Текст книги "Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в."

К группе исследований по истории конкретных академий относятся: два сочинения И.А. Чистовича по истории СПбДА до 1888 г., С.К. Смирнова – по истории МДА до 1870 г., отчасти продолжающее его статистическое обозрение П.Н. Луппова к столетию Академии (1814–1914); ряд сочинений по истории КДА:

В.А. Аскоченского, протоиерея Ф.И. Титова и др.; позднее, к 1892 г., два фундаментальных сочинения по истории КазДА: П.В. Знаменского, доводящее рассмотрение до реформы 1869 г., и С.А. Терновского, с 1870 до 1892 г., а также отчасти продолжающая их статья К.В. Харламповича[35]35
  Чистович И.А. Пятидесятилетие Санкт-Петербургской Духовной Академии. СПб., 1859; Его же. Санкт-Петербургская Духовная Академия за последние тридцать лет (1858–1888). СПб., 1889; Смирнов C.Ä'. Историческая записка о Московской Духовной Академии, по случаю празднования ее пятидесятилетия. М., 1864; Его же. История Московской Духовной Академия до ее преобразования 1814–1870. М., 1879; Луппов П.Н. Императорская Московская Духовная Академия за первое столетие ее существования. 18141914. СПб., 1915; Аскоченский В. История Киевской Духовной Академии. Киев, 1963; Титов Ф.И., свящ. Очерки из истории Киевской Духовной Академии // Труды Киевской духовной академии. 1897. № 10. С. 167–207; Знаменский П.В. История Казанской духовной академии за первый (дореформенный) период ее существования (1842–1870). Вып. 1–3. Казань. 1891–1892; Терновский С. Историческая записка о состоянии Казанской духовной академии после ее преобразования. 1870–1892. Казань. 1892; Харлампович К.В. Казанская духовная академия новая: 1842–1907 гг. // Православная богословская энциклопедия. Т. 8. СПб., 1907. Ст. 702–854.


[Закрыть]. Эти добросовестные труды представляют собой тщательно подобранный и систематизированный материал о жизни академий, изложенный в виде историко-статистического описания. Но авторы этих трудов не ставили перед собой задачи анализа академических уставов как таковых, идей, в них предлагаемых, возможных путей врачевания академических недугов. В них отмечаются, по преимуществу, достижения и успехи академий, а не проблемы. О самих реформах 1869 и 1884 гг. наиболее подробно говорит историк СПбДА И.А. Чистович, но он излагает лишь официальную точку зрения, основанную, прежде всего, на ежегодных отчетах обер-прокуроров Святейшего Синода[36]36
  В основу изложения перемен, произведенных Уставом духовных академий 1869 г., положен Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода графа Д. Толстого по ведомству православного исповедания за 1869 г. (СПб., 1870. С. 126–133); Уставом 1884 г. – Всеподданнейший отчет обер-прокурора Св. Синода К. Победоносцева по ведомству православного исповедания за 1884 г. (СПб., 1886. С. 7–13) (Ср.: Чистович. Санкт-Петербургская Духовная Академия за последние тридцать лет. С. 114–118 и 196200, соотв.) Следует учесть, что в основу отчета Д.А. Толстого легла записка самого И.А. Чистовича как делопроизводителя Комитета по составлению проекта Устава 1869 г.


[Закрыть].

Появлялись в этот период обзорные записки по истории академий, не претендующие на полноту и фактическую доскональность, но ставящие иную задачу: усмотреть в ходе развития той или иной академии закономерности, отметить и проанализировать проблемы. Аналитический подход отличает сочинения, написанные в 1890—1900-х гг.: записки И.И. Малышевского о КДА, И.С. Бердникова о КазДА, Г.З. Елисеева о СПбДА и МДА, протоиерея С.А. Соллертинского о СПбДА и др.[37]37
  Малышевский И. Историческая записка о состоянии Киевской Духовной Академии в истекшее пятидесятилетие // Труды Киевской духовной академии. 1869. № 11–12. С. 64–138; Бердников И. Краткий очерк учебной и ученой деятельности Казанской духовной академии за 50 лет ее существования 1842–1892. Казань, 1892; Елисеев Г.З. Из далекого прошлого двух Академий // Вестник Европы. 1891. № 1; Соллертинский С А., прот. Опыт исторической записки по случаю столетнего юбилея Петербургской духовной академии: 1809–1909. СПб., 1910.


[Закрыть] Но авторы этих записок анализируют проблемы местные, академические, не углубляясь в процесс разработки новых образовательных концепций.

В четвертой группе отметим биографические очерки и статьи, посвященные исследованию духовно-учебной деятельности и научно-богословскому творчеству известных деятелей на ниве духовного просвещения второй половины XIX – начала XX в.: протоиерея А.В. Горского, протоиерея И.Л. Янышева, И.Е. Троицкого, В.В. Болотова, А.П. Лебедева, Н.Н. Глубоковского, Н.В. Покровского и др.[38]38
  Укажем лишь некоторые из этих исследований: Воскресенский Г.А. О заслугах протоиерея Александра Васильевича Горского для славяно-русской филологической науки // Богословский вестник. 1900. Т. III. № 11.
  С. 442–455; Лебедев А.П. Протоиерей Александр Васильевич Горский, ректор Московской духовной академии // Вера и Церковь. 1900. Т. II. Кн. 7. С. 426–448: Попов С.П. Ректор Московской Духовной Академии протоиерей Александр Васильевич Горский: (Опыт биографического очерка). Сергиев Посад, 1897; О. протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев и его богословско-апологетические труды // Вера и Церковь. 1900. Т. I. Кн. 3. С. 425–435; БронзовА.А. Протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев. СПб., 1911; Мелихов В.А. Николай Никанорович Глубоковский, профессор Императорской С.П.Д.А. По поводу XXV-летия его ученой деятельности. Харьков, 1914; Розанов С. Предисловие в изд.: XXXV. Профессор Николай Васильевич Покровский директор Императорского Археологического института. 1874–1909. Краткий очерк ученой деятельности. СПб., 1909; Малицкий Н. Профессор Н.В. Покровский и его научные заслуги // Христианское чтение. 1917. Март-июнь. С. 217–237; Его же. Ученые труды f проф. Н.В. Покровского и их значение для науки христианской археологии // Вестник древней истории, изд. Петроградским Археологическим институтом. Пг., 1918. Вып. 23. С. VII–XIX.


