Текст книги "Исповедь Стража"

ГЛАВА 16

Месяц гваэрон, день 1-й. Ночь

КАЛАД-ИН-КАМАТ – СВЕТ В ЛАДОНЯХ

Светлые Ванъяр дорожат покоем; они довольны своей судьбой – на что им новые знания, смущающие их души? И Тэлери не стремятся возвратиться в Смертные Земли. Только Нолдор были так похожи на – тех… Правда, поначалу они сторонились его, опасливо косясь на тяжелые железные наручники, навечно оставшиеся на его запястьях – как клеймо, как знак, как напоминание: он нарушил волю Единого. Потом привыкли и к этому…

Ничего не осталось от творений его учеников. Ни книг с мудрыми и добрыми сказками, которые так любили их дети… Кто знает, может, и детям Эльдар они понравились бы… Ничего. Книги сгорели в том пожаре, что так легко, играючи охватил и уничтожил деревянный город без крепостных стен.

Ничего.

Только письмена, созданные Феанаро, старшим сыном Финве и той, что некогда звалась Таили, напоминали те, сгоревшие…

Таили. Она помнила, наверное, совсем немного. И вряд ли осознавала эту память. Может забыть разум, но рука будет помнить. Но и этого было достаточно, чтобы память, хотя бы такая, перешла по наследству ее сыну…

Она была искусной вышивальщицей. И странные узоры ее вышивки так напоминали письмена ее народа – но в них не было смысла. Казалось, она мучительно пытается вспомнить – но лишь узор, только узор возникал под ее рукой – не повесть.

Хотя бы так.

Мелькор видел в Эльдар братьев тех, кто были с ним.

Та же пытливость, то же нетерпение, та же жажда творить и открывать. И надежда возродилась в нем.

Много открывал Черный Вала эльфам такого, что не было ведомо прочим Валар; он был учителем внимательным и терпеливым. Он не спешил, ибо знания Тьмы подобны клинку, что ранит неосторожного, обращаясь против него.

Ну, здесь нет расхождений – ведь говорили, что Валар не все до поры открывали эльфам, ибо они еще не готовы были принять эти знания и верно ими воспользоваться. Что же, пагуба преждевременного знания признается и ими – но опять же разница: если у нас говорится именно о преждевременном знании, то они считают пороком то, что от кого-то вообще скрываются какие-либо знания. Честно говоря, теперь мне трудно судить, кто прав. Но скажу одно – как бы то ни было, все обернулось в конце концов ко славе Единого. Не получи Нолдор запретные знания, не вернись они в Эндор, не было бы встречи людей и Старшего народа. Не было бы нашей истории… Но была бы другая. Какая? Не знаю. Да и не задумываюсь. Мне дорога та, которая есть.

И многим опасными и странными казались речи Мелькора, но до времени молчали эльфы.

И пришло время – начал Черный Вала рассказывать Нолдор о Средиземье. И так говорил он:

– Вы – рабы… или дети, если так угодно вам; дети, которым приказали довольствоваться игрушками и не пытаться ни уйти слишком далеко, ни узнать слишком много. Вы говорите, что счастливы под властью Валар: возможно; но преступите пределы, положенные ими, – и познаете всю жестокость сердец их. Смотрите же: и искусство ваше, и сама красота ваша служат лишь для украшения владений их. Не любовь движет ими, но жажда обладания и своекорыстие: проверьте сами! Потребуйте то, что даровано вам Илуватаром, то, что ваше по праву: весь этот мир, полный тайн, что предстоит вам разгадать и познать. И плоть этого мира станет плотью творений ваших, которым недостанет места в этих игрушечных садах, отделенных от мира безбрежным морем, отгороженных от него стеной гор…

Нолдор внимали словам Мелькора, и многим по сердцу было то, что говорил он. И, видя это, рассказал им Вала о Смертных Людях – Атани.

– Старшими братьями и учителями станете вы им, – говорил он, – и вместе сможете вы сделать Покинутые Земли не менее, а быть может, и более прекрасными, чем Аман.

Дивились эльфы речам Черного Валы, ибо об Атани ничего не говорили им Валар: в то время, когда Илуватар дал Айнур видение Арды, узнали они и о тех, что вслед за эльфами должны были прийти в Средиземье. Но эльфы были схожи с Айнур и понятны им. Люди же, странные и свободные, Смертные – и по смерти уходящие на неведомые пути, были иными, и в душах Великих не было любви к ним – лишь смутное опасение. Потому и решили Валар, что должно Перворожденным пребывать в Валиноре, под рукой Великих; до Людей же не было им дела.

