал их для «Золотой маски», перечеркнул «Похождения Чичикова» (реж. Д. Безсонов) из Омска (кстати, очень любопытный и явно талантливый, умный спектакль), а на следующий год привез другой спектакль из Омска, чтобы не чирикали. М. Давыдова разругала «Дядю Ваню» Л. Додина, а потом, когда все остальные разахались, поставила его в программу «Маски». Никакой логики, никакой стратегии в их «жизнедеятельности» нет. А их учителя молчат и поощряют. Все это вызывает гадливость.

21 марта

НТВ, «Намедни». Р. Литвинова рассказывает о своем новом спектакле («Вишневый сад», реж. А. Шапиро, МХАТ им. Чехова). «Когда артист ищет “зерно”, я его ненавижу». Вот интересно, как она будет играть Раневскую с таким презрением к основам этого театра и этого драматурга, существующего в системе Станиславского.

* * *

А. Демидова: «Победит тот, кто будет красиво стареть». Очень хорошо сформулировано. Только как можно «красиво стареть», так свысока общаясь с людьми?

29 марта

«Дачники» (по пьесе А. Пешкова), реж. Е. Марчелли, Омский государственный академический театр драмы.

Большое хулиганство, которое первые полчаса раздражало меня страшно: ну, думаю, и Женя решил быть модным. Но есть в этом хулиганстве, довольно холодной и головной конструкции, цель и способность ее достичь. Не случайно именно у ЗамЫслова, которого величают Замысловым, здесь роль режиссера. Он «шумный, пестрый», считает, что «жизнь – искусство смотреть на все своими глазами, слышать – своими ушами… находить во всем красоту и радость» – вот ему и карты в руки, цинику и резонеру. Что вышло в итоге? Пьесу вывернули наизнанку, оторвали у этой куртки рукава и вываляли в пыли, но потом, как у Погребничко, собрали воедино – и, как ни странно, не покривили душой против Горького, который в своей пьесе-пародии на Чехова воплотил то «благословенное» время, когда «дачник… размножится до необычайности». Однако он по-прежнему только чай пьет на балконе и не занимается хозяйством. Вышел выморочный мир, отчаянная скука, выморочные герои, почти все пребывающие в затяжной истерике. «Все такое ненужное никому… и все как-то несерьезно живут».

Марчелли попытался озвучить современную пустоту. Осознать жизнь как «огромное, бесформенное чудовище, которое вечно требует жертв». В прологе – что-то декадентское: итальянские маски, мужчины во фраках, женские фигуры, завернутые в белый газ с венками на голове, эдакие христовы невесты. Звучит гениальное исполнение «Травиаты» Верди. Филиппу Джордано – никто не знает (итальянская певица – родилась в 1974-м в Палермо – с широким диапазоном голоса), голос джазовый, тоска неимоверная и потусторонность. Мужчина во фраке стреляется и падает. Конец пролога.

В душе у всех героев, а не только у Рюмина, «есть что-то нестройное». (Дом Басова похож на прозрачную теплицу с реечками – с одной стороны, жить нельзя, с другой – отгорожено от жизни.) Люди маются, бесцельные, вялые, невозбудимые, не испытывающие сильных желаний. Все время стараются себя встряхнуть, разбудить, ущипнуть, укусить – чтобы хоть что-то почувствовать. Здесь все объяснения в любви грубы, похожи на насилие, как и поцелуи и объятья. Басов во время разговора с женой, вдруг расстегивает ей платье и спускает его до пояса, но потом вяло отходит. Она с вызовом продолжает так сидеть – при брате, при Суслове. Они как-то мрачно на это взирают. Никого и ничего не возбуждает. Город Зеро. Влас – откровенный клоун: коротковатые штаны и пиджак, дамские туфли, всклокоченная шевелюра, ходит по столу. Горничная Саша – с голым пупком.

Чеховские мотивы доведены до абсурда. Оказывается, «на воле – жутко». Скучно и неинтересно жить всем. «У кого что болит, тот о том и говорит» – реплика Ольги и воплощается. У всех «душа сморщилась и стала похожа на старую маленькую собачку», «горбатая душа». Соня – с красными волосами русалки. Сопровождающий ее студент Зимин появляется на сцене абсолютно голый. Пытаясь шокировать дам. Они только усмехаются и прикрывают глаза, когда он демонстрирует свое причинное место. Желание расшевелить и зрителя.

Томительные паузы означают потерю интереса друг к другу, неловко, надо уходить, но никто не торопится избавить всех от своего присутствия. Пока Калерия (стоя на стуле) читает свои нудные стихи про осень, в задней комнате целуются и обжимаются Замыслов и Юлия, слышен ее вызывающий хохот. Выходит надругательство над словами. Влюбленные дуэты все намеренно пошлы.

Писатель Шалимов, в широкополой шляпе странника Луки и голубом костюме. Под его приход вдруг разражается страстным пением Гарик Сукачев «А за окошками месяц май», и это хоть как-то всех заводит. «А в кружке чай давно остыл и погас “Беломор”.

Дачный бульвар, где маски ездят на велосипедах, прогуливаются персонажи, Басов и Шалимов (в трусах) попивают пиво. Из реплик о дачном театре, где играет Юлия, вырастает идея поставить помост, на котором репетируют и разминаются маски. «Кого же это касается?!» – бросает одна из них. А никого. Жизнь идет мимо театра. И театр мало ею интересуется. Так оригинально воплощается одна из любимых идей Угарова.

