Текст книги "Черная башня"

– А ты откуда знаешь?

Собеседник спокойно пожал плечами:

– Нельзя получить то, чего нет.

– Объясни.

– Синьора Маласпино не богаче собственного племянника. Она лишь делает вид, что может что-то оставить.

– Зачем?

Последовали усмешка и сокрушенно разведенные руки.

– Чтобы о ней получше заботились…

– Как тебя зовут? – поинтересовался после секундного молчания Козимо.

– Фабио. Синьор Медичи, я приду через месяц, когда с наследством станет все ясно и у вас появится основание мне доверять.

Пиччони появился через день. Все время после визита Фабио Козимо ломал голову над тем, как поступить. Сведения, принесенные нежданным помощником, слишком отличались от тех, что известны всему Риму. Как назло, посоветоваться не с кем, Илларионе уехал на несколько дней. Решать нужно самому, и ошибка могла дорого стоить.

Козимо прислушался к себе, обычно предчувствия его не обманывали. Сейчас внутри росло убеждение, что вопреки всем доводам здравого смысла нужно поверить Фабио и отказать в выгодном кредите. К тому моменту, когда Пиччони переступил порог его кабинета, Козимо уже был уверен, что так и следует поступить, правда, постарался смягчить отказ, насколько это возможно.

– К сожалению, синьор Пиччони, у нас сейчас нет свободных средств, но скоро будут. Подождите буквально полмесяца.

– Полмесяца?! – взвыл клиент. – Да другие кредиторы меня за это время сожрут с потрохами! Мне нужно выплатить двадцать тысяч завтра, еще тридцать через три дня, а уж через неделю… А эта старая грымза никак не отдаст богу душу.

Козимо с трудом сдержался, чтобы не выдать своих мыслей. Ну кто же так просит кредит? Сознаться, что твои долги висят дамокловым мечом! Глупо, но, видно, Пьетро здорово припекло.

Тот и сам понял, что излишне разоткровенничался, попытался исправить положение:

– Наследство огромное, а я беру кредиты под большие проценты. Но тетушка упряма, как старая ослица, мол, все потратишь, когда меня не станет. Я мог бы настоять, но она при смерти, не хочется расстраивать старуху в последние дни жизни. – Пьетро даже театрально развел руками: – Вот и приходится брать в долг себе в ущерб и вам на радость.

Пытаясь убедить этого непробиваемого молодого Медичи в том, что волнуется лишь из-за болезни тетушки, но не из-за получения наследства, он встал, прошелся по комнате, постоял, вороша поленья и глядя на пламя камина, вернулся к столу.

Козимо осторожно наблюдал. В движениях Пиччони не было суетливости, словно тот свято верил в будущее благосостояние. Возможно, верил, как и все вокруг него, но… Что-то подсказывало Медичи, что Фабио прав. Никаких подтверждений этой правоте не было, и все же…

– Наверное, мне следовало позаботиться о кредите раньше, синьор Медичи, но знаете… забота о тетке съела все время, все мысли…

Козимо подумал, что верно другое: Пьетро рассчитывал, что ко времени выплаты кредита тетка умрет и новый кредит брать не придется. В любом случае ввязываться в это Медичи не собирался.

– Я сочувствую вам, синьор, но пока помочь не могу. Попробуйте убедить ваших кредиторов подождать до… получения наследства. Это куда выгодней, чем брать новый кредит под большие проценты. Посулите им эти проценты.

– То есть… вы отказываете мне?!

Пиччони даже не сразу смог произнести всю фразу. Мальчишка посмел отказать? Не побежал сам брать в долг у другого банка под меньшие, чем сулил ему Пиччони, проценты, не стал опустошать свои закрома в надежде на большую выгоду, а просто отказал? Что о себе мнит этот флорентиец?! Банкир средней руки не дал кредит богатому римлянину? Щенок!

