Текст книги "Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в."

На долю академических корпораций выпадали иногда труды, в которых реализовывался так или иначе «научный» замысел об академиях. Наиболее значительны два направления: создание филологически точного и богословски грамотного перевода Священного Писания на русский язык и перевод святоотеческих трудов[233]233
  Первая попытка перевода Писания, предпринятая Российским Библейским обществом в 1810—1820-х гг., не принесла полного успеха, но привлечение к переводу духовных академий дало возможность академическим библеистам попробовать свои силы, выработать определенные методы перевода и его организации, сделать выводы из ошибок. Опыты личного перевода Ветхого Завета, предпринятые в 1830-е гг. магистром 1-го курса СПбДА протоиереем ГП. Павским и магистром 2-го курса СПбДА архимандриома Макарием (Глухаревым), не получили признания при жизни авторов, но внесли вклад в накопление научно-исследовательского и переводческого опыта. См.: Чистович. История перевода. С. 26–29, 33–35, 207–240.


[Закрыть].

Преподобный Макарий (Глухарев), архимандрит, выпускник СПбДА

Переводы святоотеческих творений не были для русских духовных школ делом новым, но впервые это стало систематической деятельностью, укореняющей русское богословие в православном Предании и восполняющей недостаточную развитость русской богословской литературы. В параллельной работе над переводами и исследованиями стало вырабатываться в академиях особое – патрологическое – направление. В 1828 г. святитель Филарет предложил МДА представлять к концу каждого курса в Конференцию переводы с греческого, сделанные в течение курса; в 1830-е гг. Синод неоднократно возлагал на СПбДА и МДА поручения по переводу и пересмотру имеющихся переводов святоотеческих творений. В МДА в процессе работы оформилась мысль об издании непрерывной серии «Творений святых отцов в русском переводе», и с 1843 г. издание серии началось. Не менее важны для богословской науки были «Прибавления» к этой серии, в которых печатались оригинальные труды академических преподавателей научно-богословского характера[234]234
  Корсунский И. К истории изучения греческого языка и его словесности в Московской Духовной Академии. Сергиев Посад, 1894. См. также: Смирнов С. История Московской Духовной Академии. М., 1870 (далее: Смирнов. История МДА). С. 116–120; Чистович. СПбДА за последние 30 лет. С. 68–69.


[Закрыть].

Таким образом, к середине 1850-х гг. академическое богословие своим составом мало напоминало стройную систему, разработанную в 1814 г. святителем Филаретом (Дроздовым). Выделение самостоятельных наук из общего богословского курса и включение в богословие церковно-исторических и церковно-практических наук привело к перегрузке учебных планов и отсутствию четкой структуры богословского образования. Необходима была новая систематизация, Architectonica Theologica, осмысление разных частей богословия, их связей и соотношения. Новые самостоятельные науки, выделившиеся из единого богословского курса, для своего устойчивого научного и учебного существования требовали более четкого и определенного осмысления предмета занятий и внутренней структуры предмета, принципов, методов, жизненности их содержания. Это должно было выделить среди многочисленных нововведений 1830-50-х гг. те, которые явили собой не частные пожелания отдельных лиц, но органичное развитие богословия, отражение его жизненного роста. Без такого осмысления существование новых областей богословского знания было неопределенным как в академическом курсе, так и в богословской науке.

Академическая наука не была бесплодна в оригинальных богословских сочинениях: среди членов академических корпораций и выпускников академий были ученые, признанные и внеакадемическими научными кругами, имелись исследования, которые можно было отнести к лучшим достижениям отечественной, и не только отечественной, науки[235]235
  Например, выпускник МДА 1844 г. архимандрит Амфилохий (Казанский-Сергиевский), исследователь и издатель греческих и древнеславянских рукописей, с 1863 г. член-корреспондент Академии наук по отделению греческой и славянской палеографии: выпускник СПбДА 1829 г. епископ Порфирий (Успенский); выпускник МДА 1850 г., археолог и библиограф А.Е. Викторов и др.


[Закрыть]. Но были принципиальные сложности, препятствующие благополучному развитию науки, среди которых выделялись две главные: «энциклопедизм» образования, дающий, несомненно, основательность мысли богословской, но не привязывающий ее «к чему-либо исключительно»[236]236
  Певницкий В.Ф. Речь о судьбах богословской науки // ТКДА. 1869. № 11–12. С. 188.


[Закрыть]; и примат учебного процесса над наукой в самих академиях, теснящий науку и деформирующий изначальные замыслы об академиях. Для научного развития богословия необходимо было заново продумать идею совмещения в едином учреждении духовно-учебного и богословско-ученого центров: в какой степени должна влиять богословская наука на учебный процесс, в какой степени должны студенты быть причастны к разработке богословской науки.

Требовал разрешения и вопрос о методах богословской науки. Необходима была разработка особой методологии исследований в каждой ее области, при этом следовало оценить, насколько корректно перенесение общих научных методов – филологических, исторических – в соответствующие области богословия. Проблемы, к которым приводили некоторые исследования членов духовно-академических корпораций, ставили еще одну задачу: соотнесение свободы научного поиска с конфессионально-церковной позицией исследователя. Новые научные подходы к богословскому исследованию и образованию были лишь частными попытками, требующими осмысления, систематизации, обобщения, сравнения с богословско-учебным опытом иных стран и конфессий.

1.3. Предреформенный период 1855–1867 гг

В последние годы царствования Николая I в сфере просвещения проявились некоторые черты, во многом определившие ее развитие в последующую эпоху и оказавшие влияние и на высшее духовное образование 1860-х гг.

