Текст книги "Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в."

Местные, епархиальные, взгляды решено было дополнить сведениями, собранными беспристрастным ревизором: в декабре 1859 г. на ревизию духовно-учебных заведений был командирован директор ДУУ князь С.Н. Урусов[275]275
  См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 7. 1859 г. Д. 23288; Там же. Оп. 8. 1860 г. Д. 23387. В течение 1860 г. князь С.Н. Урусов обозрел учебные заведения Казанской, Нижегородской, Костромской, Владимирской, Ярославской епархий; а в течение 1861– начала 1862 г. – Тульской, Орловской, Киевской, Черниговской, Могилевской и Смоленской епархий. При посещении КазДА и КДА князь Урусов ходил на лекции, собирал у наставников конспекты, вступал с ними в разговоры о необходимых преобразованиях в академиях и семинариях. См., например: Потапов В.Н. Письмо к отцу от 11 марта 1860 г.// ЦГИА СПБ. Ф. 2162. Д. 17. Л. 71 об.


[Закрыть]. Ревизия продолжалась в течение 1860–1862 гг., за это время было осмотрено два духовно-учебных округа – Казанский и Киевский – вместе с их окружными академиями. Из замеченных недостатков духовных школ к академиям относились следующие: многопредметность, неразумное распределение времени между учебными предметами и предметов между наставниками в самих академиях; схоластические и механические методы обучения, применяемые педагогами – выпускниками академий. Наблюдения князя Урусова подтверждали то, что было высказано епархиальными преосвященными и ректорами семинарий. Формально-благополучная картина была разрушена, желание прикрыть недостатки оставлено, открывалась реальная возможность изменений. Князь Урусов отметил в своих отчетах мнения семинарских наставников о возможных исправлениях недугов: исключение предметов, введенных в семинарские программы в 1840—1850-х гг., сокращение курса, издание печатных учебников, введение внеклассного чтения и развитие самодеятельности учащихся[276]276
  РГИА. Ф. 802. Оп. 7. 1859 г. Д. 23288.


[Закрыть].

Кроме того, было решено учесть духовно-учебный опыт других стран, даже иных конфессий. С 1858 г. собирались сведения о постановке богословского образования на православном Востоке, в частности в Халкинском Богословском училище и на богословском факультете Афинского университета[277]277
  Сведения о преподавании богословия и программы годичных экзаменов в Халкинском училище собирались, начиная еще с 1858 г. Чиновнику Министерства народного просещения П.И. Соломону, отправленному на поиск преподавателей греческого языка в Грецию, дано было задание по сбору таких сведений. Была составлена записка с анализом учебного процесса на богословском факультете Афинского университета. См.: РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 702. Л. 1–3; ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 974. Л. 1–1 об.


[Закрыть]. Отправлявшемуся в 1858 г. в Европу магистру МДА Н.А. Сергиевскому было дано задание собрать информацию о католических духовных школах[278]278
  Брошюра Сергиевского «Описание Малой Парижской семинарии» была издана в 1860 г. в Петербурге и вызвала немалый интерес. Приобрел он программы преподавания богословских и других предметов и в Парижской Большой семинарии – высшей богословской школе. В апреле 1860 г. Т.И. Филиппов переслал эти программы для ознакомления в МДА, А.В. Горскому: ОР РГБ. Ф. 78. К. 33. Д. 14. Л. 11 об.


[Закрыть].

Постановлением Святейшего Синода от 25 февраля – 8 марта 1860 г. был учрежден особый Комитет под председательством члена Синода архиепископа Херсонского Димитрия (Муретова) для рассмотрения отзывов епархиальных архиереев и ректоров духовно-учебных заведений[279]279
  РГИА Ф. 797. Оп. 30. 1 отд. 2 ст. Д. 213; Там же. Ф. 802. Оп. 7. 1859 г. Д. 23149. В конце работы Комитета критиками его высказывалось мнение, что работы Комитета преосвященного Димитрия не были плодотворны, ибо не было испрошено на его учреждение благоволения высшей государственной власти, т. е. императора.


[Закрыть]. Членами Комитета из духовных были назначены: ректор СПбДА епископ Нектарий (Надеждин) (потом епископа Нектария заменил новый ректор СПбДА – архимандрит, затем епископ, Иоанникий (Руднев)); ректор Санкт-Петербургской семинарии архимандрит Платон (Троепольский); два архимандрита, вызванных на чреду служения в столицу, – Феофилакт (Губин) и Феодосий (Шаповаленко); настоятель Казанского собора протоиерей Г.С. Дебольский и законоучитель военного ведомства протоиерей К.К. Крупский, введенные в состав Комитета по избранию Санкт-Петербургского митрополита. Из светских лиц в Комитет вошли: директор ДУУ князь С.Н. Урусов, чиновник за обер-прокурорским столом в Святейшем Синоде И.С. Гаевский и чиновник особых поручений при обер-прокуроре Т.И. Филиппов, на которого было возложено и делопроизводство. Реальную работу Комитет начал лишь в мае.

Деятельность Комитета 1860–1862 гг. имела значение для будущей реформы духовных академий. Во-первых, там были высказаны определенные идеи, имеющие отношение к самим академиям. Во-вторых, это был первый Комитет 1860-х гг. по духовно-учебным делам, показавший соотношение идей, мнений, сил[280]280
  Был выработан определенный порядок работ подобных комитетов, повторяющийся затем, практически неизменно, и в 1866–1867 гг., и в 18681869 гг., и в 1881–1882 гг.


[Закрыть]. В нем впервые обсуждались вопросы, задавшие тон всей реформационной духовно-учебной эпопее 1860-х гг. и отразившиеся на ее «академической» части.

Естественно было бы видеть в составе Комитета представителей всех четырех академий, исполнявших функции окружных учебно-методических центров и педагогических институтов. Большая часть обсуждаемых вопросов так или иначе касалась и проблем самих академий[281]281
  На это указывала повестка комитетских заседаний: 1) неудовлетворительная ситуация с управлением семинариями, то есть, значение академий в духовно-учебной системе, 2) недостатки подготовки преподавателей и методов преподавания, то есть педагогическая задача академий, 3) семинарские программы, определяющие уровень знаний академических абитуриентов, 4) структура богословского образования и методы преподавания богословия, 5) положение духовной школы, ее связь с системой государственного образования и ее специфика, значение духовной школы для общества, ее открытость и замкнутость.


[Закрыть]. Предположения о введении в Комитет академических членов были, однако ограничились лишь столичными. В письме от 17 мая граф А.П. Толстой, по поручению митрополита Григория (Постникова), предложил Московскому митрополиту Филарету (Дроздову) прислать в Комитет и своего представителя. Этим представителем стал профессор МДА А.В. Горский[282]282
  А.В. Горский не хотел отправляться в столицу, нарушая свои учебные и ученые занятия, предлагал вместо себя послать проф. В. Д. Кудрявцева, но все же поехал, по настоянию святителя Филарета. Однако в заседаниях Комитета он участвовал недолго, в основном же читал и подписывал журналы, будучи в Сергиевом Посаде. См.: Горский. Дневник. М., 1885. С. 108–110. Кроме того, письма делопроизводителя Комитета Т.И. Филиппова к А.В. Горскому: ОР РГБ. Ф. 78. К. 33. Д. 14. Л. 1-42 об.


[Закрыть].

