Текст книги "Больше, чем одиночество"

Линия 4

У меня никогда не было депрессии. Наверное, я просто была так устроена. До поры до времени. До своих неполных сорока. И поэтому мне не дано было понять – отчего люди вешаются и как можно жить и не радоваться даже такому простому бытию, как мое. Да, у меня бывали приступы раздражения, порой и меня мучила беспричинная вроде бы хандра… Однако это случалось не так уж часто и списывалось на временные финансовые или психологические трудности: у Сережки не такая большая зарплата, как нам бы хотелось, а Маргошка не слишком хорошо учится… да и с выбором профессии не спешит. Но потом у меня выработался ресурс. Закончился запас прочности. Как у железобетонной балки. Я стала разваливаться на куски. В организме лопались какие-то связующие тросы, рвались нервные окончания, нарушались связи… Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. В последние две недели этот процесс стал катастрофическим – внутри меня как будто рассыпалась какая-то основа, на которую крепилось все остальное. Мне казалось, что я качусь, как автомобиль, у которого отказали тормоза. Лечу с крутой горы – но, несмотря на присутствие руля, уже ничего нельзя поправить – потому что на такой бешеной скорости никуда не вырулишь. Я чувствовала, что давно перестала существовать как личность, как отдельная единица… просто превратилась в какой-то придаток нашей семьи. Обслуживающий механизм: щелк-щелк – суп… щелк-щелк – стирка… щелк-щелк – и больше нет никаких проблем, Маргошка избавилась от ребенка, а я вначале даже и не поняла, что, собственно, произошло.

Когда я к вечеру явилась забирать свою неразборчивую дочь из больницы, где ей помогли избавиться от беременности, я не испытывала практически ничего, кроме огромного облегчения – оттого, что с моих плеч свалился очередной тяжкий груз. Ребенка не будет, плод не выжил, как суконным языком объявил мне врач, ничуть не похожий на того, который запугивал меня тремя днями ранее. Новый доктор был сух и прагматичен: он знал, чего подсознательно желала я и чего хотел он сам, – при этом малолетняя шлюшка вообще не шла в расчет. О, ЭТОТ доктор прекрасно понял свою задачу! Я вздохнула с облегчением – мой мимолетный материнский порыв, разбившись о Маргошкино безразличие, как волна о гранитный парапет, как будто прошел без следа, и даже наоборот: в последние дни я только и думала – как хорошо, что все закончилось именно так! Что у меня в тридцать семь не будет внука, а у дочери в пятнадцать – сына. Что у нас у всех не возникнет этих чертовых жизненных трудностей, которые, как утверждают некоторые, только цементируют отношения. Я хорошо понимала, что в нашем случае этого не будет: дополнительный груз не сплотит наш маленький мирок, наоборот – он его окончательно развалит. Добьет. Снесет напрочь. Сломает, как последняя соломинка спину верблюда.

Сделавший свое дело эскулап принял барашка в бумажке и удалился, вполне довольный мной, собой и тем, что он наверняка выбрал не самую плохую в мире профессию. Я получила на руки Марго, быстро сгребла из палаты ее вещички, и под шепотки и косые взгляды брюхатых баб, занимающих четыре койки из пяти, мы отбыли из лечебного учреждения.

А дальше все пошло как-то не так. Я не знаю, чего я ждала. Что Маргошка наденет траур или хотя бы английский костюм и запишется на курсы домоводства? А Сережка начнет читать литературу по воспитанию подростков или на худой конец просто пожалеет меня? Будет вытирать мои злые слезы, принесет чай в постель, наденет мне теплые носочки на ночь? Или что я сама смогу взять себя в руки и быстренько все забуду? Разумеется, ничего этого не случилось. Маргошка для приличия пару дней посидела дома, а потом намазала морду и упорхнула – к Лизке в гости, так она сказала, а на самом деле поди знай, что у нашей доченьки свербело и в каком месте… Сергея же случившееся, похоже, вообще никак не напрягало – он вел себя так, будто ничего особенного и не стряслось. Сидел в своем любимом углу, пялился в экран, щелкал по клавишам компа…

