Текст книги "Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в."

В первый состав Учебного комитета в 1867 г. вошли, кроме председателя, постоянно присутствующие члены – инспектор СПбДА архимандрит Хрисанф (Ретивцев), настоятель церкви Константиновского дворца протоиерей Самуил Михайловский, законоучитель Института горных инженеров протоиерей Александр Рудаков, профессор Санкт-Петербургского университета Н.М. Благовещенский, профессор СПбДА И.А. Чистович, учитель Санкт-Петербургской 3-й гимназии и инспектор Мариинского института К.В. Кедров; члены-ревизоры – обер-секретарь Святейшего Синода И.А. Ненарокомов, начальник отделения Канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода С.В. Керский, С.И. Лебедев, имеющий педагогический опыт по прежней службе в ведомстве Министерства народного просвещения[377]377
  Извлечение из Всеподданнейшего отчета обер-прокурора Святейшего Синода за 1867 г. С. 122–123.


[Закрыть].

Архимандрит Хрисанф (Ретивцев), магистр МДА, инспектор СПбДА, а с января 1869 г. ректор столичной семинарии, был единственным монашествующим в составе Учебного комитета. Он сочувственно относился к новым веяниям в области научно-учебной, но старые традиции духовной школы чтил и вряд ли желал их упразднения. В Комитете архимандрит Хрисанф работал охотно, хотя и замечал, что обер-прокурор «имеет какие-то странные предубеждения против прежнего порядка и против академий»[378]378
  Архимандрита Хрисанфа «продвигал» на начальственные должности митрополит Исидор, в то время, как граф Толстой предлагал на них столичных протоиереев. В конфликте протоиерея И.Л. Янышева с профессорами-ветеранами архимандрит Хрисанф поддержал не ректора, а его оппонентов: возможно, его угнетало и нетрадиционное для академии положение архимандрита-инспектора при протоиерее-ректоре. См.: Казанский. Переписка. Письмо от 28 марта 1866 г. // БВ. 1912. Т. I. № 4. С. 739; Катанский. Указ соч. // ХЧ. 1916. Т I. № 1. С. 52; Лавров-Платонов А.Ф. Письма к протоиерею А.В. Горскому // БВ. 1895. Т. I. № 1. С. 131.


[Закрыть]. Протоиерей Самуил Михайловский, магистр СПбДА, характерный представитель столичного «ученого» белого духовенства[379]379
  Личные достоинства, подкрепленные родственными связями (был зятем протоиерея М.И. Богословского), обеспечили протоиерею С. Михайловскому «придворное» положение. Он не был сторонником протоиерея И.Л. Янышева и его нововведений в СПбДА. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1870 г. Д. 61. Л. 2-13.


[Закрыть]. Протоиерей Александр Рудаков, магистр СПбДА, был введен в состав Комитета как представитель «законоучительства» светских учебных заведений. Светских профессоров духовных академий представлял в Комитете профессор И.А. Чистович, магистр, преподаватель и историограф СПбДА[380]380
  Являясь зятем могущественного протопресвитера и члена Святейшего Синода В.Б. Бажанова, И.А. Чистович был вхож в высшие церковные круги, содействовал бывшим соученикам по академии, если о них незаслуженно «забывали» и они засиживались на месте, не отвечающем их способностям. Архиепископ Никанор (Бровкович) считал, что И.А. Чистович даже «влиял» на архиепископа Нектария (Надеждина), который пользовался «особой благосклонностью обер-прокурора» и «орудовал многими синодскими делами». См.: Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 149–151.


[Закрыть].

Профессор римской словесности Санкт-Петербургского университета Н.М. Благовещенский и инспектор Мариинского института К.В. Кедров были включены в состав Комитета как представители светского образования: тенденция на сближение духовного образования со светским была одной из характерных черт проводимых реформ. Кроме того, они были известными специалистами по древним языкам – первый по латинскому, второй по греческому, что отражало еще одну важную сторону реформы: усиление «классицизма» в духовной школе[381]381
  Работа в Учебном комитете была специфическая, состав его постоянных членов изменялся, старались сохранять лишь соотношение духовных и светских членов (3+3, при председателе-протоиерее). Так вскоре протоиерея А. Рудакова заменил протоиерей И. Толмачев, обладающий всеми ценимыми в Комитете качествами: магистр СПбДА 21-го курса (1853), служил священником в посольской церкви в Стокгольме, затем в Висбадене, в по возвращении в Россию – сакелларием церкви Зимнего дворца.


[Закрыть].

Члены-ревизоры Комитета должны были иметь высшее богословское образование, обладать реальными познаниями и опытом духовно-учебной службы, быть способными производить серьезные ревизии, а «не фиктивные, какие были академические ревизии». Наконец, они должны были снискать доверие гр. Д.А. Толстого, причем все знали твердое желание обер-прокурора, «чтобы члены-ревизоры были светские, а не монахи»[382]382
  Ревизорам были положены значительные оклады – 2 000 руб. в год, в то время как ординарный профессор академии получал с 1865 г. 1 200 руб. (по Уставу 1869 г. – 3 000 руб.) См.: Лавров-ПлатоновА.Ф. Письма к протоиерею А.В. Горскому // БВ. 1895. Т. I. № 1. С. 129, 120; Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 149.


[Закрыть].

