Текст книги "Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1"

Владимир Лидин

На Малой Никитской, в доме № 8 снимал квартиру писатель Владимир Германович Лидин (Гомберг). Он был знатоком литературного быта и библиофилом. С Сергеем Есениным скорее приятельствовал и был коллегой по книготорговой части. Он работал в комиссии, «разбиравшей накопленные книжные сокровища в национализированных букинистических магазинах». Вспоминал: «Со свечей в бутылке, ибо не было света, в подвалах с лопнувшими от мороза радиаторами отопления и полузалитыми водой, разбирали мы книги, многие из которых пополнили книжные хранилища библиотек имени В.И. Ленина и Коммунистической академии». На Тверской, рядом с Моссоветом, находилась книжная лавка «Содружество писателей» (не сохранилась), в ней и трудился В. Лидин в компании профессора Ю. Айхенвальда и философа Г. Шпета. Помещение не отапливалось, продавцы стояли в шубах и шапках, выдыхая облако пара. За их спинами теснились книжные сокровища. «Мы переворачивали страницы, дуя на них, потому что книги были каляными от холода; мы познавали прелесть общения с книгой <…>». В лавку часто наведывался Сергей Есенин. В. Лидин тоже бывал в лавке на Большой Никитской, 15, где трудились Есенин и Мариенгоф, благо, что она была совсем рядом.

О работе Есенина в книжной лавке В. Лидин был невысокого мнения: «Сергей Есенин, беспомощный и неприспособленный к этому делу: впрочем, ему помогали весьма расторопные поэты-имажинисты». Своеобразным клубом писателей была комнатка позади лавки «Содружество писателей». Забегал туда и Есенин, по словам Лидина, «простодушный, когда он появлялся один». Владимир Лидин родился в купеческой семье, получил домашнее образование, затем окончил юрфак Московского университета. Печатался с 1912 года. Был близок к Борису Пильняку, с которым общался и Сергей Есенин. Лидин собрал коллекцию автографов писателей-классиков. В 1921 году на первой странице «Исповеди хулигана» Сергей Есенин написал: «Владимиру Германовичу Лидину в знак расположения. С. Есенин». Как вспоминал В. Лидин, Есенин сделал это «застывшей от холода рукой». Поскольку дом № 8 на Малой Никитской улице расположен рядом с книжной лавкой Есенина, существует большая вероятность, что общительный Есенин бывал в гостях у Лидина.

Малая Никитская, дом 8

Большая Дмитровка, дом 9

Москва.1921 год. Голодно. Тех, у кого есть деньги, спасают подпольные столовые. Анатолий Мариенгоф вспоминал: «Как-то с карандашом в руках прикинув скромную цену обеда, мы с Есениным порядком распечалились – вышло, что за один присест каждый из нас отправлял в свой желудок по 250 экземпляров брошюрки стихов в 48 страниц. Даже для взрослого слона это было бы не чересчур мало. Часть, выделенная на обед Почем-Соли, равнялась 100 экземплярам». Почем-Соль, он же Молабух, он же Григорий Колобов – впоследствии Уполномоченный Высшего Совета труда и Обороны – любил хорошее общество и хорошую еду. А вот служить не хотел. Приходилось его мотивировать отлучением от общего кармана Есенина и Мариенгофа, а это означало запрет на ароматные свиные котлетки в подпольной столовой Адельгеймов. «Домашние обеды» хорошей знакомой Сергея Есенина, жены московского адвоката, актрисы Надежды Робертовны Адельгейм и ее родственников, Рафаила Львовича и Роберта Львовича, известных трагических актеров, славились не только великолепными слоеными пирожками, свиными отбивными, утками, индейками, молочными поросятами, маслом, сырами, возможностью приобретать эти продукты на вынос, но и богатой сервировкой: тончайшим фарфором и столовым серебром с фамильными монограммами. А еще изящными разговорами об искусстве в импровизированном артистическом салоне. Квартира Адельгейм на Большой Дмитровке, в доме 9, а ведь «домашние обеды» давались исключительно в бывших барских хоромах за роскошно сервированными столами, слыла лучшей из лучших! Доходный дом, построенный в 1905 году, принадлежал купцу-меховщику Михайлову, выглядел солидно, с дорогим меховым магазином и холодильником для пушнины на первом этаже.

«Дело» семьи Адельгейм было прибыльным. Кое-какой доход приносил еще и антикварный магазинчик в Газетном переулке. Злые языки говорили, что «Адельгеймы дерут не столько за обеды, сколько за сервировку». Так или иначе, но десятидневное отсутствие в желудке Колобова «домашних обедов» семьи Адельгейм сработало. И вот Есенин и Мариенгоф, провожая Почем-Соль, стоят на платформе Казанского вокзала. В отдельном вагоне, на мягкой рессоре, в сопровождении секретаря и человека с наганом в кобуре, Колобов отбывает в Туркестан. Да здравствуют «домашние обеды» Надежды Робертовны Адельгейм!