Высшее образование, поставленное на достаточно широкую основу усилиями графа С.С. Уварова, к середине 1850-х гг. уже не могло сводиться к подготовке чиновников, но заявляло свои претензии на развитие науки. Академия наук, испытывая влияние русского общества и русских традиций, начала издавать периодические издания на русском языке и перестала быть оторванным от русской жизни интернациональным образованием. Несмотря на практицизм эпохи, учреждались ученые общества, начинали вестись систематические исследования, составлялись и осуществлялись научные проекты. При министерствах создавались ученые комитеты, имеющие своей задачей развитие прикладной науки[237]237
  В 1837 г. при Министерстве государственных имуществ был учрежден Сельскохозяйственный ученый комитет. В 1847 г. при главном морском штабе – Морской ученый комитет, а в 1855 г., совместными усилиями с Академией наук, – Русское географическое общество.


[Закрыть]. Повысилось внимание к профессиональным учебным заведениям каждой отрасли, при министерствах стали создаваться особые учебные комитеты. Сформировался слой образованных людей, не только имеющих собственное суждение о происходящем, но видящих определенные пути усовершенствования и исправления недостатков. Пробудившееся желание высказаться в условиях цензурного «террора» после 1848 г. повысило значение «самиздата» – рукописной публицистики.

Эти новые черты – самосознание высшего образования, развитие отечественной науки, централизованное и общественное, профессиональные ученые и учебные комитеты, самостоятельное мнение образованных людей и пути литературного самовыражения – должны были отразиться на духовном просвещении. Но, ввиду сословной и профессиональной замкнутости духовного образования и науки, общие тенденции сказывались на нем не так быстро, порождая при этом специфические проблемы. Заметным образом влияние этих тенденций на духовное образование сказалось лишь в последующую эпоху.

Трагический настрой последних лет царствования императора Николая I – война, разочарование, общественное недовольство – привел к тому, что смерть императора 18 февраля 1855 г., несмотря на скорбь, определенными кругами была воспринята с облегчением, как перспектива выхода из затянувшегося тяжелого положения[238]238
  По мнению В.О. Ключевского, многие современники полагали, что «это одна из тех смертей, которые расширяют простор жизни». См.: Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. М., 1989. Т 5. С. 339. Реакция на кончину Государя была неоднозначна в разных кругах российского общества. См., например: Шевченко М.М. Конец одного Величия. Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003. С. 194–201.


[Закрыть]. 1855 г. начал новую эпоху в русской жизни. Поражение в Крымской войне нанесло удар по представлениям о благополучном состоянии в государстве, критический пересмотр всех сторон жизни выявил недостатки, как частные, так и общие, системные. Выход виделся в реформировании всех органов государственной и церковной жизни, преобразовании всех процессов. Процесс реформ нашел покровителя в лице императора Александра II, взявшего направление на децентрализацию, увеличение общественных свобод, покровительство прессе, науке и просвещению. Записки с проектами преобразований различных сторон деятельности государственных органов, системы просвещения, общественной жизни, церковных учреждений стали поступать на имя государя[239]239
  Имела сильный резонанс коронационная речь 26 августа 1856 г. Государь настаивал на своей готовности к проведению определенных изменений, хотя и заявлял о неприятии радикальных решений.


[Закрыть].

Первые же месяцы нового царствования свидетельствовали о пристальном внимании императора и его окружения к системе образования и науки[240]240
  5 марта 1855 г. было Высочайше разрешено посылать воспитанников университетов за границу «для усовершенствования в науках и подготовке к профессорскому званию». Это отменяло «занавес», возникший в ответ на европейские события 1848–1849 гг. 27 декабря того же года Александр II отстранил генерал-губернаторов от управления учебными округами, давая понять, что отныне это дело не военное, но просветительское. Последовало снятие ряда ограничений в области образования и печати, закрытие Бутурлинского комитета (1856). Были дарованы некоторые демократические свободы студентам университетов, о которых впоследствии жалели: следствием их явился рост студенческого корпоративного духа и студенческих волнений в 1858–1861 гг. В именном Высочайшем указе Сенату от 5 мая 1856 г. император назвал народное образование «одною из самых важных своих и государственных забот», залогом «будущего благоденствия возлюбленной нашей России». См.: 2 ПСЗ. Т XXXI. Отд. 1. № 30470.
  Осенью 1855 г. министр народного просвещения А.С. Норов, при посещении российских университетов, выразил, видимо, мнение свое и Государя: «Наука, господа, всегда была для нас одною из важнейших потребностей, но теперь она первая. Если враги наши имеют над нами перевес, то единственно силою образования». Цит. по: Тимирязев КА. Наука и демократия. М., 1963. С. 34.


[Закрыть]. Однако была заметна некоторая неопределенность в воззрениях императора на принципы построения образования, особенно высшего. Об этом свидетельствовала и частая смена министров народного просвещения[241]241
  На посту министра народного просвещения побывали последовательно: А.С. Норов (до 23.03.1858), Е.П. Ковалевский (23.03.1858-28.06.1861), Е.В. Путятин (28.06.1861-25.12.1861), А.В. Головнин (25.12.1861-14.04.1866).


[Закрыть], и долгая разработка нового университетского Устава. Заявления о необходимости развития науки при детализации вновь сводились лишь к образованию кадров для чиновничьего аппарата. Это было успехом предыдущей эпохи, но в 1860-х гг. он удовлетворить не мог. Это внимание, с одной стороны, и неопределенность, с другой, сказались в дальнейшем на проведении реформ духовного образования, в частности высшего.