Теперь Пьетро Пиччони точно знал, что сделает, получив наследство тетушки, – он разорит Медичи! Вернее, оплатит обвинителей, которые докажут… о, найдется в чем обвинить и что доказать. Он заставит Медичи вернуть ему проценты, под которые сегодня же возьмет в долг у главных конкурентов этого флорентийца. Венецианский банкир просил пятьдесят процентов за два месяца – неслыханная наглость, но отказ этого мальчишки наглость куда большая.

Пиччони, не прощаясь, выскочил из конторы Медичи и помчался к их конкуренту. Козимо смотрел ему вслед со смешанным чувством удовлетворения и тревоги. То, как настойчиво просил в долг посетитель, говорило, что ему уже не доверяют совсем. С другой стороны, конкуренты сейчас дадут эти деньги и в случае удачи получат большой доход, а сам Пиччони наверняка постарается нагадить репутации Медичи.

Что ж, оставалось только ждать развития событий…

Пьетро Пиччони жил на широкую ногу и делал долги, часть которых недавно вынужден был погасить взятым в банке кредитом в надежде на содержимое пещеры Али-Бабы, о которой твердила старая тетка. Об этом знали все, как и о том, что у синьоры Маласпино действительно было богатство. Племянник заботился о тетушке и ждал. Ждал так долго, что оброс сумасшедшими долгами, но не беспокоился, ведь, по словам старой синьоры, завещанного хватит на десяток таких долгов. На все просьбы дать хотя бы часть драгоценностей сейчас тетушка качала головой:

– Нет-нет, мой дорогой. Если запустишь руку хоть раз, остановиться будет трудно, я знаю вас молодых, сама была такой. Нет, вот умру, тогда трать хоть все сразу.

Вернувшийся в Рим Илларионе де Барди пришел в ужас:

– Козимо, кто позволил вам нарушать наши договоренности? Синьор Пиччони просил кредит и обговорил его условия со мной. Там все подтверждается. А вы нарушили договоренность и упустили столь выгодного клиента!

Козимо вдруг почувствовал себя преступником. Его всего на пару дней оставили возглавлять контору, и вот вам! Кто и что теперь доверит? Потерять репутацию легко, а восстановить ее очень трудно, особенно в банковском деле. Не хватало только, чтобы вслед за оскорбленным Пиччони и другие клиенты ушли из банка Медичи.

Весь Рим знал, что Пиччони взял огромный кредит под сумасшедшие проценты у конкурентов Медичи и что его тетушка уже причастилась… Жить старухе осталось пару дней, после чего ее несметное богатство перейдет в руки… нет, племяннику останутся крохи, остальное заберут ловкие банкиры-венецианцы. Пока старуха умирала, долг несчастного Пиччони вырос настолько, что от наследства едва останется на жизнь.

В кабинет, где Козимо делал записи в своей тайной приходно-расходной книге, заглянул слуга:

– Синьор Медичи… ваш отец…

Неожиданное появление в Риме Джованни Медичи означало, что тот все знает и крайне недоволен сыном. Неудивительно, отказать в кредите Пиччони, из-за чего тот взял деньги под огромные проценты у конкурентов, граничило с глупостью. Немыслимая сумма под такие же проценты, которые могли достаться Медичи, а попадут в руки других…

Козимо знал, что сейчас услышит, мол, разве я тому тебя учил? Осторожность и глупость не тождественны. Нетрудно было узнать, что тетка Пьетро действительно дышит на ладан, и ссудить ему большую сумму ненадолго. Пусть бы вернул с наследства, а потом шел на все четыре стороны. Выгода упущена.

И что ответить? Что какой-то Фабио сказал о несуществующем наследстве? А если этот Фабио подослан конкурентами?

Перед отцом секретов не было, но, повинуясь выработанной привычке, Козимо закрыл книгу и сунул ее под стопку бумаг. Будь это не Медичи-старший, книга вообще отправилась бы в сейф раньше, чем открылась дверь.

Хотелось крикнуть: «Только не это!»

Козимо не ошибся, едва появившись в комнате, Джованни Медичи коротко приказал:

– Все вон!

Отец учил отвечать за свои действия и слова, потому Козимо не стал юлить, готовый признать, что его агент дал неверные сведения.

