Текст книги "Теоретический анализ философии мифа М. Элиаде: основные идеи и когнитивный потенциал"

Часть 4
Теоретико-методологическое значение взглядов М. Элиаде для исследования проблем философии культуры и религии

4.1. Концепция М. Элиаде в контексте исследования культурно-личностной идентичности

В современной культуре, выходящей на новый виток взаимодействия и интеграции, остается открытым вопрос об облике и статусе национальной и мировой культур, в связи с чем актуализируется проблема идентичности. В трансформирующемся мире подвергается диссоциации «ощущение тождества и целостности» личности (Э. Эриксон). Аналогичные процессы затрагивают и культуру. В связи с этим становится актуальным обращение к ее глубинным истокам. Современная культурная стратегия должна заключаться в поиске базового основания культурной идентичности. Таким основанием может быть понятие сакрального, предложенное религиоведческой школой (Р. Отто) и используемое М. Элиаде. Румынский ученый задает вектор исследований, который является продуктивным в анализе процесса самоидентификации культуры.

Идентификация происходит в результате освоения культурных паттернов, моделей поведения. Смена культурных паттернов, их динамика приводит к смене идентичности. Она не всегда бывает тотальной, скорее она состоит из уровней субъективного восприятия различных культур, к которым принадлежит реципиент (субъект). Доминирующие культурные паттерны определяют идентичность человека. Современной культуре, характеризующейся размыванием межнациональных и межкультурных границ, присущ полиморфизм идентичности.

Предпосылки создания концепции личностной идентичности содержатся в работах представителей западной психологической школы – Э. Эриксона, А. Адлера, А. Маслоу, Ч. Кули и др. Вызовы глобализации порождают акцентуацию проблем идентичности в связи с дифференциацией социума и внутреннего мира человека. Этот процесс имеет как положительные, так и отрицательные стороны: с одной стороны, социальная трансформация и стратификация порождают динамические изменения личности и ее рост; с другой – существует вероятность утраты внутренних констант, потери собственного «центра» и самости.

В рамках гуманистической, трансперсональной и аналитической психологии, а также религиозной философии самоидентификация коррелирует с процессом самопревосхождения – то есть ее осуществление возможно благодаря преодолению обусловленности и ограниченности человеческого «Я», возведению его до метаантропологического уровня. В контексте религиозной философии идентичность можно рассматривать как отождествление с божественным. Процесс личностной самоидентификации для религиозного сознания центрируется вокруг идеи Бога. Это – центр самосознания религиозного индивида. Экзистенциально-антропологическое измерение мифа и религии, как показывают исследования К.-Г. Юнга и Дж. Кэмпбелла, является измерением человеческой самости. Очевидно, что проблема идентичности, преломленная сквозь призму экзистенциализма, выглядит как поиск аутентичного бытия, самоосуществление экзистенции.

Близким по смыслу к понятию идентичности оказывается понятие самости, разрабатываемое американским психологом Ч. Кули в социальном ключе, которое он считает врожденным и интерактивным [49, с. 319]. Однако к недостаткам его подхода можно отнести преувеличение значения социального контекста.

Идею самоактуализации А. Маслоу, который, по мнению некоторых исследователей, соединяет гуманистический и трансперсональный подходы в психологии [132, с. 92], целесообразно рассматривать как теоретическую основу концепции личностной идентичности. Самоактуализация в данном контексте может являться важным фактором формирования позитивной идентичности.

Детальный анализ проблемы идентичности личности и ее кризиса содержат исследования Э. Эриксона. Именно ему принадлежит следующая дефиниция идентичности: идентичность – это «субъективное вдохновенное ощущение тождества и целостности» [151, с. 28]. В этом смысле Э. Эриксон оказывается близок К.-Г. Юнгу, разрабатывавшему идеи самотождественности, квинтэссенцией которых является понятие самости. В концепции личности Юнга непременным атрибутом идентичности является самоосознание. Эриксону принадлежит идея о процессуальном характере идентичности, которая изменяется вслед за этапами жизни человека. При этом различные культурно-социальные модели обуславливают различное протекание процессов идентификации. Сравнивая эти процессы в первобытном и современном обществе, он выдвигает следующую мысль: если в первобытном обществе «набор прототипов» устойчив, то современное стратифицированное общество построено на «противоречивых прототипах» [151, с. 57–58]. Причиной кризиса идентичности может являться расхождение культурных шаблонов и психологических паттернов, утрата основы в виде религиозной, национальной либо культурной принадлежности, деструкция системы ценностей. Примером диссоциации идентичности может быть психология современных индейцев, вынужденных совмещать традиционные и европейские культурные модели [151, с. 58].