Ольга почти насилует Суслова. Влас – Марию Львовну, Калерия то и дело, то сзади, то спереди припадает в экстазе к равнодушному к ней Рюмину. Замыслов откровенно трахает Юлию, завернув ее в театральный занавес, в присутствии якобы спящего Суслова. Гоняет по сцене полуголую горничную Сашу, которая только и знает, что визжать, или спрашивать равнодушно: обед подавать? Двоеточие жаждет ущипнуть за попу любую аппетитную даму, встретившуюся на дороге. «Скучен наш пикник» – «Как наша жизнь». Пьеса трещит по швам, но не рвется. Обнажается ее крайняя плоть. Такой современный декаданс с гнильцой. Только музыка и выживет в этой агонии.

«Жизнь каждого думающего человека – серьезная драма». В начале идейные реплики Горького (которого, кстати, конфузясь за самоуправство, называют Пешковым) еще как-то акцентируются, подаются. Создается ощущение, что из них, выдернутых из речей разных персонажей, составляется диагноз времени. А потом, когда споры накаляются и в последнем действии разворачиваются в дискуссию, Марчелли каждого героя выводит на помост, заставляет проявить страстность, потом смутиться от явно насмешливых аплодисментов других действующих лиц, махнуть на все рукой и стушеваться. А потом всех сажает на деревянные скамьи к зрителям и «заставляет», откровенно ерничая, договорить все эти диалоги про спасение человечества под хохот зала.

Время без берегов, искусство без стен, неоткуда плясать, время тотального неверия ни во что, о котором говорил Кама. «Плохо мы живем. Не знаем, как жить лучше». Пока не знаем, как бы говорит режиссер, давайте хоть выплеснем эту скуку, чтобы задавить в себе злобу, чтобы не захлебнуться ею. «Мне необходима ваша любовь» – говорит, раздеваясь на ходу, Влас. Все страстно желают сильных чувств, но не находят их, не находят в себе сил их возбудить или на них ответить. «Никакая, как все мы». Жизнь навзрыд, в истерике.

Самая умная и циничная из них Варя. Но не пошлая. Хотя ее сцена с Шалимовым провокаторская – по принципу, чем хуже, тем лучше. Сначала она долго мнет в руках его лицо, растягивает щеки, оттопыривает уши, трет лысину, а потом, откровенно обольщая, проводит пальцем по шее и ложится в сено, будто приглашая. И тот начинает смешно и глупо елозить сверху. Внимательный к чужой жизни, но не к своей, Рюмин начинает объясняться с Варей просто, а потом и он, безобидный, делает ей больно, выворачивает руки, бросает на пол. Говорит «Любви прошу», а сам замахивается кулаком. Любовь как насилие, жизнь как дурацкий кисель (найти реплику). Суслов сыгран вне традиции самого большого пошляка и развратителя, как блестяще играл Бабочкин. Здесь это мрачный, скучный и ненавидящий всех вокруг человек, с черным от тоски и бессмысленной лжи лицом, который не умеет играть. «Все вы скрытые мерзавцы». Все что-то изображают, во что-то играют и кем-то прикидываются. Он лепит что думает. И Варя с уважением говорит о нем: он лучше нас, потому что искреннее.

Чтобы человек проснулся, его надо тормошить. Но тормошат и других, и себя так, что могут голову оторвать. Крика много, пламени все нет. Разное насилие: веселое, бесшабашное, грубое, отчаянное. Одна большая экспозиция нашей жизни. Многие постулаты и реплики пьесы сопротивляются, их вымарывают. Например, когда Юлия обвиняет Суслова в том, что он развратил ее, это кажется голословным. Потому что он – мертвый человек, который и сам не умеет и не хочет наслаждаться жизнью. Обвинив мужа, Юлия в очередной истерике выпаливает вслед ему всю обойму из пистолета. Здесь любят оголяться, шокировать, эпатировать, Двоеточие ходит с голым пузом, Басов сверкает голыми икрами и сандалиями. «А подумаешь – всех жалко». Басов жаждет «жизни по-простому». Как это? Где выход? После обвинений Вари Басов обливает ее шампанским. Немотивированная, уже неперсонифицированная ненависть ищет выхода. Попытка наложить этот трафарет на нашу жизнь удалась.

На ходу возвратиться к Горькому не получается. Даже Соня с Марией Львовной почти дерутся, хотя Соня предлагает матери вспомнить, что она женщина и не отказывать Власу. Замыслов заворачивает их вместе со стогом сена в простыню и уносит со сцены. Раза три, взобравшись на сцену на сцене, пытается начать монолог «Все мы – люди сложные», его перебивают. Влас: «Здесь всем нечего делать». Декларация Вари насчет интеллигенции – страстно, но все уползают со сцены, а потом оттуда рукоплещут откровенно насмешливо: надоело, «надо иметь мужество молчать» – на эту реплику томительная тишина в зале. Похоже на пьесу Треплева: как в театре, сеном пахнет и собаки лают. В одной из сцен Замыслов и Юлия бросаются друг к другу, откровенно пародируя встречу Треплева и Нины. Идейная Мария Львовна свой монолог о простых людях пересыпает репликами Власу, дообъясняясь с ним. Калерия: «Все поглощается бездонной трясиной нашей жизни». Главная идея спектакля – поставить стихи, которые читает Влас, насмешничая над Калерией. «Для шутки это серьезно». Суслов: «Мы все – дети мещан. Хочется отдохнуть в зрелом возрасте. Меня бесполезно учить». Недоумение в зале, но он прав, и Марчелли хоть так, вывернув прием наизнанку, насмерть боясь пафоса, изничтожая святыни, пытается, чтобы его услышали. «Когда-то мы должны были опротиветь друг другу и опротивели». «Какой печальный водевиль».