Повысился интерес к духовному образованию и в его специальном значении. Воспитание пастырей для народа, в условиях все более осложнявшейся обстановке в обществе, было чрезвычайно актуальным вопросом. Особое значение законоучителей в деле народного образования, отмеченное как один из принципов новой эпохи, усугубляло важность духовной школы[242]242
  Истины православной веры были провозглашены министром Народного просвещения А.С. Норовым в 1856 г. «коренным основанием всего воспитания и образования отечественного». См.: Рождественский С.В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 18021902. СПб., 1902. С. 353.


[Закрыть]. Император, посетив в 1858 г. ряд семинарий, остался недоволен ходом учебно-воспитательного процесса. Был поставлен вопрос о необходимых изменениях. В связи с проводимыми и планируемыми изменениями государство имело дополнительные планы на использование духовной школы для новых целей. Разрабатываемая крестьянская реформа ставила вопрос о преобразовании системы начального народного образования, при этом к преподаванию в приходских школах предполагалось привлечь приходское духовенство и учителей с аттестатами духовных семинарий. Это подразумевало и определенные изменения в системе подготовки кадров, то есть в самой духовной школе, начиная с ее «педагогического института» – академий.

Забота нового императора о религиозно-нравственном просвещении народа побудила усилить издание соответствующих книг и брошюр. К этому были привлечены и духовные академии: в 1855 г., согласно воле государя, при СПбДА был открыт специальный комитет для издания популярных дешевых книг религиозно-нравственного направления. По всем епархиям были приглашены к сотрудничеству лица, способные писать просто и грамотно с богословской точки зрения, – надежды возлагались на тех же выпускников духовных академий[243]243
  Извлечение из отчета обер-прокурора Святейшего Синода по духовному ведомству за 1855 г. СПб., 1856. С. 52–53. Комитет по распространению духовно-нравственных сочинений был закрыт в 1862 г.: академии должны были заниматься своими непосредственными задачами. См.: РГИА. Ф. 797. Оп. 32. 1 отд., 2 ст. Д. 13. Л. 1–5.


[Закрыть].

Во второй половине 1850-х гг. изменилось отношение общества к проблемам образования вообще и высшего, в частности. Если в предыдущее царствование эти проблемы решались в секретных комитетах, то теперь они стали достоянием широких кругов, чему способствовала новая традиция – ведения дискуссий по волнующим общество вопросам на страницах печати[244]244
  В январе 1856 г. «Морской сборник» (далее: МС), первый по времени выразитель широкой гласности по многим сторонам общественной жизни, напечатал статью преподавателя богословия Петербургского немецкого училища Я. О. Бёма, в которой поднимались общие проблемы воспитания. Там же вскоре появился цикл статей профессора Н.И. Пирогова, обративший внимание широкой общественности на педагогические проблемы. В этой полемике впервые высказал свои взгляды на образование и воспитание курляндский гражданский губернатор, будущий министр внутренних дел П.А. Валуев. См.: Бём Я.О. О воспитании // МС. 1856. № 1. С. 1–68; Пирогов Н.И. Вопросы жизни // МС. 1856; Валуев П.А. Еще несколько мыслей о воспитании (по поводу статей Бёма и др.) // МС. 1857. № 1. О педагогических воззрениях Пирогова, имевших значительное влияние на образовательные реформы 1860-х гг, см.: СтоюнинВ.Н. Педагогические задачи Пирогова. СПб., 1892; Зенъковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т 1. Ч. 2. С. 184–194.


[Закрыть]. Завязались дискуссии о соотношении образования и воспитания в учебном процессе, о сословности учебных заведений, классическом и реальном образовании. Авторы, несмотря на диаметральную противоположность взглядов, видели в системе образования существенные недостатки и желали изменений на всех ее уровнях. Хотя речь шла в основном о светском образовании, изменения не могли не затронуть и духовно-учебной системы.

На духовное образование в 1857–1858 гг. было обращено и особое внимание печати и читающей общественности, в основном критическое. Духовные семинарии и училища критиковались в мемуарах и их бывшими воспитанниками: бурса, с ее грубой обстановкой и неблагородными законами, калечащими души духовных подростков, стала одним из традиционных образов русской публицистики. Академии жили более прикровенно, их выпускники обычно вспоминали alma mater с благодарностью, так что в прямом смысле общественное негодование на них не распространялось. Проблемы академического образования были более специфичны, относились в основном не к сфере нравственности и воспитания, а науки и методологии преподавания, а это требовало более углубленного рассмотрения и узкого обсуждения. Однако много нареканий вызывала подготовка семинарских преподавателей, и академии критиковались как педагогические институты. Кроме того, к академическим Конференциям, отвечающим за весь строй преподавания в своих округах, относились все упреки в адрес духовной школы. Общество желало иметь достойных пастырей, высокообразованных, способных развеять духовное смущение образованного человека и найти нужное слово для назидания простеца, – и современная духовная школа этим запросам не отвечала.

Была сформулирована и более глобальная проблема, связанная с духовной школой: сословная замкнутость духовенства, одной из главных причин которой являлась духовно-учебная система. Был поставлен вопрос о секуляризации духовной школы[245]245
  В средние века слово «Saeculum» (по-лат. «век») получило значение мира и мирской жизни, в противоположность церкви и духовным предметам (saecularis – мирской, светский). Каноническое право стало обозначать этим термином переход лица или вещи из духовного состояния или владения в светское, если только лишение духовного сана не было наказанием (деградацией). В 1850—1900-е гг. под «секуляризацией духовной школы» разумелось полное или частичное включение ее в светскую систему образования.


