Текст книги "Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1"

«Книжная лавка писателей»

В старой Москве Леонтьевский переулок славился многочисленными небольшими антикварными магазинчиками. В начале 20-х годов ХХ века в доме № 16, в левой части, рядом с проходом во двор, появилась родоначальница всех московских книжных лавок того времени – «Книжная лавка писателей». Прошли годы, исчезла лавка, и дверь ее превратили в узкое окно. А в 20-х кто только не посещал лавку! Завсегдатаями были и имажинисты. Вадим Шершеневич писал: «Маститый Союз писателей имел книжную лавку. Там важно стояли у прилавка Ходасевич, Осоргин, Б. Зайцев и другие. <…>В те годы вы могли случайно найти в книжном магазине <…>книгу, которую до революции вы не могли достать нигде, и купить эту книгу за бесценок. Но достать нужную книгу было нельзя. Тогда возникла «Книжная лавка писателей», восполнявшая эту брешь. Однако лавка специализировалась на классиках. Нам нужна была отдушина поэтическая. <…> Отец Кусикова долго убеждал нас, и наконец мы с Сандро пошли в Моссовет просить разрешение на Книжную лавку поэтов. Узнав откуда-то по секрету об этом, туда же отправился и Толя с Сережей. После небольших хлопот мы получили разрешение. Толя и Сережа тоже». Лавка в Леонтьевском была открыта по инициативе В.Ф. Ходасевича и П.П. Муратова. Ходасевич вспоминал: «Добыли откуда-то денег на обзаведение, поселились в Леонтьевском пер., 16. Стали за прилавок. Е.Д. Кусова была первой покупательницей: когда шкафы были еще пусты, купила какую-то газету за 30 коп. Кажется, это и составило запасной капитал. Торговали в лавке: Б.А. Грифцов, М.В. Линд, П.П. Муратов, Е.Л. Янтарев, А.С. Яковлев, М.А. Осоргин, я. Работали в очередь. Моя жена сидела за кассой, зимой, изнывая в нетопленом магазине – по целым дням. Кое-как были сыты». Писатель Борис Зайцев вспоминал посещение лавки Сергеем Есениным: «<…>заходил к нам в Лавку писателей на Никитской уже в шубе, чуть ли не в цилиндре, залихватски и совсем в моветонном роде. Начиналась его история с Дункан – для обоих бесславно кончившаяся». Писатель В. Лидин, который работал в книжной лавке «Содружество писателей», открытой чуть позже по соседству (возле Моссовета – не сохранилась), вспоминал: «Времена были трудные, бумаги не хватало, но не только бытовые условия, а и потребность быть близко к книге дали жизнь одному из примечательных начинаний: книжным лавкам писателей». В тихом Леонтьевском не осталось и следа от прежних магазинчиков. Офисы, офисы, офисы. Сейчас трудно себе представить, что в лавке можно было встретить и рукописные, выпускавшиеся писателями, книжечки в одном-двух экземплярах, некоторые с авторскими иллюстрациями. Например, «Похвалу березовым дровам» на бересте – М.А. Осоргина. С киноварными буквицами и росчерками – А. Ремизова, знатока рукописных книг 17–18 веков. Время все сжигает на своем костре…

Леонтьевский переулок, дом 16

Книжная лавка Шершеневича и Кусикова

Как рассказывает в «Великолепном очевидце» Вадим Шершеневич, идея открыть «Книжную лавку поэтов» в противовес «Книжной лавке писателей», где за прилавком стояли Ходасевич, Осоргин, Б. Зайцев, возникла у предприимчивого отца Сандро Кусикова, Бориса Карповича. Получив разрешение на открытие лавки в Моссовете у Л.Б. Каменева, поэты облюбовали небольшое помещение в Камергерском переулке, 4 (дом значительно перестроен) – напротив Художественного театра, не совсем подходящее, без задних комнат, но и без громоздкой гармошки центрального отопления, которое все равно не работало. Осталось место для чугунной печки! «Сколько в этой чугунке сгорело рукописей и книг ненавистных поэтов, знаем только мы и косые взгляды Бориса Карповича», – вспоминает Шершеневич. Самой занимательной частью работы была покупка частных библиотек. Люди, покидавшие родину, в спешке распродавали все. Ассортимент лавки составила и личная коллекция поэтических сборников Шершеневича.