Едва за служащими закрылась дверь, а старший Медичи открыл рот, чтобы начать разнос сына, как появился взволнованный секретарь Козимо:

– Синьор Медичи…

– Закрой дверь, Луиджи! – рявкнул Джованни, но секретарь не подчинился.

– Синьор Медичи… Пиччони…

– Что?

– Он повесился…

– Что?!

– Синьора Маласпино умерла и ничего не оставила. Нечего было оставлять…

Он говорил еще что-то, но Джованни махнул рукой, приказывая удалиться. Секретарь исчез за дверью, его и самого распирало желание обсудить неслыханную новость со служащими. Вместо сказочного богатства Пиччони получил мыльный пузырь, все наследство, на которое надеялся не один Пьетро, но и венецианцы, ссудившие ему в долг, оказалось блефом! Подобные потрясения случаются нередко, но столь крупное… А ведь этот Пиччони – клиент хозяина. Хотя нет, молодой Медичи недавно отказал ему, и клиент ушел к венецианцам!

Отец повернулся к сыну, некоторое время молча смотрел на него, потом чуть хрипловато спросил:

– Ты знал?

Козимо просто кивнул, ни к чему слова. К тому же он еще не пришел в себя.

Джованни опустился на скамью, замер, размышляя.

Осведомленность Медичи только что спасла им огромную сумму денег, которую потеряли конкуренты.

Тетка Пьетро столько лет рассказывала о богатстве, которое давно потеряла, что сама в него поверила. Когда-то она имела немало, но деньги нельзя только тратить, их надо приумножать, иначе быстро закончатся. Пьетро задуматься бы, почему тетушка, слывшая большой транжирой в молодости, теперь живет у него в доме, а не в своем. Но ему проще было верить в будущее богатство, и Пьетро швырял деньги на ветер. В долг, разумеется.

Джованни мало интересовала судьба самого Пьетро, куда больше обрадовала предусмотрительность сына, как оказалось, имевшего более надежных агентов, чем их партнер Барди. Бенедетто де Барди бушевал, узнав, что Козимо отказал в кредите столь щедрому заемщику и деньги уплыли в руки конкурентов. Джованни даже решил приехать и разобраться сам. Теперь выходило, что Козимо обставил их всех!

А Козимо размышлял о том, где найти Фабио. Похоже, этот малый и впрямь знает скрытое от глаз других…

Джованни Медичи не мог долго сидеть без дела, отдав должное осведомленности сына (мысленно), он уселся за стол Козимо и принялся проглядывать бумаги, откладывая в сторону одну за другой. То, что отец не задавал вопросов, означало, что счета в порядке и ему все ясно.

Но вот его рука взялась за конторскую книгу, лежавшую в самом низу и явно не предназначенную для чужих глаз. Глаза старшего Медичи чужими не были, зато как они округлились, увидев на открытой странице какие-то значки! Вернее, он знал, что это за знаки, но что ими пользуется сын…

В ответ на вопросительный взгляд отца Козимо попытался объяснить:

– Это арабские цифры. Удобно, даже если кто-то увидит, то ничего не поймет…

Джованни ответил резко:

– Я знаю, что это арабские, а не римские цифры, и понял, что написано. Я хочу знать, откуда они известны тебе. Росси научил или Никколи?

– Нет, они сами пользуются только римскими. Меня научил купец.

– Ты знаешь, что они запрещены?

– Кем, папой? – усмехнулся сын.

– Ему самому костра избежать бы, – вздохнул Джованни. – Вот почему ты убрал счеты…

В кабинете молодого банкира и впрямь не было сооружения, которое имелось у всех, от менял до крупных банков, – римских счетов. Большая доска с множеством прорезей и ячеек и грудой камешков. Конечно, у школяров или студентов она попроще, но банкирам приходится иметь дело с большими числами, у них большие счеты.

– Будь осторожен, Козимо, чтобы враги не могли найти повод тебя в чем-то обвинить. Верни в кабинет счеты.

– Все знают, что я легко считаю в уме, отец. Но ты прав, счеты можно вернуть, пусть лежат. А книгу никто не видит, кроме меня и тебя. Даже Луиджи.

