Текст книги "Маринкина любовь"

– Могу! Загляни в трудовой кодекс. К тому же у меня даже книжка здесь не оформлена. Все дела будут в компьютере. Пока, Петр!

Таша вышла из кабинета. Ей до смерти были противны разборки. Директор до вечера из кабинета не выходил и никого к себе не вызывал.

– Что происходит, Таша? – До Маринки уже дошли тревожные слухи, и она вечером примчалась к подруге. – Ты что делаешь?

– Вчера мы встречались с Леоном, – спокойно сказала Таша и грустно улыбнулась. – Я буду искать другую работу.

Дальше Ташины дни побежали еще быстрее, чем прежде. Через одного из знакомых она устроилась на работу на телевидение – корреспондентом в отдел культуры. Вечерами встречались с Леоном. Чувствуя, вероятно, свою вину, он приезжал чаще, чем прежде, и оставался ночевать. Он снова дарил ей подарки, вспоминал о хороших минутах, когда они были вместе, был нежен и ласков. Его тело вызывало в ней прежний безоговорочный трепет, от которого подгибались колени. Но что-то изменилось навсегда – Таша реально отдала себе отчет в этом только через несколько месяцев общения, когда прошли первое торжество и эйфория. Той поглощающей близости, когда она безгранично доверяла во всем любимому человеку, быть уже не могло. За каждым случайным словом, сказанным по телефону, ей чудился особый подтекст; когда Леона не было рядом, в голове рисовались ужасные картинки его измен. Таша даже к психотерапевту съездила на пару сеансов, но потом бросила это занятие – что толку обмусоливать все по десятому разу, когда она сама не знает, чего хочет дальше от этих отношений! Что-то на глазах ломалось в ней безвозвратно.

Однажды поздно вечером ей кто-то позвонил.

– Это Наташа? – спросил бархатный мужской голос.

– Да. А кто это?

– Мне надо срочно с вами поговорить. По поводу Леона… Давайте встретимся через полчаса на Патриарших!

Таша оделась в три секунды. От звонка осталось странное чувство лихорадочного беспокойства. Где-то на самом краешке подсознания она давно ждала такого звонка и, как ей казалось, была совершенно готова к разговору…

У кафе, в котором они договорились встретиться, стоял черный «БМВ» с голубыми номерами и мигалкой. При появлении Таши сидевший в нем человек что-то передал по рации застывшему у входа охраннику. Девушку проводили долгим, испытующим взглядом. Войдя в кафе, Таша увидела не того, кого ожидала увидеть, – молодого человека из квартиры с зеркалами… Тем не менее она узнала своего собеседника сразу, хотя никогда прежде его не видела. Он был совсем не похож на красавчика, с которым она застукала Леона в тот незабываемый день, перечеркнувший ее веселую, беззаботную жизнь. Импозантный немолодой мужчина сидел за дальним столиком кафе и курил сигару. Таша мгновенно оценила, как дорого и элегантно он был одет.

– Вы, кажется, хотели поговорить? Что случилось? – Таша присела рядом и достала сигареты. – Мне двойной эспрессо, пожалуйста!

Внимательно глядя на Ташу, незнакомец поднес к ее лицу изящную золотую зажигалку. У него были темно-синие с поволокой глаза и загнутые, длинные ресницы, от которых сходят с ума женщины. На вид лет сорок пять – пятьдесят… Но выглядит превосходно!

– Он хорошенький, правда? – полуутвердительно сказал незнакомец, мечтательно улыбаясь.

– Вы о ком? – спросила Таша, хотя уже все поняла.

– Милая девушка, я прекрасно знаю, что вы снова встречаетесь с Леоном, – медленно начал говорить Ташин визави, пуская ей в лицо терпкие кольца сигарного дыма. – Это возмутительно. Перестаньте – подобру-поздорову. Это мой отеческий совет. Вам же лучше будет.

– А вы, собственно, кто, чтобы говорить со мной об этом?

– Его близкий друг. Вам, может, этого не понять, но я давно люблю его, и он любит меня. Своим появлением вы рушите нам жизнь. Мы вместе уже семь лет! Мне казалось, что вы сами разрешили для себя вашу проблему, когда увидели его вместе с другим мужчиной… Я позволяю ему иногда развлекаться. Мальчик любит новые игрушки. Оставьте его в покое по-хорошему. Вы не знаете, во что ввязываетесь.