[Закрыть] Преломление известных событий, решений, преобразований в жизни и деятельности конкретных преподавателей и студентов иллюстрирует, а часто и дополняет и проясняет, реальное значение этих событий и преобразований для академий[39]39
  Введенский А.И. Протоиерей Ф.А. Голубинский как профессор философии // Богословский вестник. 1897. № 12. С. 483–507; Родосский А.С. Памяти протоиерея Герасима Петровича Павского. Столетие со дня его рождения. 1787, 4-е марта // Церковный вестник. 1887. № 6. Отд. отт.: СПб., 1887; а Н. Лобовиков Иван Иванович, бакалавр Санкт-Петербургской духовной академии по кафедре патристики (4.09.1841—19.05.1848) // Христианское чтение. 1914. № 2. С. 246–273; Богдашевский Д.И. Учено-литературная деятельность покойного профессора Киевской Духовной Академии С.М. Сольского // Труды Киевской духовной академии. 1900. № 12. С. 666–685; Бриллиантов А.И. Профессор Иван Васильевич Чельцов. Биографический очерк. СПб., 1911; Глубоковский Н.Н. Преосвященный Иоанн (Кратиров), бывший епископ Саратовский, ректор Санкт-Петербургской духовной академии (1895–1899) // Христианское чтение. 1909. № 3. С. 421440.


[Закрыть].

II. Историография периода от 1917 г. до середины 1980-х гг. Общие исторические исследования, появлявшиеся в отечественной печати в данный период, не касались отдельно вопроса высшего духовного образования. Духовная школа в целом изучалась в свете определенной идеологической доктрины: реакционное отношение духовенства к просвещению, преследование церковными органами свободомыслия и научного критицизма[40]40
  Никольский НМ. История Русской Церкви. М., 1930 и др.


[Закрыть]. Во второй половине этого периода, с конца 1950-х гг., стали появляться более взвешенные работы по истории Русской Церкви, затрагивающие и вопросы духовного образования, построенные на архивных документах, в том числе Синодального архива[41]41
  Зайончковский НА. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х гг., М., 1964 и др.


[Закрыть].

В этот период активная роль в церковно-исторических исследованиях принадлежит русской диаспоре. Из общих исследований по истории Русской Церкви, затрагивающих проблемы русской духовной школы и специфику ее исторического развития[42]42
  КарташевА.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 1, 2. Paris, 1957. М., 1993; Тальберг Н. История Русской Церкви. N. Y, 1959. Репринт: М., 1997.


[Закрыть], следует выделить фундаментальный труд И.К. Смолича[43]43
  Smolitsch I. Geschichte der Russischen Kirche. 1700–1917. Leiden, 1964. Русский перевод последней работы: Смолич И.К. История Русской Церкви: 1700–1917. Ч. 1–2. М., 1996 (История Русской Церкви. Кн. 8. Ч. 1–2).


[Закрыть]. Автор обращает особое внимание на реформы духовной школы, в том числе высшей, и на проблемы развития богословской науки. Исследование построено на обширной источниковой базе, хотя автору были недоступны документы отечественных архивов, которые могли бы скорректировать некоторые выводы. Работа не свободна от определенной тенденциозности: консерватизму иерархии и ученого монашества противопоставляется прогрессивность белого духовенства, безусловной положительности и научной свободе реформ 1867–1869 гг. противопоставляется косность пришедшей ей на смену реформы 1884 г.

Ко второй же группе относятся две работы по истории богословской науки, созданные в русской диаспоре: Н.Н. Глубоковского и протоиерея Георгия Флоровского[44]44
  Глубоковский Н.Н. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. Варшава, 1928. Переизд.: М., 1994; М., 2002; Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. Переизд.: Вильнюс, 1991.


[Закрыть]. Труд Н.Н. Глубоковского – одного из лучших русских богословов-библеистов и историка духовного образования – представляет «палитру» богословской науки дореволюционного периода. Но, при несомненной ценности этой работы, очерки по истории каждого богословского направления фрагментарны, не всегда соблюдена историческая последовательность, поэтому трудно проследить развитие научных идей, методов, традиций. Исследование протоиерея Георгия Флоровского более целостно и последовательно, построено на обширной источниковой базе, с учетом всей доступной литературы. Многообразие затронутых вопросов, попытка проследить связь тех или иных явлений в богословской науке с изменениями в церковной жизни, в духовной школе, с одной стороны, и с предшествующими этапами развития богословия, с другой, сохраняют актуальность этой работы и в наши дни. Но автор не ставил перед собой задачи анализа духовно-учебных концепций и исследования процесса их разработки. К тому же, ему не были доступны архивные документы, которые могли бы скорректировать его позицию в оценке значения некоторых личностей в истории высшей духовной школы.

Вклад в историографию духовно-учебных проблем вносят в этот период сочинения выпускников возрожденных духовных школ, МДА и ЛДА. Исследования по истории духовного образования в целом представлены отчетом профессорского стипендиата священника Владимира Котлярова[45]45
  Котляров В., свящ. Критический обзор источников и литературы по истории духовного образования в России за синодальный период. Отчет профессорского стипендиата ЛДА 1858–1859 гг. Л., 1959 (машиноп.)


[Закрыть]: важность представляет само заявление темы, хотя списки источников и литературы недостаточно полны, а проблематика затронута фрагментарно. Среди работ по истории отдельных академий следует отметить кандидатские диссертации по истории МДА диаконов Александра Киселева и Сергия Голубцова. Авторами собран и систематизирован обширный фактический материал из опубликованных официальных документов МДА – отчетов, журналов Совета академии, «памятных книжек»[46]46
  Киселев А., диак. История Московской Духовной Академии 18701900. Курсовое сочинение (кандид.): В 3 т. МДА. Загорск, 1974; Голубцов С., диак. История Московской Духовной Академии 1900–1919. Курсовое сочинение (кандид.): В 3 т. МДА. Сергиев Посад, 1977.


