Текст книги "Четыре подковы белого мерина"

– Ба! Ну, ба!!! Дай сварить супчик!

Она не отступала от своей затеи, и бабушка сдавалась:

– Давай свою палагушку!

Она пристраивала игрушечную кастрюльку на плите, на специальной подставке, и следила за тем, как варились «постные щи», а Лада вымогала соль, горошинки черного перца и лавровый листик и руководила процессом:

– Ба! Помешай! Помешай как следует! Теперь надо попробовать! Давай, я сама!

– Поди прочь, повариха! – гнала ее бабушка подальше от плиты.

И помешать ложечкой не давала. И потом готовый суп убирала подальше, чтобы Лада не обожглась.

– Поварихой будет! – говорила о ней бабуля, ласково поглаживая по голове.

Потом ей подарили чудесный подарок – игрушечную газовую плиту, у которой открывалась духовка! Взрослые охали и ахали вокруг игрушки, а Лада смотрела на них и не разделяла восторга. Ну чему радоваться-то?! Вот если бы такая маленькая, но совсем-совсем настоящая!!!

И вот спустя много лет мечта сбылась. Плита была настоящим чудом! Красивая, красного цвета с черными «рожками», на которые можно было ставить маленькую кастрюлю или ковшик.

Плиту опробовали дома: подключили газовый баллончик, нажали на специальный рычажок, и маленькую конфорку под «рожками» облизали по кругу язычки голубого пламени.

Вода в ковшике вскипела за считаные минуты. Лада сняла ковшик с плиточки, заварила в прозрачном стакане чай, который показался ей безумно вкусным, необычным, какой бывает только в детстве.

Как хорошо, когда мечты сбываются!

В северном Крыму штормило. Песчаная коса, похожая на карте на большую запятую в Черном море, на которой остановились своим маленьким лагерем Лада с Димкой, в хорошую погоду была забита под завязку, а в шторм здесь было неуютно, пусто и грязно. По идее, надо было, не теряя времени, ехать на юг, куда-нибудь в Ласпи или Гурзуф, но путешественники так устали за двое суток от российских и украинских дорог, что готовы были остановиться на ночлег где угодно.

Въезд на косу закрывал шлагбаум, и уже одно это вселяло надежду, что за полосатой палкой есть какая-никакая цивилизация, да и три дюжих мужика в сторожевой будке у шлагбаума внушали доверие.

– Смотри, Димка! Охрана. Это хорошо. Все-таки будем под защитой, а то не дай бог какие блудни… приблудятся! Да и сервис какой-никакой!

Правда, сервис этот стоил почти как номер в пятизвездочном отеле. А всего-то и удобств ларек с пивом да душ с холодной водой за дощатым забором.

– Вставайте, где понравится, – щедро разрешил хозяин территории, он же владелец пивного ларька и банно-прачечного комплекса за забором. – Наро-о-о-оду было – тьма! А потом заштормило, и все разбежались. Вот москвичи остались и сибиряки. И усе! А нам же ж заработать надо за лето! Поэтому все к вашим услугам: пиво-воды и помыться есть где. Вы надолго в наши края?

– В ваши края мы в отпуск, но здесь только переночуем, а потом дальше поедем. – Лада сразу отрезвила щедрого хозяина песчаной отмели, чтоб не рассчитывал особо на них.

– А что так? Не нравится у нас на косе? – разочарованно спросил хозяин.

– А что тут может понравиться? «Пиво-воды», холодный душ и горы гниющих водорослей! – возразила ему Лада.

– Так шторм же ж! – У хозяина косматые брови шевельнулись и полезли на лоб. – Это ж волной такие гребни накидало!

– А убирать не пробовали? Хотя бы проходы к воде расчистили! – возмущалась Лада, разглядывая унылый пейзаж.

– А зачем убирать? По прогнозу еще неделю хлобыстать будет! Вот как закончится усе, так и уберем. Это вы напрасно так, дамочка дорогая, – обиделся хозяин. – Мы и убираем, и следим тут за усем. Но когда стихия, тогда у нас, пардон, выходной!

– Ну, мы погоды у моря ждать не можем – отпуск закончится. Поэтому переночуем – и к южному берегу!