– Это хорошо, – кивнул Медичи-старший.

Он пытался разобраться в своих чувствах, которые были весьма противоречивы.

С одной стороны, отцу приятно убедиться, что сын усвоил его уроки и даже превзошел во многом, Козимо можно поручать дела без опасений, что провалит из-за неосторожности, с другой – готовность сына заменить отца во все большем объеме говорила о приближающейся старости.

– Это хорошо, что ты знаешь арабский счет, только никому о нем не говори. А нам пригодится.

Козимо не стал спрашивать зачем, хотя стоило бы…

В ХХ веке в Ватикане появилась новая финансовая организация – Институт религиозных дел, фактически ватиканский банк, подчиняющийся и дающий отчет только самому понтифику. Но такой ли новый?

Вовсе не ради выволочки старшему сыну приехал в Ватикан Джованни Медичи, дело Пиччони послужило поводом, весьма подходящим, чтобы отвлечь внимание партнеров от поездки и от предстоящей встречи с папой Иоанном. Пора было претворять в жизнь их с Бальтазаром Коссой давнюю задумку, ту, ради которой Медичи когда-то рискнул дать большие средства сначала Коссе для получения кардинальской шапки, а потом для получения Кольца рыбака и папской тиары. Много лет назад они с Бальтазаром задумали такое, что накрепко привязало флорентийского, а теперь папского банкира к самому папе, к его успеху и судьбе. Тогда еще будущего банкира к будущему папе.

Впервые случай свел этих двух столь разных людей на римской пирушке.

Бальтазар вспоминал и не мог вспомнить, кто же именно позвал в удалую компанию скромного римского банкира, скорее менялу. Но это неважно. На Коссу произвел впечатление цепкий взгляд Медичи.

Банкирские дела Джованни Медичи тогда не были предметом ничьей зависти, они попросту не существовали. Джованни руководил римским отделением банка своего родственника Вьери, руководил достойно, как делал все в этой жизни. Он был женат, имел уже сыновей, хороший дом, землю в деревне, мануфактуру во Флоренции (на всякий случай, ведь держать все яйца в одной корзине опасно) и пользовался уважением сограждан. Говорили, что Джованни схватчив, умен, но очень осторожен.

Косса и осторожность? Кажется, бывший пират вообще не знал, что это такое. Но когда во время шумного застолья скромный флорентиец тихо произнес по поводу ведения финансовых дел курии и утекания огромных сумм сквозь пальцы загребущих кардиналов, мол, я бы устроил все не так, Косса буквально впился взглядом в лицо Джованни Медичи.

– А как?

Тот лишь пожал плечами. Вокруг орали в несколько глоток довольно пьяные собутыльники, трезвыми выглядели лишь Бальтазар, которого трудно свалить даже большим количеством вина, и сам Медичи, почти не пивший, видно, из осторожности.

Бальтазар появился в его конторе на следующее утро.

По-хозяйски огляделся в небольшой комнате, зачем-то изучил banco – конторку и скамью, за которыми клерки беседовали с посетителями, поинтересовался у свободного служащего, где сам Медичи. Тот позвать не успел, из второй комнаты вышел Джованни. Поприветствовали друг друга, отошли в сторону для беседы.

– Это… все? – обвел взглядом небольшое помещение Косса.

– Главное в головах, а не в шкафах и стульях.

Косса согласно и слегка удивленно хмыкнул. Про себя он уже решил, что именно этот человек ему и надобен, но не до конца отдавал себе отчет, для чего именно надобен.

Они встречались еще дважды, подолгу беседовали, иногда просто о жизни, но больше всего о способах приумножения денежного состояния, о расчетах, о том, как учитывать разницу в валюте разных королевств и герцогств. Остались довольны друг другом, поняв, что этот союз может принести пользу обоим.