[Закрыть]. Итог этому периоду подводят два сборника, посвященные юбилеям столичных духовных академий: они содержат и статьи по истории академий в целом, и по истории развития отдельных научных направлений и деятельности их представителей[47]47
  Богословские труды: Сборник, посвященный 175-летию Ленинградской Духовной академии. М., 1986; Богословские труды: Сборник, посвященный 300-летию Московской Духовной академии. М., 1986.


[Закрыть].

III. Историография периода с середины 1980-х гг. до настоящего времени. Начало этого периода ознаменовано попытками переосмысления исторической роли Русской Церкви, ее отношений с государством, влияния на жизнь русского общества. Исследуются и отдельные аспекты церковной жизни. Примером таких трудов служит сборник, посвященный 1000-летию христианства на Руси[48]48
  Русское Православие: Вехи истории. М., 1989. Редакция, вступительная статья и послесловие д.и.н. профессора А.И. Клибанова.


[Закрыть], авторы которого ставят перед собой задачу трезвой оценки прошлого. В разделе, посвященном XIX в. (автор Б.В. Литвак), уделено внимание духовно-учебным реформам 1860-х гг. В реформе духовных академий 1869 г. автор усматривает «регрессивные» изменения: исключение физико-математических наук, посвящение выпускного курса «практике преподавания в семинариях» и т. д. При этом внутренние проблемы духовно-учебного процесса, обусловившие реформу, не принимаются во внимание.

Из последних по времени трудов этой группы выделим учебный курс В.А. Федорова: в нем представлен всесторонний обзор духовно-учебных реформ 1860—1880-х гг., но рамки учебного курса не позволили уделить внимание анализу причин, вызвавших конкретные положения этих реформ[49]49
  Федоров В.А. Русская Православная Церковь и государство. Синодальный период (1700–1917). М., 2003. Гл. IV С. 88–129.


[Закрыть].

Вопросы духовно-учебных реформ 1860-х гг. затрагиваются в работах С.В. Римского, М.В. Никулина, отчасти А.В. Наместникова, С.И. Алексеевой[50]50
  Римский С.В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999; Никулин М.В. Православная Церковь в общественной жизни России (конец 1850-х – конец 1870-х гг.) Дисс… канд. ист. наук. М., 1996 и др.


[Закрыть], а 1880-х гг. – в работе А.Ю. Полунова[51]51
  Полунов А.Ю. Под властью обер-прокурора. Государство и Церковь в эпоху Александра III. М., 1996.


[Закрыть]. В исследовании С.В. Римского, построенном на использовании как опубликованных, так и неопубликованных документов, духовно-учебные реформы рассмотрены в контексте церковных преобразований эпохи Александра II. При этом автор, оценивая результаты духовно-учебной реформы в целом, приходит к выводу, что, несмотря на повышение уровня образованности в духовенстве, она «нанесла Церкви ничем не поправимый вред»[52]52
  Римский С.В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999. С. 517–518.


[Закрыть]. Но конкретные результаты реформы 1869 г. для высшего духовного образования и развития богословской науки не анализируются.

В работе М.В. Никулина высшее богословское образование рассматривается преимущественно в его отношении к общественной жизни, воспитанию и образованию приходского духовенства. Автор считает духовно-учебные преобразования 1867–1869 гг. наиболее последовательными из всех реформ эпохи графа Д.А. Толстого, но при этом реформу 1869 г. считает менее удачной, чем реформа семинарий, ибо академии получили «менее всего самостоятельности»[53]53
  Никулин М.В. Православная Церковь в общественной жизни России (конец 1850-х – конец 1870-х гг.) С. 181, 323.


[Закрыть]. Проблемы богословской науки и результаты проведения реформы 1869 г. в этой работе не рассматриваются.

А.Ю. Полунов считает реформу духовных академий 1884 г. одним из наиболее значительных событий эпохи, рассматривая ее в связи с другими сторонами церковной и государственной жизни. Но проблемы учебного процесса и богословской науки рассматриваются преимущественно во внешнем проявлении, без анализа их внутренних причин. При оценке указов церковной власти в духовно-учебной области автор рассматривает их зависимость от внешних условий и общих тенденций эпохи, не всегда учитывая особые проблемы, связанные с деятельностью духовной школы.

Зарубежная историография по данной теме наиболее ярко представлена работами Г. Фриза[54]54
  Freeze G. Parish Clergy in Nineteenth Centery Russia. Crisis, Reform, Counter-Reform. Princeton, 1983; Фриз Г. Церковь, религия и политическая культура на закате старого режима // История СССР. 1991. № 2.


[Закрыть]. Они построены на исследовании архивных документов канцелярий Святейшего Синода и обер-прокурора Синода. Но, обращая основное внимание на деятельность Синода, автор не ставит задачи проследить сам процесс проведения реформы духовных академий 1869 г., возникающие при этом проблемы и попытки их разрешения. В оценках тех или иных положений духовно-учебных реформ Г. Фриз близок к Б.В. Титлинову, на которого часто ссылается. Из зарубежных авторов, исследовавших реформу духовных академий 1884 г., следует выделить Р. Бирнеса и Г. Зимона[55]55
  Byrnes R. Pobedonostsev. His Life and Thought. Bloomington-London, 1968; Simon G. Konstantin Petrovic Pobedonoscev und die Kirchenpolitik bes Heiligen Sinjd. Göttingen, 1969.


[Закрыть], рассмотревших эту реформу в контексте деятельности К.П. Победоносцева. Авторы преимущественно обращают внимание на общий ход реформы, не ставя перед собой задачу анализа собственно духовно-учебных и научно-богословских проблем. Поэтому документы, связанные с деятельностью конкретных духовных академий, они не используют.

В последние годы историография духовного образования XIX – начала XX в. пополнилась рядом серьезных исследований, построенных на изучении архивных документов. В центре внимания, естественно, оказались и реформы высшей духовной школы, с их проблематикой[56]56
  Петр (Еремеев), иером. Проблемы реформирования высшей духовной школы в России в начале XX в. Дисс…..канд. богосл. МДА. Сергиев Посад, 1999; Тарасова В.А. Идейная борьба по вопросам реформы высшей духовной школы в России в начале XX в. Дисс… канд. ист. наук. М., 2002 (монография: Высшая духовная школа в России в конце XIX – начале XX вв. М., 2005); Воробьев И.В. Митрополит Арсений (Стадницкий) как деятель духовного образования. Дипл. раб. МГУ. М., 2001; Его же. Реформы духовных академий 1905–1911 гг. Дисс… канд. ист. наук. М., 2004 и др.


