Текст книги "Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в."

В то же время святитель Филарет благожелательно отнесся к учреждению в 1863 г. Общества любителей духовного просвещения, среди инициаторов которого было московское духовенство – выпускники МДА и других академий, находя это дело «полезным и благопотребным» и ходатайствуя перед Святейшим Синодом[348]348
  Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. V Ч. 1. С. 438–440.


[Закрыть]. Академии, по мнению святителя Филарета, составляли особое богатство Церкви: они призваны решать богословские проблемы, встающие в церковной жизни. Для этого они должны жить углубленно и сосредоточенно, под пристальным наблюдением священноначалия, не допуская внутрь себя светский дух и пагубную дерзость, именно тогда они смогут служить опорой – через своих выпускников – в решении насущных церковных проблем: организации миссии, просвещения народа, приходской жизни.

В новых условиях общественной жизни духовные академии пытались найти свое место, реализовать себя как просветительские центры и церковные школы. Однако решения вопроса о популяризации богословия и просветительской деятельности академий были неоднозначны и вызывали серьезные разногласия. Но единым было мнение: академиям следовало сосредоточиться на решении своей главной задачи, в исполнении которой состоит их главное церковное служение: высшем духовном образовании и развитии богословской науки.

Таким образом, последнее десятилетие перед реформой обострило все академические проблемы: недостатки учебного процесса, уход из духовно-учебной системы значительного числа сильных семинаристов и ученых сил из самих академий, недостаточность в академическом обучении как реального фактического знания, так и подлинной научности. Попытки изменить ситуацию внутренними силами и локальными мерами не приводили к существенным результатам, ибо наталкивались на основные проблемы: многопредметность и многозадачность академий, требующие более основательного изменения всей системы академического преподавания. Развившийся состав академических наук не позволял найти удачного соединения предметов в кафедры и обеспечить преподавателям возможность хотя бы относительной специализации. А это лишало академическое образование надежд на совершенствование, обновление и углубление. Проблема перегруженности студентов уже не могла быть разрешена старым методом – переводом 2–3 предметов в разряд групповых, но требовала более радикального решения. Не решалась старыми методами – самостоятельным углублением в ту или иную науку – и проблема подготовки специалистов – преподавателей и ученых.

Среди архиереев и в академической преподавательской среде не было единых мнений о желаемых изменениях. В самих академиях лишь начинали назревать силы, готовые реально обсуждать необходимые изменения и проводить их в жизнь, но этот процесс требовал времени.

* * *

Таким образом, духовные академии в процессе реализации Устава 1814 г. стали стабильными педагогическими институтами духовного ведомства и высшими духовными школами особого типа. Учебные планы академий сочетали богословское и классически-гуманитарное образование, основанное на чтении и толковании Священного Писания, с особой ролью философских наук и древних языков, с усилившейся в 1840-50-е гг. исторической направленностью. Особый филологический настрой академий выражался в повышенном внимании к самостоятельным письменным работам. Переход преподавания на русский язык способствовал развитию русской богословской терминологии и постепенному отходу от схоластических систем.

Научное богословие, хотя и не дало ожидаемых результатов, получило в духовных академиях основание, наметились пути его развития и идеи, которые требовали апробации. Изучение Священного Писания, систематический перевод на русский язык святоотеческих творений, разработка исторических и литературных источников, начавшаяся в 1840-1850-х гг., сформировали особую духовную «ученость», укрепили связь с восточно-христианским наследием.

Однако требования Устава 1814 г. не были реализованы полностью. «Теоретичность» Устава 1814 г. и последующие нововведения создали много проблем для духовных академий:

– учебный план был отягощен многопредметностью, в нем отсутствовала систематичность;

– новые самостоятельные богословские науки не были определены в своем содержании и методах;

– не был решен вопрос о месте и значении в академическом образовании небогословских наук, а также миссионерских предметов;

– отсутствовала особая система подготовки кадров как для академических кафедр, так и для преподавания в семинариях, была затруднена предметная специализация преподавателей;

– не была организована систематическая научная деятельность членов академических корпораций и выпускников академий;

– было мало специальных научных исследований, не была отработана русская богословская терминология;

– академии были отягощены многими задачами, возложенными на них Уставом 1814 г.

К середине 1850-х гг. академические проблемы стали особенно заметны при контактах с университетским образованием и возросших запросах государственной власти и общества к духовным академиям. Академические выпускники не отвечали требованиям, предъявляемым к преподавателям-специалистам. Усилился отток педагогических и ученых сил из семинарий и академий. Отдельные попытки исправления ситуации, предпринятые в конце 1850-х – начале 1860-х гг., не имели успеха.

Недостаточность духовных академий как высших духовных школ (подготовка компетентных богословов-специалистов), педагогических институтов духовного ведомства (подготовка преподавателей для семинарий и самих академий), научно-богословских центров (научные исследования в разных областях богословия), учебно-методических центров (издание учебных и методических пособий), просветительских центров (популяризация богословского знания) была осознана в церковных кругах – епископатом, образованным духовенством, выпускниками академий, членами академических корпораций.