Немногое поняли Нолдор из рассказа Мелькора; а то, что поняли, истолковали они по-своему. И решили они, что Атани хотят захватить земли, которыми назначено владеть эльфам; Манвэ же держит Элдар в Валиноре как пленников, ибо легче Валар подчинить своей воле народ слабый и смертный. С тех пор никогда не было приязни меж эльфами и Людьми; и позже стали говорить эльфы, что более, чем с прочими Валар, с Мелькором Морготом, Черным Врагом, схожи Люди. Лишь один, кажется, понимал все: Финарато, старший сын Арафинве; только он ирасспрашивал Черного Валу об Атани…

Ого! Чего угодно мог ожидать, но чтобы приверженцы Тьмы почитали самого светлого среди эльдар – это удивительно для меня. Но скорее всего почитают его не за то, что мы. А за что? Любопытно. Вообще, эти незначительные вроде бы несовпадения на самом деле таят в себе куда больше – целое мировоззрение, которое выросло из того же корня, что и наше, но как же далеко ушло!

Стало быть, Финрод узнал о людях куда раньше, чем встретился с ними. Может, он не случайно наткнулся на них, может, он искал их? Может, хотел уберечь их от зла Моргота? Ведь даже если бы все было именно так, как рассказывается здесь, даже если и вправду было приказано забыть, эльфы ничего не забывают. Так что он знал, что может случиться с теми, кто доверился Мелькору.

…В то время новая мысль пришла Феанаро, старшему сыну Финве. Он был мудр и искусен, он был невероятно горд, потому только самого Ауле и признавал он учителем своим, хотя многие знания дал ему Махтан, отец его супруги Нэрданэл.

Он слышал о том, как Артано, покинувший своего учителя, некогда создал камни, в которых был заключен живой огонь.

Он слышал как-то раз и рассказ Черного Валы о некоем мастере, который хотел заключить в камень свет. Странным было лицо помилованного мятежника, когда рассказывал он эту повесть. Мелькор не называл имен. Просто – рассказывал. Феанаро понял, о ком говорит он. Черный Вала не был приятен ему, и мало он слушал его, когда тот приходил к Нолдор. Но этот рассказ запал ему в душу.

В тайне от всех начал Феанаро труды свои. И работал он быстрее и с большей страстью, чем когда-либо. И для создания камней своих взял он частицу той не-Тьмы, что источали Деревья Валинора, и заключил ее в кристаллы.

Так созданы были три эльфийских камня, гордость и проклятие Нолдор; и Сильмариллы было имя им.

С изумлением и восхищением смотрел народ земли Аман на творение рук Феанаро. И Варда благословила их; и так сказала она:

– Отныне не смеет коснуться их ни тот, чьи руки нечисты, ни тот, чье сердце таит злобу, ни смертный человек; но будут они жечь смертную плоть, что коснется их.

И было предсказано в тот час, что и стихии Арды – земля, море и воздух – связаны с судьбой этих камней.

И прикипело сердце Феанаро к творению рук его, и Звездная Королева милостиво позволила роду Финве владеть этими камнями.

– Ибо, – сказала она, – род Финве есть род избранных, и над потомками его простирают Валар милость свою. Великое деяние совершил в прежние времена Финве, Король Нолдор; и велика будет награда его и сынов его. Да станут ныне Камни Света знаком избранного рода!

И, низко поклонившись Варде, принял Феанаро Сильмариллы из рук ее. С тех пор он стал считать себя властителем Нолдор, мудрейшим, избранником. Гордо и надменно смотрел он на прочих Нолдор, и, хотя мудрость, талант и красота его привлекали, не было любви к нему в сердцах эльфов; не все хотели подчиняться ему.