У меня возникло чувство, словно я выпала из времени… или наоборот – попала в какую-то временную петлю. Моя доченька так и будет гулять, не заботясь о последствиях, а муж – сидеть до полуночи за своей проклятой железякой, не обращая внимания ни на меня, ни тем более на нее. А я по инерции все пыталась не слететь с привычного маршрута: магазин-работа-дом-кухня-уборка-стирка, хотя какая-то деталь в моем внутреннем механизме уже разлетелась на куски и застопорила все остальные. Меня корежило и клинило, кренило и сбрасывало с рельс… оставшиеся части слетали со своих осей; рвались пружины, горели предохранители… за неделю я превратилась в совершенную развалину, в зомби, который издали еще выглядит как человек – и даже кое-как функционирует – однако он неживой. Так же как и я. Но отряд не заметил потери бойца. Дочь щебетала по мобильнику и вечерами беспрепятственно исчезала. Муж машинально съедал то, что ему предлагалось, хотя с каждым днем я проводила на кухне все меньше и меньше времени. Мне ничего не хотелось. Я часами лежала и тупо смотрела то в потолок, то в зеркало, которое отражало одну и ту же картинку: меня в джинсовой юбке и старом свитере, валяющуюся прямо на покрывале нашей супружеской койки. Если бы Серега когда-нибудь вздумал завалиться на кровать в верхней одежде, то ему бы это с рук не сошло. А сейчас я, блюститель чистоты и порядка в доме, возлежала на нашем ложе чуть не в ботинках, и это никого не задевало, в том числе и меня. Даже если бы муж улегся сейчас в чем был со мной рядом, я бы не удивилась. Однако он даже не заходил в нашу комнату – зачем? Здесь не кормят, компьютера тоже нет, а супружеский долг можно и не исполнять… все равно не требуют.

На работу я пока что ходила, но и там от меня было мало проку. Пока я не нарвалась на выговор или на угрозу увольнения, меня ничего не могло расшевелить. Впрочем, на увольнение мне тоже было плевать, хотя раньше я до колик опасалась сокращения. Не спала ночами, переживала – пока не выяснилось, что меня, опытного работника, увольнять ну никак не собираются! Однако теперь я не спала совсем по другой причине. Меня как будто ничего не волновало: все проблемы разрешились, все утряслось… но мне не хотелось спать. Есть тоже не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Я умная. Я могла бы сложить два и два и получить результат. Найти причину и попробовать устранить последствия. Но мне и этого уже не было надо.

Линия 1

Сегодня мне определенно поперло. Причем со страшной силой. Наверное, халява таки влетела ночью в открытую форточку. Началось с того, что вместо нашей крокодилицы экзамен явился принимать совершенно другой препод – милейший мужик. На прошлом курсе он тоже вел у нас какую-то экономику – но то ли объяснял доходчиво, то ли требовал с нас как с ботанов, а не как с соискателей должности директора банка, – словом, зачет у него я сдала на ура. И сегодня он, мило улыбаясь, объявил, что наша грымза заболела воспалением легких и на кафедре решили, что примет экзамен он. Вздохнула с облегчением не одна я – тетка была препротивная, а этот Сергей Иваныч – просто душка.

Раздав билеты, он достал из портфеля нетбук, врубил его и, закинув ногу за ногу, погрузился не то в чтение, не то в раскладывание пасьянса. К тому же, как философски заметил он, кто захочет списать – все равно спишет, и вообще, экономика – предмет в этом вузе не главный… как мы все понимаем! При этом он заговорщически подмигнул нашей оторопевшей от такого поворота событий аудитории. Воспрянувшие духом будущие сценаристы и акулы пера, которых экономика интересовала только в виде грядущих гонораров, принялись сначала осторожно, а затем почти в открытую доставать конспекты, перешептываться и чуть ли не звонить по интересующим вопросам.

– Так… господа, немножко сбавьте обороты, – попросил экзаменатор. – В любой момент могут зайти с проверкой, а ни мне, ни вам неприятности не нужны, так ведь?