– Нет, это вы, наверно, чего-то не понимаете, – холодно и жестко ответила Таша, хотя все у нее внутри задрожало. – Я не знаю, что у вас происходит с Леоном, но мы тоже встречаемся не первый день. Два с лишним года – это срок. Значит, не все правда в том, что вы говорите.

– Неужели история так затянулась? Бедный Леон… Он не говорил мне этого. – Незнакомец устало прикрыл глаза. – Вы, вероятно, многого не знаете о нем. Да и зачем вам? Найдите достойного, порядочного мужчину и будьте счастливы. С Леоном вы не будете счастливы никогда.

– Не желаю слышать!

– А ты непростая! Со стороны казалось иначе… Быть может, тебе нужны деньги?

– Это все, что вы хотели мне сказать? Я пошла!

Таша достала из сумочки купюру и оставила официанту за кофе. Мужчина продолжал сидеть неподвижно, задумчиво глядя куда-то сквозь стеклянную витрину. Какая-то странная печаль была в его синих глазах.

На следующий день вечером приехал ничего не подозревающий Леон с бутылкой шампанского «Rose Crystal» под мышкой.

– Привет, малыш! – улыбнулся он. – А что это ты такой грустный?

– Леон, расскажи мне все! – устало попросила Таша, растирая руками виски. – Я хочу знать!

– Что тебе рассказать? – удивился Леон.

– Про все! Про него, про других, про себя…

– Тебе кто-то рассказал? Кто?

– Твой очень близкий друг.

– Миша? – Леон как-то сразу сник. – Неужели он дошел до этого?

От его былой уверенности не осталось и следа. Молодой человек поставил на стол шампанское и опустился в кресло, закрыв глаза. Таша молчала.

– Ты пойми, я пытаюсь из этого вылезти, пытаюсь уже несколько лет…

– Из чего?

– Я занимался проституцией. Мне пришлось… Понимаешь, приехал из провинции, где жить было невозможно, тут – ни кола ни двора… Но это в прошлом! Сейчас не имеет значения. Когда я с тобой встретился, подумал, что хочу завязать со всем этим… Мне так показалось. Ты – первая моя женщина. Первая, с кем я вообще сблизился… – По лицу Леона потекли слезы. Таша, стоящая у окна, тоже начала беззвучно плакать.

– Почему ты не говорил?

– Я не мог… Я боялся. К тому же Миша… Он очень влиятельный человек, у него связи наверху.

– Ты его любишь?

– До встречи с тобой мне казалось, что да… Но теперь все изменилось. Я не знаю, малыш, не знаю… Это все слишком сложно.

– А я?

– Я тебя тоже люблю. Только я не могу… Не терплю давления. Понимаешь, мне сразу хочется убежать. Мне страшно, малыш! Если Миша все знает… Он меня убьет.

– Так бросай его! Давай уедем. У меня родители в Германии. Не пропадем.

– Но я ничего не могу делать. Я нигде не учился… Ты будешь смеяться, у меня только восемь классов школы. Меня выгнали за гомосексуализм и опозорили на линейке, хотя я ничего особенного тогда не делал. Просто разглядывал мальчиков в раздевалке после физкультуры. Я так боялся себя, просто кошмар. Родители от меня отреклись тогда, мы не общаемся до сих пор. Мне было очень тяжело!

– А машина, твои дорогие шмотки? Откуда все это?

– Ты понимаешь… – замялся Леон. – Я не знаю, как тебе сказать…

– Это тоже Миша и другие, да? Они покупают тебе шмотки, машины, возят за границу отдыхать, оплачивают солярии, салоны красоты?

Леон слегка покраснел и по-прежнему стоял, не поднимая на Ташу глаз.

– Ты считаешь, что это плохо?

– Я уже ничего не считаю… Уходи, пожалуйста. Я хочу побыть одна. И забери свое дурацкое шампанское.

– Если ты так настаиваешь… Я рад, что все выяснилось.

Леон мгновенно ретировался. На лице у него действительно читалось облегчение. Таша продолжала неподвижно стоять у окна. Она на самом деле оказалась сильнее, чем сама ожидала. Раньше ей и в голову не приходило, что она может такое вынести. Словно разом оборвались в сердце все струны. И никакого возврата назад больше быть уже не могло. Как будто в Таше в этот вечер умерла еще одна частичка души.