[Закрыть], причем предлагались различные степени секуляризации: одни требовали лишь ослабления изолированности духовной школы, другие настаивали на включении ее в государственную систему образования[246]246
  При этом духовные училища и общеобразовательные классы семинарий должны были обратиться в общеобразовательные гимназии, богословские классы семинарий – в специальные пастырские школы, а академии – в богословские факультеты.


[Закрыть]. Вопрос о секуляризации духовной школы стал актуальным не только в светском обществе, но оказывал определенное влияние на настроения и в самих духовных школах.

Развитие науки, успехи которой в 1850-е гг. стали особенно заметны, неизбежно ставило вопрос о богословской науке, ее отношениях с наукой светской. Успехи наук естественных – геологии, сравнительной зоологии, анатомии, психологии, физики,[247]247
  Установление клеточного строения животных Т. Шванном (1839), основание современной эмбриологии К.-Э. Бэром (1837), споры сторонников «гипотезы специального творения» отдельных видов флоры и фауны с эволюционистами становились предметом обсуждения широких кругов образованного общества и в России. Появление книги Дарвина о происхождении видов (Ch. Darwin. On the origin of species by means of natural selection. Лондон, 1859) открыло новую эпоху не только в зоологии, но и в общем естествознании. Исследования в опытной психологии Э. Вебера и Г. Фехнера привели к основанию целой науки психофизики (E.H. Weber. Annotationes anatomicae et physiologicae. Лейпциг, 1851; G. T. Fechner. Elemente der Psychophysik. I–II. Лейпциг, 1860). Исследования Э. Ленца, М. Фарадея, Г.-Л.-Ф. Гельмгольца, а несколько позже Д.-К. Максвелла, в области электричества и магнетизма изменяли взгляды на самую сущность электрических и магнитных явлений.


[Закрыть] – посягавшие на опровержение или, по крайней мере, коррекцию самих основ мировоззрения, требовали основательного и также научного ответа богословия. Ученые изыскания гуманитарных наук – истории, словесности, филологии, юриспруденции, – касаясь области церковной жизни, ставили вопрос о соотнесении результатов с церковной наукой. В определенной части общества появился интерес к богословию как таковому. Духовная ученость, бывшая доселе по преимуществу сословной обязанностью и достоянием, должна была предъявить миру свои научные результаты и поставить вопрос об их популяризации.

Обсуждение проблем высшего духовного образования было стимулировано также разработкой нового университетского устава, происходящей в 1857–1863 гг.[248]248
  Возглавил разработку возрожденный 5 мая 1856 г. Ученый комитет Министерства народного образования, но активные действия начались в 1858 г., при министре народного просвещения Е.П. Ковалевском. Правительство поставило цель: определить меры, способствующие подъему «ученой и учебной деятельности» университетов, причем акцент ставился на вопросе о составе предметов и кафедр каждого факультета. В процессе разработки нового Устава российских университетов, принятого 18 июня 1863 г., было составлено несколько проектов: в 1858 г. Советом профессоров столичного университета, в 1862–1863 гг. тремя комиссиями: под руководством Е.Ф. фон Брадке, А.С. Воронова, графа А.Г. Строганова.


[Закрыть] В процессе составления проектов этого устава были сформулированы общие проблемы высшего образования, которые стояли и перед духовными академиями, и предложены варианты их решений[249]249
  Наиболее важные проблемы: необходимость специализации занятий студентов и выработка условий специализации; соотношение схоластической и «практической» науки, совершенствование института научной аттестации; подготовка к профессорским кафедрам: создание института профессорских кандидатов, разработка системы подготовки кадров за границей; соотношение фундаментального образования и подготовки студентов к практической деятельности; соотношение правительственных запросов и внутренних проблем университетов; административные и педагогические отношения с низшими школами (гимназиями); права профессорско-преподавательской корпорации в принятии решений, касающихся учебной деятельности университетов; сословность студенческого состава. См.: Замечания на проект общего Устава Императорских российских университетов: В 2 т. СПб., 1863; Журнал Ученого комитета Главного управления училищ по проекту общего Устава Императорских российских университетов. СПб., 1862. См. также по этому вопросу: Эймонтова Р.Г. Русские университеты на грани двух эпох. От России крепостной к России капиталистической. М., 1985; Эймонтова Р.Г. Русские университеты на путях реформы. Шестидесятые годы века. М., 1993; Сэмюэл Д. Кэссону. Университетский Устав 1863 г.: новая точка зрения // Великие реформы в России 1856–1874 гг. М., 1992. С. 317–332.


[Закрыть]. Проекты и материалы их обсуждения своевременно публиковались Министерством народного просвещения и оказывали определенное влияние на осознание соответствующих проблем высшего духовного образования.

Таким образом, во второй половине 1850-х гг. высшая власть и общество обратили особое внимание на духовную школу. Было констатировано ее неудовлетворительное состояние и предъявлены определенные запросы к процессу образования и воспитания пастырей, законоучителей и учителей церковно-приходских школ. Это подразумевало совершенствование и педагогического института духовного ведомства – духовных академий. С другой стороны, в эти годы оказался чрезвычайно актуальным вопрос об уровне научного развития богословия: мировоззренческие проблемы, возникшие вследствие открытий в естественно-научной области, исследования гуманитарных наук, затрагивающие церковные вопросы, требовали адекватного научно-богословского ответа.

Были определены и основные, с внешней точки зрения, проблемы духовной школы: а) замкнутость, пагубно отражающаяся и на пастырском служении ее воспитанников, и на влиянии богословского знания на общество, и на научных контактах; б) недостаточное образование будущих пастырей и их учителей; в) неудовлетворительное нравственное воспитание; г) скудость финансирования и окладов жалования; д) схоластичность и мертвенность богословской науки, ее скудость в специальных исследованиях, е) отстраненность богословского знания от современной жизни, неумение или нежелание дать компетентный ответ на конкретные волнующие вопросы.