Первая ревизия, проведенная членами Учебного комитета зимой 1867–1868 гг., напугала обилием сложностей в преобразуемых семинариях, но сама идея «профессиональных» ревизоров показалась вполне оправданной. Было принято решение печатать отчеты комитетских ревизоров и рассылать их в правления семинарий и училищ для назидания и для подтверждения заявления о полной гласности, в отличие от прошлой засекреченности. Но ревизорское дело оказалось более трудоемким, чем рассчитывали, трое назначенных члена-ревизора не успевали оформлять отчеты и составлять аналитические записки, и в 1871 г. число членов-ревизоров Учебного комитета было увеличено до пяти[383]383
  РГИА. Ф. 797. Оп. 38. 1 отд. 2 ст. Д. 7. Л. 1–2. Несмотря на тяжкую долю, члены-ревизоры держались стойко: в 1870 г. на место покинувшего Комитет И.А. Ненарокомова был принят И.К. Зинченко; в 1871 г., при расширении ревизорского состава до пяти человек, – С.И. Миропольский и М.Х. Григоревский. В таком составе ревизорская группа работала вплоть до введения нового Устава в 1884 г.


[Закрыть].

Членом Учебного комитета можно было считать и Н.А. Сергиевского, магистра и бывшего бакалавра МДА, директора Канцелярии обер-прокурора и члена Комитета 1866–1867 гг.[384]384
  Н.А. Сергиевский был человеком, небезызвестным в духовно-учебных и даже синодальных кругах – внук святителя Филарета и брат профессора МДА протоиерея Ф.А. Сергиевского. Исполняя обязанности воспитателя детей графа Е.В. Путятина и чиновника особых поручений при обер-прокуроре, посещал университетские лекции в Лондоне, восполняя образование. Близкий и преданный графу Толстому, осведомленный во всех тонкостях замыслов реформы, взял на себя основные тяготы курирования преобразования семинарий и училищ первой очереди, первые ревизии: до преобразования и на первых его шагах. См.: Отчет обер-прокурора за 1858 г. СПб., 1859. С. 52; ЦГИА СПб. Ф. 2162. Оп. 1. Д. 18. Л. 2; РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1867 г. Д. 20, 21, 22, 23, 24.


[Закрыть]

Влияние обер-прокурора на Учебный комитет было не столь очевидно, как в случае ДУУ: в состав Учебного комитета входили лица священного сана, большинство членов Комитета имели высшее богословское образование, что делало невозможным сведение Комитета на канцелярский уровень. Однако то, что светские члены Комитета назначались по предложению обер-прокурора, давало ему возможность вводить в обсуждение Комитета свои идеи и надеяться, что они не останутся без поддержки. Кроме того, члены-ревизоры – светские чиновники, хотя и с высшим духовным образованием и духовного происхождения, – в значительной степени зависели от обер-прокурора, выполняли его поручения. Кроме того, передача переписки и дел по инспекторской части в Канцелярию обер-прокурора ставила все духовно-учебные дела под его контроль.

Настораживало выражение учредительного указа: решение проблем духовной школы отдавалось не Святейшему Синоду, а «Главному Духовному управлению». Это ставило вопрос о последней инстанции в решении духовно-учебных дел. Действительно, создание Учебного комитета отдалило синодальных членов от руководства духовно-учебными заведениями: Комитет никаких важных дел не решал – решал Синод, но очень часто синодальные решения по духовно-учебным вопросам полностью повторяли проекты решений, приведенные в журналах Учебного комитета, представленных Синоду обер-прокурором[385]385
  Подобная ситуация вызывала даже у некоторых членов Учебного комитета довольно странное представление о компетенции Синода: «Вот нарочно, в пику Комитету, возьмет да и переделает какое-либо наше распоряжение! Но они дела не знают: дело воротится к нам же. Мы по всем пунктам его разработаем, да и снова в Синод, а они и остаются с носом. Где же им с нами тягаться?» См.: Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 197.


[Закрыть]. Связующим звеном вновь являлся обер-прокурор. Таким же путем осуществлялась и обратная связь: указы и рекомендации Синода передавались в Комитет через обер-прокурора. Лишенное своего непосредственного представителя в Синоде, более того – отгороженное от Синода посредником, новое духовно-учебное управление не могло претендовать ни на значительную самостоятельность, ни на высокий авторитет. Усиливало влияние обер-прокурора на духовно-учебные дела и то, что он лично представлял важнейшие решения, например, проекты новых уставов, на Высочайшее утверждение, с соответствующим комментарием. В этом вопросе обер-прокурорам второй половины XIX в. действительно удалось достичь положения «ока Государева».

В ведении Учебного комитета, с самого момента его учреждения, находились семинарии и духовные училища, отношения же с академиями четко определены не были: разработка нового Устава духовных академий еще предстояла, и это не позволяло заранее регламентировать их отношения с новым органом управления. Освобождение академий от функции управления духовно-учебными округами и надежды, возлагаемые на них в отношении развития науки, давали основание предполагать полную независимость от Комитета. Но опыт свидетельствовал о том, что прямое подчинение Синоду требует канцелярского надзора за этим делом, а этот надзор рано или поздно выходит за рамки канцелярского.

Новый орган духовно-учебного управления, с одной стороны, отчасти отвечал основным требованиям, сформулированным во мнениях и дискуссиях 1859–1867 гг.: особый орган, занимающийся исключительно учебно-воспитательной стороной деятельности духовно-учебной системы, состоящий из лиц с высшим духовным образованием. С другой стороны, уже в самой постановке этого органа было много положений, которые вызывали нарекания в самом начале его деятельности и которые грозили в дальнейшем серьезными последствиями: неопределенность положения Комитета по отношению к обер-прокурору и к Святейшему Синоду, невозможность прямого доклада духовно-учебных дел в заседаниях Святейшего Синода; неопределенность положения Учебного комитета и его ревизоров по отношению к епархиальным преосвященным, вызывающее недовольство архиереев «подчиненностью» их светским лицам, хотя и имеющим духовное образование. Бесправность самого положения Учебного комитета – все обсуждать, но ничего не решать – не позволяла ему владеть ситуацией и вела к снижению ответственности его членов.