В разработке теоретических подходов к проблеме личностной идентичности большое значение имеют психоаналитические концепции К.-Г. Юнга и Дж. Кэмпбелла. Первый продемонстрировал в своих работах, что связанность и цельность личности зависит от функционирования психических структур коллективного бессознательного, названных им архетипами. Можно утверждать, что архетипы, являясь глубинными основаниями личности и культуры, способствуют формированию личностной идентичности и ее стабилизации. Процесс личностной самоидентификации для религиозного сознания центрируется вокруг идеи Бога. Это – центр самосознания религиозного индивида. В рамках гуманистической, трансперсональной и аналитической психологии, а также религиозной философии самоидентификация коррелирует с процессом самопревосхождения – то есть ее осуществление возможно благодаря преодолению обусловленности и ограниченности человеческого «Я», возведению его до метаантропологического уровня. В контексте религиозной философии идентичность можно рассматривать как отождествление с божественным. Очевидно, что проблема идентичности, преломленная сквозь призму экзистенциализма, выглядит как поиск аутентичного бытия, самоосуществление экзистенции. «Подготовительные медитации устремленного уводят его разум и чувства от случайных обстоятельств жизни и обращают в сторону внутреннего ядра», – пишет Дж. Кэмпбелл [50, с. 288].

По мнению Е. Н. Устюговой, личностная идентичность не является жестко заданным параметром: «Границы культурных общностей неявны и всегда взаимоотносительны. Следовательно, культурное самоопределение субъекта предполагает его самодетерминированность, то есть активную интерпретацию моделей культурного развития, представляющих другие общности и индивидуальности и соотнесение с ними» [128, с. 60]. При таком подходе культурно-личностная идентичность предстает как перманентный процесс экзистенциального поиска.

Эксплицируя данную проблему, можно констатировать присущий современной культуре кризис идентичности. Причины этого заключаются, с одной стороны, в дихотомичности социума и культуры, с другой – в раздробленности человеческой личности, отсутствии тенденции к самоактуализации, используя термин А. Маслоу. Современный динамичный мир предлагает множество паттернов, которые интенсивно меняют внутренний мир человека, и эти изменения опережают динамику личностного роста и развития.

Обращаясь к проблеме культурной идентичности, в частности Беларуси, следует отметить позицию Г. Я. Миненкова, работа которого издана в Республике Беларусь, но исследует российскую проблематику. Ученый, изучая проблему идентичности, очерчивает круг вопросов, возникающих при построении теории идентичности. Прежде всего, это вопросы выбора культурных моделей идентичности, или выбора пути идентификации [102, с. 13]. Особое значение эти вопросы приобретают применительно к белорусской культуре и ментальности. С одной стороны, ситуация в Беларуси является типичной для многих стран в том смысле, что она обладает собственной национальной культурой, которая одновременно является частью мировой. Проблема возникает тогда, когда встает вопрос об удельном весе этих элементов. Не подлежит сомнению тот факт, что белорусская культура европеизирована, но трудность заключается в сохранении внутреннего баланса между элементами национальной и европейской культур. Другой пласт вопросов связан с тем, следует ли национально-культурную идентичность реконструировать либо создавать. Проблема реконструкции идентичности, как полагает Г. Я. Миненков, характерна не только для Беларуси, но и для ряда посткоммунистических стран, особенно Восточной Европы [102, с. 12].