[Закрыть]. Но авторов преимущественно интересовали преобразования духовных академий начала XX в., вторая половина XIX в. рассматривалась лишь обзорно. Тем не менее большинство духовно-учебных проблем, которые пытались решить деятели духовной школы начала XX в., определились во второй половине XIX в., тогда же были и предложены основные направления их решений.

На новый уровень вышли церковно-исторические исследования, посвященные конкретным духовным академиям. Юбилейные статьи, хотя и не ставят задачи анализа реформ духовных академий, рассматривают их результаты в многолетнем развитии академий[57]57
  Вениамин (Новак), иером. К 175-летию первого выпуска Петербургской Православной Духовной Академии. Актовая речь 10.12.1989 // Христианское чтение. 1990. № 1; Митрофанов Г., прот. Двухвековой исторический путь Санкт-Петербургской Духовной академии в стенах Александро-Невской лавры // Христианское чтение. 1998. № 16 и др.


[Закрыть]. Особый интерес представляют исследования, вводящие в научный оборот документы архивов духовных академий[58]58
  Голубцов С.А., протодиак. МДА дореволюционного периода. Историческое исследование. М., 1982 и др.; Барсуков И., протодиак. Деятельность Казанской духовной академии в XX веке (с 1900 по 1921 гг.) Канд. соч. МДА. Сергиев Посад. 1997; Журавский А.В. Казанская духовная академия на переломе эпох (1884–1921 гг.) Дисс… канд. ист. наук. На правах рук. М., 1999 и др.


[Закрыть]. В диссертациях, монографиях и статьях, посвященных отдельным представителям духовных академий и специальным областям богословской науки, авторы учитывают и проблемы, связанные с реформами духовно-учебной системы. Составляются комментированные сводки документов, отражающие итоги развития русской богословской науки XIX – начала XX в. и представляющие базу для будущих исследований[59]59
  Феер П., свящ. Обзор византологических исследований преподавателей и профессоров Санкт-Петербургской Духовной академии. Дипл. соч. ЛДА. Л., 1988 и др.


[Закрыть]; исследуются личные архивы профессоров духовных академий – византинистов, славистов, церковных археологов[60]60
  Медведев И.П. В.Н. Бенешевич: судьба ученого, судьба архива // Архивы русских византинистов в Санкт-Петербурге. СПб., 1995 и др.


[Закрыть].

Следует отметить работы 1980—2000-х гг. по истории высшего образования и науки в России XIX – начала XX в.[61]61
  Соболева Е.В. Организация науки в пореформенной России. Л., 1983; Чесноков В.И. Правительственная политика и историческая наука России 6070-х годов XIX в.: исследовательские очерки. Воронеж, 1989; Павлова Г.Е. Организация науки в России в первой половине XIX века. М., 1990; Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX – начале XX века. М., 1991; Иванов А.Е. Ученые степени в Российской империи XVHI в. – 1917 г. М., 1994; Сэмюэл Д. Кэссону. Университетский Устав 1863 г.: новая точка зрения // Великие реформы в России 1856–1874 гг. М., 1992; Эймонтова Р.Г. Русские университеты на путях реформы. Шестидесятые годы XIX века. М., 1993; Кинелев В.Г. Высшее образование в России. Очерк истории до 1917 г. М., 1995; Петров Ф.А. Формирование системы университетского образования в России: В 4 т. М., 2003. Т 4.


[Закрыть] Авторы включают в рассмотрение высшие духовные школы, хотя и не ставят особой задачи исследования специфики богословия как науки. В этих работах, особенно в монографиях А.Е. Иванова, с одной стороны, высшая духовная школа рассматривается как неотъемлемая часть высшей школы России, с другой стороны, исследуются проблемы, связанные с организацией научных исследований, в частности с системой научной аттестации.

Таким образом, начинается систематическое изучение и осмысление учебного и научного наследия духовных академий, о чем свидетельствует новая традиция научно-церковных конференций, объединяющих силы и знания богословов, церковных историков, специалистов из разных областей гуманитарной науки[62]62
  История Древней Церкви в научных традициях XX в.: Материалы научно-церковной конференции, посвященной 100-летию со дня кончины доктора церковной истории Василия Васильевича Болотова. СПб., 2000 и др.


[Закрыть].

Три главы настоящей монографии соответствуют трем периодам в развитии высшего духовного образования, обусловленным действием Уставов духовных академий 1814, 1869 и 1884 гг. Первая глава носит вводный характер: в ней представлен краткий исторический очерк развития высшего духовного образования в России, дана характеристика состояния духовных академий до начала духовно-учебных реформ 1860-х гг. и выявлены проблемы, на решение которых были направлены реформы духовных академий 1869 и 1884 гг. Вторая и третья главы построены по единому плану, который включает: характеристику состояния высшей духовной школы до проведения реформы; разработку реформы; анализ основных положений нового устава и его введение; реализацию реформы и ее влияние на высшее духовное образование. В последней главе особое внимание уделено несостоявшейся реформе духовных академий середины 1890-х гг. Это был первый опыт осмысления общих итогов реформ 1869 и 1884 гг. и попытка синтеза их лучших идей.

В приложении к монографии приведены списки начальственных лиц, возглавляющих центральный орган духовно-учебного управления при Святейшем Синоде на всех этапах его деятельности, архиереев академических городов и ректоров духовных академий (приложения 1–3). Кроме того, автором составлен полный список диссертационных работ, докторских и магистерских, защищенных во всех четырех духовных академиях в период действия Уставов 1869 и 1884 гг. (1869–1909) (приложение 4).

* * *

В основе настоящей монографии лежит диссертационное исследование, выполненное на кафедре Истории Русской Церкви Богословского факультета Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного университета. Автор выражает искреннюю благодарность ректору университета протоиерею Владимиру Воробьеву за неоднократную поддержку, ректорскую, пастырскую и человеческую. Автор признателен также всем, кто читал рукопись или ее части на разных этапах подготовки монографии и давал полезные советы, особенно священнику Александру Щелкачеву, священнику Георгию Ореханову, диакону Филиппу Ильяшенко, С.Л. Фирсову, Г.В. Бежанидзе, В.В. Олевской.