– Ну, как хотите, – обиделся хозяин, сразу скис, потерял интерес к отдыхающим и убрался в свой убогий летний домик, а Лада с Димкой наспех поужинали тем, что можно было съесть без излишних кулинарных приготовлений, и быстро поставили две маленькие палатки.

Когда стало понятно, что ночевкой они обеспечены, что крыша над головой есть и матрас под боком тоже, Лада успокоилась и предложила Димке почаевничать.

Крепкий чай с карамельками и печеньем под звездным крымским небом получился отменным.

И ноги перестали гудеть, и голова. И Лада даже предложила Димке пожить на косе пару дней, если, конечно, погода с утра порадует.

А ночью на них обрушился шторм.

Лада проснулась оттого, что за тонкой матерчатой стеной палатки все громыхало, шаталось и обрушивалось. Сверкали молнии, гремел гром, вода – это не дождь, это именно вода с неба! – лилась водопадом, и казалось, что наступил конец света, и они еще не провалились в тартарары по счастливой случайности, но это вот-вот и произойдет.

Лада почувствовала, что все вокруг сырое: спальный мешок, одеяло, одежда. Все!!! И все из-за спешки! Накануне, ложась спать, Лада не привязала откидывающийся край палатки, закрывающий сетку-накомарник, и через эту дырявую форточку в матерчатый домик хлестал дождь. В первый момент Ладе показалось, что и не дождь совсем, а море подступило к самому порогу и решило утопить их.

«Вот так, наверное, было и во время потопа Всемирного! Сначала дождь нескончаемый, из-за которого море вышло из берегов и захлестнуло землю! Мамочки мои, а ну как и нас тут притопит?» – Лада дрожала в сыром насквозь мешке и не могла решиться выбраться из него. Гром гремел беспрестанно, а от молний было светло как днем. И очень страшно! Надо было вылезти из палатки и оценить разгул стихии, но Лада не могла заставить себя сделать это. Ей хотелось быть страусом, чтобы спрятать голову в песок и не видеть ничего и не слышать. А еще очень хотелось, чтобы скорее наступил рассвет.

«Но, черт возьми, до рассвета мне не продержаться. – Лада пошевелила замерзшими ногами. – Эх, сейчас бы чайку горячего!!!»

Она еще потянула с подъемом, сколько могла терпеть сырость и холод, и наконец решилась.

Действительность оказалась куда страшнее! Точно, конец света, и Всевышний распорядился метать молнии на землю и грохотать колотушкой в большой железный лист: кто-то невидимый стучал в него без перерывов и потряхивал, и железные звуки сыпались на землю, пугая на ней все живое.

Одно порадовало Ладу: море не подступило к палаткам, а гоняло водяные валы вдалеке. Зато дождь лил как из ведра, и Лада мгновенно промокла. Она хотела нырнуть в палатку к Димке, но не сделала этого, потому что ее осенило:

– Эврика!

Она нашла ключи от машины и уже через минуту раскочегаривала печку. Можно было даже чай вскипятить, пристроив поудобнее чудо-плитку на переднем сиденье, но для этого пришлось бы покинуть теплый салон, прыгать под дождем в поисках бутылки с водой и коробки с газовыми баллончиками, а на такой подвиг Лада не была готова.

Наконец эта страшная ночь закончилась. Сначала темное небо стало полосатым, будто кто-то мазнул кистью и нарисовал на небосводе светлые полосы. С рассветом закончилась гроза, и ливень сменился монотонным дождем, и только море все катило и катило на берег бутылочно-грязные с серыми клочьями пены водяные валы.

Лада задремала в теплом салоне и не услышала, как проснулся Димка, как, чертыхаясь, выбрался из промокшей насквозь палатки и, стуча зубами, влез в машину.

– Маманя, это что ж такое делается-то, а?

– Ты радуйся, что самого страшного не увидел, – сладко потянувшись, ответила сыну Лада. – Я думала, Богу душу отдам этой ночью.

– Ма, бежим отсюда, а?

– А чай?

– А ну его, этот чай! Выберемся туда, где потеплее, там и попьем!