Диапазон высказанных мнений по проблемным вопросам был широк, по большинству вопросов не было даже относительного единства. Анализ основных идей проектов и мнений конца 1850-начала 1860-х гг. показывает, что все они сходились на необходимости осуществить замыслы Устава 1814 г. о развитии духовных академий как академий духовных наук. Большинство авторов видело единственно возможный для этого путь в создании условий для научной и педагогической специализации членов академических корпораций и формировании из них научно-исследовательских сообществ. Но принципиальное различие в проектах состояло в выборе типа высшей духовной школы: сохранение своеобразного типа, сформированного Уставом 1814 г. (сочетание богословской и классически-гуманитарной высшей школы закрытого типа), или приближение к университетскому типу (специализация, как отражение развития науки, открытость общественным влияниям). Расходились мнения на актуальность Устава 1814 г.: святитель Филарет (Дроздов) и его единомышленники в архиерейских и академических кругах считали его перспективным и адаптируемым в новых условиях, их оппоненты настаивали на радикальности предстоящей реформы.

Общее направление грядущего преобразования духовных академий было определено – педагогическая специализация членов академических корпораций науки и активизация их научно-богословской деятельности. Но трудно было надеяться, что при проведении преобразования будет найдено решение, не только удовлетворяющее всех, кто должен был его проводить в жизнь, но и учитывающее весь комплекс назревших проблем.

Глава II
Реформа духовных академий 1869 г

2.1. Духовно-учебные реформы 1866–1867 гг

Реформа духовных академий решала особые проблемы высшего духовного образования, но была во многом обусловлена общим настроем и идеями духовно-учебных преобразований второй половины 1860-х гг. Для более адекватного понимания успехов и проблем реформы духовных академий 1869 г. следует обратить особое внимание на главных деятелей этих преобразований, прежде всего на обер-прокурора графа Д.А. Толстого и представителей белого духовенства, получивших в это время особые полномочия. Кроме того, необходимо рассмотреть опередившие на два года реформу академий преобразования духовных семинарий и училищ и центрального органа духовно-учебного управления. Реформы духовных семинарий и училищ 1867 г. и духовных академий 1869 г., при специфике каждой, имели не только общий настрой, идеи, основных деятелей, но и общие проблемы, проявившиеся как при самих преобразованиях, так и при дальнейшей реализации уставов.

3 июня 1865 г. обер-прокурором был назначен граф Дмитрий Андреевич Толстой, и вопрос о духовно-учебной реформе стал решаться более энергично. Граф Д.А. Толстой, в отличие от двух своих предшественников, был человеком невоенным, интересовался науками, был не чужд исследовательской и писательской деятельности[349]349
  Деятельность его, начиная с окончания в 1842 г. Императорского Александровского лицея – с большой золотой медалью, – была типичной карьерой чиновника, но места службы были связаны с образованием или с иностранными вероисповеданиями: канцелярия Его Императорского Величества по управлению учебными и благотворительными заведениями, Департамент духовных дел Иностранных исповеданий, Министерство народного просвещения. С 1847 г. был действительным членом Императорского Русского географического общества, с 1851 г. – Императорского Русского археологического общества, с 1866 г. – членом-основателем Императорского Русского исторического общества. По поручению министра внутренних дел составил историю иностранных исповеданий в России, за исследование по истории католицизма в России (Le Catholicisme romain en Russie. Paris, 1863–1864) в 1864 г. графу Толстому было присвоена ученая степень доктора философии от Лейпцигского университета.


[Закрыть]. Но конкретной церковной деятельностью до своего назначения граф Д.А. Толстой не занимался и не имел опыта общения в этой сфере. Трудно однозначно охарактеризовать отношение гр. Толстого к духовенству даже в период его обер-прокурорства: с одной стороны – напряженные отношения со многими архиереями и с монашеством, с другой – уважение к некоторым представителям духовенства, по преимуществу белого. Однако с некоторыми представителями епископата граф Толстой поддерживал близкие отношения, некоторым пытался содействовать. Всяческое содействие оказывал он деятельности архиепископа Макария (Булгакова), архиепископа Нектария (Надеждина). Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал о графе Д.А. Толстом 28 января 1866 г.: «…настал впервые обер-прокурор, выразивший сочувствие ко мне»[350]350
  Но сильное влияние обер-прокурора на церковные дела святитель Игнатий констатировал с печалью: «Какое время! Для поддержания Церкви нужно быть во главе управления светскому лицу, потому что обуявшая соль способна только быть попираема человеками». И еще: «Справедливо заметил Граф [Д.А. Толстой – С.Н.], что чиновничеством уничтожено в Церкви существенное начало Иерархии, уничтожена связь между пастырями и паствою, а мхролюбие, ненасытное стремление к суетным почестям, к накоплению капиталов уничтожило в пастырях христиан, оставило в них лишь презренных ненавистных полицейских по ненависти их к народу, по злоупотреблениям и безнравственности». См.: Игнатий (Брянчанинов), свт. Письма. М., 1993. С. 449.


[Закрыть].

Граф Дмитрий Андреевич Толстой, обер-прокурор Святейшего Синода

Даже оппоненты графа Д.А. Толстого отдавали должное его «живым способностям», «крепкой энергии», умению находить людей и «встраивать» их в свои планы и замыслы[351]351
  Савва (Тихомиров), архиеп. Хроника. Т. 4. С. 296; Казанский. Переписка. Письмо от 28 марта 1866 г. // БВ. 1912. Т. II. № 5. С. 137. См. также: Римский С.В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999. С. 258–262.


[Закрыть]. Повышение окладов преподавателям духовных школ 1865 г., проведенное по инициативе святителя Филарета (Дроздова) на епархиальные средства, определенной частью церковного общества было записано в «актив» нового обер-прокурора[352]352
  ВасильевИ.В., прот. Письмо М.Н. Каткову от 30 декабря 1865 г. – 11 января 1866 г. // ОР РГБ. Ф. 120. К. 1. Д. 60. Л. 5.