Глава I
Духовные академии накануне реформы 1869 г

1.1. Духовное образование в России до 1814 г. включительно

История становления русского духовного образования имела свои особенности, которые обусловили характерные черты внутреннего устройства и внешнего положения духовных школ, а также определили проблемы, препятствующие их плодотворному развитию. Без аналитического рассмотрения важнейших этапов этого процесса невозможно адекватное понимание и тех проблем, на разрешение которых были направлены духовно-учебные реформы 1860-х гг., и тех сложностей, которые возникли при их реализации.

«Духовные училища на Руси возникли почти с самого начала духовного просвещения, т. е. с конца X века», – гласила историческая записка, представленная в 1808 г. комитетом, разработавшим кардинальную реформу духовно-учебной системы в России[63]63
  РГИА. Ф. 802. Оп. 17. Д. 1. Л. 70.


[Закрыть]. Именно Православной Церкви принадлежит первенство в деле русской образованности – неотъемлемой спутницы христианского благовестия. Принятие христианства приобщило Русь к византийской учености: появились книги и книжники, богословски начитанные, мыслящие и пишущие русские люди. Однако богословское знание на Руси не стало системой, и русская просвещенность была представлена лишь в лице прибывающих на Русь греков и восточных славян или отдельных русских ревнителей[64]64
  Исследователи раннего периода Русской Православной Церкви расходятся во мнениях относительно уровня просвещенности домонгольской Руси. Историки «старого» времени, яркими примерами которых являются В.Н. Татищев и Н.М. Карамзин, склонны были утверждать высокий уровень отдельных училищ при монастырях и храмах XI–XII вв., хотя и развиваемых усилиями отдельных князей-просветителей. Категорическим противником этой точки зрения был Е.Е. Голубинский, считающий эту древнерусскую просвещенность лишь грамотностью в прямом смысле слова, а авторов сохранившихся церковно-литературных произведений – митрополита Илариона, митрополита Климента Смолятича, епископа Кирилла Туровского и др. – редкими исключениями. См.: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. Том I. М., 1997. Первая половина тома. С. XV–XVII, 701–924; Вторая половина тома. С. VI–X. См. также: Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. М., 1993. Т. 1. С. 254–262.


[Закрыть]. Несмотря на наличие среди русского духовенства отдельных знатоков греческого языка и греческой школьной науки, систематическое богословское образование не стало обязательным даже для пастырей Церкви. Сохранились отдельные свидетельства об образовании училищ при приходских церквах и монастырях в первые века христианства на Руси, но, судя по этим сведениям, далее начального образования, общего и церковно-книжного, учебные курсы не шли. «Еллинский» язык, делавший доступным более широкое приобщение к византийскому церковному литературному наследию, изучали чаще всего самостоятельно[65]65
  В житии святого Стефана Пермского отмечается, как, «желая…большего разума», святой выучил греческий язык и «извыче добре» греческие книги. Цит. по: Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. Книга третья. Т. 4. М., 1995. Прил. 434. Е.Е. Голубинский считал, что обучение греческому языку и классической «филологической герменевтике» шло от учителей, но, затронув высшие круги, близкие к ревнующим о просвещении князьям, не могло охватить русский народ в целом, ибо было «идеальным» – частным – делом, а не «казенным» – государственным. См.: Голубинский Е.Е. Указ. соч. Том I. Первая половина тома. С. 707–713.


[Закрыть]. Таким образом, богословское образование оставалось книжным, само дело построения систематического богословского образования и установления традиции школьной подготовки священства двигалось медленно и сложно.

Организованные русские школы с более обширным курсом преподаваемых наук появляются только в конце XVI – начале XVII в. в Малороссии, при западно-русских братствах. В учебные планы братских училищ входили языки (греческий, латинский, славянский, русский, польский), обычный для того времени минимум общего образования (грамматика, поэзия, риторика, диалектика, философия в большем или меньшем объеме, а также арифметика) и церковные и богословские науки (Священное Писание и учение святых отцов; катехизис; учение о добродетелях; церковное чтение, пение и устав; пасхалия; учение о праздниках). Братские училища не только давали образование детям из православных семей, оберегая их от католического и униатского влияния, но выполняли и функции духовных школ, ибо готовили кадры для священного служения, ревностных проповедников и сочинителей-полемистов. Но эти школы могли удовлетворить лишь непосредственным местным нуждам, на Россию же в те годы – годы слабости духовных школ и богословской науки в Восточных Церквах – возлагались большие надежды. Отсутствие серьезной богословской школы не давало Русской Церкви реализовать те православные интуиции, которые порождала церковная жизнь.

Одна из братских школ – Киевская[66]66
  Некоторые историки Киевской академии принимали версию основания Киевской школы в 1588–1589 гг. (митрополит Евгений (Болховитинов)). Историки более позднего времени (профессора КДА И.И. Малышевский, С.Т Голубев) не находили документов, подтверждающих эту версию, и относили основание Богоявленского братства и школы при нем к 1615 г.


[Закрыть] – после реформирования в 1632–1634 гг. святителем Петром (Могилой), по примеру польских латинских коллегий, стала первой русской школой с систематическим учебным курсом. Но за это пришлось заплатить введением западных схоластических традиций и форм. Киевская коллегия стала в дальнейшем примером для учреждаемых в России школ и семинарий: курс обучения делился на несколько последовательных классов, каждый из которых назывался по основному предмету преподавания: фара, инфима, грамматика, синтаксима, пиитика, риторика, философия, богословия. Традиции преподавания также были унаследованы от латинских школ: строгая латынь с самых низших классов, exercitia и occupationes, разговорные упражнения со строгими записями в calculus, в старших классах изучение разнообразных форм речи, тонкости силлогистики, диспуты. Но даже с введением богословского класса Киево-Могилянская коллегия оставалась общеобразовательной школой и была всесословной, не преследуя конкретной цели приготовления юношества «в надежду священства».

