Текст книги "Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в."

П.С. давал и практические советы по совершенствованию преподавания, большая часть которых повторяла указания 1808–1814 гг., так и не исполненные во всей полноте. Но на два предложения П.С. следует обратить внимание: 1) активизировать знания студентов по читаемым курсам практическими занятиями; 2) ввести специально-педагогические занятия, привлекая студентов к преподаванию в средних учебных заведениях[417]417
  В этом отношении автору идеалом кажется Главный педагогический институт, в те времена, когда в нем было малолетнее отделение, где преподавали студенты института. Как показала реформа 1869 г., эта идея была близка многим.


[Закрыть].

Статья П.С. представляла любопытный пример синтеза старых традиций и новых идей: призывы к учету чаяний современного общества и последних достижений науки, к введению нетрадиционных для духовной школы форм обучения сочетались с моралистическими рассуждениями начала века[418]418
  Замечания о «тесной связи… между науками, как ветвями одного дерева», желание вернуть богословие на подобающее ему место в универсуме наук, призывы «нисходить. в самые души своих слушателей» и приобретать «их доверие, любовь, откровенность и детскую покорность». Если предположение о личности автора верно, то объясним подобный взгляд выпускника академии 1829 г., когда науки и богословские, и светские были развиты существенно слабее. Протоиерей Ф.Ф. Сидонский был приглашен в 1873 г. профессором – сначала философии, а затем богословия – в столичный университет; в его лекциях, изданных в 1877 г. – «Генетическое введение в богословие», – есть мысли, созвучные рассматриваемой статье: о взаимосвязи наук, важности рассмотрения исторического процесса их развития.


[Закрыть].

Статья протоиерея И. Базарова являлась комментарием на два предыдущие мнения[419]419
  ХЧ. 1867. Ч. I. № 5. С. 838–848.


[Закрыть]. «Нужда всезнания почти неоспорима», но эта задача противоречит назначению академий как специальных высших заведений, и ему академии не отвечают. Ars longa, vita brevis – высшие учебные заведения не должны гнаться за посторонними предметами, иначе их подстерегает опасность не достигнуть главной своей цели, для академий – это опасность не подготовить специалистов-богословов.

Протоиерей И. Базаров считал, что вопрос о возможности научного богословия и исследований в этой области уже решен, следует идти в выбранном направлении, соблюдая общие правила научного познания. Но русские высшие богословские школы не могут идти этим путем и решать собственно проблемы научного богословия. Традиционная обособленность духовной школы – status in statu – обрекает академии на безнадежные попытки сделаться «целым университетом в миниатюре», а одновременно и «целой обширной академией наук». Гораздо проще и естественнее было бы приглашать преподавателей-профессионалов по светским наукам с соответствующих университетских факультетов, а не требовать от семинарского преподавателя математики или космографии высшего богословского образования.

По мнению протоиерея Иоанна Базарова, проводимая реформа духовной школы заходит в тупик, и именно на «академическом» этапе. Основная причина – непоследовательность ее проведения: усмотрев главную беду духовенства и духовной школы в обособленности их от общества, инициаторы реформы повернули назад и решили оставить академии в роли универсальных педагогических институтов. Волшебный круг, из которого думали выйти, вновь замкнулся.

Но главная проблема академий – научно-богословская: богословие в России в таких условиях обречено преподаваться не научно, а «педагогически», ориентируясь на семинарию. Это не позволит ему исполнить ни одну из двух своих главных задач: научные исследования и религиозное просвещение. Протоиерей И. Базаров, хорошо знакомый с немецким богословским образованием, предлагает свой проект специализации высшего духовного образования. Он указывает не только на ущербность, но и на вред системы специализации, предложенной А.Х.: она настроена лишь на подготовку учительскую. Именно это дробление курса духовных академий с педагогической целью разрушает богословскую направленность академий. Под специализацией духовных академий протоиерей Иоанн понимает специализацию богословия, то есть преобразование академий «в исключительно богословском направлении». Таким образом, в главном протоиерей И. Базаров единомыслен с большинством Конференции СПбДА[420]420
  Интересно, что он стоит за упразднение кафедр древних языков: это дело семинарий, а не академий. В академиях необходимо уже читать на оригинальных языках Священное Писание, творения святых отцов и церковных писателей и проповедников, с филологическим разбором особенностей автора.


[Закрыть].

Три «частные мнения», предложенные редакцией «Христианского чтения» в дополнение к проектам академий, представляют пеструю палитру воззрений на главные проблемы высшего духовного образования, начатую реформу и задачи деятельности академий. Все они исходят из среды столичной академии, но их авторы – лица разных поколений и разного духовно-учебного и богословского опыта. В решении основного вопроса эти мнения реализуют три направления, уже отмеченные в классификации проектов духовных академий: традиционное сохранение полноты курса, богословская специализация академий, внутренняя богословская специализация.