Таким образом, духовно-учебные реформы 1867 г. – разрушение целостной соподчиненной духовно-учебной системы, преобразование семинарий и учреждение Учебного комитета – сделали реформу духовных академий неизбежной, хотя и оставляли свободу в степени ее радикальности. Академии, освобожденные от задачи управления семинариями, получали возможность сосредоточиться на решении своих непосредственных задач – построении высшего духовного образования и создании наилучших условия для развития богословской науки, хотя сохранение принципа педагогического самообеспечения духовно-учебной системы накладывало на решение этих проблем определенные ограничения. Требования, предъявленные новым Уставом духовных семинарий к преподавателям-специалистам, ставили академии перед необходимостью повышения уровня подготовки выпускников, как специальной, так и педагогической. Неопределенность отношений академий с новым духовно-учебным центром – Учебным комитетом – подразумевала прямое подчинение академий Святейшему Синоду, но опыт свидетельствовал о практической нестабильности такого состояния. Учебная направленность Комитета не отвечала запросам, предъявленным к развитию богословской науки, и ставила вопрос о необходимости централизации научной деятельности. При проведении реформы духовных академий неизбежно должны были встать вопросы, во многом определившие ход семинарской реформы 1867 г.: светское влияние на духовно-учебные преобразования и отношение духовной школы со школой светской.

2.2. Подготовка реформы духовных академий в 1867–1868 гг

Разработка проекта Устава 1869 г. представляла собой сложный процесс, в ходе которого собирались, изменялись, синтезировались идеи разных авторов о преобразовании высшего духовного образования. Задача данного раздела: выявить и систематизировать основные идеи, положенные в основу мнений Конференций духовных академий и частных мнений 1867 г. о желательных изменениях в высшем духовном образовании, проекта Устава духовных академий, составленного Комитетом 1868 г., а также важнейшие положения из отзывов архиереев на составленный проект Устава. При этом особое внимание обращено на положения, повлиявшие на окончательную редакцию Устава 1869 г. или, напротив, не вошедшие в него, но, на наш взгляд, перспективные для дальнейшего хода развития высшего богословского образования.

Рассматриваются вопросы, относящиеся к учебному процессу и организации непосредственно связанной с ним научной деятельности, остальные положения проектов затрагиваются лишь по мере их связи с учебно-научной деятельностью.

Еще до утверждения окончательного варианта Уставов духовных семинарий и училищ была начата подготовка к пересмотру Устава духовных академий. Как и в случае семинарской реформы, решено было привлечь практиков, причем не только ректоров, но и преподавательские корпорации, в лице Конференций.

24 января 1867 г. обер-прокурор Святейшего Синода гр. Д.А. Толстой предложил Конференциям духовных академий представить свои «соображения о желательных переменах в существующем устройстве духовных академий в учебном, воспитательном и хозяйственном отношениях»[386]386
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 1.


[Закрыть]. При этом следовало принять во внимание время, прошедшее с момента разработки действующего Устава 1814 г., изменения в духовно-учебной области и накопленный опыт.

Предложение рождало надежды на жизненность грядущей реформы: преподаватели могли свидетельствовать «изнутри» о реальном положении академий, высказать свой взгляд на причины бед, предложить пути улучшения. Лишь практики могли попытаться детально изобразить желанный вариант преобразованной духовной академии, с учетом современного уровня развития науки и осознанных недостатков действующего Устава[387]387
  В самом факте предложений академий об улучшении учебного процесса не было ничего принципиально нового – эпоха ДУУ дала в этом отношении определенный опыт, но теперь Конференциям была предоставлена возможность выдвинуть предложения о принципиальном изменении системы высшего богословского образования.


[Закрыть].

Конференции постарались учесть мнения членов корпораций по возможности полно: были собраны записки преподавателей о постановке их предметов и учебной части в целом, в заседаниях Конференций они обсуждались, путем голосования составлялся единый проект[388]388
  См., например, письма профессора МДА С.К. Смирнова: БВ. 1914. № 10–11. С. 426–427. Мнения профессоров МДА сохранились частично в архиве ректора протоиерея А.В. Горского: ОР РГБ. Ф. 78. К. 20. Д. 6, 8, 10.
  Хотя все Конференции представили достаточно полные документы, затрагивающие все или почти все стороны жизни академий, лишь Конференция СПбДА назвала свой труд «проектом», остальные Конференции так и именовали представленные труды «соображениями».


[Закрыть]. К единству удавалось прийти не всегда, и к основным проектам прилагались групповые или частные мнения[389]389
  Лишь Конференции МДА удалось составить единый проект. К проекту большинства СПбДА было приложено особое мнение несогласных восьми членов, хотя и не перечисленных поименно. Конференция КДА представила по основному вопросу – о составе предметов – четыре мнения. С проектом большинства Конференции КазДА не согласились, в некоторых вопросах, пять профессоров – Н. Соколов, И. Порфирьев, И. Гвоздев, М. Красин, П. Знаменский, но, к сожалению, «за краткостию времени» они не представили свое мнение в письменной форме.


[Закрыть].