Группа благодарно закивала, конспекты со столов переместились на колени, под свитера, сумки и кофты, и народ стал сдирать квалифицированно. Одна я торчала на первой парте как чучело – уверенная в своем полном фиаско и в том, что списать я просто неспособна по умолчанию, конспект я оставила в общаге. И сейчас я сидела и тупо пялилась на вопросы билета, о сущности которых имела весьма смутное представление.

– Прекрасно, – препод еще раз обвел аудиторию взглядом и спросил: – Может, кто без подготовки желает? Кто хочет сэкономить свое и мое время? Смелым прибавляю один балл!

Терять мне было нечего. Два плюс один – это три. Даже если я ничего не отвечу.

– Можно? – я подняла руку.

– А, милая девушка… помню, помню…

Пока я усаживалась на стуле напротив, он пролистал мою зачетку, нашел нужную графу и уважительно хмыкнул на все мои «отлично». Я смотрела в сторонку с незаинтересованным видом и вертела в руках ручку над девственно-белым листом бумаги, на котором так ничего и не начертала.

– Я так полагаю, на четверку вы в любом случае знаете, – сделал логический вывод экономист. – Ну, а за смелость, как и обещал… – Он принялся писать в зачетке, и у меня отвалилась челюсть.

– А что… спрашивать вы ничего не будете? – проблеяла я, принимая в руки свою с неба свалившуюся пятерку.

– А зачем? Вы и так все знаете прекрасно, это видно невооруженным глазом! А спрашивать мы сейчас непременно будем… группа, готов еще кто-нибудь?

Не искушая больше судьбу, я затолкала зачетку в сумку. В моей душе били литавры, радостно свистела флейта, издавал победный рев геликон – словом, исполняли увертюру к опере под названием «Конец сессии – ура каникулам!». И, самое главное – сегодня меня ждал Никита! Вчера вечером, повинуясь какому-то непонятному порыву, я назначила-таки ему свидание! И сегодня мы договорились встретиться!

До рандеву была еще куча времени – на такой быстрый и благополучный исход экзамена я, понятное дело, и не рассчитывала. Значит, у меня есть шанс немножко привести себя в порядок. В парикмахерскую я не пойду, стричься наспех – последнее дело. Но голову вымою и, может быть, даже немного накрашусь… Мне вдруг пришло на ум попросить у Татьяны кое-какие шмотки из ее гардероба, но я тут же мысленно дала себе по рукам – что я собираюсь демонстрировать Никите – себя или Танюхино барахло?

На улице подморозило, накануне выпал снежок. Светило солнце, я сдала всю сессию на «отлично», а вечером у меня свидание! Словом, был настоящий праздник, хоть и без фейерверка. Зато деревья стояли ужасно красивые – все в снегу, и на фоне голубого неба искрами переливались на солнце. Грабарь – да и только! Я остановилась на мосту через какую-то городскую реку – не то Лопань, не то Нетечь – вечно я их путаю… Короче, речушка так себе, летом несудоходное болото, а вот зимой, под снегом, смотрится ничего.

Подпрыгивая от радости, я достала телефон, решив позвонить родителям и сообщить, какая я умница. Худшего места для разговора нельзя было и придумать – по мосту валом валили машины, трамваи, двигались сотни пешеходов… и добрая половина из них разговаривала по мобильникам. Так что в своей глупости я была не одинока.

– Привет, мам! – прокричала я. – Я сдала экзамены! Все! На отлично!

– Ну ты молодец!

Мамин голос был едва различим из-за шороха шин, сигналов, да еще и трамвай вздумал поворачивать, душераздирающе визжа железом по железу.

– Мы тобой гордимся! Я сейчас папе позвоню! Домой приедешь?

– Мам, ну я же на Новый год приезжала, – твердо сказала я. Ехать домой сейчас? Когда, возможно, мы с Никитой начнем общаться не только в виртуале? – Мне денег заработать надо. Тут можно на каникулах устроиться – каждый день по полдня и сто пятьдесят на руки.

– Танюшка, давай мы тебе немножко подкинем?

– Нет, – отрезала я. – Собирайте.