Большая Дмитровка, дом 9

«Милый Сакша»

Зимняя Москва 1919 года встретила двух командированных скудно освещенными, кривыми, унылыми улицами. К тому же, комендант по ошибке выдал два талона на один гостиничный номер на Тверской, в который уже вселился счастливчик, приехавший минут на пять раньше. Командированные переведены в Полиграфическое управление ВСНХ. Александр Михайлович Сахаров, бывший печатник, член партии, назначен председателем коллегии полиграфического отдела, и житье в общей канцелярии ЦК печатников его не привлекает. Вечера коротают в кафе «Домино», греются, обсуждают насущные вопросы. Самый острый – где достать квартиру! Первым Сахарова заметил Мариенгоф: с его-то деловой хваткой! Коллега Сахарова был ему немного знаком по издательству ВЦИК. Мариенгоф сразу понял, что этот солидный полноватый человек в кожаной куртке может быть им, имажинистам, полезен. Анатолий сходу поинтересовался: возможно ли с помощью нового знакомого выпустить книжечку…Подозвал Сергея Есенина. Поэту Сахаров не понравился. Есенин не любил людей в кожаных куртках, такие носили чекисты. Вскоре неприязнь сменила обоюдная симпатия. Руководящий работник и сам не заметил, как стал своим в среде литераторов, а к Есенину прикипел душой. Сначала исполнял мелкие просьбы, потом вошел в состав учредителей «Ассоциации вольнодумцев». В тот, московский, период знакомства с имажинистами Александр Михайлович поселился в доме 27 по Большому Козихинскому переулку. В этом же доме с 1910 по 1943 год проживал и художник Аристарх Лентулов, друживший с имажинистами. Есенин называл его Лентулиадой… Неподалеку, на Большой Садовой была и мастерская Лентулова, рядом с мастерской имажиниста Жоржа Якулова, где часто собирались имажинисты. Этот факт позволяет предположить, что жилье Сакше, как величал Сахарова Есенин, помогли найти имажинисты. Здесь Есенин бывал и даже жил некоторое время у Сакши. Чтобы издавать свои книги, поэты шли на любые ухищрения: то к тиражу, определенному Госиздатом, нолик сзади припишут, то единичку впереди… Рисковали: ревтрибунал карал за такие фокусы строго. Много раз приходилось Сакше ликвидировать подобного рода недоразумения. Как-то раз необходимо было срочно выкупить тираж книги из типографии, а денег у поэтов не было, так Сахаров отправил на Сухаревку пуд зернистой икры, привезенной кем-то в подарок, и оплатил долг. В другой раз, ради издания «Пугачева», пожертвовал личным граммофоном и комплектом пластинок! Денег хватило аж на издание трех наименований книг. Благодарные поэты посвятили было Сакше поэтический сборник «Золотой кипяток» («Исповедь хулигана» С. Есенина, «Развратничаю с вдохновением» А. Мариенгофа, «Перемирье с машинами» В. Шершеневича), но на заседании Главного политико-просветительного комитета республики сборник признали порнографическим, и запретили. Постепенно Александр Михайлович Сахаров погружался в издательские дела Есенина с головой. Вот письмо, написанное поэтом другу в апреле 1921 года: «Милый Сакша! Привет тебе и целование. Друг мой любезный, сделай все, что возможно с моей книгой. Издай только стихи, а поэмы выкинь. Потому что они выходят на днях здесь. Озаглавь «Ржаные кони». Книга первая. Я еду в Ташкент, в мае вернусь. Что тебе нужно, накажи – я привезу. Любящий тебя С. Есенин». Сахаров несколько раз ездил с Есениным в Константиново, на родину поэта. Есенин часто бывал в большой дореволюционной квартире Сахарова в Ленинграде, на Гагаринской, 1. Жил там подолгу в отсутствие хозяев, пользовался прекрасной библиотекой Сахарова, принимал друзей. Там же хранилась большая часть архива Сергея Есенина. Надежда Вольпин, подруга поэта, утверждала, что Сахаров мечтал перетянуть Сергея в Ленинград «насовсем». После рождения у Надежды сына-«есенёнка» и ее переезда в Ленинград, семья Сахаровых очень ей помогла: предоставила кров, посоветовала толковую няню. В окружении Есенина были люди, пытавшиеся рассорить Сахарова с Есениным. Галина Бениславская испытывала к Сакше неприязнь, называла «Сальери наших дней», считала способным на любую подлость, предупреждала об этом Есенина. Отношения с Сакшей действительно вскоре испортились. В последних числах декабря 1925 года Сахаров был в Ленинграде, но Есенин с ним не встречался. Нет Сахарова почему-то и на фотографиях, где сняты литераторы на церемонии прощания с покойным поэтом…