[Закрыть]. В преподавательских кругах получил поддержку заявленный графом Толстым проект децентрализации духовно-учебного управления, с сокращением чиновничества ДУУ[353]353
  Запись ректора МДА протоиерея А.В. Горского в дневнике от 3 августа 1865 г. // Горский. Дневник. М., 1885. С. 176–177.


[Закрыть].

Но дальнейшая деятельность графа Д.А. Толстого вызвала настороженную реакцию. Его желание коренным образом реформировать все стороны церковной жизни и уверенность, что все подлежит реформации в определенные исторические моменты, показали неспособность обер-прокурора понять специфику деятельности, к которой он оказался причастен[354]354
  «Он реформатор, забирает в своих реформах широко и глубоко. И что же он реформирует? Церковь, учреждение наиболее неприкосновенное». См.: Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 180–181.


[Закрыть].

14 апреля 1866 г. граф Толстой был назначен и министром народного просвещения. Назначение произошло через десять дней после покушения Д.В. Каракозова на императора. Речь графа Толстого в Комитете министров на следующий день после покушения была убедительной и призывала доверить дело воспитания народа Церкви. Соединение в одних руках управления духовным и народным образованием позволяло надеяться, что новый министр сам реализует свой призыв и предпримет меры для изменения неблагополучного положения. Однако в кругах, близких к Синоду, считали, что главная причина второго назначения графа Толстого заключалась в идее императора о «соответственном» преобразовании училищ светских и духовных. Эти предположения о совместном решении проблем светского и духовного образования в церковных кругах вызывали желание защитить свои школы, в том числе высшие, от реформатора-универсала[355]355
  Резолюция императора Александра II на журнале Комитета министров от 14 апреля гласила: «Разделяю вполне особое мнение обер-прокурора Святейшего Синода, и, так как он теперь назначен вместе с тем министром народного просвещения, то представляю ему впоследствии, если признает нужным, войти в Комитет [министров – С.Н.] с особым своим соображением по этому вопросу». Цит. по: Татищев С.С. Император Александр II. Его жизнь и царствование. СПб., 1903. Т. 2. С. 262. П.И. Мельников-Печерский передавал слова Государя: «При моем дяде Голицын был и министром народного просвещения, и обер-прокурором. Тот старик не отказался нести это бремя; и ныне светские и духовные училища требуют преобразования. Нужно, чтобы они шли соответственно, возьми это дело на себя». Эти слова императора часто цитировал и сам граф Толстой. Церковных ревнителей новое соединение двух должностей пугало своей «неестественностью», а объединение академий и семинарий «под одной кровлею» с университетами и гимназиями – «деспотическим господством» светского министра над духовной школой. См.: Савва (Тихомиров), архиеп. Хроника. Т. 6. С. 150; Казанский. Переписка // БВ. 1912. № 4. С. 748; Там же. № 5. С. 145; Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония // РА. 1908. № 2. С. 198.


[Закрыть].

Но теперь реформа духовно-учебных заведений должна была быть поддержана государственными средствами: в выпускниках духовных школ следовало видеть не только профессиональную подготовку священства, но и преподавательские кадры для народного образования. В марте 1866 г. последовало Высочайшее повеление о назначении из сумм Государственного казначейства 1 500 000 руб. в год «на усиление средств духовно-учебных заведений», с рассрочкой отпуска этих сумм на 5 лет. Получение денег было заслугой обер-прокурора и давало его замыслам вполне реальную основу[356]356
  РГИА. Ф. 802. Оп. 8. 1866 г. Д. 29873; Письма духовных и светских лиц к митрополиту Московскому Филарету. СПб., 1900. С. 612; Казанский. Переписка // БВ. 1912. № 4. С. 750.


[Закрыть].

Завершая первый год своей обер-прокурорской деятельности, гр. Д.А. Толстой писал во всеподданнейшей докладной записке: «На духовно-учебные заведения, имеющие назначение приготовлять достойных служителей Церкви, было обращено самое бдительное внимание. При вступлении моем на должность… они находились в том переходном состоянии, когда крепкие порядки и устройство признаны были неудовлетворительными по опыту, а новая организация не была еще выработана.» Таким образом, обер-прокурор подразумевал под преобразованием «новую организацию»[357]357
  Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по духовному ведомству за 1866 г. СПб., 1867. С. 123. Отчет оказался одним из первых поводов для критики графа Д.А. Толстого, которая развернулась в начале работы Комитета по составлению проекта Устава духовных академий и вызвала большой интерес в преподавательской среде. См.: Аксаков И.С. По поводу отчета обер-прокурора Святейшего Синода за 1866 г. // Сочинения И.С. Аксакова. Т. 4. М., 1868. С. 72–79 (впервые была напечатана: Москвич. 1866. № 30); Катанский А.Л. Письмо к В.Н. Потапову от 14 марта 1868 г. // ЦГИА СПб. Ф. 2162. Оп. 1. Д.20. Л. 6–6 об.


[Закрыть].