Ябы так не сказал. Любили они его, ой как любили, пусть эта любовь и была сродни безумию, иначе вряд ли пошли бы за ним, да еще после всего, что он натворил, да после слов Валар…

А насчет избранности рода Финве – не понимаю, в чем, собственно, его избранность. Верховным королем в Валиноре Финве не поставили – им был Ингве. Верховным королем Нолдор он так и так был. Род его равно со всеми разделил судьбу остальных эльдар, Валар ничем им не помогали. Странное избранничество…

Равно в чести были среди Эльдар Феанаро и Нолофинве, старшие сыновья Финве, – потому не желал Нолофинве признавать главенства Феанаро. И показалось Феанаро, что брат его хочет занять его место как на троне в Тирион, так и в сердце Финве, отца их.

Тогда снова втайне начал работу Феанаро; но на этот раз начал он ковать мечи. Так же поступили и прочие Нолдор знатнейших родов, хотя до поры никто не носил оружия открыто.

Феанаро слышал об Эндорэ – от отца, от Изначальных, но чаще всего – от своего племянника Финарато. Именно из-за рассказов старшего сына Арафинве и поселилось в сердце Феанаро желание увидеть Эндорэ; о том, чьи речи повторяет Финарато, он не хотел вспоминать. И так подумал он: «Кому и быть королем Темных Земель, как не мне?» Он видел, что Валар не по душе желание Нолдор вернуться в Эндорэ, и впервые задумался – что, если прав был Мелькор и Элдар – лишь игрушки Великих, служащие для украшения Валинора?.. Мысль эта жестоко ранила его гордость; теперь он открыто призывал к мятежу против Валар и возвращению во внешний мир; великим вождем Нолдор провозгласил он себя, говоря, что освободит от рабства тех, кто последует за ним.

В ту пору Нолофинве пришел к отцу своему и просил его усмирить гордыню Феанаро; и так говорил он:

– Государь и отец мой, укроти гордыню брата нашего Куруфинве Феанаро – воистину, по праву носит он огненное имя, ибо яростная душа его подобна всепожирающему пламени. Кто дал право ему говорить за весь народ наш так, словно он – король Нолдор? Не ты ли говорил в давние времена пред Квэнди, не ты ли по слову Валар призвал их в Аман? Не ты ли был предводителем Нолдор в многотрудном Великом Походе, не ты ли вывел их из мрака Эндорэ к благословенному свету Эльдамара? И, если ныне ты не раскаиваешься в этом, у тебя остаются два сына, чтящих слово твое!

Но пока говорил он, Феанаро вошел в чертоги; и был он в доспехах, и опоясан тяжелым мечом. Гневные слова говорил он Нолофинве, обвиняя брата в том, что тот хочет посеять вражду между Феанаро и отцом его. Нолофинве промолчал и хотел уйти, но Феанаро догнал его и, приставив острие меча к его груди, сказал:

– Видишь, брат мой по отцу, – это острее твоего языка! Попробуй хоть раз еще оспорить мое первенство и встать между мной и отцом моим – и, быть может, это избавит Нолдор от того, кто хочет стать королем рабов!

По-прежнему не говоря ни слова, тая свой гнев, ушел Нолофинве; но Валар узнали о деяниях и словах Феанаро, и был он призван в Маханаксар, дабы держать ответ перед Великими. Таков был приговор Валар: не дозволено более было Феанаро жить в Тирион, что на Туне. И ушел он, и семь сыновей его, и часть народа Нолдор на север земли Аман, и возвели там город-крепость Форменос. И Финве, Король Нолдор, последовал в изгнание за Феанаро из любви к сыну Мириэль…

Камни Света.

Камни не-Света.

Камни, заточившие в себе зародыш Пустоты.

Камни гибели.

«Я хотел сделать камни, которые светили бы светом звезд. Гортхауэр сделал так, чтобы пламя не угасало в каплях огненной крови Арты. А я хочу, чтобы свет звезд, сохраненный в камне, был виден и днем. Я почти знаю, как сделать это, только… – Глаза Гэлеона потемнели; он смотрел куда-то вдаль – словно видел сквозь время. – Только, боюсь, уже не успею. Может, кто-нибудь когда-нибудь сумеет…»

Другой – сумел. Сумел. Но не ты, Гэлеон. Что же, пусть так – все же твой замысел не погиб, пусть и другой сотворил то, чего так и не сумел создать ты. Феанаро воистину великий мастер. И все же то, что создал Феанаро, – это его собственное создание, пусть и подхватил он твою мысль, как подхватывают падающее знамя. Если бы судьба дала вам, двум мастерам, встретиться – не врагами…

Он был похож на странника в своих черных одеждах и запыленном плаще: только посоха и не хватает. Или лютни за спиной. Правда, пыль – сверкающая, яркая. Алмазная.