Они собрали сырые палатки и спальники, с трудом втолкнули их в багажник. Закинули на заднее сиденье складные стульчики, сумки и мешки и, счастливые, выкатились за полосатый шлагбаум. И погнали прочь от этого страшного места туда, где тепло, где обещают плюс тридцать и бархатный сезон.

Ах, Крым – благословенное место, рай на земле, страна вечных каникул, в которой все триста шестьдесят пять дней в году – солнечные! Правда, с некоторых пор Крым изменился. Подзагадили его туристы изрядно. Куда ни ступи – мусорная куча. В кусты не зайти – «минные» заграждения. Слова «помойка» и «туалет» слегка подзабыты. «Где у вас здесь туалет? У нас?! Везде!..»

И все равно благословенное место. Тепло, и абрикосы можно срывать прямо с дерева. Да что там абрикосы с дерева! В сарае, где устроились Лада с Димкой, росла слива. Вернее, слива росла в саду, но давным-давно, еще в ее сливовом детстве, она просунула любопытный нос-веточку в щель между досками, да там и осталась. Заматерела, разрослась, а весной зацвела и порадовала хозяйку сливами.

– Пришлось рядом с ней окно рубить, чтоб свет был и чтоб пчелки залетали! – сообщила новым жильцам хозяйка тетя Тоня. – Так что просьба большая: ветку не ломать, полотенца и трусья на ней не сушить – для этого под окном у вас персональная веревка! Ну все, обживайте место!

Лада рада была, что им удалось снять этот дивный сарай на окраине Гурзуфа. Она предпочла его комнате в хозяйском доме. Не хотелось ей сталкиваться с хозяйкой и ее детьми и какими-то многочисленными гостями, которые проживали в доме.

В сарайчике им было спокойнее и дешевле. Ну, не было в нем телевизора и света – это минус. И плита была общая – в летней кухне. Со светом у них проблем не было: фонари были специальные, с которыми можно было читать. С плитой тоже все просто: у них была своя, о которой они благоразумно промолчали, чтоб не пугать хозяйку. Так что чай приготовить было легко, да и горячее можно было запросто сварганить. Если б сильно захотелось. У походников, какими были когда-то Лада и Димка, в той жизни, когда у них был Глеб, с собой полно было всяких пакетиков с супами и кашами. Заливаешь цветную труху из пакетика кипятком, прикрываешь крышкой, и через пять минут готов рассольник, куриный супчик, а то и борщ с колбасой.

Вообще Лада с Димкой планировали налегать на фрукты и овощи, и у них были с собой глубокие миски для салата. В первый же день они сходили на рынок и принесли розовых помидоров с трещинками возле хвостика, пупырчатых огурчиков с черными и белыми шипами, разноцветных перцев, зелени, капусты, синеньких и кабачков, молодой картошки. А в магазине прикупили хлеба, молока, яиц и бутылку крымского вина – к торжественному ужину. Вечером к салату из помидоров и огурцов Лада натушила кабачков с баклажанами, луком и перцем – получилась закуска, похожая одновременно и на кабачковую, и на баклажанную икру.

– Димка, главное – все помельче резать, и тогда все готовиться будет очень быстро. И вообще: горячее не бывает недоваренным, так ведь?

Лада была счастлива. Она даже забыла, что по приезде домой не увидится с Владом, который улетел в Новую Зеландию. А поскольку она вернула ему его подарок, то, скорее всего, она не увидит его никогда. Вот такое колючее и холодное слово – «никогда». Как морская бездна, из которой не выбраться никогда, даже если хорошо умеешь плавать…

– …Знаешь, для меня Крым – это встреча с моим детством. Я ведь в седьмом классе тут была пионеркой в «Артеке». Да-да, что ты так удивленно смотришь? Это когда ты был школьником, вам уже было все, как вы говорите, «по барабану». А в моем детстве это была такая высокая награда – о-го-го! Вот и меня наградили путевкой в «Артек». Я жила в лагере «Морской», на самом берегу.

– Как это – в «Морском»? Ты же говоришь в «Артеке» была?!

– Дим, «Артек» – это такая большая страна. В нем несколько лагерей, каждый из которых живет своей самостоятельной жизнью. Вернее, жил…

Лада читала, что «Артек» с развалом СССР изменился. Был «всесоюзный», стал «украинский».