Возрождение научного интереса к мифам касается как мировой, так и белорусской культуры. Редукция к мифологическим корням означает поиск глубинных оснований «картины мира» любой культуры. Особенно это касается отечественного культурного сознания, поскольку Беларусь исторически является центром, в котором сходятся нити различных культурных влияний. Архаический период, как показывает В. Конон, был присущ белорусской культуре в той же степени, что и другим культурам [42, с. 17]. Ряд исследований показывает, что темпоральные и топологические характеристики белорусской архаичной культуры совпадают по своим параметрам с общекультурными. В этом заключается «пограничье» белорусской культуры, которая включает в себя элементы язычества, различных направлений христианства, а также секуляризации. Из типологии белорусских архетипов, представленной В. Кононом, следует, что архетипы имели как специфически национальный характер, так и общекультурные корни. Для Беларуси является актуальным вопрос, поставленный М. Элиаде: «Как писать историю философии румынам?». Исторически сложилось так, что перекрестные культурные влияния на Беларуси были столь сильны, что на первый взгляд может показаться, что их пласт затушевывает национальную самобытность. Однако мозаичность культуры может высвечивать ее своеобразие.

Одной из попыток осмысления самобытности белорусской ментальности является книга И. Абдираловича (Канчевского) «Адвечным шляхам», в которой автор определяет положение Беларуси как «дзесяцёхвяковае ваганьне» между Востоком и Западом. Это является знаком своеобразия белорусской культуры и в то же время ее надцентричности. И. Абдиралович, критически подходя к формам влияния на национальную культуру, делает важное замечание относительно сохранения ее самобытности: «Каб запэўніць нашаму народу вольную творчасць ува ўсіх галінах жыцьця, трэба стварыць і адпаведныя, свае, беларускія, формы жыцьця. Гэта ж зусім ясна, але ў сьветлым імкненьні духовага адраджэньня хаваецца і вялікая небясьпека: каб як замест чужацкіх месыянізмаў не стварыць свайго, уласнага, каб як знойдзеныя формы новага беларускага жыцьця не зрабіліся для нас саміх вялікай турмой і зьдзекам» [1, с. 17]. Большой смысл в современном контексте взаимодействия приобретают идеи белорусского философа и публициста относительно мертвых и подвижных форм жизни. Пролегоменами вторых являются идеи Гераклита о текучести всего сущего [1, с. 19]. Если первые держат в тисках экзистенцию человека, не давая ей раскрыться, то вторые, «ліючыяся», призваны содействовать обнаружению подлинности человеческой жизни. В некотором смысле такой подвижной формой является мифология, которая, обладая неизменным содержанием, в то же время варьируется от эпохи к эпохе. Как показали исследования М. Элиаде, К.-Г. Юнга и Д. Кэмпбелла, возможности проявления мифологического содержания безграничны, и регрессия к нему означает регрессию к внутреннему «Я».

Для анализа философско-культурологического дискурса Беларуси может быть использована операционализация методологии циклизма в качестве методологической посылки концептуального исследования, которая является достаточно продуктивной не только для регионального, но и глобального анализа культуры. Данная теоретическая установка способствует генетическому рассмотрению процессов становления локальных моментов историко-культурной целостности Беларуси. Диада «мировая – национальная культура» в современных условиях становится многоплановой структурой в силу усложнения многовекторных, макрорегиональных (социальных, культурных, экономических) процессов в современном мире. Методологическим принципом членения культур и выявления доминирующих образцов может служить религиозно-феноменологический подход М. Элиаде. Представленную им имплицитную методологию мы можем считать универсальной для изучения типов религии, культуры либо религиозной культуры. Так, с помощью методологии ученого можно выявить смену циклов белорусской культуры [92, с. 736]. Динамика белорусской культуры как в прошлом, так и в настоящем носит кросс-культурный характер, и ее концептуализация и экспликация возможна путем вычленения доминирующих и периферийных образцов (циклов), конгломерат которых характеризует ее как «неустановившуюся экзистенцию» (К. Ясперс). Экстраполируя мысль Ясперса на современность, применительно к Беларуси можно говорить о пока еще «неустановившейся идентичности».