В майском номере другого журнала – «Трудов Киевской духовной академии» – появились еще две статьи по вопросу о преобразовании академий. Оба автора – члены профессорско-преподавательской корпорации КДА: экстраординарный профессор гомилетики В.Ф. Певницкий, второй магистр 17-го курса КДА (1855), и экстраординарный профессор древней церковной истории

А.Д. Воронов, первый магистр 23-го курса МДА (1862)[421]421
  Статья подписана «А. В-нов», но здесь, мы думаем, ошибка исключена – А.Д. Воронов неоднократно именно так подписывал свои статьи в «Трудах Киевской духовной академии».


[Закрыть].

Главный тезис, заявленный В.Ф. Певницким, был неожидан для предреформенной обстановки: отметив разнообразие мнений в преподавательских кругах по поводу предстоящей реформы, автор делал вывод, что этот вопрос еще «мало разработан и выяснен», и преобразование не является необходимым. За Уставом 1808–1814 гг. В.Ф. Певницкий признавал не только историческую, но и современную ценность: «Старый устав академий еще не отжил своего срока»[422]422
  ТКДА. 1867. Т II. № 5. С. 253–291. На это неожиданное замечание следует обратить особое внимание, ибо профессор Певницкий в дальнейшем будет одним из авторов – и принципиальных – Устава духовных академий 1884 г.


[Закрыть]. Опыт его действия вполне удачен, демонстрирует жизнестойкость и реальность – в отличие от «отвлеченной мысли» реформаторов-теоретиков.

Такой вывод профессор Певницкий сделал из аналитического рассмотрения основных идей, высказываемых в духовно-учебной среде – единственной, мнение которой профессионально и заслуживает внимания. Предлагаются два способа борьбы с многопредметностью, препятствующей специальному развитию богословия: либо уподобить духовные академии университетскому богословскому факультету, исключив из программ все гуманитарные предметы, либо превратить в мини-университеты, разделив большую часть предметов на группы, по quasi факультетскому принципу. Ни один из них не отвечает идее высшего богословского образования, и главная ошибка – в непонимании истинного значения гуманитарных наук в курсе духовных академий. Оно не в подготовке преподавателей для семинарий, но во внутренней связи богословия с другими науками, которую не так просто определить. Но если это понимание не будет лежать в основе составления учебных планов духовных академий, то даже при всей обширности они будут лишь механическим соединением, а не органическим целым. Но специализация внутри богословия – если и возможна в предметах второстепенных, то в более серьезном варианте неизбежно ведет к ущербности полноты и прочности богословского образования, к «преждевременному приурочению несозревшей и недоученной мысли к какой-либо тесной ячейке».

Предложенная В.Ф. Певницким идея – преодоление современной излишней раздробленности: шесть богословских кафедр (экзегетического, догматического, нравственного богословия, церковной истории (всеобщей и русской), истории церковной словесности и канонического права), и четыре светских (философии, словесности, гражданской истории и физики). Как видим, это вариант Устава 1814 г., с изъятием класса языков и закреплением структурного деления богословского класса[423]423
  С языками автор расправляется жестко. Древние языки изучать должно в средней школе, специальное же филологическое изучение языка не может интересовать богослова, для академий лучше приглашать ученые филологические силы со стороны. Еврейский язык чрезвычайно важен для богословия, но рекомендуется в качестве необязательного. Новые языки необходимы, но грамматика – не дело высшей школы, а упражнение в чтении следует возложить на самостоятельные занятия. Единственным нововведением является особая постановка истории церковной словесности, преподаваемой В.Ф. Певницким, которая включает в себя и патрологию, как историю словесности отеческой, и гомилетику, питаемую от живого, истинно церковного, слова. Ни светская словесность, ни церковная история не смогут охватить этой важнейшей области.


[Закрыть]. Остальные предметы, вошедшие в курс духовных академий, надо присоединить к указанным: основное богословие – к догматике, библейскую историю – к Священному Писанию, литургику – к нравственному богословию и церковной истории, обличительное богословие поделить между догматикой и церковной историей, учение о русском расколе – к русской церковной истории, при местной же необходимости возможно открытие особой кафедры.

В советах В.Ф. Певницкого о специальном – высшем богословском – преподавании нет ничего существенно нового: догматическое богословие следует изучать с исторической и апологетической сторон, «положительная» его сторона уже известна по семинарии; философия, напротив, должна давать не только историю философских систем, но систематическую часть; в исторических науках должно обращать внимание более на «нравственные законы человеческой жизни». Многие из этих рекомендаций были высказаны еще в Уставе 1814 г., другие явились следствием более поздних тенденций. Но эти рекомендации не снимали главного вопроса: можно ли, несмотря на развитие наук, удерживать их в высшей богословской школе в прежних рамках?

Вторая из киевских статей в целом созвучна первой, хотя в отдельных предложениях ей противостоит[424]424
  ТКДА. 1867. Т. II. № 5. С. 292–303.