Результатом этих бесед действительно явилась договоренность о будущем новом банке и получении Бальтазаром кредита в двенадцать тысяч флоринов на покупку кардинальской мантии. Никого не ужасала сама необходимость покупать кардинальскую шапку, вопрос только в деньгах. Оба понимали, что никакой кредит Косса возвращать не будет, но расплатится иначе – введением в круг кардиналов курии. Курия – одна из самых щедрых и богатых кормушек не только для самих людей в красных сутанах и красных кардинальских шапках, но и для тех, кто их обслуживает.

По рекомендации Коссы клиентами флорентийского, римского, венецианского и даже неаполитанского отделений банка Медичи стали несколько кардиналов. Умение вести дела с удобством для клиентов и выгодой для себя – Медичи быстро вернули затраченные на кардинальство Коссы средства.

Но и Косса, и Джованни понимали, что это только начало.

Задумок было несколько. Медичи объяснил, как обходит церковный запрет на процент от кредита или займа. Коссе безумно понравилась система «благодарности» в виде права собирать налоги в своих землях или оплаты прибыли товаром. Товары его не интересовали, а вот налоги…

Второй задумкой была организация отделения банка только для курии. Кардиналы не должны толпиться в очереди с купцами, мало того, счета должны быть обезличены!

– Как это? – не поверил собственным ушам Косса. – А как же вы будете знать, что это мой счет, а не чей-то еще?

– По номеру. У каждого такого счета номер, который знаем только мы и владелец.

Несколько мгновений новый кардинал смотрел на своего банкира молча, потом ахнул:

– Вы гений! А можно иметь несколько счетов?

– Да хоть сотню, – пожал плечами Джованни. – И никто не будет знать, откуда и что за деньги на них поступают.

– Для этого требуется банк, который подотчетен только одному человеку…

Объяснений не требовалось. Оставалось лишь стать таким человеком, что и произошло в Пизе при содействии Медичи.

У них уже было отделение банка для курии, способное перемещаться вслед за папой, куда бы тот ни ехал. Номерные счета привязывали кардиналов к банку, а через него к самому Коссе куда крепче любых клятв, данных при посвящении. Но это же многим не нравилось, если против самого Медичи кардиналы ничего не имели, то зависеть от беспокойного папы не очень-то желали.

Косса умен, он прекрасно понимал, что рано или поздно столкновение неизбежно. И тогда на помощь снова должны прийти деньги. Те деньги, о существовании которых вообще никто, кроме него и Медичи, знать не должен.

Пришло время осуществить третью задумку.

Банк в банке, вернее, уже не двойная, а тройная бухгалтерия, которая позволит скрыть средства даже от сотрудников банка. Их немного, во флорентийском отделении пятеро, в римском всего четверо, как и в венецианском. Но и четырех достаточно, чтобы тайное стало явным.

Козимо Медичи приехал в Рим не журить сына, тем более оказалось, что нужно не ругать, а хвалить, а для того, чтобы поручить Козимо третью тайную задумку. Для тройной бухгалтерии требовались и особые записи, их не должны понять чужие, даже если случайно увидят. Именно это – случайный взгляд – было самым опасным.

Когда они говорили об этом с Коссой, как его по привычке мысленно называл Джованни де Медичи, папа задал вопрос:

– Кто будет вести такие записи?

Медичи просто положил перед Коссой лист с немыслимыми каракулями.

– Что это?

Сверху лег второй лист с вырезанными отверстиями, в которые проглянули буквы. И все равно непонятно.

Джованни приставил к краю листа небольшое зеркало. Буквы по ту сторону венецианского стекла сложились в довольно простую фразу. Бровь Бальтазара изумленно приподнялась:

– Кто?

– Козимо.

Такая забава получилась случайно: еще в Пизе, развлекаясь от безделья, Козимо попробовал писать сразу двумя руками – привычной правой и левой. Одновременно получалось довольно легко, то есть левая послушно повторяла за правой все, но в зеркальном отражении. Потом добавили сверху лист с прорезями, получилась шифровка.

Но это буквы, а что делать с цифрами? Х, как его ни отражай, все равно Х.

И вот теперь на помощь приходили арабские цифры.

Немного погодя Козимо пытался объяснить Коссе принцип действия:

– Наложить на чистый лист решетку и в ней записать нужное, потом решетку убрать, а свободное место заполнить буквами без всякого выбора.