31 марта представила свой проект, с отдельным мнением 8 членов, Конференция СПбДА, в апреле и мае поступили материалы от остальных академий, причем к соображениям МДА были присоединены замечания по некоторым вопросам митрополита Филарета (Дроздова)[390]390
  Свод мнений Конференций духовных академий хранится в архивном фонде Канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода, в деле о преобразовании академий 1869 г.: РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 109–120 об. Свод был напечатан: СП. 1867. № 143–146. Тексты самих «соображений»: ХЧ. 1867. Ч. II. С. 273–345 (СПбДА и МДА), 446–470 (КДА), 610–648, 817–848 (КазДА). При публикации опущены были отдельные фрагменты, касающиеся отношений академий с семинариями, ибо эти вопросы к тому времени были уже решены Уставами 1867 г.


[Закрыть]. Казанский архиепископ Антоний (Амфитеатров) представил свое мнение об улучшении постановки миссионерских наук в КазДА.

Все проекты были едины в определении главной проблемы высшего духовного образования: многопредметность, препятствующая подготовке специалистов – ученых и преподавателей. Для разрешения этой проблемы надо было решить вопрос о составе предметов в академиях в целом и в образовании каждого студента. А для этого следовало уточнить задачи духовных академий с учетом произошедших в духовно-учебной системе изменений. Проект семинарской реформы еще не был утвержден, но основные его положения были известны и обсуждались в преподавательской среде: академии предполагалось отстранить от управления семинариями, по крайней мере, административного. Следовательно, главным становилось установление иерархии внутренних задач духовных академий.

Таким образом, вопрос конкретизировался: что является главной задачей академий – подготовка преподавателей для семинарий или специальное богословское образование? Если академии должны реализовывать себя как полноценные педагогические институты духовного ведомства, то неизбежно присутствие в их учебных планах всех предметов семинарского преподавания. Если академии являлись специальными богословскими школами, то состав предметов должен определяться нуждами самого богословского образования, а определяющим принципом составления программ высшего духовного образования должно стать научное богословие, его современная структура и методы изучения.

Оказалось, что даже среди Конференций духовных академий не было полного единства в ответе на этот вопрос. Большинство членов Конференции СПбДА считало, что успешное исполнение обеих задач невозможно: пытаться поставить небогословские науки на университетском уровне в академиях безнадежно и небезопасно для развития богословских наук[391]391
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 5-14 об. Проект большинства Конференции СПбДА был подписан 31 марта 1867 г. ректором протоиереем И.Л. Янышевым, инспектором архимандритом Хрисанфом (Ретивцевым), профессорами И.Ф. Нильским и В.И. Долоцким.


[Закрыть]. То есть, академии должны стать специальными богословскими школами, давая высшее богословское образование и готовя наставников лишь по богословским наукам. При этом необходимо поставить задачу подготовки студентов к научной богословской деятельности. Проект удерживал из общеобразовательных наук только те, которые необходимы для богословского образования: философию, древние и новые языки и педагогику, общую и пастырскую. Но и из круга богословских наук, преподававшихся в академиях, предлагалось исключить патристику, пастырское богословие, гомилетику и библейскую историю[392]392
  Патристика отчасти дублируется чтениями по церковной истории, отчасти – догматическим богословием, ее вполне заменит особый раздел догматического богословия – история догматов в борьбе с ересями и рационализмом. Пастырское богословие и гомилетику следует заменить практической дисциплиной – пастырской педагогикой, лучше отражающей смысл этих предметов. Библейская история, неоправданно выделенная в особую науку, должна занять естественное место в курсе Священного Писания, с введением некоторых особых вопросов в программу по метафизике.


[Закрыть]. После этого в академиях должны были остаться 18 кафедр, не считая новейших языков[393]393
  Состав кафедр по проекту большинства Конференции СПбДА: 1) историческое введение в Священное Писание; 2) герменевтика и экзегетика; 3) основное богословие; 4) догматическое богословие; 5) нравственное богословие; 6) сравнительное богословие; 7) каноническое право; 8) литургика; 9) церковная история древняя; 10) церковная история новая; 11) русская церковная история; 12) история раскола; 13) история философии; 14) логика и психология; 15) педагогика общая и пастырская; 16) еврейский язык; 17) греческий язык; 18) латинский язык и – без особых кафедр – новейшие языки.


[Закрыть]. Распределение предметов по курсам проект предоставлял Конференциям, но с непременным условием преподавания Священного Писания и древних языков на протяжении всех четырех лет. Никакой мысли о специализации внутри единого учебного курса в проекте не было: все студенты должны были изучать одинаковый набор предметов и быть готовыми к дальнейшему преподаванию любой из изучаемых наук.

Все остальные проекты, в том числе меньшинства столичной Конференции, не предлагали отказа от педагогической задачи. Совершенствуя процесс высшего богословского образования, академии должны были тем не менее готовить наставников в семинарии и по общеобразовательным предметам[394]394
  В проектах, иногда с сожалением, говорилось о «ненадежности» передачи этого дела в университеты: университеты не успевают замещать наставнические места и в гимназиях, к тому же изучение общеобразовательных наук вдали от влияния и коррекции их богословием «может вести к односторонности и к дисгармонии с христианско-богословскими воззрениями». См.: Проект меньшинства Конференции СПбДА // ХЧ. 1867. Ч. II. № 8. С. 294.


[Закрыть], то есть иметь в своем составе полный набор семинарских предметов. Вопрос состоял лишь в том, в какой мере они должны присутствовать в образовании каждого студента.