Продуктивному анализу религии и культуры Беларуси может способствовать дихотомия М. Элиаде «сакральное – профанное», которая помогает эксплицировать динамику взаимоперехода сакральных и профанных элементов в культуре. Исходя из этого можно констатировать, что доминанта религиозности в менталитете Беларуси характерна для ранних стадий его развития (XI–XII вв.), в дальнейшем наступает период симбиоза религиозного и секулярного начал в культуре. Можно утверждать, что историчность культурного развития Беларуси впервые рельефно проявилась после принятия христианства, и это связано с тем, что базовой идеей христианской религиозной доктрины является идея конца времени, конца мира. Онтологически-временная размеренность белорусской культуры выражалась не в «пребывании за пределами истории», а в чувстве исторического свершения и судьбы. Предшествующий период белорусской архаической культуры характеризуется наличием базовых черт, сходных с другими архаическими культурами, находящимися в одном ментальном континууме. Это согласуется с воззрением В. Конона на белорусское архаическое наследие как часть общемирового [42].

Если экстраполировать взгляды М. Элиаде на характер белорусской культуры, можно выявить, что модифицируется само понятие бытия. В период становления и развития философии и культуры Беларуси (XI–XII вв.) до эпохи Возрождения человеческое бытие мыслилось в сопряжении с теоцентристской идеей мира, и его ценность определялась прежде всего христианской идеей Бога. Здесь можно обнаружить совпадение культуротворческих и философско-антропологических представлений в единой точке – идее Бога, конституировавшейся в представлении о совершенной личности, обожествленного микрокосма. В дальнейшем связь микрокосма и макрокосма ослабевает, и в эпоху Ренессанса появляется идея уникальности человеческой индивидуальности, презумпции ее самодостаточности, хотя религиозные идеи, преломляясь в социальном контексте, продолжают оказывать влияние. Становление социально-правовой проблематики (Сымон Будный, Лев Сапега и др.) актуализирует процесс вовлечения личности в социальное бытие. Также в эпоху Возрождения и Реформации появляется полирелигиозность Беларуси, на белорусские земли проникают такие религиозные течения, как лютеранство, кальвинизм, социнианство, арианство и др. Период единой религиозности заменяется плюральностью форм религиозного мышления, что станет отличительной чертой белорусской культуры на многие столетия.

В культуре эпохи Возрождения начинает превалировать антропоцентрический фактор, хотя теоцентризм по-прежнему существует, что выразилось в синтезе богословских и политико-правовых идей. Происходит своеобразная конвергенция, объединение секулярного и духовного начал в культуре. Таким образом, развитие религиозного сознания в Беларуси имело спиралевидный характер, характеризуясь этапами подъема и спада. Это подтверждает идеи М. Элиаде о диалектике сакрального и профанного в культуре, ее цикличном характере. Перекрестные тенденции в культуре Беларуси оказывались порождением центробежных, подчас спорадических, тенденций. Отсюда берут начало, с одной стороны, кросс-культурные влияния, с другой – контрпозициональные.

При этом стоит отметить, что, исходя из концептуальных посылок идей М. Элиаде, цикличность и спиралевидность развития религиозного начала связана с его перманентностью. Несмотря на «волнообразность» его проявления, оно присутствует в культуре в различные стадии ее развития, характеризуясь разной степенью интенсивности проявлений. Как показывают исследования М. Элиаде, базовая религиозная константа, проходя стадии своего развития, в трансформационных изменениях не элиминируется полностью. Из этого следует вывод о том, что в постиндустриальных обществах, несмотря на доминирующий вектор техногенного развития, остается место для духовности и религиозности.