[Закрыть]. А.Д. Воронов видел две основные причины проблемы многопредметности: 1) широкий энциклопедизм образования, 2) излишнее разветвление богословских наук. Но изгнанием гуманитарных наук из академий усилится разрыв богословия с этими науками. Предложенное решение проблемы многопредметности традиционно: отменить обязательность небогословских наук (кроме метафизики и истории философии), разделив на две группы – одну с преобладающим характером наук теоретических, другую – исторических[425]425
  При разделении наук по группам логика автора нарушается: к первой группе относится история литературы, ко второй – славянские наречия.


[Закрыть]. Второй шаг, рекомендованный А.Д. Вороновым, – укрупнение наук богословских, и в этом он более радикален, чем его коллега

В.Ф. Певницкий. В общеобязательном богословском курсе предлагались три науки: 1) «изучение основного источника богословия» – Священное Писание; 2) «учение о религии вообще, религии откровенной, о христианских догматах и христианской нравственности» – богословие основное, догматическое, нравственное; 3) «изучение усвоения и раскрытия откровенной религии и христианства в исторической жизни человека» – библейская и церковная история. Это состав основного теоретического богословского образования.

Остальные богословские предметы, вошедшие в учебные планы академий после 1814 г., – обличительное богословие, учение о русском расколе, патрология и археология – не представляли самостоятельных наук, но имели либо прикладное значение (первые две), либо специально-вспомогательное (две последние). Прикладные предметы стоит преподавать лишь там, где в этом есть местная необходимость: например, в МДА можно учредить дополнительно кафедру учения о русском расколе, в КДА – историю католичества в России, в СПбДА – историю протестантизма в России, в КазДА – учение о религиях инородцев Поволжья и Сибири. Это предложение перекликается с идеей проекта КазДА о специализации академий. Патрология и археология могут преподаваться параллельно, по выбору. Однако стоит ввести в качестве обязательных и обратить внимание на серьезную постановку практических наук – канонического права, церковного красноречия и особенно – пастырского богословия с педагогикой.

Несмотря на видимую «компактность» богословского курса, автор проекта предлагал выделить на каждую из главных богословских наук несколько кафедр[426]426
  Например, на церковную историю – четыре (библейская история, русская, восточная и западная).


[Закрыть]. Так что в общей сложности число рекомендуемых им общеобязательных наук практически совпадало с одним из вариантов, предложенных КДА (вар. А), и превышает общеобязательный набор наук, предложенный другой группой киевлян (вар. Б).

Как видно из приведенного обзора статей, в первой половине 1867 г. в обсуждении предстоящей реформы духовных академий главной темой становится преобразование учебной части академий. Болезненная тема последних лет – скудное жалованье преподавателей – еще не была окончательно разрешена, но недавнее повышение окладов из местных средств и предусматривающий увеличение штатов семинарский проект устава внушали определенные надежды в материальном отношении и давали возможность сосредоточиться на учебном вопросе. Административная сторона, как показывает рассмотрение частных мнений, значительно меньше волнует преподавателей, нежели ответственные органы – Конференции[427]427
  Возможно, пятидесятилетняя устойчивость системы казалась незыблемой и ограждала преподавателей от решения дел не учебных. К живому обсуждению учебных вопросов и творческому участию в формировании состава наук в духовных академиях и образовании каждого студента побуждало и то, что сами предметы были в 1840—1850-е гг. динамичны, они не имели ни определенной кафедры (соединяясь, разделяясь), ни, тем более, определенной учебной программы.


[Закрыть].

Таким образом, проекты Конференций духовных академий и частные мнения были едины в определении главных проблем духовно-академического образования – многопредметности и слабой подготовленности выпускников к какой-либо конкретной деятельности. Все авторы усматривали причину этих проблем в соединении двух задач духовных академий – специально-богословской и общепедагогической. Реформа должна была определить приоритетность этих задач и преобразовать все стороны деятельности академий для наилучшего исполнения прежде всего главной задачи.

Но попытки ответить на вопрос о соотношении задач академий открыли более глубокие проблемы: 1) неопределенность главной цели деятельности академий и отсутствие структурирующей идеи построения учебного плана; 2) неопределенность внутренней структуры богословия, не позволяющая выделить возможные направления богословской специализации; 3) неопределенность отношения богословия с другими науками. Эти нерешенные проблемы имели следствием неопределенность состава наук духовных академий в целом и в учебном плане каждого студента, места небогословских наук в духовных академиях.

Анализ содержания проектов 1867 г. позволяет разделить их на два основные направления: 1) утверждающие абсолютный приоритет специально-богословской задачи духовных академий перед обще-педагогической (проект большинства СПбДА; мнение протоиерея И. Базарова); 2) настаивающие на равноценности общепедагогической задачи академий (все остальные). Первое направление предлагало приблизить академии по составу наук к богословским факультетам, хотя и с подчинением Святейшему Синоду. Второе направление, соглашаясь с необходимостью научно-учебного богословского развития академий, вменяло им в обязанность готовить преподавателей-специалистов по всем наукам семинарского курса.