Он остановился, невольно залюбовавшись домом: причудливая вязь узоров по каменным колоннам, драгоценные витражи в ажурных переплетах из серебра… Там – тоже любили такое. Но дерево легко сгорает, и тогда начинают плавиться серебряные кружева оконных переплетов…

Горечь воспоминания комом подступила к горлу. Нельзя же вечно бередить рану – и так не заживет, как ожоги на запястьях.

Он медленно поднялся по ступеням и постучал. Дверь распахнулась почти сразу – словно его ждали, и на пороге выросла высокая фигура в черно-алых одеждах. Черных?! Ах да – ведь Феанаро ныне в немилости у Короля Мира.

– С чем ты пришел?

– Хочу спросить тебя, Феанаро. Сладок ли тебе покой Валинора? По сердцу ли тебе милости Великих?

В глазах Нолдо заплясали недобрые огоньки:

– Говори.

– Ты все же мастер, Феанаро, – с непонятной горечью сказал Вала. – Хочешь ли ты остаться здесь и украшать драгоценными игрушками игрушечные сады – или все-таки решишься изведать горечь свободы?

– Говори.

– Я повторю тебе, Феанаро, – сила и знания мои будут в помощь вам; во второй раз Валар не начнут такой войны – да и вы сами сможете постоять за себя.

С усмешкой мрачной гордости Нолдо погладил драгоценную рукоять меча.

– И чего же ты хочешь в награду?

– Лишь одного: чтобы Нолдор стали старшими братьями и учителями для тех, кто идет следом за вами.

– Я подумаю над твоими словами.

– И еще, Феанаро: позволь мне взглянуть на Сильмариллы. «Пусть их не-Тьма станет светом Луны и Солнца… Только – будет ли им тогда место в этой земле?..»

Нолдо бросил короткий острый взгляд на задумчивое лицо Валы; в его глазах вспыхнул гнев.

– Я понял, к чему все твои сладкие речи, ты, беглый раб Валар!

Вала вздрогнул – словно очнулся.

– Ты возжелал света моих творений для себя одного! Вижу, хоть прочны эти стены и доблестны стражи, в земле Валар не довольно этого, чтобы сохранить Сильмариллы! Убирайся прочь, ворон, убирайся в темницу Мандоса – там твое место! Прочь от моих дверей!..

Камни Света.

Камни Гибели.

Цена крови. Эта внезапная мысль испугала его. Но избавиться от нее он уже не мог, как ни старался.

Меня тоже эта мысль испугала. Цена чьей крови? Эллери? Да почему? Лишь потому, что Гэлеон тоже что-то подобное задумал, но не успел создать? Ну, это за уши притянуто. Он, наоборот, должен бы радоваться, что замысел Гэлеона все же был воплощен, да еще и сыном Таили. Да и можно ли чью-то кровь оплатить сокровищами, будь они хоть самими Сильмариллами? И, боюсь, избавиться он не мог не от этой мысли, а от обычной жажды сокровищ. Тем более заключавших в себе Свет. Ах да, не-Свет…

…Феанаро ворвался в зал красно-золотым вихрем. Черный Вала, объяснявший что-то эльфам, замолчал, пристально глядя на сына Финве.

– Что вы слушаете его! – прорычал Нолдо. – Что может он сказать вам такого, что неведомо прочим Валар? Он только и умеет, что красно говорить; но яд его речей незаметно проникает в ваши мысли – души ваши отравлены Врагом!

Он повернулся к Мелькору. Лицо Черного Валы было спокойным, скорбным и усталым, и это окончательно вывело из себя сына Финве:

– Как ты смеешь смотреть мне в лицо, раб! На колени перед Королем Нолдор!

Во внезапно наступившей тишине раздался ровный холодный голос Мелькора:

– Недолго тебе быть Королем Нолдор, сын Финве, и кровью оплачен венец на челе твоем. Да, железо сковывало мои руки, но я свободнее, чем ты: страх перед Валар, боязнь преступить их запрет и покинуть пределы их земель делает рабом тебя. Я никогда не был врагом Нолдор. Если вы осмелитесь избрать свободу, я помогу вам уйти из Валинора, и я, Вала, дам вам защиту и помощь…

– Ложь!