Разумеется, разработка этой новой организации должна была совершаться церковными силами – архиереями, представителями духовно-учебных корпораций, но определенные пожелания имел и сам гр. Д.А. Толстой. Будучи сторонником строгого классицизма в образовании, он последовательно усиливал преподавание древних языков в университетах и гимназиях, надеялся повысить «языковой» уровень и в духовной школе. Но в духовном образовании отношение к древним языкам в эти годы было сложным. С одной стороны, призыв к повышению научного уровня богословских исследований подразумевал свободное чтение древних текстов на оригинальных языках. С другой стороны, усиленное изучение языков «ущемляло» богословские предметы, засилье латыни ассоциировалось со схоластическим прошлым русского богословия, мертвыми формами и бессмысленными силлогизмами[358]358
  Пугали и тексты, предлагаемые при изучении классических языков, – по большей части языческие. См.: ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1435. Л. 2.


[Закрыть].

Корпорации духовных академий к новому обер-прокурору отнеслись неоднозначно: сторонникам духовно-учебных реформ энергичные действия гр. Толстого давали твердую надежду на завершение затянувшегося процесса, их оппонентов пугало настойчивое желание гр. Толстого включить духовные школы в общую систему образования и упразднить специфику духовной школы.

Таким образом, энергичные действия нового обер-прокурора, подкрепленные заинтересованной помощью государства, вывели процесс подготовки духовно-учебных реформ на завершающий этап. Однако взгляды самого гр. Д.А. Толстого, его настойчивое желание решать проблемы светского и духовного образования едиными методами вызывали опасение: каким путем пойдут эти реформы, сумеют ли их организаторы в должной степени учесть специфику духовной школы и богословской науки.

Еще одной характерной чертой этих лет стало выдвижение на должности ректоров духовных академий лиц из белого духовенства. Первым прецедентом в этом направлении было назначение в октябре 1862 г. ректором МДА протоиерея Александра Васильевича Горского. Но протоиерей А.В. Горский был особой фигурой: «Это аскет-профессор, этот инок-мирянин, с подвижническою жизнью соединявший общительную гуманность и готовность всякому служить своими знаниями и трудами, и это было необыкновенное явление. Оно едва ли повторится. Оно было созданием особого духовного строя в известный период Московской академии»[359]359
  Гиляров-Платонов Н.П. Сборник сочинений. Изд. К.П. Победоносцева. Т. II. 464–465. Вопрос о привлечении белого духовенства к управлению духовно-учебными заведениями было популярным и болезненным вопросом времени, особенно ярко проявившимся при обсуждении проекта комитета 1860 г. См.: Арсений (Москвин), митр. Письма к архиепископу Костромскому Платону // РА. 1892. № 2. С. 209; Леонид (Краснопевков), архиеп. Из записок преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского. М., 1907. С. 412.


[Закрыть]. Поэтому ректорство протоиерея А.В. Горского вряд ли можно считать знамением времени, хотя и этот шаг дался с великим трудом и переживаниями не только святителю Филарету (Дроздову), стороннику строго монашеского руководства духовной школой, но и самому протоиерею А.В. Горскому. «В моем лице Академия иерархически деградируется», – считал сам ректор-протоиерей, хотя и сознавал, что главное не в иночестве, но «был бы дух и направление достойны сана». Тем не менее в опыте своего ректорства протоиерей А.В. Горский видел и иное значение: он, возможно, «даст выход белому духовенству на совместное с монашествующими занятие высших учебных должностей», а это повысит статус ученого служения, ибо «учащиеся теперь будут иметь в виду более лучшую возможность достигнуть высших должностей в ученом обществе»[360]360
  Горский. Дневник. М., 1885. С. 158. Святитель Филарет желал видеть протоиерея А.В. Горского на ректорстве МДА еще в декабре 1860 г., но тогда ставил непременным условием принятие монашества: «Да не поколеблются опоры Дома Божия». После отказа протоиерея Горского принять монашество ректором стал архимандрит Савва (Тихомиров), но когда его забрали с ректуры, был назначен протоиерей Александр Горский. Старшим из протоиереев в МДА был в те годы профессор П.С. Делицын, но по преклонности лет и по характеру он не годился в ректоры. См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. IV. С. 573–576; Т. V Ч. 1. С. 354–355; Савва (Тихомиров), архиеп. Хроника. Т. II. С. 795–796; Т. III. С. 33.


[Закрыть]. Поэтому, невзирая на то, что ректорство отвлекало от научных занятий, а ответственность и административные дела чрезвычайно отягощали, протоиерей А.В. Горский мужественно нес крест, выпавший на его долю.

Горский Александр Васильевич, протоиерей, ректор МДА

Более характерным для эпохи было назначение в ноябре 1866 г. ректором СПбДА протоиерея Иоанна Леонтьевича Янышева. Место ректора столичной академии в духовно-учебных делах имело особое значение, и кандидатура подбиралась с особым вниманием. Протоиерей И.Л. Янышев знал систему духовного образования не понаслышке, хотя преподавательского духовно-учебного опыта до ректорства не имел, был известен и уважаем при дворе[361]361
  Первый магистр 18-го курса и бакалавр физико-математических наук СПбДА (1849–1851), профессор богословия и философии в столичном университете (1856–1858), хорошо знакомый с немецкой системой богословского образования (в 1851–1856 и 1858–1866 гг. служил при посольских церквах). Законоучитель принцессы Дагмары – императрицы Марии Феодоровны до ее замужества. Протоиерея Иоанна называл в качестве одной из лучших кандидатур для пополнения Комитета 1860 г. Т.И. Филиппов. См.: ГАРФ. Ф. 1099. Оп. 1. Д. 728. Л. 2.