Наиболее тяжеловесную программу разработала Конференция КазДА[395]395
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 64-108. Соображения КазДА были подписаны 10 мая 1867 г. членами Конференции: священником Богородицкого монастыря архимандритом Мартирием, ректором КазДС архимандритом Варсонофием, инспектором КазДА архимандритом Вениамином, протоиереем В. Вишневским, протоиереем Ф. Талантовым, профессорами Н.П. Соколовым, И.Я. Порфирьевым, И.П. Гвоздевым (с указанием на их особое мнение). Ректором, архимандритом Иннокентием, подписано лишь представление этих соображений в Синод. Проект большинства Конференции КазДА приведен также: Знаменский. История КазДА. Вып. 1. С. 296–300.


[Закрыть]. Ее проект предполагал сохранить все науки, входящие в Устав 1814 г. и введенные впоследствии, кроме библейской истории и пастырского богословия[396]396
  Аргументы практически повторяли аргументы столичных коллег: библейская история дублирует в ключевых своих моментах чтения о Священном Писании и метафизику, пастырское богословие надо присоединить к педагогике или к нравственному богословию, гомилетику и патристику соединить в историю христианской словесности.


[Закрыть]. КазДА ориентировалась в целом на Устав 1814 г., подчеркивая это разделением наук на классы, но с учетом произошедшего развития наук: для наук богословского класса полагалось 10 кафедр, а в составе небогословских выделялись особые части. В результате получалось 18 кафедр, не считая новых языков[397]397
  Состав кафедр по проекту Конференции КазДА: 1) Священное Писание (история священного канона и текста, исагогика, герменевтика и экзегетика); 2) апологетика; 3) догматическое богословие; 4) обличительное богословие; 5) нравственное богословие; 6) педагогика; 7) церковная история; 8) церковные древности; 9) еврейский; 10) чтение о русском расколе; 11) каноническое право; 12) история церковной словесности (гомилетика и патристика); 13) курс философских наук (введение в философию, логика, психология, метафизика, история философии, нравственная философия); 14) словесные науки (литературная эстетика, история общей словесности, история русской словесности в связи с историей русского и славянского языков и славянской палеографией) 15) всеобщая и русская гражданская история с историей языческих религий; 16) физико-математические науки (алгебра, тригонометрия, аналитическая геометрия, опытная физика, физическая география); 17) греческий язык; 18) латинский язык и – без особой кафедры – новейшие языки.


[Закрыть]. Казанский проект выделял три основные задачи планируемого преобразования академий: 1) расширение объема и установление «ученого» метода богословских и церковно-исторических наук; 2) расширение преподавания общеобразовательных наук, необходимых для всестороннего и основательного изучения богословия; 3) совершенствование приготовления преподавателей по всем предметам семинарского курса. Но каким образом гармонично осуществлять это всестороннее развитие, проект не указывал. Никаких замечаний о разделении предметов учебного курса на обязательные и необязательные не делалось, для всех студентов предлагался полный учебный курс, без какого-либо выбора. Но была в этом проекте интересная мысль о специализации академий: каждая академия, несмотря на общецерковное значение, может иметь и свою специфическую задачу, которая не умаляет, а повышает ее общецерковное значение. Исходя из этого принципа, можно было бы ввести некоторое разнообразие в состав предметов разных академий. Для удержания в КазДА миссионерских предметов Конференция предлагала исключить из круга наук этой академии всеобщую гражданскую историю и физико-математические науки. Преподавателей в семинарии Казанского округа по этим наукам предлагалось брать из МДА.

В остальных проектах духовных академий 1867 г. появлялась мысль о некоторой специализации наук внутри академий. 8 членов Конференции СПбДА, Конференции МДА и КДА оставляли в академиях науки и специально-богословские, и общеобразовательные, но делили их на общеобязательные «предметы по выбору».

Меньшинство столичной Конференции, добавляя к имеющимся в академиях наукам историю литературы, славянского языка и славянских наречий, космографию, предлагало: 1) все богословские науки, с оригинальными языками Священного Писания – еврейским и греческим, – сделать общеобязательными; 2) науки общеобразовательные, включая логику, психологию, историю философии и латинский язык, разбить на два параллельных отделения, философско-математическое и историко-филологическое, или выделить более мелкие группы, применительно к семинарским кафедрам; 3) из трех новейших языков оставить обязательным один. Некоторые представители этого меньшинства высказывались за введение выбора и в богословские науки, но второстепенные[398]398
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 15–18 об.


[Закрыть].

Конференция МДА предлагала вывести из состава преподаваемых наук патрологию и герменевтику, присоединяя их к догматике и Священному Писанию соответственно, и ввести историю литературы, русского языка и славянских наречий. При этом общеобязательными сделать все основные богословские, церковно-исторические и философские предметы (кроме истории философии), три древних языка, словесность и педагогику[399]399
  Общий состав кафедр по проекту Конференции МДА: 1) общее и догматическое богословие; 2) нравственное и пастырское богословие; 3) обличительное богословие с учением о русском расколе; 4) Священное Писание Ветхого Завета, с изложение правил герменевтики; 5) Священное Писание Нового Завета; 6) теоретическое и практическое руководства к церковному красноречию и церковная археология; 7) каноническое право и греческий язык; 8) библейская история и еврейский язык; 9) общая церковная история до разделения Церквей и Восточной Церкви после раздела; 10) история западных Церквей; 11) метафизика и нравственная философия с философией права; 12) логика и психология; 13) история философии; 14) теория словесности; 15) история литературы и языка русского и славянских племен; 16) общая гражданская история; 17) русская гражданская история; 18) математики; 19) физики и космографии; 20) педагогики.