– А тебе, Нолдо из рода Финве, я говорю: берегись! – молвил Мелькор, и затаенная угроза была в его голосе.

Они стояли теперь друг напротив друга: Феанаро в ярких золото-алых одеждах, с тяжелым золотым драгоценным ожерельем на груди – и Мелькор в простом черном одеянии, спокойный и опасный, как узкий черный клинок. Нолдор расступились и смотрели на них растерянно, как испуганные дети. Пристальный, пронизывающий взгляд Мелькора впился в глаза сына Финве, и тот невольно дернулся, словно хотел схватиться за несуществующий меч. Мелькор не шевельнулся, и через минуту Феанаро вынужден был опустить глаза. Во взгляде Мелькора скользнула тень насмешки.

– Берегись, Нолдо, – медленно и тяжело повторил он.

И пришли в Собрание Великих также те из Элдар, кто устрашился бездны премудрости, открытой им Мелькором; и говорили они против него, и обвиняли его перед лицом Манвэ.

И, разгневавшись, Король Мира повелел Тулкасу схватить мятежника и снова привести его на суд Великих.

Намо, Владыка Судеб, знал, что Мелькор придет на его зов.

Может, и было опасно и преждевременно то знание, которое он давал эльфам. Но вряд ли будет справедливым суд Манвэ.

Намо боялся еще одного суда. Ему, Намо, уже невозможно будет молчать. И тогда будет в Валиноре усобица.

Он помнил, что было с Ардой, когда случилась первая схватка Валар с Мелькором.

Он не мог допустить такого ныне.

И в ту еще пору боль Арды отдавалась болью в нем. Тогда она была всего лишь пустым Домом.

Сейчас в этом Доме жили Дети Единого.

Битва в Валиноре приведет к еще большим разрушениям и погибели всего живого.

Если бы Мелькор иногда мог думать так, как Намо из Книги! Ведь брат же родной, так почему же они такие разные?

Он думал о Мелькоре, и мысль его была зовом.

Мелькор явился перед ним.

Странный меч был в руках его: клинок его сиял, как черная звезда, и тонкая цепочка иссиня-белых искр бежала по ребру клинка. Перекладину рукояти завершало подобие черных крыльев, и Око Тьмы – камень-звезда, очертаниями похожий на глаз, – сиял в ней. Венчал рукоять серп черной луны.

– Зачем это?

– Хранитель Арты не может остаться безоружным, Намо. Это Меч-Отмщение. Ты был прав – я не могу простить. Я не смогу забыть, брат мой.

Оба молчали. Потом Намо спросил:

– Скажи, этот знак… что он означает?

– Всевиденье Тьмы, – коротко ответил Мелькор.

Он коснулся руки Намо ледяными пальцами и повторил:

– Я ухожу. До встречи, брат мой. Намо молчал.

Что же, если принять, что Мелькор и в самом деле радел за эльфов, а Валар всячески пытались их удержать и не допустить к самостоятельным свершениям, – то Мелькор прав стократ. Но если все же правы были Валар? Впрочем, ведь и Ульмо был против переселения эльфов в Валинор – стало быть, ратовал за их самостоятельность. А может, Валар сами потом сочли, что поступили неверно? Чрезмерная заботливость тягостна детям, и они бегут из дому. Так и у нас…

Наверное, Мелькор был, в общем, прав. Только вот с чистой ли совестью, без задней ли мысли он подталкивал детей к бегству из дома? Здесь мы с Борондиром не сойдемся.

ГВАНАТ И-ГАЛАДАД О-ВАЛИНОР – О ГИБЕЛИ ДЕРЕВ ВАЛИНОРА

…Унголиант. Серое безликое Ничто, не имеющее образа; порождение Пустоты и само – пустота, окруженная не-Светом…

Мелькор содрогнулся от отвращения, но стиснул зубы.

Он стоял перед порождением Пустоты: Черный Вала в одеяниях Тьмы. Перед Лишенным Обличья в истинном обличье своем стоял он, и в беспощадно-ярких глазах его была холодная решимость. Он сказал:

– Следуй за мной.

И пошел вперед, не оборачиваясь, зная, что, покорная его воле, скованная страхом перед ним, как побитый пес за хозяином, следует Тварь. Он чувствовал ее присутствие за спиной – мертвящее дыхание Пустоты.