[Закрыть]. Человек образованный, «широких богословских взглядов», соединивший в себе «цивилизованность в европейском духе» и желание всеми силами содействовать развитию отечественного богословия, он умел располагать к себе молодежь. С его ректорством в СПбДА связана целая эпоха – «Янышевская», о которой преподаватели и студенты вспоминали по большей части с благодарностью[362]362
  О ректорстве протоиерея Иоанна Янышева, как о «блестящем» периоде в истории СПбДА, вспоминали многие преподаватели и бывшие студенты Академии. См.: Базаров И.И., прот. Воспоминания // РС. 1901. № 10. С. 100. Ср.: БронзовА.А. Протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев. СПб., 1911 (далее: Бронзов. Указ. соч.); Соллертинский. Указ. соч. С. 91. Прим. 192;. Катанский. Указ. соч. // ХЧ. 1916. Ч. I. № 5–6. С. 500–504. Спустя тридцать лет об о. Иоанне, тогда уже протопресвитере, писал как об «украшении нашего клира – по широте богословских взглядов» в своем дневнике епископ Арсений (Стадницкий). См.: Арсений (Стадницкий), митр. Дневник за 1903 г. // ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 512. Л. 60. Но в свое время «заграничным» протоиереям И.В. Васильеву и И.Л. Янышеву долго ставили в вину их привычки (стричь волосы и бороду и т. д.), видя в этом серьезное нарушение традиций, признак секуляризации Церкви, «дух века и мира сего». См.: Автономова Л.И. Воспоминания о жизни и деятельности протоиерея И.В. Васильева (далее: Автономова. Указ соч.) // ИВ. 1916. Т. 146. № 11. С. 301; Никанор (Бровкович), архиеп. Моя хиротония (далее: Никанор (Бровкович), архиеп. Указ. соч.) // РА. 1908. № 2. С. 193, 195.


[Закрыть]. Однако управление протоиерея И.Л. Янышева столичной академией было непростым, и в некоторой степени проясняет соотношение сил на реформационном поле. О. Иоанн был представителем новой эпохи, как в духовно-учебных кругах, так и в среде русского духовенства, и с учетом этого был поставлен на ректорство столичной академии. Для ревнителей старых традиций из профессорско-преподавательской корпорации и выпускников академии протоиерей И.Л. Янышев был, несмотря на его личную «неконфликтность», символом гибели старой, дорогой им, академии и веской, сложной богословской науки, доступной и понятной лишь избранному кругу – братству «академиков». Кроме того, его попытки установить связи академии с обществом и современной жизнью для многих означали пагубный модернизм и потерю церковного духа[363]363
  Первая же проповедь в академии протоиерея И.Л. Янышева, «настроенного» графом Толстым против косности и бездействия корпорации, вызвала обиду: слова «На Моисеове седалищи седоша книжницы и фарисее…» (Мф. 23. 2) были расценены как поношение и оскорбление старой академии. О. Иоанн жалел в дальнейшем о своих словах и старался всеми силами построить единую жизнь в корпорации, примирив старое и новое, но не все отвечали ему миром. Противление части корпорации, продолжавшееся и в первые годы введения нового Устава, огорчало о. ректора и мешало успеху реформы. См.: Катанский. Указ соч. // ХЧ. 1916. Т. I. № 1. С. 51; Автономова. Указ соч. // ИВ. 1916. Т. 146. № 11. С. 300; Никанор (Бровкович), архиеп. Указ соч. // РА. 1908. № 2. С. 150; Казанский. Переписка // БВ. 1912. Т. I. № 3. С. 552 (письмо ошибочно отнесено издателем к 2 февраля 1866 г., но, видимо, относится к 2 февраля 1867 г., ибо протоиерей И.Л. Янышев вступил в должность ректора в конце ноября 1866 г.); Письмо члена Конференции СПбДА протоиерея И. Полисадова от 24 февраля 1869 г. // ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1435. Л. 2 об.


[Закрыть].

Протоиерей И.Л. Янышев действительно внес в жизнь СПбДА много нового, решая актуальные проблемы современными средствами. Стараясь разрешить проблему педагогической неготовности студентов, он решил заинтересовать их в будущей духовно-учебной деятельности. В декабре 1866 г. были устроены педагогические беседы для воспитанников старшего и младшего курсов. С начала 1867/68 уч. г. протоиерей И.Л. Янышев сам занял кафедру нововведенной педагогики, что было нетрадиционно для ректора[364]364
  Чистович. История СПбДА. С. 55.


[Закрыть].

Как показала последняя предреформенная ревизия СПбДА, протоиереем И.Л. Янышевым в жизни академии были проведены довольно серьезные изменения. Большинство учебно-воспитательных дел было передано из Правления академии в Конференцию, причем решались эти дела «внутренним» составом Конференции, то есть, профессорами академии. Было отменено написание студентами ежемесячных сочинений, вместо этого давалось лишь одно сочинение в год. Были отменены зимние экзамены, и наставники проверяли знание студентами лекционного материала в произвольной форме. Студентам было разрешено перенести некоторые экзамены на осень[365]365
  Ревизия проводилась в мае-августе 1869 г. епископом Павлом (Лебедевым). Самостоятельные шаги ректора-новатора вызвали сильное недовольство некоторых членов корпорации и внешних членов Конференции: в решении о. Ректора они увидели желание «выбросить за борт» протоиереев-не-наставников, «чтобы не мешали». См.: Отчет о ревизии СПбДА 1869 г. // РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1870 г. Д. 61. Л. 2 об.-6; Письмо протоиерея Иоанна Яхонтова Новомиргородскому епископу Софонии (Сокольскому) от 30 марта [1867 г.] // ГАРФ. Ф. 109. Оп. 3. Д. 1489. Л. 1-1об.