– Что так слышно плохо? Ты где там?

– Это я из института вышла. Это в городе такой шум.

– Прямо как на шахте, – пошутила мама.

– Мам, я вас всех люблю. Я еще перезвоню! – прокричала я, дойдя до пешеходного перехода.

Загорелся зеленый, и я тут же ступила на проезжую часть. Я пребывала в эйфории – еще бы, я поймала халяву, и вообще, мир под меня прогнулся! Меня несло вперед с тупой самоуверенностью убежденного в своих правах идиота. Но белая полоса жизни, по всей видимости, закончилась позади меня, в полуметре – и началась черная. Потому как не пройдя и двух шагов, я увидела несущуюся на дикой скорости машину.

Еще можно было вернуться и дать этому конченому придурку проехать, но я почему-то побежала вперед. И я бы успела благополучно перебежать, но… мои стертые «бациллы» поехали по раскатанному льду дороги, я начала терять равновесие, замахала руками и потеряла драгоценные секунды. Водитель все же ударил по тормозам, и машина, пойдя юзом и разворачиваясь на льду, саданула меня боком так, будто я была теннисным мячом, а она – ракеткой.

Я полетела прямо по воздуху и еще успела подумать: вот и все… Никиту я больше никогда не увижу… Отчего я не подумала о том, как будут горевать мои родители? Почему в свой последний миг не вспомнила бабаню? Не знаю. Замедленной съемкой угасающего сознания, буквально покадрово я успела уловить, как мой телефон, теплый, нагретый моими рукой и ухом и ставший от этого как бы частью меня, опередив мое тело, ударился о перегородку трамвайной остановки и разлетелся на куски…

Линия 2

С утра задался такой чудный день – солнышко, снежок, легкий морозец. Поэтому я не стала сидеть в перерыве в помещении, а вышла прогуляться. Я хотела пройтись одна, но вместе со мной совершить моцион увязалась и Зойка. В последнее время мы с ней стали накоротке, и мне неудобно было отказаться. На мокрые с вечера деревья нападал снег, а потом подморозило – и картина получилась чудесная. Деревья стояли кружевные, солнце играло и переливалось в снежных кристаллах. Ветра, который стряхнет эту эфемерную красоту, еще не было, и мы с Зоей под ручку, не спеша, шли, болтая ни о чем и вдыхая вкусный морозный воздух. Не знаю, зачем нас потянуло спуститься по лестнице Университетской горки вниз. Может быть, я затащила сотрудницу сюда потому, что так мы шли в последний раз с Юрой? Я отпросилась на полдня, он меня встретил, и мы спустились вниз, к воде. Мы хотели посмотреть на уток, но река замерзла… разумеется, она давно замерзла, но мы почему-то об этом не подумали. Наверное, мы были слишком поглощены друг другом и тем, что между нами происходит.

Я уже научилась ничем не выдавать себя – по крайней мере мне так казалось. Дома я спокойна, и сейчас с Сашкой у нас отношения даже лучше, чем прежде. Наверное, чувство вины заставляет меня выкладываться на кухне по полной. На Новый год, да и на другие праздники я уже давно не готовлю ничего такого – обычно мы обходимся тем, что Сашка покупает торт, набирает нарезки, полуфабрикатов – даже извечный салат «оливье» у нас из супермаркета. Однако в этот раз я провела у плиты почти два дня: испекла и «наполеон», и пирожки, сварила холодец, накромсала салатиков. Муж только диву давался, но ничего не сказал… по своему обыкновению. Конечно, готовить столько на нашу небольшую компанию – неразумно. Я теперь ем мало, Сашка любитель сладкого, но к холодцу относится прохладно. Только сынуля радовался обилию всякой вкуснятины, уплетал за обе щеки и без конца таскал в свою комнату пирожки. В результате, чтобы харчи не испортились, мой рачительный супруг придумал позвать гостей. Я терпеть не могу, когда гостей зовут, абы не пропало, – уж лучше было выбросить остатки на помойку, – но Сашка заупрямился и, конечно же, сделал по-своему. В результате мы провели скучнейший вечер в компании его брата с женой, мерно работавших челюстями под телик в столовой, да еще целых три дня у нас жила и везде совала свой нос свекровь. Когда и она наконец соизволила нас покинуть, я вздохнула с облегчением.