Все остальные вопросы деятельности духовных академий проекты решали, исходя из двух принципов: 1) создание условий для учебно-научной специализации преподавателей духовных академий; 2) предоставление всем членам преподавательских корпораций возможности активно участвовать в учебном процессе и решении связанных с ним вопросов.

В проектах можно выделить три основных принципа построения высшего духовного образования: 1) богословская специализация академий; 2) «консервация» состава наук, сложившегося к 1860-м гг.; 3) «открытая модель» соответствия духовного образования современным запросам, научным и общественным.

При варианте богословской специализации присутствие и постановка светских наук определялись исключительно их полезностью для богословского образования. При варианте «консервации» естественному процессу дифференциации наук противопоставлялось их укрупнение. При варианте «открытой модели» или «развития» состав наук специально не сдерживался, определяясь потребностями науки, общественными запросами к духовенству и т. д. (П.С.) Некоторые проекты предлагали комбинации этих принципов по отношению к наукам богословским и светским: например, «консервация» наук светских при развитии богословского состава (КазДА).

Ни один из этих вариантов не являлся вполне удовлетворительным, к каждому предъявлялись претензии. Богословская специализация академий лишала духовную школу педагогической самостоятельности и имела в перспективе проблему «богословской» многопредметности. «Консервация» подразумевала искусственные приемы: стабилизацию содержания учебных программ, противоречащую естественному развитию наук, или специализацию «дополнительных» разделов наук. Открытая модель усиливала многопредметность, требуя внутренней специализации в той или иной форме. Можно согласиться с В.Ф. Певницким: составить из этих проектов и предложений единое «мнение» не представлялось возможным.

После получения проектов Конференций разработка реформы духовных академий приняла активную форму. 28 июня (5 июля) 1867 г. состоялось определение Святейшего Синода, Высочайше утвержденное 15 июля, об учреждении особого Комитета для обсуждения вопроса о преобразовании духовных академий и для составления нового устава духовных академий[428]428
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд. 2 ст. Д. 1. 1867–1869 гг. Л. 123–124, 125125 об.


[Закрыть]. Председателем этого Комитета предположено было назначить архиепископа Нижегородского Нектария (Надеждина), «как председательствующего в бывшем Комитете по преобразованию духовных семинарий и училищ» 1866 г.[429]429
  Единый председатель обоих комитетов и особый акцент на этом единстве задавали реформе духовных академий тот же тон, в котором строилась реформа семинарий. Однако разработка реформы – творческий процесс, который мог пойти в неожиданном направлении, тем более при решении специфических проблем высшего духовного образования. Необходим был постоянный контакт обер-прокурора с председателем Комитета и уверенность, что председатель не предъявит каких-либо своеобразных концепций. Архиепископ Нектарий и в этом отношении весьма устраивал графа Толстого.


[Закрыть] Однако состав Комитета определен не был, об этом было решено «судить особо».

Как показала деятельность Комитета 1866–1867 гг., преосвященный Нектарий положительно относился к планируемым гр. Толстым преобразованиям, при этом собственных идей и планов не имел. Некоторые современники оценивали эту позицию более резко: «Нектария светские притянули потому, что он неустойчив в мнениях, а потому его можно будет склонить и против мнения прочих духовных, когда захочется провести что-либо такое вопреки настоянию прочих духовных». В процессе работы «семинарского» Комитета в духовно-учебных кругах неоднократно замечали, что «Нектарий сильно клонит на сторону светских»[430]430
  Профессор СПбДА А.Л. Катанский, анализируя доверие обер-прокурора к архиепископу Нектарию, пришел к выводу, что последний был «человек ничем не выдающийся, кроме полного сочувствия делу преобразования, и потому persona grata у графа Д.А. Толстого». Преподаватели МДА считали, что по настоянию графа Толстого архиепископ Нектарий поддержал идею введения принципа всесословности духовных школ, против которого выступали духовные члены Комитета. Однако с введением всесословности согласился и святитель Филарет (Дроздов), правда, при условии, что будет сохранено преимущество детей духовенства при поступлении в семинарии. См.: Катанский. Указ соч. // ХЧ. 1916. Т. I. № 1. С. 57; Казанский. Переписка. Письма к архиепископу Платону от 4 апреля и 30 мая 1866 г. // БВ. 1912. № 4.
  С. 740; Там же. № 5. С. 129.