Важно также отметить вехи смены существующих парадигм: марксизм как доминирующую идеологию сменил методологический плюрализм, и в рамках этого процесса произошла актуализация архаического пласта культуры. Существование культуры в периоды разлома характеризуется возрастанием интереса к ее базисным основаниям. В этом смысле введенные В. Тэрнером понятия лиминальности и коммунитас [127, с. 168] означают трансформационный аспект, связанный с изменением личности и социальных параметров. Лиминальность как прорыв первичных структур обнаруживается в многогранном социальном бытии, а также присуща экзистенциальному измерению религии. Рассматривая коммунитас и лиминальность сквозь призму структурности, В. Тэрнер в то же время демонстрирует внутренний потенциал коммунитас, цели, которым он служит, – внутренние изменения личности наряду с «прорывом» внутри структуры.

К методологическим программам, способствующим осмыслению динамических трансформаций социокультурного пространства Беларуси, можно отнести методологию «вызов-ответ» А. Тойнби. На социокультурные вызовы Беларусь отвечала внутренней перестройкой основ мировоззрения, при этом сохраняя самобытность, находясь в лоне влияний. Это касается, прежде всего, влияния польской, литовской, русской культур. Белорусская культура никогда не была однородной, первой наиболее значимой попыткой включения Беларуси в историческую ось было введение христианства. Как полагает С. А. Подокшин, «адным з істотных момантаў Адраджэння на Беларусі з’яўляецца станаўленне нацыянальнай, уласна беларускай культуры» [99, с. 75]. Рассматривая эту ситуацию в свете методологии А. Тойнби «вызов-ответ», можно отметить, что всплеск развития национальной культуры был своеобразным ответом на кросс-культурные влияния. Таким образом, многообразные векторы культурных взаимодействий не только не приводили к нивелированию культуры, но способствовали ее расцвету. Об имманентной восприимчивости белорусской культуры свидетельствует тот факт, что все основные религиозные течения, возникшие в Западной Европе, нашли свое отражение в культуре Беларуси. Это особенно касается периода Реформации, когда в Великом Княжестве Литовском получили распространение, наряду с православием и католицизмом, протестантские течения.

Экспликация данной проблематики может способствовать выработке нового взгляда на культуру, личность и социум, в основе которого лежит представление о многомерной, культурантропологической размеренности сознания. В данном контексте культурные ценности и продуцируемые культурой смыслы допустимо рассматривать как взаимозависимые. Экспликация вариативного характера ценностей подразумевает выявление их взаимодополнительного и контрпозиционального характера, специфику их связи с глубинными основами культуры. Здесь уместно сослаться на известного белорусского ученого В. А. Салеева, который пишет следующее: «Мир эстетики в неоаксиологическом измерении выглядит весьма своеобразно. Эстетическая сфера (в силу моноцельности эстетической оценки) представляет собой конструкцию, где ценностное отношение может играть доминирующую роль. Аксиологическое поле художественной сферы содержит в себе целый круг разнообразных “общественных отношений”, а также личностных предпочтений, вкусов, интенций, которые, как правило, оформляются в конечном итоге в виде оценочных суждений» [166, р. 255–256].

Исходя из взглядов М. Элиаде исторический процесс можно представить как чередование профанных и сакральных элементов в культуре, при этом духовно-сакральное начало не бывает вытеснено полностью, оно лишь приобретает латентное качество. Современное религиозное сознание во многом является аморфным, однако характеризуется наличием определенного инварианта, который сохраняется в процессе модификаций личности и культуры.

Современная теория и методология культуры отличается вариабельностью и плюральностью. Операционализацию основополагающих концептов Элиаде, таких как дуальная оппозиция «сакральное – профанное», можно рассматривать в качестве методологического инструментария для изучения и анализа различных культур [80, с. 344]. Религиоведческая методология известного ученого может быть базисом стратегии культурно-личностной идентичности.

Философско-культурологическое и методологическое значение философии мифа М. Элиаде заключается в том, что рассмотрение онтологии мифо-религиозного опыта, онтологических оснований мифа и религии позволяет прогнозировать протекание культурных и социальных процессов на микро– и макроуровнях, способствует выработке стратегии плюральности форм социального мышления, приоритетности идеи о равноправии культурных миров. Данное исследование вносит вклад в критическое переосмысление стандартов унификации, поскольку игнорирование их негативных сторон может привести к тому, что С. Хантингтон обозначил как «столкновение цивилизаций».