Разнородный и недостаточно продуманный состав Комитета вызывал недовольство даже самих его членов. Делопроизводитель Т.И. Филиппов отмечал через несколько месяцев после начала работы Комитета недостатки его подготовки и состава, главным из которых было недостаточно активное привлечение к делу преподавателей духовных академий – «лучших судей дела» по своему образованию, опыту и обязанности наблюдать за семинариями. Все члены Комитета, кроме чиновников, имели академическое образование, но не было действующих академических сил[283]283
  Т.И. Филиппов пытался исправить этот промах, спрашивая советов лично знакомого ему А.В. Горского. Он предлагал и другие кандидатуры членов Комитета, более подходящих для дела: профессоров из всех академий, в том числе светских и из белого духовенства. Поименно Т.И. Филиппов называл протоиереев М.И. Богословского и И.Л. Янышева, а из петербургских профессоров – В.И. Долоцкого, И.Т. Осинина, П.И. Савваитова: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 728. Л. 1–2 об. Записка не датирована, но относится, видимо, к июлю-августу 1860 г.: митрополитом Петербургским называется Исидор (Никольский) (на столичной кафедре с 01.07.1860), а протоиерей Михаил Богословский лишь рекомендуется для введения в состав Комитета (введен в сентябре 1860 г.)


[Закрыть]. Существенно состав Комитета изменен не был: в сентябре 1860 г., для обсуждения наиболее сложных учебных вопросов были введены, по указу государя, законоучитель Императорского училища правоведения протоиерей М.И. Богословский и профессор богословия столичного университета протоиерей В.П. Полисадов[284]284
  Кроме того, Комитету предоставлялось право приглашать для совещания и других лиц, но Комитет этим правом не воспользовался. Усиление Комитета мало отразилось на его работе: протоиерей В. Полисадов, хотя и высказывал идеи, «достойные всякого внимания», делал это слишком ненастойчиво, протоиерей М. Богословский, будучи одним из авторов семинарских программ 1840 г., несмотря на всю свою ученость и опыт, не был расположен к кардинальным изменениям. См.: ОР РГБ. Ф. 78. К. 33. Д. 14. Л. 22 об.


[Закрыть]. Недостаток участия академий компенсировали регулярной рассылкой журналов Комитета академическим Конференциям, «на отзыв»[285]285
  См. отзыв Конференции МДА: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 692. Л. 1-37.


[Закрыть].

Для нашего исследования особенно важны отзывы Конференций на предложения Комитета о введении новых наук (церковнославянского языка и педагогики) в семинарские и академические учебные планы и о введении факультетов в академиях[286]286
  Комитет предлагал поставить преподавание славянского языка профессионально, пригласив для этого в академии профессоров университетов, ввести в академиях педагогику и устроить «факультеты» для приготовления преподавателей. Под «факультетами» подразумеваются факультативы в современном значении: студент должен, изучая все богословские науки, избрать один предмет для слушания по нему специального курса; изучение небогословских наук предоставить свободному выбору студента, с условием избрания, по крайней мере, одного. См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 692. Л. 21 об.-22, 30.


[Закрыть]. По мнению Конференции МДА, славянский язык изучается практически, при чтении богослужебных книг, специальное изучение по университетской системе в духовных школах не нужно. Педагогика осваивается опытно, для студентов академий полезны были бы практические занятия в этом направлении, но так как специальных школ при академиях нет, не стоит вводить и теоретическую педагогику. На факультеты Конференция была согласна лишь в самом мягком варианте: все науки, кроме физико-математических, оставить общеобязательными, но предлагать студентам по одному-двум выбранным «домашние» занятия с преподавателем: чтение источников и литературы[287]287
  Там же. Л. 22, 30–32.


[Закрыть].

Работу Комитета сопровождала активизация интереса к вопросу духовного образования журналов, как духовных, так и светских. Этому оживлению и либерально-критическому настроению способствовало упразднение в 1860 г. секретного Цензурного комитета при Святейшем Синоде[288]288
  Отчет обер-прокурора Святейшего Синода по духовному ведомству за 1860 г. СПб., 1861. С. 67.


[Закрыть]. В духовных журналах регулярно стали появляться статьи, обсуждавшие различные аспекты жизни духовных школ, восполняющие мнения об их недостатках и желаемых изменениях; это была возможность высказаться для преподавателей и выпускников духовной школы[289]289
  Так в 1862–1863 гг. появляются «Очерки бурсы» Н.Г. Помяловского, произведшие сенсацию, в 1863 г. – «Об устройстве духовных училищ» Д.И. Ростиславова.


[Закрыть].

Наконец, 3 февраля 1862 г., уже при новом обер-прокуроре А.П. Ахматове, Святейшему Синоду был представлен окончательный вариант проекта нового семинарского Устава с объяснительной запиской[290]290
  Комментированное донесение Святейшему Синоду председателя Комитета архиепископа Димитрия (Муретова): ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 697. Л. 2–8. Журналы Комитета и итоговые документы были отпечатаны в июне 1862 г., но разосланы для рассмотрения епархиальным преосвященным, академическим Конференциям и некоторым духовным лицам лишь к концу 1862 г.: сказалась смена обер-прокурора. См.: ОР РГБ. Ф. 316. П. 66. Д. 38. Л. 1–2 об.
  Одно из наиболее содержательных и обративших на себя внимание было мнение Харьковского епископа Макария (Булгакова) (он составил особую комиссию при Харьковской семинарии, вместе с трудами которой представил Святейшему Синоду и свои два мнения, интересно первое, от 16 мая 1863 г.) См.: РГИА. Ф. 797. Оп. 36. 1 отд. 1 ст. Д. 395; ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 703; кроме того, мнения опубликованы профессором КДА протоиереем Феодором Титовым: ТКДА. 1906. № 8–9. С. 641–679.


[Закрыть].

Председатель Комитета архиепископ Димитрий имел определенную концепцию преобразования, основанную на двух положениях: 1) воспитание в кандидатах на священство рвения к своему служению; 2) путь к этому – разделение семинарий и училищ на три иные ступени: начальное образование, для всех детей духовенства; общее образование, для достойных по успехам и благонравию, и специальные пастырские гимназии[291]291
  План давал, по мнению автора, возможность избежать и насильственного вовлечения на пастырскую стезю не желающих того, то есть, «невольников», и многолюдства в пастырских классах. Число учащихся в пастырских гимназиях можно регулировать, согласуясь с предполагаемым числом необходимых ставленников на епархиальные священнические места на ближайшие годы. Способнейшие же из пастырских семинарий, подготовленные и духовно, и интеллектуально, будут поступать в академии. См.: ОР РГБ. Ф. 78. К. 20. Д. 4. Л. 1–5 об.


[Закрыть]. Но не все члены Комитета были согласны с архиепископом Димитрием: кроме затрат, вряд ли возможных при недостатке денег в духовном ведомстве[292]292
  Архиепископ Димитрий в своем проекте предлагал пути разрешения финансовой проблемы реформы: усовершенствовать процесс сбора «свечных» денег, передав его в епархии, особо собранным комитетам, которые будут обеспечивать этими епархиальными сборами местные духовные школы. В случае больших сборов комитеты должны передавать остатки в ДУУ, на обеспечение школ более бедных епархий, в случае же недостатка просить помощи у ДУУ. В определенной степени в дальнейшем идея децентрализации обеспечения духовных школ была использована в реформе 1867 г. См.: ОР РГБ. Ф. 78. К. 20. Д. 4. Л. 6–6 об.


[Закрыть], смущало глобальное переустройство сложившейся системы, действовавшей полстолетия и исполнявшей задачу подготовки образованных ставленников на священнические места. Большинством голосов был принят компромиссный вариант: средняя духовная школа сохранялась единой, но с выделением богословских и пастырских предметов преимущественно в старшие классы семинарии, программы духовных училищ и младших классов семинарий должны быть приведены в соответствие с учебными программами общей школы[293]293
  О значении академий как окружных центров Комитет судил жестко: академические Внешние правления не исполняли изначального замысла о них, централизация превратила их в посредствующую инстанцию, замедляющую ход дела, семинарии должны напрямую подчиняться духовно-учебному центру при Синоде. Но вопрос об учебном кураторстве академий был не так прост: большинство членов Комитета сочло необходимым учреждение должности особого окружного инспектора-ревизора, при академических Конференциях, но не из числа академических профессоров. Светские члены Комитета И.С. Гаевский и Т.И. Филиппов внесли свои отдельные мнения, не согласившись с мнением большинства. См.: Проекты преобразования центрального управления духовными училищами, оставшиеся от 1862 года (Истор. справка) // Приб. ЦВед. 1908. № 2. С. 68–81.