[Закрыть]. Таким способом ректор столичной академии пытался своими силами начать решение назревших и заявленных проблем и предвосхитил некоторые положения нового Устава.

Таким образом, появление на ректорских должностях представителей белого духовенства было нарушением неписаной традиции, и само по себе означало начало изменений в строе духовно-учебной жизни. Это явление отвечало духу времени: расширение прав белого духовенства, введение их наиболее талантливых представителей во все стороны церковной жизни. Неоднозначная реакция преподавательских корпораций и близких к академиям кругов – удовлетворенность одной части и недовольство другой – показывала, что реформационные изменения повлекут столь же неоднозначную реакцию. С другой стороны, приход в начальственные духовно-учебные сферы новых лиц, имеющих личное представление о западной традиции богословского образования, имел особое значение. Это предвещало введение в круг обсуждений новых идей и нетрадиционное решение актуальных проблем высшего богословского образования.

Энергичные действия графа Д.А. Толстого не обманули ожиданий: определением Святейшего Синода от 17 марта 1866 г., Высочайше утвержденным 19 марта, был учрежден новый особый Комитет, для окончательного обсуждения и составления проекта устава семинарий. Материалами Комитета служили отзывы епархиальных преосвященных и епархиальных комитетов на проект 1862 г.

Председателем Комитета был назначен митрополит Киевский Арсений (Москвин), его помощником – епископ Нижегородский Нектарий (Надеждин), недолгий участник Комитета 1860 г. Состав нового Комитета был разнообразен: ректор КДА архимандрит Филарет (Филаретов), инспектор МДА архимандрит Михаил (Лузин), главный священник армии и флотов протоиерей М.И. Богословский, законоучитель Николаевского Сиротского института протоиерей П.В. Лебедев, ректор Санкт-Петербургского университета А.А. Воскресенский, член Совета министров В.Д. Ржевский, состоящий при Министерстве народного просвещения А.Н. Тихомандрицкий и директор Канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода Н.А. Сергиевский[366]366
  Митрополит Арсений (Москвин) был избран на роль председателя Комитета 1866 г. неслучайно: некоторые преобразования, проведенные им в своей епархии, зарекомендовали его как человека, склонного к изменениям в духе планируемых реформ. С января 1863 г. он участвовал в заседаниях Главного присутствия по делам духовенства, разрабатывающего церковные реформы. Но митрополит Арсений был против радикальных изменений, видя смысл реформ вообще и духовно-учебных, в частности, в «отработке отдельных частей». Это вызывало недовольство П.А. Валуева при работе Присутствия и привело к конфликту с графом Д.А. Толстым при работе Комитета 1866 г. Состав нового Комитета – равноценность голосов церковных и светских представителей – противоречил принципу, заявленному святителем Филаретом (Дроздовым) в 1857 г.: преобразование духовной школы – дело внутрицерковное, и должно проводиться исключительно церковными силами. А.Н. Муравьев в разговорах со знакомыми профессорами академий выражал недовольство разнородностью Комитета: «…кто с сосны, кто с бора». При таком составе, по мнению Муравьева, трудно было ожидать успеха, и виноват в этом обер-прокурор. См.: Казанский. Переписка // БВ. 1912. Т. I. № 4. С. 739; Материалы Комитета 1866–1867 гг. // Ф. 797. Оп. 36. 1 отд. 1 ст. Д. 395 а, б, в, г, д, е.


[Закрыть]. Обер-прокурор не входил официально в состав Комитета, оком и гласом его был директор Канцелярии. Преемство по составу с Комитетом 1860–1862 гг. было минимальным: кроме епископа Нектария, лишь протоиерей М.И. Богословский. Пожелания Т.И. Филиппова, высказанные в 1860 г., о более активном привлечении к реформационным обсуждениям профессоров духовных академий, как лучших знатоков дела, были учтены лишь отчасти: два архимандрита, даже выражая согласное мнение академий, не могли составить численный перевес. Введение в состав Комитета представителей светского образования было естественно, ввиду разрешения семинаристам поступать в университеты, но в духовных кругах вызвало подозрение: не желает ли обер-прокурор сделать духовно-учебные заведения частью общеобразовательной системы.

Разнородный состав Комитета представил разнообразные мнения по вопросу о направлении духовно-учебных преобразований. Преосвященный председатель в первой же речи к членам Комитета заявил себя сторонником сохранения Устава 1814 г., очищенного от позднейших изменений: он вполне соответствует цели и основным задачам духовных школ, допускает усовершенствование, требуемое временем, развитием наук и современным положением Российской Церкви и общества. Задача Комитета, по мнению митрополита Арсения, состояла в отработке конкретных вопросов, а не в «бесплодных прениях» и «увлечении утопиями»[367]367
  См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 365. Л. 58–58 об.


[Закрыть]. Среди остальных членов Комитета эта позиция не нашла понимания: духовные члены были настроены более радикально, светские мало ценили Устав 1814 г. и традиции духовной школы. Противоречие привело к смене реального руководителя Комитета: им стал епископ Нектарий[368]368
  Митрополит Арсений был также против двух предложений графа Толстого – введения в духовной школе принципа всесословности и ограничения в них числа учащихся. Смущенный направлением, которое принимало духовно-учебное преобразование, он отпросился в епархию, к радости обер-прокурора. Руководство Комитетом было передано епископу Нектарию. См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 365. Л. 59.