Большой Козихинский переулок, дом 27

«Десятая муза»

Камергерский переулок, дом № 1. Этот старый доходный дом на углу с Тверской улицей перестроен настолько, что от помещения, где в 20-х годах прошлого века располагалось артистическое кафе «Десятая муза», осталась лишь небольшая часть. А ведь это кафе, названное в честь музы кино, было довольно вместительным в свое время. Здесь принимали на работу актеров, операторов, художников, подписывали контракты на постановку фильмов, устраивали шумные застолья. Сюда приходили кинематографисты, бывали и поэты… Эти стены помнят Бурлюка, Маяковского, Каменского, Есенина, Мариенгофа… Приятель Есенина, А. Сахаров вспоминал: «Подходит 20 год. Как ни тревожны были времена, но везде готовятся к встрече Нового года…. Сочельник. Втроем, на деньги, собранные в складчину, обираем Сухаревку. В мешки складываются буханки хлеба, головки сыра, круги колбас… В помещении теснота невероятная. В зале, рассчитанном на 500–600 мест, трехтысячная масса. Стоят плечом к плечу. В этой массе найти знакомого невозможно. И все же вдруг откуда-то ко мне протискивается Есенин, хватает за рукав и тащит за собой. Отдельная комната. В ней находятся избранные, большинство – актеры и поэты, выступающие в этот вечер. Среди них – Мариенгоф, Каминская, Глубоковский, Клара Милич и другие. Есенин бранит меня за опоздание». Надо отметить, что Сахарову изменяет память: он именует в мемуарах «Десятую музу» «Двенадцатью музами». Но адрес – верный: Камергерский переулок, дом 1.

Камергерский переулок, дом 1

Вундеркинд

Забавный случай произошел в Сочельник накануне Нового 1920 года… Потолкавшись в невероятной тесноте кафе «Десятая муза» в Камергерском переулке на предпраздничном вечере с участием артистов и поэтов, где все пришедшие, буквально, стояли плечом к плечу, Сергей Есенин и его приятель Александр Сахаров откликнулись на настойчивое приглашение в гости горячего поклонника поэта. Отправились компанией из пятнадцати человек. Нашли извозчиков, погрузили мешки с провизией, купленной накануне в складчину на Сухаревке: головки сыра, круги колбасы, буханки хлеба, чистый спирт… Хозяин заверил, что просторная его квартира из четырех комнат находится совсем близко. «Совсем близко» заняло более часа пути на кусающем щеки морозе! Наконец компания вваливается в холодную, из-за перебоев с отоплением, квартирку, в которой действительно в наличии четыре комнаты, но такие крохотные, что шумной компании в одной разместиться так и не удалось, заняли и вторую. После долгой езды на морозе разыгрался звериный аппетит, в самый раз было бы согреться ледяной стопочкой спирта, но хозяин вовсе не спешил приглашать гостей к столу. У него на этот вечер были совсем другие планы: сын-вундеркинд, которого он хотел представить почетному гостю – поэту Есенину! И вот мальчика лет 7–8 усаживают за пианино. Голодные, замерзшие гости вынуждены «вкушать» классический репертуар. Погрустневшие, они внимали аккордам с «затаенной тоской», по выражению Сахарова. Время замедлило свой бег… Первым не выдержал почетный гость: Есенин попросил музыканта сыграть «Камаринского». Мальчик потянулся за нотами. «Да не такого. Простого. Как в деревне», – воскликнул поэт. Наконец, Есенина попросили почитать стихи. Один из гостей, Я. Огуз, вспоминал в 1965 году:

Воронцовская, дом 11

«В декабре 1919 года в квартире № 3 по Воронцовской улице он читал свои новые стихи. <…> Помнится, особенно большое впечатление произвело на собравшихся стихотворение «Кобыльи корабли».<…> При словах «Плывите, плывите ввысь!» Есенин сильно взмахнул рукой, от этого движения зазвенели палочки низко висевшей люстры». По Сахарову, так в узкой комнатушке с низким потолком «раздался звон стекла», люстра разбилась! Эта предновогодняя история имела продолжение. «Как-то раз, в 1925 году, проходя по Тверской, я остановился у одной из афиш, расклеенных на заборе, и спросил Сергея: «Эта фамилия тебе ничего не говорит?» Сергей пожал плечами», – вспоминал Сахаров. Тогда поэту напомнили злополучный Сочельник перед 1920 годом на Воронцовской улице, 11. «Афиша объявляла только два выступления известного юного пианиста. Это был тот самый мальчик, игравший для Сергея «Камаринского». Кажется, он действительно стал известным пианистом», – заключил А. Сахаров свой рассказ.