[Закрыть]. Остальные предметы разбить на пары, предоставив выбор одной науки из каждой пары: а) каноническое право или археология; б) обличительное богословие или история западных церквей; в) история философии или история литературы и языка русского и славянских племен; г) история гражданская – всеобщая и русская – или математика и физика. Изучение новых языков предлагалось не делать обязательным, но для желающих изучать языки иметь при академии лекторов[400]400
  Конференция МДА выдвигала некоторые предложения по переформированию состава кафедр в духовных академиях: с одной стороны, выделение для Священного Писания двух особых кафедр, с другой стороны, соединение древних языков в единые кафедры с теми или иными богословскими науками. См.: РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 28–54. Соображения МДА были подписаны 15 апреля 1867 г. ректором протоиереем А.В. Горским, инспектором архимандритом Михаилом (Лузиным), профессорами протоиереем Ф.А. Сергиевским, П.С. Казанским, В.Д. Кудрявцевым-Платоновым, С.К. Смирновым.


[Закрыть].

Члены Конференции КДА не смогли прийти к единому мнению и представили четыре варианта состава наук в духовных академиях и способов их специализации[401]401
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 57–63. Соображения КДА были подписаны 9 мая 1867 г. лишь ректором архимандритом Филаретом (Филаретовым).


[Закрыть].

A. Первая группа признавала общеобязательными предметами: 1) основное, догматическое и нравственное богословие; 2) Священное Писание с библейской историей, еврейским языком и древностями; 3) церковную общую и церковную русскую историю; 4) каноническое право; 5) очерки метафизики с историей философии; 6) педагогику. Остальные предметы делились на две группы для свободного выбора студентов[402]402
  I. 1) обозрение вероисповеданий; 2) церковная словесность; 3) общая словесность; 4) история славянских литератур; 5) один из классических языков;
  II. 1) патрология; 2) логика и психология; 3) физико-математические науки; 4) всеобщая гражданская история; 5) русская гражданская история; 6) один из классических языков.


[Закрыть].

Б. Другая группа признавала общеобязательными лишь следующие предметы: 1) основное, догматическое и нравственное богословие; 2) Священное Писание с еврейским языком; 3) метафизику с историей философии; 4) педагогику. Все остальные предметы делились на два отдела, для выбора студентов, – один с преобладанием наук теоретических, другой – исторических[403]403
  I. 1) обличительное богословие; 2) церковная словесность; 3) логика и психология; 4) общая словесность с историей славянских литератур; 5) физико-математические науки; 6) один из классических языков;
  II. 1) библейская и всеобщая церковная история; 2) церковная русская история, с историей католичества в России и Польше; 3) каноническое право и литургика; 4) патрология; 5) всеобщая и русская гражданская история; 6) один из классических языков;


[Закрыть].

B. Третья группа КДА полагала необходимым обязательное изучение всех предметов программы, но с выделением из каждой науки некоторых отделов или частей, которые и могут составлять предметы специального изучения.

Г. Четвертая группа КДА предлагала сохранить ныне существующие порядки, но с исключением некоторых предметов.

Кроме того, к учебному процессу относились следующие предложения Конференций:

а) курсы в академии сделать одногодичными, для удобства преподавания;

б) определение числа уроков для каждой науки предоставить Конференциям;

в) количество сочинений уменьшить;

г) полугодовые экзамены отменить, на годовых ввести балльную систему оценок и предоставить проведение экзамена специалистам по предметам, а не начальству.

Некоторые изменения предлагалось ввести в существующую систему научной богословской аттестации, открыв возможность получения докторской степени не только лицам духовным, но и светским[404]404
  Об изменениях в присуждении магистерской степени ничего не говорилось: умолчание предполагало сохранение старой системы, то есть присуждение магистерской степени лучшим студентам непосредственно по окончании академии, за обычное курсовое сочинение.


[Закрыть]. Проект КазДА выдвигал предложение о предоставлении духовным академиям права присуждать ученые степени магистра и доктора философии.

Предлагались некоторые изменения в формировании преподавательской корпорации. Принципиального расширения численного состава преподавателей в проектах не предлагалось – от 18 до 24[405]405
  СПбДА: 8 ординарных и 4 экстраординарных профессоров, 6 доцентов; МДА: 8 ординарных и 8 экстраординарных профессоров, 6 бакалавров; КДА: 10 ординарных и 7 экстраординарных профессоров, 7 бакалавров; КазДА: 6 ординарных и 6 экстраординарных профессоров, 6 бакалавров.


[Закрыть] – но все проекты пытались сформулировать определенные требования к качественному составу. Если для бакалавра (в СПбДА – доцента) Конференции традиционно требовали магистерскую степень, то для ординарного профессора одни проекты требовали определенный преподавательский стаж (МДА – не менее 8 лет), другие – самостоятельный научный печатный труд по специальности (СПбДА, КДА). Определенного требования к ученой степени кандидата на профессорскую кафедру сформулировать было нельзя, пока докторская богословская степень оставалась доступной лишь лицам священного сана.

Во всех проектах прозвучало желание преподавательских корпораций более активно и действенно участвовать в учебном процессе и иметь на этот процесс влияние. Предлагалось значительно расширить круг дел, обсуждаемых и решаемых Конференциями, передав им часть учебных дел из Внутренних правлений; избрание ректора, как руководителя учебного процесса, поручить Конференциям, с утверждением Святейшим Синодом. Все Конференции считали необходимым повысить статус преподавателя: ректор не должен делать ему замечаний, но сообщать о замеченных недостатках Конференции. Необходимым условием для совершенствования учебно-научного процесса было названо сосредоточение корпорации исключительно на этом деле, а для этого следовало сравнять оклады преподавателей духовных академий с окладами преподавателей университетов[406]406
  Ординарному профессору – 3 000 руб. в год, экстраординарному – 2 000, бакалавру (доценту) – 1 200.