– Вот. Наш «Морской» был на самом берегу, а я жила в корпусе «Зеленом» – рядом с домиком основателя «Артека» доктора Зиновия Петровича Соловьева. Надо же! Помню все! Как будто вчера получила всю эту информацию!

У нас был старший отряд, Первый. И у нас было свое отрядное место, где мы проводили вечера: разжигали костер в каменной чаше и в темноте, под треск горящих в костре дров доверяли «Артеку» свои мечты. Считалось, что если написать мечту на бумажке и сжечь ее в костре, то она обязательно сбудется. А в последний вечер на том месте мы плакали и клялись в верности и дружбе и решили обязательно встретиться через десять лет, потом через двадцать…

– Встретились?

– Нет, конечно! Как-то сначала переписывались, а потом потерялись…

– Ма, а давай… съездим туда?!

– Так ехать и не надо! Это же совсем близко. Сначала в горку, потом с горы вниз – и мы в «Артеке»! Давай! Покажу тебе все, расскажу. Хоть завтра!

– Давай завтра!

Лада набулькала в пластиковые стаканчики почти черного красного вина. Шумно понюхала:

– Ах, аромат! Димка, нюхай букет крымский! У них тут особые вина. Ну, за отдых, сын!

– И за сбычу мечт, ма! – поддержал Димка.

Утром они позавтракали на скорую руку, сложили в легкие рюкзаки все, что им могло пригодиться: воду, еду, плитку с газовым баллоном, пляжный коврик, полотенца – и отправились в поход.

Городок уже проснулся. Отдыхающие, нагруженные сумками с провизией, ластами, масками, разноцветными спасательными кругами и матрасами для плавания, ползли к пляжу, как на работу. Вокруг лотка с мороженым змеилась, завиваясь петлями, очередь.

Местные жители шли не на пляж, а в магазин за свежим хлебом и молоком, почтальон разносила почту, воспитательница детского сада вела на прогулку стайку ребятишек.

Частный сектор, в который углубились Лада и Димка, жил своей частной жизнью. В узких улочках копали теплую пыль куры, выискивая червяков, на скамейках у ворот лежали вповалку разномастные коты и кошки. За заборами блеяла, хрюкала, повизгивала и молчаливо хрустела морковкой сельская живность. Из-за изгородей с любопытством выглядывали желтоголовые подсолнухи, ветки плодовых деревьев гнулись под тяжестью яблок и груш.

– «Я видел места, где инжир с айвой росли без труда у рта моего…» – процитировала Лада. – Помнишь, кто автор?

– Маяковский?.. – неуверенно спросил Димка.

– Ага! «Хорошо»! – радостно откликнулась Лада.

Интеллект у Димки, к счастью, не пропал, несмотря на то что читал он в последнее время одну-единственную книжку. Все-таки то, что она вложила в него, не пропало даром. А вкладывала много. Театры, музеи, выставки, поездки в зоопарк, планетарий, а в октябре – обязательно в Лицей и Екатерининский дворец с прогулкой по парку, – все это она и бабушка с дедом делали для Димки с раннего возраста. И все же Лада понимала, что, вкладывая все это, она именно тогда недодала сыну тепла, доброты, нежности, которые нужны были ему не меньше, чем знания, экскурсии, впечатления. Лада хотела вырастить из Димки мужика и часто была строга к нему, излишне придирчива, принципиальна там, где можно было быть просто мамой.

Сейчас ей порой очень хотелось обнять его, прижать к себе, но парню-то о-го-го сколько годков! Всему свой срок. Опоздала…

«Артек» открылся с горы, узнаваемый по старым открыткам: такой набор с видами этого удивительного крымского уголка до сих пор валяется у Лады где-то в ящиках со старыми записными книжками.

– Дима! Смотри, вот там, у самого подножия Аю-Дага, цепочка из цветных корпусов: раз, два, три, четыре! «Синий», «Желтый», «Красный» и «Зеленый»! Это мой «Морской»!

– Всего четыре маленьких корпуса?

– Нет, это корпуса для старших отрядов, а еще два больших здания, кажется «Оранжевый» и «Изумрудный», – это для малышей. Еще Костровая площадь и такое особое отрядное место для старших.