После Ташиного скандального ухода ситуация в компании нормализовывалась еще довольно долго. Пару недель Петр Анатольевич беспробудно пил, а когда появлялся в офисе на час-другой, доставалось всем. Заказы перестали исполняться в срок, клиенты переходили к конкурентам. Маринке в два раза снизили и без того не очень-то высокое жалованье.

– За то, что эту стерву привела! – в ответ на ее немой вопрос с нехорошей улыбкой ответила руководитель отдела кадров Зернова.

И с этим тоже пришлось смириться – идти-то больше было некуда. Маринка на Ташу не обижалась. Молодая еще, глупая, к тому же в такой переплет попала, бедолага. Она ее жалела – не осуждала. Хватило бы только сил с собой разобраться… Чем дальше, тем больше Маринку затягивал омут бытовухи, из которого самостоятельно выбраться, она чувствовала, возможности не было. Весельцов отучился еще на каких-то курсах и с грехом пополам устроился менеджером-распространителем в небольшую торговую компанию. Теперь он приносил ежемесячно триста долларов, что давало ему возможность чувствовать себя в Маринкиной квартире почти что хозяином. Особенно после того, как они затеяли и по частям осуществили небольшой ремонт… Илья становился все более неуправляемым. Стал пропадать вечерами, врать. Ночами сочинял на компьютере какую-то безумную музыку. Заставить его учиться не было никакой возможности. Памятуя о своих детских проблемах, Маринка очень боялась давить на него и после каждой его новой выходки во всем обвиняла себя. Может, надо было все же заставить его учиться, слушаться? Она панически боялась пьяных драк, наркотиков, грядущей армии…

Где-то вдалеке росла Славкина дочь, которую Анна на выходные отдавала им в Москву крайне редко. Зато с каждым месяцем росли ее финансовые претензии. Маринка платила безропотно, полагая отчего-то, что в несчастной доле девочки Ольги есть и ее вина… Весельцов так и не подумал жениться на ней. Теперь его отказ был более мотивирован: он говорил Маринке, что не может жениться, не имея должной финансовой базы. А усилий для изменения такого положения никаких не прикладывал, как будто его самого все очень даже устраивало. Зато стал частенько задерживаться вечерами – якобы на работе бросать долгие взгляды на молоденьких девушек. Интимная жизнь у них почти совсем прекратилась. Маринка все замечала, плакала ночами, но изменить ничего не могла. Пусть плохонький – но свой…

Однажды вечером позвонила возбужденная Наташка Соловьева:

– Крестная, привет! Ты знаешь, что ваш школьный выпуск в мае собирается встречаться?

– Да ты что? – Маринка глубоко вздохнула, кровь прилила у нее к щекам. – Нет, конечно. Мне никто не звонил.

– Я тебе звоню. Просто там Виктория за это дело ответственная, она отчего-то тебе звонить сама постеснялась. Меня попросили.

– Еще бы! Знает кошка, чье мясо съела.

– В общем, я тебе все доложила. Готовься. Там из вашего выпуска почти все будут. Даже Смелое из Германии приехать обещал…

И как всегда – ни слова про Димку. О том, что он жив и как-то здоров, Маринка узнавала исключительно через свою мать, которая хоть и с неохотой, но иногда рассказывала о нем. Наташка о брате не упоминала принципиально, хотя и виделась с ним регулярно. Известие о предстоящей встрече выпускников всполошило Маринку так, что она не могла уснуть всю ночь: ворочалась, пихая в бок безмятежно храпящего Весельцова. Неужели она снова увидит Димку и всех одноклассников, с большинством из которых ни разу не общалась после ухода из школы?

Маринка думала о предстоящем мероприятии каждый день. И чем ближе была заветная дата, тем беспокойнее ей становилось. А что, если она увидит Димку – и все начнется по новой? Нет, такого не может быть! После всего, что произошло с тех пор?.. Нет! У нее есть Славка. Чтобы ничего не случилось, надо, чтобы он поехал вместе с ней. Чтобы даже соблазна не было…

– Что это ты ходишь сама не своя? Не беременная ли? – с подозрением глядя на Маринку, хмуро спрашивал Слава.

– У меня встреча выпускников скоро!

– Подумаешь! – зевал Весельцов. – Ерунда какая!