Да, зря мы с Зойкой спустились вниз, сверху вид был просто потрясающий – и на реку, и на собор. А внизу, в пешеходной толчее и транспортном шуме, все очарование заснеженного города пропало. Но, может быть, мое праздничное настроение угасло так быстро совсем не от этого и не потому, что Зоя трещала без умолку, рассказывая о перипетиях своей личной жизни. Просто со мной не было ЕГО. Правильно говорят – нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Я уже потянула свою говорливую спутницу за локоть, чтобы начать обратное восхождение, как… машина, несущаяся на красный, начала резко тормозить и сбила какую-то девушку, как раз переходившую дорогу! Бедняга пыталась спастись и побежала, но поскользнулась и угодила прямо под колеса! Все это произошло в один миг и прямо у нас на глазах!

От ужаса мир на мгновение куда-то исчез, а когда я пришла в себя от Зойкиного пронзительного визга, то увидела, что девушка лежит без признаков жизни у ограждения трамвайной остановки. Ее и нас разделял какой-то десяток метров, но я буквально повисла на Зое, не в силах и шагу ступить. Вот человек только что жил, смеялся, разговаривал по телефону – и вот его уже нет!..

– «Скорую»! – закричал кто-то рядом. – Вызовите «скорую»!

Быстро собиралась толпа, множество людей достали мобильники… кто-то звонил, а кто-то бесцеремонно снимал жертву. Мы с Зоей также схватились за телефоны, но поняли, что тут и без нас во все инстанции уже трезвонит куча народу.

– Наташ, ты прям вся белая как полотно! – сказала сердобольная Зойка. – Давай я тебе валидолу дам? У меня всегда с собой.

Она сунула мне таблетку, а я машинально положила ее под язык. Ее ментоловая, отдающая больницей химическая сладость так резко контрастировала с натуральной морозной свежестью, что я чуть не выплюнула эту гадость. Но Зоя так хлопотала возле меня, что было неудобно.

– Давай уйдем отсюда? – предложила сотрудница. – Девочке все равно уже не поможешь, да и на работу пора…

Да, нужно было идти – я не люблю стадного инстинкта, зевак, с одинаковой жадностью глазеющих и на чужое горе, и на чужую радость. Однако я все медлила и, даже уже поднявшись на пролет вверх, все оборачивалась и смотрела… Зоя стояла на верхней площадке крутой лестницы и призывно махала рукой, но меня будто кто-то держал. Наконец с двух сторон площади взвыли сирены – это прибыли врачи и дорожная милиция. А я все оборачивалась и оборачивалась… точно от моего взгляда на эту девочку все могло измениться… что, если бы она не пошла по этому переходу? Задержалась где-то хоть на минуту? На десять секунд? Даже на пять! Или эта чудовищная машина простояла бы в пробке на двадцать секунд дольше…

Наконец я увидела, что жертву наезда подняли на носилки и быстро грузят в автомобиль. Господи, ну помоги же ей! Может, бедная девочка еще жива!.. Внезапно меня резанул острый страх за собственного ребенка – он постоянно ходит везде и всюду в своей дурацкой гарнитуре! Идет и не замечает ничего вокруг! Нужно сегодня обязательно привести в пример этот случай: несчастную наверняка сбили именно потому, что водитель заговорился по телефону… да она и сама разговаривала, я же видела! Мобильный телефон, конечно, большое удобство – да за одно то, что в любой момент можно позвонить собственному ребенку и узнать, где он и что с ним, создателю мобильника нужно памятник поставить. Но бедные родители этой девушки! Что, если она у них единственная? Это ужасно, если она не выживет…

Линия 5

Вчера я вернулся из командировки – злой, раздраженный и не выспавшийся из-за этих чертовых часовых поясов. Разумеется, я понимал, что причина моего дурного настроения кроется вовсе не в разнице во времени и даже не в том, что шеф летел бизнес-классом, а меня спровадили в эконом. Я давно забил на статусные заморочки, спокойно и без претензий пересекая воздушное пространство, сидя пусть и не в самом просторном кресле, но с комфортом куда большим, чем в городской маршрутке. Да, здесь не подавали шампанского и я периодически начинал елозить, пытаясь привести в чувство затекшую за время многочасового перелета задницу или распрямить ноги.