[Закрыть].

Однако и после удаления митрополита Арсения единогласия в Комитете не было. Решение главной проблемы – разделения двух задач средней духовной школы, подготовки священства и образование юношества духовного сословия – вызвало непреодолимое разногласие. Это привело к представлению двух итоговых проектов: проекта большинства и альтернативного проекта архимандритов Филарета и Михаила. Хотя последний проект, несмотря на бурную дискуссию, на судьбу реформы не повлиял, важна точка зрения этих представителей академий. Главная идея авторов состояла в полном отделении льготного образования детей духовенства от профессиональной подготовки пастырства, свободный выбор дальнейшего пути и выхода из духовного сословия, при этом – полное разрушение соподчиненности ступеней духовно-учебной системы[369]369
  Проект архимандритов Филарета и Михаила широко обсуждался, как в духовно-учебных и приходских кругах, так и в прессе. Главный пафос проекта состоял в отстаивании прав духовенства, ущемленных, по мнению авторов, проектом большинства. Эти дискуссии, осложнившие затянувшуюся реформу, вызывали сильное недовольство обер-прокурора. Но упреки к альтернативному проекту предъявлялись и со стороны духовных лиц: так святитель Филарет (Дроздов) считал необоснованным «свободный выбор» 15-летнего подростка, видел неопределенность и в других положениях проекта. См.: Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений. Т. V Ч. 2. С. 927; Проект архимандритов Филарета и Михаила // ОР РГБ. Ф. 316. К. 66. Д. 32. Л. 1–4 об.


[Закрыть].

Составление устава семинарий переживалось в духовных академиях с большой заинтересованностью. На это было три серьезных причины: 1) реформа прямо касалась академий, ибо преобразовывалась целостная духовно-учебная система, частью которой они являлись, 2) академия получала абитуриентов из семинарий и отправляла туда, в качестве преподавателей, большую часть своих выпускников, 3) в вопросах, обсуждаемых в Комитете в 1866 г., и принимаемых решениях можно было предвидеть направление грядущих обсуждений проблем самих академий.

Проект большинства, рассмотренный и одобренный Святейшим Синодом, получил Высочайшее утверждение 14 мая 1867 г.[370]370
  2 ПСЗ. Т XLII. № 44571.


[Закрыть]Главные изменения, внесенные в духовно-учебную систему в целом, состояли в упразднении административной соподчиненности ступеней и их строгого преемства. Таким образом, духовно-учебные округа ликвидировались вместе со Внешними правлениями в академиях, семинарии напрямую подчинялись центральному органу духовно-учебного управления, при попечительной власти местного преосвященного. Вводился принцип всесословности и отменялось строгое преемство духовно-учебных ступеней: в семинарию можно было поступать без документа об окончании духовного училища. При этом была сохранена полная трехступенчатая система духовных школ, с особым управлением. Для духовных академий это означало, прежде всего, освобождение от управления семинариями и училищами округа и обязанности проводить полные ревизии в семинариях и духовных училищах. Но при этом сохранение автономности духовной школы оставляло за ними педагогическую задачу во всей полноте. Всесословность, таким образом, автоматически распространилась и на академии, но прием «со стороны», введенный в семинариях, был не столь прост для академий. Отдельные случаи обучения в академиях лиц, не имеющих семинарского образования, были, но единичные. Желающих было немного, и вопрос расширения приема в академии для выпускников светских школ стоял более в теоретическом, нежели практическом аспекте. Но вопрос был принципиальным, причем речь шла не только о духовном служении, но и о богословской науке: доселе высшее богословское образование опиралось на семинарский фундамент.

14 мая был Высочайше утвержден и указ, касающийся непосредственно духовных академий: им было предоставлено право выписывать из-за границы книги и периодические издания ученого содержания без предварительного цензурного рассмотрения[371]371
  Там же. № 44569.


[Закрыть]. В этом праве духовные академии уравнивались с Академией наук и университетами, и это было для академий весьма важно: научная литература часто вызывала недоумение и резкую реакцию цензоров, а длительные задержки мешали работе. Однако, как ни странно, указ не был своевременно разослан по академиям: лишь в столичной академии о нем знали «из первых рук»[372]372
  Спустя два месяца после выхода указа, в июле, профессор МДА А.Ф. Лавров-Платонов, находясь в Петербурге, «не мог собрать справок… по предмету пользования правом бесцензурного выписывания книг». См.: Лавров-Платонов А.Ф. Письмо к протоиерею А.В. Горскому от 16 июля 1867 г. // БВ. 1895. Т I. № 1. С. 128.


[Закрыть].

14 мая последовало еще одно Высочайшее повеление: Духовно-учебное управление упразднялось, а при Святейшем Синоде учреждался новый орган – Учебный комитет. В ведение нового духовно-учебного органа – Учебного комитета – отдавались следующие вопросы: а) учебно-педагогические: практическое введение новых уставов и совершенствование программ и методов преподавания; б) связанные с духовно-учебной литературой и периодикой; в) контроля духовно-учебных заведений в учебно-педагогическом отношении: ревизии, рассмотрение отчетов ревизоров и самих духовных школ; г) касающиеся духовного просвещения, передаваемые в Комитет по особым назначениям Святейшего Синода или обер-прокурора[373]373
  2 ПСЗ. Т XLII. № 44570. § 10–11.