[Закрыть].

Сбор мнений о проекте шел долго. В 1863 г., при личном обозрении А.П. Ахматовым ряда семинарий[294]294
  А.П. Ахматовым были осмотрены Симбирская, Казанская, Самарская, Саратовская, Астраханская, Пензенская. Нижегородская, Владимирская семинарии.


[Закрыть], была констатирована «крайняя скудость экономическая и вялость учебного процесса»[295]295
  РГИА. Ф. 802. Оп. 8. 1863 г. Д. 27688.


[Закрыть]. Вновь отмечалась слабость преподавательских кадров, их неумение активизировать учебный процесс, то есть плохое исполнение академиями одной из своих главных задач. Насторожило новое явление: в большинстве семинарий не хватало преподавателей, многие выпускники духовных академий бежали от скудости духовно-учебной службы в другие ведомства[296]296
  Чиновники с духовно-академическим образованием пополняли ряды канцелярских служащих не только Синода, но и Сената и различных министерств, а также учреждений местного масштаба.


[Закрыть]. Предпринятые меры удержания академических выпускников на их законном поприще не принесли успеха[297]297
  Профессор МДА П.С. Казанский констатировал 28 марта 1866 г.: «Стеснительные меры для удержания в духовном ведомстве кончивших курс в академии, придуманные Ахматовым и Урусовым, произвели совершенно противоположные действия, какого они желали. Большая часть поторопилась скорее оставить духовное ведомство». См.: Казанский. Переписка // БВ. 1912. Т I. № 4. С. 739.


[Закрыть]. Говорили, что студенты бежали «от строгости», почитая за таковую обычные дисциплинарные требования: ходить в классы, в храм к праздничной обедне, готовить лекции для репетиций. Была очевидна необходимость каких-либо изменений, но реформационный процесс развивался вяло.

Правительство не решалось изъять дело реформы из ведения Синода или вмешаться в процесс более основательно. В высших церковных кругах не было центра, способного скоординировать все идеи и усилия в единое действие. В более широких духовных и духовно-учебных кругах, а также в части общества, близко принимавшего дело реформы, мнения об ее желаемом направлении постепенно определялись, но реальных сдвигов это дать, конечно, не могло[298]298
  Исследователь М.В. Никулин предлагает выделить в этих мнениях два полярных направления – аскетическо-монашеское, стремящееся приблизить воспитание будущих пастырей к монастырям, и антисословно-общеобразовательное, видевшее лучший выход в полном слиянии светского духовного образования. См.: Никулин М.В. Православная Церковь в общественной жизни России (конец 1850-х – конец 1870-х гг.) Дисс… канд. ист. наук. М., 1996 (далее: Никулин. Указ соч.). С. 181. Однако это представляется упрощением, ибо, как показала последующая реформа, палитра мнений в те годы была более разнообразной.


[Закрыть]. Инициатива могла бы принадлежать обер-прокурору, но А.П. Ахматов не предпринимал решительных действий[299]299
  Некоторые исследователи называют политику А.П. Ахматова «имитацией процесса реформ». См.: Никулин. Указ соч. С. 213–214; Алексеева С.Н. Святейший Синод в системе высших и центральных государственных учреждений Российской империи (1856–1904 гг.) Дисс… канд. ист. наук. СПб., 1997. С. 42.


[Закрыть]. Обер-прокурор, состоявший в тесном общении и переписке со святителем Филаретом (Дроздовым), разделял, видимо, его взгляды на отсутствие веских причин для коренных преобразований. Но попыток решить проблемы более мягкими средствами также не предпринималось, и скорейшее развитие реформы стало стимулироваться со стороны государства. В феврале 1865 г. А.П. Ахматов сообщил об этом святителю Филарету (Дроздову)[300]300
  ОР РГБ. Ф. 316. П. 66. Д. 39. Л. 1.


[Закрыть].

Таким образом, несмотря на то, что в период с 1855 по 1865 г. реформа духовного образования не была проведена, эти годы имели значение для развития преобразовательного процесса. Были более четко определены основные проблемы духовного образования в целом, в том числе те, которые имели отношение к педагогической деятельности духовных академий. Основной проблемой всех ступеней духовно-учебной системы была заявлена многопредметность учебных планов, не позволявшая и духовным академиям плодотворно решать свои задачи: педагогическую и научную. Широкий диапазон мнений затруднял выработку определенных путей для решения этих задач. Но стало ясно, что архиереи академических городов и часть преподавателей духовных академий не стремились к кардинальным изменениям в строе высшего духовного образования, считая действующий Устав 1814 г. жизнеспособным. Отзывы других архиереев и ректоров семинарий содержали более радикальные предложения. Стало ясно, что целостная, строго соподчиненная духовно-учебная система Уставов 1814 г. вряд ли может быть сохранена, хотя оставалась возможность сохранения педагогического кураторства академий над семинариями.

Пробовали ли духовно-академическое руководство и члены корпораций разрешить актуальные проблемы своими силами? Пресса конца 1850-х – начала 1860-х гг., обсуждая проблемы духовной школы, редко касалась собственно академических проблем, а если такие попытки и предпринимались, то недостаточно компетентно. Характерна была в этом отношении статья, помещенная в «Санкт-Петербургских ведомостях» в 1862 г.[301]301
  1862. № 133. С. 148 и далее.


[Закрыть], автор которой сетовал на то, что многие выпускники духовных академий, не имея достаточного общего образования, но лишь специально-богословское, поступают на гражданскую службу. Академические ученые степени, признаваемые наравне с другими учеными степенями, свидетельствовали, по мнению столичного публициста, лишь об учености в узкой области, далекой от полезной государственной и общественной службы. Из этого автор делал неожиданный вывод: следует принимать в духовные академии лишь лиц, обладающих университетской ученой степенью, без этого нельзя ожидать образованных людей из числа выпускников духовных академий. Мнение этого автора, плохо знакомого с системой академического преподавания, противоречило сетованиям духовно-учебных кругов на энциклопедизм академического образования, ущемляющий его специальность. Но, как отмечал профессор КДА В.Ф. Певницкий, ответивший на упомянутую статью 70-страничной апологией[302]302
  Певницкий В.Ф. По поводу заметок о духовных академиях // ТКДА. 1862. № 10. С. 216–284.


[Закрыть], малокомпетентный автор затронул две важные проблемы: 1) о составе преподаваемых в академиях наук, широте и уровне образования студентов, 2) о дальнейшей деятельности выпускников академий.

Действительно, вопрос о том, чему и как должно учить в академиях, стал в эти годы главной проблемой в академических кругах, и этот вопрос неразрывно связан с другим – о месте духовных академий в Церкви и обществе, то есть о цели и задачах их деятельности.

Академии представляли собой наиболее благополучную часть духовно-учебной системы: большая часть семинаристов, поступая в академию, как и в прежние годы, испытывали приятное удивление. Архиерейские отчеты о ревизиях академий редко выходили из стандартно-благополучного тона[303]303
  Исключение составляли лишь ревизии бурных 1860–1861 гг. и ревизии столичной Академии 1867 и 1869 гг. См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 141. Д. 1042. 1860 г.; Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 49. 1867 г.; Ф. 796. Оп. 150. Д. 559. 1869 г.


[Закрыть]. Но проблемы были, и «ключевое положение» академий в неблагополучной духовно-учебной системе, сложность задач, поставленных перед ними, требовали пристального внимания к обсуждению этих проблем.