– Ты поедешь со мной?

– А что я там забыл? В Подмосковье, что ли, давно не был?

– Познакомлю тебя со всеми!

– А банкет будет?

– Будет – в школьной столовой…

– Это хорошо. Тогда поедем!

Вместе с ними неожиданно собрался и Илья. Ему отчего-то очень захотелось посмотреть на одноклассников, о которых он так много слышал от матери.

Наконец настал долгожданный день. Уже много лет Маринка так никуда не собиралась! Заранее сшила себе длинное черное платье. Первое вечернее, которое у нее за всю жизнь появилось. Вместе с Ташкой долго листали модные журналы, выбирали фасон. У нее же для довершения образа Маринка одолжила длинные сверкающие сережки, потерять которые боялась пуще смерти. О том, какие в них камни, она даже думать боялась. С утра сходила в парикмахерскую, покрасила волосы, уложила тяжелой раковиной на макушке.

– Чего это ты так готовишься? Как будто на бал собираешься! Подумаешь, встреча… Посидим да выпьем.

– Слава, я тебя с Димой познакомлю. Помнишь, я тебе рассказывала?

– С тем самым, что ли? Ну познакомь. И с ним тоже выпьем. Еле-еле заставила его Маринка надеть приличный костюм.

Все думала, как они увидятся с Димкой, как она представит ему Весельцова и повзрослевшего сына… Будет держаться достойной московской дамой. Очень степенной и светской, как Ташка учила. Немножко равнодушной, которая давно выше ситуации…

Получилось все, естественно, совершенно наоборот. Когда они вошли в здание школы, в котором Маринка не была столько лет, у нее из глаз тут же хлынули слезы. Она убежала в туалет отплакаться, а Весельцов ее дожидаться не стал и отправился в столовую, где кое-кто уже начал отмечать встречу по-русски. В итоге, когда Маринка с Илюшкой наконец тоже вошли туда, Слава и Наташкин Серега, который тоже зачем-то притащился на вечер встречи, непринужденно болтали за стопкой водки с какой-то незнакомой, вульгарно накрашенной дамой. Несколько музыкантов в углу что-то наигрывали.

– Неужели Смирнова? – раздался вдруг громкий возглас, и на мгновение в столовой повисла гробовая тишина, как будто даже музыканты замолчали. – А мы гадали, приедешь – не приедешь? Не ждали…

– Вот приехала! – Маринка обвела присутствующих глазами, покраснела и улыбнулась.

К ней подходили люди, здоровались, целовались, выражали свою радость. Половину из них она узнавала с трудом. Какие-то двадцать лет, а люди изменились до неузнаваемости.

– Мариночка, милая! Здравствуй! – к ней, распихивая остальных, бросилась немолодая седая женщина.

– Ирина Николаевна! – Маринка улыбнулась и поцеловала ее. – Сто лет вас не видела!

– А ты такая красивая! И почти совсем не изменилась. И волосы не обрезала, молодец! Дай хоть полюбоваться на тебя!

У бывшей классной даже слезы на глазах выступили. Маринка еще раз обняла ее, а к ней уже подходили другие учителя, родители бывших одноклассников, и все о чем-то спрашивали, спрашивали… Лица завертелись как в карусели. В какой-то момент Маринка увидела, что Весельцов уже нежно обнимает за талию сидящую рядом даму, а Серега прилаживается к ней с другой стороны, почти опустив голову в ее глубокое декольте. Этого выдержать было уже невозможно. Голубева извинилась, улыбнулась и пошла к их столику. Она сразу поняла, что Слава уже хорошо набрался.

– Знакомьтесь, ребята, это Вячеслав Весельцов. Мой муж, – громко объявила она, резко выдергивая Славку из-за стола.

– Как вам повезло! Марина была самой красивой девочкой в классе, – сказал кто-то из угла. – Мы все о ней мечтали!

Весельцов довольно покивал головой и широко улыбнулся, продолжая почему-то смотреть в сторону дамы с декольте. Маринка отвела его в сторону:

– Ты что себе позволяешь?

– А что? – задиристо спросил Весельцов. – С женщиной уже поговорить нельзя?

– Поговорить можно, а вот лапать ее за сиськи совершенно необязательно.

– Да кто же ее лапал? Просто Вичка – классная баба…

– Кто? – Маринка просто обомлела.