Прежде всего следует обратить внимание на мнение епископата о путях разрешения проблем высшего духовного образования. это мнение было высказано впервые в 1857–1858 гг. Проблемы духовно-учебной системы, даже востребованной государством и обществом, и их разрешение были делом внутрицерковным. Церковная власть должна была решить, следует ли духовной школе и богословской науке брать за руководящее начало государственные потребности, отвечать на общественные изменения, осознавать единые задачи с университетами и светской наукой[250]250
  В 1837 г., в ответ на замечание министра народного просвещения С.С. Уварова о неподвижности и стереотипности духовно-учебных уставов, святитель Филарет (Дроздов) высказал сомнение в необходимости их частого изменения для успеха наук, особенно духовных: «…религия вечная…Церковь, основанная на неподвижном камени веры, догмат неизменяемый, не могут ли безвинным образом дать духовному учению и духовно-учебному устройству более постоянства, нежели сколько находит позволительным светский взгляд?» Святитель настаивал, что для изменения духовно-учебных уставов нужны были серьезные основания, причем не внешние, но внутренние, духовно-учебные. См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. II. С. 388.


[Закрыть]. Но вопрос о духовно-учебной реформе был поставлен и с церковной стороны, хотя и несколько по иным причинам.

16 января 1855 г., на месяц раньше императора, умер обер-прокурор гр. Н.А. Пратасов[251]251
  Старинное написание фамилии – «Пратасовы».


[Закрыть], инициатор церковных реформ 1840-50-х гг. Конец девятнадцатилетней эпохи сильного обер-прокурора сам по себе подразумевал возможность значительных изменений во многих вопросах церковной жизни, и это усугубило реформационные стремления и предложения.

Вопрос об изменениях в духовном образовании вставал неизбежно уже в первых записках о пересмотре разных уровней церковного устроения. Проекты преобразования высшего церковного управления затрагивали вопрос о реорганизации центрального управления духовно-учебной системы. Реформы, касающиеся приходского духовенства и членов их семей, подразумевали вопрос об изменении системы подготовки духовенства и образования детей духовного сословия. При этом неизбежен был трезвый пересмотр и внутренних проблем духовного образования, в частности высшего.

Порядок, установившийся в духовном ведомстве к середине XIX века, давал обер-прокурору особые права и возлагал особые обязанности по отношению к духовно-учебной системе. Несмотря на то, что духовные школы подчинялись с 1839 г. непосредственно Святейшему Синоду, личность обер-прокурора приобретала большое значение при обсуждении изменений в духовно-учебной области. После непродолжительного исполнения этой должности А.И. Карасевским[252]252
  2.01.1855-20.09.1856.


[Закрыть] в октябре 1856 г. обер-прокурором был назначен граф А.П. Толстой. Материалы ревизий духовных школ, просмотренные новым обер-прокурором, содержали сведения о безжизненности читаемых предметов, недостаточно рациональных методах преподавания, слабости преподавателей[253]253
  Например, в отчете по окружному управлению КазДА за 1842–1845 гг. См.: Знаменский. История КазДА. Вып. 1. С. 288–290.


[Закрыть]. Личные наблюдения графа А.П. Толстого подтвердили и усугубили замечания ревизоров: все время учащихся было занято перепиской записок, по которым преподавали выпускники академий, часто нелепых, непонятных, курсы были неупорядочены, нравственного влияния на учащихся их наставники не имели. Это означало, что академии неудовлетворительно готовят своих студентов к предстоящей деятельности, окружные академические правления не могут наладить преподавательскую деятельность в своих семинариях, академические Конференции – создание достойных учебных пособий для преподавания наук семинарского курса. Решение было принято: «сообразно с современными потребностями Святейший Синод признает необходимым заняться пересмотром системы воспитания и образования нашего духовного юношества»[254]254
  Отчет обер-прокурора Святейшего Синода по духовному ведомству за 1857 г. СПб., 1858. С. 67.


[Закрыть].

В ДУУ к этому времени был накоплен определенный запас записок 1837–1857 гг. о недостатках преподавания в духовной школе и возможных путях его улучшения[255]255
  Некоторые из этих записок, именные и без подписей, сохранились как в архивах центральных органов (Канцелярии Святейшего Синода, Канцелярии обер-прокурора, ДУУ), так и в личных архивах: святителя Филарета (Дроздова) (ОР РГБ. Ф. 316. П. 66. Д. 33); директора ДУУ К.С. Сербиновича (РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 675, 708); Т.И. Филиппова (ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 669, 685, 686, 778, 925).


[Закрыть]. Но требовалось современное, более основательное и компетентное, мнение, и его должен был высказать епископат.