[Закрыть]. Все остальные дела, относящиеся к духовно-учебным заведениям, были рассредоточены по другим синодальным органам: хозяйственные передавались в Хозяйственное управление, переписка по управлению духовными академиями и училищами девиц духовного звания и дела инспекторские – в Канцелярию обер-прокурора. Таким образом, в отличие от ДУУ, новый центральный духовно-учебный орган должен был сосредоточиться на делах образования и воспитания, но в этих вопросах его права и компетенция были выше, чем у ДУУ.

Конкретность задач Комитета внушала надежду на выполнение им роли педагогического центра. С академий, таким образом, снимались учебно-методические обязанности по отношению к семинариям: преподаватели-специалисты из академий могли привлекаться к составлению учебных программ и пособий для семинарий, но по инициативе Учебного комитета.

Не так прост был вопрос об отношениях Учебного комитета с самими академиями. Вопросы духовной науки в ведение Учебного комитета не передавались, и это выводило академии из-под его контроля. Но это означало и то, что новое учреждение не могло стать Ученым комитетом или Ученым советом, которого желали проекты 1860-х гг.: компетентным в решении научных вопросов и отстаивающим интересы богословской науки на высшем церковном уровне. Оказались правы те, кто высказывал трезвую мысль о трудности и даже невозможности совмещения всех функций – управленческой, педагогической, научной, воспитательной – в одном центральном органе, при усложнившейся системе духовного образования по сравнению с эпохой КДУ.

Но так как в дальнейшем Учебный комитет сыграл немалую роль в проведении реформ и деятельности духовных академий, следует отметить наиболее характерные черты его состава, устройства, принципов деятельности. Комитет состоял из председателя (из лиц духовного сана) и 9 членов (из духовных и светских лиц): шести постоянно присутствующих в Комитете и трех посылаемых на ревизии духовно-учебных заведений[374]374
  Председатель и члены Комитета из духовенства назначались непосредственно Святейшим Синодом, из светских лиц – по предложению обер-прокурора. Председатель Комитета и постоянно присутствующие члены могли совмещать работу в Учебном комитете с какой-то другой должностью, члены-ревизоры не могли иметь никаких других служебных обязанностей.


[Закрыть]. По мере надобности в Комитет могли приглашаться с правом голоса и посторонние лица: архиереи, повышающие недостаточную авторитетность Комитета; ученые, восполняющие его научную «недостаточность»; преподаватели-практики, расширяющие его педагогический опыт. Эти возможности Комитет использовал довольно активно, привлекая дополнительные силы и временно, для составления конкретных программ, и на длительный срок, в качестве сверхштатных членов.

Основу Комитета составили лица из белого духовенства и из профессоров, что отвечало его учебно-педагогической направленности и тенденции времени. «Управления архиерейского» новое духовно-учебное управление не получило (по Уставу Комитета был оговорен духовный сан председателя, но не архиерейство), что умаляло значимость Комитета по сравнению с КДУ.

Характерно, что председателем Комитета был назначен протоиерей Иосиф Васильевич Васильев, бывший до этого настоятелем посольской церкви в Париже, известный в России и в Европе своей активной церковно-общественной деятельностью. Протоиерей И.В. Васильев был искушен в богословских дискуссиях с представителями иных конфессий, причем вел их довольно успешно, показывая умение применять богословские познания в полемике, идти на определенные компромиссы и трезво относиться к реальному положению церковных дел, проявив в дискуссиях и определенную ловкость[375]375
  Протоиерей Иосиф Васильев окончил курс СПбДА в 1845 г., первым магистром 16-го курса, с 1846 г. был священником, а через два года и настоятелем русской посольской церкви в Париже. Во французских и русских церковных кругах в начале 1860-х гг. обсуждались известные дискуссии о каноничности синодального строя в Русской Церкви протоиерея И.В. Васильева с епископом Нантским Александром Жакмэ и кардиналом Бональдом, архиепископом Лионским; это вызывало иногда и обвинения протоиерея Иосифа в «преступных речах» и «нигилизме». См.: Переписка протоиерея Васильева с епископом Жакмэ // Церковная летопись «Духовной беседы» за 1861. № 5, 7, 8; ПО. 1861. № 4, 6, 7, 8; Письмо анонима из Парижа митрополиту Исидору (Никольскому) // РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 505. Л. 1–2.


[Закрыть]. Деятельный, образованный, имеющий авторитет в России и за границей, хорошо знающий системы русского и европейского богословского образования, протоиерей Иосиф был удачной фигурой для председательства во вновь учрежденном Духовно-учебном комитете. Он пользовался большим уважением графа Д.А. Толстого, что в дальнейшем упрощало решение многих духовно-учебных проблем и часто предупреждало разногласия обер-прокурора и Учебного комитета[376]376
  Протоиерей И.В. Васильев редактировал, по просьбе графа Д.А. Толстого, его ученый труд «Римский католицизм в России» (Le Catholicisme romain en Russie. Paris, 1863–1864. Т. 1–2), состоял в переписке, давал советы об изучении в России инославных вероисповеданий, в частности англиканства, и об организации движения в России за воссоединение с Англиканской Церковью. См.: ОР РГБ. Ф. 120. К. 1. Д. 60. Л. 3–4 об.; Катанский. Указ соч. // ХЧ. 1916. Т I. № 1. С. 58.


[Закрыть].