Основными, оптовыми покупателями были библиотеки. Купцы предпочитали книги с золочеными обрезами, особенно у них ценился Брокгауз. Когда приходили ломовые извозчики и просили книгу «подешевле и потолще» – для самокруток, им предлагался Бальмонт. Вадим Габриэлевич вспоминает: «Доносы сыпались часто. То нас упрекали в спекуляции, хотя можно было упрекнуть только в неумении торговать. То сообщалось, что мы торгуем спиртом, хотя чем-чем, но спиртом мы торговать никак не могли: мы бы его не донесли до покупателя. Один раз нас пришел запечатывать какой-то районный прокурор. Он был страстным библиофилом, проговорил с нами часа три, потом вспомнил о своей миссии, показал нам бумажку и на наших глазах… сжег ее в чугунке». В лавку приходили приятели-поэты, дискутировали, назначали встречи. Некоторое время спустя, Мариенгоф и Есенин тоже открыли лавку – на Большой Никитской. Началась здоровая конкуренция! Галина Бениславская описывает, как в начале романа с Есениным, пришла в лавку на Никитскую с подругой Яной Козловской, забрать газеты, оставленные поэту: «Заходим за газетами. Оказывается, Мариенгоф передал их Шершеневичу. Мы рассердились, т. к. газеты были нужны. Е. погнал Мариенгофа к Вадиму Габриэлевичу. Потом оделся и вместе со мной и Яной пошел туда же. Это был первый ласковый день после зимы. Всюду побежали ручьи. Безудержное солнце. Лужи. Скользко. Яна всюду оступается, скользит и чего-то невероятно конфузится; я и С. А. всю дорогу хохочем. Весна, весело. Рассказывает, что сегодня уезжает в Туркестан. «А Мариенгоф не верит, что я уеду». Дошли до Камергерской книжной лавки.

Камергерский переулок, дом 4 (сохранилась лишь часть)

Пока Шершеневич куда-то ходил за газетами, мы стоим на улице у магазина. Я и Яна на ступеньках, около меня С. А., подле Яны – Анатолий Борисович. Разговариваем о советской власти, о Туркестане. Неожиданно радостно и как будто с мистическим изумлением С. А., глядя в мои глаза, обратился к Анатолию Борисовичу: «Толя, посмотри, – зеленые. Зеленые глаза». Но в Туркестан все-таки поехал – подумала я через день, узнав, что его нет уже в Москве. Правда, где-то в глубине знала, что теперь уже запомнилась ему. С этих дней пошли длинной вереницей бесконечно радостные встречи…» Всегда представляю эту сценку, проходя по Камергерскому… и улыбаюсь…

Книжная лавка «Московской Трудовой Артели Художников Слова»

Из книги Анатолия Мариенгофа «Роман без вранья»: «Помещение на Никитской взяли с бою. У нас был ордер. У одного старикашки из консерватории (помещение в консерваторском доме) – ключи. В совдепартаменте нас предупредили: «Раздобудете ключи – магазин ваш, не раздобудете – судом для вас отбирать не будем. А старикашка, имейте в виду, злостный и с каким-то мандатом от Анатолия Васильевича Луначарского. «Принялись дежурить злосчастного старикашку у дверей магазина. На четвертые сутки, тряся седенькими космами, вставил он ключ в замок. Тычет меня Есенин в бок: «Заговаривай со старикашкой». – «Заговаривать?», – И глаза у меня полезли на лоб: «Боюсь вихрастых!.. Да и о чем я с ним буду заговаривать?» – «Хоть о грыже у кобеля, растяпа!» – Второй толчек был убедительнее первого, и я не замедлил снять шляпу: «Извините меня, сделайте милость… но, видите ли…обязали бы очень, если бы … о Шуберте или, допустим, о Шопене соблаговолили в двух – трех словах…» – «Что-с?» – «Извольте понять, еще интересуюсь давно контрапунктом и…» – Есенин одобрительно кивал головой. «И бемолями». – Бухнул. Ключ в замке торчал только то короткое мгновение, в которое космочки сочувственно протянули мне свою руку. «Готово!», – гаркнул Есенин. Злостный старикашка пронзительно завизжал и ухватил его за полу шубы, в кармане которой уже покоился ключ. Есенин сурово отвел его руку и, вытащив из бумажника ордер, ткнул ему в нос фиолетовую печать. В тот день спустили мы на воду утлое суденышко нашего благополучия». Большая Никитская, дом 15. На здании висит памятная доска. Правда, некоторые москвоведы предполагают, что книжная лавка Есенина и Мариенгофа находилась совсем рядом, в правом крыле здания консерватории, где на верхнем этаже располагались квартиры преподавателей, а на первом, кажется, был нотный магазинчик.