В конце 1857 – начале 1858 г. мнение о желательных изменениях в духовном образовании было высказано столичными митрополитами – Санкт-Петербургским Григорием (Постниковым) и Московским Филаретом (Дроздовым). Этот документ положил основу грядущему преобразованию, хотя нельзя сказать, что многие из высказанных в нем идей попали в окончательные варианты новых Уставов[256]256
  Митрополит Григорий, составив свой проект о необходимых изменениях на всех уровнях духовно-учебной системы, внес в него некоторые предложения членов Конференции СПбДА и послал святителю Филарету. Московский святитель на некоторые вопросы смотрел иначе, чем его бывший ученик, и составил свой проект. Митрополит Григорий, совместив оба проекта, представил результат 4 марта 1858 г. на рассмотрение Святейшего Синода. См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 1-14. Позже в записку митрополита Григория чиновниками ДУУ были добавлены мнения по определенным вопросам арх. Ф. – возможно, это архиепископ Тверской и Кашинский Филофей (Успенский), присутствующий в Святейшем Синоде на протяжении нескольких лет, а также фрагменты из хранящегося в ДУУ мнения архиепископа Херсонского Иннокентия (Борисова), составленного еще в 1838 г., в бытность преосвященного Иннокентия епископом Чигиринским. Свод мнений составлялся после кончины архиепископа Иннокентия (t 26.05.1857) (фрагменты из его записки помечены: «б. Херсонского преосвященного Иннокентия» [с. 2 и далее]). Свод сохранился в архивном фонде директора ДУУ 1857–1858 гг. К.С. Сербиновича: РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Мнение святителя Филарета сохранилось в его фонде и в фонде Т.И. Филиппова: ОР РГБ. Ф. 316. П. 68. Д. 32 (без подписи); ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 826. Сохранилось и сама записка епископа Иннокентия 1838 г., ее копия находится в фонде Т.И. Филиппова: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 925. В Д. 705 отмечено «арх. Ф.», архиепископом преосвященный Филофей стал лишь в 1861 г. Видимо, свод просматривался еще раз в период работы Комитета по преобразованию духовно-учебных заведений 1860–1862 гг.


[Закрыть].

Во взглядах архиереев на предстоящую реформу нас интересуют два вопроса. Первый: считали ли представители русского епископата в конце 1850-х – начале 1860-х гг. необходимой кардинальную реформу, принципиально изменяющую духовно-учебную систему на уровне уставов? Второй: какие конкретно изменения предлагали архиереи для улучшения деятельности духовных академий в эти годы?

Записки столичных архиереев показали, что положение, сложившееся в духовно-учебной системе к концу 1850-х гг., в частности в академиях, их не удовлетворяло. Но митрополит Григорий более резко оценивал недостаточно высокий уровень специальных богословских знаний выпускников академий: «Наши высшие духовные училища дают только энциклопедическое образование»; имея достаточно развитую высшую духовную школу, «мы не имеем специальных ученых по предметам нашего духовного образования»; воспитанники академий, «подробно не знакомые ни с одним предметом», не получают и «настроения в Академии к занятию определенным кругом предметов»[257]257
  РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 29–30; ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 7 об.-8.


[Закрыть]. Святитель Филарет считал, что выпускники знают, по крайней мере, догматическое богословие[258]258
  ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 926. Л. 7.


[Закрыть]. Однако печальные выводы и сознание, что изменения необходимы, не вызывали в архиереях реформационного пыла.

Митрополиты Филарет и Григорий считали, что достаточно:

1) внести некоторые изменения в учебные планы, то есть в порядок преподавания наук в академиях, 2) подкорректировать учебные программы, то есть содержание и методы преподавания отдельных предметов, 3) дать светским наукам постановку, соответствующую их положению в духовной школе, 4) усовершенствовать саму академическую систему обучения, как систему высшего образования, 5) организовать систему, ведущую к обладанию воспитанниками духовных академий «специальной ученостью», но при этом не приносить в жертву полноценное всестороннее богословское образование.

Главную проблему учебных планов архиереи видели в сосредоточении всех богословских наук в высшем отделении: курс богословских наук не успевает усваиваться, а студенты низшего же отделения, слушая одни светские науки, «отвлекаются и от образа мыслей, и от языка, свойственного богослову». Архиереи предлагали расширить преподавание богословских наук на низшее отделение[259]259
  Святитель Филарет особенно настаивал на преподавании Священного Писания на протяжении всех четырех лет обучения. Митрополит Григорий предлагал конкретный вариант нового учебного плана. Высшее отделение: 1) догматическое богословие, 2) пастырское богословие, 3) церковная история, 4) обличительное богословие, 5) краткая история раскола и опровержение раскольнических мнений с практическими наставлениями, 6) церковное законоведение, 7) литургика, 8) история русская церковная и гражданская. Низшее отделение: 1) введение в богословие, 2) нравственное богословие, 3) библейская история, 4) логика, метафизика и история философии, 5) общая словесность с гомилетикой, 6) физика и математика, 7) общая гражданская история. В обоих отделениях должно преподаваться Священное Писание и языки: еврейский, греческий, латинский, французский, немецкий. См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 926. Л. 6 об.-7; РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 27–28 об.


[Закрыть]. Других путей борьбы с многопредметностью не предлагалось, но по отдельным замечаниям святителя Филарета можно понять его мнение: надо очень продуманно менять учебные планы как при введении новых предметов (библейская археология), так и при увеличении числа часов на старые (например на церковную историю)[260]260
  РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 19, 21.


[Закрыть]. Не всегда учебные планы даже высшей школы должны следовать за развитием науки.

В рекомендациях по конкретным наукам преосвященные отчасти повторяли положения 1808–1814 гг., которые так и не были реализованы, отчасти их корректировали, с учетом произошедших изменений и замеченных недостатков в академическом преподавании.

Изучение Священного Писания, как и прежде, ставилось во главу угла, но предлагалось преподавать его на протяжении всех четырех лет академического обучения, обращая при этом внимание на понимание текста и библейское богословие, а не на мелкие подробности, исторические и бытовые[261]261
  Там же. Л. 17–19; ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 5–5 об.