– То, где костер жгли и мечты загадывали?..

– Ага! Оно! Видишь, вот такое серое круговое здание и стела рядом? Вот, в здании этом музей какой-то был, вроде знамени «Артека» посвященный, если не путаю… А рядом – площадка, на которой костровище в камнях…

Так интересно… Димка, сегодня смешно вспоминать все это политизированное детство, а тогда в порядке вещей было. Нам нравилось! А песни какие пели! М-м-м-м-м!!! В «Артеке» песен много было, только успевали записывать и разучивать! Знаешь, помню, как-то в тихий час, который почему-то «абсолютом» назывался, мы скакали по кроватям, пока вожатые нас не видели. А в палате у нас были не окна, а стеклянная стена, в которой просто двери от пола до потолка раздвигались. А за ними – что-то вроде балконной решетки и – воля! Море – в десяти метрах, пирс, волнорезы.

Смотрим мы, по волнорезу мужичок прогуливается. Штаны до колен подвернуты, рубашка светлая в клетку с расстегнутым воротом, сандалии на босу ногу, а на голове – шапочка самодельная из газеты «Комсомольская правда»! Хи-хи! Мы его увидели, помахали, кричим: «Привет, дядя!» – а он нам в ответ: «Привет, девчонки!» И вдруг говорит: «А вы знаете такую песню: «Корпуса цветные встали в ряд: Синий, Желтый, Красный и Зеленый. Встали перед морем на парад…» Мы отвечаем: а как же, конечно, знаем! А он нам в ответ: а я, мол, композитор Колобаев, который эту песенку написал!

– Известный композитор? – вклинился Димка с вопросом.

– Не знаю. Но то, что песня о «Морском» им написана была, нам рассказывали. Вот так мы с ним познакомились, и гордились потом…

За одну артековскую смену ребята разучивали несколько десятков песен и пели их постоянно. Расстояния песнями мерили, а не километрами: до Ялты – десять песен, до Севастополя – в три раза больше, до Ленинграда – это уже когда поездом домой возвращались – весь песенник несколько раз можно было пропеть. Поезд с артековцами был вне расписания. На станциях стоял чуть дольше обычного, чтоб все успевали попрощаться друг с другом. Железнодорожные перроны помнят, как высыпали из вагонов какие-то притихшие ребята в пионерских галстуках, вставали в кружок, клали руки друг другу на плечи и вполголоса напевали: «Тихо-тихо, тает костер догорающий, нам с «Артеком» скоро прощаться пора… Подарите на память, товарищи, мне живой уголек из костра…»

Живой уголек, завернутый в прозрачный фантик, у каждого лежал в чемодане, чтобы дома напоминать об «Артеке», а круг поющих на каждой станции становился все уже и уже, и до Ленинграда в каждом вагоне доехало не так много тех, кто за одну лагерную смену в самом лучшем пионерском лагере в мире получил самое высокое звание – «артековец».

– Мам, ты так здорово рассказываешь! – Димка дождался паузы. – Как будто книжку читаешь. И мне кажется, что тебя все это до сих пор волнует!

– Конечно, волнует! А как иначе?! Знаешь, это было такое необычное явление в нашей жизни, которое сегодня можно сравнить разве что с приключениями Гарри Поттера! «Артек» – это была планета счастливого детства, и тем, кто побывал на ней, очень повезло. Мне кажется, что все артековцы проживают необычную жизнь. Конечно, каждый кем-то стал в жизни. И не все артистами и космонавтами, хотя немало и таких среди артековцев. Но всех нас, прошедших по Костровой площади и получивших на память уголек из костра, объединяет – называй как хочешь! – общность, национальность, партийность. Мы – артековцы! От того дня, когда мы приехали сюда, и до последнего вздоха…

Ах, Димка! Я все-таки очень счастливая! Потому что у меня такое классное артековское детство! Тебе трудно понять. Ты ведь толком пионером побыть не успел. Куда-то делось все…

«Артек» встретил тишиной. Странно. Если детский лагерь, – хоть и не пионерский теперь, а лагерь отдыха, – то должно быть шумно, дети должны бегать, горн должен хрипловато гудеть перед обедом. А тут – тишина.