Большая Никитская, дом 15

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Ночь. Пустынная Большая Никитская в призрачном свете фонарей. Пожилой человек, вглядывающийся в витринное стекло лучшей в городе Гомеопатической аптеки… Очень уж подходит к этой картине известная строка Блока… С тех пор, как академик архитектуры Иван Владиславович Жолтовский поселился неподалеку, в Вознесенском переулке, 6, он, привычно работающий по ночам, выходит отдохнуть и пройтись по излюбленному маршруту: по Большой Никитской, мимо Консерватории… Любитель поэзии, он всегда заходил в книжную лавку «Трудовой Артели Художников Слова» за книжными новинками. Но не только… Его привлекал белокурый продавец, который, чаще чем стоял за прилавком, сидел на ступеньках винтовой лестницы и увлеченно читал книгу. Иногда, когда к нему приходили знакомые, он самозабвенно принимался декламировать стихи. По наблюдению Жолтовского, читал, как перед полным залом… И еще… сам будучи элегантным, архитектор отмечал эту приятную черту и в Есенине. Продавцом-то Есенин был неважным. Об этом свидетельствуют многие его знакомые. М. Свирская: «Есенин стоял у прилавка и продавал книги. Народу туда приходило много. Не так купить книги, как посмотреть на Есенина. Делал он это очень неуклюже. Лазал по полкам, чтобы достать нужную книгу. Долго не находил. Растерянно суетился. Мне стало больно за него. В душе я ругала Шершеневича и Мариенгофа, которые для приманки поставили его торговать». В. Мануйлов: «Есенин не любил торговать книгами, но охотно их надписывал и, как мне вспоминается, вызывал недовольство своих компаньонов, когда брал с прилавка книжку стихов и дарил ее посетителю. «Этак ты нас разоришь», – как-то при мне сказал ему Шершеневич». Э. Герман: «В тонкости книжной торговли он едва ли вникал, но за прилавком стаивал нередко. Судачит, бывало, о чем-то с товарищами по «задорному цеху», а краем уха вслушивается в чужой разговор… «Маяковского? Такого не держим. Не спрашивают». Сияет, рад, что подложил свинью футуризму». Именитый советский архитектор, художник, просветитель: Дом купца Г.А. Тарасова на Спиридоновке, Центральная тепловая электростанция на Раушской набережной, здание Госбанка на Неглинной, известный Дом на Моховой, здание и трибуны Московского ипподрома – плоды его таланта и трудолюбия, Иван Владиславович Жолтовский прожил долгую жизнь. Он застал времена, когда имя Есенина предпочитали не называть. Давно уж в помещении бывшей книжной лавки находилась лучшая в Москве Гомеопатическая аптека, а академик Жолтовский по привычке все подходил к знакомым дверям, глядел в витринное стекло, и в неверном ночном свете ему чудилось, что он видит золотую голову, склоненную над книгой. (О Жолтовском, Есенине и том времени в книге Н. Молевой «Есенин без Дункан или Обратная сторона солнца»)