[Закрыть]. Архиепископа Нектария считали к этому времени в церковных кругах «человеком Толстого», ибо обер-прокурор принимал в нем участие. В 1866 г. епископ Нектарий, вызванный для присутствия в Синоде, был назначен заместителем председателя комиссии по преобразованию духовно-учебных заведений, а после отбытия преосвященного Арсения в епархию стал председателем. И хотя Комитет работал непросто и не сумел прийти к единому мнению, преосвященный Нектарий при этом проявил стойкость и определенное искусство, сохранив верность линии графа Толстого[431]431
  Член Комитета Н.А. Сергиевский считал, что председатель был вынужден так поступать, не умея выбрать самостоятельную линию поведения: попав в руководители людей даровитых и ученых, «при его ограниченных способностях», он увидел выход в беспрекословном исполнении всех желаний обер-прокурора. Святитель Филарет (Дроздов) писал про преосвященного Нектария, что ему, «как и некоторым другим, не получившим руководства, не достает такта». См.: Савва (Тихомиров), архиеп. Хроника. Т. 4. С. 297; Филарет (Дроздов), свт. Письма Филарета, митрополита Московского, к высочайшим особам и разным другим лицам. Тверь, 1888. Т. 2. С. 277.


[Закрыть]. Видимо, граф Толстой был доволен: следующие шаги преосвященного Нектария по иерархической лестнице совпадали с вехами духовно-учебных реформ[432]432
  В мае 1867 г., по составлении Устава духовных семинарий и училищ, преосвященный Нектарий стал архиепископом, а в январе 1869 г., когда был составлен проект Устава духовных академий, был перемещен на Харьковскую кафедру, одну из наиболее почетных и богатых. Во время пребывания в столице преосвященный Нектарий, по воспоминаниям современников, «не только присутствовал… в Синоде, но, по особой благосклонности графа обер-прокурора, и орудовал многими синодскими делами». См.: Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 150.


[Закрыть].

Разорванная уставами 14 мая 1867 г. связь семинарий с академиями летом того же года привела к плачевной ситуации: из окончивших в 1867 г. курс в КДА 53 воспитанников к сентябрю только 5 определились на наставнические места в семинарии. Ректор архимандрит Филарет (Филаретов) дважды запрашивал товарища обер-прокурора – что же делать с окончившими курс студентами? – но ответа не получил. Огорченный ректор писал ректору МДА протоиерею А.В. Горскому: «Студенты разбрелись по разным местам, и скоро ни одного не найдут»[433]433
  Казанский. Переписка. Письмо от 18 сентября 1867 г. // БВ. 1912. № 9. С. 178.


[Закрыть]. Осенью того же года на незамещенные наставнические вакансии жаловались в Учебный комитет и лично обер-прокурору ректоры семинарий. 18 января 1868 г. Учебный комитет посвятил этому вопросу особое заседание, а 24 января вопрос о «замещении наставнических мест в семинариях» рассматривался в Синоде. Представленная статистика не вызывала оптимизма: из 107 воспитанников Санкт-Петербургской и Киевской духовных академий, выпущенных в 1867 г., к середине учебного года поступили на службу 50, уволились из духовного звания 2, выбыли за границу (иностранцы) 6, и остаются без назначения 49. Синод утвердил предложенную Учебным комитетом систему «поимки» и определения на службу «рассеявшихся» по епархиям академиков, а также «предотвращения на будущее время» подобных плачевных ситуаций[434]434
  Протокол Святейшего Синода от 24 января 1868 г.; Журналы Учебного комитета. № 12 от 18 января // РГИА. Ф. 796. Оп. 209. Д.1501. Л. 749–755 об.


[Закрыть]. Но было ясно, что вопрос должен быть решен более основательно.

Внутренняя жизнь духовных академий ставила вопросы, которые также уже не решались параграфами Устава 1814 г. Принимались временные решения, но необходимость скорейшего составления нового стабильного Устава была очевидна.

Но после назначения председателя Комитета в деле преобразования академий последовал полугодовой перерыв: у обер-прокурора – главного инициатора реформы – не было возможности заняться подбором членов нового Комитета, ибо главной задачей лета и осени 1867 г. было формирование состава Учебного комитета и введение нового Устава в ряде семинарий и духовных училищ[435]435
  Первые же шаги по проведению реформы показали, что она недостаточно продуманна даже в основных своих положениях, на местах – в епархиях – возникает много недоразумений, реальная ситуация оказалась тяжелее гипотетической, катастрофически не хватает средств. Н.А. Сергиевский – один из немногих, на понимание, деятельность и преданность которого граф Д.А. Толстой мог полностью положиться, – совершал «смотры» преобразуемых семинарий. Учебный комитет и сам обер-прокурор жили очень напряженно: заседания Учебного комитета проходили два раза в неделю, обер-прокурор «доформировывал» его состав. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1867 г. Д. 11, 20, 21, 22, 23, 24.