Воздух, настоянный на лепестках роз, подсоленный морским ветром, фонтанчики в траве – тысячи крохотных радужек, ленивые шмели и бархатные бабочки – все было в наличии! А людей – не было. Где-то вдалеке, за корпусами, в густой зелени у подножия Аю-Дага, тарахтел невидимый трактор.

Напротив «Зеленого», в котором когда-то жила Лада, – домик основателя «Артека» Зиновия Петровича Соловьева. На двери – замок. На стене – доска. СССР давно канул в Лету вместе с партией и комсомолом, а «Артек» все так же, как в конце семидесятых прошлого века, «лагерь имени Ленинского комсомола»!

– Ма, а что внутри? – Димка подергал косую дверь, запертую на висячий замок, заглянул в щель.

– Думаю, ничего… А раньше был маленький музей: комнатка со спартанской обстановкой – кровать, стол, стул да вешалка. A-а, еще этажерка с книгами. Но мы с таким благоговением относились к этому домику! Хотя про это место вожатые рассказывали такие страшилки! Одно название – «Чертов домик» – говорило о многом! А знаешь, откуда оно пошло?

– Ма, ну откуда мне знать? Я же тут не был!

– Ну, думаю, имя графини де ла Мотт, которую называли еще и графиней де ла Фер и леди Винтер, тебе хорошо известно!

– «Три мушкетера»? – с интересом спросил Димка.

– Именно! После всей этой истории, которую Дюма-отец поведал миру, эту знаменитую европейскую авантюристку занесло, представь себе, в Россию, в Петербург. Ей повезло. Россия не выдала ее Франции, а дозволила доживать в провинции у моря, и знаменитая дама поселилась вот тут, в этом самом домике. Говорят, что на нее работали все контрабандисты Причерноморья. Эта французская ведьма обладала сверхчеловеческими способностями: она умело подчиняла своей воле людей. Будучи уже совсем не молодой женщиной, французская графиня между тем хорошо держалась в седле и летала на коне по всему татарскому Крыму. Ей было семьдесят, когда она упала с коня, ударилась головой о камень и умерла. Вот такая история. Домик, в котором в начале двадцатого века поселился Зиновий Петрович Соловьев, организовавший здесь здравницу для детей, больных туберкулезом, тогда да и после все называли не иначе как «Чертов домик». Не знаю, как сегодня, но тридцать лет назад призрак леди Винтер бродил по дорожкам «Артека», пугая влюбленных вожатых.

Лада так увлеченно все это рассказывала Димке, будто все было вчера: смена ее артековская май-июнь, вожатые любимые – Анатолий Григорьевич, в которого были влюблены все девочки их Первого комсомольского отряда, и Тамара Николаевна, за которой бегали табуном мальчишки, песни, которые она и сегодня знала наизусть. В «Артеке» у нее имя было: Лада с баском из Ленинграда. Ладка простудилась еще в поезде, и акклиматизация на Южном берегу Крыма сделала свое дело: она говорила басом и за свой голос получила длинное, как у индейца, имя. Его придумал крошечный флажконосец их отряда – киргизский пацаненок Юра Адылбаев. Придумал с ходу, получилось складно – все смеялись, а Лада едва не рыдала. Но вожатая Тамара Николаевна сказала, что имя классное, как у индейца, – Лада с баском из Ленинграда! Лучше и придумать трудно. И Лада смирилась, отзывалась на него охотно, тем более что басила она жутко до конца смены.

– Вот так вот, мой дорогой! Рассказываю тебе и удивляюсь: думала, что все давно забыла, а, оказывается, наоборот – все-все помню!

Стен стеклянных у корпусов в «Морском» больше не было. Видимо, провели капитальный ремонт и в целях экономии, вместо раздвижных стеклянных стен-дверей, поставили обычные окна, и корпуса разноцветные потеряли что-то, будто без парусов остались.

А выползший откуда-то из кустов то ли дворник, то ли садовник объяснил, что дети в «Морском» не живут этим летом.