Бальтазар, хоть и понял все сразу, замахал руками:

– Ваше дело.

С того дня у Козимо появились странные записи, никто не подозревал, сколь большие доходы в них зафиксированы. Позже наступил момент, когда Медичи эти записи просто сожгли, поскольку надобность в них отпала.

Отец уехал, Козимо пока остался, якобы продолжать освоение банковского дела, в котором давно был докой не меньшей, чем Илларионе де Барди, родственник совладельца банка и управляющий римским отделением.

После отъезда отца Козимо задумался, где искать Фабио, столь удачно предупредившего его о несостоятельности Пиччони. Искать не пришлось, тот, как и обещал, появился сам, только до этого случилось кое-что еще…

Слуга Гвидо странно мялся, явно намереваясь о чем-то попросить хозяина, но не решаясь это сделать.

– Что, Гвидо? Опять влип во что-нибудь?

– Мессир Медичи, мне нужно вам кое-что рассказать, но с глазу на глаз.

Такое предложение восторга у Козимо не вызвало, на мгновенье показалось, что слуга узнал что-то о Бланке, что слышать вовсе не хотелось. Козимо не глуп и прекрасно понимал, что любовница его дурачит, но порвать с ней никак не мог.

Гвидо настойчив, проще все же выслушать. Козимо сделал знак, чтобы слуга закрыл дверь и подошел ближе.

– Ну, рассказывай, что еще случилось.

– Я сегодня на рассвете возвращался от… неважно, мессир Медичи, от кого.

– Конечно, неважно, – согласился Козимо.

– Так вот… пришлось немного срезать путь…

– Гвидо, если ты немедленно не скажешь главного, я тебя выгоню.

– Я видел вашего этого, который приходил… Которого вы ищете.

– Фабио?

– Да. Только…

Обнаружить нынче утром вчерашнего приятеля в виде трупа в Тибре для Рима неудивительно, но Козимо все равно поморщился. Вот не повезло! Нужный же человек, много знал. Или убили за то, что много знал?

– Я перелезал через ограду Пацци… он был там и разговаривал с хозяином.

– С кем? Ты уверен?

– Ну да. Мне пришлось подождать, пока они говорили, потому слышал разговор.

– И о чем он?

– Вот это я и пришел рассказать. Пацци укорял за то, что Фабио помог вам, вместо того чтобы навредить. А этот Фабио отвечал, мол, кто же знал, что вы поверите и поступите по его совету. Я не знаю, о чем он, но он еще добавил, что теперь вы будете доверять во всем и вам можно сказать что угодно.

Козимо задумался. Получалось, что Пацци наняли Фабио, снабдив того верными сведениями, чтобы он таким образом втерся в доверие к Медичи. Хитро придумано: Фабио рассказал правду, по всему, Козимо должен был усомниться и поступить наоборот. Потом случилось бы то, что случилось, и у Фабио появился повод укорить Медичи за недоверие. Как следствие, полное доверие и… нужные Пацци сведения, полученные Фабио.

Так и произошло бы, не услышь любвеобильный Гвидо не предназначенную для его ушей беседу.

Пацци затеяли с ним недостойную тайную игру? «Ну что ж, поиграем!» – решил Козимо.

– Спасибо. Держи флорин и постарайся не попадаться на глаза этому Фабио, чтобы ненароком не выдать себя.

– А я что… я ничего…

Довольный собой Гвидо исчез, словно его и не было.

Козимо задумался, как лучше поступить. О разоблачении Фабио речи не шло, его нужно использовать, только как – попросить разузнать все о самих Пацци и тем заставить выдать себя, или… Нет, это слишком просто и прямо, появилась идея получше.

– Только бы не перемудрить, как Пацци.

Фабио появился в банке Медичи на следующий день. Козимо молча кивнул ему, чтобы прошел в комнату, служившую кабинетом и спальней одновременно – большие гобелены делили ее на две части.

– Ты сказал правду, я воспользовался твоим советом и сэкономил кучу денег. Я готов взять тебя в услужение, но никто не должен об этом знать.