На вершине Хьярментир, что на крайнем юге Валинора, в земле Аватар – в земле Теней – стоял он, глядя вниз на Благословенные земли Бессмертных; он посмотрел на север, и вдали увидел он сияющие долины и величественные, блистающие серебром дворцы Валимара. И увидел – Деревья.

…Когда Светильники рухнули, ужас охватил Могущества Арды. И была ночь, но они не увидели звезд; и был день, но они не увидели Солнца, ибо волей Единого глаза их были удержаны, и до времени дано им было лишь смотреть, не видя. И была тьма; и страхом наполнила она сердца их, ибо не знали они ни сути, ни смысла ее. И прокляли они Властелина Тьмы, и в страхе и смятении бежали в землю Аман, что стала Обителью Могуществ Арды. И на холме Короллаирэ, что зовется также Эзеллохар, собрались они. И взошла на холм Йаванна, и воззвала она к Единому. В тот час отдали ей Валар силы свои, и призыв ее был услышан Единым. И силой Единого и Валар созданы были два Дерева Валинора. Телперион звалось Серебряное дерево, Золотое же – Лаурелин. И Тьма отступила перед не-Тьмой Деревьев, которая не была Светом; ибо где нет места Тьме, не существует и Свет. Не Арда, но Пустота дала жизнь Деревьям. И могли отныне Валар черпать силы из Пустоты, созданной Единым, дабы вершить в мире его волю; но Пустота, которую впустили они в мир, была способна уничтожить и самое Арту. И возликовали Валар, но Феантури молчали, и плакала Ниенна. И более ничего не могла творить ВалиэЙаванна, ибо тот, кто коснулся Пустоты и принял ее, не может быть творцом.

Так Мелькор же сейчас как раз не просто касается Пустоты, но и призывает ее именно для того, чтобы истребить Деревья! Цель оправдывает средства? Призвать такую тварь в Арду? А ведь тут все время говорится, что Мелькор всеми силами против этой же самой Пустоты и боролся!

Вот так. Значит, и Пустоту ту самую пресловутую, и орков с удовольствием использовал, чтобы воевать. Все же правду, как ни старайся, не скроешь. Тут я с Берегондом согласен. Проступает между строк, как кровь сквозь повязку.

Было время великого празднества в Валиноре, и по повелению Короля Мира Манвэ в чертогах его на вершине Таникветиль собрались Валар, майяр и эльфы. И пришел также Феанаро, старший сын Финве; но Сильмариллы, творение рук своих, оставил он в Форменос. И отец его, Финве, и Нолдор, жившие в Форменос, не явились на празднество.

В этот час спустился Мелькор с вершины Хьярментир и взошел на Короллаирэ. И Тварь, следовавшая за ним, не-Светом окутала Деревья. Она выпила жизнь их и иссушила их; и стали они темными ломкими скелетами. Так погибли Деревья Валинора, великое творение Йаванны Кементари, и не возродиться им более никогда; и силу Деревьев вобрала в себя Тварь.

И Мелькор покинул Короллаирэ; но Тварь, окутанная не-Светом, следовала за ним.

…И наступила ночь. И Валар собрались в Маханаксар, и долго сидели они в молчании. Валиэ Йаванна взошла на холм и коснулась Деревьев; но они были черны и мертвы, и под ее руками ветви их ломались и падали на землю…

Хирург, конечно, нужен, чтобы прекратить гангрену и отсечь загнивший член. Но некоторые могут отрезать ногу, как говаривал наш гарнизонный лекарь, по самые уши. Промолчу. Борондир обидится. Да и если я сейчас способен, в общем, поставить себя на место Мелькора, то уж понять-то я его тем более в силах. Другое дело, что эту повесть я принимаю как вымысел.

И сказала Йаванна, что сумела бы воскресить Деревья, будь у нее хоть капля благословенного света их. И Манвэ просил Феанаро отдать Йаванне Сильмариллы; и Тулкас приказал сыну Финве уступить мольбам Йаванны. Но ответил на то Феанаро, что слишком дороги ему Сильмариллы и никогда не сможет он создать подобное им.

– Ибо, – говорил он, – если разобью я их, то разобью и сердце свое и погибну – первый из эльфов в земле Аман.

– Не первый, – глухо молвил Намо; но не многие поняли его слова.