[Закрыть].

Каждый проект пытался разработать особую систему подготовки преподавателей духовных академий: МДА и КДА предлагали лицам, избранным в бакалавры, давать оплачиваемый год для подготовки к кафедре (приват-доцентура), КазДА – оставлять лучших студентов на год стипендиатами. Университетская идея – «профессорского стипендиатства» лучших выпускников, а также посылка их за границу – не могла не появиться в проектах духовных академий[407]407
  Однако Конференция МДА высказывала к ней критическое отношение: система заграничных командировок называлась «если не вредною, то решительно бесполезною для приготовления к академическому преподаванию», ибо лучшим магистрам академии все «потребные сведения» легче приобрести из чтения иностранных книг, нежели слушанием лекций в иностранных университетах. Это, с одной стороны, обусловлено недостаточным знанием иностранных языков выпускниками духовных академий, с другой стороны, сложностями переездов и неизбежного «рассеяния внимания» в чужих местах.


[Закрыть].

О составе студентов высказались лишь две Конференции. По мнению Конференции СПбДА, в студенты академии должны приниматься все выпускники семинарий, гимназий и других средних учебных заведений. Конференция МДА настаивала на сохранении традиционного варианта: лишь перворазрядные воспитанники семинарий и студенты университетов, а также воспитанники других учебных заведений, но не иначе как по сдаче экзаменов в семинарии и получении перворазрядного аттестата. Обе Конференции настаивали на непременном проведении полноценного вступительного экзамена, в этом старая традиция должна быть изменена. Все Конференции считали возможным допущение в академии вольнослушателей, причем отмечали полезность этого для богословской науки и духовного просвещения.

Конференции упоминали и о предполагаемом уничтожении духовно-учебных округов. МДА отстаивала необходимость сохранения старой системы: нравственно-научное влияние академий на семинарии перейдет в бюрократически-юридическое при разрыве этой связи и централизованном подчинении семинарий. Остальные академии, не настаивая на сохранении административного подчинения, указывают на пользу учебно-методической связи академий и семинарий для всего процесса богословского образования и правильного нравственного настроя всей духовно-учебной системы.

Важным дополнением к официальным проектам Конференций духовных академий стали частные мнения, опубликованные на страницах периодических изданий академий. С одной стороны, это была возможность высказаться тем, кто не входил в состав Конференций, но имел свое представление о проблемах высшего духовного образования и путях его совершенствования. С другой стороны, вольный стиль журнальной статьи позволял делать замечания и проводить рассуждения, недопустимые в официальном документе.

Ряд таких частных мнений появился одновременно с проектами, в марте – мае 1867 г. Авторами статей были либо преподаватели академий, либо их выпускники. Общество, лично не причастное к духовно-учебному процессу, в 1867 г. еще не дерзало обсуждать дела высшей духовной школы, сосредоточив свое внимание на проблемах и неурядицах семинарий и училищ. Если в эти годы и появлялись в светской периодике статьи, касающиеся академий, они не носили серьезного характера.

В мартовском номере «Христианского чтения» за 1867 г. было напечатано два мнения по поводу грядущей реформы академий, подписанные А.Х., П.С., в майской еще одно – протоиерея Иоанна Базарова[408]408
  Протоиерей Иоанн Базаров – выпускник СПбДА, магистр 15-го курса (1843), с 1844 г. священник при русских православных церквах в Европе – Висбадене, а затем Штутгарте, – знаток и западной системы богословского образования. Очевидно, были не чужды академии и авторы первых двух статей. Автор монографии предполагает под подписью А.Х. – архимандрита Хрисанфа (Ретивцева), магистра МДА 22-го курса (1856) и инспектора СПбДА; под подписью П.С. – протоиерея Ф.Ф. Сидонского, магистра 8-го курса СПбДА (1829), ее бывшего бакалавра и члена Конференции.


[Закрыть].

Две первые статьи предварялись замечанием редакции по поводу готовящейся реформы духовных академий: она называлась «неминуемой» – по причине уже происходящей семинарской реформы, – но в то же время безнадежной: «всестороннего улучшения наших академий» от нее не ждали[409]409
  ХЧ. 1867. Ч. I. № 3. С. 430–432.


[Закрыть]. Две главные проблемы, тесно связанные между собою, невыгодно отличали духовные академии от других высших учебных заведений: отчужденность от общеобразовательных заведений и отсутствие единой цели. Педагогическая задача академий не давала развиться в должной степени ни богословской науке, ни специальному преподаванию богословия. Парадокс заключался в том, что подготовленная семинарская реформа сохраняет за академиями обязанность готовить преподавателей по общеобразовательным предметам, что перенесет в новый устав старые проблемы: академии должны в миниатюре составлять целые университеты.

Редакция, пытаясь сохранить объективность, не высказывала пожелания о преобразовании академий в богословские факультеты, но с печалью замечала: преподавание в академиях общеобразовательных наук, а в университетах богословских, не дает твердой постановки ни тем, ни другим.

В статье А.Х., созвучно с мнением редакции, указывалась причина слабого развития богословской науки в России: соединение в духовно-учебных заведениях общеобразовательной и специальной задач[410]410
  Там же. С. 432–442.