Медичи положил на край стола стопку монет и дал задание за неделю узнать о трех семействах все, что только удастся. Фабио молча сгреб деньги и исчез. Через три дня он уже передавал добытые сведения. Все было точно, Фабио не лгал и не путался. Козимо мысленно проверял двойного агента, он знал все то, что говорил Фабио, главным было не это.

Время от времени взгляд Фабио словно случайно скользил по столу, на котором лежал лист с пометками, касающимися Пацци. Когда агент закончил говорить, Козимо кивнул и, сделав знак, чтобы Фабио подождал, шагнул за гобелен, словно сдерживая кашель. Там он звякнул горлышком графина о бокал, глотнул вина и вернулся к столу. Ничто не указывало на то, что за время отсутствия хозяина кабинета его гость успел просмотреть лист, если бы Козимо не наблюдал за ним через щель между гобеленами, ни за что не поверил. Да, Гвидо прав, за этим малым не просто следить, он ловок…

Но Козимо для того и оставил лист, чтобы содержание стало известно Пацци. Если Фабио шпионит для них, то…

– Как могли Пацци сделать такую глупость? – удивлялся немного погодя Илларионе Барди. – Так просчитаться! Потерять уйму денег…

Козимо не стал объяснять, что это следствие хитрости с фальшивыми сведениями на листе с его стола. Всего лишь – написать фальшивку и показать ее тому, кто подослан шпионить за тобой самим…

Еще через день в Тибре выловили очередной труп. Не нашлось тех, кто узнал бы Фабио, он не старался привлекать к себе внимание. Чьих рук это дело? Тоже никто не знал, сколько таких трупов остались неузнанными, а убийств – нерасследованными.

Цепляя утопленника крюком, могильщик ворчал:

– Топят почем зря… а может, и не зря… может, заслужил…

Заслужил Фабио или нет, а вот Гвидо еще два флорина получил. Жизнь двойного агента Фабио больше не стоила.

Второе разоблачение за полмесяца после отъезда отца Козимо случилось сделать самому, и тоже случайно.

Он купил красивый браслет и решил появиться у любовницы без договоренности, чтобы подарить. Служанка попыталась преградить дорогу в комнаты хозяйки, но Козимо ловко сунул ей за пазуху флорин и пошел дальше. Несколько мгновений в душе девушки боролись страх быть наказанной и жадность. Победила жадность, она принялась вытаскивать флорин, делая вид, что не замечает нежданного гостя.

Из спальни доносился смех Бланки и мужской голос. Муж?! Нет, синьор Канале отсутствовал, там был другой. Козимо уже собрался повернуться и уйти, но услышал свое имя и замер. За дверью обсуждали его…

Их предок Аверардо был столь силен, что победил великана, кондотьер Сфорца легко гнул руками подковы, говорили, что сын еще сильней… Козимо Медичи вовсе не был так силен, но от гнева его пальцы сжались так, что из броши выпали и покатились по полу два небольших камешка. Служанка замерла, с ужасом глядя в лицо Медичи, увидев что-то страшное.

Козимо приложил палец к губам, приказывая ей молчать, через мгновение на место вытащенного из-за пазухи флорина последовала покалеченная брошь. Две аппетитные «булочки» служанки окрасились капелькой крови с пальцев Медичи, а он сам шагнул к выходу, на ходу прикладывая к пораненной руке платок.

Если бы Бланка обсуждала его мужское достоинство или поведение в постели, Козимо не был бы так потрясен, но из разговора в спальне стало понятно, что красавица спала с Козимо за плату от его врагов! Да, она была любопытной, часто расспрашивала обо всем, но разве не таковы все женщины? Только верный своей привычке вообще не разговаривать о делах с теми, кого они не касаются, Козимо не выболтал лишнего.

И человек в спальне выговаривал Бланке именно за это – неспособность вытащить нужные сведения.