[Закрыть]. В догматическом богословии святитель Филарет считал наиболее важным усиление положительного изложения православного догматического учения, обличение же лжеучений должно получить практическую постановку: не только «строго обличать лживость» иных учений, но предлагать «правила» ведения миссионерских бесед с иноверцами. Митрополит Григорий и архиепископ Ф. предлагали особое внимание при этом уделять «лжеучению наших раскольников»[262]262
  РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 14–15.


[Закрыть]. Все отмечали недостаток нравственного и пастырского богословия – отвлеченность и теоретичность. Учебные программы не содержали главного: проявления добродетели христианина и пастыря «в разных обстоятельствах жизни», указаний практических решений ситуаций, «которые могут смущать христиан и затруднять пастырей». Архиереи предлагали ввести в учебные планы педагогику, но в качестве раздела нравственного и пастырского богословия[263]263
  Там же. Л. 15.


[Закрыть]. Более церковно-практический характер предлагали дать законоведению[264]264
  Там же. Л. 16; ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 4–4 об..


[Закрыть]. Все отвечающие архиереи считали необходимым усилить преподавание церковной истории, и непременно по «истинным источникам»[265]265
  РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 21.


[Закрыть].

Значительное внимание оба митрополита уделили постановке общеобразовательных наук в академиях. В философии и словесности предлагалось провести определенное изменение состава учебных программ. В преподавании гражданской истории главное внимание было обращено на основные идеи и методы[266]266
  В преподавании гражданской истории должна была присутствовать главная мысль: основная идея всемирной истории – борьба Царства Божия с царством сатаны. См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 6–7.


[Закрыть].

Замечания о характере преподавания в академиях не несли ничего принципиально нового по сравнению с документами 1808–1814 гг. Но реальность отрезвляла и показывала невыполненность положений Устава 1814 г.: вновь надо было говорить о вреде буквального изучения предметов, необходимости полагаться не на память студентов и количество заученного, а на разумение и творческое саморазвитие.

Наиболее важны предложения архиереев по развитию «богословской учености». Митрополит Григорий предлагал два этапа: 1) иметь в корпорациях специалистов по разным областям богословия, способных научно их разрабатывать и руководить студентами в занятиях этими науками, 2) сосредотачивать внимание студентов на определенной области богословского знания путем «специализации» их самостоятельных практических занятий. По одному-двум избранным предметам они должны выполнять упражнения и писать сочинения, причем срок написания этих сочинений надо увеличить и темы давать в большом числе, как для курсовых сочинений. Однако святитель Филарет был менее склонен менять систему: специальные занятия избранными науками можно дозволять лишь избранным, под строгим контролем, иначе это грозит упадком знания. Святитель Филарет настаивал на специализации не студентов, а членов академических и семинарских корпораций в преподаваемых науках. Но для научного развития богословия необходимо образование «ученых мужей» также из академических наставников, но с особой предназначенностью. Преосвященные сходились на одном: «сословие ученых мужей составить из монашествующих», но для этого нужна особая система формирования действительно ученого монашества, а не кадров для архиерейства[267]267
  Святитель Филарет указывал главную проблему: «монашествующих долго не держат при академиях» (ибо замещают ими ректорские места и епископские кафедры), «светские же занимаются наукою, пока не женятся». Он предлагал план: «…академические кафедры замещать монашествующими, и те из них, которые окажутся способными и опытом засвидетельствуют свою ревность в науке и духовной учености, оставлять при академии навсегда для трудов ученых». См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 676. Л. 8–8 об.; РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 705. Л. 29–30.


[Закрыть].

Точку зрения, выраженную в записках 1857–1858 гг., митрополиты Филарет и Григорий высказывали неоднократно и в дальнейшем. Святитель Филарет считал, что существенно улучшить деятельность духовных школ могут не кардинальные изменения уставов, а воспитание кадров: «Недостаток не столько в Уставе училищ, сколько в исполнителях… нужнее поощрять и наставлять людей, нежели переписывать уставы.»[268]268
  Письмо святителя Филарета к архимандриту Антонию от 09.03.1859 // Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. IV. С. 171.


[Закрыть] То, что рекомендации Устава 1814 г. остаются актуальными, показывает его недовыполненность, «неисчерпанность». Святитель Филарет находил, что достаточно усилить власть преосвященных на духовно-учебные заведения и уничтожить нововведения графа Пратасова, исказившие Устав 1814 г., а это не требует глобальной реформы. Митрополит Григорий, хотя и не возражал против предстоящей реформы, находил достаточным, кроме усиления власти преосвященных и уничтожений пратасовских изменений, возвратить уставное значение академическим органам – Конференциям и окружным Внешним правлениям, даже расширить права Конференций в учебных вопросах[269]269
  Письмо митрополита Григория к митрополиту Филарету от 31.05.1860 // ПТСО. 1885. Т I. С. 198.


[Закрыть].

При этом столичные архиереи считали необходимым для нормализации учебного процесса изменить существующее управление духовно-учебной системой, исправив главные недостатки: 1) усилившуюся централизацию, нарушившую власть архиереев, академических Конференций и Внешних правлений в учебных округах;

2) бюрократизацию, передавшую решение духовно-учебных вопросов чиновникам. Наиболее удачной преосвященным академических городов виделась система, предлагаемая изначально Уставом 1814 г. (то есть, с сохранением духовно-учебных округов и роли академических правлений), с более определенными и твердо закрепленными значением и правами архиереев. Канцелярско-чиновническая форма центрального органа управления – ДУУ – была признана ими неудовлетворительной, но вопрос о наиболее удачном и функциональном варианте оставался открытым.