– Потому и тихо…

Они искупались под стеной пустующего «Зеленого», где на втором этаже когда-то третья кровать справа от входа была ее, Ладкина, и на ней она засыпала под шуршание волн, которые таскали по кремнистому берегу мелкие камушки. И в распахнутые стены-двери заглядывали звезды, а гуляющий по берегу ветер подхватывал легкие шторы и трепал их, дергал, пытаясь утащить за собой.

На пустом горячем пляже обсохли, покрывшись соленой корочкой, – душ не работал. Питьевой фонтанчик тоже бездействовал.

– А какое удовольствие было устроить поливку всему отряду!!! Затыкаешь пальцем фонтанчик и ждешь. Через минуту отпускаешь, и струя бьет, как из пасти льва, которую разрывает Самсон! А если не просто отпустить струю, а аккуратно направить ее на кого-то, то можно облить с ног до головы! И тогда визгу-писку на весь лагерь! Да…

Они отправились вверх по асфальтированной дорожке, к «Горному». По дороге догнали пацаненка с рюкзачком и деда с палочкой. Они шли к трассе, к троллейбусной остановке, собирались уехать в Симферополь.

– Там у меня деда живет, – кивнул пацаненок в спину бодро шагающему впереди старикану. – Он попросил у начальника лагеря, и меня отпустили на несколько дней, а то уже надоело в этом «Артеке»!

– В «Артеке» надоело? – удивилась Лада, разговорившая пацана. – А ты откуда сам приехал?

– Я не приехал! Я прилетел. С Чукотки, на два месяца.

– А путевку тебе за хорошую учебу дали? – снова спросила малыша Лада.

– Нет! Нам губернатор дал путевки, и самолет он дал. Ему же надо очки перед выборами набирать, вот он и старается.

– Так хорошо же старается-то! – похвалила губернатора Чукотки Лада. – И путевки дал, и самолет! Повезло вам!

– Повезло, – ответил пацан. – Только все равно поднадоело! Мы тут уже почти два месяца.

– А песни учили про «Артек»?

– Не, учить не надо. Нам песенники выдали. Открывай да пой! Только я не люблю петь…

Петь или не петь – дело хозяйское, но Ладу все это как-то цапнуло под ребром. И путевки не за отличную учебу, а потому, что у губернатора денег куры не клюют, и песенники уже отпечатаны в типографии. Может, и дневники артековские уже не принято вести… Впрочем, о чем это она?! Какие дневники? Современные детки разве что в социальных сетях напишут: «Все было клево!» Вот и весь дневник…

– Мам, ну что ты хочешь?! – Димка запустил в море камень, который красиво запрыгал по воде, пока один из бурунчиков не накрыл его. – Время другое и дети другие. У них айфоны и айподы, а ты про какие-то дневники и самопальные песенники! Нет, я понимаю, что тебе все это дорого, но… Первые-то артековцы вообще в палатках жили и туберкулез лечили!

Лада внимательно посмотрела на него. Конечно, сын прав. Конечно, «Артек» другой. Хоть и говорят, что традиции сохранили. Не, не то!

Да и внешне… Какой-то недострой кругом: серые бетонные коробки с пустыми проемами окон, засохшие мешки с цементом, горы битого кирпича и рассыпанные в прах надежды на то, что когда-нибудь все изменится к лучшему.

А может быть, все не так уж страшно? Дети, приезжающие в современный «Артек», счастливы так же, как когда-то были счастливы Лада и ее ровесники. Просто не надо ничего сравнивать. Тогда ведь и леденцы на палочке были слаще и вкуснее.

Отрядное место в «Морском», где когда-то в костре сгорали записки с детскими мечтами, облюбовали туристы – любители морепродуктов. Костровище, засыпанное створками мидий, испеченных на огне, в углу площадки – мешок с банками и бутылками – следы недавнего нехитрого пиршества.

Все не так, как тогда! Только море то же самое. И закат.

Солнце быстро нырнуло в воду, и темная южная ночь свалилась на урочище Артек, в котором обозначились слабо освещенные лагеря некогда большого всесоюзного чуда: квадратики костровых площадей, двойные пунктиры аллей и дорожек, беспорядочные световые пятна жилых корпусов.

Догорал костер, освещая маленький пятачок вокруг него. Никто не пожаловал «на огонек», никто не помешал. Испеклась в углях картошка, которую ели с солью.