– Вичка, Виктория… Твоя лучшая школьная подруга. Она сама так сказала. Грех не выпить с твоей подругой…

– Все понятно. Сиди здесь и не пей больше!

И тут Маринка поймала взгляд, на который сразу пошла через всю столовую – как в первый раз, с прежней неизбежностью. Она даже не поняла до конца, кому он принадлежал, этот взгляд, – просто пошла, и все. Потом только разобрала, что хмурый, лысоватый человек в свитере, тоскливо сидящий в дальнем углу с бутылкой, это Димка, ее Димка!

– Здравствуй! – Он быстро ткнулся ей в щеку обветренными губами. – Ты все-таки приехала. Вот уж не ожидал тебя увидеть.

– Все не ожидали! Димка, Димочка! Как я рада тебя видеть!

– А почему это ты рада? – Он покосился на нее с опаской.

– Потому что давным-давно тебя не видела и ужасно соскучилась!

– Как ты вообще?

– Ничего, нормально, а ты?

Димка нервно закинул стопарик водки.

– Вот женился снова. Там блондинка, со Светкой стоит… Помнишь Светку-то?.. Это моя жена Ленка.

Маринка посмотрела в указанном направлении. Рядом с безобразно располневшей, с трудом узнаваемой первой женой Димки стояла невысокая, хрупкая девочка лет двадцати пяти. При этом беременная!

– Ты как всегда… – разочарованно вздохнула она. – А вот там, за столом, кстати, – мой муж, Слава. Я вас познакомлю.

– Такой рыжий, боровообразный?

– Дима!

– У тебя всегда был странный вкус. А почему ты не пьешь? Давай! За встречу.

Маринка лихо чокнулась с Димкой и осушила стопку разом. Голову мгновенно повело.

– Давно не пила такой мерзости! Давай скорее огурец!

– Держи! Пить ты по-прежнему не умеешь…

В этот момент к ним подошел Илья. Он с любопытством уставился на Димку, а тот в свою очередь едва дара речи не лишился.

– Марина, это кто? – спросил он почему-то шепотом.

– Мой сын Илья. Знакомьтесь. Илюшка, это дядя Дима. Я тебе рассказывала…

Немая сцена длилась несколько минут, после чего Илья промурлыкал что-то вежливое, покраснел и начал смущенно прощаться.

– Мам, я к бабушке пойду, ладно? А то никого тут не знаю, скучно мне.

– Иди, сынок, осторожнее только.

– До свидания, дядя Дима!

Димка, не закусывая, закинул еще стопку водки. Он наморщил лоб, на его лице отразилась тяжелая мыслительная работа. Несколько минут он пытался что-то спросить у Маринки, но не мог. Наконец решился:

– Марин… Но мы же не могли! Или… Когда он родился?

– Когда я за Голубева замуж вышла.

– А мы с тобой когда в первый раз?.. Ведь уже после?

– После, успокойся.

– Но тогда почему?..

– Ты, наверно, хочешь спросить, почему он так на тебя похож?

– Нуда…

– Знаешь, Димка, я тоже об этом думала. Прочла у умных людей, что ребенок бывает иногда похож не на биологического отца, а на того мужчину, которого женщина очень сильно любила, когда была беременна…

– Господи! Этого быть не может! Ты придумываешь. – Димка встрепенулся, побледнел и встал. – . Мне, наверно, идти надо… К жене…

– Да уж, иди лучше…

Маринка и дух перевести не успела, после того как Димка виновато отошел к супруге, как возле нее оказалась пожилая женщина с палочкой:

– Марина, ты меня не узнаешь?

– Нет… Ой, подождите! Альбина Семеновна? Учительница химии?

– Надо же, узнала… – Бывшая химичка прослезилась. – Вот уж не ожидала… Ты до сих пор обижаешься на меня?

– Что было, то было и быльем поросло…

– Прости меня, Марина. Я только позже поняла, что, наверно, все в твоей истории не так уж просто было. Наверно, мы были не совсем правы…

– Ничего страшного! Все уже давно прошло, Альбина Семеновна, очень давно…

– Хорошо, если так. – Химичка посмотрела в Димкину сторону. – девчонка-то у Соловьева хорошая выросла! Серьезная…

Только в этот момент Маринка поняла, что высокая светловолосая пухляшка лет шестнадцати, которая уже несколько раз попадалась ей на глаза, – Димкина дочь Ленка. Из-под нахмуренных бровей она то и дело поглядывала в Маринкину сторону с явным неудовольствием.