Проблема многопредметности к началу 1860-х гг. стала особенно актуальна для академий, не давая ни студентам, ни преподавателям заняться углубленно каким-либо предметом. Университетский устав 1863 г., разрешивший семинаристам поступать в университеты, позволил сравнить две системы образования и заметить методическое несовершенство учебных программ духовной школы, слабость в фактическом содержании и научном отношении. Преподаватели духовных академий, имевшие по два-три предмета, пытались охватить вниманием современные научные сочинения по своим предметам и смежным наукам, но на первом этапе это приводило лишь к компиляции наиболее значимых из них. Научные исследования, вносящие в учебные курсы самостоятельные достижения, являлись результатом личного подвига, вопреки системе[304]304
  Разумеется, духовные академии конца 1850 – начала 1860-х гг. отнюдь не представляли печальной картины полной научной бесплодности: были значительные исследования, вырастали и достойные профессора-знатоки своего предмета. Так в 1857 г. окончил КДА будущий епископ Сильвестр (Малеванский), в 1858 г. – МДА – Е.Е. Голубинский, в 1860 г. – КазДА – П.В. Знаменский, в 1863 г. – СПбДА – Т.В. Барсов и А.Л. Катанский.


[Закрыть].

Правления и Конференции духовных академий пытались улучшить положение в рамках действующего Устава внутренними силами: 1) привести многопредметный учебный план в большую гармонию, для нормализации занятий студентов, 2) изменить состав кафедр, предоставляя преподавателям возможность хотя бы относительной специализации. Меняли распределение наук по отделениям, невзирая уже на «философскую» и «богословскую» чистоту. Наиболее мобильна здесь СПбДА, имеющая возможность непосредственного ходатайства ректора и быстрого получения разрешения Святейшего Синода. В 1855 г., при ректорстве епископа Макария (Булгакова), патристика была отнесена к младшему отделению, для освобождения времени для написания курсового сочинения[305]305
  Чистович. СПбДА за последние 30 лет. С. 73.


[Закрыть]. В 1857–1859 гг. было проведено перераспределение учебного времени в курсе церковной истории: особое внимание в лекциях было уделено новому периоду, как наименее полно освещенному в учебной литературе[306]306
  ОР РНБ. Ф. 574. Оп. 1. Д. 1015. Л. 1–4 об.


[Закрыть]. В 1861 г., по ходатайству ректора епископа Иоанникия (Руднева), было разрешено вновь провести разделение предметов низшего отделения на две группы: физико-математическую и историческую, а также ввести выбор одного из новых языков. Но ввиду важности для научных занятий знания европейских языков в 1865 г. в СПбДА вновь введено обязательное изучение двух новых языков. В 1862/63 уч. г. в СПбДА была реализована идея митрополита Григория (Постникова), заявленная в записке 1858 г.: студентам было разрешено избирать несколько предметов для специального изучения и заниматься ими особо, под руководством преподавателя. В 1866 г., по предложению ректора епископа Иоанна (Соколова), было перенесено на старший курс и присоединено к догматическому богословию «Введение в богословие»[307]307
  Основания: 1) необоснованность введения; 2) не составляет самостоятельной ценности и цели; 3) не имеет никакой связи с прочими науками младшего курса. См.: Родосский. Указ соч. С. XVIII.


[Закрыть].

Для создания условий научного роста преподавателей менялся состав кафедр, старались освободить тех, кто занимался разработкой источников и историческими исследованиями, активно проводимыми с середины 1850-х гг. во всех академиях. Историческим наукам выделялись новые кафедры, за счет «уплотнения» других предметов[308]308
  В СПбДА в 1857 г. была открыта кафедра новой церковной истории, в 1863 г. ее примеру последовала МДА, в КДА в 1863 г. кафедра русской гражданской истории была отделена от кафедры русской церковной истории. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 8. Д. 27444, 27549; Чистович. СПбДА за последние 30 лет. С. 47.


[Закрыть]. Проводились внутренние изменения учебных программ по отдельным предметам, с целью вместить развивающуюся науку в отведенные временные рамки[309]309
  В курсе истории философии сокращается «древняя» часть (до Канта), как преподаваемая в семинариях, в пользу более подробного изложения «новой» части (от Канта). В 1865 г. эта преподавательская инициатива закрепляется явным указанием ДУУ. В систематическом курсе философии логика, также изучаемая в семинариях, сокращается в пользу психологии, как «практической» части философии. Исторические исследования смещают акцент в гомилетике на историю проповедничества, в обличительном богословии, особенно после отделения учения о расколе, – на историю западных исповеданий, в догматике – на историю изложения догматов.


[Закрыть]. Эта тенденция в дальнейшем получит свое развитие.

Несмотря на официальное признание перегрузки учебных планов духовных академий, они продолжали расширяться. Так в 1866–1867 гг. в состав изучаемых предметов была включена педагогика: это было следствием введения этого предмета в семинариях[310]310
  В 1865 г. в Главном присутствии по делам православного духовенства при обсуждении вопроса о привлечении духовенства к преподаванию в церковно-приходских школах было предложено ввести в семинарские программы педагогику, отменив преподавание медицины, сельского хозяйства и естественных наук, не принесших существенной пользы за 20 лет. Постановление Высочайше утверждено 27 февраля 1866 г., в марте академическим Конференциям было указано составить учебные программы по педагогике для семинарий, списки литературы по педагогике, отечественной и иностранной, продумать вопрос введения педагогики в академиях.


[Закрыть]. Педагогика имела для академий и самостоятельное значение, но Конференции продолжали скептически относиться к этой науке[311]311
  Постановление Святейшего Синода от 11 февраля 1867 г: об открытии в духовных академиях кафедр педагогики.


[Закрыть].

Предпринимались и попытки коррекции традиционных методов духовных школ, теперь подвергнутых сомнению. Работа велась по двум направлениям: совершенствование методов изложения предмета и самостоятельной работы студентов. Общая тенденция этих лет – переход к историческому методу изложения богословских наук: догматического и обличительного богословия, гомилетики. Новый метод, предоставляя широкие возможности для исследования, способствовал пробуждению интереса к работе с источниками и сосредоточению интереса на конкретных вопросах. Одна из традиционных особенностей духовного образования – написание большого числа сочинений – у многих преподавателей уже не вызывала доверия: отнимая у студентов все время, сочинения не давали возможности заниматься освоением читаемых курсов, работой с рекомендуемыми источниками и пособиями[312]312
  Университеты не практиковали сочинения на младших курсах, а университетская система в определенных духовно-учебных кругах в конце 1850 – начале 1860-х гг. часто берется за образец.


[Закрыть]. В 1859 г. число сочинений было официально сокращено, однако в 1866 г. вновь увеличено. Ректор МДА протоиерей А.В. Горский, видя, как студенты тяготятся традиционными «рассуждениями», предполагал давать научные сочинения или статьи для критического разбора и сравнительного анализа[313]313
  Горский. Дневник. С. 159.


[Закрыть]. Но споры шли лишь о количестве и темах традиционных «рассуждений», а не об изменении форм самостоятельной работы студентов и активизации их знаний. Таким образом, принципиального решения вопрос о самостоятельных занятиях студентов так и не получил.

В 1863 г. Синод попытался разрешить проблему, связанную с длительным утверждением в академических степенях, но она успеха не имела[314]314
  Определением Святейшего Синода от 21 мая 1863 г. был установлен новый порядок: каждое выпускное сочинение читали по очереди преподаватель-специалист, затем два члена Конференции, на основании их отзывов Конференция принимала окончательное решение о присуждении степени; для утверждения в магистерских степенях в Синод посылались не сами сочинения, а лишь отзывы. Святитель Филарет (Дроздов) указал директору ДУУ князю Урусову на неудобство этой системы, и систему постарались скорректировать, назначая на места См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 8. Д. 27290. 1863 г.