В Великороссии за дело образования взялось правительство. Но попытки учреждения в Москве высших школ с богословской перспективой, предпринятые в 1630-40-е гг., не привели к успеху[67]67
  Протосинкел Александрийского патриарха архимандрит Иосиф в 1633 г. учил недолго греческому языку и переводил богословские сочинения. Были проекты устроения братства ученых иноков: предлагалось это и с русского Запада (митрополит Петр Могила), и восточными епископами.


[Закрыть]. Призванным в 1649–1650 гг. из Киева «для справки библии греческие на словенскую речь» ученым инокам – Епифанию (Славинецкому), Арсению (Сатановскому) и Дамаскину (Птицкому), выученикам еще старой, домогилянской киевской школы, – поручили и учительское дело[68]68
  Харлампович К. Ртищевская школа // Богословский вестник (далее: БВ). 1913. № 5. С. 16.


[Закрыть]. Однако уже вторая волна киевских «ученых старцев», представившая ученость ярко выраженного латиносхоластического направления, вызвала противление московских богословов, и было решено держаться православной системы образования, войдя в сношения с Грецией.

Приглашенные из Греции учителя предприняли несколько попыток учреждения школ в 1670—80-х гг.[69]69
  В 1679 г. в Москве, при типографском доме, была основана греческая школа, но без определенного богословского и общеобразовательного плана.


[Закрыть] Составлялись проекты высшего училища, способного сосредоточить в себе все образовательное и книжное дело, в те годы неразрывно связанное в сознании и авторов проектов, и высшей власти с Православной Церковью[70]70
  Наиболее значителен был проект, составленный архимандритом Симеоном (Полоцким), возможно, при участии игумена Сильвестра (Медведева). Именование проектируемой школы «Академией» и обширность возлагаемых на нее обязанностей – учебные, научные, цензурные, полемические, справные; предположение привлечь к ее обеспечению вотчинные доходы восьми монастырей, одной дворцовой волости, нескольких пустошей, а также пожертвование ревнителей просвещения обещало устроение уникального центра церковно-русской просвещенности. Проект учебного плана содержал не только обычные грамматику, пиитику, риторику, диалектику и философию (умозрительную, естественную и нравственную), но и богословие созерцательное (догматическое) и деятельное (нравственное), каноническое и гражданское право, греческий, латинский, славянский, польский языки и «прочие свободные науки». Смерть царя Федора Алексеевича в 1682 г. приостановила реализацию проекта. См.: Прилежаев Е.М. Школьное дело в России до Петра Великого и в начале XVII в. // Странник. 1881. № 1; Певницкий В. Симеон Полоцкий // Православное обозрение (далее ПО). 1860. № 10–11.


[Закрыть]. Жизнеспособной оказалась школа, основанная братьями Иоанникием и Софронием Лихудами[71]71
  Днем основания считается 12 декабря 1685 г., когда патриарх Иоаким благословил новую школу иконой. Московская была общеобразовательным учебным заведением: в учредительной грамоте 1682 г. говорилось о желании «науки гражданские постановите; притом же и учению правосудия духовного и мирского, и прочим всем свободным наукам, ими же целость академии, сиречь училищ, поставляется». Цит. по: Знаменский П.В. Духовные школы в России до реформы 1808 года. СПб., 2001. С. 10.


[Закрыть]. Начало школы совпало со временем известного спора о пресуществлении Святых Даров, ее организаторы играли видную роль в этом споре, и это заявило школу не только как церковно-образовательную, но и как богословскую[72]72
  Миркович Ф.Г. О времени пресуществления Святых Даров. Спор, бывший в Москве, во второй половине XVII в. Вильна, 1886.


[Закрыть]. Но постепенно уровень образования в ней понизился, чему способствовало и изгнание из столицы учителей-организаторов Лихудов. В 1701 г., по воле Петра I, она была преобразована по примеру Киевской коллегии и снабжена киевскими учителями, восприняв структуру, язык, схоластические методы и определенные традиции латинских богословских школ. В том же году указом Петра I Киевской коллегии была дарована относительная независимость от своего митрополита, с правом называться академией[73]73
  Указ от 26 сентября 1701 г. // ПСЗ. Т. IV № 1870. Однако историк КДА К. Харлампович считает, что именование Киево-Могилянской коллегии «академией» прижилось и вошло в употребление лишь со второй половины XVIII в. См.: Харлампович К. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Казань, 1914. Т. 1. С. 411.


[Закрыть].

Таким образом, к началу XVIII в. Русская Церковь имела две академии – Киево-Могилянскую и Московскую Славяно-греколатинскую, а также определенный опыт деятельности частных и братских школ и училищ при архиерейских домах, которые не давали систематического духовного образования.

На архиереев, вызываемых на великоросские кафедры из киевского ученого монашества, возлагались надежды просветительские в трех направлениях: образование духовных ставленников, катехизация паствы и разрешение возникающих богословских вопросов. Ближайшей задачей была организация школ[74]74
  В 1700 г. архиепископом Черниговским Иоанном (Максимовичем) был устроен Collegium, по образцу Киевской академии, с аналогичным делением классов и преподаванием всех высших наук на латинском языке. Collegium имел классы до риторического включительно, был открыт для всех и не имел строгого назначения подготовки церковных кадров, хотя некоторые выпускники принимали «монашеский чин», подвизались «в профессорстве» и занимались «проповедью слова Божьего». Цит. по: Пекарский П.П. Наука и литература при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1. С. 109.


[Закрыть]. Однако во всех этих школах, основанных и поддерживаемых в бытии ревностью епископа, уровень образования определялся взглядами самого архиерея, личностью и образованностью учителя.