– Боже мой, Леночка! Ни за что бы не узнала! – Голубева бросилась к девочке и принялась ее обнимать. – Какая радость!

– Какая радость, тетя Марина? О чем вы? – Девочка с неудовольствием высвободилась из ее объятий.

– Я тебя вот такой крошечкой помню, на руках ты у меня сидела…

– Да-да, вы у меня еще отца увели!

– Что ты говоришь, Лена! – всплеснула руками и застыла на мгновение Маринка.

– А что, не так? Вы нам семью разрушили! Это целиком на вашей совести…

– Да если бы ты только знала… Из-за тебя мы…

Но Лена уже ее не слышала. Маринка удрученно покачала головой, глядя, как своенравная девчонка, поджав губки, идет в сторону Светки. Бывает же!

– Мариночка, а ты совсем не изменилась! Надо же, свиделись с тобой все-таки! Судьба…

Голубева обернулась. Из угла к ней медленно подошла та самая вульгарная дама с глубоким декольте. Маринка силилась разглядеть в ней прежнюю Викторию – и не могла. Перед ней было абсолютно чужое, испещренное морщинками, чересчур ярко накрашенное лицо. Дама уже была в приличном подпитии и еле стояла на высоченных шпильках, выставив ногу в глубокий – почти до бедра – разрез. Она попыталась поцеловать Маринку, но та резко увернулась.

– Все еще обижаешься? Брось! Все давным-давно забыто… А ты прекрасно выглядишь. Как тебе удалось так сохраниться? Наверно, секрет есть?

– Просто жизнь веду нормальную, в отличие от некоторых… А насчет забыто – это вряд ли. Извини, помню.

– Ты не меняешься!

– Ты тоже!

Маринка резко отвернулась и отошла, присела за стол. Отчего-то настроение оказалось подпорченным. Она быстро налила себе в бокал холодной воды и поискала глазами Весельцова. Его нигде не было. В этот момент кто-то тяжело плюхнулся на соседний стул:

– Можно?

Это снова был Димка. Он уже успел изрядно набраться и сидел теперь, устало опустив голову на руки. Маринка улыбнулась уголками губ:

– Садись ближе, я не кусаюсь.

Димка покорно придвинулся. Они молчали. Тут как раз музыканты заиграли что-то медленное.

– Пойдем потанцуем? – У Маринки вдруг загорелись глаза, и она решительно потянула за собой понурого Димку. – Ты помнишь, когда мы танцевали с тобой в последний раз?

– Нет…

– Когда Юлька родилась, чудак! Ночью напились с тобой коньяка в квартире у Светки и танцевали! Нам еще соседи в стенку стучали! А ты меня на руках кружил…

– Точно! Уж лучше я танцевал бы с тобой тогда в школе, чем за учебниками сидел. Все равно от них толку – ноль!

– Что я слышу! Неужели? – Маринка не выдержала и рассмеялась.

Глаза у Димки тоже вспыхнули, он улыбнулся. Они встали и вышли на середину танцевальной площадки. Соловьев очень стеснялся и прятал глаза. Совсем рядом танцевал с Вичкой, выделывая акробатические коленца, Наташкин Серега, но это было уже все равно. Наверно, со стороны они смотрелись очень странно: ослепительная, элегантная Маринка в длинном вечернем платье, и Димка в заношенном сером свитере и джинсах. Но вряд ли была в этом зале еще хоть одна такая красивая пара. Когда Голубева положила руки ему на плечи, как будто что-то снова вспыхнуло между ними. То ли искорка пробежала, то ли током ударило. Они оба это почувствовали. Закончилась одна песня, потом другая, а они все танцевали и танцевали вдвоем. Маринкина голова лежала у Димки на плече. Постепенно все остальные танцующие отошли с площадки, и они танцевали только вдвоем, целиком погрузившись в свой собственный мир, – как всегда, один на двоих.

– Эй, вы что, уснули?

Маринка вздрогнула и оглянулась. Музыка давно прекратилась, присутствующие во все глаза смотрели только на них, а к ним поспешила новая соловьевская жена.