[Закрыть]. Ожидание решения Синода об утверждении в степенях не давало возможности распределить выпускников по духовно-учебным местам, они искали места в других ведомствах. В 1864 г. Святейший Синод издал специальное распоряжение: на духовно-учебную службу распределяли, не дожидаясь утверждения в степенях, на основании разрядных списков, Конференциям предоставлялись списки вакантных мест в семинариях всех округов, распределение проводилось с возможным учетом склонностей выпускника, по всем духовно-учебным округам[315]315
  Эту систему предложил директору ДУУ князю Урусову святитель Филарет (Дроздов). См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 8. Д. 28359. 1864 г. Л. 1–3; Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. V Ч. 2. С. 609–612.


[Закрыть]. Но проблемы утечки кадров из духовно-учебной системы это не решило.

Таким образом, в академическом учебном процессе в конце 1850-х – начале 1860-х гг. боролись две тенденции. С одной стороны, предпринимались попытки облегчить проблему многопредметности, систематизировать учебные планы, ввести элементы педагогической подготовки студентов, активизировать научную деятельность членов корпораций. С другой стороны, эти попытки, хотя и не были совершенно бесплодны, не приносили желаемого результата. Локальные изменения учебных планов и учебных программ не решали основных проблем, члены корпораций не могли сосредоточиться на определенном учебном предмете, а, следовательно, не могли совершенствоваться в научном и учебно-методическом отношении. Открывшаяся возможность перехода преподавателей и студентов из духовной системы образования в светскую способствовала критическим оценкам состояния высшей духовной школы, а усилившийся отток кадров, в свою очередь, был симптомом скорого кризиса.

Хотя авторитет академий, как «вертограда наук» духовных, не подвергался сомнению в церковных кругах, недостаточный уровень развития этих наук в конце 1850-х – 1860-х гг. ощущался особенно болезненно. Тем не менее именно в последнее предреформенное десятилетие академиями было начато несколько серьезных и масштабных научных проектов, которые способствовали активизации научных сил академий. Начавшийся в 1857–1858 гг. новый этап перевода Библии на русский язык вызвал интерес к научной работе в области библеистики, дал опыт совместной работы всех академий[316]316
  Этот этап перевода дал академическим корпорациям, с одной стороны, опыт научного сотрудничества с членами Синода, которые проводили пересмотр переводов, с другой стороны, организации самого процесса перевода: были сформированы оптимальные по составу комитеты (только практики, профессор Священного Писания и знатоки греческого и еврейского языков), выработана определенная переводческая и исследовательская методология, последовательность обсуждений. Но этот процесс показал и недостаток научного опыта: не были четко сформулированы критерии выбора текстов при переводе Ветхого Завета (еврейский или греческий), принципы перевода. См.: Чистович. История перевода. С. 260 и далее.


[Закрыть]. В 1857 г. СПбДА, по предложению митрополита Григория (Постникова), был предпринят перевод византийских историков VIII–XV вв., малодоступных для ученых исследований по редкости изданий[317]317
  СПбДА удалось перевести, отредактировать и выпустить несколько томов историков XI–XIII вв. Но через три года, в декабре 1860 г. издание и сам перевод были приостановлены Святейшим Синодом. См.: Чистович. СПбДА за последние 30 лет. С. 66–67.


[Закрыть]. Хотя переводы осуществлялись в основном силами преподавателей, были отдельные попытки привлечь к этому процессу лучших знатоков греческого языка из студентов[318]318
  В СПбДА в 1857–1858 гг. бакалавру греческого языка, природному греку архимандриту Григорию (Веглерису) удалось оживить интерес студентов к изучению преподаваемого им предмета. Наиболее успешные привлекались к переводу византийских авторов. Но перевод архимандрита Григория в КДА прервал этот опыт. См.: ОР РНБ. Ф. 574. Оп. 1. Д. 308. Л. 1-13; Там же. Д. 957. Л. 1-38.


[Закрыть]. КазДА, реализуя свое миссионерское направление, переводила богослужебную и катехизическую литературу на инородческие языки: начавшись по практической необходимости, эти переводы открыли перед академической наукой широкий простор для исследований[319]319
  Бердников И. Краткий очерк учебной и ученой деятельности Казанской духовной академии за 50 лет ее существования. 1842–1892. Казань, 1892 (далее: Бердников. Указ. соч.) С. 22–23.


[Закрыть].

Конкретные церковные и государственные проблемы, требующие богословского и церковно-исторического анализа, подчеркнули важность наличия в академиях профессоров-специалистов по самым разным вопросам. Примером может служить церковно-историческая экспертиза проблем, связанных с положением в западных губерниях[320]320
  Польское восстание 1863 г. обнажило много проблем, связанных с западными губерниями и униатским вопросом и требующих церковно-исторического анализа. К сбору и анализу соответствующих материалов был привлечен профессор СПбДА М.О. Коялович, уже известный исследованиями по истории унии и западно-русских церковных братств (Литовская церковная уния. Т. 1, 2. СПб., 1859–1861; Чтения о церковных западно-русских братствах. СПб., 1862; Люблинская уния. СПб., 1863 и др.) Работа оказалась плодотворной для богословской и исторической науки: в течение 1862–1866 гг. профессору Кояловичу удалось не только собрать и систематизировать все доступные документы официальных архивов, относящиеся к истории Западного края России, но и стать компетентным консультантом и ученым-специалистом в церковных и богословских вопросах, прямо или косвенно связанных с униатством. В 1865 г. Археографической комиссией было издано составленное М.О. Кояловичем «Собрание документов, объясняющих историю Западного края России и его отношения к России и к Польше», с переводом на французский язык; в 1867 г. – «Дневник Люблинского сейма 1569 г.». В том же году проф. Коялович издал по поручению Академии наук «Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическую переписку того времени (1580–1582 гг.)». В 1864 г., в связи с обострением положения, связанным с усмирением польского бунта, им были прочитаны закрытые лекции для избранного круга лиц. В 1862–1867 гг. профессором Кояловичем было опубликовано несколько десятков статей в духовных и светских журналах: «Христианском чтении», «Страннике», «Дне», «Русском инвалиде» и др.


[Закрыть].

Но особые научные задачи, которые ставила перед академиями высшая церковная власть, не могли служить единственным «приращением» академической науки. Перспективы самостоятельного научного развития наиболее дальновидные богословы видели в расширении источниковой базы. В конце 1850-х – начале 1860-х гг. активизировалась разработка источников в разных областях богословской науки, изучались и описывались фонды епархиальных и монастырских библиотек, архивов, музеев. КДА старалась направить своих преподавателей, выпускников, а иногда и студентов в археографическую комиссию: практическая работа давала обширный материал для систематизации, проводилось научное описание, с научным комментарием и справочным аппаратом[321]321
  Преподаватели КДА занимались в эти годы описанием рукописей Софийской библиотеки. См.: Малышевский. Указ. соч. С. 113–114.


[Закрыть]. Но строить на основании этих материалов научные исследования в эти годы удавалось редко. КазДА была передана библиотека Соловецкого монастыря[322]322
  РГИА. Ф. 802. Оп. 7. Д. 21421, 21542. 1858 г.


[Закрыть]. Профессор МДА А.В. Горский и ее выпускник К.И. Невоструев закончили в 1862 г. научное описание Синодальной библиотеки, начатое еще в 1849 г.[323]323
  Мысль о поручении описания синодальной библиотеки А. В. Горскому принадлежала святителю Филарету, встревоженному намерением светских писателей (Ундольского и Погодина) заняться этим. Святитель Филарет считал, что заниматься описанием церковных памятников и их исследованием должны люди, сведущие «в церковных догматах и законоположениях… под ближайшим надзором духовного начальства», иначе «употребление древних рукописей, относящихся до церковных догматов, церковного законодательства, учения и церковной истории, может произвести соблазн и дать пищу лжеучениям». Церковный же взгляд откроет и внесет новые черты, полезные для церковной учености. См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. доп. С. 277–285.