[Закрыть]. Однако об «академическом» Комитете Д.А. Толстой в эти полгода не забывал. 22 декабря 1867 г. в письме к своему товарищу по руководству Министерством народного просвещения И.Д. Делянову, он писал о необходимости присутствия в составе Комитета по преобразованию академий представителей от университетов и советовался о конкретных лицах, называя профессоров Срезневского, Григорьева, Андреевского[436]436
  РГИА. Ф. 1604. Оп. 1. Д. 561. Л. 65.


[Закрыть]. За эти полгода часть общества, проявляющая интерес к высшему духовному образованию, успела ознакомиться с опубликованными в «Христианском чтении» и «Северной почте» проектами Конференций духовных академий.

Сразу после рождественских каникул, 8 января 1868 г., гр. Д.А. Толстой вошел в Святейший Синод с предложением о назначении членов «академического» Комитета, которое было принято без изменений. Комитет состоял из следующих лиц: главного священника армии и флотов протоиерея М.И. Богословского, председателя Учебного комитета протоиерея И.В. Васильева, ректора СПбДА протоиерея И.Л. Янышева, ректора СПбДС архимандрита Павла (Лебедева; с 4 сентября 1868 г. епископа), профессора СПбДА Е.И. Ловягина (он же был назначен делопроизводителем Комитета), профессора СПбДА И.А. Чистовича, члена Ученого комитета при Министерстве народного просвещения А.Д. Галахова, профессора столичного университета И.Е. Андреевского и директора Канцелярии обер-прокурора Синода Н.А. Сергиевского[437]437
  Указ Святейшего Синода от 17 января 1868 г. за № 77. РГИА. Ф. 796. Оп. 209. Д. 1501. Л. 493 б-493 в.


[Закрыть].

Состав Комитета сразу вызвал два серьезных упрека в духовных и духовно-учебных кругах: равенство числа светских членов с духовными, при минимальном представительстве монашества; отсутствие представителей всех духовных академий, кроме столичной[438]438
  Сбор мнений Конференций предвещал широкое обсуждение накопленного опыта, проекты показали, что у каждой академии были свои специфические предложения, и ущербность Комитета была осознана духовным руководством. Архиепископ Нектарий в разговоре с А.Л. Катанским в ответ на замечание, что хорошо было бы иметь под руками «живых истолкователей представленных академиями проектов», объяснял отказ от вызова представителей всех академий в Петербург двумя причинами: «1) их негде поместить… 2) опыт показал, что иногда эти живые истолкователи только мешают делу, как в бывшем Комитете о преобразовании семинарий отцы архимандриты». См.: Письма профессора А.Л. Катанского В.Н. Потапову // ЦГИА СПб. Ф. 2162. Оп. 1. Д. 20. Л. 3 об. (Копии, подготовленные к печати Н.Н. Глубоковским, но не опубликованные). В фонде имеются и оригиналы писем А.Л. Катанского (Д. 29). Кроме того, об этом см.: Смирнов С.К. Письмо к К.И. Богоявленскому от 20 марта 1868 г. // БВ. 1914. № 10–12. С. 428.


[Закрыть]. Внутренние несогласия и отсутствие единства в решениях Комитетов 1860–1862 и 1866–1867 гг. побудили членов нового Комитета заключить соглашение об окончательном решении вопросов большинством голосов, без представления особых мнений. Это дало возможность выполнить наказ Синода: составить проект нового Устава духовных академий не позже первой половины 1868 г. Чьи же голоса звучали в этом едином мнении?

Протоиерей Михаил Измаилович Богословский – участник Комитетов 1860–1862 и 1866–1867 гг., человек очень авторитетный в кругах духовных и светских. Жизнь духовных академий он знал и как студент – первый магистр 9-го курса СПбДА, и как преподаватель, и как член Конференции СПбДА. Во взглядах протоиерей Михаил был, видимо, достаточно самостоятелен. Но его авторитет и относительно «мирная» деятельность в предыдущих комитетах делали его если не сочувствующим, то, по крайней мере, лояльным к идеям обер-прокурора. Тем не менее в комитетских обсуждениях он занимал наиболее «консервативную» позицию[439]439
  Доктор богословия, «некогда безраздельно властвовавший в столичном Училище правоведения, в бытность свою его профессором и законоучителем». См.: Катанский. Указ соч. // ХЧ. 1916. Т. I. № 1. С. 58.


[Закрыть].

Протоиереи И.В. Васильев и И.Л. Янышев – председатель Учебного комитета и ректор столичной академии – вошли в Комитет 1868 г. «по должности». Но симпатия и доверие обер-прокурора, насколько они вообще были свойственны графу Толстому, к ним были несомненны. Известно было и их сочувствие новым идеям, по крайней мере, в их применении к вопросам, связанным с высшим духовным образованием.