Тяжело задумался Феанаро; но не желал он уступить воле Валар. И воскликнул он:

– По своей воле я не сделаю этого. Но если Валар принудят меня силой, тогда я скажу, что воистину Мелькор – родня им!

– Ты сказал, – ответил Намо. И плакала Ниенна.

В тот час явились посланники из Форменос; и новые злые вести принесли они – Финве пал от руки Мелькора.

Лицо Мелькора казалось высеченным из камня:

– Вот мы и встретились, Финве, избранник Валар.

Голос Черного Валы был ровным и спокойным, но холодный огонь ненависти горел в его светлых глазах.

– Вот мы и встретились, Мелькор, раб Валар!

…Говорят, слова открывают раны. И это правда. Не впервые – и не в последний раз – Мелькора назвали рабом. Это всегда было первым, что приходило в голову его врагам, когда видели они железные наручники на его руках. И всегда это причиняло боль.

– Что, сокровища Нолдор не дают покоя?

Голос Валы звучал по-прежнему холодно:

– Может, я и был рабом, но палачом и убийцей своих собратьев – никогда. Возьми меч и сражайся: я не убиваю безоружных. И что мне сокровища? Да, я возьму Сильмариллы, цену крови. Но твою жизнь – прежде. Ты умрешь.

Лицо Короля Нолдор было почти радостным. Он не боялся умереть – и не потому, что не знал смерти; в его глазах был отблеск безумия:

– Не так-то просто взять мою жизнь, исчадье Тьмы!

Вала внезапно понял – Финве знает, что будет убит. Воистину, не труса полюбила Таили.

– А о цене крови… Ложь, как всегда! Ложь, ложь! Не ты создал их, у тебя нет никакого права на эти камни! Красивыми словами ты прикрываешь алчность. Ты же просто вор, скажи прямо – отдай камни, ибо я возжаждал их, – так уж честнее будет!

Финве захохотал, стиснул зубы – так загоняют в горло крик боли. На его губах застыла вызывающая усмешка, а в глазах стояла боль.

– Я не собираюсь переубеждать тебя. Довольно того, что вы отняли у меня самое дорогое. Думаешь, я не читал того, что было в сожженных книгах? Не знал того, – с каждым словом голос Мелькора становился все резче и громче, – не знал того, кто должен был создать эти камни и наполнить их живым светом? Да, Феанаро сделал это, но это не его замысел!

– Ложь!

– Ты отлично знаешь, что нет. И знаешь, что заплатишь. Цена крови – за их кровь. Твоя жизнь – за их жизни. Самое дорогое – за самое дорогое.

– Я рад, что это сделал! Да, рад! Теперь ты не властен над ними! А жизнь – если ты считаешь, что она теперь, после смерти Мириэль, дорога мне, даже при всей моей любви к Индис, – то ты просчитался, Враг. Ну, к делу!

Мечи скрестились. Вала бился молча, Финве наносил удары с безумными яростными криками.

– Да! Я рад! Тысячу раз… я сделал бы… то же самое!

Их лица были совсем рядом – глаза в глаза – над скрещенными мечами.

– Даже, – выдохнул Вала, – Мириэль? И ее – тоже?!

– Не-ет, – засмеялся Нолдо, – это ты убил ее! Ты! Ты извратил их души и сломал ее сердце! По твоей вине она мертва! Не будь тебя – не было бы этих смертей!

На миг мелькнула безумная мысль – говорить с ним. Заставить понять. В следующую секунду понял – бесполезно. Не место, не время, и душа – нарочито глухая. А потом снова увидел – тех… «Даже ради Таили. Даже из-за молений ее не будет тебе пощады. Ведь она – вспомнила. Теперь знает – за что. Но Феанаро я не трону. Это – ее кровь…»

– Ты умрешь, – еле слышно молвил он. Больше до конца поединка он не произнес ни слова.

Следующая рана, нанесенная Мелькором, пришлась в живот, и Финве, выронив меч, рухнул под ноги Бессмертному. Мелькор склонился над ним.

– Вспомни их боль. Ведь ты видел, как они умирали.

Глаза Финве затянула смертная поволока. Но он не стонал – он слишком ненавидел врага. «Они тоже не кричали…»

– Да. Непозволительно так мучиться живому существу, – с горькой усмешкой сказал Мелькор. И быстро нанес эльфу последний удар – в сердце.