Слева от меня храпел воняющий пивом и потом представитель малого бизнеса, постоянно сваливавшийся мне на плечо всей своей заплывшей тушей. Я легонько подпихивал его в обратном направлении, после чего он на мгновение раскрывал мутные глаза, бормотал «пардон» и снова отключался. В Страну восходящего солнца этого пивного борова явно потащила жена – она сидела у окна, сосредоточенно тыкая пальцами в кнопки, – не иначе троллей мочила или кубики собирала. Я же делал вид, что дремлю, – в основном чтобы оградить себя от расспросов невзначай проснувшегося соотечественника. Такие, как он, бывают весьма любопытны: а чего летал? Чего пил, чего жрал, чего домой прикупил… а с гейшами трахался? – это уже шепотком на ухо, омерзительно подхихикивая при этом. Ему бы сидеть рядом с шефом – тот охотно и со знанием дела поделился бы впечатлениями: и о выпивке, и о проститутках, которых падкие на экзотику граждане почему-то упорно именуют гейшами.

О нет, мой пивной сосед, я никоим образом не считаю себя выше – ни морально, ни духовно… просто мы с тобой разные. Разные миры, уровень сознания и подсознания, лексикон… разная кровь. Описывая нашу несхожесть, я могу даже употребить затасканное ныне слово «менталитет», но лучше выразиться, как говорят йоги: мы прибыли в этот мир с разных планет. Возможно, даже из разных галактик. Ты твердо стоишь на ногах, несмотря на то, что всосал в себя немыслимое количество слабого японского алкоголя, – и ты доволен всем: своей незамысловатой житухой, своей квартирой, про которую ты любишь поговорить в стиле «хата у меня – бомба! Евроремонт, три комнаты, пластиковые окна, толчок с позолотой!». Тебе нравятся твоя палатка на рынке, машина – «так прет, аж тапки рвет!», любовница и даже жена. А чего – баба как баба, все при ней. Ты бы и налево не ходил, потому как пиво, работа круглый год на свежем воздухе и периодически впрыскиваемый в твою кровь торговый адреналин в достаточном количестве дают тебе то, что такие, как я, ищут и не находят в течение всей своей жалкой жизни, – счастье. Однако тебе необходимо чувствовать себя жеребцом, и изредка, накатив по двести горячительного, ты дерешь приглянувшуюся бабу в каком-нибудь контейнере, прямо на куче запаянных в полиэтилен дешевых китайских тряпок. И в этот день жизнь кажется тебе особенно прекрасной. Из хронических троечников, которых недалекие училки стращали тюрьмой, ты выбился в люди. Твой сын учится в английской гимназии, а сам ты исправно, не пропуская ни одного, посещаешь унылые школьные сходняки, чтобы Марьванна убедилась в своей неправоте… если она еще жива, конечно.