Книжная лавка Есенина и Мариенгофа находилась там, где на фото видна аптека

В наши дни и аптеки больше нет

Вознесенский переулок, дом 6

Скатертный переулок, дом 22

Среди уважительных и теплых дарственных надписей на книгах «Радуница», «Голубень», «Сельский часослов», «Трерядница», подаренных Кожебаткину Есениным, есть и такая, оригинальная, на «Пугачеве»: «Содружнику по картам, по водке и всей бесшабашной жизни Александру Мелентьевичу Кожебаткину. Советский Распутин С. Есенин». Она сделана поэтом в декабре 1921 года, а познакомился с книгоиздателем и известным библиофилом Есенин в 1918 году. Невзирая на солидную разницу в возрасте, подружились они сразу. Кожебаткин был очень общительным, из-за этого всегда и везде опаздывал: шагу не мог пройти, чтоб не встретить знакомого, приходилось останавливаться, беседовать. Вадим Шершеневич характеризовал Кожебаткина так: «Из необычайно колоритных фигур того времени нельзя не вспомнить Александра Мелентьевича Кожебаткина. <…> Средств у Кожебаткина было мало, вернее, не было совсем.<…>Когда мы недоумевали: на что живет Александр Мелентьевич и на какие деньги издает книги, он неизменно отвечал: «Издательство дает убыток. Так вот на этот убыток я и живу». Кожебаткин впервые издал Клычкова, Чурилина, Львову и других. Кожебаткин первый выпустил полную «Гаврилиаду» и всегда имел, если не в портфеле, то в голове, изумительные планы». С 1910 по 1923 годы в собственном издательстве «Альциона» Кожебаткин выпустил свыше 50 книг высокого художественного и полиграфического качества. Когда Есенин и Мариенгоф открыли книжную лавку на Большой Никитской, Александр Мелентьевич стал ее совладельцем. Он являлся действительным членом «Дворца искусств» на Поварской. Как уже говорилось, Александр Мелентьевич собирал книги. Его библиотека насчитывала более 3000 единиц. Это были антикварные издания, сборники поэтов пушкинской поры, но гордостью его собрания были уникальные книги по масонству. Напомню, что имажинисты увлекались историей масонства, его символикой и обычаями. Называли себя «Орденом имажинистов», над их угловым диванчиком на сцене кафе «Стойло Пегаса» висел плакатик с надписью «Ложа Вольнодумцев» – все это из лексикона масонов. Изящная чернильница с черепом Адама – масонским символом – украшала рабочий стол Есенина. Сделаем небольшое отступление, чтоб сказать пару слов о загадочной и могущественной организации масонов. Масонство возникло в начале 18 века в Англии, в период раскола христианского мира на католическую и православную веру. Целью возникновения религиозно-философского учения было новое воссоединение христианства. Под этим знаменем и стали возникать тайные общества (ложи) по образцу цеховых объединений каменщиков или рыцарских союзов (орденов). Дворцы, монастыри, соборы строились десятилетиями, и камнетесы, архитекторы расселялись вблизи строительства; они хранили свои инструменты в специальных помещениях (ложах), далее и сами сообщества стали называться «ложами». Постепенно масонство приобретало форму организации, в которую входили мужчины разных сословий. Появилась необходимость в Уставе. Масоны называют себя строителями духовного храма в сердцах человеческих. Общество масонов имеет три градуса, развития: ученик, подмастерье и мастер. Масонами активно используются ритуалы и символика. Вот лишь часть этих символов: глаз, вписанный в треугольник, треугольник, циркуль, отвес, пирамида, цепь, молоток, перчатка, змея, сова, орел, арка, различные кресты, чаши, мечи, глобус, колос, серп, солнце в лучах, звезды, коса, гроб, череп, кости, руки, кинжал. Цель масонов – изменить общество в соответствии с собственным представлением. Особенно притягательным являлось и является масонство для творцов культуры. Моцарт, Гете, Бернс, Бетховен, Паганини, Уайльд, Марк Твен, Киплинг, Р. Тагор, Сибелиус были масонами. Широкое распространение масонство получило и в России. Масонами были Баженов (Царицыно, Дом Пашкова), Сумароков, Боровиковский, Левицкий, Радищев, Суворов, Кутузов, Карамзин, Жуковский, Пушкин, Волошин, Осоргин. Ближайший друг Пушкина Вяземский бросил в гроб поэта свою белую перчатку, в знак ритуала прощания с почившим «братом». Масонство – тема неисчерпаемая и до сих пор актуальная. Имажинисты, и, особенно, Есенин с Мариенгофом, часто бывали в Скатертном переулке, 22. Это адрес квартиры и, по совместительству, книгоиздательства «Альциона». Пользовались имажинисты замечательной библиотекой Кожебаткина. Известна фотография Сергея Есенина и Александра Мелентьевича Кожебаткина, сделанная весной 1919 года. Жене Кожебаткина, Жанне Евгеньевне, была подарена «Трерядница» Есенина с дарственной надписью. В Государственном литературном музее хранится следующая записка: «Александр Мелентьевич. Заходили к Вам Есенин и Мариенгоф. Взяли «Песнеслов» и удалились. С извинением и приветом. Кожебаткину Есенин». Датируется не ранее 11 августа 1919 года. В письме А. Сахарову из Ростова-на Дону в 1920 году Сергей Есенин писал: «Ежели на горизонте появится моя жена Зинаида Николаевна <Райх>, то устрой ей как-нибудь через себя или Кожебаткина тысяч 30 или 40. Она, вероятно, нуждается, а я не знаю ее адреса». Подойдя изогнутым Скатертным переулком к искомому дому № 22, между Большой Никитской и Поварской, поднимаю голову и вижу эмблему с символикой масонов! Дом был построен в 1915 году 1-м Никитским товариществом.