Если бы Бланка любила его за деньги, Козимо не жалел их, но она любила по поручению. Это еще хуже Фабио…

Что делать, ворваться в спальню и разоблачить любовницу-шпионку? Как бы нелепо это выглядело! Уже оказавшись на пустынной улице, Козимо похвалил самого себя за то, что ничего не предпринял. Он не выболтал этой женщине ничего лишнего, и не выболтает, поскольку Бланка Канале перестала существовать для Козимо Медичи.

От Тибра привычно несло вонью гнилой воды, с улиц – отбросов, летний ветерок не был способен разогнать эти запахи. Во Флоренции тоже пахло от Арно, но там привычные с детства запахи красителей. И уж совсем свежим, разве что с запахом навоза, был воздух в Муджелло.

– Хочу домой! – сообщил сам себе Козимо и решительно зашагал в сторону Колизея.

Но растревоженная душа не нашла покоя и среди древних развалин. Как-то не думалось о величии Рима в тот день.

А на следующий привезли письмо от отца с вызовом во Флоренцию.

Он уезжал из Рима, разочарованный городом, выигравший у Пацци, но проигравший Бланке Канале. Или все же победивший самого себя? Чтобы разобраться в этом, требовалось время.

После дождливой холодной весны наступило жаркое засушливое лето. Это хорошо для винограда, но плохо для пшеницы, да и трава слишком быстро выгорела на солнце.

Обычно Медичи старались проводить жаркое лето в Кафаджолло, где же еще?

Над ухом, не давая спать, противно зудел комар, было душно, легкий ветерок не спасал. Жена вертелась с бока на бок, отчего даже массивная семейная кровать ходила ходуном, но Джованни молчал.

– Каково Козимо в Риме летом? – Наннина вопрошала риторически, прекрасно понимая, что муж не ответит. Но тот согласился:

– Да, там тяжело летом. Я вызвал его домой, Козимо мне нужен, ему предстоит важное дело. Важное и, не скрою, опасное.

Наннина тревожно вскинулась:

– Что?

– Спи, не переживай. Я сгустил краски, все не так уж опасно, просто придется съездить далеко.

– В Неаполь?

– Нет, наоборот, на север. В Констанц.

Название города ничего не сказало Наннине, супруга Джованни Медичи и мать Козимо не была сильна в географии. Ее, как и многих других, мало интересовали дела Священной Римской империи, если те не касались Флоренции и лично их семьи, и дела папской курии заботили только потому, что Медичи – банкиры курии. А дело, из-за которого отец вызвал Козимо во Флоренцию, касалось именно этого.

Волноваться было из-за чего, над папой Иоанном, то есть Бальтазаром Коссой, нависла нешуточная угроза. Впрочем, он сам ее такой уж страшной не считал, а зря.

В сентябре 1410 года венгерский король Сигизмунд попросту отобрал немецкую корону у своего нерешительного старшего сводного брата Венцеля и стал королем немецким, то есть императором Священной Римской империи. Правда, пока ни коронован, ни признан в таком качестве всеми остальными монархами не был. Непостоянного, почти капризного Сигизмунда мало волновало мнение других, хотя он понимал, что как император должен совершить нечто такое, что заставит недоброжелателей замолчать.

Подходящий подвиг нашелся – в христианском мире все еще царила Великая схизма, то есть имелись целых три папы, которые уже не предавали друг друга анафеме дважды в неделю, но и не обещали встретиться и отречься, впрочем, мир и не поверил бы этим обещаниям. И лучшим подарком от императора христианам было разрешение именно этого вопроса – выборов единого для всех папы.

Для этого нужен новый Собор, который действительно стал бы Вселенским. Парижские богословы, хотя и поддерживавшие авиньонского папу Бенедикта, но уже уставшие от всех шатаний, а вернее, имевшие на все свои виды, согласились.

Дело, несомненно, стоящее, и Сигизмунд взялся за него с завидным рвением. Императора мало волновали богословские споры, но и здесь у него были свои интересы. Еретическое учение англичанина Уиклифа пустило самые прочные корни именно во владениях Сигизмунда, рядом в Праге (тогда Сигизмунд еще не был королем Чехии) преподавал и читал свои проповеди Ян Гус.