Строгие «разборы» детей духовенства в период Шведской войны связали получение церковной должности с образованием, а образование – со славяно-греко-латинскими школами[75]75
  В 1702 г. митрополитом Ростовским Димитрием (Туптало) была открыта школа, по образцу Киевской академии, с преобладанием латыни; изучался польский язык, есть сведения, что и греческий. Святитель занимался с учениками толкованием Священного Писания. Скудость средств архиерейского дома неоднократно приводила школу к угрозе закрытия, но до своей кончины (1709) святитель Димитрий школу сохранил.
  Митрополит Тобольский Филофей (Лещинский), исходя из местных обстоятельств, открыл школу с миссионерским уклоном. Латынь не была введена до 1728 г., а в 1707 г. юноши из школы были посланы в Монголию, для изучения монгольского языка. См.: Сулоцкий А. Филофей Лещинский, митрополит Сибирский и Тобольский // Временник Общества истории и древностей российских (далее: ВОИДР). 1854. Кн. XX. С. 1–56.
  Возникли архиерейские школы в Новгороде, Переяславле-Рязанском, Коломне, Туле, Орле и др.
  Особым был опыт митрополита Новгородского Иова: построение в 1706 г. целой системы школ, со специальной подготовкой учителей, то есть прообраза педагогической семинарии.
  В 1708 г. в Москве открылась Греческая школа Софрония Лихуда, с церковно-практическим использованием выпускников и студентов: школа была соединена с типографией, и на ее базе трудилось переводческое общество.
  ¹³ Указ 1708 г.: «поповым и дьяконовым детям учиться в школах греческих и латинских; а которые в тех школах учиться не хотят, и их в попы и во дьяконы на отцовы места никуда не посвящать, и в подъячии и в иные ни в какие чины, кроме служивого чина, принимать не велено». В 1710 г. этот приказ был распространен и на церковнослужителей. См.: Полное собрание законов (далее: ПСЗ). Т. IV № 2186; Т. V № 3171.


[Закрыть]. Таким образом, наметились две тенденции, важные для дальнейшего развития духовного образования: с одной стороны, специальное направление архиерейских школ как профессионально-духовных, с другой стороны, постепенное замыкание этих школ на юношестве духовного сословия.

Богословские программы в великоросских духовных школах определялись в эти годы двумя киевскими традициями. Старое латино-схоластическое направление, считавшее наиболее опасным для Православия протестантское влияние, пыталось богословствовать по-православному в схемах Фомы Аквината и Беллярмина. Новое поколение киевских ученых иноков видело в таком богословии «папежский дух», смеялось над искусственными хитросплетениями схоластики и, стараясь не преступать православной правды, заимствовало из протестантского богословия критические и исторические методы. Яркими представителями этих направлений в великорусском богословии XVIII в. стали митрополит Стефан (Яворский) и архиепископ Феофан (Прокопович). Эти два направления киевской учености определили во многом своеобразный дух русского богословия не только в XVIII в., но отчасти и в XIX в. Тем не менее не следует упрощать и схематизировать полемику этих направлений: противление архиепископа Феофана «папежному» богословию не освобождало и его богословские труды от схоластических традиций, хотя и пропущенные через «фильтр» протестантской критики[76]76
  Интересно сравнить критику архиепископом Феофаном (Прокоповичем) богословия «латынщиков» в письме к Якову Маркевичу (1716 г.) с его богословскими лекциями. Составленные для студентов Киевской академии в 1709–1715 гг. на латинском языке, они отчасти были введены в «Катехизис» архиепископа Феофана, изданный архиепископом Георгием (Конисским). См.: Смирнов В. Феофан Прокопович. М., 1994. Приложение. С. 185188; Феофан Прокопович, архиеп. Катехизис. Могилев, 1761. См. также: Самарин Ю.Ф. Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники. М., 1844; Сочинения. Т V М., 1880; Морозов П.О. Феофан Прокопович как писатель. СПб., 1880.


[Закрыть].

Старые академии – Киевская и Московская – были «рассадниками» не только и не столько духовного, сколько общего образования. В начале XVIII в., когда перед епархиальными преосвященными была поставлена задача подготовки образованных ставленников на священнические места, логично было бы развиться традиции пастырских училищ, то есть школ со специально-пастырским курсом, минимумом общеобразовательных предметов и церковно-практическим направлением. Однако в реальности этого не произошло, и епархиальные архиерейские школы пастырскими училищами не стали. Укорененная в них латынь и способ изложения наук были столь далеки от приходской жизни и проблем пастырского служения, что обучение рассматривалось не как подготовка к духовной стезе, но как неизбежное испытание, формирующее терпение и мужество будущего пастыря.

Тем не менее Духовный регламент – основополагающий документ синодального строя – провел грань между специальным церковным и светским образованием. Регламент предлагал две формы духовного образования: местная, для непосредственных нужд епархии, и особая, Академия, имеющая общецерковное значение и дающая наилучшее образование, как общее, так и богословское[77]77
  Духовный регламент, тщанием и повелением Всепресветлейшего, Державнейшего Государя Петра Первого, императора и самодержца всероссийского, по соизволению и приговору Всероссийского духовного чина и Правительствующего Сената в царствующем Санктпетербурге в лето от Рождества Христова 1721 сочиненный. СПб., 1722 (далее: Духовный регламент). Часть вторая. О епископах. § 9. С. 38.


[Закрыть]. Первая должна была удовлетворять потребности епархии в «ученых» кандидатах на священнические места, находиться под властью и попечением архиерея и содержаться на епархиальные средства[78]78
  Духовный регламент рекомендовал обучать, кормить и содержать учеников «туне» и «на готовых книгах епископских», «дабы не было роптания от родителей ученических». На содержание учеников и школьных служителей разрешалось брать двадцатую долю хлеба с крупных епархиальных монастырей и тридцатую долю хлеба – с земель церковных; учителей же содержать должен был архиерей из своей казны. См.: Духовный регламент. Часть вторая. О епископах. § 11. С. 38.