Единственный представитель черного духовенства, за исключением председателя, вошедший в Комитет, – архимандрит, вскоре епископ, Павел (Лебедев), – магистр столичной академии. Он считался сочувствующим новым веяниям, хотя, видимо, с разумной сдержанностью, и не во всем. По окончании первого этапа составления проекта был хиротонисан в викарного епископа[440]440
  В духовно-учебных кругах архимандрит (епископ) Павел пользовался уважением, при этом заслужил «общее расположение митрополита, обер-прокурора и столичного духовенства и даже петербургской, близкой к Церкви и к духовенству, публики». См.: Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 177–178.


[Закрыть].

Из пяти мирян, вошедших в состав Комитета, двое – профессора Е.И. Ловягин и И.А. Чистович – представляли столичную академию, и уже этим объяснялось включение их в состав Комитета. Были у них и «дополнительные достоинства»: знаток греческого языка Е.И. Ловягин пользовался особой симпатией «классициста» графа Д.А. Толстого, И.А. Чистович был членом Учебного комитета, при этом имел родственные связи с могущественным протопресвитером В.Б. Бажановым.

Включение в Комитет представителей светской высшей школы – А.Д. Галахова и И.Е. Андреевского – многие объясняли желанием обер-прокурора приблизить академии к университетам. Но профессора Галахов и Андреевский могли дать дельный совет по проведению реформы высшей школы, ибо активно участвовали в разработке университетского Устава 1863 г. и пожинали плоды его введения: первый как член Ученого комитета при Министерстве народного просвещения, второй – как профессор Санкт-Петербургского университета[441]441
  А.Д. Галахов состоял в эти годы (с 1865 по 1882 г.) профессором русской словесности в Петербургском историко-филологическом институте, а И.Е. Андреевский – профессором полицейского права в университете, одновременно занимая в Училище правоведения кафедру энциклопедии и истории русского права.


[Закрыть].

Активный деятель духовно-учебных реформ 1860-х гг. Н.А. Сергиевский при обсуждении проблем высшего духовного образования был особенно полезен: имея личный опыт учебы и преподавания в МДА, он дополнил его изучением западных богословских школ.

Комитет открыл заседания 23 января 1868 г. и продолжал их до Пасхи. В дневнике ректора МДА протоиерея А.В. Горского сохранилось пожелание императора к проектируемой реформе духовных академий, пересказанное графом Д.А. Толстым: «Государю неугодно сделать из академии факультет университетский, но он желает сохранить их самостоятельность». Причина была приведена отнюдь не учебная, но нравственная: за университетами нельзя иметь наблюдение с нравственной точки зрения, а в академиях должно быть обращено особое внимание на эту сторону. Обер-прокурор добавил к словам императора свое понимание предполагаемого преобразования: «Не будучи факультетом университета, духовная академия не должна захватывать предметов университетского образования, должна быть собственно богословским [курсив мой – С.Н.] высшим училищем, разрабатывать науки богословские… у нас нет денег, чтобы в академиях везде открывать кафедры по наукам не прямо богословским, исключая, впрочем, философию»[442]442
  Горский. Неизданные места из «Дневника». Запись от 12 февраля 1869 г. // БВ. 1914. № 10–11. С. 418–419.
  Читая проекты Конференций, обер-прокурор заметил на полях московского проекта: «…эта цель [академий – С.Н.] двоякая: 1) доставить высшее богословское образование и 2) приготовить учителей богословских предметов и, как исключение, на время учителей древних языков, пока в них будет недостаток». Схема была проста: академия должна быть одновременно богословским факультетом и педагогическим институтом по богословским наукам, «для сей последней цели, достигаемой только практикою, должна служить местная семинария». См.: РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд., 2 ст. Д. 1. Л. 54.


[Закрыть].

Граф Д.А. Толстой, имея в подчинении систему светского образования, пытался и духовные школы включить в эту систему, как часть ее: если академии нельзя было прямо заменить богословскими факультетами при университетах, то все же они должны быть превращены в специальные высшие школы по определенной области – богословию. Таким образом, должна быть разрушена целостная система духовных школ, независимая от светского образования, тщательно охраняемая на протяжении второй половины XVIII в. и утверждаемая в первой половине XIX в. Старая система церковной школы, параллельная системе школы государственной, со строгим преемством ступеней, начала разрушаться университетской реформой 1863 г. и семинарской – 1867 г. Созвучна им должна была быть, по мнению обер-прокурора, и реформа духовных академий. У графа Д.А. Толстого было и особое пожелание к проводимой реформе: последовательный приверженец классицизма считал постановку преподавания древних языков в духовной школе старомодной и был уверен в необходимости привлечения к их преподаванию светских специалистов.