[Закрыть]. Самым естественным и желанным решением было бы превращение духовного образования в специальное богословское, как во всех других странах, но Комитет по преобразованию семинарий не счел это возможным, и реформа духовных академий не может в этом вопросе ничего изменить.

Автор статьи видел все же возможность улучшения постановки учебного процесса в академиях. Для этого необходимо: 1) изменить состав кафедр в духовных академиях, богословских и общеобразовательных; 2) специализировать занятия студентов, учредив «нечто подобное факультетам»; 3) изменить методы преподавания, отказавшись от схоластических традиций, укоренившихся в русском духовном образовании[411]411
  Именно этим А.Х. объяснял преобладание в академиях наук систематического характера над науками о живых источниках, прежде всего – Библии, и отсутствие в самих науках систематического богословия критического анализа и исторического исследования.


[Закрыть]. А также: 1) науку о Священном Писании разделить на две кафедры – библиологию и герменевтику с экзегетикой; 2) введение в богословие – предмет обзорный и неглубокий – преобразовать в общее богословие, или апологетику, придав ему научную постановку философии религии и поставив задачу научного «оправдания» основных богословских истин; 3) в курс догматического богословия ввести историческое изложение; 4) в нравственном богословии отойти от бесцельного «семинарского» метода – свода нравственных правил, дав научное исследование о началах христианской нравственности, на основаниях богословских, исторических, психологических, вероисповедных разностей; 5) из догматики выделить курс сравнительного богословия, сместив акцент с полемики на сравнительный анализ; 6) каноническому праву и литургике с церковными древностями дать историческую постановку; 7) увеличить число исторических кафедр (две кафедры на всеобщую церковную историю, особые – на отечественную церковную историю и на историю раскола); 8) исключить патрологию и пастырское богословие, относя «практический элемент» пастырского богословия к педагогике.

Из предложений, относящихся к небогословским наукам, наиболее интересны следующие: 1) расширить изучение психологии в ущерб метафизике; 2) ввести отдельную кафедру истории русского языка и русской и славянской литератур; 3) изменить методы преподавания: фактически-прагматическое чтение заменить историографическим, уделяя внимание критическому обозрению первоисточников и методологии; 4) выделить отдельную кафедру для отечественной истории; 5) ввести в учебные планы академий космографию и весь цикл естественных наук – с научно-апологетическими целями; 6) усилить преподавание языков, особенно новых, как необходимого средства расширения специально-научного кругозора; 7) перестроить преподавание педагогики, соединив общую христианскую педагогику с пастырской.

Автор предлагал четыре специальных группы: две богословские – положительного и исторического богословия – и две общеобразовательные – гражданской истории и физико-математических наук[412]412
  А.Х. проводит рассуждение: специализация в духовных академиях может вызвать недоумение: абсурдно разделение единого богословия, но в наши академии, в отличие от теологических факультетов западных университетов, идут выпускники семинарий, уже получившие систематическое богословское образование, на котором может базироваться специализация. Кроме того, богословская специализация в академиях не подразумевает факультетского деления: большая часть предметов остается общеобязательной.


[Закрыть]. Специализация неглубока: 2–4 специальные науки, при массивном общеобязательном курсе из 6 богословских и 8 небогословских предметов[413]413
  Если три группы специализации вполне естественны, то объединение под названием «положительного богословия» трех наук – сравнительного богословия, литургики и канонического права – кажется довольно натянутым.


[Закрыть]. Но в предложенной системе специализации немного нового: выделение «положительного» и «исторического» богословия было популярно в эти годы, вошло отчасти и в проекты духовных академий, две группы общеобразовательных наук, вводимые с педагогической целью, повторяют первую специализацию, введенную в СПбДА в 1810 г.[414]414
  Проект А.Х. существенно отличается от обоих проектов Конференции СПбДА: если предположение о личности автора верно, архимандрит Хрисанф подписал в марте проект радикального большинства, придерживаясь в душе иного мнения. Возможно, он не верил, что академиям удастся отказаться от своих широких педагогических задач, и смотрел на вещи более реально. В мае этого же 1867 г. архимандрит Хрисанф вошел в первый состав Учебного комитета при Святейшем Синоде – единственный представитель монашества. Возможно, «умеренный радикализм» о. Хрисанфа – созвучие с настроениями времени и умение согласиться с решениями большинства – делал его одной из самых подходящих фигур и для Учебного комитета.


[Закрыть]

Статья П.С. не ставила под сомнение ни разумность двойной задачи духовных академий, ни необходимость совмещения в высшем духовном образовании богословского и общеобразовательного элемента[415]415
  ХЧ. 1867. Ч. I. № 3. С. 442–458.


[Закрыть]. Автор даже предлагал расширить состав общеобразовательных наук введением истории литератур, естественных наук, гражданского законоведения и политики, но не указывал путей полноценного развития этих наук в недрах академии и способов борьбы с многопредметностью[416]416
  Предложения не были новы, как и аргументы: литература – выразительница жизни общественной, без нее пастырю и богослову невозможно понять направление мыслей и чаяний общества; естествознание необходимо богослову и апологету для верного взгляда на мир Божий, выработки действенных средств опровержения заблуждений и возражений против религии; знание государственных законов и учреждений необходимо пастырю Церкви для руководства народа во всех жизненных обстоятельствах и правильных отношений с властями.


[Закрыть]. Небогословские науки предлагается читать кратко, но основательно, полагаясь на профессиональное чутье «профессора-специалиста». Но при этом не уточнял: должны академии сами воспитать этих профессоров или приглашать их из университетов.