Проспект Мира, дом 30

От двух до четырех по средам, в полуподвальном этаже, в квартире Валерия Яковлевича Брюсова, где главной достопримечательностью был кабинет с огромным количеством книг, охотно собирались поэты разных направлений. Из всех имажинистов – Вадим Шершеневич (соратник Александр Кусиков звал его – Имажиневич) – более всех был дружен с Валерием Яковлевичем. Считал его своим учителем и кумиром юности. Сейчас в Доме Брюсова находится филиал Литературного музея – Музей «Серебряного века», там под стеклом витрины на втором этаже хранится копия записки Сергея Есенина к Александру Блоку, та, из 1915 года, начинающего поэта к своему кумиру: «Александр Александрович. Я хотел бы поговорить с Вами. Дело для меня очень важное. Вы меня не знаете, а может быть, где и встречали по журналам мою фамилию. Хотел бы зайти часа в 4. С почтением С. Есенин». Трогательная и наивная записка этим «может быть, где и встречали мою фамилию»: ведь печатали тогда молодого Есенина в детских журнальчиках «Проталинка», «Мирок»… В «Великолепном очевидце» В. Шершеневича несколько глав посвящено В. Брюсову. В главе «Брюсов за Есенина» рассказывается о «Вечере имажинистов» в Политехническом под председательством В. Брюсова, о чтении Сергеем Есениным «Сорокоуста», о гневной реакции зала на озорные строчки в первой же строфе, и о знаменитой речи Брюсова в защиту поэта: «Я надеюсь, что вы мне верите. Я эти стихи знаю. Это лучшие стихи изо всех, что были написаны за последнее время!» Этот эпизод уже давно стал классикой. А вот прямых доказательств того, что Есенин бывал у Брюсова в гостях, найти долго не удавалось. Я справлялась у научных сотрудников Дома Брюсова, и получила утвердительный ответ, к сожалению, без указания на первоисточник. Подтверждение тому, что Есенин все-таки бывал в доме на Мещанской (Проспект Мира, 30 в наши дни) обнаружилось случайно… Как я могла его не заметить в «Великолепном очевидце»! В описании Шершеневичем сложных и комичных отношений Кусикова и Есенина говорится: «Их беседа была сплошной дипломатической конференцией. <…> Если Есенин говорил Кусикову, что он идет сегодня к Брюсову, то это всегда значило, что Сережа к Брюсову и не собирался, а хотел узнать: не будет ли Сандро у Брюсова?» В воспоминаниях Рюрика Ивнева подмечена точка сближения интересов Есенина и Брюсова: «Есенин, обладающий великолепной памятью, с чуть ли не юных лет отлично знающий Пушкина, был в восторге от Валерия Яковлевича – пушкиниста. С этого дня между поэтами возникло взаимное уважение и добрые отношения». Есенин ценил дар Валерия Яковлевича, оставаясь в душе символистом, быть честным арбитром всех направлений поэзии, и его доброжелательное отношение к творчеству молодого поколения. «Брюсов чутко относился ко всему талантливому», – писал Есенин. В этом доме прошли последние 14 лет короткой жизни Валерия Брюсова (он умер в 50 лет). На смерть автора загадочного моностиха «О закрой свои бледные ноги» Сергей Есенин откликнулся стихотворением «Памяти Брюсова».