– Ах так, Дмитрий Львович! – сказала она и что есть силы залепила ему пощечину. – Ты опять нажрался, скотина! Я ухожу немедленно! Ночевать можешь не приходить!

Она остановилась рядом, явно ожидая реакции мужа. Димка только грустно улыбнулся, медленно выпуская Маринку из объятий:

– Хорошо, не приду! Есть куда пойти!

– Сволочь!

Лена развернулась и фурией вылетела из зала. Димка довел Маринку до места, они выпили. Он положил голову ей на плечо и задремал. Маринка сидела, боясь вдохнуть, чтобы не нарушить его сон. К ней вернулись те, прежние, самые глубокие ощущения близости, которые она когда-либо переживала. К ним подсела Ирина Николаевна.

– Что, спит? – Она кивнула в сторону Соловьева.

– Ага.

– Марина, ты прости меня.

– За что, Ирина Николаевна? – Маринка вскинула голову.

– За все. За тот педсовет… Наверно, все у вас могло быть по-другому. Я через несколько лет после вашего случая из школы уволилась. Поняла, что не могу больше ученикам в глаза глядеть… Работаю теперь в детском саду.

– Кто знает, Ирина Николаевна, что хорошо и что плохо. Все получилось так, как получилось. Не ваша вина в том…

– Ты на самом деле не обижаешься?

– Нет… – Маринка пожала плечами. – Много лет прошло, многое случилось. На все божья воля.

– Ты просто камень с моей души сняла, Мариночка! Спасибо! Умру теперь с чистой совестью. – Ирина Николаевна снова прослезилась и поцеловала Голубеву. – Вот там пара стоит, они тоже с тобой пообщаться хотели…

– Но я их не знаю…

Ирина Николаевна подозвала к Маринке немолодых мужчину и женщину и отошла.

– Так вы и есть Марина? – спросила ее женщина и заплакала. Ее спутник успокаивающе погладил ее как маленькую.

– Да… Простите, а вы кто?

– Мы родители Сергея Степанова. Он моложе вас в школе учился.

– Простите, не помню…

– Да-да, конечно… Он был на три года моложе… Он потом поступил в военное училище в Серпухове, ездил с вами туда в одном автобусе, почти каждый день. Рассказывал, как вы вечером волосы высоко закалываете, чтобы не путались, а когда выходите в Петровском – снимаете заколку и они рассыпаются у вас по плечам, по спине…

Маринка недоуменно смотрела на родителей Степанова. Надо же, кто-то еще замечал, как она распускает вечером волосы… Она никогда не думала об этом!

– Сереженька погиб в Афганистане. Давно еще велел передать вам вот это, если с ним что-то вдруг случится. Сам не решался… – Женщина порылась в сумочке и достала толстую тетрадку. – Тут стихи о вас. Вы почитайте…

– Спасибо… Я не знаю, что сказать…

– Ничего не надо! – Женщина покачала головой. – Вы просто храните это. Сережа вас сильно любил… У него больше никого не было.

Голубева бережно взяла тетрадку. Родители неизвестного ей Сергея Степанова, держась друг задруга, медленно вышли из зала.

Маринка в растерянности открыла тетрадь. Перед ней заплясали строки о любви: болезненные, пронзительные. Как будто она нечаянно заглянула к кому-то в душу. Не сейчас! Она закрыла тетрадь и задумчиво глотнула еще воды. Тут к ней подошел Слава и сел с другой стороны, тяжело прислонясь к ней:

– Что-то я много выпил… А ты хорошо танцуешь, я даже не знал!

– Ты много чего не знаешь. Говори тише.

– Уснул твой хахельник, да? Слабак он!

– Молчи уж!

Так Маринка и продолжала сидеть, а с обеих сторон к ней прислонились двое больших, очень разных на самом деле, но очень похожих мужчин. Весельцов тоже задремал. И тут ее кто-то окликнул. Маринка обернулась. К ней на колени откуда-то сверху упал огромный букет роз.

– Борька!

Маринка попыталась встать, но Димка с Весельцовым не давали ей возможности этого сделать. Она смущенно улыбнулась и развела руками.

– Ничего, сиди!

Борька подошел сам, наклонился и поцеловал Маринку в губы.

– Как же я рада тебя видеть, Боречка! Какие цветы красивые! Садись, угощайся! Вот тут водка, тут вино…

– Спасибо, я не пью. Ты все суетишься… Ничего не меняется! – хмыкнул Смелов, показывая глазами на ее кавалеров.