Таким образом, в отзывах архиереев на раннем этапе не обнаруживается стремления к радикальному преобразованию духовно-учебной системы в целом и высшей ее ступени – академий. Столичные митрополиты признавали недостатки существующих духовных академий, слабость преподавания, отсутствие специалистов, занимающихся научной деятельностью. Но, исходя из своего архипастырского и духовно-учебного опыта и трезво оценивая ситуацию, преосвященные видели причины идти путем совершенствования построенной системы. Систематизируя их аргументы, можно выделить следующие положения:

1) реальные достижения академий показали жизненность системы духовного образования 1814 г., она была задумана и построена как усовершенствуемая в соответствии с современными запросами общества и науки; совершенствование же методов преподавания, корректировка учебных планов и программ не подразумевает радикального преобразования;

2) негативные явления в духовной школе и богословской науке – многопредметность, отсутствие специальных научных исследований – являются не выявлением порочности Устава, но следствием его неполной реализации и непродуманных изменений, и их разумная гармонизация с положениями Устава может привести к существенным улучшениям;

3) духовная школа по своей сущности и предмету занятий имеет особые основания сохранять стабильность; при этом она должна оставаться школой, дающей полноценное образование, под постоянным контролем за успехами и направлением мыслей, и школой духовной, с единством учебно-воспитательного процесса, в православно-церковном духе;

4) специализация в конкретных областях богословия должна совершаться в послешкольный период, зрелым умом, способным к самостоятельному мышлению и оценкам;

5) единственный путь повышения уровня высшего духовного образования и развития богословской науки – в создании условий для научной и педагогической богословской специализации академических преподавателей и их совершенствования в этом направлении.

Первые реальные шаги в разработке духовно-учебной реформы начались с разработки нового устава семинарий, вопреки начальным предположениям и традиции изменений «с головы». Было решено широко использовать опыт практиков, и 9 февраля 1859 г. обер-прокурор запросил у епархиальных преосвященных, а через них и от ректоров семинарий, соображения о необходимых изменениях в духовно-учебных заведениях. Подобный же запрос был сделан в августе 1859 г. от имени директора ДУУ князя С.Н. Урусова преосвященным академических городов[270]270
  РГИА. Ф. 802. Оп. 7. 1859 г. Д. 23149. Л. 1–4.


[Закрыть]. В запросах указывалась основная причина предполагаемых изменений: в состав учебных курсов вошло много посторонних предметов, стесняющих богословские науки и древние языки и требующих слишком большого напряжения учащихся.

Уже в январе 1860 г. из поступивших сведений был составлен свод[271]271
  Свод мнений епархиальных архиереев и ректоров о преобразованиях, необходимых для духовной школы. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 7. Д. 22149; ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 700. Л. 1-41 об.; ОР РГБ. Ф. 316. П. 66. Д. 40. Л. 1-41 об. Свод составлял чиновник по особым делам при обер-прокуроре А.П. Толстом – Т.И. Филиппов. В его личном фонде сохранились некоторые из представленных отзывов. При всем удобстве пользования сводом, обработанные по определенной схеме мнения потеряли свою цельность, взаимосвязь мыслей и логику авторов, вырванные из контекста отдельные предложения звучали совершенно по-иному. Это отмечал святитель Филарет (Дроздов) еще перед началом работы Комитета, в дальнейшем многие считали, что этот прием «помогал» оперировать собранными мнениями достаточно вольно. См.: Горский А.В., прот. Дневник. М., 1885 (далее: Горский. Дневник). С. 109.


[Закрыть]. Мнения относились в основном к семинариям, но затрагивались и проблемы академий как педагогических институтов и духовно-учебных центров. Отмечая профессиональную и педагогическую слабость выпускников академий, авторы мнений предлагали следующие меры: 1) введение в академиях педагогики, 2) повышение уровня профессиональных знаний, то есть приготовление преподавателей-специалистов, а для этого – учреждение в академиях факультетов[272]272
  ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 700. Л. 33 об.-35 об. Некоторые из отвечающих оговаривают еще один вариант повышения уровня преподавателей: превращение духовных академий в богословские факультеты и приглашение для приготовления преподавателей небогословских наук посылать в университеты выпускников семинарий. Но отмечается, что подобный опыт – посылка семинаристов в Горы-Горецкий институт – принес в семинарии чуждый дух и соблазны. Что же будет, если такие преподаватели будут учить философии и истории?


[Закрыть]. Рассматривались и возможные формы деятельности академических Внешних правлений по совершенствованию учебно-методического обеспечения: активизация преподавателей-специалистов, например, путем объявлений конкурсов на лучшие учебные пособия[273]273
  К своду епархиальных проектов была присоединена еще одна записка ректора СПбДА епископа Макария (Булгакова), поданная в ДУУ несколько раньше, 2 марта 1857 г. В ней особое внимание уделено проблеме, особенно волновавшей епископа Макария: отсутствию достойных учебных пособий, ведущему к слабому преподаванию по собственным запискам, разнобою в преподавании одной и той же науки. Для решения этой проблемы епископ Макарий предлагал систему: 1) выбрать способных преподавателей академий или семинарий, 2) назначить им премии, 3) потребовать от них программы учебников и рассмотреть их, 4) рассмотреть готовый вариант учебника, исправить недочеты, 5) издать, ввести во временное пользование, 6) по прошествии опыта издать более совершенный вариант. Но для рассмотрения программ и учебников нужен особый компетентный Ученый комитет. См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 669. Л. 2–3.


[Закрыть]. Относилось к академическому образованию еще одно предложение: в средних классах семинарий, определив, кто из семинаристов будет готовиться в академии, лишь для них усиленно преподавать древние языки[274]274
  ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 700. Л. 19–19 об.


[Закрыть].