Проспект Мира, дом 30

Мясницкая, дом 38

Василий Петрович Комарденков – художник, сценограф, один из ведущих мастеров второй волны авангарда, а в те, 20-е, просто Вася Комарденков, помогал Георгию Якулову оформлять помещение Всероссийского союза поэтов; работал в Театральном отделе Наркомпроса под началом Мейерхольда; был художником сцены в Опере С.И. Зимина; позже – в Камерном, у Таирова. Он часто заходил в клуб-мастерскую искусств «Красный петух», где дискутировали футуристы и имажинисты, с которыми дружил. Будучи лишь на два года младше Сергея Есенина, общался с ним довольно тесно, особенно до зарубежной поездки поэта. Есенин бывал у Василия дома, на Мясницкой, в доме 38. Однажды, когда имажинисты задумали издать сборник стихов под названием «Все Чем Каемся», Комарденкова попросили сделать обложку. Художник крупно расположил начальные буквы каждого слова по вертикали, а рядом – мелко остальные буковки. Получилось ВЧК. Поскольку найденная имажинистами типография не располагала цветной печатью, раскрашивать большие буквы красной и желтой краской художнику пришлось самому, а Есенин скреплял обложку с текстом. Спустя некоторое время, всех авторов сборника вызвали в ЧК. Приглашение, мягко говоря, смутило даже ироничного Вадима Шершеневича. Суровый человек в кожаной куртке объяснил деятелям, что его организация в рекламе не нуждается, а у Есенина поинтересовался, как ему удалось сдать книгу в типографию ЧК. Есенин, со слов Комарденкова, мило улыбаясь, ответил: «Я давно с печатниками в дружбе и бумага у вас лучше. Сдал заказ, кое-как уговорил. Стихи нужные, разрешение есть». Есенин умел мгновенно расположить к себе любого человека. Комарденков пишет: «Нас добродушно поругали, сказали, чтобы мы в типографию носа не показывали больше и обложки делали без всяких намеков. Мы снова весело шли по солнечной улице. С плеч как будто сняли давящий груз».

Мясницкая, дом 38

Поварская, дом 52

У этой усадьбы на Поварской улице долгая и славная история. Началась она в 1756 году: тогда было построено первое здание во владениях И.И. Воронцова-Вельяминова со стороны Большой Никитской. В 1770 году усадьба перешла в собственность Долгоруковых: владение расширилось до Поварской улицы. В середине 50-х годов девятнадцатого века в усадьбе проживала Нина Чавчавадзе, вдова Александра Грибоедова. До революции 1917 года хозяевами этой усадьбы были Соллогубы. В том же году усадьбу ненадолго заняло ВЧК, после переезда этой организации на Большую Лубянку, тут разместились различные государственные учреждения, проживал нарком просвещения А. Луначарский с семьей и, в качестве его секретаря, поэт Рюрик Ивнев, на антресолях. В 1920 году в усадьбе открылся Дворец искусств, в 1921 году – Высший Литературно-художественный институт, по инициативе В. Брюсова. Сергей Есенин часто переступал порог этой усадьбы, причем, во всех ее ипостасях: бывал у приятеля Рюрика Ивнева на антресолях, выступал во Дворце искусств, кстати, многие мемуаристы вспоминают добрым словом столовку Дворца – вкусную и дешевую еду, споры и интересные беседы об искусстве за сдвинутыми столами; выступал Есенин и перед студентами Института; приходил как-то к ним и с Айседорой – заморской птицей. Когда случается проходить мимо усадьбы, названной москвичами «Домом Ростовых» (по легенде, Л.Н. Толстой поселил здесь семью Ростовых в романе «Война и мир»), взглянув на чугунную ограду, вспоминаю, да простит мне любимый поэт, вовсе не С. Есенина, а … Константина Бальмонта и смешной случай с его участием, описанный поэтом Вадимом Шершеневичем: «Как-то в первые годы революции Рукавишников, я, Бальмонт и Кусиков задержались до глубокой ночи в особняке на Поварской. <…>Тогда там был Дворец Искусств. Заведовал им Рукавишников. Мы вышли во двор. Мы были все четверо трезвы. Кажется, вообще мы не пили в тот вечер. Кусиков и я спокойно вышли в ворота. Дворник открыл нам калитку. Рукавишников, стремительно увлекая Бальмонта, спрятался в кусты. Я не знаю, чего он испугался. Заспанный дворник (он-то, кажется, был пьян) даже не заметил двойной пропажи. Мы с Кусиковым стали ждать на улице. Вдруг на заборе появляется длинная фигура Дон Кихота. Дон Кихот очень похож на Рукавишникова. Рядом с ним возникает на морозе маленькая трепаная фигура Бальмонта. Смелым прыжком Рукавишников прыгает с забора. «Прыгай скорей! Мы погонимся за ним!» За кем «за ним» – было непонятно. Но стало страшно. Мы побежали.

Поварская, дом 52

За нами спрыгнул Бальмонт. Раздался крик. Впереди, развевая руками и плащом, несся к Арбатским воротам Рукавишников. Сзади доносились стоны. У «Праги» Рукавишников круто остановился и спокойно сказал: «Пойдем назад. Надо Бальмонта найти. Да не торопитесь. Он не сбежит». Мы вернулись обратно. У самой земли висел Бальмонт. Он зацепился за гвоздь и повис в воздухе. Так и висел до нашего прихода. Одну калошу он потерял навсегда». Такие истории значительно приближают прошлое к настоящему, не правда ли?