Ты солидно входишь в свой бывший класс, где прошли самые безрадостные годы твоей жизни, лыбишься новыми зубами «керамика на золоте, не хухры-мухры» и втискиваешь свое заплывшее тулово за парту, на которой когда-то собственноручно выцарапал «Миха сука казел». Твое определение Михи не сохранилось, зато имеются другие надписи – маркерами и с применением таких отглагольных форм, до которых ты даже и сейчас не дорос. Но сегодня ты пришел сюда не за этим. Ты явился не столько народ посмотреть, сколь себя показать. На тебе строгий костюм с галстуком, купленный явно не в тех рядах, где торгуешь ты сам. На лапе – солидный золотой болт, грамм этак на двадцать – непременно с брюликами и замысловато закрученной монограммой. И ты суешь свою лопату всем, и трясешь ею, чтобы камушки переливались. Бывшим одноклассницам целуешь ручки и скалишься, довольный произведенным эффектом. А когда классное сборище перемещается в кафе, ты, употребив разбавленного и закрашенного спирта, который здесь выдают за коньяк, заталкиваешь галстук в карман, привычно расстегиваешь три пуговицы на рубашке и демонстрируешь цепуру в палец толщиной, украшенную архиерейской подвеской в виде креста – ты же у нас еще и верующий, само собой! Веришь ты в основном в ценности материальные – они тебе как-то ближе и понятнее. На рынке ты втюхиваешь цеховое, кое-как сварганенное под фирму барахло таким же не отличающим Милан от дерибаса чайникам, какие сидят напротив. Бывшие отличники, щелкавшие задачки по физике и химии, в то время как ты сидел с тупой рожей, предчувствуя очередную неминуемую пару, – кто они теперь? Врачи, епсель-мопсель, инженеры и учителя, гордо именующие себя преподавателями. Да ехан-вохан, видали мы таких преподавателей! Почти все они, сидящие с тобой за одним столом, – бюджетники, зарабатывающие в месяц сумму, равную десятой части твоей дневной выручки. Ты снисходительно ковыряешь в зубах и наблюдаешь, как они пыжатся, эти теперешние неудачники, так ни разу и не побывавшие в Париже. А ты там был уже дважды и плевал с высоты этой самой Эйфелевой башни прямо на столицу мира… город как город, кстати. Бывают и почище. В метро срань господня, на улицах полно каких-то черножопых, жратва втридорога – то ли дело Египет или, скажем, Греция – и оттянуться нехило можно, и барахлишка для бизнеса беспошлинно притаранить. Ты умеешь жить и делаешь это со вкусом. Везде тебя ждут какие-то маленькие радости, отовсюду ты умеешь извлечь профит.

А я… я не то чтобы не уверен в завтрашнем дне – более того, даже не знаю, кто я на самом деле. Кризис среднего возраста? Может быть… Все признаки налицо. В моем возрасте Иисус накормил народ пятью хлебами, Будда познал добро и зло, а Илья Муромец слез с печи и показал силушку богатырскую. Ну а я… Ни религии, ни хотя бы отдельно взятой административной единицы я уже не создам. Меня почему-то больше всего заботит собственное «я», и, по большому счету, как тебе на Эйфелеву башню, так и мне насрать на мировые проблемы – то же глобальное потепление, например. Да и нет никакого потепления, если честно. В ближайшую тысячу лет оно явно не наступит, равно как и новый ледниковый период. Просто писакам, подвизающимся в дешевых газетенках, нужно каждый день намазывать масло на булку. И мне тоже необходимо это пресловутое масло – поэтому я безропотно соглашаюсь со всем, что мне предложат. Или не предложат. Повысят по службе – хорошо. Не повысят – слава богу, что не уволили. Вот так…

Я спец по медицинскому оборудованию – и хороший спец. Это большой плюс в моем сегодняшнем существовании. Однако с каждым годом моя профессия тяготит меня все больше и больше. Равно как и нарастающая неудовлетворенность… нет, не материальным положением – хотя не скажу, что я такой уж бессребреник и мне ничего от жизни не нужно. Я весьма ценю комфорт и с удовольствием вытянул бы ноги во всю длину в салоне рядом… ну вот, снова я уперся в этот чертов бизнес-класс! Значит, все-таки цепануло… Потому как все заключения по закупке оборудования даю я, кто действительно в этом разбирается, а шеф умеет только красиво надувать щеки. Так что, наверное, нужно требовать прибавки, либо, если меня не устраивает ситуация, уходить оттуда к чертовой бабушке. Мозги у меня на месте, и я отлично понимаю, что решение наболевших вопросов нужно искать не вовне, а внутри себя, но…

Почему до сегодняшнего дня я не мог честно взглянуть самому себе в глаза и сказать: да, брат, у тебя определенно вопросы? Да потому что я, как и большинство страдающих КСВ, вечно придумываю кучу отговорок: у меня то нет времени, то желания проанализировать свое состояние и сказать: «Все, брат, приплыли. Это п…ц!» Но сегодня, сейчас времени у меня навалом – нам еще лететь и лететь. Из Токио до нашей столицы – почти пятнадцать часов лету. Так что можно попробовать – если не разобрать проблему, то хотя бы задвинуть наболевшее в дальний угол – чтобы лежало и не отсвечивало.