– Мам, – нарушил тишину Димка. – Мам, ты столько делаешь для меня, а ведь любой тебе скажет, что я этого не заслуживаю…

– Пусть скажет. Пусть он будет матерью, и пусть у него будет ребенок. Не отличник и тихий домашний мальчик, а такой, как ты. Любить положительного и правильного просто. Полюби такого, какой есть. Вернее, каким он стал. Я отдаю тебе долги за то, что в силу разных причин не смогла дать раньше…

Лада замолчала. Она часто думала о том, как бы прожила свою жизнь повторно, если бы выпало такое. Наверное, прежде всего, по-другому воспитывала бы сына. Дала бы ему возможность самому решать все вопросы. Может быть, тогда никто не смог бы уговорить его «только разик попробовать». Наверное, дала бы ему больше любви, так как много ее не бывает. Наоборот, ее всегда не хватает. «Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям…», потому что всегда кажется, что своим еще успеешь дать.

И не успеваешь…

– Ма, а когда я буду тебе долги отдавать?.. – Лада услышала в тишине, как Димка сглотнул с волнением. – Мне ведь пока что и отдавать нечем… Впрочем…

Димка выкатил из костра две оставшиеся от ужина картофелины, раздул подернутые седым пеплом угли, сунул в них кусок старой пожелтевшей газеты, по которой тут же побежали сине-желтые языки пламени. Затем сломал веточку, которой поправляли костер, и бросил ее в занимающийся огонь.

Он порылся в боковом кармане рюкзака, откуда-то из-под подкладки достал пакет – Лада сразу догадалась обо всем.

– Ма, я хочу, чтоб как у тебя в детстве… Ты говорила, что в этот костер вы бросали бумажки с записанными на них мечтами. Я не буду ничего писать. Я просто хочу, чтоб горело все синим пламенем.

Он бросил пакет в костер. Лопнул тонкий полиэтилен, словно слезла шкурка с обгоревшей на солнце спины, затрещал в огне невидимый порошок, оплавилась от жара трубочка тонкого инсулинового шприца.

Лада смотрела на огонь, в котором горел наркоманский набор. Она не знала, как к этому относиться. Сказать, что ее обуяла радость, – вряд ли. Можно ведь и тонну порошка спалить – что это даст? Вот Вероничка как-то рассказывала ей, как наркоконтроль устраивал для журналистов показательные «выступления»: в одной из городских кочегарок уничтожали наркотики – несколько килограммов «травы», героина и ампул с таблетками. И что? И ничего!

Ну, кто-то потерял несколько тысяч долларов, а кто-то, может быть, и голову. Только голова барыги – товар недорогой, так, расходник! На место одного безголового придут три новых, которые принесут кому-то уже не несколько тысяч, а миллионы долларов.

А наркоты новой привезут еще. Еще больше в разы! Потребителей, пока они способны перебирать ногами, без зелья не оставят, позаботятся о жаждущих и страждущих. Лишь бы у них были деньги заплатить за «лекарство».

Половина питерских особняков в пригородах построена на наркоманские деньги. А сколько еще будет построено…

– Дим, ты должен понимать, что наркотики всегда будут присутствовать в нашей жизни. Они рядом. И их очень много. Надо научиться жить рядом с ними, научиться проходить мимо них, уметь отказываться, уметь отказывать себе…

– Ма, да я все понимаю. Может, это по-детски, наивно, но для меня в этот раз это было… Как бы тебе сказать, чтоб понятно стало?..

Димка с собой на юг, конечно, взял все, что надо. Во-первых, раз уж было, то почему не взять! Во-вторых, для Димки это было как НЗ, как валидол для сердечника: не пригодится – хорошо, а нужно будет – не придется бегать по аптекам с протянутой рукой.

Как-то он не подумал о том, что им придется пересекать границу, а там есть специально натасканные на наркоту четвероногие пограничники! Но на его счастье, собачки, наверное, обедали в тот час, когда они заполняли необходимые документы и предъявляли для досмотра автомобиль. Но все равно Димка пережил очень неприятные минуты и думал, что если пронесет, если он проскочит, то…