На первых заседаниях Комитета были определены главные основания грядущего преобразования: 1) дать академиям больше жизненности и самостоятельности в их внешней и внутренней деятельности; 2) усилить высшее духовное образование введением в академиях специализации преподавания и изучения предметов; 3) открыть доступ в академии лицам всех состояний [сословий – С.Н.]; 4) увеличить оклады наставникам и прочие средства академий. К июню 1868 г. Комитет представил в Святейший Синод проект нового Устава духовных академий с объяснительной запиской. Проект заимствовал отдельные идеи из мнений Конференций, включив их, однако, в совершенно новую концепцию, в которой предполагалось:

• все науки, входящие в состав академий, распределить по трем отделениям: специально-богословскому, богословско-историческому, философскому (§ 3) (в СПбДА учредить четвертое отделение – физико-математическое (прим. к § 3);

• ученые степени специализировать по отделениям, а в отделениях – по группам однородных наук;

• вместо Конференций учредить Советы, дающие право всем профессорам принимать участие во всех делах академии;

• учредить звание приват-доцентов;

• ввести годичный курс вместо двухгодичного;

• открыть доступ в академии лицам всех состояний;

• увеличить все суммы, отпускаемые на духовные академии.

Общеобязательными предметами являлись: 1) Священное Писание; 2) основное богословие; 3) догматическое богословие с историческим изложением догматов; 4) общая церковная история; 5) история философии; 6) педагогика; 7) один из новых языков (французский, немецкий или английский) (§ 105).

К специальным предметам богословского отделения были отнесены: 1) нравственное богословие; 2) сравнительное богословие;

3) патристика; 4) церковное право; 5) гомилетика с пастырским богословием; 6) литургика; 7) еврейский язык. К специальным предметам богословско-исторического отделения были отнесены: 1) история Русской Церкви; 2) церковное право; 3) учение о расколе; 4) русская гражданская история; 5) всеобщая гражданская история. К специальным предметам философского отделения были отнесены: 1) логика и психология; 2) метафизика и нравственная философия; 3) теория словесности и история русской литературы;

4) русский язык со славянскими наречиями; 5) греческий язык и словесность; 6) латинский язык и словесность (§ 106–108)[443]443
  К специальным предметам физико-математического отделения СПбДА относились: 1) чистая математика: высшая алгебра, аналитическая геометрия, сферическая тригонометрия, дифференциальное исчисление, интегральное исчисление; 2) механика; 3) физика; 4) космография (§ 109).


[Закрыть].

Все преподаватели распределялись по отделениям, согласно занимаемой кафедре, преподаватели общеобразовательных предметов относились к тем отделениям, с которыми преподаваемые ими предметы «имели сродство»: так преподаватели словесных наук и лекторы иностранных языков были приписаны к философскому отделению (§ 110–114). Делался акцент на специализации преподавателей: соединение наук в одну кафедру, перемещение с кафедры на кафедру осуждалось и отменялось. Для приготовления преподавательских кадров вводилась система приват-доцентуры[444]444
  РГИА. Ф. 797. Оп. 37. 1 отд. 2 ст. Д. 1. С. 412, 422 об., 438 об.


[Закрыть]. Отделения имели значительную самостоятельность: «ближайшее наблюдение» за преподавателями и общим ходом учебного процесса по отделению вверялось декану (§ 115), избираемому отделением из ординарных профессоров на 4 года и утверждаемому Святейшим Синодом (§ 116). Собрания отделения включали всех профессоров и доцентов, могли быть приглашаемы приват-доценты и лекторы, если решались вопросы, связанные с преподаваемыми ими предметами (§ 119).

В проекте Комитета 1868 г. появились еще два важных положения, ставших отличительными чертами нового Устава: особое устроение выпускного курса (§ 133) и публичная защита магистерских и докторских диссертаций (§ 139). Проект не скрывал многозадачности и неопределенности этой новой для академий формы: слушание лекций по педагогике и практически-педагогические занятия…. изучение науки по первым ее источникам и научный всесторонний анализ этих источников, ознакомление с лучшими иностранными и отечественными сочинениями, посещение лекций в университетах или «в иных специальных установлениях», «приготовление магистерской диссертации»[445]445
  Там же. Л. 423.


[Закрыть].

Объяснительная записка напоминала, что преобразование академий последует университетской реформе 1863 г.[446]446
  Там же. Л. 399–438 об.


[Закрыть] Это задавало проекту определенный настрой: речь идет о специальном высшем учебном заведении, и главная цель – устроить его сообразно с общими разумными принципами высшего образования. Здесь же указывалось назначение академий – приготовление образованных пастырей Церкви, но далее это назначение не упоминалось среди целей академий. Более того, от троякой цели, поставленной перед духовными академиями в 1808 г., оставалось лишь две ее составляющие: научная и практико-педагогическая. «Богословский радикализм», приближающий академии к богословским факультетам, не осуществлялся. Было, правда, указано, что российские университеты могут посодействовать духовным школам в педагогической задаче. Внешние функции духовных академий, вместе с соответствующими органами – Конференциями и Внешними правлениями – упразднялись, как мало способствующие основному предназначению академий. Внутренние правления превращались в Советы, через которые корпорация могла участвовать в организации учебного процесса.