[Закрыть] Эти работы, помимо самостоятельной ценности, давали направление новым исследованиям[324]324
  Так работа протоиерея А.В. Горского и К.И. Невоструева поставила ряд интересных вопросов перед славянской библеистикой, которые в дальнейшем вылились в серьезные научные исследования.


[Закрыть].

Знамением времени было активное участие преподавателей и выпускников академий в духовной журналистике, как в качестве авторов, так и в качестве издателей[325]325
  Если в 1857 г. издавалось всего 4 духовных журнала, то к 1867 г. общее число духовных журналов и газет было 36, из них 11 журналов и 25 епархиальных ведомостей. Так в 1858 г. появились новые духовные журналы «Домашняя беседа» (издававшийся магистром 9-го курса КДА В.И. Аскоченским) и «Духовная беседа» (издававшаяся, по предложению столичного митрополита Григория (Постникова), сперва при Петербургской семинарии, а с 1862 г. переданная в частные руки – магистру 15-го курса СПбДА протоиерею И. Яхонтову). В 1860 г. духовная богословская журналистика пополнилась целым рядом изданий: в Москве стали издаваться журналы «Православное обозрение» (под редакцией магистра 18-го курса СПбДА священника Н. Сергиевского, при сотрудничестве магистров МДА священника Г. Смирнова-Платонова и священника П. Преображенского) и «Душеполезное чтение» (под редакцией магистра МДА Алексея Ключарева, при участии магистров МДА священников В. Нечаева и В. Лебедева), в Санкт-Петербурге – «Странник» (магистром 17-го курса СПбДА В.В. Гречулевичем), КДА стала выпускать свои «Труды», а Киевская ДС – «Руководство для сельских пастырей». В 1861 г. к ним присоединился журнал «Дух христианина» (издаваемый на протяжении четырех лет в столице магистрами СПбДА: 19-го курса – священниками Д. Флоринским и И. Заркевичем, 20го курса – священником И. Флеровым, 21-го курса – священником А. Гумилевским). В 1862–1867 гг. была попытка издания духовного журнала и при Харьковском университете профессором богословия протоиереем В. Добротворским. Кроме того, в 1863 г. было предпринято издание, хотя и нерегулярное, «Чтений» вновь учрежденным Московским обществом любителей духовного просвещения, а в 1867 г. общество предприняло еще одно издание – «Воскресные беседы». Среди членов общества было много выпускников МДА.


[Закрыть]. Преподаватели академий получили возможность публикации результатов своих научных изысканий, а также мнений по поводу современных событий, проводимых и разрабатываемых реформ, проблем духовной школы и богословской науки[326]326
  Возможность использовалась довольно активно, хотя и не всеми членами корпораций: многолетняя обособленность академий, обсуждение научных проблем в узком кругу выработали определенные традиции, и не все могли и хотели их преодолевать. Публичное обсуждение внутренних проблем духовного образования и богословской науки многим казалась неуместным: они не подлежат суду «века сего».


[Закрыть]. Издатели – бывшие воспитанники академий – предприняли и публикацию лучших магистерских сочинений, хранящихся в академических архивах[327]327
  Особенно активно публиковали в эти годы «магистерские залежи» «Православное обозрение», «Душеполезное чтение» и «Странник».


[Закрыть]. Это вырабатывало новые традиции, ставило вопрос о соответствии богословских работ современным научным требованиям и сравнении их с достижениями в смежных областях науки. Но академические журналы по-прежнему не окупались и не имели возможности поддержать своих авторов[328]328
  Особенно болезненная ситуация сложилась в МДА: издаваемые силами корпорации «Творения святых отцов в русском переводе» имели не столь значительное число подписчиков, чтобы окупать издание, и редакция была «в дефиците». См.: Потапов В.Н. Письмо к отцу от 11 марта 1860 г. // ЦГИА СПБ. Ф. 2162. Д. 17. Л. 71 об.


[Закрыть].

Накануне реформы 1869 г. члены академических корпораций, подводя итоги развития богословской науки за истекшие 60 лет, выделяли ее новые черты: 1) введение исторического метода, 2) усиление критического направления, 3) стремление к более специальному изучению, выражавшееся как в дифференциации учебных курсов, так и в отдельных трудах академических ученых[329]329
  Малышевский. Указ. соч. С. 120–127.


[Закрыть]. Все эти черты лишь начали проявляться, не имели ясно выраженного развития, но за ними виделось будущее академической науки.

Одной из главных проблем духовной школы, заявленных в обсуждениях начала 1860-х гг., была проблема преподавательских кадров, обострилась она и в самих академиях. Педагогическая стезя в духовном ведомстве становилась все более тяжелым уделом, общий дух перемен побуждал совершить эти перемены. Местная печать сообщала о массовых случаях ухода преподавателей из семинарий «в священники, а те, которые не хотят в духовное звание, идут в гражданскую службу, в домашние наставники, в литературу, короче сказать, куда только можно»[330]330
  Библиотека для чтения. 1862. № 6. С. 183. См. подобные сообщения: в Смоленской семинарии остались только ректор и 3 священника-преподавателя (День. 1862. № 43. С. 18); из Рязанской семинарии ушли три лучших наставника (День. 1864. № 19. С. 16); в Смоленской семинарии подали прошение об увольнении 8 профессоров (День. 1864. № 21. С. 10). С поступающих в академии стали брать подписки с обязательством служить по духовно-учебному ведомству. Эти меры дали основание критическим замечаниям и ироническим комментариям: «…напрасно не берут еще присяги, как в 1829 г. в Педагогическом институте». См.: [Ростиславов Д. И.] О православном белом и черном духовенстве в России. Лейпциг. 1866. Т. 2. С. 158.


[Закрыть]. После обязательной отработки бывшие «академики» в большинстве своем искали работы более живой и перспективной. Число праздных вакансий увеличивалось, но замещать выпускниками академий их становилось все сложнее.

К началу 1860-х гг. отмечался спад желания выпускников семинарий поступать в академии. Хотя в печати приводились чаще материальные причины непопулярности академий, более компетентные круги видели и иные проблемы: семинаристы, способные посвятить себя науке, нередко предпочитали университет академии[331]331
  В начале 1860-х гг. университеты стали ассоциироваться со свободой научного исследования, и возможность найти научные ответы на вопросы будоражила молодые умы. Духовная школа, сохранявшая традиционный примат формального знания и с трудом освобождавшаяся от схоластических уз, такой свободы и таких ответов не обещала. В.О. Ключевский, оставивший в 1860 г. Пензенскую семинарию, не окончив последнего класса и отказавшись от академического образования в пользу университетского, пытался объяснить свой поступок в письмах друзьям, сетуя на скудость, «не насыщающую тех, кто жаждал реальных знаний». См.: Письмо к П.П. Гвоздеву от 3 сентября 1861 г. // Письма В.О. Ключевского к П.П. Гвоздеву. (1861–1870 гг.). М., 1924. С. 43, 49.


[Закрыть]. Университетский Устав 1863 г., разрешающий поступление в российские университеты выпускникам семинарий 6-го и даже 4-го класса, снизил число волонтеров в академии[332]332
  В августе 1864 г. ректор МДА протоиерей А.В. Горский, отказываясь от желания устрожить приемные требования, замечал: «разборчивость, пожалуй, не совсем у места», ибо «скудость средств содержания наставников отбивает охоту стремиться в Академию», и «где уж нам искать добровольных любителей духовного просвещения?» См.: Горский. Дневник. С. 175–176.


[Закрыть].

Уходили наставники и из академий, хотя здесь ситуация была менее плачевна: несмотря на тяготы, сохранялась верность призванию возделывать и «неблагодарную почву»[333]333
  РВ. 1863. № 5. С. 182.