Скатертный переулок, дом 22

Айзенштат Д.С

Давид Самойлович Айзенштат, авторитетный московский книжник, один из инициаторов создания Русского общества друзей книги, как и А.М. Кожебаткин, был компаньоном С. Есенина и А. Мариенгофа по книжной лавке. Когда кто-нибудь в беседе вспоминал Давида Самойловича, то чаще всего слышались эпитеты «милейший и добрейший». Д.С. Айзенштат любил С. Есенина и считал его человеком исключительно талантливым. На книге «Исповедь хулигана», подаренной Давиду Самойловичу автором, стояла вот такая «говорящая» дарственная надпись: «Дорогому Давиду Самойловичу // Доброй няньке с любовью. С. Есенин». Очевидно, что поэт отвечал старшему товарищу нежной симпатией. Продавцом книг Есенин был неважным, и часто получал нагоняй от «няньки». Забавную сценку описывает Мариенгоф:

«Собственно говоря, зазря выдавали нам дивиденд наши компаньоны по книжной лавке. Давид Самойлович Айзенштат – голова, сердце и золотые руки «предприятия» – рассерженно обращался к Есенину: «Уж лучше, Сергей Александрович, совсем не заниматься с покупателем, чем заниматься, как вы или Анатолий Борисович». «Простите, Давид Самойлович, – душа взбурлила». А дело заключалось в следующем: зайдет в лавку человек и спросит: «Есть у вас Маяковского «Облако в штанах»? Тогда отходил Есенин шага на два назад, узил в щелочки глаза и презрительно обмерял ими, как аршином, покупателя: «А не прикажете ли, милостивый государь, отпустить вам Надсона? Роскошное имеется у нас издание в парчовом переплете и с золотым обрезом». Покупатель обижался: «Почему, товарищ, Надсона?» «А потому, что я так соображаю: одна дрянь! От замены того этим ни прибыли, ни убытку в достоинствах поэтических… переплетец же у господина Надсона несомненно лучше». Налившись румянцем, как анисовое яблоко, выкатывался покупатель из лавки.

Удовлетворенный Есенин, повернувшись носом к книжным полкам, вытаскивал из ряда по-аппетитнее книгу <…>». Грешен был Сергей Александрович: любил посидеть с книгой на узкой лесенке, ведущей на второй этаж… А еще, стоя на этой лесенке, бывало, развлекал покупателей чтением своих стихов… Проживал Давид Самойлович Айзенштат в шаговой доступности от места работы – на Малой Никитской, в доме 12. Этот адрес указан на письме Софье Андреевне Толстой-Есениной. Давид Самойлович сообщал ей о судьбе бюста поэта работы С. Коненкова, украшавшего витрину книжной лавки. Дом 12 на Малой Никитской улице признан архитектурной жемчужиной. Усадьба, известная как дом Бобринских (ее первоначальными владельцами были Нарышкины), строгое, в классических формах XVIII века, здание с двумя флигелями. В правом флигеле в 1826 году квартировал приятель Пушкина В.П. Зубов, а в 20-х годах ХХ века здесь бывал Сергей Александрович Есенин. «Давид Самойлович Айзенштат был составной частью старой Москвы. Если представить себе московскую улицу того времени – будь то Большая Никитская или Моховая с рядами букинистических лавок, или Леонтьевский переулок с таинственными закутками антикваров, – то увидишь на этой улице слабую, столь немощную, что кажется, ее может снести ветром, фигуру Айзенштата. Чуть бочком, подчиняясь остатку бокового зрения в глазах под толстыми стеклами очков, с палочкой, украшенной костяным набалдашником, с набитым портфелем куда-то торопится, беспомощно переходит широкую улицу Айзенштат. Смотреть на него со стороны было страшно: так плохо видел, таким казался неприспособленным к растущему движению огромного города. Но влекли его через шумные улицы не только дела и даже не столько дела, сколько потребность увидеть близких ему по склонности и любви к книге людей, подышать воздухом книги, посоветовать любителю или, наоборот, разочаровать его», – так любовно отозвался писатель Владимир Лидин о Давиде Самойловиче. Давид Самойлович Айзенштат был приглашен и на свадебный ужин с Айседорой Дункан, и на свадьбу с Софьей Толстой… Тяжело переживал смерть своего любимца, Сергея Есенина, этот милейший и добрейший человек.

Малая Никитская, дом 12