Маринка вспыхнула. Она восторженно разглядывала Бориса, который – в темном костюме, с галстуком – был строг и элегантен. Легкая седина тронула его виски, добавляя очарования.

– А ты совсем иностранец стал! Как будто незнакомый… Ты, может, сядешь?

– Да уж ладно, чего там! Как у тебя дела? Ты здорова?

– Тьфу-тьфу, после того как ты меня вытащил…

– А остальное как? Впрочем, зачем я спрашиваю, такой дурак! Все же и так видно! – Смелов еще раз выразительно посмотрел на спящих мужчин. Маринка виновато улыбнулась и слегка повела плечами.

– Ну а ты как? – спросила она, чтобы нарушить затянувшуюся паузу. – Красавица твоя в порядке?

– Нормально, все хорошо. Живу, работаю. Марианна сейчас больше в Ницце живет, у нее там друзья, яхта. Честно говоря, не хотел сюда ехать – боль бередить. Но уж очень тебя увидеть хотелось…

– Меня? Но почему?

– Я же тебе сказал, что ничего не меняется… Кажется, жизнь идет, а на самом деле ничего не происходит. Вот и оказывается, что самым важным является то, что спрятано где-то глубоко в сердце… И вроде бы умереть ему давно пора, но нет – живет…

– О чем это ты? – Маринке вдруг стало тревожно.

– Так, глупости. Просто рад тебя видеть…

– Это кто к нам пришел? Эй, мужик, садись к столу, сейчас выпьем! А потом по бабам пойдем! – Это завозился разбуженный разговором Весельцов. Он даже привстал, удивленно таращась на Смелова.

– Что ты говоришь, Славка! – Маринка дала ему легкую затрещину и обернулась к Борису: – Ты не слушай его, он пьян. Обычно он не пьет…

– Ничего. Я пойду, пожалуй. Тебе тут без меня весело…

– Боря, подожди…

– К бабам, я сказал! Эй, Митюха, просыпайся! К бабам едем!

Димка очнулся и радостно закивал головой. Пока Маринка пыталась освободиться от своих кавалеров, пока старалась урезонить Весельцова, Смелов куда-то пропал. И сколько бы ни искала она его потом глазами – так и не нашла…

Потом те, кто остались на ногах, пели хором под караоке. Маринка в уголке все разговаривала с бывшими одноклассницами.

– Маринка, Маринка! – позвала ее Ирина Николаевна. – Спой нам что-нибудь. А то наших мальчиков уже слушать невозможно…

– Мне неудобно… Я давно не пела…

– Сейчас тебе песню поставим хорошую! – улыбнулся Лешка, который весь вечер колдовал с техникой. – Хочешь «Миражи»?

– Давай! – Маринка тряхнула головой и вышла в центр зала. Заиграла музыка.

Она запела. И вдруг «въехала» в то, что поет, – где-то на втором куплете. Как будто о себе самой пела: ты нашел моложе, чем я… у тебя другая семья… Запела она так пронзительно, что гул в зале стих, и даже крепко спавший последние несколько часов Соловьев проснулся и обалдело посмотрел на нее. «Что же это было, скажи? Миражи… Ты нашел моложе, чем я…»

– Маринка, прекрати! Невыносимо! Это ты нашла моложе, чем я! – выкрикнул вдруг Димка.

«У тебя другая семья…»

– Нет, это у тебя другая семья!

Давясь слезами, Голубева допела. Раздались бурные аплодисменты и крики «браво».

– Как вы классно спели дуэтом! – сказал Лешка.

– Маринка, супер! Еще! «Морячку»! – хлопая и пританцовывая, прокричал Весельцов.

– Или «Белые розы»!

– «Владимирский централ»!

– Нет, ничего больше! Кому-то очень не нравится, как я пою! – сказала она и, пристально посмотрев на Димку, отдала микрофон и ушла.

Странный получился вечер… Сплошные миражи. Бывают в жизни такие моменты, когда как будто сходятся воедино тысячи нитей, и давным-давно запутанные узлы получают неожиданную развязку, и по ходу завязываются новые, еще более трудные. И при этом все происходит так стремительно, что не успеваешь даже сообразить, что к чему, чтобы не наделать ненужных ошибок…