[Закрыть]. Преподаватели пытались догнать науку, иностранные пособия, наскоро переведенные, не переработанные, а иногда и не до конца понятые самим преподавателем, грешили неясностями, смешением разных систем, а порой и неприемлемыми для Православия акцентами[334]334
  Трагическая участь добросовестных преподавателей, теряющих благие замыслы по мере накопления опыта, была описана в 1863 г. в мрачных красках бывшим профессором СПбДА Д.И. Ростиславовым. Возвращается к теме преподавания в духовных семинариях и академиях Д.И. Ростиславов и во втором своем сочинении. См.: [Ростиславов Д.И.] Об устройстве духовных училищ в России. Т. 1, 2. Лейпциг, 1862–1863; Его же. О православном черном и белом духовенстве в России. Лейпциг, 1865–1866.
  См. также: Потапов В.Н. Письмо к отцу от 22 октября 1858 г. // ЦГИА СПБ. Ф. 2162. Оп. 1. Д. 18. Л. 21 об.
  Выпускник столичной академии 1863 г. А.Л. Катанский, преподававший в МДА, а с 1867 г в СПбДА догматическое богословие, писал о своих преподавательских трудах: «Чтения на первых порах почти совершенно лишены были самостоятельности и имели конспективный характер, заключая массу довольно отрывочных сведений… Самостоятельность проявлялась в переработке материала, даваемого немецкими пособиями, да в исключении того, что отзывалось протестантизмом и католичеством. Такова судьба первых лекций. огромного большинства академических преподавателей прежнего, по крайней мере, времени.» См.: Катанский. Указ. соч. // ХЧ. 1916. № 1. С. 49.


[Закрыть]. Что-то изменить пытались немногие, хотя ученое подвижничество преданных духовной науке титанов не было туне; большинство же, понимая, что многого сделать личными усилиями нельзя, раньше или позже подчинялись общему ритму, «не выбиваясь из прежней колеи»[335]335
  Русский вестник (далее: РВ). 1864. № 5. С. 356.


[Закрыть].

В начале 1860-х гг. случаи уходов из академий участились, причем стало возможно поступление в светскую науку: Министерство народного просвещения разработало в начале 1862 г. программу стажировки выпускников и молодых преподавателей университетов за границей, с целью подготовки к профессорским кафедрам[336]336
  Только к выпуску 1858 г. в МДА освободилось четыре преподавательских вакансии: ЦГИА СПБ. Ф. 2162. Оп. 1. Д. 18. Л. 13 об. За границей был создан центр, поддерживающий и курирующий посланцев, под главенством Н.И. Пирогова, действующий в 1862–1866 гг. См.: Неизданные письма Н.И. Пирогова, сообщенные С.Я. Штрихом // Русская старина (далее: РС). 1917. Т. 169. С. 214–231.


[Закрыть]. Была предпринята попытка возобновить традицию «заимствования» кадров из духовной школы и использовать в этой кадрово-научной эпопее выпускников духовных академий, уже известных своими способностями[337]337
  См., например, письма П.М. Хупотского, бакалавра МДА, оказавшегося в 1865 г. среди таких посланцев МНП в Геттингенском университете, к В.Н. Потапову: ЦГИА СПб. Ф. 2162. Оп. 1. Д. 21. В последующее время планировалось послать таким же образом за границу еще некоторых выпускников духовных академий, например Д.Ф. Касицына, но при новом министре – графе Д.А. Толстом – эта система прекратилась.


[Закрыть].

Насущной проблемой всех духовных школ, в том числе и академий, оставалась проблема финансовая. В 1865 г., в ожидании общих преобразований, было проведено некоторое повышение окладов служащих в духовно-учебных заведениях, в частности в академиях, из местных средств[338]338
  Инициатором был святитель Филарет (Дроздов), выделивший из сумм Московской кафедры 7 795 руб. в год для МДА. С учетом этой помощи ординарный профессор стал получать 1 200 руб. (вместо 858 руб.), экстраординарный – 900 руб. и бакалавр – 700 руб. (вместо 429 руб.) Вслед за этим были повышены до таких же размеров оклады наставникам остальных академий.


[Закрыть]. Эта мера сняла напряжение, но местные средства не могли дать надежной определенности положения.

С особой остротой встала в конце 1850-х гг. перед академиями проблема нравственного воспитания. В целом академии были и оставались церковными школами, преподаватели и студенты которых участвовали в таинствах, богослужении, переживали все нюансы, проблемы и радости духовной жизни[339]339
  Об этом свидетельствуют воспоминания многих выпускников академий. Святитель Филарет (Дроздов), защищая МДА от необоснованных обвинений в общей холодности к церковной жизни, указывал на чтении и пении студентов в храме «нота в ноту по Октоиху», чего бы не стали делать люди, «для которых Церковь есть чуждая область». См.: ОР РГБ. Ф. 316. П. 66. Д. 33. Л. 14–15.


[Закрыть]. Но современные «вольные» настроения, проникавшие извне, материалистическая и рационалистическая литература, попадавшая так или иначе в студенческую среду, обнаружили, что «век сей» имеет довольно сильное влияние на духовных воспитанников. Уже в 1856–1857 гг. доходили тревожные слухи о настроениях в академиях, причем свидетельствовали об этом и архиереи, и сами преподаватели и студенты академий, и государственные власти[340]340
  В 1857 г. князь В.А. Долгорукову, начальнику Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, поступило сообщение о настроениях в КазДА: «Предметами собственно духовными они [студенты – С.Н.] не только не занимаются, но даже считают сии предметы совершенно излишними и не заслуживающими изучения». См.: РГИА. Ф. 797. Оп. 27. Отд. 1. Ст. 2. 1857 г. Д. 227. Л. 2 об.
  В марте 1858 г. архиепископ Камчатский Иннокентий (Вениаминов) в письме ректору СПбДА архимандриту Феофану (Говорову) высказывал опасения о «духе неверия», поселившемся в КазДА: дух вольномыслия и неверия, наставники «из светских» настраивают студентов не принимать монашество. В декабре того же 1858 г. архиепископ Иннокентий выражал неудовлетворенность недостатком благочестия в МДА. См.: Письмо архиепископа Иннокентия ректору СПбДА архимандриту Феофану от 28 марта 1858 г // ГАРФ. Ф.109. Оп. 3. Д. 1393. Л. 1–1 об.; ПотаповВ.Н. Письмо студента 4 курса МДА В.Н. Потапова отцу от 12 декабря 1858 г. // ЦГИА СПб. Ф. 2162. Оп. 1. Д. 18. Л. 4 об.
  В мае 1858 г. Третье отделение передало графу А.П. Толстому «перехваченные» письма студентов и преподавателей КазДА, свидетельствующие об ослаблении учебного процесса и падении дисциплины: на богословские системы смотрят как на «схоластику, ни к чему не ведущую», на лекции ходит лишь тот, кто хочет, на экзамены студенты смотрят как «на комедию» (отвечают по подробным конспектам), нет ни слова о богослужении. См.: ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1393. Л. 2–2 об.


[Закрыть]. В 1858 и в 1861 гг. в академиях произошли «вспышки», спровоцированные внешними событиями, но указывающие на неблагополучие не только в нравственной, но и учебной части.

В 1858 г. поводом послужило издание за границей брошюры калязинского священника И.С. Беллюстина, в мрачных красках рисовавшей все стороны жизни духовенства, в том числе и духовное образование, училища и семинарии[341]341
  Беллюстин И.С., свящ. Описание сельского духовенства. Лейпциг, 1858; То же // Русский заграничный сборник. Paris-Berlin-London, 1858. Т 1.