Еще несколько секунд жизнь цеплялась за холодеющее тело, и губы едва заметно шевельнулись. Вала вздрогнул, поняв, какое имя умирало на стынущих губах.

«Мириэль…»

Он отвернулся и пошел прочь.

Ну что ж, я уже читал, что он не был всепрощающ. Но мне не кажется, что достойно мстить слабейшему из врагов – а он именно со слабейшего и начал. Если Финве совершил преступление, не осознавая, что творил, – так ребенок убивает паука, – так не убивать же за это ребенка? Объяснить, заставить понять – куда честнее и благороднее.

Да, зато мстить – проще.

И с той же изощренной жестокостью – чтобы умирал в муках.

Что же Возлюбивший Мир так легко уподобляется своим не знающим жалости братьям? Что же он так убивает возлюбленного Таили, своей ученицы?

…Он возвращался в Эндорэ, и с собой уносил он Сильмариллы – цену крови. И камни жгли ладонь его, как раскаленные уголья – не-Тьма враждебнее Тьме, чем Свет; но он лишь крепче стискивал руку.

Тварь по-прежнему следовала за ним. Она ощущала свою силу – силу, данную ей не-Тьмой Дерев. И когда Мелькор остановился, она бросилась на него.

Он знал, что будет так, он был готов к этому. Но жгучая боль лишала сил. Он чувствовал единственное желание Твари: уйти, вырваться за пределы мира. И знал: этого не должно произойти.

Сейчас они были равны по силе, и, чтобы стать сильнее, Твари нужно было только одно: Сильмариллы, последняя частица не-Тьмы Валинора.

– Ты не получишь их, – сказал Мелькор.

Он произнес Слово Огня; и огненное кольцо сомкнулось вокруг них, и Тварь бессильна была покинуть его.

Он произнес Слово Тьмы; и Тьма стала щитом ему, и Тварь отступила к границе огненного круга.

Он терял силы; связанный с Ардой велением Эру, он не мог черпать силы из Эа за гранью мира. Казалось, чей-то услужливый голос подсказывал ему: возьми силу Арды, ведь ты можешь сделать это, ты – истинный Властелин Арды. Но он гнал эту мысль: сделать так значило разрушить, обратить в ничто часть мира. Короля Мира это не остановило бы; но Возлюбивший сказал – «нет». И теперь он мог рассчитывать только на себя.

Ты же сам ее призвал! Призвал в столь любимую тобой Арду! Не легче ли было вообще эту тварь не звать? А теперь – либо Арду разносить, либо оставлять в живых Унголиант – стало быть, отдавать Арду Пустоте.

Воистину, мудрое решение. Ничего не скажешь. Велик ты, Учитель.

Боль обессиливала – но и не давала утратить власть над собой. Он произнес Слово Образа; и, взвыв в отчаянье и ярости, Тварь обрела образ огромной паучихи, тысячеглазого серого чудовища.

Он произнес Слово Земли; и Тварь обрела смертную плоть. И, шипя от ненависти, она рванулась к Мелькору: тот лишь успел поднять руку, защищаясь от удара, и загнутый острый коготь, лязгнув, скользнул по железу наручника; Мелькор заметил на острие каплю молочно-белого яда.

Оставалось произнести только Слово Смерти, но у него уже не было сил. Отступившая Тварь подобралась для прыжка. И тогда Мелькор крикнул, и эхом отразился крик его от стен черных гор, и, казалось, сама земля дрогнула, словно ощутила Арда боль и муку Возлюбившего этот мир.

А ощутил бы он боль и муку Арды, когда ее стала бы терзать эта тварь? Так что поделом ему и мука эта, и боль. Жаль только, что урок впрок не пошел.

И черные горы помнили голос Мелькора и его боль. Эхом стала эта память; и Ламмот, Великое Эхо, звалась с той поры долина.

И зов Властелина услышали Ахэрэ. Пламенным смерчем, жгучей бурей пронеслись они над землей; и вступили в круг огня; и огненными бичами гнали они прочь Тварь из Пустоты – Унголиант. Там, где проползала она, надолго земля осталась мертвой от крови Унголиант – молочно-белого яда. В Горах Ужаса, Эред Горгорот, в самой глубокой пещере укрылась она от огненных бичей, и с той поры никто и никогда не видел ее, потому неизвестно, как сгинула Унголиант, порождение не-Бытия.