Все мы в юности мечтаем стать если не первыми, то, во всяком случае, не последними. И все мы хотим большего, чем нам потом предлагает судьба. Я не скажу, что я полный лузер, – но когда ты полон амбиций, спишь и видишь, как за твои снимки дерутся ведущие журналы мира… представляешь себя с камерой в горячих точках… ты в новостях по CNN, ты берешь интервью у знаменитостей… и сам в некотором роде уже знаменитость! А в результате все, что ты можешь, – снимать провинциальные свадьбы или наняться на подпольную порностудию монтировать фильмы для педофилов… Но так низко я еще не пал. Пускай уж лучше фотоискусство останется для меня хобби, чем сидеть, как некоторые, в паршивой газетенке и рыскать по стоку в поисках подходящего снимка… вместо своих кровных ставить в колонку чужие – и не потому, что они удачнее, а по приказу редактора, который также тщится быть законодателем вкуса и стиля в своем радиусе поражения.

Из моего сегодняшнего состояния есть только два выхода: первый – продолжать жить как ни в чем не бывало, кося под довольного жизнью придурка, и второй – попытаться начать все сначала… на что я, наверное, уже не способен. Я сомневаюсь, что могу влюбиться, как в восемнадцать, и что в свои тридцать с довеском еще пробьюсь. Пусть не в первый эшелон, но хотя бы в первую тысячу, зарабатывающую на жизнь тем, что они ее, эту самую жизнь, видят не так, как все. И способны передать, продвинуть и продать задорого это свое видение. Ладно, пусть мои снимки не обойдут весь мир – но хотя бы станут узнаваемыми. Чтобы равнодушный тусовочный пипл останавливался на выставке именно перед ними и говорил: ну молодец он, этот засранец… задел-таки за живое! И если этого не случится, если я все-таки сверну на первую дорожку – она и шире, и наезженнее, – я стану падать все ниже и ниже… и не только в собственных глазах. Я покачусь по наклонной, начну много пить и проводить время в компании подобных храпящему рядом огрызков общества. Но сидеть на диване с упаковкой пива, смотреть футбол и напиваться независимо от результата увиденного – нет, это все же не для меня… увольте.

Походы с фотоаппаратом, особенно во время пребывания в иных городах и весях, стали для меня настоящей отдушиной. В этот раз из страны кимоно и сакуры я привез кучу действительно хороших снимков – но вовсе не традиционные красóты, которых ждут обыватели. Я снимал не причудливо изогнутые сосны и каменные фонари под снегом, чайные церемонии и тому подобное, а людей. Японцы спешащие, читающие, обнимающиеся – на улицах, в магазинах, в метро, под голыми деревьями, словно бисером унизанными каплями дождя. Я щелкал и щелкал: сосредоточенных мамаш и отвязных тинейджеров с волосами всех цветов радуги. Стариков, похожих на бонсай. Миловидных япошечек в прозрачных плащиках, которые не скрывали драных шортиков или клетчатых мини-юбок. Мелкие узкоглазые девчонки с пирсингом во всех мыслимых местах, заметив, что их снимают, тут же начинали картинно позировать и улыбаться, демонстрируя немыслимые сочетания нарядов в стиле «сельская пастушка» с черными ногтями, татушками и всеми наворотами современных технологий – в ушах, в руках, на запястьях. В отличие от отечественных граждан переходного возраста, частенько не имеющих понятия, что почем, японские подростки отлично сознают реалии жизни. Практически каждого из них в недалеком будущем ждут строгие костюмы, галстуки и жесткая субординация пожизненного найма. Поэтому они и стараются оторваться по полной сейчас, пока не стали безликой массой с портфелями и в очках.