[Закрыть]. Сочинение, вызвавшее сильную реакцию во всех слоях русского общества, дошло до духовных академий[342]342
  В КазДА избили нелюбимого инспектора, в МДА послали благодарственный адрес издателю брошюры Франку, в КДА студенты подали академическому начальству официальное прошение с жалобами на существующий административный порядок и требованием его улучшения. Наиболее болезненно отозвалась волна 1858 г. в СПбДА, где конкретная ситуация – инцидент с инспектором архимандритом Викторином (Любимовым) – показала, что академия «отшатнулась от своего предания и сдвинулась со своего основания». От гнева митрополита Григория студентов спас только ректор архимандрит Феофан (Говоров), будущий святитель Феофан Затворник. См.: Письмо профессора КДА И.П. Максимовича брату от 25 октября 1858 г. // ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1395. Л. 3 об.; Письмо бывшего профессора КДА священника Г. Крамарева столичному протоиерею и члену Конференции СПбДА протоиерею В.В. Гречулевичу // Там же. Д. 1401. Л. 1–2; Чистович. СПбДА за последние 30 лет. С. 74; Родосский. Указ. соч. С. LXX. Ср.: Потапов В.Н. Письмо к отцу от 22 октября 1858 г. // ЦГИА СПБ. Ф. 2162. Д. 18. Л. 25 об.; Письмо Барсова Е. митрополиту Леонтию о состоянии учебной и воспитательной части Петербургской духовной академии во время управления ею епископа Нектария // РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 608. Л. 3–9.


[Закрыть]. Ректоры, инспекторы, профессора, бакалавры менялись так часто, что некоторых предметов так и не пришлось выслушать от начала до конца: каждый новый лектор начинал с начала, но не успевал дойти до конца, взгляды их часто расходились; ни один ректор или инспектор не успевал овладеть ситуацией и увидеть плоды применяемых им мер[343]343
  Так в СПбДА за четыре года обучения 24-го курса (1857–1861) сменилось три ректора (архимандриты Феофан (Говоров), Нектарий (Надеждин), Иоаникий (Руднев)) и четыре инспектора (архимандриты Викторин (Любимов), Епифаний (Избитский), Асинкрит (Верещагин) и Павел (Лебедев))


[Закрыть].

Следующий сильный всплеск нестроений во всех академиях произошел в 1861 г. На этот раз наиболее сильное волнение было в КазДА. Дело приняло общецерковное звучание, дошло и до императора, ибо замешаны в нем оказались и преподаватели академии. Ревизия КазДА выявила множество недостатков, при этом обнаружилось отсутствие понимания между ректором и профессорско-преподавательской корпорацией[344]344
  В 1861 г. студенческие выступления потрясли Петербургский, затем Московский, Киевский и Казанский университеты. В СПбДА, начавшись с учебного конфликта студентов с профессором греческого языка А.И. Предтеченским, перешло в демонстрацию непослушания и кончилось увольнением шести студентов. В КазДА студенты и некоторые преподаватели участвовали в панихиде по жертвам с. Бездны (около 350 крестьян были убиты и ранены в результате спровоцированного бунта), бакалавр А.П. Щапов в слове памяти «другов, нечеловеколюбиво убиенных», говорил о том, что «учение Христа демократическое, и что умер Он за свободу, как умирают теперь наши братья труженики.» и что «скоро настанет минута освобождения России». А.П. Щапов был арестован, препровожден в Петербург, в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, но взят на поруки министром внутренних дел Валуевым и определен чиновником по раскольничьим делам в Министерство внутренних дел. Во время пребывания в Петербурге к нему стекались многочисленные почитатели, в том числе студенты семинарий и даже академий. См.: Ключевский В.О. Письма к П.П. Гвоздеву (1861–1870 гг.). М., 1924. С. 67, 128. Об этом: Чистович. СПбДА за последние 30 лет. С. 74; Родосский. Указ. соч. С. LXXIV–LXXV. Мнение святителя Филарета (Дроздова) о произошедшем: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т IV С. 54–55; Там же. Т. V Ч. 1. СПб., 1888. С. 151–155; архивный вариант: РГИА. Ф. 832. Оп. 1. Д. 91. Л. 14.


[Закрыть].

Щапов Афанасий Прокопьевич, преподаватель КазДА

В октябре 1862 г. ректор МДА протоиерей А.В. Горский печалился о «распространении вольномыслия даже между воспитанниками, выходящими из академии». Но и усилия уважаемого отца ректора, пытающегося искать сближения со студентами «в духе и направлении», призывающего следовать «началам духовной жизни» и проводить их в обществе, ни к чему не вели: «распущенность студентов не уменьшилась….если не увеличилась»[345]345
  Горский. Дневник. С. 159, 160, 161. См. также: Филарет (Гумилевский), еп. Письмо митрополиту Исидору (Никольскому) от 14 мая 1863 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 503. Л. 1; Ключевский В.О. Письма к П.П. Гвоздеву (1861–1870 гг.). М., 1924. С. 107; Голубинский. Воспоминания. С. 198.


[Закрыть].

Таким образом, несоответствующие высшей духовной школе настроения, как следование «духу века сего», были отражением времени. Тем не менее анализ всех академических нестроений конца 1850-х – начала 1860-х гг. показывает, что причиной нестойкости молодых богословов в значительной степени было нарушение нормального ритма духовно-учебного процесса. Ослабление, с одной стороны, церковного настроя и особой ответственности высшей духовной школы, с другой стороны, заинтересованности в научно-богословских занятиях, делало академии беззащитными перед внешними влияниями. Выхода было два: 1) усиление замкнутости академий как при приеме, так и в процессе обучения, 2) внутреннее академическое противостояние этому «духу». Последнее имело аспект не только нравственный, но учебный и научно-богословский: более активное вовлечение студентов в учебные занятия, под непосредственным руководством преподавателей, специальные занятия богословием должны были дать студентам правильные ориентиры в личном отношении к современным вопросам и веяниям. Но для реализации двух последних академическому образованию требовался новый стимул и оживление отношения к духовно-учебному процессу как преподавателей, так и студентов.

Была попытка ответить на новые запросы жизни просветительской деятельностью академий, дав возможность преподавателям и студентам реализовать свой богословский потенциал в церковном отношении. Но расширение внеакадемической просветительской деятельности как преподавателей, так и студентов не всегда признавалось полезным. На желание студентов МДА открыть при академии воскресную школу для мещанских детей Сергиева Посада святитель Филарет ответил отказом: заниматься этим должны приходские священники, а не студенты академий, которым следует употреблять время «для усиления своего знания латинской и греческой словесности»[346]346
  Желание возникло в 1859 г., под влиянием широкого обсуждения в обществе и прессе вопроса о значении воскресных школ в нравственном и духовном воспитании. См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. IV. С. 575.


[Закрыть]. В том же году СПбДА выразила желание открыть у себя публичные лекции. Предусматривалось два варианта: сделать обычные академические лекции открытыми для всех желающих или проводить в академии силами профессорско-преподавательской корпорации особые публичные лекции. Однако ни один из этих вариантов не был одобрен святителем Филаретом, мнение которого запросил обер-прокурор граф А.П. Толстой[347]347
  Это было ответом на воскресные проповеди монаха-доминиканца Сойара, которые новизной тем и талантливым словом привлекали массу публики, в том числе образованной. Святитель Филарет считал, что допускать посторонних на ординарные академические лекции вредно, ибо будет отвлекать внимание наставников и студентов, особые же публичные лекции будут отнимать у них время, нанося ущерб существенным их обязанностям. Подобная форма апологетики неполезна для духовных академий: церковная школа, принимая на себя чужую форму дискуссии, рискует быть неуспешной. Убедить же неверующих одними свидетельствами Священного Писания невозможно, ибо от него они отказались. У богословской науки есть «своя кафедра» для обращения к миру – в церкви, «на что переносить к себе чужую кафедру». Академию следует беречь. См.: Духовная беседа (далее: ДБ). 1859. № 2. С. 1–2; Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. IV. С. 501. Архивный вариант: РГИА. Ф. 832. Оп. 1. Д. 91. Л. 3–5 об.


[Закрыть].