[Закрыть]. Вторая – Академия – в отличие от школ архиерейских, должна иметь более ученый характер, искусных и «остроумных» учителей, давать широкое образование, как богословское, так и общее, при ней должна быть хорошая библиотека. Духовное служение выпускников Академии указывалось, но не как исключительное. Но академическое образование, и только оно, по проекту автора Регламента, давало бы право проповедовать слово Божие. Регламент давал и образец духовного училища этого высшего уровня, определяя состав учебного курса, правила воспитательные и нравственные. Главная цель училища – богословское образование, но соединенное с atrium humanorum: двухлетний курс богословия венчал общий восьмилетний курс обучения, учащиеся должны были последовательно освоить грамматику, «купно с географиею и историею»; арифметику с геометрией; логику; риторику со стихотворным учением; физику с краткой метафизикой; краткую «политику». Кроме того, языки – греческий и еврейский, но «если будут учители». Латынь за иностранный язык, разумеется, не считалась, ибо являлась языком науки и всякого достойного образования. Курс существенно отличался от привычного «академического» отвлеченно-формального набора киевского образца, ибо вводились науки «положительного знания» – математика, география, история. В советах по преподаванию богословия сказывались взгляды епископа Феофана: отойти от рабского подражания католическим summa'м theologiæ. и, по следам протестантских богословов, но в духе Православия, сблизить преподавание с самими первоисточниками богословских истин – Священным Писанием и творениями святых отцов. При этом учителю рекомендовалось на основании первоисточников «по своему ведению учить», а не «по чужим сказкам». Книги следовало использовать, но избирая «изряднейших во всяком учении авторов». Рекомендуя поименно и самих святых отцов, с указанием изъясняемых ими догматов, епископ Феофан советовал использовать в обучении и деяния Вселенских и Поместных Соборов. Учащихся богословию следовало не заставлять механически заучивать догматические формулировки, но показывать им, как они вырабатывались, «за нужду распрь в Церкви…. с подвигом на противныя ереси»[79]79
  Духовный регламент. Часть вторая. Домы училищные. § 1-10. С. 49–55.


[Закрыть].

Однако указания Регламента рисовали некий идеал, который во всей полноте так и не был осуществлен. Старые академии – Киевская и Московская – держались своих традиций, новую академию, призванную воплотить идеи преосвященного Феофана, пытались основать в новой столице, но безуспешно[80]80
  В 1722 г. были начаты постройки на берегу Невы под опекой преосвященного Феофана, но денег не хватило, дело затянулось до кончины Петра, при преемниках остановилось.


[Закрыть]. В некоторой степени отвечала требованиям Регламента петербургская школа на Карповке, которую содержал сам архиепископ Феофан.

Следует отметить первую попытку централизации формировавшейся сети духовных школ. Для заведования вопросами духовных школ и типографий в июле 1721 г. при Синоде была устроена особая контора под руководством синодального советника архимандрита Гавриила (Бужинского)[81]81
  ПСЗ. Т. VI. № 3741.


[Закрыть], который стал именоваться протектором школ и типографий. Но контора, не имея ни средств для поддержания школ, ни способов воздействия на архиереев, не могла школам ничем помочь[82]82
  Штатное содержание имела лишь Московская академия, да и это содержание было установлено еще в 1718 г. хлопотами митрополита Стефана (Яворского).


[Закрыть]. 31 мая 1722 г. Святейшим Синодом был издан, в качестве приложения к Духовному регламенту, Устав епархиальных школ (Регулы семинарии), но его повсеместного введения так и не последовало[83]83
  ПСЗ. Т. VI. № 4021.


[Закрыть]. В точном соответствии этому Уставу была устроена лишь уже упомянутая петербургская школа на Карповке архиепископа Феофана (Прокоповича), бывшая, по отзывам современников, лучшей школой того времени. Рвение синодальной школьной конторы отражалось лишь на основанной в 1721 г. в Петербурге Славянской школе при Александро-Невском монастыре, с 1725 г. переименованной в Славяно-греко-латинскую семинарию.

После смерти Петра I ревность государства к распространению образованности среди духовенства ослабела. Просветительское движение продолжалось силами некоторых образованных и ревнующих о духовном образовании архиереев: они старались изыскать средства, почти всегда епархиальные, преподавателей, из ученых киевских иноков или выпускников своих же школ. Епископы-ревнители были в большинстве своем малороссы, и учебные планы копировались с киевского, с уменьшением числа классов. Даже малые школы непременно имели латинский элементарный класс, состав остальных наук определялся вкусами архиерея и уровнем образованности учителей. До философского и, тем более, богословского класса доходили редко. Но некоторые из епископов киевской школы творческим подходом преодолевали все сложности, как организационные и материальные, так и методические и научные, и выводили свои епархиальные училища на достаточно высокий уровень. Ревнителями учебного дела в конце 1720-х – начале 1730-х гг. были епископы: Тверской Феофилакт (Лопатинский), Белгородский и Харьковский Епифаний (Тихорский), Псковский Рафаил (Заборовский), Казанский Иларион (Рогалевский), Иркутский Иннокентий (Кульчицкий).

В 1730-х гг. Святейший Синод неоднократно выражал недовольство подчинением духовных школ лишь епархиальным властям и своим неведением о том, чему и как там учат, каковы дальнейшие судьбы выпускников. Высказывалось намерение подчинить духовные школы собственному контролю Святейшего Синода[84]84
  Указ Святейшего Синода от 24 января 1737 г. // ПСЗ. Т. X. № 7204.


[Закрыть]. Но этого не произошло, синодальный контроль ограничился собиранием сведений о состоянии школ, учениках и учителях. В 1730-е гг. проявила внимание к духовным школам и государственная власть. Была предпринята попытка воплотить в каждой епархиальной школе образец, заданный Регламентом для академии: определенный объем преподаваемых наук, обязательная духовная или государственная служба для выпускников[85]85
  ПСЗ. Т. VII. № 5518; Т VIII. № 5885, 6060; Т X. № 7361, 7364, 7385, 7749, 8291.


[Закрыть]. Но снабдить школы постоянными штатными окладами из доходов с церковных имений не удалось: составленный Синодом проект штатов дал такую большую сумму, что правительство оставило благие намерения, и школы остались на епархиальном содержании[86]86
  Штатное содержание было дано двум семинариям – Новгородской и Александро-Невской.


[Закрыть].

Заботы Святейшего Синода о качестве обучения и составе предметов в духовных школах ограничивались отдельными указами. Искать преподавателей приходилось самим архиереям, посылая при необходимости своих воспитанников в более сильные семинарии и академии или прося прислать учителей оттуда. Учебные программы в большинстве епархиальных школ были скудны, книги и пособия практически отсутствовали, единообразного порядка не было. Несколько улучшил положение указ 1739 г., повелевающий преобразовать архиерейские школы в семинарии с постоянным числом классов. В короткое время было преобразовано и образовано вновь до 20 семинарий, но только в 4–5 из них удалось открыть философские и богословские классы (Харьковской, Новгородской, Казанской, Троицкой, Псковской), остальные обрывались обычно на риторике.